Неуймин Александр Леонидович : другие произведения.

Альманах "Признание-3" -2008 (проект)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для ознакомления


   СОДЕРЖАНИЕ:
   Предисловие В. Филатьев
   Поэзия
   Гонт Лидия
   Гумерова Елена
   Евницкий Александр
   Ершова Ольга
   Иванов Игорь
   Иванов Юрий
   Иванова Ольга
   Ильин Николай
   Ишимская Ирина
   Колосов Сергей
   Котович Татьяна
   Куликова Наталья
   Кучеренко Вадим
   Лекомцева Дарья
   Лужина Марина
   Минаева Ирина
   Садовникова Тамара
   Седлова Валентина
   Сергеев Николай
   Соцкова Вера
   Судариков Адольф
   Харченко Евгений
  
   Проза
   Антипин Виктор
   Бабуркин Виктор
   Бакун Василий
   Вишнякова Светлана
   Вяжевич Тамара
   Ишимская Ирина
   Колосова Наталья
   Минаев Николай
   Неуймин Александр
   Полторацкая Александра
   Садовникова Тамара
   Соцков Михаил
   Соцкова Вера
   Филатьев Вадим
  
   Дебют
   Боборико Альберт
   Денискина Юлия
   Зайдлина Елизавета
   Неуймин Герман
   Семенова Екатерина
   Шаркова Ксения
  
   Краеведение
   Потанина Мария
   МУК "Киришская городская библиотека"
  
   Воспоминания, мемуары
   Иванов Юрий
  
   Наши гости
   Вознесенский Вадим
   Лифантьева Евгения
   Севернина Тамара
   Наталья Хитрова
   Ольга Юрлова
   Андрей Жигалин
   Юдин Олег
   Яценко Владимир
  
   Критика
   Филатьев Вадим
  

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Третий Сборник Киришских авторов "Признание" вполне может считаться уникальным, в силу того, что теперь наши поэты и прозаики являются членами созданного Литературного объединения "Абрис". И я искренне поздравляю всех нас с этим замечательным событием. В Киришах есть своя литература, есть люди, владеющие пером. Примечательно, что книга эта выходит при деятельной поддержке городской администрации, в частности, Е.А.Полторацкой, и особенно А.Л.Неуймина, чье личное участие, как руководителя проекта, трудно переоценить.
   Слово на Руси всегда имело большое значение: с ним шли на подвиг, защищали Родину, возводили города. Русский человек особенно чуток к слову, умеет его по-своему преобразовать, отсюда у нас такое богатство и разговорного языка и письменного. В этом еще раз можно убедиться, листая этот Сборник. Конечно, он несколько отличается от первых двух, да это и понятно: появились новые авторы (некоторых с нами уже нет), новые рубрики,
   Приятно сознавать, что в Киришах оказалась довольно большая компания сильных поэтов. Это Л.Гонт, Т.Котович, Н.Куликова, И.Ишимская, Д.Лекомцева Н.Сергеев. Хорошо также пишут Е.Гумерова, В.Соцкова, М.Лужина, Вадим Кучеренко, О. Иванова. Некоторым авторам дается некий аванс, особенно молодым, но, кажется, так и должно быть. Из пишущих прозу можно отметить В.Антипина, А. Неуймина, А.Полторацкую, М. Соцкова.
   Хотелось бы обратить внимание читателей на некоторые произведения данного Сборника.
   И. Ишимская выступила с оригинальным философским эссе. Особый интерес вызывает то, что произведение это посвящено Виктору Антипину.
   От М. Соцкова мы вправе ожидать гораздо большего... С десяток таких эпизодов как "Переход" и мы получим хорошую повесть.
   О. Юдин написал пронзительную поэму о Ленинградской блокаде. Если учесть, что о блокаде много уже сказано и добавить что-либо... получается, возможно.
   Рассказы А.Полторацкой выдают в ней романтически настроенную натуру, но главное, у молодого автора есть культура слова, умеренность в изложении и определенная ритмика повествования.
   Страшный своей альтернативной реальностью "Копирайт" А. Неуймина предлагает нам заглянуть в возможное будущее. Хорошо построенный композиционно рассказ, жесткий, упругий язык автора, -- все это составляющие отлично сделанной вещи.
   Не останутся без внимания представленные в Сборнике воспоминания о Николае Рубцове нашего гостя из Вологды Юрия Иванова.
   Не пустует и рубрика "Дебют". Это отрадно сознавать. Значит, есть у нас молодые авторы, которые и будут представлять нашу Киришскую литературу в будущем.
   Хочу пожелать всем нам бережно относиться к слову.
  

Главный редактор третьего выпуска

альманаха "Признание"

Киришского литературного объединения "Абрис"

Вадим Филатьев

ПОЭЗИЯ

Лидия Гонт

   "Мыли о Боге неиссякаемы и велики, как море"
   (Андрей Синявский "Мысли врасплох")
  
   Тоска по лесу и болоту
   Меня совсем сведет с ума,
   Как приучить свою охоту.
   Чтоб понимала все сама?
   Какое глупое хотенье,
   Хотеть еще не значит мочь,
   И нету щучьего веленья,
   И некому в беде помочь.
  
   Но это вовсе не беда,
   Обыкновенное старенье:
   Душа вся та же, молода,
   А плоть слаба до удивленья.
   Вот в чем секрет моей тоски:
   Идет борьба души и плоти.
   Мне душу бы зажать в тиски,
   В капкан, как зверя на охоте.
  
   Ан нет, не выйдет: ускользнет
   И снова на свою дорогу...
   Плоть прахом в землю отойдет,
   Душа вспорхнет, внимая Богу.
  
   2004г
  
   ***
   Июль, жара, все окна настежь,
   Смелей гуляйте, сквозняки!
   Прочь, занавеска: солнце застишь,
   Впусти светило в закутки.
  
   А мне под ноги километры
   Бросай. Июльское тепло,
   Земля и небо, дождь и ветры
   Теперь мое, мне повезло.
  
   На зависть встречным иномаркам
   Иду неспешно по траве,
   Воспринимается подарком
   Покой в душе и голове.
  
   И с каждым шагом
   мир все шире,
   стремится вдаль,
   несется ввысь,
   и нет пути прекрасней в мире,
   душа, навстречу распахнись!
  
   ***
   Увы, как быстро тают силы,
   Скользя по кромке бытия,
   Хвороб отточенные вилы
   Принудят, буду выть и я.
  
   И выть, и корчиться в постели,
   А может быть, замру бревном
   От полусгнившей мшистой ели.
   Молитва будет об одном:
  
   Пошли мне, боже, смерть людскую,
   Обычную для всех людей,
   Смерть непостыдную, благую,
   Прости грехи души моей.
  
   Она грешна и непослушна.
   Ну, вот! Опять взялась грешить,
   Боится смерти малодушно,
   Молю и этот грех простить.
  
   Подвох
  
   Какой подвох: приходит мудрость,
   Когда она уж ни к чему,
   И остается мне подспудность,
   Замена дряхлому уму.
  
   Пути ума не без ошибок,
   Он в юности такой простак,
   Доверчив, вспыльчив и негибок,
   И заумью грешит, чудак.
  
   Т если ум не станет зрелым
   К годам, примерно, тридцати,
   Так помудреешь престарелым,
   Когда уж некуда идти.
  
   С тяжелой мудрой головою
   Ты навсегда сойдешь во мрак,
   Сам посмеявшись над собою:
   Природа допустила брак.
  
   2003г
  
   Солнце в моем доме
  
   На столе у меня тарарам:
   Вперемешку стихи и посуда.
   Толщина закупоренных рам
   Для веселого солнца запруда.
   Посмотри, оно здесь, на столе,
   Знай, резвится на звонком фарфоре.
   Остальное на легком крыле
   Исчезает в бездонном просторе.
  
  
   - Оставайся, - ему говорю,-
   Что скитаться тебе по вселенной,
   Хочешь, снова чайку заварю,
   Иль беседой займу сокровенной
  
   Знаю я, тебе мил кавардак,
   Кавардак, пестрота и веселье.
   Я согласна с тобой, будет так:
   Мы тотчас же свершим новоселье .
  
   Забирайся с ногами на стол,
   Заливай собой стены и шторы,
   Смело прыгай на стулья, на пол,
   Отмыкай все замки и запоры.
  
   Приживайся и будешь своим,
   Жизнь верши буйным светом и треском,
   Хочешь, вместе мой стих завершим
   Ослепительным солнечным блеском.
  
  
   Чванство
  
   Лениво лоснится листва,
   Дождливое лето - ей благо,
   Зеленую плоть естества
   Лелеет обильная влага.
  
   Момент уловлю поутру,
   Когда она вдруг пробудится,
   Изнанкой взмахнет на ветру,
   И нехотя засеребрится.
  
   -Привет,- прокричу ей,- привет!
   Ты ныне вальяжная пава,-
   "А как же,- услышу в ответ,-
   имею особое право!
  
   Привычно мне сан соблюдать,
   Носителю знатного цвета,
   Зеленый цвет - жизни под стать,
   Ему поклоняется лето".
  
   Лениво качнется листва
   Под небом, где скудная просинь.
   Ликуя в пылу торжества,
   Забыла, что близится осень.
  
   2004г
  

Елена Гумерова

  
   ***
   Грязь впиталась в кожу, в кости.
   Не стереть, не смыть, не спрятать.
   Грязь до боли и до злости,
   До того, что трудно плакать.
  
   Растворяю слёзы в венах,
   Крик душу, сжимая зубы.
   Слишком зло и откровенно,
   Слишком больно, слишком грубо.
  
   Раздавил, сломал, испачкал.
   Грязь внутри и грязь снаружи.
   Мир, разбитый на кусочки,
   Смотрит на меня из лужи.
  
   ***
   От тебя отвыкаю... Мучительно-медленна пытка.
   Я стараюсь все реже и реже тебя вспоминать.
   Я не знаю, насколько успешною будет попытка
   Все в себе, в своей жизни, любви и мечте поменять.
  
   Слишком сложно два года прошедших забыть в одночасье,
   Каждый день из которых был полон тобой до краев.
   А теперь я гоню от себя даже отблески счастья
   И пытаюсь не слышать его затихающий зов.
  
   Я глушу свои чувства остывшей тягучей рутиной,
   Не давая себе ни минуты на мысли о нас.
   Как нелепо и больно себя ощущать половиной,
   У которой с другой половиной разорвана связь.
  
   Ленивое утро
   Зря сегодня проснулась так рано я -
   Не хочу принимать новый день.
   Снов куски в голове караванами,
   Даже кофе не буду - так лень.
  
   Проваляться в постели бы до ночи,
   Подарить себе негу и сон.
   (И погода страдает от немощи
   С настроеньем моим в унисон.)
  
   Обернув свою крепость периною,
   Из подушек устроила б дом,
   Потянулась бы кошкой ленивою,
   Растеклась бы молочным теплом,
  
   Растворилась блаженно в кровати бы,
   А кругом - только мягкость и мрак.
   А придется тащиться по слякоти
   И нельзя по другому никак
  
   Здравствуй, грусть...
   Здравствуй, грусть... Неслышно подошла.
   (Мне тебя почти что не хватало)
   На ухо дождем мне прошептала
   "Как дела?"
  
   Может, прогуляемся вдвоем
   По внезапно почерневшим лужам,
   Чтобы пропитаться сентябрем?
   Зонт не нужен.
  
   Проводили стаю до угла.
   Расплылись рисунки на асфальте.
   Глупо: я с тобой - и в летнем платье.
   Не ждала...
  
   ***
   Мое сердце не заперто -
   Заходи и бери
   То, что бросил на паперти
   Моей нищей любви.
  
   Счастья стертые грошики,
   Эту нежность в груди,
   Все, что было хорошего,
   Забирай. Уходи.
  
  
   Питерское
   Заносчивый город. Вторая столица.
   Бежит, зависает, ползёт, суетится.
   Графичность фасадов. Дома цвета пыли,
   Ведь яркие краски - не в питерском стиле.
   Мосты разводные - манок для туристов,
   Но за зиму все забывается быстро.
   Девчонки-худышки на шпильках и в коже.
   Хоть кто-нибудь хочет казаться моложе?
   Цинизм и сарказм - внесезонная мода.
   И, ставшая притчей, дурная погода.
   И ветер с Невы, будто городу мало
   Простуженных улиц, замерзших кварталов.
   Он вечно второй. Он приют для бездомных.
   Усталый, продрогший, курящий, бессонный.
   Порой неприветливый даже для местных.
   И все же - любимый. И все же - чудесный
  
  
   Нельзя
   На фоне загара особенно ярко,
   Особенно четко синеют глаза,
   И сердце мое отбивает чечетку,
   И хочется ближе, и знаю - нельзя.
  
   Нельзя - потому что чужой, незнакомый.
   И люди осудят, и ты не поймешь.
   Нельзя. Потому и уйду в невесомый,
   Рассеянный в сумраке августа дождь.
  
  

Александр Евницкий

   ***
   Маяком измученным
   зябну на ветру.
   Времени излучину
   взглядами сверлю.
  
   Чтоб не налетела
   чья-то жизнь на мель, -
   камнем стало тело,
   духом онемел.
  
   Всё, что я имею -
   светом отдаю.
   А копить умею
   лишь любовь свою.
  
  
   Маме
   В своем уютном креслице
   сидишь у бездны вечности.
   И каешься, и крестишься,
   Спасителю повенчана.
  
   Господней пташкой худенькой
   усердно чистишь пёрышки,
   чтоб грех, пусть самый скудненький,
   ТАМ не нашли бы сборщики.
  
   Почти что век с поклажею
   любви - живешь, не сетуя;
   помочь пытаясь каждому
   своей молитвой светлою.
  
  
   ***
   Пойду я, как положено,
   своим смешным путем
   с душою заполошною
   в костюмчике простом.
  
   Мне солнце улыбается,
   кивают дерева.
   Моя родня - любая
   пичуга и трава.
  
   Под общим небом нам расти,
   Добром смягчая зло.
   Иду навстречу старости
   я радостно, светло.
  
   ***
   С распродажи новогодней
   снова что-то волоку.
   Налегке бы шел охотней.
   Жил бы ярче на бегу.
  
   Всё чего-то не хватает:
   то ли денег, то ли дней.
   Как щедра земля цветами!
   Только нам асфальт родней.
  
   Я бреду с поклажей жалкой,
   засыпая на ходу...
   А вот выброшу на свалку!
   И дорогу в лес найду!
  
   ***
   Он вышел из дому. Земля казалась шаром.
   Он поскользнулся; покатился вниз.
   И долго падал; и, очнувшись старым,
   меж временем и вечностью повис.
  
   Шуршали звёзды в ледяной пустыне,
   земли скрипела старческая ось;
   отрезанный от прошлого, отныне
   он миром стал; и мир его понёс.
  
   Летело время - ниже; и любовь
   летела ниже; выше - только солнце.
   Он плыл небесной влагой голубой -
   теперь уж бесконечно и бессонно.
  

Ольга Ершова

****

   Прошла весна с началом нашей встречи,
   Промчалось лето в ожиданьях бесконечных
   И сыплет осень обещания на плечи
   Листву под ноги, где лежать им вечно.
   Слова прекрасные с той красотою схожие,
   А мы такие разные, такие не похожие.
   Твоя душа зимою вся цветущая,
   Моя же - в летний день заледенелая.
   И я живу, себя зачем-то, мучая,
   Порою быть хочу такою смелою!
   От прошлого дождем умыться хочется.
   За лучик солнечный последний раз
   цепляюсь я.
   Ищу приют, душа согреться просится.
   Остановить её не в силах, хоть пытаюсь, я!
  

****

   Снова в шубы белые нарядились ели.
   И стоят красавицы, не боясь метели.
   А снежинок стаи хороводы кружат.
   Серебром ложатся на замерзших лужах.
   Стройная рябина гроздья обронила.
   А совсем недавно красотой манила.
   Ярко солнце светит, но, увы, не греет,
   Той рябины гроздья на снегу алеют.
   И ложатся в полдень голубые тени,
   Мы, любуясь, смотрим на зимы творенье!

****

   И опять идёт белый снег.
   Он тихонечко шепчет мне:
   Всё же жди и в удачу поверь
   И она постучит в твою дверь.
   Синей птицей к тебе прилетит
   И на крыльях своих унесет.
   Пусть о прошлом душа не болит.
   Успокойся, поверь всё пройдёт!
   Всё былое снежком припорошено,
   Верь в удачу и только в хорошее!
  
   ****
   Ты любишь теплый, летний вечер?!
   Сидишь тихонько у окна.
   Луна плывет тебе на плечи,
   Немного грустно...Ты одна.
   Ты вспоминаешь всё, что было
   Вчера, неделю, год назад.
   Тебе по-прежнему всё мило,
   Наполнен грустью нежный взгляд.
   На небе звезды ярким светом
   Мигнут друг другу, ну а ты...
   Увидишь, как под утро летом,
   Раса ложится на цветы.
   Ты, вдруг, захочешь видеть небо
   И солнцу руки протянуть!
   Понюхать тёплый запах хлеба,
   Забраться в сено и уснуть.
  

Игорь Иванов

   Область Ленинградская, я люблю тебя!
  
   Хорошо, когда тепло и начало лета -
   Солнце в небе высоко, дарит больше света.
   Что за чудная пора: всё благоухает,
   И в ручье журчит вода, бликами играет!
  
   На лету шуршат стрекозы крыльями прозрачными,
   На лугу гуляют козы выпасами дачными.
   И уже жужжит пчела над цветком душистым;
   Одуванчик жёлтым был - стал теперь пушистым!
  
   Пробивается ботва молодой картошки,
   И щекочет чуть язык от квасной окрошки.
   А вечерний аромат молодого леса,
   Насыщая все вокруг, давит своим весом.
  
  
   Наша ночь-красавица
   Всем безумно нравится,
   Белой накрахмаленной скатертью легла.
   Трелью соловьиною утро разыграется.
   Область Ленинградская, я люблю тебя!
  
  
   Где ночует ветер
  
   Кто мне скажет, где ночует ветер,
   Где его пристанище и дом?
   Почему над ним небесный купол светел
   И практически нет облаков на нем?
  
   Я бы в гости к ветру напросился
   Беспардонно, словно к другу своему,
   От души бы чаю с ним напился
   И задал ему сто тысяч "почему".
  
   Пусть на все вопросы сразу не ответит,
   Но хоть что-то он мне прояснит:
   Отчего над морем звезды ярче светят?
   А, бывает, в штиль оно штормит?
  
   Почему зимой, колючий и ершистый,
   Песни заунывные поет?
   Летом на заре прохладный, но пушистый,
   Обнимает нежно и, как кошка, льнет?
  
   До утра все темы исчерпаем,
   На прощанье хлопнем по рукам.
   Боже мой, ну почему мы не летаем,
   Словно птицы, и под стать ветрам?
  
   Надевая крылья, он тихонько скажет:
   "Радуйся, что ходишь по земле.
   Если вдруг на сердце груз обиды ляжет,
   Ты не позволяй черстветь душе.
  
   Не беда, что Бог вам не дал крылья,
   Можно ощущать полет во сне.
   Главное, чтоб в жизни регулярно
   Правильные ветры дули в голове".
  
  
  

Юрий Иванов

   КИРИШАМ, ЖЕМЧУЖИНЕ ЗЕМЛИ ЛЕНИНГРАДСКОЙ
  
   За бальзамом для души
   Я поеду в Кириши.
   Первым встретит Волховстрой
   Тёмной сумрачной порой.
   Нет, не зря дремал вчера
   На вокзале до утра.
   Из предутренней глуши
   Выплывают Кириши.
   Волхов, мудрый и седой,
   Брызнет светлою водой.
   Набежавшая волна
   Поприветствует меня...
   Чем гордится здесь народ?
   Есть Дворец и есть завод,
   И гостиница стоит --
   Европейский колорит!
   Стадион, музей, бассейн -
   Гордость для России всей,
   А в житейской темноте
   "Факел" путь осветит мне.
   В людях столько доброты,
   Что нигде не встретишь ты!
   И с сияющей душой
   Возвращаюсь я домой.
   Мамино тепло
   Мамулей связаны носки,
   И ею связан свитер...
   И греют тело мне они,
   Хоть возраст их и вытер.
   Давно уж мамы моей нет -
   Лежит в земле глубоко.
   Идет тепло ее, как свет
   Звезды угасшей и далекой.

Солдату-освободителю

от

бывшего несовершеннолетнего

узника фашистского лагеря

   Открылась дверь фашистского барака,
   И с ярким светом солнечного дня
   Увидел я советского солдата,
   Тогда освободившего меня.
   Нас жизнь несла по кочкам и ухабам,
   Разруха била голодом и мглой,
   А тот солдат всегда был рядом
   Примером в жизни непростой.
   Когда я шёл на дуло автомата
   В горячей точке, не страшась огня,
   Не струсить помогло лицо солдата,
   Тогда освободившего меня.
   Когда уста молитвы шепчут свято
   И вижу лик спасителя Христа,
   Мне вспоминается лицо солдата,
   Тогда освободившего меня.
   Мы победим, я в это верю свято
   И одолеем всякого врага:
   К Победам нас ведёт душа солдата,
   Тогда освободившего меня.

Ольга Иванова

   Зима
  
   Какой сумасшедший холод
   с глазами больной собаки.
   Зима заползает в город,
   бессмысленны счастья знаки.
  
   Я кутаю наши чувства
   в тепле батарейной дали.
   Продайся, купи искусство,
   и радости, и печали.
  
   Осколками рваной тучи
   я рву этажей улыбку.
   Зимой небывало скучно,
   зимой и любовь - ошибка.
  
   Я так ненавижу зиму!
   Весь мир - без остатка зрения.
   Распроданная картина -
   пропало стихотворение.
  
   14 ноября 07
  
   До осени...
   Какое мне дело
   До осени?
   Разве что холодно,
   Грустно,
   И всё время
   Дождь. Он
   Сводит меня
   С ума....
   Раз....Два... Одна
   За одной
   Капли -
   Нелепые капли,
   А в сущности
   Просто вода -
   Раз, два...
   Стучатся в окно,
   Но
   Глупо их существование.
   Заведомо глупо.
   И некрасиво.
   Хочется верить,
   Что так не всегда.
   Ведь и эта вода
   Не вечна.
   Но какая обречённость
   В падении листьев!
   Висел - и упал.
   Так и мы
   Инертны, нежны,
   Падаем вниз...Но
   Что мешает ветру
   Поднять их
   И закружить так,
   Чтоб захотелось
   Жить.
  
   ***
   Ты знаешь, что могут
   Такие встречи?
   Так бьётся об лёд
   Бесконечность,
   И тёплый
   Неоновый свет
   Торчит из обломков лет.
   Вот Питер.
   Потёмки.
   Зима.
   Вот сны
   о весне
   и лете
   На потрескавшейся
   планете.
   Вот льдина,
   вторая льдина -
   С моста
   это лучше видно,
   Нет здесь
   ни конца
   ни начала.
   Отталкивайся с причала
   К моим
   разноцветным
   снам...
   Вот питерский Нотр-Дам.
   Отвьюженный он веками,
несбывшимися мечтами,
   оранжевыми цветами,
   В задворках сиреневых звёзд -
   И мир
   будто в полный рост.
   Ресницами хлопает город -
   Гранитный
   смертельно
   больной.
   И вот уже машет холодом
   две тысячи восьмой.

Николай Ильин

  
  
   Хайям 2000
  
   Зачем тебе страдать и пить вино,
   Потом лежать в постели, как бревно
   И целый день завидовать напрасно
   Другим, которым это не дано?
  
   Зачем тебе устраивать погром
   В домах у тех, с кем даже незнаком.
   И называть жидами коммунистов?
   И состоять в их партии при том?
  
   Зачем тебе огонь ? Или вода?
   Иль жерла медных труб, чья пустота
   Давно уж стала притчей во языцех,
   Прошедших это все туда-сюда?
  
   Зачем тебе участок, огород
   В краях, где постоянно недород?
   Где глинозем , пропитанный навозом
   В конце концов забьет тебе же рот?
  
   Зачем тебе таскаться по утрам
   На службу? Что хорошего есть там,
   Где сам себе теряешь принадлежность?
   Иль делишь оную с другими пополам ?
  
   Зачем тебе задумываться о
   Том, что есть добро, а что есть зло?
   Когда тебя не сдвинуть с середины
   Как все, что не тонуло, но плыло ?
   Зачем тебе недвижимость? Она
   Недвижима. К тому же лишена
   Сочувствия к судьбе своих владельцев
   (Тихонько, чтоб не слышала жена!)
  
   Зачем тебе расстраивать других
   Своими мыслями, заботами о них,
   Надеясь(ну, конечно!) на взаимность?
   В ответ, рискуя получить под дых?
  
   Зачем тебе желать. Чего здесь нет?
   Как мотылек, стремящийся на свет,
   НЕ знает, где же есть его погибель,
   Ты думаешь, что есть на все ответ?
  

Ирина Ишимская

  
  
   А.И.
  
   Ты обучал меня французским
   Словам что лились, как сонет.
   И коридором этим узким
   Мы вышли под руку на свет.
  
   Ах, в этой жизни много ль надо,
   Когда с тобой бесценный друг.
   Как мотыльки над Ленинградом,
   Летали ангелы вокруг.
  
   И было так легко и просто.
   Твержу : " Аломб, джерси, аломб".
   С тобою город , как подросток,
   Смеялся, сбросив свой апломб.
  
   Да не прилипнет грязь к французским
   Твоим ботиночкам, поэт.
   И коридором этим узким
   Мы выйдем под руку- на свет.
   Амстердам
  
  
   Я не забуду Амстердам.
   Один лишь день один глоток.
   Волны сверканье по глазам,
   Его гашишный хохоток,
  
   Его разгульный шум и лень,
   Его раскованность во всем.
   Он опрокинул -этот день
   Цветов корзины в водоем.
  
   Он развалился-Амстердам
   Вольяжно в кресле и глядит.
   Уверен , что одна из дам
   К нему обратно прилетит.
  
   Он точно знает , чародей ,
   Что он влюбил ее в себя.
   Везет в колясочках детей,
   Велосипедами звеня.
  
   Марии Волконской
  
   Она занавесила в камере стены
   Сверкающим шелком, но как,
   Но как занавесить тоску и измены
   Людей и промозглый сквозняк.
  
   Но как занавесить от матери строгой
   Молчанье презренье и боль,
   Холодный пугающий воздух острога
   И волка сибирского вой.
  
   История все занавесит , Мария,
   Держись - я кричу тебе в прошлое, верь,
   Что вас никогда не забудет Россия.
   Вы в вечность открыли скрипучую дверь.
  

Сергей Колосов

  
   Кони

Посвящается В.Высоцкому

   Расставаться с надеждами - горько,
   Всё, что на сердце нес и берег,
   А России безумная тройка -
   Нас несёт без разбора дорог.
  
   Стойте, кони! Не надо так прытко!
   Что торопит вас? Что зовет?
   Что вас гонит в ту даль, словно пытка,
   С под копыт высекая лёд?
  
   Повороты, ухабы России...
   Что грядет еще нам, сколько зла?
   У кого хватит воли и силы
   Тройки той натянуть удила?
  
   Стойте, кони! Не надо так рьяно!
   Разве мало вам тех плетей,
   Что загнали вас по бурьянам,
   Заставляя лететь и лететь?
  
   Только вера в душе опаленной
   И Георгия бой с иконы
   Вас удержит от запыленной,
   Той дороги шальной, мои кони.
  
   Стойте, кони! Умерьте бег свой!
   Иноходцами хватит быть!
   Целовать хватит руки бесам,
   А пред Богом вставать на дыбы!
  
  
   Москва
  
   Этот город погряз в нескончаемой лжи,
   В пертурбациях сонма сомнений и мнений.
   Этот город, когда-то возникший в глуши,
   Стал истоком для стольких жестоких империй.
  
   О, какие цари, о, какие князья -
   Ликом ближе к Христу, только сердцем к Варавве.
   Этот город хвалить нам, конечно, нельзя,
   Но хулить его, право, мы с вами не вправе.
  
   Этот город Поволжья - такой же, как мы,
   Это город святынь, это город распятий,
   Из него так видны лагеря Колымы -
   Пятна крови не смыть с накрахмаленных платьев.
  
   Здесь с похмелья Есенин блевал на Ямской -
   Ширь души спеленована пыльной столицей.
   Здесь, мазками Маковского, плыл над Москвой
   Маяковского спич о стальной кобылице.
  
   Это город батыевых скошенных орд,
   Бонопартовских войск, ослеплённых пожаром,
   Это город парада, что взят под эскорт,
   И воды, что по улицам после бежала.
  
   Это город юродивых, город стрельцов,
   Это город тиранов и их лизоблюдов.
   Это город, открыто плюющий в лицо
   Мало-мальски хотя бы порядочным людям.
  
   Этот город, конечно, других не грязней,
   Только в нём концентрация зла на пределе.
   Третий Рим наш в руинах, как тот Колизей,
   Где ряды гладиаторов слишком редели...
  
  
   Хан
   Откинув полог своего шатра,
   Хан видел степь, кровавую от маков,
   Какая битва здесь была с утра -
   Со свистом стрел и звоном акинаков!
   На жизнь и смерть вселенная щедра:
   Цветов и крови колор одинаков.
  
   Любимый конь невдалеке стреножен,
   Омытый кровью, а затем водою,
   Хан вытер меч и, убирая в ножны,
   Подумал: "Меч напился вдоволь,
   Уже заждались моих воинов жены,
   Еще не зная, многие что - вдовы."
  
   Так думал хан в прохладе южной ночи,
   Испив вина из черепа врага,
   Он вспоминал слова чужих пророчеств,
   Что смерть его совсем недалека,
   Не потому ль стервятники хохочут,
   Бесстрашного пугая старика?
  
   Да, хан - старик, ему уже за сорок --
   Немалый срок в былые времена,--
   Но глаз незатуманившийся зорок
   И ноги не забыли стремена,
   И с женщинами в маковых озерах
   Он острова нередко приминал.
  
   Стал целый мир тебе - обитель,
   Судьба сплела златой венок,
   Ты вышел в битве победитель
   И враг поверженный - у ног.
   Так почему сегодня, повелитель,
   Твой взгляд печально одинок?
  
  

Татьяна Котович

  
   ***
   В сад войдём. Сугробы шелестят.
   Пухнут ветки.
   Вешним солнцем затопило сад
   Выше метки.
  
   На скамье, как в лодке, посидим.
   Я и прежде
   Замечала: вроде, больше - зим,
   Вёсен - меньше.
  
   На огромном тополе кора
   Просветлела.
   Знать, уже прогрело до нутра.
   В чём же дело?
  
   Я люблю деревья не в обхват,
   Коим за сто.
   В их вершинах отдыхает взгляд
   Долго, ясно.
  
   Иль весна мгновенно коротка, -
   В этом дело?
   С веточкой подобранной рука
   Занемела.
  
  
   Ночная гроза
   Всю ночь гремят салюты лета -
   Кружит над городом гроза,
   И вспышки огненного света
   Во сне слепят мои глаза.
  
   Обрывки сна летят, как тучи,
   Всю ночь гонимые грозой.
   Меж ними - бездны мрак колючий
   И блеск, и грохот проливной!
  
   Всю ночь пыталась я лоскутья
   Собрать, связать, - но рваный сон,
   Как небо, полон грозной жути:
   Ни явь, ни сновиденье он!
  
   Не смея спать, боясь проснуться,
   Всё: в гнёздах, в норах и в домах, -
   Закрыв глаза, не шелохнуться,
   Лелеют свой смиренный страх.
  
   Всю ночь блистало и гремело,
   И вызывало на борьбу.
   Но я лишь одного хотела:
   Грозе довериться всецело,
   Вручить без спора ей судьбу.
  
   ***
   Покуда снег, остывший с неба,
   Ещё не падал, не летел, -
   Октябрьский лес уже до снега
   Весь на просвет берёзой бел.
  
   На желтизне и на багрянце,
   В прозрачном кладбище листов
   Берёзам любо выделяться
   Предснежной бледностью стволов.
  
   И неподвижным снегопадом
   Стоять среди еловой тьмы,
   В людское сердце белым взглядом
   Вселять предчувствие зимы.
  
   Над рукописью
   Водою капнула... А через много лет
   Подумаю, что это - слёзы.
   Начну припоминать причину давних бед,
   Свою вину, твои угрозы...
  
   Я разволнуюсь, глядя на пятно:
   Что там за слово под слезами?
   Иль, может, не слеза, а белое вино
   С его несчастными усталыми глазами?..
  
   Преувеличивая бывшей жизни грусть,
   Скажу на эти тусклые разводы:
   "Я плакала тогда!..".
   И я заплачу пусть,
   Влюбляясь в прожитые годы.
  
   ***
   Завтракаю одиноко
   Со своим стаканом молока.
   Вдруг внезапно - властная тревога,
   Утренняя тоска.
  
   В чём причина, в самом деле,
   Безответной той тоски?
   Половицы проскрипели...
   Мама свёртывает половики...
  
   Хоть и не было от веку
   Половиц, половиков...
   Просто - грустно человеку.
   Всё - для рифмы, всё - для слов.
  
   Ну, а мама-то, конечно
   Непременнейше - была!
   С нею - скрытно и беспечно,
   Лживо, ласково жила...
  
   Что-то больно стало сердцу.
   Поклонись моей тоске -
   Человеческому детству
   С пеночкой на молоке.
  
   День и ночь
   "И бездна нам обнажена..."
   Ф.И.Т.
   Ослеплённые лучами,
   Опалённые огнём,
   Близоруко видим днём
   Только то, что пред глазами,
   Что вмещает окоём.
  
   Видим близко травы, камни,
   (Весь на ощупь мир дневной!),
   Позабыв за суетой,
   Что меж космосом и нами -
   Синева стоит стеной.
  
   Ночь сломает стенку эту,
   Краски света даляя, -
   Из уютного жилья
   Превращается в планету
   Непроглядная земля.
  
   Обморок земли полночной:
   Станет ясно и темно.
   Звёзды, звёзды!.. В чёрных клочьях
   Голубое полотно
   И сознанье заодно!
   На посадку берёз
   Я вижу серые жилищные коробки,
   Что, как шкафы, загородили лес.
   Лишь облачные божие коровки
   Остались мне от стиснутых небес.
  
   Вставайте под окном моим, берёзы,
   Защита белоствольная моя!
   У вас неловкие ребяческие позы,
   А ветви - не удержат воробья.
  
   Хочу, чтоб вы в окошке зеленели,
   О, саженцы! Растите поскорей!
   Не буду видеть пустыря, качелей
   Скрипучих, ни торгующих ларей.
  
   На цыпочки встаёт моя надежда.
   Я вам, как детям, замеряю рост.
   Мечтаю, как укромно, безмятежно
   Я стану жить в укрытии берёз.
  
   Отрадный шорох слушать, засыпая,
   Блуждая слухом в плещущей листве,
   С закрытыми глазами понимая,
   Что счастье - с этим шорохом в родстве.
  
  
  

Наталья Куликова

   * * *
   Я жить хочу без обещаний, -
   Мне жизнь никто не обещал!
   Она окрещена мощами,
   Когда Слепую Бог прощал,
  
   Когда надрывно и бесстыже,
   Молитва с бранью пополам
   Металась по багровой жиже
   И небо ехало по швам,
  
   Благословляя грех рожденья,
   Размазав стоны по устам,
   Готовя Дух для пригвожденья,
   К уже воздвигнутым крестам.
  
   Я жить хочу без промедлений,
   Задраив прошлые дела,
   Вы, измождённые от тлений,
   Готовьте камни - Я пришла!
  
  -- * *
   Палачей во всей округе
   Нынче что-то не сыскать,
   Буйных с плеч давно не рубят -
   Кулаками б помахать.
  
   Разошлись как злые бабы,
   Только в бровь - куда им в глаз,
   Гонят сердце на ухабы,
   Кроют матом, кто горазд.
  
   Кабы хоть один нашелся,
   Чтобы бил наверняка,
   Да меж ребер так прошелся -
   Не оставил синяка,
  
   Да такую сделал рану,
   Чтобы сразу отлететь,
   Как солдату в поле бранном -
   Долго жить другим велеть.
  
   Что же будет до рассвета?
   Кто же будет душу рвать?
   Может люди из Завета?
   Да из Нового опять?
  
   Я в Христы не набивалась -
   Не такой тяжелый Крест,
   Я поднять его пыталась,
   Да других полно окрест.
  
  
   Мой платок опал на плечи -
   Как всегда - негоже в храм!
   Я потомок человечий -
   Радость с горем пополам.
  
   Разойдись, поплывший студень,
   Ведь уже не первый год
   Вы никто - вы просто люди,
   А меня на эшафот!?
  
   Мне на плаху, как на праздник,
   Мне в костер, как под венец,
   Мне давай любые казни -
   Все одно какой конец!
  
   Подарите только слово
   И скажите: "Это - Бог",
   Я на все уже готова,
   Если с именем Любовь,
  
   Если будут мучить долго
   Без ущерба для других,
   Я тогда на месте лобном
   Отстою за семерых.
  
  -- * *
   ...Возвернулись после сечи,
   Разгромив своих врагов,
   Стали несть хвалебны речи,
   Не жалея голосов,
  
   Наплели чудес про славу
   Заскорузлые бойцы,
   Собрались на бой кровавый
   Остальные храбрецы.
  
   Много дней с ночами вместе,
   Пробирались в поле драк,
   Оказались в нужном месте,
   Разложили бивуак.
  
   Огляделись: Где вражина?
   Скоро ль будет нападать?
   Призадумалась дружина
   И решила подождать.
  
   Только их не замечали,
   На резню не стали звать -
   Те, к кому пришли с мечами
   Не желали воевать.
  
  
   Разъярилися вояки:
   Разве мы хужей других?
   И отправились в атаку,
   На конях своих лихих.
  
   Всё пожгли-переломали,
   Всё под корень, всё - долой!
   Камня камню не оставив,
   Возвратилися домой,
  
   Чтобы там про эту сечу,
   Про коварнейших врагов,
   Произнесть хвалебны речи,
   Не жалея голосов...
  
  -- * *
   ...А ты не знал последнего числа,
   Что утро вечер больше не осудит,
   Что я тебя нечаянно спасла,
   Тем, что с тобой меня уже не будет.
  
   Зачем позвал на верное "нельзя"?
   По лабиринтам ползать приспособил?
   Зачем твои пугливые друзья
   Испепелялись от ревнивой злобы?
  
   Зачем твоя приветливая ложь
   Вымучивала жуткие кантаты?
   Кого ещё на Башню возведешь?
   А после сбросишь, как меня когда-то...
  
   И всё же я тебя благодарю
   За время, проведенное бесславно,
   Пустяшный мир который истреблю -
   Раз жизни нет, то - смерти и подавно!
  
   * * *
   Бывает, что совсем не до стихов,
   Когда смердит осточертелый рынок -
   Злой выпендрёж глухих особняков
   Под шорох подбираемых бутылок.
  
   Тут кто-то думает, что только он вершит
   Луну, к примеру, в наивысшей фазе,
   Но, я надеюсь, может рак души
   Пока не распускает метастазы.
  
   Вам, для кого Любовь - "всему хомут",
   Не надоело перед бренным гнуться?
   Даю решиться несколько минут -
   Не думая, в себя опять вернуться.
  
  
   Здесь - не придуманы слова "добро" и "зло",
   Здесь - каждый миг Пресветел и Пречистен,
   Здесь - не предали ни одной из Истин...
   Я приглашаю - вот Моё Крыло!
  
  -- * *
   Воздух - в дом, и ветер на столе
   "Фаустом" открытым заиграет,
   Соберу все листья на земле -
   На закладки изведу гербарий,
  
   Отключу уставшие дела,
   Заключу Его в свои объятья -
   Я сама себе уже мала,
   Как давно изношенное платье.
  
   Ветер в книге шепчет со стола:
   - Правят миром только стуки сердца,
   Кожу прочь! - порядком наросла...
   Может быть, пора переодеться?..
  
  
  

Кучеренко Вадим

   Зимний вечер
  
   Долгий зимний вечер:
   Звезды-фонари -
   Вдоль дорог, как свечи -
   Светят до зари.
   Снег на кронах спящих
   Лип, дубов, берез;
   В мир ветров сквозящих
   Отпуск взял мороз.
   Вечер ставит точку -
   Нет дневных забот;
   По аллеям, в строчку,
   Движется народ.
  
  
   Ноябрьский моцион
   Сгустились сумерки над городом моим, И пал туман завесою сырою...
   А мы на переулке постоим
   И света полюбуемся игрою!
  
   Пусть не июль - с прогулкой под луной;
   Лишь фонари горят, и зябнут лица,
   Да в окнах свет - дома стоят стеной,
   И город - не рекламная столица...
  
   А все же есть и в прозе улиц тех
   Особая краса... Назло ознобу
   Пройтись по ним бесцельно - ну, не грех,
   Промозглости вкусив ноябрьской пробу.
  
   Хоровод

   На заснеженной опушке,
   Дабы зиму скоротать,
   В хоровод сошлись избушки,
   Ведь погодка - благодать!
   Хоть снега, мороз трескучий -
   Солнце ели золотит;
   Хорошеет лес дремучий,
   Веселей на мир глядит.
  
   Тигода
   Неширока, бесконечна, извилиста, Змейкой неспешно ползет меж болот
   Тихая речка. И берег суглинистый
   Смотрится в зеркало медленных вод.
  
   Там, за туманами, красками осени
   Рдеет таинственный, сказочный лес.
   К ряби чешуйчатой с легкою проседью
   Тянутся лучики дальних небес.
  
   С неба ль струишься ты, речка-кудесница,
   Время, пространство вбирая в себя -
   Как мирозданья нетленная лестница?
   Тигода - люди ль назвали тебя?
  
   Ти-го-да... Имя щемящее, тонкое,
   Властно манящее в синюю даль -
   Вечной струною серебряной, звонкою
   Радость поешь и утраты печаль.
  

Лекомцева Дарья

   ***
   Где матери скорбят над временами,
   И сыновья, прощаясь, предают,
   Я забывалась северными снами,
   На южной стороне найдя приют.
  
   Я отправляла письма незнакомым
   И жгла огонь, ненужный никому,
   Под солнцем города печали и излома
   Мне указали путь в мою тюрьму.
  
   Сентябрь 2006.
  
   ***
   Где грань злорадства
   И сочувствия,
   Пустых раскатов грома,
   Дикой тишины,
   Необходимости
   В чужом присутствии
   В боях неправильной войны?
  
   Кто разрешает править
   И свергать,
   Установил кто здесь
   Незыблемые нормы,
   Кому же безвозвратно мне отдать
   Ваяние из чувств и мыслеформы?
  
   И где та нить
   Связующих событий,
   Куда ведет,
   И кем подведена
   Черта бессвязных,
   Неизбежных нитей,
   И для чего
   Она нужна?
  
   Май 2006.
  
   Пустота...
   Разрывает меня из нутрии
   На кусочки медленной грусти,
   И я знаю: она не отпустит,
   Даже если мы все повторим.
  
   За весною опять будут весны,
   А за летом - еще одна осень,
   И в сосновом бору между сосен
   Закачаются те же сосны.
  
   Небо кружит рассеянный вальс,
   Отражаясь в речке хрустальной,
   И я знаю: все будет нормально,
   Даже если уже и без нас.
  
   ***
   Звени, пока звенится, одноокий,
   Одетый в одиночество сатир,
   Лицом не повернувшийся к пороку,
   Один ты не искал по свету Бога
   Ты был им. В те секунды падал мир.
   Обитель ханжества сумела воспитать
   Меня одним из безучастных лицемеров.
   Уродство - главное людская красота,
   Храм - не любовь - единственная вера.
   Рука дающего отнимет все что есть,
   А Бодхисатва слишком эфемерен...
   Монах остался. Тот, который не хотел
   Уйти, противореча пустоте.
  

Лужина Марина

  
  
   Ты помнишь?
  
   Спустись на землю. Оглянись вокруг.
   Ты ищешь рая? Ищущий обрящет.
   В кругу родных, знакомых и подруг
   Смотри на солнце, улыбайся чаще.
  
   Река несет живительный поток:
   Очистись, окунись в него, как небо.
   Лети по ветру, словно лепесток.
   Все темное воспринимай как небыль.
  
   Твоя любовь, что потрясла миры,
   Что сдвинула планеты с их орбиты -
   Всего лишь часть немыслимой игры,
   Энергий тонких и эпох забытых.
  
   Где этот сгусток слез, восторгов, снов?
   Где эта термоядерная сила?
   Осталась только пара грустных слов:
   "Ты помнишь, милый, я тебя любила..."
  
  
   Земной ангел
  
   Мой добрый ангел,
   Царственный и нежный,
   С улыбкой детской и упрямым лбом,
   Душа моя замкнулась безнадежно
   В тебе одном.
  
   Никто не знает: ночью я летаю.
   И по лучам задумчивой луны,
   Я в комнату твою вступаю тайно...
   Ты видишь сны.
  
   Простишь ли мне ночные посещенья?
   Я так робка, застыв перед тобой.
   Шепчу я имя - имя Вдохновенье,
   То, чем ты дышишь, добрый ангел мой.
  
  
  
   ***
   Зима к зиме припала грудью,
   Руками город обняла.
   Такое сонное безлюдье
   Она в округу принесла.
  
   Укрыла тайные мгновенья
   Ее холодная рука,
   И признаки земного тленья
   Приостановлены пока.
  
   Но что-то будет, что-то будет...
   Метель недаром так пьяна.
   Она чудовищно разбудит
   От многовекового сна.
  
   Глаза ее полны печали,
   Я вижу за стеклом окна.
   И вспомню все - дороги, дали,
   Свое бессмертье осознав.
  
  
   Провал
  
   Все. Занавес. Бездарная концовка.
   Спектакль провален. Зритель зол. И вот
   Актриса-прима вниз сползла неловко
   С подмостков и... взошла на эшафот.
  
   "Ату ее! - кричит взбешенный зритель. -
   Верните деньги за билеты нам!
   Иначе к черту разнесем обитель
   Шутов, кривляк и малахольных дам!"
  
   Начало было трепетным, горячим.
   Зал затаил дыхание и ждал.
   Спектакль был так великолепно начат...
   Но, господа! Каков его финал!
  
   Любовь развратом обернулась вскоре,
   В потоке брани гибнет нежность слов.
   Больная связь приносит только горе
   Тому, кто так отчаянно здоров.
  
   Любовь - святая тонкая наука,
   Неведомая грубым существам.
   Опущен занавес. В душе такая скука.
   И больше нет доверия словам.
  
  
  

Ирина Минаева

   ИЗ ЦИКЛА "О ВЕЧНОМ"
  
   Александру Квятковскому
  
   Доверчивый, спокойный, чуть усталый
   Взгляд ясных глаз... В нём что-то от Христа:
   Возвышенная, чистая, святая
   Тревожащая красота.
  
   И та же страсть, и пыл души горячей -
   Убогим, бедным... Разница лишь та,
   Что, получив удар, он дал бы сдачи -
   Другую щёку подставлять не стал.
  
   Смиряться не умел - где бы и нужно.
   О высшей справедливости мечта
   Влекла не к проповедям, а к оружью.
   К борьбе, а не к молитвам и постам.
  
   А в остальном - похожи, даже очень:
   И к ближнему любовь, и доброта...
   И крестный путь... У Александра, впрочем,
   До виселицы, а не до креста.
  
  
   ИЗ ЦИКЛА "РОССИЙСКИМ МИЛЛИОНЕРАМ"
  
   Бедная моя Россия
  
   Просыпаешься до света -
   Столько сделать надо.
   В платье старое одета,
   Хлебной корке рада.
  
   Оскудело твоё царство,
   Попусту старанья.
   Денег нет ни на лекарства,
   Ни на отпеванье.
  
   Бедная моя Россия,
   Голова всё ниже...
   Раньше грабили чужие,
   А теперь - свои же.
  
   1998г.
  
  
   Так было испокон веков
  
   Так было испокон веков:
   Не те, кто лучше, - лучше жили.
   Те гибли в огненном горниле
   Своих идей, чужих грехов.
  
   О чём мечтали? Чтоб для всех
   Цвёл сад и колосилась нива,
   Мир был устроен справедливо,
   И не продажен был успех.
  
   Подонков разных легион,
   Крича о чести и державе,
   По их костям взбирался к славе.
   Кто против шёл - был обречён.
  
   Терпели. Терпим. Вновь - терпеть?..
   Одним - дворцы, другим - могилы.
   Пусть испокон веков так было, -
   Неужто будет так и впредь?!
  
  
   ИЗ ЦИКЛА "О ТВОРЧЕСТВЕ"
  
   * * *
   "Когда б вы знали, из какого сора
   Растут стихи..."
   А.Ахматова
  
   Оставим сор. Стихи растут из счастья,
   Зелёной или бешеной тоски,
   Из жажды справедливости, и часто -
   Судьбы ударам вопреки.
  
   И, может быть, сумеет вдохновенье
   Кого-то поддержать, согреть, спасти...
   Стихи растут из страсти и сомненья,
   Из запредельности почти...
  
   Они растут и буйно, и беспечно -
   Из глубины души. Оставим сор.
   Одни - уходят, а другие - вечны,
   Вселенской тьме наперекор.
  
   Распятая легенда
  
   Посвящается знакомым мракобесам
  
   Запачкав совесть, руки мыл Пилат
   Под рёв толпы: "Распни его, распни!"
   Века, тысячелетия назад...
   А разве по-другому в наши дни?
  
   По-прежнему заманчив звон монет
   Для подленьких завистливых иуд.
   По-прежнему слепцам не нужен свет
   Души - затопчут, заплюют...
  
   Живую мысль затравят, извратят
   Под выкрики "Ату её, ату!"
   И снова отмывается Пилат,
   И вновь кого-то волокут к кресту...
  
   8.04.08
  
  
   ПАРОДИИ
  
   Нет ничего полнее пустоты,
   она источник гениальной простоты.
   Лишь пустотой наполнив разум,
   постичь весь мир возможно разом.
  
   Сергей Радов
  
  
   Источник гениальности
  
   Нет ничего полнее пустоты,
   она источник гениальной простоты.
   Для вас, возможно, это ново -
   Все гении... пустоголовы!
  
   Нет никого умнее дураков.
   Жилось им легче испокон веков.
   Я тоже близок к идеалу:
   Пишу, пишу - а толку мало.
  
  
  
  
   Законы общества - всегда ограниченья.
   Когда им много придаёшь значенья,
   Себя теряешь как Космическую Личность,
   Свою тем самым отрицая безграничность.
  
   Сергей Радов
  
  
   Нам законы ни к чему
  
   Законы общества - всегда ограниченья.
   К чему им много придавать значенья?
   Ведь Личности Космической нет дела
   До всяких норм - наглеть, так без предела!
  
   Жульё, бандиты, воры, казнокрады
   На связи с Космосом всегда быть рады!
   Под беззаконье подведите базу -
   И уважать себя начнёте сразу!
  
   А если вдруг Космическая Личность
   Вас треснет по башке, чтоб взять наличность,
   Гоните прочь возникшие сомненья,
   Нужны ль и в Космосе ограниченья.
  
  
  
  
  
   Вам! Всем! - не могущим Любить!
   (...)
   Как вам не страшно? - по стихам!
   Детёнышам моим свободным!!
   (...)
   Но как бы вам ни "шла" Любовь,
   Я - в ней живу не понаслышке,
   Я - полотёр её полов,
   Я - чёрт и ангел в сто голов,
   А не геройка вашей книжки.
   (...)
   Ведь я - одна на миллион.
  
   Наталья Куликова
  
  
   Настоящая поэтка
  
   Вам! Всем! - не любящим меня!
   Как вам не стыдно? И не страшно?..
   Пока - пишу, но скоро я,
   Всех критиков своих кляня,
   Могу вступить и в рукопашный!
  
   С чего я слушать вас должна?
   Вас, правильных, кругом как грязи!
   А я - на миллион одна,
   Сто ангелов и Сатана,
   И тру полы(?) Любви в экстазе!
  
   Оригинальность - а не сдвиг!
   Геройка я, звездыня, Божка!
   Великий русский наш язык
   К неологизмам не привык,
   Пусть привыкает понемножку!
  
   А если что опять не так,
   Могу шарахнуть табуреткой!
   Всем критикам цена - пятак!
   Я - настоящая поэтка!
   А кто не понял - тот дурак.
  
  
  
  
   Когда б мы жили без затей,
   Я нарожала бы детей
   От всех, кого любила -
   Всех видов и мастей.
  
   И, гладя головы птенцов,
   Я вспоминала б их отцов,
   Одних - отцов семейства,
   Других - совсем юнцов.
  
   Вероника Долина
  
  
   С затеями и без затей
  
   Пыталась жить я без затей:
   Любила разных - всех мастей,
   Фасонов и размеров;
   Женатых и парней.
  
   Но вот беда: после большой
   Моей любви очередной
   Не то что сувениров -
   Визитки ни одной!
  
   Когда б мы жили без затей,
   Я нарожала бы детей -
   Ну, просто так, на память, -
   Всех видов и мастей.
  
   А дальше - не моя печаль.
   Что говорить мне про мораль?
   Я знаю, что живём мы
   С затеями. А жаль!
  
  
  

Тамара Садовникова

  
  
   Память детства
   Помню тесный блиндаж во ржи спелой,
   Как прижались, друг друга тесня,
   Как бежали туда под обстрелом,
   Чтобы спрятаться от огня.
  
   С молоком сестра банку держала,
   Её мама для нас припасла,
   И смородина в миске лежала,
   Что в саду второпях сорвала.
  
   Раздавался обстрел миномётный,
   Грохот, дым, оседала земля,
   Помню бабушкин крик мимолётный:
   "Ах, убили, убили меня!"
  
   Запах смерти и крови смешался,
   Она струйкой лилась на меня,
   Бесконечно тот бой продолжался,
   Не стихала лавина огня.
  
   Оккупация в детство ворвалась,
   Каждый миг муки, горе неся,
   Мне четыре в тот день исполнялось,
   Я узнала, что значит "война"
   12 апреля 2004 г.
   Снилось мне
  
   Вновь сегодня в детство возвращалась,
   Ночь опять меня туда звала,
   Я в девчонку снова превращалась,
   По росистым травам лугом шла.
  
   Шла знакомой узкою тропинкой,
   Где ходила с мамой на покос,
   Васильки махали мне косынкой,
   Медуницы запах ветер нёс.
  
   Видно мне так радовались птицы,
   Что, как прежде, через столько лет,
   Я сюда сумела возвратиться,
   И разлуки не было, и нет.
  
   Замирает сердце от волненья,
   Вот деревня, уже виден клён,
   Вот он миг чудесный возвращенья
   Только вдруг опять прервался сон.
   27. 07. 2005 г.
  
   Матерям блокадного Ленинграда
  
   По застывшим блокадным улицам
   Тенью страшною мать идёт,
   Ноги, вспухшие, не повинуются
   И нет сил продвигаться вперед.
  
   Тяжелее не знает ноши:
   За спиной на санках лежит
   Дорогой, родной и хороший
   Сынок старший сном вечным спит.
  
   Я должна, и я всё одолею,
   Нынче в ночь мне опять на завод.
   Я не сдамся и всё сумею,
   Меня дома дочурка ждёт.
  
   А на фронте нужны снаряды,
   Это помощь нашим мужьям.
   Они словно в цехах с нами рядом
   И помочь стараются нам.
  
   Мы к победе стремимся вместе
   Помоги нам, Господь, в бою,
   Словно ангела, ждем мы вести,
   Исполняя волю Твою.
   22. 01. 2004 г.

Валентина Седлова

Бестужевский цикл

***

   Грустно-грустно декабрьское небо
   И фонарь в переулке погас.
   "Князь, Вы с нами?" "Я русским бы не был,
   Коли не был бы с Вами сейчас!"
  
   "Вы к Рылееву?" "Нет, я в казармы,
   Брат просил заглянуть к "москвичам".
   Посмотрите, Бестужев, жандармы!"
   "Не волнуйтесь, покуда не к нам".
  
   "Ну, до встречи. Дай Бог Вам удачи".
   "Она всем пригодиться сейчас!"
   "Ну, а если случиться иначе?"
   "Пусть Отечество вспомнит о нас".
  
   По декабрьскому белому снегу,
   Не намокшему кровью пока,
   Он ушел. Поспешая к ночлегу,
   Грелись встречные в воротниках.
  
  

***

  
   "Я к Вам пишу! Желанная минута!
   Я этот случай целый месяц ждал.
   Противный ветер планы наши спутал
   И три недели в море продержал.
  
   Есть у меня на память Ваша лента.
   На ней духи, что полюбились Вам.
   В аллеях Гельсинфорса, знайте это,
   Есть на деревьях наши имена.
  
   Бродя один, в садах, среди каналов,
   Я вырезал их, вспоминая Вас.
   Так в моей жизни счастья было мало,
   И вновь судьба спиной ко мне сейчас!
  
   Разбит Наполеон! Какая драма,
   Что я при сем присутствовать не мог!
   И шлю Вам свой привет из Роттердама.
   Чудесный нидерландский городок!
  
   Хочу, родная, чтоб Вы твердо знали:
   Я не предам любви к Вам никогда.
   Ваш медальон спасает от печали,
   Как талисман, хранит меня всегда".
  

***

  
   Спят, вернувшись в Кронштадт, корабли.
   Уже в прошлом последний экзамен.
   Испытанья, что выпадут им,
   Еще скрыты покровами тайны.
  
   Спит Мишель, улыбаясь. Во сне
   Видит солнечный, суетный Невский,
   Ярких, праздничных сцен карусель,
   И какие-то сцены из детства.
  
   Спит на вешалке новый мундир.
   Старый брошен - он больше не нужен!
   Завтра мичмана ждет целый мир!
   До свиданья, "маркизова лужа"!
  

***

   Ах, какая жара в Дербенте!
   Словно в адовом пекле жара!
   А в Якутске метель круговертит
   И холодные вечера.
  
   Впрямь, не верится, что недавно
   Мчался лихо на санках в мороз.
   А теперь лихорадка, туманы
   В этой проклятой "родине роз"!
  
   Как прекрасно было начало!
   Как дрожало пламя свечей
   От общественного накала
   Благородных и смелых речей!
  
   Как готовы погибнуть были,
   Приближая свободы зарю...
   Неужели, в тоске и пыли
   Без высокой цели сгорю?
  
   Как же хочется в Сольцы, к маме
   От солдатчины и лагерей!
   Спертый воздух в солдатской казарме
   Убивает пули верней!
  

***

   Боже Всевышний! Яви благодать!
   Ясного, чистого, светлого неба,
   Каждому дому - свежего хлеба.
   Боже Всевышний! Яви благодать!
  
   Дева Пречистая, Матерь Святая!
   К женам скорбящим лик свой склони,
   В мире летящем верность верни,
   Дева Пречистая, Матерь Святая!
  
   Господи! В руце твои предаю
   Дух свой! Дай жаждущим влаги!
   Сердце, просящее в горе отваги,
   Господи, в руце твои предаю!
  
   Ах, успокой меня, Божия Матерь!
   Не дозволяй мне надеяться зря!
   Только проснется с рассветом Земля,
   Ах, успокой меня, Божия Матерь!
  
   Боже Всевышний! Яви благодать!
   Жаждущим - влаги, свежего хлеба,
   Чистым - любви, добрым - мирного неба!
   Боже Всевышний! Яви благодать!

Николай Сергеев

  
   * * *
  
   Раскрошил кленовый листик
   На пороге зимней стужи,
   Приобрел повадки лисьи,
   Лисью шубку скинув тут же.
  
   Но ни строчки, ни полстрочки
   С этих пор на поле снежном -
   Хоть стриптиз танцуй на кочке,
   Хоть учись на курсах леших...
  
   И, упав без сил и веры,
   Перед носом ты увидишь
   Лето за открытой дверью...
   Только как отсюда выйдешь?
  
   30. 10. 07
   ***
   Сергею Юдину
  
   Падают с неба белые перья...
   Я говорю - значит просто не верь мне.
   Вот я хожу по воде - ну и что же?
   Обувь промокла и брючины тоже...
  
   Вот я впадаю из крайности в крайность -
   Вот я трезвею, а вот улыбаюсь.
   Вот я ложусь на холодные камни,
   В твёрдую землю стекая по капле.
  
   Небо, смотри, там над сводами небо!
   Я не смеюсь, я забыл, что мы слепы.
   Всё же попробуй когда-нибудь сам.
   Белые перья в твоих волосах...
  
   2006
  

Вера Соцкова

   Колыбельная взрослым детям
  
   Сон на землю опустился -
   Баю-баюшки-баю,
   Много лет я вам, родные,
   Песен на ночь не пою.
   Повзрослели мои детки,
   Ускакали заюшки,
   Прочитать не просят сказку,
   Баю-баю-баюшки.
   Появился тихий ангел,
   Отогнал кошмары прочь,
   Спите, дети, баю-баю,
   За окном колдует ночь.
   Баю-баю, мой сыночек,
   Засыпай, помощник мой,
   Ты давно не плачешь ночью -
   Ты уже совсем большой.
   Закрывай, дочурка, глазки -
   Ты от мамы далеко.
   Помнишь, я читала сказки,
   В них все было так легко!
   Жизнь - не сказка, я-то знаю,
   Утром будет много дел.
   Спите, зайки, баю-баю,
   Месяц к нам на крышу сел.
   Что сегодня вам приснится,
   Лады мои, ладушки?
   Пусть вам сладко-сладко спится,
   Баю-баю-баюшки.
   Ночь идет между домами,
   Как огромный черный кот.
   Спите, дети, мама с вами -
   Все увидит, все поймет.
   Позовете - сяду рядом,
   Обниму, как маленьких...
   Баю-бай, моя награда,
   Баю-баю-баиньки.
   02.2007
   * * * *
   Мой милый друг... Ах, нет, не "мой" - ничей.
   Ты так боялся "чьим-то" становиться,
   Кичился ты свободою своей,
   И что? Теперь решил остепениться?
   Ой, сколько ты успел порассказать -
   Каким ты был когда-то, где-то в прошлом!
   А мне хватило часа, чтоб понять -
   Все ложь! И стало и смешно и тошно.
   Что мне с того, каким ты раньше был,
   Я слышала враньё и до тебя. Так много,
   Что полудетские фантазии твои
   Звучат сейчас так тускло и убого.
   А ты решил, что я поверила всему,
   И брошу жизнь к твоим ногам! Как глупо!
   Ни сердцу моему, ни телу, ни уму
   Не нужен ты, такой, ни мужем и ни другом.
   Не будешь ты моим, ты навсегда - "ничей",
   Иди к другим своей свободою гордиться.
   Нет места для тебя в судьбе моей -
   Она моя - я не хочу с тобой делиться!
   23.04.2007
  
   * * *
   Грусть явилась на порог:
   - Ну, встречай!
   Я надолго, наливай!
   Да не чай!
   Поднеси-ка рюмку водки
   Скорей -
   Мы же вместе провели
   Столько дней!
   Мы с тобой денек-другой
   Посидим,
   И поплачем, и попьем -
   Погрустим.
   Не скупись, до края чарку
   Налей,
   А напьешься, так себя
   Пожалей.
   - Что приперлась? Я тебя
   Не ждала,
   И без грусти я не худо
   Жила!
   Поделиться водкой? Щас!
   Разбегусь!
   А когда напьюсь,
   Так на фиг мне грусть!
   26.04.2007
  
   * * *
   Видно было мне написано на роду
   Не ходить у мужиков в поводу.
   Потому-то прочь бегут, как от огня -
   Не накинуть им узду на меня.
   Слышу шепот за спиной - "Ох, резка!
   Так любого отпугнет мужика!"
   А подружки мне в лицо: - Не дури!
   Подвернется мужичок - и бери!
   Я пойду по полю, д? лесу пройдусь,
   Лесу доброму я в пояс поклонюсь.
   Расскажу я свой секрет лишь ему -
   Я давно бы покорилась... Но кому?..
   14.06.2007
  
   * * *
   Ночью в город пришла гроза: - Эй, не спи, открывай глаза!
   Яркой молнией полыхнула - прямо в душу мне заглянула,
   Громом гулко загрохотала - будто дико захохотала,
   Теплым дождем окатила - от печали, от сглаза умыла.
   И притихла вдруг, улыбаясь: - Ты, подружка, чего испугалась?
   Мы же давние с тобой друзья, а друзей обижать нельзя.
   Лучше выйди - пойдем гулять, я не буду так грохотать,
   Над вашим городом ночь, а мне скучно бродить одной...
   - Гроза, ты что стушевалась? Я тебя никогда не боялась!
   Синей молнией вновь сверкни - еще раз мне в глаза взгляни!
   Погуляем с тобой вдвоем - оглуши громом, полей дождем!
   Отмой мою душу от черноты - может, и в ней зацветут цветы?..
   23.06.07
  
   * * *
   В этой комнате, как в пустыне -
   Жди, не жди - никто не войдет.
   Эта комната, как темница -
   Своего заключенного ждет.
   Слоем пыли лежат мгновенья,
   Фраз обломки, обрывки снов...
   В этой комнате плачет память.
   А когда-то жила любовь...
   28.11.07
  

Адольф Судариков

   И не жалею
  
   Назвать себя Поэтом не могу -
   Так высоко мне просто не подняться.
   По правде - мне б ромашкой на лугу
   Среди фиалок ярких затеряться.
  
   Мой слог простой, без вычурных прикрас,
   Метафоры по сути не годятся...
   Вот расскажу про яблоневый Спас,
   Про росы, что в урочный тихий час,
   Под зоренькой устроив перепляс,
   На травы изумрудные ложатся;
  
   Про тихий омут в Яхроме-реке,
   Про отмель в луке Кашинки усохшей,
   Про насыпную гору вдалеке,
   Про дол под одуванчиков порошей.
  
   И так приятно станет осознать,
   Что обошлось без изысков крикливых,
   Что удалось мне в этот час познать
   России возрождающейся стать,
   Другим об этом чуде рассказать...
   Да и остаться в стариках ворчливых.
  
   I-2008 г.
  
  
   В.С.
  
   Вы у камина грустно в пламя смотрите,
   Огонь горит, но не угреется душа.
   И вы у дров теперь тепла напрасно просите -
   Прошла весна любви и молодость ушла.
  
   Вам не пришлось дарить себя во цвете лет,
   Страсть не украсила улыбкою ланит,
   Меж пальцев жизнь и потерялся даже след,
   Покой и грусть в глазах вам время сохранит.
  
   В плечах озябших остывает тихо кровь.
   Вся ваша быль теперь сплошная маята.
   Невостребованная любовь.
   Не подаренная красота.
  
   1986 г.

Евгений Харченко

  
   Исповедь
  
   Изгоем не был я, не слыл подонком,
   Презренным пессимистом тоже не был,
   Не проповедовал я черных, грязных мыслей,
   И не старался людям сделать боль.
  
   Однако в мире этом, грешном и суровом
   Отыщется не мало доказательств,
   Того, что я не чист и бел, как Ангел,
   Не беспорочен даже, вовсе нет!
  
   Поставить если в очередь живую,
   Всех, тех, кого я смел обидеть,
   Кому я сделал больно, иль жестоко
   Отрёк их, или обманул, -
   То очередь получится большая....
  
   Презренья будут сыпаться, как камни!
   Проклятья потрясут святое небо!
   Всего больней наверно будет вынесть
   Обид молчанье и глаза в слезах,
   Глаза в которых не прочесть прощенья...
  
   Презренные пророки пессимизма!
   И в ваших низменных речах порою
   Проскальзывает доля горькой правды
   О том, что люди все не без изъянов!
   Что им присущи пошлые грехи!
  
   Надменные хранители гнилого!
   Когда твердите вы с кривой ухмылкой
   О том, что человек не может вечно
   Быть чистым, как роса степная,
   Кто знает, может быть вы правы?
  
  
   Метаморфоза жизни неизменна...
   Я ощущаю, годы прочь уходят,
   Как белый дым, как крик осенней птицы,
   Как женщины покинутые мной...
  
   Отбросив прочь пустые афоризмы,
   На предсказанья сердца положившись,
   И оперевшись твердою рукою
   На все дела содеянные мной
  
   Готов я без стыда смешного
   Не для рекламы, не для ложной лести
   Встать на колени и просить прощенья
   У жертв невинных подлости моей!
  
   Кто знает, может эту просьбу
   Услышат люди и всевышней волей,
   Дарованной нам нашей грешной жизнью
   Отпустят все грехи мои земные?
   Пусть будет так!
   Я буду очень счастлив....
   18. 01. 77.
   Из цикла "Осколки дум"
   ***
   Однажды ты приснилась...
   Падал снег....
   Я был твоей любви
   Замерзнувшей снежинкой...
  
   ***
   Я пил твою речь
   Ты глазами меня обнимала...
   Рыдала зарница
   Под серым, уставшим дождём...
  
  
   Актрисе, уехавшей в Париж
  
   Где - то вдали - Дали
   Плачет в ночи Мари
   Кистью забрызган мольберт
   Тихо молчит нофелет.
   Мысли запутаны в клок
   Странных событий и склок
   И раздвиженье кулис
   Тешит писак и подлиз.
   Но вседозволенность муз -
   Просто аккорд, грустный блюз,
   А всевозможность судьбы
   Это не рок - это ты!
   Ведь средь распластанья душ
   Есть Бомарше и Люлюш,
   Есть Пьер Дюпон и шансон,
   Есть и любовь - сладкий сон!
   Слезы утри, Мари!
   Вновь на подмостках пари!
   И средь печальной ночи
   Имя моё прокричи...
  
   9. 04. 08.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ПРОЗА

  

Виктор Антипин

Собачьи истории

От себя

   Родился в Архангельске зимой 1944-го, но до самой школы помню себя на о.Берга или в Архгубе - севернее Крестовой Губы на Новой Земле. Отец был зверобоем. Зимовье и Фактория - очень малолюдны, и - все взрослые. И я считал себя равным среди них, и они меня почти ни в чём не оговаривали: ни на ледниках, ни на скалах, ни на лодке в море, ни на собачьих упряжках и т.д. О своём же думал и рассуждал сам с собой или с собаками - благо их у нас было больше дюжины...
  
   Первые деревья и прочую зелень увидел лишь тогда, когда мы выехали на Материк - чтобы я мог учиться в нормальной школе. Тогда меня поразило множество разных людей, а особенно - своих сверстников. Новым нормам и правилам поведения я сумел-таки научиться, но думать о своём и рассуждать продолжал - и продолжаю до сих пор - только сам по себе. Это даёт возможность видеть мир как бы с трёх позиций; со своей колокольни, глазами и мыслями окружающих, и - в сопоставлении того и другого...
  
   ...Уже после 20-ти лет уехал из Архангельска - сначала во Псков, а вскоре и в Питер - и почти сразу же мне несказанно повезло на весьма тесные знакомства с прекрасными и мыслящими людьми. По какой-то воле я сначала увлёкся физикой - из-за Эйнштейна, потом философией - из-за Энгельса и Гегеля, а потом психологией - из-за Вернадского, Л.Н. Гумилёва и Л.М. Палея. Всё это - уже по моему собственному хотению - около 88-го лета навело меня на серьёзное отношение к литературе, и лишь через пару годов я позволил себе учиться заново читать и писать...
  
   ...Пока что результаты - более чем скромны. Первый этюд опубликован в "Киришском факеле" в 94-м, а потом - и в "Семь Плюс" и т.д., появилось около 70 и серьёзных, и вовсе необязательных публикаций, о качестве которых вряд ли пока что стоит говорить всерьёз...
  
   Что же касается Литературы Художественной, то мне кажется, листать её по диагонали или зигзагами - это похоже на то, как черпать ковшом из чайной ложки, потому что любое Искусство - это Переосмысление Бытия и себя в нём не из прагматических вожделений, а из самой сердцевины экзистенциональных (сугубо духовных) насущных потребностей...
  
  

14.01.2005

БЛУДНОЕ ЭХО

(Тихие истории)

  

Цепное звено

   ... Осень всегда по-особому замечательна в своей разуха-бистой ретивости, - всё-таки есть в ней нечто необходимое и целе-устремлённое.
   Но если чересчур перемедлит зима, то она - измождённая и расхристанная - выглядит утомлённым бесстыдством и беспросветной тоской: занудливая серость во все небо и непролазная хлябь под ногами.
   И вот - в одну лишь ночь - природа спохватилась и до са-мого нутра пропекла это вопиющее безобразие хватким и ядрёным мо-розцем, а поверху - покрыла всё легким, матово бликующим снегом.
   Если посмотреть на эту картину просто и бесхитростно, то можно подумать, будто наше притихшее село - избы, заборы, провода, кусты и деревья, то есть вся округа до самых отдалённых лесов - все это тонко вырисовано чутким грифелем на выбеленной бескрайности ак-куратно - без единой складки - расстеленного полотна.
   А полуденное солнце настолько хитро затаилось где-то, что всё обозримое кажется просвеченным из самого нутра земли и до само-го зенита какой-то исподней прояснённостью - безо всяких признаков теней и даже без малейших намеков на полутона.
   Эта сокровенная тишина и восхитительная лёгкость до такой степени ошеломили меня, что я буквально воспарил в cвoем невесомом теле до самой поднебесной и видел все сразу - одновременно и отов-сюду беспрепятственно и безмолвно - простым естеством зрения, ды-хания и осязания.
   Только вот суеверно не дремлющее соображение - само по себе, ничуть не вмешиваясь в мои ощущения - осторожно ворошилось в затаённо тревожной озабоченности: так ли это на самом деле - или просто мерещится после очистительной баньки с пронзительным парком у радушного моего приятеля.
   Хотя, не всё ли равно: что это, откуда это и за что? - ведь главное - моё безбоязненное и распахнутое настежь самочувствие, в котором нет разделения на Я и не-Я , на ЭТО и на не-ЭТО, и - далеко ли отсюда до простого
   человеческого счастья...
   ... Уже из-за перекрестка завиднелся мой дом - я увидел странное явление: на пересечении просёлка с проездной дорогой - в явной растерянности сидел крупной породы красивый пёс.
   Он - будто назло моему настроению и окружающей умиро-творённости - как-то уж чересчур суетливо озирался, нервно сучил ла-пами, скулил и взлаивал, и то и дело - будто отряхиваясь от замороченности - взмахивал головой и раззванивал благословенную тишину крупными звеньями тяжелой и длинной цепи, последнее звено кото-рой было разомкнуто наизворот - как надломленный калач.
   - А-а-а, вот оно как, - он же только что с цепи сорвал-ся! - исподневольно, нехотя, со скрипом подумалось мне, хотя сов-сем ни о чём думать не хотелось, а если уж приспичило, припёрло подумать - тут-то уж никак не обойтись без словесных корявостей.
   - И сколько же ему сил понадобилось, чтобы одолеть прочность такой безжалостной привязи?
   По законам физики - вся её совокупная крепость определяет-ся её самым слабым звеном, - так насколько же этот кусок цепи коро-че или длиннее того, который он оставил своим рабовладельцам?
   Совсем не трудно представить, как он только что метался, вытаскивался из удавки ошейника, как он рычал от бешенства и завы-вал от тоски - глядя на вольноотпущенных своих сородичей?
   Ну, - а теперь-то что? Вот рвался, рвался на волю, а дор-вался - тут же и растерялся, тут же и головоломка: как быть на этой воле, куда деть себя.
   Оно и понятно: пока в нём кипела жажда высвобождения - недосуг было задумываться о чём-нибудь наперёд, потому что эта яростная и всепожирающая целеустремлённость напрочь ослепила его.
   Если бы он ярился просто от скуки, если бы не страдал от унизительных пут - то и сидел бы в своей обжитой конуре возле персональной миски с едой и довольствовался бы дармовым благополучием - не ведая о какой-нибудь иной участи.
   - Эх-х, псина! - мысленно сочувствуя, обратился я к нему, -
   - А знаешь ли ты, что тебя уже подстерегает? Может быть и не стоило тебе никуда вырываться? Вот некоторых людей-зэков вытурят на волю - гуляй себе, Вася, - а чего он на воле иметь будет? - вот он и исхитряется всяко, чтобы только "домой" вернуться...
   Видишь ли, братец, свобода-то - это тебе не фунт изюма, ведь и Моисей сорок лет выводил за нос своих соплеменников из Египетского плена - чтобы они созрели до внутренней свободы, - а как же иначе вступать на Землю Обетованную?...
   Конечно, легко рассуждать по формуле - "каждому - свое", а как для себя решить - на что ты можешь рассчитывать: "на Клавку или на камилавку"?...
   Как ни крути, а не на всякого "сироту Казанского" прихо-дится добрый доктор Преображенский. Да и тому Шарику сколько пе-ретерпеть пришлось - прежде чем попасть в Собачий Рай, а не сдох-нуть где-нибудь под забором или на свалке...
   - Так тебе и надо, вот и помучайся теперь, и поломай се-бе голову - чтобы не промахнуться...
   Чего греха таить, ведь и у нас - тоже бывают и порывы, и заскоки. Тут важно - какова твоя психологическая гравитация, кото-рую тебе дано или не дано ощутить и осознать. Разве редко случается, что прихлопнет тебя из-за угла рефлексией или самоедством - и пропал ты ни за грош, как Осел Буриданов...
   - Ну, дай тебе... удачи! - подумал я на прощание, отворачиваясь от него в сторону своего пути, - Как оно есть - так оно и надо: одно дело - что ты задумаешь, и совсем иная опера - что из этого споётся...
   ... И пошёл я своей дорогой - к чему мне эти пёсьи заморочки? - но: бок о бок и шаг в шаг, в шаг со мной - прихрамывая, не отстаёт, старается даже в лицо заглянуть - волокётся навязчивая философическая моя тень и нашёптывает в самое ухо:
   - Вот эту собаку отпустило на волю - а значит и благословило? - самое слабое звено именно той цепи, которая держала его на привязи предуготованной ему участи, - так ведь? А у человеков разве иначе? - как ни крути, а жизнь нашу тоже можно представить чередой событий, сцепленных между собой - как и та цепь...
   - Ну и что? Разве не ясно: как мы отнесёмся к ним, тем и живы будем...
   - Конечно, если мы решим, как положено - всё будет тик-так - как в часовом механизме, а как попадется соринка какая-нибудь меж колёсиков наших зубчатых - так и сбой в ходе, так и - стоп моя машина...
   - Ну и что? Бывает - и просечки случаются...
   - Вот-вот! - о том и толкуем: а каковы попросечки случаются - стоп опадется соринка какая-нибудь меж колёсиков наших зубчатых - так к ведь? разумности эти просечки? - сильнее или слабее наших возможностей? А если какая из них окажется самым слабым звеном в цепи в житии нашем - так нас и ... ? Разве первородный грех - не слабость? - а ведь мы все под ним и живём...
   - Да иди ты... Не заманишь ты меня... Я тебе не пёс
какой-нибудь беспутный ...
   ... Не знаю - до чего бы я тогда додумался, если бы не услышал позади себя заливистый и ликующий собачий лай, на который я зачем-то обернулся, - и любопытство моё было вознаграждено.
   На моих глазах из дверей "сельмага" на углу - враскорячку, еле переволакивая ноги - вывалилась пьяная в хлам баба, и если бы её не держали под руки две её товарки - погоняя её и себя самым отборным лексиконом - она тут же бы и рухнула.
   А пёс - завидев её - и залаял, и взвыл торжествующе, и взглянул всем своим существом как спущенная пружина, но тяжелая цепь притормозила его порыв, и он - загребая ногами как тягловая лошадь и задыхаясь в ошейнике от натуги - подтащился к этой бабе, вздыбился лапами ей на плечи - и давай вылизывать её синюшную распухшую морду...
   - А... кобель проклятый! - привизгивая фальцетом гневно хрипела она, - Опять, падла, увязался... Ну погоди, погоди, ох задам я тебе, ох задам..., - она пыталась поднять ногу и пнуть его в живот, а пёс был беззастенчиво и беззаветно счастлив...
   - Так тебе и надо, - с заостренной неприязнью подумал я сквозь зубы, - Так тебе, гад, и надо...
   Конечно, я сам виноват - что оглянулся, наверное - такова уж она и есть - эта жизнь: не отвернуться от неё, не отвертеться, и мимо не прошмыгнуть, - если, конечно, не подвезёт...
  

Зимняя эклога

   ... Выйдешь в такую вот утреннюю насквозь просветлённую по-году, осторожно опахнёшь дыханием безмятежный воздух, проследишь - как пар изо рта взовьётся и истает, и исподтишка - как бы чего не вспугнуть - порадуешься зиме, потому что никогда подобной тишины не бывает - только зимой, и все пространства - куда ни глянь - взгляду на прострел, и запахи - призрачно разительные и невесомые...
   С высокого крыльца осанистого пятистенка - почти на самом краю деревни - мне хорошо видно, как на поляне - возле рослой раски-дистой сосны, которая решительно вышагнула из притихшего подлеска - разыгрывается неторопливый, уверенный в себе костёр, а вокруг него - деловито кучкуется немногословная пацанва и на разномастных шампурах то ли коптит, толи подпаливает картошку или хлеб - вперемешку с раскольцованным луком.
   Можно бы поребячиться и порадовать их - ведь у меня в за-пасе есть круто проперченный шпиг, но я уже всерьёз настроен на дру-гое: надо проверить - есть ли за деревней озёра, где мой приятель воз-намерился завтра помурыжиться с удочками, - так что надо идти...
   Наезженная по-деревенски улица сначала восходит пологим горбылём, а через полчаса легкого хода - за неощутимым перевалом - вдруг запустилась вразгон - и будто поднырнула под широкую, до зер-кального блеска проглаженную незыбленным льдом равнину. Но, прежде чем улизнуть с берега в затаившуюся воду - она вразножку разбегается по сторонам - будто стараясь подпереть дюжины две приземистых избу-шек - намеренных сползти к самому озеру с крутизны холма.
   В первом же дворе от поворота - на самодельной жаровне - коптится только что пойманная рыба. Я облокотился на легкий штакет невысокого забора и рассеянно созерцаю непонятные мне манипуляции с аккуратными чурбачками и лохматыми хвойными лапами, которыми со-средоточенно шаманствует молодой мужик в легкой распахнутой поддев-ке и в распузырившихся штанах.
   Несколько раз он отстранённо и чуждо - будто отстреливая -оглядывался на меня, но через несколько минут круто сменил пластинку и как-то ловко и запросто зазвал к себе: дескать, чего торчишь там - как неродной.
   Я присел на солидный берёзовый чурбан и мы молча смотрим на то - как томно дотлевают фиолетово-оранжевые сочные угли, дышим едко-пряным смоляным духом - и никто никому не мешает, будто мы тут только за тем и есть - чтобы совместно сотворять некое многозначи-мое таинство.
   А потом он встряхнулся от какой-то внезапной догадки, молча ушёл в дом, и через пару минут на верхней широкой ступени крыльца явилась бутылка водки, а за ней - гранёные стопки, хлеб, соль и лук.
   Сизый дурманящий дымок в самый раз разбавлял пресный привкус Введенского морозца, и когда мы приняли на душу по паре те-рапевтических доз нормально градуированного снадобья и осадили их тающей во рту рыбной плотью - созрела возможность и поговорить.
   По береговой улочке - не спеша и без церемоний, с обыден-ной ленцой и вперевалочку - разгуливали собаки и соседи. Собаки - заходили обнюхиваться со мной, а соседи - чтобы парой простых слов подтвердить друг другу, что всё идёт своим чередом.
   Но между этими отвлекающими моментами - необъяснимо с чего и неведомо зачем - тихо и немногословно - он рассказал мне чуть ли не всю свою жизнь.
   Слышать его было просто и интересно, и жизнь его показа-лась мне настолько именно такой простой и интересной, будто в точ-ности о такой - давно уже и очень - мне и хотелось услышать.
   Из-за природной склонности не преувеличивать значения лич-ных событий, эта жизнь иногда, словно не доверяла даже самой себе, будто - если бы вот так - непритязательно и вполголоса - она не об-наружит себя, то - её как бы и нет вовсе...
   Но на деле-то - именно в этом спокойном, слаженном и бес-хитростном течении бытия - и состоит его самая истинная и сокровен-ная суть, суть самой плоти бытия и его непоколебимой реальности.
   И постепенно во мне заелозила какая-то беспомощная за-висть: мне захотелось, чтобы и моя суть была бы такой же простой, естественной, незряшной, неистребимой - и ничем не замутнённой...
   Разве мы приговорены кем-либо - и без права на помилова-ние - барахтаться в горемычной суете, подвиливать хитроумному суе-словию и егозиться, чтобы как бы чего бы не упустить - в извечном несовпадении желаемого с наличностью?
   Хотя - не мы ли сами и ерепенимся: дескать, нам дано вели-кое благо - владеть свободой духа, нам дано право сознательного вы-бора - взять на себя бремя и невзгоды той или иной участи!!!
   Но, вслушиваясь в его спокойный и негромкий говор, мне очень хотелось запомнить и усвоить его - говорящего так - состояние.
   Как-то по-особому я не только слушал его, но и рассматри-вал близко подступивший ко двору мощный лес.
   Вроде бы - лес как лес, но почему-то некоторые деревья - такие же, как и все остальные, но если присмотреться - нет-нет, да и прошибёт суеверно пронзительным ознобом.
   Я не постеснялся спросить его - в чём тут дело, а он ог-лянулся на них и спокойно махнул рукой: они этой весной уже не оживут, потому что все деревья на зиму засыпают, лишняя вода из них уходит в землю - тогда и видно, которое из них как дышит. Ведь именно в эту пору ранешные деревенские строители и ходили по лесу, и отбирали те - что годятся на добротную постройку, от тех - которые пора на вырубку...
   - Да это ещё и по осени понять можно, - заключил он, наполняя в очередной раз опустошённые мензурки.
   После всего этого мне - городскому сидню - стало многое и во многом яснее и понятнее.
   И, конечно, - завтра приедет мой приятель, мы втроём поси-дим на этом озере, потом - может быть - вот так же покоптим рыбки, и, скорей всего - дружно попаримся до изнеможения в хозяйской бань-ке, выпьем - как полагается, поговорим обо всём запросто и без затей, и - вместе с потом испарится из нас лишняя затхлая вода, тогда и дышать станет легче и глубже - будто как этому лесу - по-зимнему...
   ... Уже в сумерках подходя к своему дому, я удивился, что утренний костёр до сих пор горит, вовсю полыхает-полощется к небу и ластится-подлизывается к земле - вроде как "и вашим и нашим", пото-му что он уже никому не нужен - просто забыли распорядиться им как положено.
   Я сочувствующе приблизился к нему, вытянул руки и погла-дил ладонями его хлесткие, ищущие чего-то, но уже беспомощные и бесполезные языки - мне хотелось, чтобы они поугомонились...
   И - тут во мне вдруг заиграло странное воображение.
   Как-то со стороны поглядел я на свои тёмные окна, мысленно включил свет, будто бы растопил печь и представил - каково мне в том уюте и тепле, а потом я пойду к окну и увижу - как я сейчас стою у настоящего огня, как мне сейчас немного неуютно и уже становится немного холодно...
   И, непонятное дело: тут же мне представилось и то, что, глядя из окна на улицу - я буду исподволь завидовать человеку возле костра, и догадываюсь, что и человек отсюда - от этого костра - будет завидовать мне, то есть моему уюту, свету, теплу и какой-то иной возможности сейчас же вот - и думать о чём-нибудь другом...
   ... Есть ли в этом какая-нибудь чертовщина - в подобном раздвоении? - вряд ли, если человек умеет рассуждать не только о самом себе, и - хоть это и не совсем уютно - то этакое посещает не меня одного и означает нечто конкретное: в это время человек почему-то не в ладу с самим собой, - а разве это такое уж редкое явление?
   Только тут надо смочь разобраться: надо различить в себе хотя бы два основных и равноправных голоса, прислушаться к ним и попробовать рассудить - кто из них прав, а если встрянет сомнение, то найдётся и третий голос - некий Третейский судия.
   Ну, - разве это не то же самое, что и в полифонии Баха? - вот там несколько голосов цапаются-царапаются между собой, а как разберутся что к чему - тут же и смыкаются в гармонический аккорд, - разве это не красиво и не убедительно?..
   Вот только с этим делом медлить нельзя: пока курице ещё не поздно отделить себя от закипающего бульона, пока кипячение не пошло на полный градус - тогда-то уж, как ни бултыхайся, а из кастрюли уже не выскочишь...
   ... Уже дома и в уютном тепле, мне подумалось, что зимнее тепло - оно уютнее, чем летнее, потому что летнее - оно тяжёлое, душное, потливое - от него пухнешь как волдырь.
   А в зимнем тепле - легко, и цветные сны чаще находят...
   ... Всё это иногда кажется проще простого, а иногда - по-чему-то - чувствуешь себя круглым идиотом...
   ... Наверное, это кое-что важное: не перепутать спросонья или впопыхах время года, и - дышать надо стараться по сезону...

2000г.

Бабуркин Виктор

Атаки

   Эта история произошла в Приднестровье.
   Однажды, во времена Гражданской войны, пишет Иван в деревню письмо из приднестровских краёв: - "Здравствуй, дорогая моя Маруся. Жизнь моя так себе. Сидим целый день в окопах, по вечерам ходим в атаки. Посылку твою получил. Большое спасибо. Целую. Твой Иван".
   Бедная Маруся вся извелась в тревогах за своего муженька. И шлёт она ему снова деревенского сала, варенья, мёд и грелку с самогоном.
   И вот, однажды, Ивану так по - пьянке накостыляли за известные проделки, что повредили правую руку.
   Попросил Иван своего друга Степана, грамотного мужика, написать под диктовку письмецо жене: - "Здравствуй, дорогая моя Маруся! Извини, что прошу друга Степана отписать тебе письмецо. Правая рука пока не действует. В остальном всё по - старому. Сидим в Окопах, а по вечерам ходим в Атаки. Посылку твою получил. Большое спасибо. Целую. Твой Иван.
   И снова сердобольная Маруся собирает раненному Ване посылочку. А он всё также к бабам в соседнее село Атаки ходит.
   и ходил до тех пор, пока ему атаковские парни чуть башку не открутили.
   Читает Маруся Ванины письма. Слава Богу! Прекратились атаки, значит скоро войне конец. Мужики домой вернутся, и Ванечка мой тоже. Надо поберечь кабанчика.

Кто важнее ...

   Народу было немного, но, когда подошёл автобус, двое пожилых мужчин устремились в "голову" очереди. Они толкали смиренных граждан, в том числе и друг друга. Видимо, возобладали воспоминания по рукопашной. Каждый считал, что его персона более достойная. Они начали браниться между собой. Их страсти не утихли даже тогда, когда все уже были в автобусе. Один потрясал своей зелёной книжечкой, другой - красной.
   Пассажирам надоело выслушивать перебранку сварливых стариков, и они зашикали на них. Одна старушка, стоявшая возле сидящих мужчин, сделала им замечание:
   - Два старых дурака спорят между собой, кто из них достойнее, и не хотят уступить друг другу. А теперь мы посмотрим, кто из них умнее, тот первым замолчит.
   Перебранка вмиг прекратилась.
   1992 г.

Марка

   Этот случай произошёл с одним мужиком в столице Казахстана, в те времена, когда город назывался Целиноградом. Написал он письмо в Японию с просьбой:
   - Как можно открыть счёт в одном из японских банков?
   Через некоторое время к нему нагрянул сотрудник КГБ с расспросами:
   - Откуда у гражданина Недопетрина деньги и, почему он решил разместить их в японском банке?
   - Да, нет у меня никаких денег.
   Сотрудник не поверил ему и долго "копал" подноготную подопечного - аж до третьего колена. Но Недопетрин всё отпирался, пока не выдержал и признался, что письмо он отправил в Японию с целью получить конверт с японской почтовой маркой для своей филателистической коллекции.
   Через некоторое время он получил "желанное" письмо с маркой, но радости уже не было, так как органы государственной безопасности ещё долго занимались его персоной.
   2000 г.
  

Василий Бакун

   ДУЭЛИЗМЫ- 2
   или
   ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ АЗБУКА
   (стихотворение в прозе)
  
   Альтернативы нет! Кто смел и возражает,
   Того немедленно братва с почётом провожает.
  
   Бодро ликвидирован Союз,
   танками подавлен Дом Советов.
   Но Советы, всё ж, везде цветут,
   не неся ответственность за это.
  
   Вопросы: где же правда и где ложь,
   не терпят власти. А ответят... не поймёшь.
  
   Говорят по фени, на заморский лад.
   Ремешком отцовским всыпать бы под зад.
  
   Дума - место райское. Тут ангелов не счесть.
   А уж ума - палата. Палата номер шесть.
  
   Ели, пили и гуляли.
   Глядь... и Родину проспали.
  
   Жаль "Яблоко" - в бесплодных разговорах,
   загнило и стало яблоком раздора.
  
   Законов нужных нет, нам говорят.
   Тогда, каких же тьму нагородили?
   Создатели не знают, что творят.
   Прости их Боже... Мы бы не простили.
  
   И не надо слушать добряков -
   тех, кто выживать нас призывает.
   Не умея выбрать из двух зол,
   нам их в одном флаконе предлагают.
  
   Как водится, все беды и напасти
   приходят от стараний нашей власти.
  
   Лишь тогда владыкой мира станет труд,
   когда все циники в исподнюю сойдут.
  
   Могут ли постигнуть боль утраты
   нынешние монстры-геростраты?
  
   Не умом живём, а как получится -
   блаженным блажь, а праведникам мучиться.
  
   Отче наш, еже еси на небеси,
   чашу смуты мимо пронеси.
  
   Президентов компаний скопилась несметная рать -
   хотел бы туда их, где "дуют спик инглиш" послать.
  
   Ребята, не пора ль за дело браться?
   От фарсов тошно, хватит повторяться.
  
   Скоро на Руси лишь сказки говорятся.
   Дела благие мешкотно творятся.
  
   Те, кому на Родину плевать,
   хотели б допредать и допродать.
  
   У бывших диссидентов горек плод.
   Нацелились - в режим, бабахнули - в народ.
  
   Фиговым листком приватизации
   аферисты прикрывают махинации.
  
   Хороши дела господни там, где начинаются.
   А в России хорошо, что добром кончается.
  
   Цены вновь взметнулись до небес...
   Архангелов, видать, попутал бес.
  
   Читая кандидатскую программу,
   я часто вспоминаю вашу маму.
  
   Шутам гороховым державой управлять
   легко, коль нет ума и негде взять.
  
   Эфир забит навязчивой рекламой.
   А в ней звучит такая околесица
   о свойствах предлагаемого хлама,
   что, всё прослушав, стыдно не повеситься.
  
   Юбилеи фарисеи любят с помпой отмечать -
   нужды бедных (за чертою) любят просто замолчать.
  
   Я разбираться, в терминах, устал -
   чиновник гнёт своё и, всякий раз, сильнее.
   Но разве Конституция слабее,
   чем кем-то плохо писаный Устав?!
  

Светлана Вишнякова

  
   Несколько слов о Москве и чудесах. Подлинных и мнимых.
  
   Искать в Москве что - либо - дело не благодарное. Тактика двадцатилетней давности - спрашивать у старушек и милиционеров, не срабатывает. Музей Рублева? Музей Древнерусского искусства? Андроников монастырь? На всё - большие глаза. Две восточные красавицы, торгующие зеленью у метро "Площадь Ильича" показывают: вот по этой улице есть красивый собор. Вот вам и "понаехали". Кто, куда и когда? Может в 1147 году?
   Улица Рублева. Широкая, равнодушная, пугающая, как стеклянная река. Подивился бы великий молчальник. И вдруг - Андрониевская площадь. Сквер тихий ,благостный. Рублев на постаменте. На Солоницына не похож. А жаль. Несколько поколений представляют его по фильму Тарковского.
   На воротах Андроникова монастыря радостное объявление. Большая часть экспонатов на выездной выставке. Не думай о том, что потерял, думай о том, что можешь обрести. Двадцать пять лет я шла сюда. Сквозь собственную физическую и духовную немощь, суету сует, безденежье. Ну вот шла, шла и пришла. Пришла на свиданье с умным и добрым мужчиной - Николой Мирликийским, которого у нас в народе зовут Николаем Чудотворцем. Не с ним, с иконой, конечно, но для меня - дамы экзальтированной, это одно и то же. Доживши до внуков, хочу спросить у него: бывают ли чудеса? Он точно знает. Ведь на западе его зовут Санта Клаусом. Именно от него ждут чудес на Рождество по всему белому свету.
   Здесь, в музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева, хранится икона XIII века Новгородской школы с ликом Николы.
   Все иконы по Канону пишутся. Значит, все они должны быть одинаковыми. Нет. Новгородские, московские, сольвычегодские Николаи - разные. Безымянные иконописцы (не они пишут - Бог) по Канону и собственному разумению, не меняя цвета и формы, вкладывали собственную душу. И все иконы получались разными, со столь мощной энергетикой, что перепутать их невозможно. Кто видел, к примеру, фрески Феофана Грека в Новгороде, глаза его святых будут глядеть в душу всю жизнь. Так и с этой иконой у меня.
   Чудеса. И музей открыт, и я дошла, и Никола Мирликийский не уехал в Нижний Новгород. Склоняюсь над старой лиственничной доской, упрятанной в стеклянную витрину. Я не знаю имени автора иконы , как и положено, знаю только, что жил он в Новгороде в XIII веке. Именно его рука аскета, наполнясь божественной силой, мазок за мазком смогла донести до меня великую духовную силу, переданную Богом для возлюбленных чад своих, созданных Им по образу и подобию Своему.
   Смуглокожий, просоленный морским ветром, высоколобый, в благородных морщинах с голубыми - голубыми глазами, вопросительно вскинув брови, нервно сжав тонкие пальцы, Николай Мирликийский шепнул мне великую тайну: нет чудес, кроме тех, что делают простые смертные, силою своего духа, превозмогая страдания бренного тела. На то они и возлюбленные чада Божьи. Это после смерти их записывают в святые угодники.
   За стенами монастыря двадцать первый век. Шумит Москва. Великий богомаз застыл в вечном оцепенении на Андрониевской площади. Силится понять, куда и зачем спешат москвичи по улице Рублева. Снуют, обдавая их смрадом , автомобили. Я спешу возвратиться домой. Теперь - то я не заплутаю. Дорогу я знаю сама. Длинной или короткой будет она, пока неведомо. Но сил и терпения мне не занимать.
  
  
   Несколько слов о связях. Мобильных и духовных...
  
   "Твоя любовь со мной..." - поет зазывно молодая негритянка. Черное, блестящее тело извивается в такт музыке. Прихожу в себя, молодая негритянка исчезает - она ринг тон. Панически шарю в темной утробе сумки. Наконец-то вылавливаю скользкое тщедушное тельце телефона. Негритянка умолкла. Человек на другом конце мобильной связи потерял терпение. Ищу пропущенный звонок. Зеленая кнопка дает добро.
   Акающий голос питерского интеллигента. Тягучий, как свежий мед : сколько не поднимай ложку вверх, желтые капли падают на подбородок и в вырез платья, заставляя вздрагивать. От волнения плохо разбираю слова. Понимаю только одно: на другом конце меня не только слушают, но и слышат. Бог, целуя нас в макушку, вменил нам в обязанность в обшарпанной обыденности ,серой мути повседневности разбирать порой едва различимые знаки поэзии.
   Несколько слов о связях родственных и нелегкой женской доле
   Шурик - голубоглазый блондин. Это мой любимый мужчина. Мне он приходится внуком. И когда я прижимаю его к сердцу, мне ничего не страшно. Даже называть ХХ век прошлым , ведь я прожила в нем большую часть своей жизни .Шурик похож на моего отца , вепса по национальности.
   Он забавно морщит нос и улыбается, как я. Этой улыбкой он разобьёт не одно девичье сердце. И хорошо, не жалко. Девичьи сердца - на то девичьи , чтобы разбиваться на две половины. Одно - себе, другое - любимому. Моё сердце когда-то разбилось, а я дожила до внуков и, благодаря крепкой породе воронежских крестьян моего деда, даст Бог, доживу до правнуков. И мое сердце будет заходиться от счастья и жалости к этим маленьким человечкам, как сейчас оно заходиться у моей старенькой мамы. Вот такая она женская доля - обязательно кого-то любить.
  
   Эксцентричная новелла об эксцентричном холодильнике
   Холодильник был прямой и белый, гордый своей прямотой и белизной, давно устаревшей марки. Всю свою жизнь он простоял в тесном и тёмном углу кухни. Он был стар, но не могу сказать, что был мудр, так как не постиг самого главного: мир велик и прекрасен.
   Люди бесцеремонно дёргали за дверцу, когда им нужно было чем-то начинить его или, наоборот, начинить этим чем-то себя. Холодильник стоял и удивлялся: отчего они так много дёргаются и всё перекладывают? Он был очень воспитанным холодильником. Никогда не высказывал своего удивления вслух и не роптал. До тех самых пор, пока в соседней комнате не завелось нечто, говорившее без устали. Хозяева стали меньше дёргаться. Всё свободное время они проводили, рассевшись полукругом, как послушные дети, возле этого самого, который говорил. Однажды холодильник не выдержал, взглянул на него. Ему сразу понравился этот ящик на трогательно тонких ножках. Он не только говорил, но и показывал картинки. И вот от него-то холодильник и узнал, что мир велик и прекрасен. Где-то далеко-далеко на большой воде плавают белые-белые айсберги. Холодильник стал страдать навязчивой идеей. Ему снились большие и белые сверкающие громады. Он плыл навстречу им, и небо было таким голубым...
   Однажды холодильник ушёл. Он шёл очень долго, но не это самое главное. Гораздо важнее то, что он дошёл до большой воды, радостно плюхнулся и поплыл, как настоящий айсберг.
   Нам остаётся только помахать ему рукой и пожелать семи футов под рефрижератором.
  
  
  

ТАМАРА ВЯЖЕВИЧ

  
  

О ЧЕМ МОЛЧАТ ПТИЦЫ

  
   В птичьем царстве всегда было шумно. Особенно утром и вечером, когда птицы улетали и возвращались в свои гнезда. Хлопанье крыльев, щебетанье на разные голоса, все это было похоже на суматоху.
   Но все шло своим чередом. Днем на деревьях беззаботно распевали свои песни только молодые птицы, у которых не было своих гнезд. Да еще прилетали мамы, принося букашек и мошек своим птенчикам. И было относительно тихо и спокойно.
   Папы-птицы в это время решали дела всего царства.
   Они собирались на самом высоком дереве и думали.
   Галдели и снова думали.
   Мудрый ворон говорил редко. "Толку-то, что они кричат, - думал он, - всеравно ничего не изменится: заморской еды все больше становится, канадских червяков обещали развести... Дорогое удовольствие!".
   Орел - птица высокого полета. Он знал себе цену.
   "О душе надо думать, о душе, - возмущался он, поглядывая на шумное сборище своих собратьев. - Ведь тот, кто живет, чтобы есть, не птица, а просто гусеница!"
   Вечером папы-птицы, качаясь на ветках деревьев, рассказывали мамам-птицам о прошедшем дне.
   Мама-Сорока слушать не умела. Она сама тарахтела-тарахтела... И видя, что ее не слушают, замолкала. "Ах, как я устала, - жаловалась она сама себе, - чем же завтра накормить сорочат?" Но долго молчать не могла: снова принималась рассказывать, что видела, при этом умудряясь гонять птенцов из угла в угол. Те тоже начинали трещать, подражая матери. Сорочьи гнезда были самыми беспокойными в птичьем государстве.
   А белая ворона была самой непредсказуемой.
   Однажды перед всеми она раскаркалась: "Не надо нам заморских червяков, своих вырастим, наши вкуснее..."
   Услыхал это царь птиц и прогнал ее из царства.
   Поселилась ворона на одиноком дереве. Насупилась, молчит: "Я права, права...Кар...Кар..." Но никто ее не слышит и не берет на работу - ведь белая ворона так непохожа на других птиц...
   А осторожная воробьиха, тихонько чирикая в своем гнездышке, рассказала об этом своему воробью. А потом, засыпая, думала: "Нет, жить в наше время надо с закрытым клювом..."
  
  
  
   ГЕНИИ И СОБАЧКА
  
   Встретились гении и собачка. "Нельзя ли к вам присобачиться? -
   спросила она. - Надоела собачья жизнь - все вокруг лают, цены кусаются, чтобы косточку найти, набегаешься. Хочется чего-то высокого. "Хорошо, - говорят гении, - приходи в гости".
   Пришла собачка. Сели гении шампанское пить. Собачка тоже себе пьет да помалкивает, лапу одному и другому подает в знак дружбы. И так ей хорошо...
   Напились гении. Один говорит: "Мы человечество должны спасать, а для этого нужно от всех отказаться - от семьи, от отца и матери. Заплакал другой гений: жалко ему стало с родными расставаться. "А я от своего дома не откажусь, - сказала собачка, - я охранять его должна". "Ну и пошла вон! - сказал плакавший гений, - Что ты значишь в этой жизни!"
   Забралась в свою конуру собачка, лежит, рану душевную зализывает. "Нет, хорошо все-таки мне: и щенок прибежит -лизнет, а хозяин, если и побьет, то потом приласкает. А у гениев что? Все человечество, а пожалеть некому".
   От этих мыслей и заснула собачка.
   А ночью ей приснился сон: она, такая маленькая, лаяла
   На все большое человечество, чтобы спасти гениев.
  
  
  
   СКАЗКА О МЯЧИКАХ
  
  
   В одной стране жили-были мячики. Жили не тужили. Веселые были, озорные и очень прыгучие. Темно-синие такие, с тремя полосками посередине: красной, белой и голубой.
   Но однажды заморские купцы привезли в эту страну много других мячиков: они были очень яркие, красивые, но не так высоко прыгали. Но встречают ведь по одежке, даже мячики!
   Все побежали покупать разноцветные заморские мячики, а свои темно-синие с тремя полосками посередине выбросили в сарай. Так и лежали они там в тесноте и сырости, лежали и старились не по дням, а по часам, лежали и плакали...
   Долго ли, коротко, время прошло. Однажды забежала в сарай ватага ребятишек. "Смотрите, мячики!" - обрадовались они. Вытащили их во двор - большая горка из мячиков получилась.
   "Ну сейчас поиграем!" - решили дети.
   Но мячики за то время, что лежали в сарае, съежились, высоты стали бояться, прыгать разучились...
   "Надо по ним бить рукой - они будут прыгать", - сказал один мальчик. Били они, били по мячикам, не прыгают
   мячики...
   "Давайте их в речке искупаем, - предложил другой мальчик, - вон они какие пыльные". Хорошо, что речка была рядом. Выкупались в речке мячики, похорошели. Лежат на травке, мокрыми боками поблескивают, на солнышке сушатся.
   Радостнее им стало, но прыгать вверх боятся...
   Вдруг к ним Ярославушка подошел с бабушкой.
   "Бабушка, смотри какие красивые мячики, давай поиграем". "Давай", - согласилась бабушка. Взяла она мячик и как бросит его высоко. От неожиданности и страха сжался мячик, но в небо полетел, да так высоко, что дух перехватило... Летит назад - даже глаза зажмурил - ударился о землю, подпрыгнул, еще раз подпрыгнул - и весь его страх прошел. От радости запрыгал он в руках Ярославика весело и высоко. Увидели это остальные мячики и зашептали друг другу: "Мы нужны, мы нужны нашим детям..." Расправили они круглые свои бока и на глазах помолодели... "Мы нужны, мы нужны, - закричали они и как запрыгали! Сами. Высоко-высоко, в самое небо! Дети от удивления даже рты разинули: вот так мячики!
   Веселья-то было!
   С тех пор в этой стране научились ценить свое, у заморских купцов перенимали все лучшее, но от своего не отказывались: ведь свой дом на чужом фундаменте не построишь...
  
  
  
  

Ирина Ишимская

К берегам иной реки

Посвящается Виктору Николаевичу Антипину

  
  
  
   " Поезд стрелкой зеленой отнесет на восток , отнесет на восток".
   В электричке напротив меня - писатель. Как описать мне этого писателя? Чудаковат.
   Фамилия писателя -Антонин. Еще это великовозрастный трудный ребенок, который
   только что одной ногой вставал в тамбур электрички , а другой -на платформу и играл
   у меня на нервах. "Так ты делать не будешь ".-говорю я Антонину , затаскивая его
   в тамбур.- "Твоя мама просила за тобой следить."
   - Мало ли что просила моя мама, мне девяносто пять лет, а моей маме уже восемьдесят три года".- поясняет Виктор, обращаясь скорее не ко мне, а к человеку, стоящему в тамбуре, который похоже что поверил его словам.
   Я согласилась на эту поездку, выдвинув перед Антониным два условия - первое, чтобы не пил второе, чтобы не закладывал в мою голову знания всех тех наук, которые выработало
   человечество. На что он засмеялся и торжественно обещал эти два условия выполнять.
   Но уже на вокзале ,весь мокрый от дождя, он схватил меня за локоть и стал чуть ли
   не захлебываясь читать лекцию о творчестве Акутагавы при том в это время, когда я покупала билет в кассе.
   -При чем здесь Акутагава? Ты что мне обещал?
   Я в поездке всегда нахожусь в безмыслии и молчаливом созерцании.
   Он изумленно посмотрел на меня:" Если это так, то я тебя уважаю".
  
   -Иришка, ты все-таки гадина.
   В устах Антонина это определение обозначает большую похвалу, поэтому я улыбаюсь.
   Наташа не пришла.
  -- Да, Наташа все-таки не обязательная.- жалуюсь я.
  -- Из-за нее я отложила важную встречу в в другом измерении. Ведь это она вдохновила меня на эту поездку.
  -- Да, Наташка такой непредсказуемый человек.- соглашается Антонин.- то, что она
   планирует, ничего не значит.
  -- Но в ней есть такие черточки, за которые я готов ее простить
  -- На почитай.- протягивает он мне книгу Акутагавы.
  
   Чудеса уже начались. Знаки, символы, подарки- все это кружится и плывет передо мной
   и поэтому я стараюсь не пропустить ничего. А Виктор Евгеньевич тянет в свой бесконечный
   л абиринт рассказов, поэтому я раздваиваюсь. Одно мое тело сидит на скамейке , другое -
   летает по воздуху.
   -От Вернадского я узнал, что феномены нервной системы не имеют способности к регрессии.
   А у Гумилева одна единственная ошибка крупная, но простительная, он не учел, что эти
   периоды развития народов, т.е. пассионарности становятся все более динамичными.
   Я одним ухом слущаю лекцию, а глазами наблюдаю за девочкой на среднем сиденье
   в центре вагона . Столько в ней красоты. Вот бы ее сфотографировать.
   "Порой я в жизни люблю только вещи, мелодии, запахи, стихи, звуки. Я совершенно
   изнемогаю от какой-то жажды, от счастья, от смертельной красоты, когда слышу запах
   сирени, запах дыма, костра или слышу в сумерки гудки поездов. Куда меня все это
   зовет, к какой жизни,? К смерти, мне кажется".
   Это написала Анастасия Цветаева в своей повести "Дым, дым, дым"
   Я, кажется, поняла, почему ушла та Россия, потому что в ней было много романтизма.
   Россия ушла в дым, чтобы, как "Феникс из пепла в тумане восстать голубом".
   У России своя великая миссия, поэтому романтизм ей не нужен. Она должна
   быть сильной.
   Я смотрю на Антонина, сидящего напротив и думаю , что ему нужно
   дать имя значительнее, не Виктор, а Викторион, например. Над этим нужно
   подумать. А Маяковский Хлебникова звал просто Витенька.
   " Витенька, вы с ума сошли"
   Я Антонина тоже зову Витенька, только за глаза, потому что ему это не нравится.
  -- Эта теория пассионарности дополняет теорию Шмальгаузена и Дарвина.
   Но человечество приобретает колоссальную силу. А Федорова просто
   читать, как азбуку Кривицкого, по которой учился Ломоносов
   Огромный альбом Зинаиды Серебряковой встает во весь вагон и листы его
   переворачиваются.
   Я смотрю на Антонина и улыбаюсь.
   .... Так распалась великая Римская империя. Мы, например, на своем веку
   застали эпоху переходную и самые обтекаемые объяснения могут дать дзен-будисты,
   что все колеса. Когда вот так ретроспективно глянешь на этот свет, то понимаешь,
   что все имеет смысл.
   - Иришка, ты меня не слушаешь.
  -- А ты думал, что я должна не отрываясь слушать только тебя?
   -У меня свой мир есть.
   "Какой у тебя мир, пойду я покурю".-говорит Антонин.-" а ты все-таки почитай
   Акутагаву, у тебя с ним есть много общего.
  -- При чем здесь Акутагава? Мы едем по России и сейчас она появится во всей своей красе.
   И зачем мне какой-то японец. Я его выкину сейчас в окно. К тому же мне ближе
   Кавабата.
   Когда он возвращается, говорим про японцев.
   И вдруг Антонин достает из сумки большую бутылку с пивом и как ни в чем ни бывало начинает из нее пить.
   Оба условия варварски нарушены.
  
   Как объяснить, что у меня нелады со временем?
   Пространство ,окружающее меня передвигается и те, кто со мной ,тоже попадают в это передвижение.
   Мы едем ,можно сказать, в зону , а писателю обязательно нужна бутылка. А Сталкер
   берет эту бутылку , опрокидывает и выливает на землю все вино.
   Опять пристала часть стихотворения не дописанного и выброшенного
  
   Вижу солнце в луже и убранство
   День уйти от мира не готов.
   Мне не открывается пространство
   Голубых и розовых тонов.
  
   Это стихотворение , вернее часть, стала магическим ключом. Если его повторить 10-30 раз,
   то пространство голубых и розовых тонов откроется..
  -- За окном деревья, травы и солнце.
  
   " Не люблю я эту опухлость".-говорит Витенька.
   "Как это опухлость ?".-я удивляюсь.
   - Вот эти деревья, они опухлые, как с перепоя.
  -- Сам ты опухлый, сам с перепоя, а на деревья сваливаешь.
  -- Запрыгнуть бы сейчас вот на этот поезд и уехать, куда глаза глядят.
  -- А ты знаешь что есть такие поезда , которые пропали , например, в Х V111 веке и ходят
   по каким-то своим рельсам? Однажды один уфолог рассчитал, когда этот поезд появится в определенном месте, выследил его, вскочил на его подножку и с тех пор его никто не
   видел.
   Антонин недоверчиво улыбается.
   Ты же знаешь, как я отношусь ко всем этим вещам, хотя с тобой все может быть.
  
  
   Как я вскочил на его подножку
   Было загадкою для меня,
   В воздухе огненную дорожку
   Он прочертил и при свете дня
   Николай Гумилев
  -- А ты знаешь, что Гумилев не имел нисходящего посмертия и сразу после смерти в Энрофе
   вступил через миры просветления в Синклит?
   Я не считаю Даниила Андреева пророком.- говорит Антонин.
  
   Ты не считаешь, а я уже живу в Розе Мира и вижу, как это все реализуется в жизни.
  -- Успею ли я прикоснуться к реальности? Как ты думаешь?
  -- По бокам насыпи растут борщевики.
  -- "Они очень ядовитые"- говорю я.- их завезли из Америки вместе с зерном.
  -- И вот уже они заполонили все пространство.
  -- Но вот мы и приехали в Волховстрой. С сумками бежим и автобус, приняв
  -- нас в себя сразу же отходит.
  -- "Это потому что ты со мной".- говорю я Антонину.
  -- "Это потому что ты со мной".- возражает он.
  -- Едем по России, по России, которой нет.
  -- Россия опустела, все выжжено, опустошено.
  -- В деревнях голодают старики и старушки, последние, оставшиеся в живых. К ним не подвозят продукты, а приходят только молодые вымогатели и забирают половину пенсии.
  -- С Россией кончено. На последях
   Ее мы прогалдели, проболтали.
   Пролузгали, пропили, проплевали,
   Замызгали на серых площадях.
   Распродали на улицах. Не надо ль
   Кому земли, республик да свобод,
   Гражданских прав? И Родину народ
   Сам выволок на гноище, как падаль.
   О господи, развезни, расточи,
   Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
   Германцев с запада, монгол с востока,
   Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
   Чтоб искупить смиренно и глубоко
   Иудин грех до страшного суда.
   М.Волошин
   Но вот мы пересекли границу и едем по Небесной России . Мелькают, как миражи,
   усадьбы - Марьино, Грузино, Званка, Абрамцево, Ясная Поляна, Тарханы, Михайловское,
   Тригорское, Спасское- Лутовиново.
   Антонин рассказывает об одной из своих жен и еще про медсестру, которая делала ему перевязку на руке. Смотря в окно, обсуждаем, красивая ли идет женщина или нет.
   И вот мы там, откуда есть пошла земля русская, в Старой Ладоге
   "Сейчас пойдем, оставим твою сумку у моего приятеля".- говорит Витенька..-он живет здесь недалеко.
   " Нет, моя сумка мне нужна, пытаюсь я объяснить ему, там все необходимое.
   Но он не хочет ничего слышать.
   -Зачем нам таскать такую тяжесть?
   -Нет, я сумку не отдам.
   -Нет. оставим.
   Спорить с ним бесполезно. На него напали его странности , которые я очень не люблю и которые гения превращают в чудака и неудачника.
   С этим парнем я встречался лет 10 назад.
   -А он помнит тебя?
   -Думаю, что должен помнить.
   Вот , этот дом. Антонин стучит в дверь. Выходит женщина.
   "Зачем отягощать своими сумками чужих людей".- думаю я.
   Вот и женщина дала это понять, сказав, что мужа нет дома.
   "Ладно, пойдем".- взвалив на себя все сумки, не смотря на мои возражения, он продолжает свою лекцию о православии.
   Еще до Ольги православные церкви стояли рядом с капищами.
   Только жаль, что православная церковь забуксовала в Х1Х веке. Она утеряла свой смысл из-за
   ортодоксальности. В начале Х1Х века все наши богоискатели уехали на запад. Потом это дело
   на 70 лет забуксовало. Когда они вернулись, то начали все возрождать.
   Они считали святым Иоанна Кронштадского, а это был честолюбивый, злой, мстительный дядька, русофил к тому же. Он мечтал о Москве, как о третьем Риме. В конце ХХ века
   церковь превратилась в сплошной догматизм. Это, кстати, один из факторов, почему у нас
   революция произошла . Люди с таким сладострастием снимали колокола .
   Потому и Сталин так беспрекословно вел свою политику, что он пользовался церковными
   методами оболванивания.
   "Ах, какая красотища - Кремль.
   Зайдя в ворота Кремля, сразу же попадаем на праздник.
   На сцене у церкви играет ансамбль. Слушатели сидят на лавочках и стоят наверху на крепостной стене. Мы занимаем место на последней скамейке . После выступления музыкантов , читают стихи. Некоторые из них такие, что мне стыдно слушать и я опускаю глаза. А Антонин с бутылкой пива говорит громко- так, что на нас оборачиваются.
   -Вот спорят философы- бытие руководит сознанием или же наоборот .
   А что такое поэзия?
   Поэзия-это руль на фрегате корабля , который не смог бы плыть в океане искусства - это сознание , которое определяет наше бытие .
   Только когда выходит девочка лет 12 и читает свое стихотворение, я чувствую, что это настоящее и от этого становится радостно. Девочка очень серьезная не по годам.
   Антонин даже поднялся, пробрался к ее скамейке и пытается выразить ей свое одобрение в восторженных речах , она его отстраняет и сидит, даже не улыбнувшись.
   И он возвращается непонятым.
   " Эта девочка долго не проживет, посмотри какая у нее шея "- говорит Виктор мне на ухо.
   - Иди, запишись, мы должны выступить.- говорю я.
   -Зачем?- он удивленно смотрит на меня.
   -Мы должны выступить из принципа .
   - Ну, хорошо.
   Он подходит к девушке с блокнотом и долго- долго с ней беседует.
   Потом возвращается на нашу скамейку.
   -Нет, они говорят, что у них уже все распределено заранее. Они не могут нас записать.
   Затем встает, пожимает кому-то руки, с кем-то разговаривает и, наконец, совсем пропадает из вида, скрывшись под сенью церкви.
   Я , заскучав, опускаю глаза в землю, но тут из чужих лиц вдруг появляется знакомое лицо.
   Наташа, упавшая, как с неба, в сарафане в горошек, улыбаясь, направляется прямо ко мне
   и садится рядом.
   Она рассказывает о том, как добиралась на попутке, потому что ей стало стыдно своей
   необязательности. Потом появляется радостный Антонин, нас уже трое.
   Кинокамера направляется прямо на нас . Я смотрю на стену церкви, на то, что осталось от России , и мне больно.
   И вот, Россия, громкая держава,
   Ее сосцы губами теребя,
   Я высосал мучительное право
   Тебя любить и проклинать тебя.
   В. Ходасевич.
   Люди приехали сюда на автобусах, чтобы выступить на фоне церкви. И они выступают.
   Потом походят по лабиринтам крепости, посидят на берегу Волхова и уедут.
   А нам выступить не удалось. И мы сидим на берегу реки.
   Мы убежали от Антонина и сидим на берегу реки- я и Наташа.
   Говорим о Пастернаке, о Булгакове и еще кое о ком. Смотрим на воду и траву.
   Я думаю о водном сознаниии.
   Недавно в медитации мне была сказана такая фраза : " Многие люди обладают обычным сознанием, но некоторые имеют сознание водное и мы это приветствуем."
   Я так поняла, что во мне они приветствовали какое-то водное сознание, а что это , не знала.
   Я позвонила подруге ,которая увлекается эзотерикой и спросила: " Ты слышала что-нибудь о водном сознании , что это такое, можешь сказать?"
   "Конечно слышала".- ответила она .- " дельфины обладают водным сознанием, у них развито оба полушария , второе полушарие -полушарие символов, тонких планов , ассоциаций", я так читала, но еще четко совсем себе не представляю, что это такое.
   Я стала все собирать о воде и записывать в тетрадку, с которой не расстаюсь никогда.
   Вот и сейчас эта тетрадка со мной, в сумке, которую Антонин хотел оставить у какого-то мужчины. Я ,например, поняла, что буду счастлива тогда, когда смогу раскрыть весь свой
   творческий потенциал, жить сразу в трех мирах , соединить в себе все времена в единое.
   "Я не знаю, когда у меня появилась эта необязательность".-говорит Наташа.-"Наверное,
   тогда, когда у меня появилась одна очень необязательная подруга , но сейчас я от этого стараюсь избавляться"
   "Хочешь, я почитаю тебе о воде".- спрашиваю я и раскрываю свою тетрадь.
   -Конечно.
   -Ну слушай.
   -Учителя человечества всегда использовали символизм воды, когда давали свои наставления об
   астральном (эмоциональном) плане , поэтому, рассматривая качество воды (жидкости) можно многое узнать о нем. Когда вибрации воды снижаются, она становится твердой и холодной
   (лед), когда вибрации слишком высоки, она превращается в пар ( переход на высшие уровни)
   Вода, капая по капле, камень точит -она растворяет минералы . Точно также более высокие
   царства(ментальное и духовное) разрушают и поглощают более низкие( физическое и
   и астральное)
   Значит, второе полушарие работает не в физическом и астральном, а в ментальном и духовном царстве , поняла.
   Потом мы с Наташей сидим на мостике и болтаем ногами в воде. На листике плывет букашка.
   Куда она держит свой путь? На листике, как на лодке. По большой реке отправилась в путешествие. А я уже лечу по небу, преодолевая километр за километром. Подо мной блещет река уже в новом измерении. Голубые купола церквей рассыпались в зелени.
   Я опускаюсь на берег . Мой провожатый подходит ко мне и берет меня за руку. Это Даниил
   Андреев. "Посмотри ".-говорит он.-"Сквозь бегущие воды мирных рек просвечивает мир воистину невыразимой прелести., каждая река обладает такой душой- единственной и неповторимой"
   Из воды выбегают прозрачные веселые розовые девушки, бегут просвечивая сквозь себя траву,
   хохочут, брызгаются водой. Невозможно найти слова, чтобы выразить очарование этих
   существ. Розовые девушки увлекают меня в воду и я плыву в полном блаженстве , встречая блестки волн. Мой провожатый идет по воде, подхватывает меня за руки и мы летим.
   И вот, как будто ничего не произошло, я опять сижу на мостике с Наташей.
   Антонин куда-то пропал и нам его не найти.
   Заходим в крепость.
   - Вы не видели светленького писателя небольшого роста?
  -- Да, волосы длинные, мы его потеряли.
   В темных коридорах его нет, на берегу тоже его нет.
   - Может быть, он пошел к тому своему приятелю, у которого хотел оставить сумку? "-
   спрашивает Наташа.
   -Может быть, и пошел.
   -Ты можешь вспомнить в какой дом вы заходили?
  -- Нет, у меня все смешалось в голове.
   Ведь в зоне нельзя возвратиться туда же, откуда пришел.
   А в переулке забор дощатый,
   Дом в три окна и старый загон.
   Остановите, вагоновожатый,
   Остановите сейчас вагон.
   "Пойдем к вокзалу, где здесь пивная".- говорю я .- наверняка он там.
   За столиком у ларька в приятной пьяной компании сидит Антонин . Точно это он.
  -- Девчонки , я вас искал ,куда вы делись?
   Ах, какие здесь замечательные люди, даже алкаши не такие, как там, японский бог.
   Втроем идем по дороге, продолжая свое путешествие.
  -- Я нигде вас не нашел, пошел к реке, смотрю там купается молодая женщина,
   вылитая Иришка. Я кричу: " Иришка, выходи из воды "-она не отзывается. Я опять еще
   громче кричу:" Иришка, выходи из воды". Смотрю, это не она, но очень похожа.
   Втроем друг за другом идем по узкой тропинке среди холмов, трав и цветов.
   Вдалеке виднеется здание из красного кирпича и оно окружено временем прошлого,
   если пересечь дорогу, можно убежать туда и остаться там навсегда.
   Неужели вот эта красная стена- это все, что осталось от России ?
   Для чего божественность создавала этот мир?
   Для чего и из чего был создан дом в Трехпрудном? Этот закат, проникающий в комнаты?
   И девочки, танцующие со своим чародеем- учителем Эллисом. Для чего это все было разрушено, для чего?
  -- "Я не могу здесь больше жить".- говорю я своим попутчикам.-" Я уйду, вот мой монастырек или моя гимназия, там все не так, там лучше.
   И если я сейчас уйду, я уйду в ту Россию, в Россию прошлого. И что я там
   найду? Может быть, что-то найду или потеряю.
   Антонин берет меня за руку.- "Не вздумай, ты что, думаешь, что жандармы
   тебя по пятачкам гладить будут?"
   Они меня не пустили, я бросилась в траву и зарыдала, а монастырек исчез.
   Россия, Русь, храни себя, храни
   Храни поля, леса свои и долы.
   Со всех сторон нагрянули они,
   Иных времен татары и монголы.
  -- "Ой, не нужно себя хранить, вот этого не нужно"-говорит Витенька, который,
   как и я , не любит славянофилов.
   Идем дальше. беседуя .
   "Знаете.- говорю я.- "А все-таки Мегрэ прав- для того, чтобы Россия возродилась, каждому
   нужно дать гектар земли Это единственный выход. Я не хочу, чтобы технократические инопланетные цивилизации навязывали нам свои летающие дома и сеть всеобщего компьютерного контроля. Мне для счастья нужны мои Пенаты , связь со стихиалиями,
   чтобы каждый уголок моей земли был наполнен любовью.
   Помню наш разговор с писателем Фаустом у него на кухне. Мое утверждение о счастливой
   России, о России усадеб, о гектарах земли привело его чуть ли не в бешенство.
   "Больше не говори мне об этом гектаре".- кричал он, махая руками. Даже заплакала его полуторогодовалая светловолосая дочка.
  -- Ты помнишь, как было с приватизацией, мафия все захватила, также будет и c этим
   гектаром земли . Кучка богатых сконцентрирует в своих руках всю землю .
   Дай ты нищему сейчас землю, что он будет делать с ней? Что ты будешь делать со своей
   землей? Россия не готова сейчас к этому.
   Cейчас, может быть, не готова, но нужно готовить почву, хотя бы постепенно. Может
   быть ,через 50 лет, через 100 она будет готова. Ведь мысль- она очень сильна и материальна.
   "Миссия России- уравновешивать запад и восток".- кричал Фауст. "Если мы сами не верим
   в возрождение России, то как она может возродиться"- говорила я.- ведь вначале все рож-
   дается в наших головах, а потом материализуется в физическом плане."
   - Что мы сейчас создали в России , или кто-то создал - пространство идиотов и масянь.
   "Нельзя в России ничего создавать".- говорит Наташа, нужно раскрыть заново свои
   старые утерянные истоки. Нужно брать самое хорошее из всех культур, а не плохое,
   и добавлять к тому, что есть."
   Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам,
   Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам.
   Неужели это могила вещего Олега? Мы сидим на холме и я понимаю, что это место из моего сна, место моих отлетаний. А вдалеке внизу река, зелень деревьев и церкви .
   Река . И опять уже я лечу по воздуху к берегу реки и плавно опускаюсь на траву .
   Река течет передо мной, рассказывая обо всех событиях, которые происходят или
   произойдут в будущем, показывает мне лица людей , мои поступки , какие произойдут катастрофы, землетрясения, но волноваться не нужно, нужно не вовлекаться ни во что.
   Стою возле реки и наблюдаю,
   Куда она течет , эта река,
   Какие в ней событья проплывают,
   Какие в ней синеют облака.
  
   Плывет венок потерь- я улыбаюсь,
   У Кришны вечной мудрости учась,
   Я так богам совету подчиняюсь,
   Я так свою обуздываю страсть.
  
   Могу нарисовать реки извивы,
   Могу воспеть крутые берега,
   Какие в ней сверканья и порывы
   И где она темна и глубока.
  
   Кого уносит от меня потоком,
   Туда, где казино ее шалит,
   Кого потом в раскаянье глубоком
   К себе и к вечной сути возвратит.
  
  
   В нее войти нельзя сказали дважды,
   А я и не вхожу в нее совсем,
   Я только наблюдаю и отважно
   Прощаю всех, того желая всем.
   Посовещавшись втроем, мы решили найти хорошее пристанище и остаться еще на одни сутки. Спустившись с горы ,оказываемся в царстве домиков и домов , огородов, заборов ,занавесок, горшков с цветами на окнах. Вот одна скромная избушка, решили постучаться в нее. Я стою в сторонке ,скрываясь за оградой.
   А Наташа с Антониным стучат. Я же поднимаю внимание вверх и застываю.
   И вот уже мы проходим мимо грядок, сопровождаемые очень милой старушкой,
   которую зовут Ангелина Семеновна. Антонин сказал, что мы все писатели. И еще две бабуси , сидящие на скамейке под яблоней, с любопытством посмотрели на нас, а Антонин ,остановившись, стал их развлекать какими-то легендами.
   Ангелина Семеновна заводит нас в маленькую избушку с предбанником . Два окна,
   кровать, скамейка и стол . Что еще надо ? Мы с Наташей будем спать на кровати, а Антонин
   на скамейке или на полу. Ангелина Семеновна встретила нас с таким добродушием ,
   принесла еды, сказала, что не возьмет никаких денег и все смущалась своего
   скромного жилища. Эта дача досталась ей от родственников, а сама она живет в Петербурге.
   Потом удалилась к тем двум подругам , сказав что ее внук-машинист и может нас завтра
   доставить на паровозе в город.
   На столе круглом чашки с чаем , порезанный батон с колбасой и сумерки Тарковского Мы вспоминаем "Солярис"
   Весь вечер мы смеялись, говорили о Тарковском.
   На следующий день, пройдя через слои времени , натыкаясь то на памятники пионерам,
   то на старинные церкви, мы , наконец-то, купили подарок Ангелине Семеновне -поднос с четырьмя тарелочками. Когда вручили ей эту безделицу , она очень стеснялась и даже вошла в какое-то подавленное состояние, чем меня очень удивила.
   Для меня она - одно из главных чудес, которое мы здесь встретили.
   Рано утром мы оказались с Антониным в пещере и я , обратясь к земле, почувствовала, что раньше там стояли столы, за ними сидели люди.
   Пока мы путешествовали по городу, Антонин знакомился со многими людьми , и восторженно, как ребенок , всем интересовался , давал советы , показывал, что он знаток всего на свете. Он знает, как нужно управлять яхтой, он знает, как можно написать роман, он сможет , не хуже самого Баха, сочинить любую Чакону, он наверняка сумеет нарисовать живописное полотно.
   Церкви мы посетили, но об этом я сейчас рассказать не могу, в моей голове лишь отрывочные
   образы, об этом бы хорошо , со всеми подробностями рассказал Антонин.
   Найдя заброшенный постамент , мы по очереди забирались на него, и читали свои стихи.
   Мы все-таки выступили.
   Нашими слушателями были два геодезиста, две собаки и проходящие мимо Ангелина Семеновна с сестрой . Это было чудесное выступление.
   Там же рядом с постаментом, соединив три мизинца , мы пообещали написать об этой поездке каждый свое. Я свое обещание выполнила. Как смогла.
   Еще я поняла, что нужно изменить четверостишие , которое я повторяла, и читать так:
   Вижу солнце в луже и убранство,
   День уйти от мира не готов.
   Нам уже открылось все пространство
   Голубых и розовых и тонов.
  
   И оно откроется... Уже открывается. Уже открылось.
  
   Сон-это ощущение полета, высоты. Пересекается полоска разреженного воздуха и
   внизу открывается пейзаж невыразимой красоты. По берегам плывущей внизу реки зелень деревьев, голубые золотистые и розовые купола церквей , все сверкает, искрится
   и переливается красками.
   Вот и сейчас я сижу на берегу реки . Ведь ее берега- это какое-то магическое место
   счастья. Только это происходит не во сне, а в реальности. Здесь в реальности река
   претворяется спящей. Как будто не было жизни, не было встреч, подплывающих
   пароходов, не было большого города , разделенного рекой на две части .
   Хотя я прекрасно помню и знаю, что все это было.
   Река играет со мной в иллюзию. Она хочет сказать, что все это иллюзия. Город иллюзорен.
   Пока!
   2002 год
  

Наталья КОЛОСОВА

Дневник долгожителя

  
   1965 год.
   Сегодня вступил в комсомол. Какое это счастье! Теперь я тоже, как и старшие товарищи, становлюсь равноправным строителем коммунизма. Как здорово, что мы живем в самой передовой стране мира! Революцию совершили, фашистов победили, человека в космос запустили! А теперь партия и народ в едином порыве приближают светлое будущее! Я так горжусь своей страной! Советские люди - самые лучшие!
   1975 год.
   Говорят, мы не так уж хорошо и живем по сравнению с капиталистическими странами. Ничего не видим и не слышим за своим "железным занавесом". Странно. Ведь мы победили немцев в Великой Отечественной войне, а теперь в Германии колбаса во всех магазинах свободно продается, и никто не ездит за ней в другие города. Вообще-то я лично в это не верю, думаю, что врут. Как это может быть, чтобы колбаса на витрине долго лежала? Ведь все прибегут и сразу ее расхватают. Но что-то слишком много подобных слухов. Рассказывали, например, что европейские гости в нашей больнице сказали, что ТАКОЕ медицинское обслуживание у них тоже бесплатно.
   1985 год.
   Перестройка! Гласность! Свобода! Долой застой! Наконец-то свежий воздух ворвался в нашу страну! Теперь-то уж мы сможем избавиться от бюрократизма, косности, недобросовестности. Вчера, например, я смело сказал своему начальнику:
   - Пора перестраиваться!
   А сегодня всем дали премию, а мне почему-то нет. Наверное, в бухгалтерии пропустили мою фамилию.
   1995 год.
   Опять живем в России. Советский Союз распался, потому что нефть подешевела. Так говорят. И в связи с этим объявили рыночную экономику. Теперь главное не моральный кодекс строителя коммунизма, как нас учили, а деньги. Те, у кого их много, говорят тем, у кого их мало, что надо потерпеть. Терпим. Я уже два года как безработный. Раньше про это только в газетах читал. Под рубрикой "Их нравы". Чем только не занимался после сокращения! Но сейчас наконец-то напал на выгодное дело - стал "челноком", вожу товар на продажу. Жизнь немного наладилась, но вот зашел как-то на родной завод - настроение резко испортилось. Все цеха открыты, разграблены. Оборудование срезано или вырвано с корнем. И тишина... Слышно только, как дождик капает через дыры в крыше. А ведь совсем недавно здесь кипела жизнь, все крутилось, вертелось, шум стоял от оборудования - не перекричать. А теперь, как в фантастическом фильме "Сталкер"...
   2005 год.
   Тот, кто дожил до нынешних времен, почувствовал улучшение. Средняя зарплата неуклонно растет. Почти так же быстро, как цены. И даже поговаривают о том, что, может быть, пенсия когда-нибудь достигнет прожиточного минимума. Если, конечно, инфляция позволит. Она почему-то идет впереди. Некоторые отчаянные даже предлагают засекречивать информацию о повышении пенсий и зарплат, а с пенсионеров брать подписку о неразглашении. Чтобы обуздать рост цен.
   2015 год.
   За время реформ повысили пенсионный возраст. Но наконец-то и я до него дожил. Ну, что ж, пенсионер звучит гордо, почти как пионер. Одно только плохо у нас - никак не удается полностью победить бедность. И что только власти ни делали: и программы принимали, и подарки выдавали, и экскурсии организовывали - все равно богатые богатеют быстрее, чем бедные. Расслоение общества продолжается, недовольство растет. Говорят, в Европе видели призрак коммунизма, он продвигался в сторону Российской Федерации.
   2025 год.
   Обещанное глобальное потепление так и не наступило. Зато пришло глобальное загрязнение. Кучи гниющего мусора мешают проезду автотранспорта. Жители больших городов вынуждены передвигаться по улицам в респираторах, чтобы не отравиться вредными испарениями. В связи с этим в стране объявлено чрезвычайное положение. Создан чрезвычайный комитет, сокращенно - ЧК. На выездах из населенных пунктов круглосуточно дежурит экологическая полиция, которая проверяет, не вывозят ли отходы на несанкционированные свалки. Запрещено выбрасывать более 300 граммов в день на человека. Мусоропроводы оснащены соответствующими дозаторами и сигнализацией. Сигнал о превышении немедленно поступает на пульт местного отделения ЧК, и нарушителя приговаривают к принудительной расчистке свалок на срок до пятнадцати лет.
   2035 год.
   Стало чище. На свободе остались только самые законопослушные граждане, те, кто совсем не мусорит. По распоряжению сверху в моду вошли заштопанные носки и резиновые калоши, которые надевают на обувь, чтобы носить ее как можно дольше. Но теперь на нашу опрятную территорию зарятся западные страны. У них заводы по переработке мусора уже не справляются с объемами, и места для свалок не хватает. Захватчики бряцают оружием. Тревожно.
   2045 год.
   Вот и закончилась третья мировая война. Потери были велики, но мы опять всех победили. Теперь наконец-то начнется нормальная жизнь. Но надо, конечно, немного потерпеть, пока восстановим народное хозяйство. Ну, что ж, нам не привыкать. Зато мы живем в самой лучшей стране мира!
  
  

Гений

   Говорят, что у гениев тяжелый характер. И это правда. Возьмем нашего соседа. Прежде он был добрейшей души человеком: всегда улыбался, безропотно деньги в долг давал, кошечек бездомных подкармливал. А как стал гением - будто подменили.
   Сначала-то мы ничего толком не поняли. Просто вернулся он однажды из отпуска и внезапно стихи написал:

В реке и в море я люблю

Купаться, плавать утром рано.

Мне, как большому кораблю,

Нужна надежная охрана.

   Ну и дальше там что-то про волны - я не помню. Но стихи просто замечательные. Как у настоящего гения. От Пушкина не отличишь. У нас в подъезде никто не мог отличить. Все читали и восхищались. Надо же так тонко подметить и про утро, и про рано. Просто шедевр! Вот тут-то мы и стали подозревать, что сосед наш - гений. И с ним своими подозрениями поделились. Он так обрадовался! Сказал, что тоже замечал у себя признаки гениальности, но сомневался. А теперь, когда его творчество народ признал, никаких сомнений уже быть не может. И стал писать поэму на актуальную тему развития в России малого и среднего бизнеса. Быстро написал. Начало было такое:

В процессе конкуренции

Достигли мы консенсуса,

На базисе кадастра

Получен был доход.

   Ну и дальше там что-то про налогооблагаемую базу - я не помню. Но весь подъезд был просто в восторге. А наш гений понес свою поэму в редакцию одного солидного журнала. Чтобы и других людей порадовать. Но вернулся оттуда мрачнее тучи, на себя не похож. Собачку приблудную у подъезда не только не погладил, а даже ногой отпихнул. И разговаривать ни с кем не стал, заперся в своей квартире и не открывает. Ну, тут уж мы смекнули, что надо ждать очередного шедевра. Стали у его квартиры по очереди дежурить. И не зря. Вскоре он приоткрыл дверь и просунул в щель исписанные листки. Мы прочитали:

Меня назвали графоманом,

Ну что же, бог им всем судья!

Теперь сижу перед стаканом.

Как бы не спиться мне, друзья!

   Ну и дальше там что-то про издательскую коррупцию - я не помню. Но написано опять гениально: слова такие все умные, одно к другому ловко подобрано, строчечки ровненькие - просто загляденье. В общем, гений - он и есть гений. И ведь сколько раз нам в долг давал, а его печатать не хотят! Несправедливо. Стали мы думать, как помочь гениальному соседу. И придумали. Сбросились всем подъездом и на эти деньги книгу его писаний издали под названием "Стихи гения", чтобы читателю сразу понятно стало, с кем дело имеет. И подарили автору на день рождения. Все 50 экземпляров, только себе по одному на память оставили. А он в ответ новое сочинение написал:

Всегда поддержит гения

Народонаселение.

Ведь наш народ - не идиот,

Его хороший стих проймет!

   И дальше там что-то про нерукотворный памятник - я не помню. В общем, отблагодарил. Но после этого вести себя стал совсем по-другому, чем раньше. Здоровается сквозь зубы, вышагивает важно, смотрит куда-то вдаль. И все время чем-нибудь недоволен. То ему птицы громко каркают, то шнурок не вовремя развязывается, то дворник плохо подъезд убирает. Теперь уже не только что в долг попросить, время узнать боимся - вдруг не понравится. В общем, испортился характер у человека. Но мы не в претензии. И соседом все равно гордимся. Ведь не в каждом подъезде гений живет, а у нас он есть - свой, близкий, доморощенный!

Богатые и бедные

  
   Некоторые наивно полагают, что быть богатым очень хорошо. Мол, живешь в свое удовольствие, и забот никаких. Ну не скажите! Ведь недаром фильм назвали "Богатые тоже плачут". Только там не все показано, не хватает российского колорита.
   А представьте себе нашего пацана, которого угораздило родиться в обеспеченной семье. Он с раннего детства вынужден подавлять свои желания. Когда другие дети беззаботно резвятся на свежем воздухе, его тащат брать урок английского языка у самого дорогого преподавателя, и он может только с завистью смотреть на играющих сверстников. Если ребенок богатых родителей хочет петь, его непременно заставят учиться рисовать. И наоборот. Потому что энергичные родители уже все за него решили: и чем заниматься в этой жизни, и с кем создавать семью, и как вообще быть счастливым. Так что он всю жизнь зависит от своего богатства и стонет под его бременем.
   Порой бывает, что человек разбогател самостоятельно. Ну, вы понимаете - вовремя подсуетился в 90-е годы, распродал оборудование с бывшего народного предприятия, сформировал начальный капитал, организовал собственное дело. Так вот, это еще хуже. Потому что сразу объявляется куча дальних родственников, друзей детства, бывших подруг и так далее. И всем им срочно нужны деньги. Кому на опохмелку, кому на операцию, кому на обучение... Все они подобострастно с ним разговаривают, но в душе считают богатого благодетеля просто удачливым жуликом. И он это чувствует.
   Выбирая спутницу жизни, богатый все время терзается сомнениями: кого она все-таки любит - его самого или его деньги? Эти сомнения не оставляют его и после женитьбы. Поэтому он ревнив и недоверчив, все время подозревает жену во лжи и измене, требует отчета о каждом шаге. Семейная жизнь превращается в сплошной скандал, и со временем жене находится замена. Но с каждым новым браком избранницы становятся все моложе, так что, сами понимаете, какая уж тут любовь? Им бы до денег дорваться.
   Дети обычно не чувствуют особой привязанности к богатому папе. Он для них практически чужой человек. Познакомиться поближе времени не было - оно уходило на приумножение богатства. Так что к старости богатый остается один, покинутый детьми и обобранный женами.
   То ли дело бедный! Всю жизнь он делает что хочет, чувства его искренни, поступки бескорыстны. Он не зависит от денег, поэтому всегда весел и беззаботен. За это его любят женщины, и он может быть абсолютно уверен, что деньги, которых у него нет, тут абсолютно не при чем. Любят его самого. Поэтому в жены он смело выбирает самую красивую и выносливую из своих возлюбленных. Она с радостью тащит по жизни груз семейных забот с сидящим на самом верху обаятельным мужем. А он все также доволен и независим.
   Правда, иногда он все-таки вынужден обращаться за помощью к богатому. Но это единственное, что омрачает жизнь бедного человека. А так он был бы совершенно счастлив.

Николай Минаев

Благими намерениями...

(Из записок натуралиста)

  
   Что должен сделать вчерашний студент биофака, чтобы... закрыть заповедник, о котором он так мечтал? И возможно ли это в принципе в Советском Союзе в 1981-82 годах?
   Я шёл к своей мечте не менее десяти лет и теперь сотрудник Арнасайского государственного заповедника. Ощущение истинного восторга не покидает меня - наконец-то зоолог-профессионал один на один с Её Величеством Природой. Это счастье продлится недолго, всего один год. Но этот год стоит, пожалуй, пяти по своей значимости и эмоциям, что пришлось испытать. И уж конечно, ни я, ни кто другой и подумать не могли о том, что моё появление здесь положит начало концу заповедника.
   "Навруз" в переводе с узбекского - "весна". Меньше всего такое название подходит к посёлку, где я живу: два-три десятка домов щитовой сборки, мрачные, серые и пыльные. Вокруг Голодная степь. Посёлок продолжает строиться, но каким-то странным способом: не видно строительных бригад, техники, материалов; да и людей-то почти нет, всего девять человек семи национальностей: кореец Шин, татарки Роза и Назира, башкир Фарид, украинцы Виктор и Тоня, осетин, казах. Из русских я один.
   "Населённый" пункт выглядит каким-то мёртвым, совсем не "весенним". И когда здесь объявятся обычные жители? Вроде бы большинство из них должны поднять на небывалую высоту добычу рыбы в озере Тузкан, что лежит всего в одном километре и является заповедным, просто "жемчужиной Узбекистана".
   Тузкан, как и единое с ним Айдаркуль - рукотворные моря, которым совсем немного лет. Это результат катастрофического сброса вод из Чардарьинского водохранилища в естественное понижение земной поверхности - Арнасайскую впадину.
   И зачем на границе заповедника строится посёлок? И почему множество рыбаков будут бороздить на моторных лодках заповедное озеро да стрелять птиц, что в массе гнездятся на островах и ради которых я здесь?..
   В течение года я так и не понял, что за люди населяли Навруз. Шин - какой-то начальник, Роза - типа секретарши, или любовницы; Назира напоминает сторожа, её Фарид вроде бы строитель, остальные смахивали и на бомжей, и на браконьеров, и на беглых каторжан. Витя и Тоня играли роль мужа и жены. И все пили, да ещё как!
   Магазин во главе с казахом Сергеем (известным на всю округу импотентом) и его женой имел место быть; а значит, была водка, макароны, соль и хлопковое масло; возможно, даже сахар.
   Моя персона стояла особняком в данном сообществе и занимала сразу половину дома, то есть пять комнат.
   Местность вокруг, да и само солёное озеро выглядели явно уныло. Глинистые, супесчаные участки, солончаки со специфической растительностью: колючками, солянками, полынью, "перекати-поле" и какими-то кустами совсем не радовали глаз. Жарко. Пыльно. И всё же зоологу, орнитологу можно было только мечтать о таком месте.
   Я здесь. Я почти первооткрыватель. Непривычные глазу странные птицы тиркушки, ходулочники, утки-пеганки, всевозможные зверьки, песчаный крокодил варан и другие обитатели здешних мест поражали моё воображение, и каждое утро гнали меня из столь оригинального посёлка поближе к братьям нашим меньшим.
   Бинокль, блокнот, ружьё, резиновая лодка. Всех увидеть, определить, посчитать, заколлекционировать. Здесь рождался и набирался мастерства таксидермист, знаток местной фауны. Здесь я получил почётное звучное прозвище: Николай Арнасайский; почти что Семёнов-Тян-Шанский.
   На тот момент я просто не нуждался в человеческом обществе и совсем не был одинок; я был изголодавшимся по работе зоологом. Наблюдая за собой со стороны, я замечал порой улыбку на своём лице в отсутствие смешного вокруг. Мне было комфортно, я забывал поесть, не видел бытовых трудностей и неудобств, не замечал десятки пройденных километров. Я был, наверное, счастлив. Я рос в своих собственных глазах и, как выяснилось, не только.
   Как самого дорогого гостя, меня всегда встречал у себя дома директор заповедника Кабылбеков Кудрат. Старик не скрывал своего уважения к моим знаниям и работоспособности, ко мне как к человеку. Частенько на всевозможных совещаниях и встречах с районным или областным руководством мне приходилось быть правой рукой, левой ногой и просто голосовыми связками аксакала.
   Приезжали корреспонденты из газеты "Правда Востока", телевидение областное. Пытались писать о красотах природы и людях, её якобы охраняющих и изучающих. Пытались снимать кино, и это было правильно. Хоть маленькая, но всё же слава шла за нами по пятам. Эх, если бы знать, чем всё это скоро закончится.
   А пока я продолжал удивляться и возмущаться многим сотням овец и ягнят каракульских, гулявшим по заповедным просторам. Я гонял их и ссорился с чабанами; я ловил браконьеров и отнимал ружья. А ещё я пытался обнаружить сотрудников заповедника: научных работников, лесников, егерей и прочих. Их почему-то не было рядом. И почему нас только трое: директор, я и шофёр (сын директора Озгымбай)? Ходили слухи, что чабаны местных отар и есть эти самые сотрудники. Да! А очень хотелось порядка, душа требовала заповедного режима. Ан нет!
   Вот и сегодня, двигаясь вдоль берега, я пытался провести учёт уток на пяти километрах маршрута. Вдруг влетает в залив моторная лодка, и с двух стволов кто-то успешно завершает подсчёт птиц. Смачно покрыв матом своего муженька за неудачные выстрелы, Тоня изготовилась к стрельбе, отдав рукоятку мотора Виктору. Дуплет - и две лысухи прекратили свой полёт, закачавшись на волне. Мотор сбросил обороты. По воздуху метались массы птиц. Негодованию моему не было предела.
   И скольких уродов носит матушка Земля. Мне "повезло": я рядом с ними.
   ... Статья "Жемчужина Узбекистана, или Незаповедный заповедник" долго лежала в редакции газеты "Правда Востока", а затем, после вмешательства высших сил из Москвы, была напечатана в "Сельской жизни". Ну, а мне, как и следовало ожидать, пришлось писать объяснительную на имя заместителя министра лесного хозяйства Узбекской ССР. Кто же любит выносить сор из избы?
   Интересная, неожиданная для меня, но типичная для времени деталь: у меня появился соавтор, какой-то Петров (мог быть Иванов или Сидоров), его участие в статье свелось к тому, что он значительно её сократил и добавил три грубых фактических ошибки, исказив смысл моих практических рекомендаций. Конечно же, обнаружить и познакомиться с ним не удалось. И это было начало конца.
   ...А на днях ко мне пожаловал сам директор. Его привёз сын Озгымбай, некоторое время проживавший в Москве и обучавшийся чуть ли не в мединституте. Кудрат-ака был на сей раз невесел, немного раздосадован. Он получил предупреждение из райкома партии, что его зоолог в очередной раз гонял отару овец в заповеднике, совершенно не учитывая, что половина животных принадлежит второму секретарю. Подобное больше повториться не должно.
   - Они напишут бумагу в Москву, что ты не соответствуешь занимаемой должности, и им поверят, - сообщил шеф.
   Работать в некотором смысле стало проще. Вот тебе и один в поле воин.
   Так и шла жизнь своим чередом. Скучно не было. И совсем не верилось, что в посёлок придёт жизнь. Да лучше бы и не приходила.
   После обеда почти все были пьяные. Уж лучше бы и не видеть. Частенько приходилось давать деньги взаймы, и через три дня непонятным образом деньги мне возвращали. Уважали. Могли взять книгу почитать. Неужели читали?! Приходили за советом по серьёзным вопросам. Получалось, что авторитет мой был велик; и чем дальше, тем больше.
   В пьяном угаре к Тоне приставали мужики постоянно и частенько довольно результативно; Витя не мешал - физически не мог. Наутро порой пытался "навести дома порядок": под глазом Тони появлялся синяк. Наказание - так себе, символическое.
   Временами было покруче: слышу два выстрела в ночи, выхожу. Стоит хохол качаясь и пытается перезарядить ружьё.
   - У, сука, опять мимо! - негодовал он.
   А Тоне повезло в очередной раз. Так может быть не всегда: в ишака-то он ведь попал; не надо было есть арбуз, лично взращённый украинцами.
   Возвращаясь из заповедника в середине дня, однажды я обнаружил на дороге в пыли Тоню. Из одежды на ней был только домашний халат. Каждый проходивший мимо носком ноги продвигал полы халата всё ближе к голове... Тоня спала. Достойная жизнь достойных обитателей дна.
   Нет сомнений в том, что есть другие люди, есть другая жизнь. Есть сомнения в том, что хороших людей больше; что положительного в натуре человека больше, чем негативного; что злых людей меньше, чем добрых, а щедрых больше, чем жадных; что добро победит, а справедливость восторжествует. Ну как тут не вспомнить известное выражение: "Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак". И не полна ли наша жизнь разочарований? И как тут не позавидовать тем, кто точно знает, что жизнь прекрасна, как и те люди, которые их окружают.
   А я был один. Всё чаще и чаще я стал обращать внимание не только на поведение птиц и зверей. Там меня удовлетворяло и радовало всё. С людьми было похуже. Всё больше пессимизма закрадывалось в мою душу. Нет-нет, да и взгрустнётся. Судя по всему, это стали замечать и другие. И вот к моему дому подъехал УАЗик Озгымбая. Лицо водителя светилось: он привёз мне дорогой подарок.
   В машине, смущаясь, сидела восточная женщина, чуть полноватая казашка привлекательной наружности. Полдня потратил дружище на уговоры молодой матери троих детей, чуть ли не месячную свою зарплату отдал; совершил невозможное. Мне крайне не хотелось разочаровывать Озгымбая, но пришлось. Мои объяснения насчёт отсутствия чувств были для него непонятны и неубедительны. Он долго просил и даже требовал, чтобы я посмотрел на жизнь проще, но я устоял.
   Интересно, пришлось ли отрабатывать этому хорошему человеку за меня... Не обратно же деньги брать!
   Ближе к осени погода явно стала ухудшаться, усилился ветер, волнение на озере. У меня давно зрело желание поближе познакомиться с одним семейством. К тому же в доме Фарида и Назиры имелся телевизор. Время от времени я стал заходить к ним. К моей радости, они всё же напоминали нормальных людей, реальную семью; даже ребёнок трёхлетний был. Это было крайне приятно.
   Но нет добра без худа. Довольно быстро я узнал о себе много нового: например, что являюсь любовником Назиры. Фарид стал выпивать больше, начал распускать руки. Назира получала и за меня, и по всякому другому поводу. Непривычно мне было ходить в такой роли, но оправдываться и вправлять мозги горе-мужу решил повременить. И почти опоздал. Семья рушилась на глазах.
   Фарид сделал попытку утопиться (к счастью, неудачную), за что побывал в нокауте с моей помощью и прослушал довольно грубую лекцию в моём исполнении. Вместе с начальником Шином мы решили, что лучше это семейство перевести на другой объект в город Пахтакор, что и было сделано срочно.
   Но с этих пор я "объявил войну" почти всем обитателям посёлка. Много услышали они от меня "хорошего", но продолжали уважать почему-то. А я с трудом сдерживал своё раздражение, контактируя с этими существами.
   ...Пришла осень. И вместе с ней в посёлке появился новый житель: молодой человек лет 16-18 непонятной национальности, долговязый и худосочный на вид; просто слабак. Парнишка старался почти не пользоваться своим языком. Видимо, больше думал. Выглядел он достаточно жалко, но имел богатое прошлое: хулиган из Ташкента чуть ли не целому микрорайону не давал жить спокойно.
   Пытались исправить мальчика в колонии - получалось плохо. Оставался последний шанс - трудовое перевоспитание на стройке. Только кто здесь видел стройку? Откуда в посёлке Навруз труд? Удивительно. Его-то нам явно не хватало. Что он делал, как жил, что ел, что думал - непонятно. Он был тихим и спокойным . А недостаток труда всё чаще толкал его поближе к сотруднику заповедника.
   Мы почти не разговаривали почему-то, но походы со мной, видимо, хоть немного скрашивали его жизнь, его одиночество. Что-то всё же интересовало его.
   Почти месяц прошёл незаметно. Перевоспитание успешно заканчивалось, и скоро он получит хорошую справку и отправится в Ташкент. И тут наша жизнь заметно оживилась. Утром пьяная компания обнаружила, что парнишка исчез, исчез и мотоцикл "Урал" красавца осетина. Похмелье прошло быстро.
   Позвонили в контору за пятнадцать километров, где и встретили вора два милиционера. Мотоцикл не доехал, заглох и был брошен на дороге. Справку мальчик не получил и был доставлен зачем-то обратно в посёлок. А мечта у бедолаги была, красивая мечта: доехать до Ташкента, продать мотоцикл и купить сестре подарок на свадьбу. Высшие силы были против. И вот теперь перевоспитанием хулигана должны были заняться осетин, Тоня и Витя, и даже... я. Всё предыдущее было неэффективно.
   Возвратившись с озера, я обнаружил у своих дверей целую компанию, которая и поведала мне о том, чем жил посёлок с утра и до обеда. Выглядел парнишка ужасно: чуть ли не страх смерти читался в его глазах. "Воспитатели" не смогли придумать достойного наказания и ждали меня. Они зачем-то пытались постричь его наголо, но бросили работу на полпути - вшей испугались.
   Они надеялись, что я разрешу им посадить его на цепь, что тянулась от собачьей конуры, дня на три без еды и воды. Три дня недостаточно, чтобы умереть; пусть подумает о своём поведении. Но не поддержал я их намерений. И обещал им нары после их фокусов. Я начал нервничать. Концерт мне не нравился. И тут произошло событие, которое врезалось в мою память на всю жизнь.
   Осетин достал нож. Воспитанник побледнел. Я потерял дар речи, замолчал и тупо смотрел.
   -Раньше отрубали руки ворам, - поведал новоиспечённый судья.
   И откуда это он знал?!
   На его взгляд, достаточно будет только уха; мотоцикл-то ведь на месте. Дар речи вернулся ко мне. Главное, что можно было понять из моих смачных выражений, что тюрьма ему обеспечена на все сто процентов. Осетин пару раз подмигнул мне и, усыпив мою бдительность, быстро сделал небольшой разрез поперёк уха. Я заорал на него диким голосом, но было поздно. Вторым движением лезвия ухо было превращено в два: верхнее и нижнее. Бедолага резко отстранился от живодёра, прижав ладонью ухо. Крови было много. Получив ощутимый пинок и споткнувшись, наш воспитанник поковылял прочь, в сторону той самой конторы. Больше мы его не видели.
   ... Нахождение здесь становилось невыносимым. Незаповедный заповедник с рыбаками и охотниками-браконьерами, отсутствие реальных коллег, неурядицы в семье, бытовые трудности и многое другое всё больше и больше угнетали меня. Правда, нечастая охота в соседнем охотничьем хозяйстве, приезд брата, сестры, мамы; редкие встречи с друзьями, поездки в Самарканд и Ташкент как-то ещё спасали меня от хандры и уныния.
   Однажды, пытаясь купить билет на автобус до Самарканда, пришлось возмутиться беспорядком и беззакониями, творящимися вокруг.
   - Езжай своя Россия, - услышал в ответ.
   Выступая с докладом о своей исследовательской деятельности среди коллег, учёных-биологов, я уже не мог не затронуть вопрос заповедности и порядка. Специалисты с трудом верили в то, о чём я им поведал. И это у нас! В Советском Союзе! Возмущению не было предела. Решили всем миром писать письмо в Совмин республики. Такого быть не должно.
   Вспомнили и про мою статью в газету. Не знали учёные, что этот самый Совмин своим "мудрейшим" постановлением решил открыть на одной и той же территории две взаимоисключающие организации: Арнасайский государственный заповедник и Джизакский рыбокомбинат. Ну как тут не вспомнить об одном из богатств Узбекистана - баранах?!
   Дни заповедника были сочтены. Навруз, Тузкан, рыба, рыбокомбинат - составные продовольственной программы партии. Это - святое.
   Ну и миссия выпала на мою долю! Ура Николаю Арнасайскому - могильщику Арнасайского заповедника! И не единственный ли я человек в мире, благодаря которому была закрыта столь необходимая всем нам организация? Маскировали данное безобразие объединением с одноимённым лесхозом. У меня появился шанс попасть в Книгу рекордов Гиннеса. Я потерял работу, покинул на некоторое время Узбекистан, чтобы снова вернуться, но уже не в Голодную степь, а в прекрасные Кызылкумы.
   Как ты там, моя жемчужина?..
  

Александр Неуймин

Фата-Моргана

  

Все, что окружает нас в этом мире, - иллюзия...

   Родился я в 1989 году в Неваде и до четырнадцати лет благополучно проживал в маленьком городке близ столицы нашего штата Карсон-Сити.
   Родителям моим принадлежала небольшая автозаправочная станция, доставшаяся папаше в наследство от его беспутного дяди. Отец целыми днями торчал в магазинчике или мастерской, если случались заказы на починку какой-нибудь древней развалюхи, непонятным образом добравшейся до нас и здесь отдавшей Богу свою механическую душу. Матушка же ведала небольшим мотелем на шесть комнат - довольно популярное место среди влюбленных парочек с томными взглядами и коммивояжеров с пыльными чемоданами. Эти сумки и свертки стали нашими постоянными спутниками спустя несколько лет. А пока жизнь моя была похожа на кисель - вязкий и мутный.
   Весь мой детский мир вращался вокруг нашего семейного бизнеса да школьного автобуса, желтым кошмаром врывавшегося в предрассветные сумерки каждую неделю, с понедельника по пятницу. Школа - мой ужас, моя боль, мой страх...
   Все началось с того момента, когда мы прошли обязательный тест на определение умственного развития. После этой процедуры ко мне намертво прикипело прозвище "Семьдесят первый". Всего один балл отделял меня от отправки в школу для дефективных. Этого не случилось, но мое личное дело на всю жизнь украсила литера "С" - "неспособный". Надо ли говорить, что все случившееся не осталось без внимания моих одноклассников. На долгие шесть лет я превратился в полное ничтожество, проводящее большую часть времени за горой гимнастических матов школьного спортзала в безуспешной попытке спрятаться от своих одноклассников, спрятаться от самого себя.
   Родители меня всячески старались поддержать, отец уверял, что для работы в нашем бизнесе моих мозгов более чем достаточно - с яйцеголовыми учеными мне общаться не придется. Как же он ошибался...
   В июне 2003 года впервые за много лет отец собрался в отпуск. Возможно, наша жизнь и дальше протекала бы в привычном русле, но у папы была страсть всей его жизни. До дрожи в коленях он обожал телевизионные викторины. Заветной мечтой моего предка стали миллион долларов и фото на обложке журнала "Таймс". И если в прямом эфире звучал вопрос, отец, забросив все остальные дела, бросался к телефону в тщетной попытке проявить свои знания. Иногда ему это удавалось, чаще милый голос просил подождать или попробовать дозвониться в другой раз. Деньги лились рекой. Жаль только, что течение этого потока было направлено в противоположную от нашей семьи сторону. Если сложить вместе все счета телефонной компании, оплаченные нами, миллиона, конечно, не выйдет, но сумма все равно приличная. И все же однажды папе повезло. Нет, денег он не выиграл, ему досталась туристическая путевка. Десять дней отдыха в тропическом раю. К отъезду родителя готовилась вся семья. Мама несколько раз перекладывала чемодан, проверяя на месте ли носки и гавайские рубашки. Папа ходил важный и ежедневно за ужином считал своим долгом напомнить, что я остаюсь за старшего мужчину. А мне было обидно. Через несколько дней мой день рождения, и я первый раз в жизни буду встречать его без отца.
   Отец отправился в путешествие 18 июня, а через два дня, в день моего четырнадцатилетия, раздался телефонный звонок и суровый мужской голос сообщил, что яхта, на которой отец отправился на дайвинг, попала в шторм и не вернулась в порт. Отца искали десять дней...
   Примерно месяц мама ходила сама не своя, а в конце июля сообщила мне, что продала наш мотель вместе с заправочной станцией, магазином и мастерской, и теперь нам придется срочно уехать. Мы стали похожи на тех коммивояжеров, что останавливались у нас на ночь. Сумки, чемоданы, свертки, потухшие глаза. На несколько лет моя жизнь всячески пыталась уподобиться калейдоскопу - маленькие городки сменяли мегаполисы, придорожные гостиницы уступали место отелям средней руки. Школы перестали быть кошмаром - я даже не старался запоминать имена учителей. Ни в одном городе мы не задерживались больше чем на пару месяцев. Врагов у меня не было, я просто не успевал их себе нажить. Мы метались по всей стране, но никогда даже близко не приближались к побережью.
   С каждым годом мама все больше отдалялась от меня и всего остального мира. Часами она могла сидеть неподвижно перед фотографией отца, затем резко вскакивала и начинала метаться по комнате. Нет, она не кричала, не впадала в истерики, но от этого мне становилось лишь страшнее. Нередко я думал о том, что живу словно в старом немом кино: быстрая сменно кадров, черно-белая реальность да уснувший тапер, забывший о своих обязанностях озвучить весь этот мелькающий бред.
   Поздним вечером 25 декабря 2007 года мамы не стало.
   Говорили, что водитель грузовика слишком спешил к рождественскому столу, не знаю. Мне кажется, мама намеренно шагнула под колеса. Она так и не научилась жить без отца. Я не хочу вспоминать о том дне, когда остался совсем один...
  
   ***
   Как ни странно, мне все же удалось окончить школу. Денег, полученных по страховке, при достаточно бережном отношении могло хватить на несколько лет, а я был очень экономным. В связи с тем, что мы словно полоумные скакали из города в город, во время учебы мне пришлось выбрать профессиональный профиль. Весь смысл таких занятий сводился к тому, что большую часть времени мы проводили в школьных мастерских, количество же академических часов при такой системе сокращалось до минимума. Все же, сдав необходимые зачеты по шестнадцати курсам, я стал счастливым обладателем диплома об окончании средней школы. Понятно, что при такой подготовке знаний, полученных мной, совершенно не хватало для поступления в колледж. Впрочем, я и не стремился учиться. Мне хотелось побывать в тех местах, где отец провел последние дни своей жизни. Я отправился на юго-восток штата Виржиния...
   Именно там, в Виржинии-Бич, среди лавок с мороженым и китайской едой, я наткнулся на лоток характерной защитной раскраски, украшенный  надписью "US Army".
   Ко мне подошел офицер в форме ВМС США и молча сунул в руки листовку:
   "Люди начинают понимать, что свобода никогда не бывает бесплатной. Они привыкли к тому, что свобода - это их неотъемлемое и естественное право. И, к сожалению, только события, подобные тем, что поразили Америку, заставляют народ задуматься над тем, какова все-таки цена свободы!".
   Чуть ниже красовалась размашистая подпись - майор Марк Эпли.
   Я непонимающе уставился на офицера, возомнившего себя промоутером.
   - О чем здесь речь, сэр?
   - Террористы, сынок, они угроза, с которой должен бороться любой гражданин. Надеюсь, ты гражданин?
   - Конечно, сэр!
   - Замечательно, - офицер приблизился ко мне практически вплотную. - Кто твои родители?
   - Я сирота, сэр.
   - Сынок, поверь мне, ты не случайно появился здесь. Служба в армии словно создана для таких, как ты.
   Он принялся совать мне в руки красочные буклеты, описывающие прелести армейской жизни...
   Если вы меня спросите, почему в тот день я поставил свою подпись под заявлением о желании вступить в ряды Вооруженных сил США, я не смогу ответить. Наверное, офицер оказался опытным психологом - ведь это его работа тащить в армию таких оболтусов, как я, а может, он был очень похож на моего отца. Не знаю, точнее, не могу сказать определенно, а врать мне не хочется.
   Итак, я стал рядовым армии Соединенных Штатов. И самое смешное, мне понравилось служить. Кстати, до океана я все же добрался...
  
   ***
   Научная станция "Ингрид" уже несколько лет занималась выращиванием и обучением дельфинов для охраны военно-морской базы Китсап-Вангор, расположенной недалеко от Сиэтла. Станция была именно научная, назвать ее военной у меня язык не поворачивается. Несколько белых корпусов исследовательских лабораторий уютно разместились вдоль побережья небольшой бухты, огороженной от океана невысокой дамбой. Поистине райский уголок...
   Взяв ведро с рыбой, я направился к бассейну.
   - Майкл! - сержант высунулся из дверей казармы. - Подойди сюда.
   - Слушаю, сэр, - я вытянулся по стойке "смирно".
   - Сегодня должен приехать новый яйцеголовый, проследи за тем, чтобы был подготовлен карантинный бокс.
   - Сэр, разрешите спросить?
   - Я слушаю, рядовой, - сержант задумчиво смотрел поверх моей головы, выпуская ароматные клубы сигарного дыма.
   - Сэр, кого мы ждем?
   Сержант удивленно посмотрел на меня:
   - Какая тебе разница?
   - Просто интересно, сэр.
   - В общем-то, это не мое дело, но я слышал, как начальник лаборатории распинался, мол, эти русские уже и досюда добрались.
   - Сэр, так новый яйцеголовый русский?
   - Вроде того, - сержант смачно выругался. - Твою мать! То мы с ними воюем, то они лучшие друзья. Черт бы побрал этих политиков.
   - Еще вопрос, сэр. Для кого готовим бокс?
   Сержант снизошел до комментария:
   - Представляешь, этот русский медведь решил явиться к нам со своим собственным дельфином! - сержант расхохотался и запустил окурком в мусорный контейнер.
   Я молча побрел выполнять приказ...
   "Вот ведь дела - собственный дельфин. Этот русский и впрямь полный придурок".
   Накормив рыбой нашу "Великолепную шестерку", я, вооружившись шваброй, приступил к уборке огромной ванны, гордо именуемой карантинным боксом.
   Спустя сорок минут, глядя на почти наполненную водой емкость, я заметил стоящего рядом с центральным бассейном человека.
   Заинтересованный, я подошел поближе.
   Незнакомец неожиданно вскинул вверх руку и резко свистнул. Все шесть наших дельфинов, словно по команде, выпрыгнули из воды. Я восторженно зааплодировал. Мужчина обернулся и, улыбаясь во весь рот, поманил меня рукой:
   - Привет, кто такой? Служишь здесь?
   - Рядовой Майкл Стелпер, сэр.
   - Значится Степлер, - мужчина с интересом оглядел меня с ног до головы. - Наслышан, наслышан. Намучаешься ты с такой фамилией.
   - Прошу прощения, сэр. Не понял.
   - Да ладно, чего там. Шутка-юмора это.
   - Понятно, сэр, - я растерянно огляделся, не зная, стоит ли продолжать разговор или уже пора звать охрану.
   Мой собеседник, казалось, несколько сконфузился, но затем, снова улыбнувшись, протянул мне руку:
   - Давай знакомиться, что ли? Игорь Сергеев, доктор наук, с сегодняшнего дня твой непосредственный начальник.
   - Док...
   - Да, кстати, я тебя очень прошу не называть меня доком. Понимаешь, у нас так принято обращаться только к врачам, а из меня врач - как из свиньи физик-ядерщик.
   - Где это у вас, сэр?
   - Есть такая страна, рядовой, Россия...
   Так, широко улыбаясь, в мою жизнь ворвался Игорь.
  
   ***
   Порез, заработанный мной сегодня утром, слегка побаливал. Глупо все это: перетягивал ограждение возле дамбы и случайно зацепился за "колючку", словно нарочно брошенную здесь же. Ладно, все это мелочи жизни, как говорит Игорь.
   - Сэр, разрешите вопрос?
   - Валяй, - Игорь, вальяжно развалившись в шезлонге, потягивал коктейль.
   - Что у него с головой?
   Игорь приподнялся и посмотрел на дельфина. Борька, вот уже полчаса нарезающий в бассейне бесконечные круги, остановился и, высунувшись из воды, поприветствовал хозяина радостным стрекотом.
   - А что не так?
   - Наросты, сэр.
   - Ах, это, - Игорь вытащил из ведра сардину и бросил в воду. - У него в голове электроники на десяток-другой тысяч долларов. Все не поместилось, вот и пришлось "раздвинуть границы".
   - Сэр, так вы занимаетесь не только дрессировкой?
   - Смешной ты, дрессура не дает полной гарантии, что в случае необходимости он выполнит любой приказ. А тебе известно, как командование относится к невыполнению приказа?
   - Известно, сэр.
   - Вот и приходится немного перестраховываться...
   Игорь, наконец, выбрался из пляжного кресла и подошел ко мне:
   - Ну-ка, покажи руку. Что случилось?
   - Порез, сэр. Ничего серьезного.
   Игорь размотал грязную повязку и внимательно осмотрел рану:
   - Знаешь что, давай-ка пойдем в медкорпус и хорошенько промоем, а то подхватишь какую-нибудь заразу...
   Спустя полчаса мы сидели на веранде главного корпуса.
   - Когда закончилась перестройка, в Севастополе все накрылось "медным тазом". Финансирование прекратилось, и весь наш центр разогнали. Животных ушлое руководство продало в дельфинарий. Мне пришлось несколько лет зарабатывать на жизнь, торгуя на местном рынке фруктами. Такие дела, - Игорь закурил. - Днем я продавал хурму, а вечерами писал письма всем своим старым знакомым по научной работе. Писал, надеялся и вот я здесь.
   - А Борька? - сержант кивнул в сторону карантинного блока.
   - Борька был моим единственным условием переезда. ВМС умудрилось выкупить его у дельфинария.
   - И что, - не унимался сержант, - никому даже в голову не пришло проверить, что у него в голове?
   - Ну, во-первых, мало кто знал, чего мы туда напихали, а потом, не до того всем было, каждый стремился заработать - ракетами торговали, а тут какой-то дельфин.
   Игорь докурил и осмотрелся по сторонам, выискивая, куда бросить сигарету. Не найдя, со вздохом засунул окурок в полупустую пачку:
   - У меня тут предложение есть, к вам двоим, - Игорь замялся, словно подбирая слова. - В общем так, я вроде как месяц отработал, у нас было принято с первой зарплаты проставляться.
   - Что делать? - не понял сержант.
   - Да я не знаю, как правильно сказать. Короче, я приглашаю вас на пикник. Возражения имеются?
   Я вопросительно глянул на сержанта:
   - Сэр?
   Сержант не возражал...
  
   ***
   Я очень старался не сбиться с ритма. Получалось у меня, скажем прямо, неважно. Зажатая между ног пластиковая канистра ежеминутно норовила выскочить. Игорь, стоя по колено в воде, размахивая пустым стаканом, громогласно распевал:
  
   Многие лета тем, кто поет во сне.
   Все части света могут лежать на дне.
   Все континенты могут гореть в огне,
   Только все это не по мне.
  
   Но, парус порвали, парус!
   Каюсь, каюсь, каюсь...
  
   Я не понимал ни слова, но песня просто завораживала. Я улыбался - мне было очень хорошо. Лишь изредка я боязливо косился на сержанта, но с этой стороны опасности не предвиделась. Развалившись прямо на песке, сержант спал в обнимку с полупустой бутылкой "Джони Уокера".
   Игорь наконец-то выбрался на берег:
   - А сержант-то у вас слабак оказался.
   - Он ночью дежурил на пирсе, не выспался, - я отложил в сторону канистру.
   Игорь склонился над сержантом и аккуратно освободил бутылку из пьяных объятий. Плеснул себе виски.
   - Будешь?
   - Нет, спасибо, я вообще очень редко пью.
   - Чего так? - Игорь резко, одним махом, справился с содержимым стакана. - Болеешь?
   - Вроде нет, - я удивленно пожал плечами. - Дельфины, сэр. Они не любят, когда к ним приходят после выпивки.
   - Это правильно, - Игорь отбросил в сторону пустой стакан. - Знаешь, мне нравится, как ты относишься к нашим подопечным. Скажи, ты их жалеешь?
   Я ненадолго задумался. В принципе, чего их жалеть? Нет, я, конечно, знаю, что дельфины никакие не рыбы, а наши младшие братья, почему-то решившие покинуть землю и вернуться обратно в океан. Знаю, что они очень смышленые, трюки разные умеют выполнять, обучаются неплохо. Можно, конечно, пожалеть наших подопечных за то, что они живут в неволе, но "Ингрид" тренируют только дельфинов второго поколения, то есть тех, которые родились и выросли точно в таких же бассейнах. Здесь их дом, так что жалость тут не причем. Поэтому мне оставалось лишь вновь пожать плечами:
   - Наверное, нет. Им тут хорошо. Кормежка, игры, дельфиний рай, короче.
   Игорь долго смотрел на звезды, а затем неожиданно резко спросил:
   - А ты задумывался, что становится с ними после того, как обучение закончено?
   - Да ничего с ними не происходит. Отправляются на военную базу, а там та же кормежка, тренировки...
   - Иногда наши подопечные гибнут. - Игорь внимательно следил за моей реакцией.
   - Сэр, я не знаю, что ответить, сержант говорит, что у нас на службе дельфины погибают значительно реже, чем в природе...
   - Сержант мудрый человек, - перебил меня Игорь. - Он знает, кому и что говорить. Впрочем, он не так далек от истины.
   Игорь покрутил в руках бутылку, раздумывая, выпить или нет, но, отставив ее в сторону, продолжил:
   - А ты задумывался, почему все работы по использованию дельфинов и морских львов постоянно заходят в тупик.
   - Нет, сэр, - по большому счету мне было не особенно интересно, но, похоже, моему другу необходимо выговориться, так что я готов потерпеть.
   - Знаешь, как-то произошел один любопытный случай, заставивший нас задуматься о том, что к проблеме мы подходим совсем не с той стороны, с которой следовало бы.
   Игорь поднялся на ноги и немного прошелся по пляжу, затем вновь уселся напротив догорающего костра.
   - В конце шестидесятых под Херсонесом, есть в Украине такой город, была оборудована секретная база, где и проводились опыты с дельфинами. Поначалу какой-то умник предложил использовать их в качестве камикадзе.
   - Как это - камикадзе? - я был шокирован такой новостью.
   Игорь, грустно улыбнувшись, продолжил:
   - А чему ты удивляешься? В советскую эпоху отношение к человеку как к расходному материалу было общим местом, а к дельфинам - тем более... Но эту программу пришлось быстро свернуть: после первого же испытания "в условиях, близких к боевым", то есть после первой же гибели дельфина, его сородичи в буквальном смысле послали своих инструкторов ко всем чертям и отказались исполнять их приказы. Даже за рыбу.
   - Молодцы!
   Я искренне порадовался за дельфинов, это надо такое удумать - дельфин-смертник.
   Игорь все же сделал из бутылки большой глоток.
   - Впрочем, если самоубийц из наших друзей сделать не удалось, стражами они стали отменными.
   - Еще из них получаются хорошие разведчики, - поддакнул я. - Помните ту программу по обнаружению вражеских субмарин?
   - Помню, конечно, - ответил Игорь, продолжая все так же печально улыбаться. - Ты прав, разведчиками они оказались "будь здоров". Теперь решено возобновить программу подготовки диверсантов, правда, несколько в ином ключе.
   - Придумали, как сделать так, чтобы животные оставались в живых?
   - Да нет, - Игорь задумчиво поглядел на мерцающий в лунном свете океан. - Кажется, нашли способ убедить братьев наших меньших с радостью выполнять любой приказ...
   В этот момент в районе дамбы прогремел взрыв.
  
   ***
   - Да кто ты такой, твою мать, - Игорь со всей силы пнул катающегося по земле налетчика.
   Пленный молчал, не иначе решил, что пришло время геройствовать. Я мысленно посмеялся над его потугами. Какой смысл? Возможно, этому горе террористу и удалось бы отмолчаться, участвуй в допросе только Игорь, но рядом стоял злой, как черт, сержант. Нет, ну согласитесь, кому понравиться проснуться оттого, что через тебя перепрыгивают два твоих недавних собутыльника, и уносятся в ночь один с криками "Тревога", а второй с малопонятными, но очень эмоциональными матюгами.
   Сержант склонился над лежащим на земле человеком и, чуть приподняв его с земли, крепко встряхнул.
   - Какая организация?
   Вопрос был подкреплен не сильным, но довольно болезненным ударом в челюсть.
   Налетчик жалобно заскулил:
   - Общество "Океан - без человека", не бейте! Прошу.
   - Тебя здесь никто бить не собирается. Я тебя сейчас пристрелю за попытку оказать сопротивление, а труп выброшу в море.
   - Правильно, - подтвердил Игорь. - Раз и концы в воду.
   - Не надо! - Пленник обвел нас обезумевшим от страха взглядом. - Я все расскажу. Это мое первое задание. Проверка. Мы хотим освободить дельфинов. Мне приказали заложить два заряда...
   Мне показалось, что сержант сейчас вытрясет из террориста душу.
   - Где второй заряд? Отвечай, дерьмо.
   - С левой стороны дамбы. Взрыв через пару минут. Мы очень боялись повредить дельфинам, поэтому первый заряд слабый.
   Я с ужасом посмотрел в указанном направлении.
   - Так там же...
   - Бегом, - сержант еще раз ударил пленного и тот затих, потеряв сознание.
   Я очень хорошо понимал, о чем сейчас думает сержант. С левой стороны дамбы располагалась подстанция, обеспечивающая электроэнергией осветительную вышку над главным бассейном и запас баллонов со сжатым воздухом. Если произойдет взрыв... Нет, об этом не хотелось думать.
   Остановившись возле подстанции, сержант скомандовал:
   - Ищи с правой стороны, я посмотрю возле входа и на крыше. И поторопись, время...
   Ко мне подбежал запыхавшийся Игорь - кабинетная работа не способствовала поддержанию хорошей спортивной формы.
   - Как оно?
   - Да никак.
   Над козырьком крыши показалась голова сержанта:
   - У меня чисто.
   Я остановился напротив мусорного контейнера.
   - По закону всемирного свинства заряд здесь, - Игорь приблизился ко мне. - Давай открывать, только осторожно.
   Дрожащими руками приподняв крышку, я заглянул внутрь.
   Небольшой сверток притаился среди обрывков шланга, старой ветоши и пустых банок из-под "Коки". На передней панели, намертво привязанный скотчем, располагался дисплей, освещающий контейнер изнутри кровавым сиянием.
   - Десять секунд до взрыва, - прошептал Игорь. - Все на землю.
   Я тупо смотрел на сменяющие друг друга цифры. Вот отец уезжает в свой первый и последний круиз, вот мама, закрыв глаза, шагает под колеса грузовика, наша "Великолепная шестерка" встречает меня радостным пощелкиванием, Игорь бинтует мою порезанную руку, сержант грязно ругается, но вместе со мной чистит бассейн - чтоб блестел, как у кота...
   Я схватил сверток и побежал, унося смерть от своих друзей, от места, ставшего мне домом...
  
   ***
   - Майкл, - голос Игоря, казалось, прорывался ко мне сквозь плотные слои ваты. - Майкл, ты слышишь меня?
   Язык, царапал небо, но не хотел повиноваться.
   - Майкл, постарайся открыть глаза.
   Я попытался, но нестерпимый свет, бьющий в лицо, заставил меня вновь зажмуриться.
   - Молодец, Майкл. Теперь слушай меня внимательно. Все хорошо, та нас всех спас: и людей, и дельфинов - всех.
   - Что со мной, сэр, - сил, затраченных на то, чтобы произнести эту нехитрую фразу, наверное, могло хватить на перенос бруклинского моста.
   - Майкл, ты очень сильно пострадал, - Игорь помолчал некоторое время. - В наших условиях я не смогу тебе помочь. Майкл, послушай, я могу перенести твой разум в Борьку, но - это дорога в один конец. Короче, решать тебе...
   - Док, - я впервые назвал Игоря этим прозвищем, мне больно, очень больно. Пожалуйста, док, я хочу жить...
  
   ***
   О событиях той ночи никто, кроме меня, Игоря и сержанта, ничего не знает. Мы так решили. Сержант поначалу бросился доложиться начальству. Но Игорь сказал, что я заслуживаю спокойную жизнь. Сержант спорить не стал: как ни крути, а я им жизнь спас. Так что теперь мы, можно считать, в расчете.
   Примерно через неделю после переноса моей личности в мозг Борьки, Игорь провел целую кучу тестов. Результат ошеломил всех. Может, сказались прошлые попытки Игоря превратить Борьку в супердельфина, может еще что, не знаю. В ходе тестов выяснилась одна интересная особенность: я начал мыслить по-русски. Так, что читающие мои записки, надеюсь, простят меня за некоторую витиеватость речи.
   Жалко, но общаться я пока могу только с Игорем, ведь декодер существует только в двух экземплярах - один вживлен мне, второй моему создателю. Правда Игорь говорит, что в скором времени соберет еще один для сержанта.
   Недавно Игорь предложил мне написать о своей жизни. Задумка эта показалась мне довольно забавной, еще бы, я - первый на планете дельфин-писатель. Тем более Игорь согласился исполнять обязанности моего личного секретаря.
   Кстати, меня оставили на "Ингрид" в качестве тренера, Игорь как-то убедил руководство, что в случае, если в группе новичков будет обученный дельфин, тренировать подопечных станет намного проще.
   Как ни странно, начальство не возражало, так что воевать с людьми мне не придется...
   Наверное.
  
   Гриф "Top secret"
   ( из доклада командующему ВМС США)
   Согласно ранее утвержденному плану, объекту 71\1 (кодовое имя "Борька") была имплантирована матрица личности N5 "рядовой Майкл Стелпер", вариация воспоминаний "несчастное детство - ученый друг - террористы". Процесс приживления сознания прошел удовлетворительно. Последующие тесты показали великолепные результаты - наблюдается резкий скачек индекса 28, и как следствие, повышение чувства долга и ответственности.
   В виду всего вышесказанного, считаю целесообразным продолжение исследований в рамках проекта "Фата-Моргана"...
   Матрица личности N5 рекомендуется к массовому применению.
  

Начальник исследовательского центра "Ингрид" Игорь Сергеев.

  
  
  

Александра Полторацкая

Лилия  

      Лилия не удавалась. Определенно, нет. Чего-то не хватало. Может, белил? Или подчернить фон?
      Леся отодвинула бумагу и потянулась. Видно, сегодня не ее день. Поставить музычку, что ли? Да, точно, и еще чашку чая. Отдохнуть от работы. В конце концов, может она себя вознаградить за то, что до срока осталось две недели, а почти весь заказ уже сделан? Конечно, может!
      Одна лилия вредничает. Ну ничего, Леся ее сделает, дай только чаю напиться. Холодного, с лимоном. Как раз по такой жаре.
      Леся спустилась на первый этаж в кухню. Поставила кружку на стол... Кружка красная, скатерть желтая. Ну конечно! Лилия ведь огненно-красная, а стены светлого дерева, вот свет от них и отражается белесовато-желтый, и падает на красную лилию, а лилия, в свою очередь... Точно!
      Леся пропрыгала к себе обратно. Открыла дверь и...
      Лилии не было. Равно как и банки с водой, и красок. А от бумаги остался белый треугольничек. Чушь какая. Леся протерла глаза. Банка с цветком появилась на месте. Фух, ну и глюки пошли. Сказать, что ль, сестре-психиатру, пусть устроит по блату. Или это от жары?
      Стоп! Лилия опять исчезла. Но Леся успела заметить, как она исчезла. Как будто ее кто-то заслонил и выставил перед собой зеркало. Вот клеенка отражается, и карандаш. Леся подошла поближе. Точно, сама она тоже отражается, лилия видна, а нижняя половина банки приняла рисунок клеенки. Ну совсем как камбала на шахматной доске. А кривое зеркало-то и грязное, все в щербинках. Отражение - как в нечищеном самоваре. Маленьком таком, ростом с букет. "Зеркало" чихнуло.
      - Ой, мама! Шевелится! - Леся отскочила подальше.
      Камбалоподобное нечто закашлялось. Где-то тут стояла тяжелая ваза...
      По "нечто" побежала зеркальная волна, подобно воде спадая вниз, а на смену явилась зеленая кожа. Пупырчатая, с красными жилками сосудиков.
      Леся вспомнила книжку про динозавров из детства, с картинками. Больше всего ей нравились цератопсы, такие смешные, упитанные, с толстенькими ножками, с костяными чепчиками на голове. Ужасно милые.
      Как этот, на столе. Небольшой такой динозаврик, ростом с букет. И с донельзя смущенной мордочкой.
      - Привет! Тебя как зовут? - Леся решила пообщаться с такой прелестью, когда еще повезет.
      - Привет. Меня зовут Снупик, - стеснительно прошептал динозаврик. Ах ты ж, Господи, вот душечка-то! Имя ему подходило.
     -- А меня Леся. Хочешь чаю?
     -- Да, спасибо.
      Леся подхватила это чудо на руки и пошла вниз. Налила чаю, поставила печенье. Снупик устроился прямо на столе. Леся смотрела, как динозаврик, стесняясь, пил из блюдца чай, и таяла. Как бы ей хотелось иметь такую игрушку!
      Игрушку? Подожди, но ведь этот тоже откуда-то явился. Чья же он игрушка? И дорогая, судя по всему. Динозаврик был тепленьким и дышащим, даже кушающим, но это ничего не доказывало. Это раньше металлический псевдоразумный робот-собака вызывал одну мысль: "Зажрались". А теперь у каждого ребенка свой питомец с электронными мозгами. Еще бы, не пачкают, не лезут, когда не надо, и престижные к тому же - чем навороченнее, тем круче. Недавно поселился на соседнем участке большой начальник с семьей, может, это их?
     -- Снупик, а ты чей будешь?
      Снупик поперхнулся. Пришлось хлопать по спинке, давать новое печенье, вытирать скатерть. Что-то она не слышала, что игрушки могут так реалистично кашлять. Вот тебе и не пачкает. Прогресс идет, ничего не скажешь. Ну ладно:
      - Снупик, а ты откуда взялся? - тряпка предусмотрительно постелена. Но динозавр кашлять не стал.
      - Я игрушка Сережи.
   Сыночка соседского звали Сережей. Все правильно. А жаль. Был бы ничейный, взяла бы к себе.
      - Возьмите меня к себе, - Снупик жалостливо шмыгнул носом.
     -- Это почему? - он что, мысли читает?
     -- Я убежал от Сережи. Он меня не любит.
      Ха-ха, восстание роботов, эпизод первый. Ничего удивительного, чем развитее электроника, тем живее она себя ведет. "Нечеткая логика", "шестое чувство", видите ли.
     -- Снупик, не всегда любимые люди ведут себя так, как мы хотим...
     -- Нет! Он меня не любит. Он меня не кормит, не поит, и вообще...
      А вот тут Снупик прав, Сережа не прав. Действительно, кормить хотя бы надо. Если уж заложили такую опцию.
     -- Ну хорошо, я поговорю с ним. Пока можешь побыть у меня.
     -- Ура-а-кхе!
   Ну вот, опять чаем поперхнулся, от радости. Вот смешной-то...
     
      Чай допили, печенье доели, и пошли на прогулку. Недалеко, по огороду. Леся надеялась, что сосед выйдет заодно, можно будет поговорить. Но никто не выходил, а динозаврик уже добежал до клумбы. Потопчет же!
      Нет, остановился. Понюхал цветы, переступил лапами, подкинув хвостиком. Так бы и рассюсюкалась, честное слово!
     -- Это тот же цветок, что и в комнате? - динозавр задрал мордочку.
     -- Да, лилия называется.
     -- Лилия... - произнес медленно, словно на вкус пробовал. - Красивый цветок.
     -- У нас есть и другие цветы, не хочешь посмотреть?
     -- Хочу!
      Так они и гуляли, наслаждаясь цветами. Наверное, соседи уехали. Ну ничего, поживет день-два Снупик у нее, не страшно. Хорошо, что родители на курорте, вопросов лишних нет...
     
      Леся проснулась непонятно от чего. Может, от солнышка? Или от хорошего настроения.
      Пора делать гимнастику и заканчивать лилию. Лилию...вот отчего настроение хорошее. На столе сопел свернувшийся калачиком Снупик. Как нарочно для картинки. Леся вздохнула - анималистом она никогда не была, не получались у нее животные. Хотя бы и роботы-игрущки. Она пробовала, не выходило. Тогда полюбуемся.
      Динозаврик развернулся, потянулся, пожмурился. Прелесть ты моя...
     -- Доброе утро, Леся.
     -- Доброе, Снупик.
      Завтракали вместе, Снупик ел йогурт, Леся - овсянку. Динозавру овсянка не понравилась. Ну и зря. Овсянка полезная, с молоком, да с корицей, да с клубникой - просто вкуснятина, сказала Леся. Но Снупик не согласился все равно.
     -- Снупик, мне нужно поработать, не возражаешь?
     -- Нет, что ты! А можно посмотрю, как ты работаешь?
      Работали тоже вместе. Леся рисовала, Снупик сопел рядом. В компании лилия выходила замечательно, как живая. После обеда пошли гулять по огороду. Динозаврик сразу помчался к лилиям. Очень они ему понравились.
     -- Расскажи мне про них.
     -- Ну...лилии произошли из Китая и Японии. Рассаживают их луковицами. На одном месте растет 3-5 лет. Их очень много разных видов, есть красные, как здесь, есть желтые, белые. Белая лилия, кстати, символ чистоты и невинности. Три белые лилии были гербом королей Франции, такой большой страны... Не знаю, как объяснить.
     -- Не объясняй, я в книжках читал.
     -- Ты еще и книжки читаешь?
     -- Да, а что?
      И вот такую игрушку Сережа не кормил и не поил. Что имеешь, не ценишь.
      А на следующее утро Снупик исчез. Леся обегала весь огород, спрашивала у приехавших соседей. Соседи крутили пальцами у виска, а огород оставался пустым. Родителям Леся решила ничего не говорить, а то на самом деле устроят по блату. Лечиться.
     
      Снуппиластун Никло был доволен собой. За неделю он собрал всю информацию о цветах планеты Земля. Повезло ему попасть на дачу к цветоводам - любителям со стажем. Повезло, что те книжки собирали о цветах. Повезло, что он сумел разобраться в этих, как их... Компьютерах, да! Масса информации, ценнейшей информации.
      Мало того, он собрал образцы ДНК всех цветов, до которых смог дотянуться. Коллеги-генетики будут в шоке. На родной планете растут только папоротники и хвойные. Не тот период. Снуппиластун узнал, что на планете Земля тоже жили динозавры, и гигантские древовидные, и было тепло и влажно. Но почему-то они вымерли - Снуппиластун сделал защитный знак от духов, как хорошо, что на его планете такого не случилось. Ужасно, погибла бы такая цивилизация, великая цивилизация динозавров...
      Жаль, правда, что пришлось раскрыться. Но это даже и помогло. Слава Ящеру, земные женщины любят маленьких, хорошеньких и наивных. Никло читал, что еще и пушистых. Чего нет, того нет. Снуппиластун не любил пушистых - в тропической жаре, во влаге и духоте волосы ни к чему. Хотя, любопытный факт, их предки обладали отменной шерстью. Его брат, дерматолог, писал ему о рудиментарных волосяных сумках. Вполне возможно, чем Ящер не шутит. Чем Ящер не шутит, может, их предки были подобны людям на Земле...
      Снуппиластун фыркнул, чего только не воображается, когда нечего делать. Скорее бы домой, скорее бы в лабораторию...
     
   июнь 2006.

Покойся с миром!

   Белые цветы табака одуряюще пахли в ночи. Маленькими звездочками вспыхивали они под нереальным сиянием светлячков; заросшие же памятники упорно оставались во тьме, словно не желали случайного взгляда. Да и не смог бы никто прочесть давно забытые имена и названия, кроме разве самих покойников.
   Бурьян полнился шорохами, вздохами, шепотками. Кладбище жило, ворочалось под тяжкими плитами, шумело в кронах старых дубов. Не сосчитать тех, кто погребен здесь, не узнать, сколько похоронят завтра. Могила на могиле, новые кости на истлевших; время быстротечно, но еще быстрее мертвецы, они приходят на погост, не дожидаясь, пока отпоют предыдущих, торопясь занять место и - уйти в небытие.
   Мой меч ровно светится в сумраке. Посеребренный, остро заточенный, мой верный друг создан для покойников, укол его опасен, удар его смертелен. Скоро битва; я чую ее. Сейчас тихо, но вон в том углу уже колышется земля, уже проваливаются кресты - мертвецы собираются вставать. Недолго ждать.
   Проверил снаряжение. Связка тонких осиновых кольев, я бы сказал, колышков; мелкие крестики из серебра, их можно бросать, подобно японским сюрикенам - удобная вещь; святая вода - в баллончике с распылителем. Иногда я сам себе напоминаю этакого подростка-гота, увлекающегося граффити. Только пользы от моих занятий больше.
   Первая рука пробила землю. Пора.
   Я вздохнул и прыснул водой. Из-под земли утробно завыли, кожа на конечности зашипела. Рыхлая земля посыпалась вниз. Я отпрыгнул - и вовремя, из ямы полезли сразу двое. Крестики полетели им в лоб; мертвецы с воем упали.
   Следующий захохотал за моей спиной. Не оборачиваясь, ткнул колом - потянуло тухлыми яйцами. Очень хорошо, значит, покойник испарился. Колышек, впрочем, тоже исчез. Что поделать, трупный яд слишком силен.
   Всхрапнула могила слева. Не дожидаясь, бросил в нее очередной кол. Там заткнулись, но теперь полезли справа, целой кучей. Э, все на одного! Не по-божески! Я дернул меч, и пошла пляска! С размаху разнес одного, мерзкая слизь брызнула на меня. Мертвец оскалился, я ощерился в ответ; покойник тут же перестал улыбаться - он-то рассчитывал убить своим ядом. Не дождешься - меня, как колышек, не возьмешь. Двое откачнулись было, но тут же поперли вперед. Серебряное лезвие, описав восьмерку, развалило трупы на части.
   Я вытер меч салфеткой и сунул в ножны. Итак, шестеро готовы.
   Но еще шестеро стоят впереди. Гнилая плоть на еле стоящих костях, смрадные ухмылки; в руках покойники держат вилы, сабельки - кто во что горазд. Один вообще однорукий. Я засмеялся - и этим они рассчитывают взять меня? Меня, эксперта по зомби?
   Салфетка снежинкой упала из моих рук. Как она гармонично смотрелась рядом с белыми цветами табака!
   Зомби шагнули ко мне. Я сунул руку в мешок с крестиками-сюрикенами, и пошел метать. Ровно сеятель, широко разводил руки; только вместо пшеницы сыпалось серебро, а пашней служило кладбище. За упавшими вставали новые, и рассыпались в прах под колышками, святой водой, серебром...Бесконечная ночь, беспредельное кладбище; и я, один среди полчищ мертвецов - сражаюсь за чистоту мира...
   Крестики закончились, собирать их некогда. Потряс баллончик - пуст, заправить негде, конечно. Об осине и не вспоминал, это оружие одноразовое.
   Покойник впереди сказал: "Гы!" Я закашлялся от страшной вони.
   Меч, казалось, стал тяжелее во много раз, плечи ныли. Мертвец не спешил нападать. Высокий, крепче других, он держал меч. Да-да, целый двуручный меч! Может, оставить его? Покойник, казалось, почуял мое настроение - он с надеждой глянул на меня. Я вновь осмотрел его. Труп хорош, стоило бы вернуть к жизни...но что это? У него три ноги! И мясо к тому же отваливается от костей...
  -- Покойся с миром! - заорал я и замахнулся мечом. Мертвец взревел и бросился на меня.
   На подмогу ему кинулись еще зомби. Я вертелся ужом, взрезая, совершая выпады и уколы, раня и убивая. Фонтанами лился трупный яд и летели в стороны куски тел; ночь превратилась в один сплошной кусок тухлого мяса.
   Но покойник с двуручным мечом не сдавался. Казалось, чем больше уставал я, тем сильнее становился он. Его убойный палаш порой попадал по своим - исключительно благодаря моей ловкости, и мне очень не хотелось испытать то же, что его неудачливые собратья. С каждой неудачей мертвец свирепел все больше, и все яростнее становились его атаки. Я скакал горным козлом, уже не думая об ответном ударе - лишь бы спастись.
   Прыгая снова, я не посмотрел под ноги. И, конечно, попался: мой ботинок застрял в какой-то трещине.
   Мертвец дьявольски захохотал. Он подскочил ближе, наблюдая, как я дергаюсь червяком на крючке. Пустые глазницы его загорелись болотным огнем; он поднял палаш. Прощай, жизнь! Я зажмурился и...
   И ничего не случилось. Я тихонечко приоткрыл один глаз.
   Тихо. Пусто. Кладбище спокойно, бурьян шуршит на ветру. Заросшие памятники стоят под дубами, а на горизонте слабенько алеет. Рассвет!
   Мелкая пичуга подала голос. Обыкновенное "чив-чив" звучало симфонией - я жив! И снова победил!
   Я жив...уф, а нога-то как болит!
  
   На клавиатуре заклинило клавишу Delete. Вот зараза, опять надо менять! Пепельница заполнилась окурками до предела, а в чашке от кофе остался один коричневый ободок. Отсиженную ногу безобразно кололо; кое-как помассировав ее, я смог подняться.
   В окно бил рассвет. Яркое солнце пускало зайчики по комнате, полной сигаретного дыма.
   Н-да, опять моя девушка спросит, почему у меня такой вид. Придется сказать как всегда правду, и она как всегда не поверит. Она не способна понять, что такое работа критика! По ее мнению, критик - это сиди, цепляй фразочки и стебайся над орфографией!
   В эту ночь я упокоил больше ста рассказов. Откровенно графоманских; неправленных, без сюжета и логики; с разваливающимися на ходу словесными конструкциями и обилием "был, была, оно, она". Ох, ну и работка!
   Один рассказ, правда, почти хорош. Хорошая идея, активно развивающийся сюжет. Но стилистика у автора - безобразная! Да и нашествие инопланетян, по-моему, совершенно ему не нужно, все равно как третья нога. Но, это, впрочем, уже отдельный разговор...

30 Июля 2007 г.

   Тамара Садовникова
  

Первый поцелуй

   Когда до станции оставалось с десяток километров, поезд неожиданно остановился.
   Пассажиры в недоумении- информации никакой, почему стоим, что случилось.
   Справа за окном красуется картофельное поле. Нарядные в пору цветения борозды уходят в даль и кажутся бесконечными. С другой стороны торжествует начавшийся сенокос, словно хвастаясь россыпью закрученных по современной технологии катушек душистого сена.
   Но сейчас не до этого созерцания: скорей бы, скорей! Сколько лет ждала меня эта дорога в родные края и вот заминка- авария на переезде...
   Автобус ушёл без нас. А нам ничего не остаётся, как шагать по жаре пешком девять километров.
   Уж сколько лет моего замужества, а всё не привыкну считать Нину своей золовкой, сестрой мужа. Для меня она всё та же любимая подруга детства. За разговорами, воспоминаниями прошли уже четыре деревни.
   Исхоженная в юности бессчетно раз дорога лишь местами была узнаваема. Раньше на обочинах её стояли любимые каждой из нас деревья, которое за стройность и высоту, другое за причудливость кроны. А ещё две берёзки и рябина заменяли нам верстовые столбы. По ним определяли, сколько километров остаётся до дома. А теперь всё по-другому, так и хотелось крикнуть: "Здравствуй, племя молодое, незнакомое!"
   И деревни тоже другие. Покосившиеся и вросшие в землю дома, такие не были редкостью в наше
   послевоенное время, уступили место новым. И сады вокруг них успели вырасти. А окраины некоторых деревень возвысились современными особняками.
   Солнце раскалялось всё больше. И рюкзачок мой, дома такой удобный и лёгкий, теперь казался всё тяжелее.
   "До чего же хочется пить! Давай зайдём к кому-нибудь, "-предложила Нина. Калитка первого же дома оказалась с колокольчиком, чтобы извещать хозяев о визитах к ним.
   "Как в Пенатах,"-подумала я и дёрнула колокольчик. За окном мелькнула чья-то тень. Я позвонила снова.
   На крыльце появилась женщина. Мужчина, разбиравший кирпич перед домом, быстро подошёл к калитке
   "Здравствуйте! Что вы хотели?"
   "Где-то я слышала вроде этот голос," -мелькнуло в голове. И сразу возник ответ: да мало ли голосов похожих?
   На просьбу дать водички он ловко зачерпнул её из колодца, снял ковшик, висевший на гвоздике, и подал воду Нине, потом мне.
   Лицо немолодого человека чем- то привлекало и удерживало взгляд. "Далеко ли до деревни Беседа",- спросила я . "Три километра, через лес и поле",-ответил он, и глаза наши встретились. Словно молния, обожгла догадка : это ОН, я узнала...
   -А теперь, хозяин, узнай меня! Он подошёл ближе и стал напряжённо всматриваться в моё лицо.
   - Не узнаёшь?
   - Нет...
   - " Ну, подумай! Неужели так безнадёжно поработало время - тормошила я усталого человека".
   А сама тем временем всматривалась в его лицо. Сколько раз я пыталась представить, каким он стал сейчас через 43 года, но воображение всякий раз рисовало его прежним красивым 24-летним парнем в чёрном костюме, голубой рубашке с васильковым искрящимся взглядом и с велосипедом - таким я видела его в последний раз.
   Передо мной был другой человек. Почему-то вспомнился Леонид Куравлёв в каком-то фильме, загримированный и изменённый нарочно, чтобы показать течение времени.
   Словно сквозь такой грим слабо проступали прежние черты.
   - И всё-таки не узнаёшь?
   - Вы Ксения Петровна?
   -Какая Ксения Петровна?
   - Племянница тётки.
   "- Плохи мои дела,- подумала я". Нельзя так долго не встречаться. Ведь это же испытание для психик
   И тут не выдержала Нина ;"Даю подсказку: не узнаёшь одноклассницу?
   - Тамара?!- воскликнул он,- Неужели ты?
   Объятия. Первый поцелуй...
   - Моя первая любовь, - представил меня жене Вася.
   Сколько их было, в каждой деревне и все первые,- насмешливо парировала спутница жизни.
   - А знаете. Каким он парнем был...- бросилась я на выручку былому дон-Жуану.
   - Не знаю - строго прервала она. Мне он достался уже поношенным, и удалилась.
   - Вот разобрали печку, ждём печника. А где ты остановишься, у Нины?
   -Так у тебя же печка разобрана-"пошутила я".
   Из дома раздался крик жены: "Не выключил насос, дом затопило! С тобой одни неприятности!"
   -Завтра сын приедет, ему день рождения,- сказала Первая Любовь, чтобы сгладить неловкость ситуации.
   И так всегда. Беда с этим дедом,- донеслось из дома.
   -А помнишь,- сказал он, и вмиг паутина лет исчезла с его лица, а взгляд засиял ультрамарином.
   светом,- мы садились на большой камень у реки и готовились к экзаменам...
   Собака вновь взорвалась лаем, охраняя семейный очаг.
   Доцветал багряный пион. Вход в дом преграждала куча кирпича разобранной печки. На пороге стояла всё ещё красивая Майя с ведром воды, неосторожно пролитой хозяином. Правая бровь её была вопросительно поднята, рука на бедре. Всё говорило о завершении аудиенции.
   - Попрошу не называть мою первую любовь при мне дедом, робко попросила я вроде бы в шутку.
   Ну, я пошла. Будьте здоровы и счастливы. Не болейте.
   - Дай я поцелую тебя на прощание,- грустно промолвил он.
  
   Первый поцелуй... Он всегда памятен.
   Даже если опоздал на 51 год...
  
  
   12 июля 2003года
  
  
  
  
  

Михаил Соцков

Зверство

( вольный перевод славянской сказки)

   Давным-давно, в те далекие времена, когда тех деревьев, что сейчас высятся великанами, еще не было, а те, что были до них, еще только пробивались на свет тонкими прутиками, повстречались в густом лесу человек и волк.
   Их встреча под сенью чащи, наполненной брызгами солнца, шелестом ветра и щебетом птиц, была неожиданной. Столкнувшись нос к носу, оба невольно подались назад и замерли, разглядывая друг друга.
   Человек еще никогда не видел таких волков. Сильный, весьма крупный зверь, был исполнен несуетливой величественности, подобающей вожаку. Шубу лесного хищника обильно украшала седина, а в глазах читалась тоскливая грусть, какая встречается у одинокого существа.
   А волк еще не встречал таких человеков. Грязный, заросший двуногий в своих ободранных тряпичных шкурах, видимо, довольно долго питался чем попало, как это бывает с загнанным животным. Голова его была посеребрена сединой, а во взгляде виднелась боль и злобное упрямство, как это бывает с поставленным на колени, но не смирившимся существом.
   Что и говорить, эти двое были редкостными экземплярами даже для своих видов. Они могли бы долго стоять так, но...
   - Что ты делаешь здесь? - спросил человек, преисполненный удивления, - Я видел твои следы, ведущие к полю, и намеренно пошел лесом, чтобы не встречаться с тобой.
   - Ошибаешься, - почти беззвучно, не раскрывая пасти, сказал волк, - Это я только пробегал через поле, а бежал сюда, чтобы встретить тебя здесь.
   Сказав так, зверь оскалился, показывая кинжальную остроту клыков. Человек злобно огрызнулся в ответ, в его руке сверкнула отточенная сталь. Они замерли, напрягшись всем телом, изготовились к бою. К яростной схватке, которая для каждого могла стать последней. Один миг - и целая вечность...
   Но человек посмотрел зверю в глаза, потом на железную занозу у себя в руке. И бросил клинок наземь.
   - Ну, что ж, - сказал он, - Все равно меня рано или поздно достанут. Не твои, так люди... Чего мне терять?
   - Ну, что ж, - волк спрятал клыки, - Я вижу, ты очень отчаянный, человек. Но я для того искал двуногого, чтобы он рассудил меня.
   Двуногий сел, нет, не сел, а съехал по древесному стволу спиной. Зверь величественно улегся, высоко держа голову. В обоих постепенно угасло напряжение предчувствия боя.
   - Сначала расскажи мне, - попросил волк, - Почему твои устроили на тебя облаву?
   - Устроили облаву... - начал человек, - Это долгая история.
   - Ничего, - подбодрил волк, - У нас достаточно времени.
   - Ну, ладно, - вздохнул человек, - Слушай... Не так давно, у нас, людей, была война. Ты, вероятно, видел ее отголоски, даже в этой глуши. Возможно, даже наблюдал, как одни двуногие убивают других...
   - Доводилось, - мысль зверя, казалось, была окрашена оттенком иронии, - Весь Лес гудел от ваших стычек стая на стаю.
   - Ну вот... И я пошел на войну, чтобы обезопасить свой дом и свою семью... - человек посмотрел на волка, и начал разъяснять, - Есть понятие - "враг", и это тот, кто...
   - ...Желает присвоить твои владения, овладеть твоей самкой и убить твоих детенышей! - зверь посмотрел так, что стало ясно: он понимает.
   Чуть смутившись, человек стал рассказывать дальше.
   - ...Я слишком долго пробыл на войне. Я даже не знал, что происходит дома. Но война закончилась, и, как всегда, закончилась ничем. А когда я наконец-то вернулся домой, то понял, что я свою войну проиграл.
   Пока я был на чужбине, моя семья отдала наш дом соседу в залог за долги, и он угрожал выкинуть на улицу мою семью, если они не выкупят его за непомерную цену. Мне было заявлено, что пока меня не было, он, сосед, якобы помогал моей семье.
   Я начал работать. Я пахал день и ночь, как каторжный, чтобы выкупить свой дом у того деляги, который не бывал на войне, но вовсю наживался на таких, как я. Однако цена возрастала чуть не с каждым днем, а работа не приносила больших денег. Моя жена... Она стала работать вместе со мной. Она... умерла от непосильной работы и переживаний... Наши дети... У нас было двое детей, но... В общем, это был несчастный случай, но я тогда был очень зол... А этот... Он заявил мне, что я должен заплатить ему еще и за похороны моей семьи... и я убил его. Он давал мне денег. Но я убил. Жестоко и безжалостно. Я был прав, но по законам, придуманным людьми, я был виновен. Люди придумывают законы, которые должны помогать людям жить. Кому-то и вправду помогают, а кому-то мешают. По этим законам я - преступник.
   Поэтому законники, а потом и родственники устроили на меня охоту. Брат того ублюдка даже предлагал награду за мою голову. Я пролил еще много крови - и теперь бегу, как зверь от погони...
  
   ... День посмурнел, словно уловив настроение беглеца. Волк задумчиво молчал, опустив морду на лапы.
   - Вот так, - закончил человек, сдерживая слезы, - Теперь ты все знаешь...
   - Ты правильно поступил, человек, - задумчиво промолвил волк, - Только... зря не сделал это раньше, когда только пришел с войны. Волчьи законы умнее человечьих. Они позволяют убить изменника сразу. Но теперь послушай мою историю...
   Зверь выпрямил шею, снова приобретая величественность вожака.
   - Когда-то давно... очень давно, Люди и волки были в родстве. Наши народы были близки, как братья. Люди и волки часто помогали друг другу, часто ссорились, замирялись... Но слишком много воды утекло с тех пор по лесным рекам. Люди научились приручать животных, покорять огонь, обрабатывать кровь земли - руду... Потом они научились делать оружие и охотиться на нас... И теперь люди чаще всего охотятся для забавы, что не прощается законами Леса. Люди возомнили себя властителями Леса и губят всех и все вокруг себя... И уже две моих семьи погибли от рук человека.
   Зверь вскочил на ноги, оскаливая клыки: - И теперь я свершу месть человеку, потому что месть - это свято!
  
   ... Давным-давно, в те далекие времена, когда еще некоторых Богов не было на свете, люди и волки были братьями. Но с тех пор прошло очень много времени - и люди забыли о давнем родстве. А волки помнят до сих пор - и не могут простить предательства!

Переход

   ... Идти вперед, увлекаемому едва заметным пунктиром в старлеевской карте. И делать вид, что не замечаешь, как становится все тяжелее "полная боевая" по мере продвижения... Вперед...
   Ночь медленно откатывалась назад и, ощеривая кровавую пасть рассвета, день так же медленно поднимался из своей берлоги, похожий на серого мохнатого зверя. Он еще только встряхивался после сна, потихоньку вылезая из-за гор, оттуда, где находится удобная площадка для посадки вертолетов. Там закончится этот, казалось уже, бесконечный, переход. Там билет до дома. Там "вертушки" заберут всю группу, и можно будет, наконец, расслабиться в предчувствии скорого свидания с Катей... Дойти бы до конца.
   Не отвлекаться. Вперед. Кирилл перехватил "калаш", на ходу вытирая пот. Темнота осталась где-то позади. Позади осталась выполненная боевая задача, двое мертвых членов отряда и целая ночь пути. Дойти бы до конца.
   А шли очень медленно. Солнце еще поднималось из-за вершин, но восьмерке солдат-контрактников уже было достаточно жарко. Все чаще кашлял Жилов, командир, получивший две пули в грудь и одну - в живот. Его несли на носилках. Демид проволакивал ногу, опираясь на пулемет - он поймал две "маслины" в бедро.
   Шорох шагов обильно смачивался усталостью, извечные подъемы и спуски давно слились в одну серую череду невыносимого безразличия. А в голове уныло пульсируют одиночные слова: контрактники... диверсионная группа... приказ выполнен... Не отвлекаться. Вперед...
   - Туфта, пацаны, - сквозь кровавый кашель выдавил Жилов, - Со мной... не дойдете...
   Командира хорошо знали, но все равно, его слова оказались чем-то из ряда вон... Все буквально застыли на миг, будто от неожиданности.
  -- Но... - начал было Серыч, - Товарищ капитан...
  -- Стоп. Молчи, старлей, - оборвал капитан, - Я здесь пока еще командир. Оставьте меня здесь. Чухрай,.. ты тоже останься.
   Леха и Пурга поставили носилки, и все сгрудились вокруг. Кирилл ощутил, как холодеют ладони.
  
   Они пошли дальше, уже чуть быстрее, не тратя времени, чтобы меняться у носилок. И когда прозвучал где-то за спиной одиночный выстрел, Кирилл не обернулся.
   Чухрай вскоре нагнал их, он был угрюм и прятал глаза. Никто не сказал ни слова. Не отвлекаться. Вперед.
   Они шли и шли. Брели, словно бы из ниоткуда в никуда. И, наверное, приближались к цели. Далеко ли еще? Кирилл не знал. Он лишь видел краем глаза, как тычется в карту старлей, да все сильней чувствовал, что тянут, оттягивают к земле разгрузка, мешок и автомат. Дойти бы до конца.
   Через два часа сдался Демид. Он просто осел на камни и железными пальцами молча схватил Чухрая за рукав. К ним подошел старлей, так же молча посмотрел Демиду в глаза... и слегка кивнул головой.
   Отряд продолжил движение, оставляя Демида с Чухраем позади. Кирилл не помнил, когда же был выстрел, но Чухрай снова догнал замыкающего, волоча на себе демидовский пулемет. Чухрай был самым опытным в отряде. Не отвлекаться. Вперед.
   Что такое сто кэмэ на карте? Просто крошечный отрезок, ровный, как стрела. Что такое сотня километров в горах? Лучше не спрашивать. Постоянные повороты, косогоры, ущелья, склоны, обрывы и т.д... превращают сотню, как минимум, в две...
   Неизвестно, где были мозги у разработчиков операции, если точка сбора группы находилась где-то... черт знает, где. Если бы чуть ближе, хоть кэмэ на двадцать... Не пришлось бы оставлять за собой ТАКИЕ следы. Дойти бы до конца.
   Солнце палило уже с явным садизмом огнемета. Пот катил градом, заливая глаза, и уже приходилось делать усилие, чтобы шагнуть. Еще шаг... Не отвлекаться. Вперед.
   Нужно войти в ритм. Это что-то вроде самогипноза. Выработать какой-нибудь несложный мотив - и шагать вдоль него, как по линейке. Проклятая жара... Дойти бы до конца.
   На очередном подъеме камень съехал из-под ноги, и, гремя амуницией, Кирилл рухнул на четвереньки. Черт. Твою мать. Постоял так немного, с трудом встал на колено. Чухрай, шедший следом, помог подняться. Не расхолаживаться. Вперед.
   Сколько еще? Неизвестно. Не было сил, чтобы оглядываться, сохраняя бдительность на враждебной территории. Не было сил даже выматериться как следует в адрес уррродов, придумавших всю эту карусель. Только пройти эти несколько метров. Еще пару метров. Еще шаг... И - наткнуться на спину впереди идущего.
   От неожиданности Кирилл покачнулся и несомненно рухнул бы на спину, если бы не Чухрай.
  -- Не суетись, - сказал он, - Пришли уже...
   Они все-таки дошли. За десять минут до подлета "вертушек". Только сейчас Кирилл - самый молодой в отряде - понял, как измочалил его этот поход. И, валяясь в тени громадного валуна, глядя, как снова возится с рацией радист, он на секунду смежил веки. Перед глазами стояла Катя...
   Ее большие - как омуты - голубые глаза... Ее темно-рыжие - пусть и крашеные - волосы по плечам... А еще - лукавая улыбка, придающая лицу детское выражение...
   Держась за руки, эти двое шагали по улице, радуясь неизвестно чему. Наверное, они были счастливы вдвоем. Кирилл, как всегда, рассказывал что-то смешное и не совсем приличное, а Катя смеялась и шутливо морщила носик.
   Они не заметили, как сгустились облака, но когда хлынул дождь, Кирилл даже обрадовался втихаря, что не взял с собой зонтик. Прикрывшись его курткой, они побежали в сторону остановки. Под прозрачным пластиковым колпаком Кирилл смотрел, как она подставляет ладонь под падающие капли...
  -- Пацаны!!! - резкий крик рубанул по ушам, Катя встревоженно обернулась...
   Кирилл встрепенулся, будто от пинка, просыпаясь, не успев еще понять, что снова очутился в душной каменной жаровне. Удары лопастей оглушили его, а сверху, прямо из безоблачной синевы и растворяющегося сна, падала, падала, падала прямо на бивак какая-то странная штуковина... "Вакуумная бомба!.. Твою мать!.."
   И был взрыв. Взрыв, высвободивший адское пламя. Взрыв, моментально выжегший все вокруг. И всех...
   Кирилл встрепенулся, будто от пинка, просыпаясь, не успев еще понять, что снова оказался в душной каменной жаровне...
  -- Подъем, Кира, - сказал только что пнувший его Чухрай, - Подъем. Надо идти.
  -- Куда? - удивленно осматриваясь, спросил Кирилл.
  -- Домой, - прикуривая, пожал плечами Чухрай, - Наших баз здесь нет... Или ты до самой старости валяться будешь?
  -- А... "вертушки"?
  -- А где ты их видишь? - затягиваясь, усмехнулся Чухрай, - Не пришли "вертушки", сбиты, наверное, по пути. И связи нет. В эфире тишина, будто вымерли все...
   Солнце медленно скрывалось в зубцах гор и, оскаливаясь напоследок, серый мохнатый день уходил в свое логово. Они снова куда-то шли, теперь почти в противоположном направлении. Туда, где за горами лежала родная земля. Дойти бы до конца.
   Закат зловеще светил кровавым светом в висок, будто не желая угасать к приходу ночи. Кирилл шел и думал о своем двойственном сне. Как же реалистичен этот странный финал - ну, с бомбой, взрывом и все такое... А сон ли? Ну, без шизоидных бредней. Все живы, здоровы... почти все... А ведь усталости больше не чувствуется - так бы шагать и шагать... Куда? Не отвлекаться. Вперед.
   Когда проходили мимо того ущелья, так похожего на ловушку, Серыч, шедший впереди, поднял руку. Чухрай хлопнул его по плечу и Кирилл все понял. Он лишь покрепче перехватил автомат. Понеслась...
   ... Как только рванули заряды - огненные сполохи вырвались прямо из-под ног, разбрызгивая стальные осколки - тихий горный вечер сразу откликнулся грохотом "калашей" в чужих руках. Укрывшись за каким-то валуном, Кирилл стрелял, стрелял, стрелял в кого-то, кто показывался из-за изломанной линии камней, огрызаясь короткими очередями. Началась...
   Чухрай, перехватив пулемет за сошку, почти не скрываясь, поливал раскаленным свинцом едва различимые в сумерках фигуры. Пули щелкали по камням, визжали от рикошета, мерзко насвистывая свой тошнотворный мотив... Совсем рядом... Над самым ухом...
   Скрючившись за обломком скалы, Серыч торопливо шарил по разгрузке в поисках нового магазина. Откуда-то прошипела траектория гранатометного выстрела - и его укрытие раскололось надвое. Закипела...
   - Твою мать!.. Отряд! - старлей передернул затвор, - Вперед!!
   Они кричали, стреляли, выпрямившись из укрытия, заливая все вокруг огнем и свинцом, подходя, расстреливая противника почти в упор. Забыв о смерти. Наплевав на нее...
   Кирилл не сразу понял, когда закончился бой. Его автомат тихо щелкнул - и замолкло оружие в руках остальных. Шестеро солдат остались одни в темнеющей тишине. Осторожно остывали стволы...
   В сгущающемся мраке прозвучал чей-то нелепый вопрос: - А разве кто-то из нас пострадал?..
   Нелепый вопрос возымел непонятное действие - никто из взвода, только что побывавшего в жестокой мясорубке, не получил даже царапины?
   Просто кто-то "наверху" решил подстраховаться, чтобы не испачкать чистенький мундир. И подрубил концы. Так, что по выполнении боевой задачи, уже в точке сбора, диверсионная группа была уничтожена.
   Судорожно вздохнул Кирилл. Только сейчас он понял - ЭТО НЕ БЫЛО СНОМ! Он сел на землю, обняв свой автомат, бессмысленно глядя в темноту. Он видел ее смеющееся лицо - и прощался с ней. Навсегда. Подошел Пурга, присел на корточки рядом: он поссорился со своей девчонкой накануне. Старлей сжимал кулаки, комкая карту. Опустив взгляд, Леха теребил защелку ремня своего "калаша" - он был детдомовцем, и ждать его дома было некому. Нервно курил Чухрай. Никто не сказал ни слова...
   Утро выходило из-за далеких вершин, вскидывая алый флаг рассвета. Ночная тьма отступала на время, ощериваясь длинными клыками теней. Шестеро солдат-контрактников все так же шли куда-то, увлекаемые одним последним желанием. Дойти бы до конца.
   Не чувствуя усталости, забыв об отдыхе, призраки тех, кого привезут домой в цинковых ящиках. Солдаты, которых предало собственное командование, наконец-то возвращались. Домой.
   Не отвлекаться.
   Вперед!

Случайный ангел

   На перроне меня знобило. Поленившись загодя надеть свитер, я теперь, вовсю стуча зубами, сильно об этом жалел. Ветер дул холодный, пронизывающий, а летняя рубашка под тонкой ветровкой никак не уберегала от холодного дыхания декабря.
   Несмотря на начало зимы, под ногами чавкала снежная грязь в лужах талой воды. И вся платформа - как старое зеркало - отражала хмурые тучи.
   Возле зеленого края жестяной будки, якобы обязанной защищать пассажиров от ветра и дождей, замерла в пучине грустных мыслей одинокая девушка. Похожая на Грустного Ангела с одной из тех картин, которые я так и не написал, но обязательно напишу. Когда-нибудь. Потом.
   Электрички иногда все-таки подчиняются бюрократическим строчкам расписаний. Вот и на сей раз - прибыла почти вовремя.
   Среди малого вихря людского потока, втискивавшего меня в ощерившийся зев, я постоянно оглядывался, сам не знаю, зачем. Хотя нет, знаю. Очень хотелось увидеть, как мой "грустный ангел" пройдет по неудобной траектории, вклиниваясь в беспорядочное направление народа.
   Вагон, пока еще не прогретый, но относительно удобный, услужливо принял своих пассажиров на жесткие сиденья из оранжевого пластика. Девушка, которую я приметил на перроне, вошла следом за мной, и мне очень хотелось, чтобы она села напротив, к моему окну.
   Девушка задержалась в секундном раздумье но, даже несмотря на мое молчаливое приглашение, села на другую скамью. Наискосок - напротив.
   Еле слышное бормотание машиниста вкупе со столь же неразборчивым объявлением следующей остановки означало, что двери закрываются и электропоезд отправляется в путь.
   Не хочется что-то воспевать романтику двухчасовой поездки на электричке в непротапливающемся вагоне, когда вечный перестук колес под ногами не позволяет заснуть. А я нет-нет да и оторвусь от проплывающих за окном пейзажей лесо-сельско-огородного быта. Чтобы, повернув голову, снова подсмотреть, как пассажирка напротив-наискосок читает мелкий бисер строк в своей тетради, улыбается, разговаривая по телефону, или снова предается грусти, устремив на меня носки коричневых сапожек.
   Конечно же, я знал... Ну, не то чтобы точно знал, но чувствовал. Что никакой она, на самом деле, не Ангел и что где-то у нее, конечно же, кто-то есть. Потому остается сидеть себе, забившись к окну, прижимать ноги к едва теплящейся печке и проклинать свою нерешительность и нежелание оказаться "прилипалой".
   Но можно немного ослабить кажущиеся тугими узлы и посмотреть на мир проще, соприкасаясь случайными взглядами, и улыбаться при этом одними краешками губ...
   Дорога, хоть и долгая, все равно куда-нибудь да приводит. И казенно-вежливый женский голос, старательно коверкающий слова, провозгласил о прибытии на Ладожский вокзал.
   Поднимаясь с неудобной скамейки, я старался не думать о "грустном ангеле" с моей грядущей картины, удивляясь хмурому осадку в душе. Вот и пассажирка, за которую так часто цеплялся мой неуверенный взгляд, погрустнела как-то разом и вдруг, сосредоточенно собираясь на выход.
   Стальные створки дверей раскрылись резким стуком, выпуская в атмосферу петербургского вокзала готовую народную рать. Девушка сделала шаг наружу - и растворилась в блеклых красках толпы.
   Выскочив вслед за ней, я затравленно обшаривал глазами лица людей, спешащих мимо, по своим делам. А потом и сам отправился по делам, унося легкую досаду под сердцем. Больше я эту девушку не встречал.
   Но до сих пор я вспоминаю задумчивое лицо Грустного Ангела с той картины, которую я когда-нибудь обязательно нарисую. Когда научусь рисовать.

Вера Соцкова

Осенняя сказка

   Мелкий и нудный серый дождь накрыл маленький город серой тучей и расчертил все кругом косой линейкой. Он шел и шел, и не думал останавливаться, хотя кругом все уже намокло и стало таким же серым и безрадостным, как сам дождь. Да и чему радоваться, если все кругом - серое? Ведь если дождь идет целую неделю, то кажется, что он идет на всей земле.
   В этом маленьком городе, на краю маленькой улочки, посреди осенней хмури стоял дом. На одном из балконов пятого этажа серьезный, сосредоточенный человек пяти лет от роду размышлял о том, что случилось с осенью. Почему вокруг все такое серое, хмурое, заплаканное? Может, осень заболела, простудилась? Тогда как ее вылечить? Ведь если осень заболеет навсегда, то больше не будет листопада на солнце, ярких листьев, серебристых паутинок на траве...
   Вдруг кто-то забросил на балкон горсть мелких листьев. Следом за листьями к нему подлетел ветерок, опустился на перила балкона и тихонько вздохнул. Серьезный человек серьезно спросил: - Ты кто? Почему ты летаешь? Зачем прилетел ко мне? Я могу тебе помочь?
   - Как много вопросов! - улыбнулся гость, - Я осенний ветерок. Я должен был раскрасить осень, но серый дождик смыл все краски с моей палитры. Мне пришлось лететь туда, где всегда лето, за новыми красками! А пока я летал, здесь серый дождик все заляпал серым цветом. Помоги мне - давай раскрасим осень!
   - Но я не умею, - прошептал серьезный человек, - А как это?
   - Все очень просто, смотри!
   В руках у ветерка появились палитра с яркими красками и кисти. Одну кисть он протянул серьезному человеку, а другую обмакнул в желтую краску и поставил жирную точку на серой туче. От желтой точки к самой земле протянулся солнечный лучик, и вдруг над городом засверкала радуга, прогоняя прочь серую тучу. Серый дождик очень рассердился, увидев в руках ветерка новые краски, но ничего не мог сделать - его власть закончилась. Он заплакал, роняя крупные слезы-дождинки и ... прошел.
   - Теперь ты! - ветерок показал серьезному человеку на дерево у дома, - Попробуй!
   Серьезный человек коснулся кистью оранжевой краски, взмахнул ею в сторону дерева и тихонько ойкнул - в рыжий цвет окрасились два дерева, несколько кустов и листья, лежащие на земле. Рыжий кот, вышедший во двор, удивленно посмотрел на рыжие листья, пошевелил их лапой и, улыбнувшись в усы, улегся сверху.
   - Теперь другой краской, но поосторожнее, - подсказал ветерок, - не можем же мы всю осень выкрасить в рыжий цвет!
   И они покрасили: траву - разными оттенками зеленого и желтого, деревья - всеми тонами желтого и красного, небо - от голубого до глубоко синего с пятнышками белых облачков. И стало так радостно и весело, что серьезный человек рассмеялся.
   - Ну, мне пора лететь дальше, я же ветер, я должен побывать всюду! Спасибо тебе! Мы еще увидимся! До свидания! - и ветерок, погладив мальчика по щеке, взлетел с перил балкона.
   Веселый серьезный человек помахал рукой вслед ветерку и побежал в комнату.
   - Мама! Мама! Мы с ветерком раскрасили осень! Это было здорово!
   Мама нахмурилась и чуть не ляпнула: "Не выдумывай!", но вдруг вспомнила, как много лет назад серьезная пятилетняя дама вместе с ветерком раскрашивала в белый цвет грязно-серую зиму. Когда она рассказала об этом взрослым - ей не поверили. Она вспомнила свои горькие слезы, мамины обидные слова и, улыбнувшись сыну, сказала:
   - Тогда одевайся, пойдем гулять, посмотрим на вашу работу!
   Они вышли на улицу. Первое, что они увидели, был вальяжный рыжий кот на куче рыжих листьев. Серьезный человек и его мама шли рядом по аллее, а вслед им тихонько смеялись березы, улыбались клены и даже старый строгий дуб прятал в густой кроне добродушную усмешку.
   11.2007

Вадим Филатьев

   Сновидение
   А потом я услышал это скерцо.
   Увидел его во сне.
Он шел возле шпал, слева от иногда блестящих смертельным блеском рельс. Где-то в кармане были двести рублей отпускных. А главное полная /глотнул всего два раза/ бутылка красного вина.
"Значит, уже не двести. Возле закусочной еще мужиков каких-то угостил. К матери еду. Лет... пять не был. Может, уже... Да нет, известили бы".
К матери он ездил каждый год.
Веселенький, не спотыкаясь, наоборот, чувствующий каждый радостно-легкий шаг...
"А почему я здесь иду? Где-то вокзал... Мой поезд... в два семнадцать. Ладно, полечусь..." Вытащил газетную затычку, промокшую и пропитанную вином. Вставил в рот горлышко, теплое и сухое /бутылка хранилась за пазухой/. "Ну ни чо. Завтра мамуля моя порадуется. Где же вокзал? Позади наверно. Так. А жарко чо-то. А-а, еще час, успею. Да позади он где-то остался! А чего же я тогда сюда иду? Надо как-то возвращаться. Ну, братухе, главное, пиво везу, бутылочное, у них-то где там в деревне пиво". Сделал еще глоток- продолжительный - вино булькало.
Заткнул обратно затычкой, вставил в карман.
"Да не пьяный еще! Все путем. Ребята в бригаде не в обиде. Отходную сделал путем. Маракулин скидываться не стал. Жмот. Пердун. Да!" - отрывисто и как бы отмахнувшись рукой в сторону.
Часто его посылали за вином. Саша бегал. Но его уважали. Работяга. Бригада землекопов из шести человек. Экскаватор на стройке не везде возьмет. Уже полКирова построил, а квартиру не дают. Пьяница. Только залетит /вытрезвитель или на работе/, - с первого на очереди в конец ставят. И не первый раз уже. Не пить бы в это время.
"Да х... его знает! Жизь какая-то... Работа... Вовик с Сергуней, Муза. Она у меня хорошая".
Она привезла его из деревни "Красава," "Шабалинского" района, куда Саша и направлялся, не быв на родине около... /пяти, кажется, лет/. За
Музой ухаживали многие, красивые и интересные парни.
"Чо я этого шибздика выбрала. Лаской брал. Подход имел."

Память цепляется за остатки, обрывки, кусочки, какие-то неведомые... смутные, красочные, серые и цветные воспоминания... Какими бы ни были - и хорошими, и теплыми, и неприятными, и... ностальгически-детскими-глупыми, - они мои, наши, мои.
   Навсегда. Я помню все. И все это было со мной. Где-то там. Та-а-ам...
...что-то стучало в голове, или по голове. Это шел поезд. Поезд навстречу. Этот стремительно приближающийся, длинно-грохочущий, смертельно-жестоко-железннй...
Были какие-то люди. О чем-то с ними он говорил. Доставал бутылку, угостить хотел, но она упала на гальку. Вино вылилось - это он помнил, /успел уже вытащить затычку/. Вино исчезало между камушками. Исчезало навсегда. Как жизнь, уходящая незаметно, не на глазах, но навсегда. Исчезала и все.
В детстве Саша ходил на охоту, с братом. Жрать-то нечего было, послевоенные годы. Стреляли во всякую дичь. Дробью выстрелив, брат понял, что лишил брата зрения. Саша будет видеть, но плохо. Зачем-то он подлез под выстрел!?
  
А весной сорок пятого они отдыхали на зеленом свежем лугу, раскинув руки во всю землю. Трое солдат, и Григорий, отец Саши. Победители. Домой едут. Живы. Жена. Дети, Деревня. И дом, который он приподнимал, напившись и не зная куда деть бешеную силу. Угол дома приподнимал.
Мина разорвалась сразу же, как рука упала на траву. Возле Берлина произошел, быть может, самый последний взрыв. Он улетучил двух русских солдат... в рай, наверное.
  
Что-то... откуда-то... летает... падает... Больно... Ой! Бешеная скорость всего. Видения. Секундные, мгновенные кадры.
Трое парней, выпившие, или в поисках подвига. Саша их называл: "стиляги. Кроме как тренькать по ночам на гитарах - ничего".
- Эй, мужик! дай закурить.
Саша полупьяным медленным движением достал жестяную баночку, в которой когда-то было монпансье, а теперь махорка /удобно, не раскрошится/. Саша курил самокрутки.
- Ты чо! сам-то сигареты куришь!
Монпасейная коробка летела с замедленным упорством.
Красные, зеленые, желтенькие конфеты, неправильные овалы и крошащиеся крошки карамелек.
Они были разноцветными капельками крови... и детскими картинками...
   "...и мимолетными воспоминаниями моего детства. Я все это видел. Но ничего не помню. Только вижу. Сейчас.
Такая красивая пятерка. Цифра. Мама писала ренессансно, с завитушками и канделяброчками, как говорила бабушка. Так было модно писать в сороковые годы, когда она училась". Сергуня сидит на коленях.
   "Я пьян".
"Я не помню его трезвым. Сижу в новом костюме, "с начесом", такие продавались в семидесятых. Сначала купили Вовке, а когда я заревел /обидно/, - сходили еще раз за другим, таким же. А вообще-то я всегда все донашивал за братом. Володя, ты помнишь?"
  
...Всех ухажеров у неё отбил. Саша умел как-то. "Писал, Ёж, убежал, в лес". Это последняя фраза на любовной открытке. Через каждое слово ставил запятую, чтоб не ошибиться. На открытке были изображены томные влюбленные, как в кино 40-х годов, с красным крашеным сердцем между ними и внизу надпись: "Люби меня как я тебя".
"Муза с тубуркулезом была в санатории, а я с глазами. Филатов меня лечил, врач знаменитый. Я играл... хоть и маленький был, но на гармошке играть умел. Девкам это нравилось. А Музе высокие нравились. Но я все равно ее выбрал... А свадьбу сидели у нас, в Красаве."
Она же его и на стройку к себе приволокла. Сама только что из деревни, но уже устроилась и получила общагу.
Кто? Что? Из деревни.
   Лопата, траншея, бригада.
А Муза училась на маляра.
Семейное общежитие на Левитана, 6. Дебош.
- Паскуда!
Кастрюли с супом летели в форточку.
"Я прятал бутылку в игрушки, в ящик деревянный. Игрушек было много Бил мамку по лицу бидоном".
- Па-ап-п!!! Не надо!
- Уйди! Сыщик.
"Приносил груду конфет, только шоколадных". Говорил: - Мне вино, а вам... - высыпал конфеты на стол.
"Мне мясо, буду варить супы. Сашке всегда с костью подкладывали. Пьяненький, все равно".
"Качал меня на коленях. Звал Сусликом. Есть фотография: папка улыбается и серый кот на коленях. А Вовку любил меньше, он на мать походил. А я как раз на него."
Саша брал гармошку - и - "шабалинская", с кружевами, обрывистая.
Такой был наигрыш. Гармонь с медными планками, кустарной работы, сейчас не найдешь. Сашка играл хорошо. Веселый был. Потому и девки кругом, и собутыльники.
   Я бегал за милицией".
- Ну, что, забирать его? - спрашивали у матери. А ей вдруг жалко его становилось.
- Да проспится поди.
  
Столкнули под поезд. Под грохочущий тысячами тяжело-чугунных колес безошибочный поезд. Бросили под поезд, под колеса. Столкнули. Была драка. "Сука! а-а-а! б.ядь! Ми-шка-ко-со-ла-пый-по-ле-су-и-дет-шиш-ки-со-би-ра-ет-пе-сен-ку-по-ет. Вдруг... я читал стихи на магнитной ленте "Яуза-5" магнитофон Сергуньку я записывал песни вдоль дере-э-эвни тра-та-та-та и т. д., /вспомнить слова песни/, а кто его знает а чем он желает а чем он мечтает проигрыш на гармошке как шабалинский только наш веселее этой лентой Сашка валенки заклеивал расплавлял ее и капал на микропорку магнитная коричневая лента была длинной-длинной дорогой как поезд...
   ... упала шишка мишке прямо в лоб мишка рассердился и ногою топ!

ДЕБЮТ

Боборико Альберт

  
   В литклубе
  
   Иду в литклуб, чтобы на суд представить
   Мои стихи и прозу.
   И на душе моей светло,
   Как будто вытащил занозу.
   Так вот: я здесь, и что же вижу -
   Суд надо мною отменен.
   Зато могу послушать,
   Как разбирает пьесу
   Здесь весь собравшийся "бомонд".
   Как обсуждалась пьеса
   Увы, в стихи не уложить,
   Но лишь название ее...
   В ушах моих звенит.
   Скажу лишь то, что автор и издатель
   Подолгу спорили здесь каждый о своем.
   Один твердит - не могут быть такими
   Спаситель и Создатель,
   Другой настаивает на совсем ином.
   Пусть прения сторон неравно разделились,
   Но большинство сказало - нет.
   И как бы ни старались оглашенные,
   Им Господа не опорочить на весь свет.
   Меня же здесь одно лишь утешает:
   Господь, он поругаем не бывает.
   Тому же, кто Его ругнуть дерзнет -
   Все бумерангом отлетает.
  
   А пьесу эту я назвал бы так:
   "Легендой по Легенде" --
   Больше уж никак.
  
  
   Дачники на 55-ом км
  
   Владеют здесь землею ленинградцы,
   И в радость им весенняя страда.
   У каждого в душе одна отрада -
   Хороший отдых после тяжкого труда.
  
   Посмотришь в небо - солнышко сверкает,
   На яблони глядишь - такая цветь.
   И хочется еще пожить немного,
   И воздухом дышать, какого дома нет.
  
   Здесь молодеешь и душой и телом,
   И каждый мускул твердостью налит.
   Здесь ты осанку выправляешь,
   Теряешь в весе, уменьшаешь габарит.
  
   А сколько радости тебе доставит,
   Тобой взращенный и созревший плод.
   Тебя уж больше не заставить
   На рынок топать..,
   Ты с возмущеньем отвергаешь
   Такой поход.
  
   И потому с апреля по октябрь,
   В погожий иль ненастный день,
   Штурмуют электрички ленинградцы,
   Все до единого, кому не лень.
   Денискина Юлия
  
   Молитва
  
   Я помолилась,
   И мне показалось:
   К Нему наклонилась,
   К Нему прикасалась.
  
   И так на душе светло,
   И так на душе свято,
   И все из нее ушло,
   Что скомкано было и смято.
  
   ***
   А если я к тебе примчусь,
   Роняя мелкие монеты,
   Уйду с работы, не вернусь,
   Возьму такси или карету.
  
   Примчусь. Скажу: "Уедим, милый,
   На родину гондол и голубей!
   Я никого так раньше не любила,
   Хочу с тобой я быть, хочу я быть твоей!"
  
   И мой порыв останется со мною.
   Да, не Татьяна я, не Екатерина.
   Но, знаешь, милый, хочется порою
   Быть барышней, спонтанной и ранимой.
  
   Елизавета Зайдлина
  
  
  
   Возможно все
  
  
   Мечтаешь жить?
   О смерти не гадай.
  
   Богатства ждешь?
   Для близких не скупись.
   А если помощь-
   Другу руку дай.
   А ждешь побед-
   За честь свою держись.
   А как же быть
   Коль хочется любви?
   Люби того,
   Кем день и ночь живешь.
   Пройди лишь шаг
   И небо воззови.
   Кричи.Моли.
   Пусть слышит как зовешь.
   Люби и верь.
   Надейся на одно-
   Что все пройдет
   И день настанет твой.
   Плыви один,
   Раз все пошли на дно.
   Люби его-
   Ведь он всегда с тобой.
  
  

Герман Неуймин

Три желания

   Как-то раз, случилась загадочная история...
     В одном городе жил мужчина. Это был самый обыкновенный человек, который, как и все остальные люди, каждый день ходил на работу.
     Ранним утром он вышел из дома. На дворе стояло дождливое питерское лето. Мужчина перепрыгнул через лужу и пошёл по узкой тропинке между кустами жасмина. Внезапно раздался странный звук. Казалось, воздух стал на мгновение упругим, словно воздушный шарик, а затем лопнул. Мужчина растерянно осмотрелся по сторонам и увидел ложку. Это была не простая ложка, а волшебная. Он взмахнул этой ложкой. Из кустов жасмина появилась волшебница. Она внимательно посмотрела в глаза мужчины и сказала:
     - Поздравляю, ты нашел волшебную ложку, с ее помощью можно черпать чудеса из страны сказок, словно суп из кастрюли.
     - Понятно, - ответил мужчина.
     - Но помни, волшебная ложка может исполнить только три желания.
     Мужчина задумался и загадал два своих самых заветных желания - он хотел быть богатым и знаменитым.
     - Какое третье желание? - спросила волшебница.
     - А третье я приберегу на самый крайний случай, - ответил мужчина.
      Желания исполнились, вот только у каждого человека свое понятие о богатстве и знаменитости. Мужчину, например, повысили в должности, а в местной газете поздравили с днем рождения. Но, как ни странно, наш герой был очень доволен.
     Через несколько лет он, как всегда, пошёл на работу. И вдруг увидел пожар. В огне гибли люди. Только тогда мужчина вспомнил о третьем желании. Желание тут же исполнилось.
     С тех пор в городе все были счастливы, а дома не горели.
     Правда мужчине пришлось искать новую работу, ведь он служил пожарным, а кому нужны пожарные, если в городе ничего не горит.
     

Санта - Мария

  
   Еще двести лет назад, когда моими вечными спутниками были крики чаек и плеск волн, носил я гордое имя " Санта- Мария"...
   Подчинялся я твердой руке одноногого капитана со старым попугаем на плече. В нашей банде было тридцать пиратов. Компания еще та, но мою палубу и иллюминаторы они драили отменно.
   Однажды летним днём мы поджидали на торговом пути какую-нибудь "посудину", в надежде на легкую наживу.
   Суда Королевского Флота внезапно показались на лини горизонта. Мы нагнали их и вступили в бой, но силы были неравные. С пробоиной в борту я медленно стал погружаться на дно. Последнее, что я видел: одноногий хозяин с пробитой грудью падает на палубу, да белый попугай истошно вопит на мачте.
   Долгие годы провел я на морском дне. Водоросли затянули мой корпус. Для рыб я был кровом. Спустя два столетия ученые нашли меня и подняли на поверхность. Теперь я служу экспонатом в музее.
   Но всё равно по ночам я слышу голос моего капитана и его команды, и мечтаю, что когда-то я вернусь на родное море...
  

Екатерина Семенова

  

***

   Дочка маме сказала,
   Что пошла на свиданье
   Мама дочке в ответ
   Почему-то рыдала?
   Подойти и обнять дочка все же решилась,
   Утонула в любви, и вся тайна открылась...
   "Ты не плачь, успокойся!
   Он хороший, поверь!!!
   И не стоит терзаться,
   А ты, лучше поверь!
   Ключик в нашем замке - не должен остаться!
   А то, мало ли что может в следствии статься!
   Мама вытрет глаза,
   И спокойно ответит:
   "Знаешь, дочка моя, за тебя я в ответе!
   Понимаю тебя
   И за это прощаю!
   И не важно,
   Что сейчас, я тебя, все ж теряю!
   Мне тебя никогда
   И никто не заменит!
   Так что, с богом тебя,
   Он заждался!.. Ах, дети!"
   И она, промолчав,
   Только чмокнула в щечку!
   Развернулась, ушла
   Оставляя тревогу!
   Ну, а мама, ее,
   В тишине постояла,
   Помолилась о ней,
   И что-то вновь прошептала...
   06.04.2006г.

***

   Что впереди??? Никто не знает!
   Никто не жалует ответ,
   И большинство не понимает,
   Что это - вето? Что - запрет!..
   Хотят все жизни - храм воздушный,
   Хотят все жизни, но без слез,
   А это только мыслям чуждый
   Дворец несбывшихся в ней грез.
   16.01.2007г.

Ксения Шаркова

   Печаль
   Бушуют волны в океане,
   А я одна в своей печали.
   Грущу, мечтаю, плачу, злюсь,
   Но знай, к тебе я не вернусь.
   Останусь лучше я в тени,
   Чем буду пожинать плоды
   Пустой несбыточной мечты,
   Которую дарил мне ты!
  
   Девчонка
   На тёмных скалах снег белеет,
   Летают птицы в небесах,
   Сидит девчонка и мечтает,
   Мечтает грустно о парнях.
   Какими же они бывают?
   И как вообще их различают?
   Как выбрать из толпы того
   С кем будет сердцу хорошо?
   На все вопросы есть ответы,
   И их не сложно отыскать,
   И та девчонка намечтавшись,
   Найдет их все и ляжет спать!
  
   Мир
   Прекрасен мир любой,
   Каким бы ни был он
   Хоть лживый, хоть скупой,
   Душе поможет он.
   Душа ведь не пуста
   И нужно ей, пойми,
   Немного лжи для счастья,
   И счастья для любви!

Краеведенье

БУТАШЕВИЧ-ПЕТРАШЕВСКИЙ

Михаил Васильевич

(01.11.1821 - 07.12.1866)

БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

   Михаил Васильевич Петрашевский - русский революционер, социалист-утопист, руководитель кружка петрашевцев. Он родился в Петербурге, в семье врача Василия Михайловича Петрашевского.
  
  

Отец

   В.М. Петрашевский (1787 - 1845г.г.) - один из образованнейших медиков того времени. Он с отличием окончил медико-хирургическую академию в
1809 году. В 1812 году он был хирургом при армиях князя Багратиона и графа Милорадовича. Впоследствии он занимал должность штадт-физика в Санкт-Петербурге и губернии и был основателем нескольких больниц в столице и в уездах.
  
   В списке господ дворян на январь 1830 года в Новоладожском уезде числится действительный статский советник Василий Михайлович Петрашевский с числом душ крепостных - 123. В этом году он купил деревню Бардовщина на крутом берегу реки Сяси и устроил здесь небольшую усадьбу, где провел детство его сын Михаил и дочери Александра, Софья, Ольга. Поместье было поделено между дочерьми. Софья Васильевна вышла замуж за Петра Федоровича Демора (1802 - 1873г.г.), впоследствии дослужившегося до генерал-лейтенанта. У них было три сына, владельцем Деморовки стал Константин Петрович, коллежский асессор в Новоладожском уездном земстве, в 1907 году имение отошло к уездному земству.
  
   Первое влияние на развитие и расширение кругозора мировоззрения Михаила Васильевича оказал его отец Василий Михайлович Петрашевский. В 1825 году 14 декабря он осматривал раны Милорадовича, смертельно раненного на Сенатской площади во время выступления декабристов. Василий Михайлович жалел Милорадовича, осуждал декабристов, но он и предположить не мог, что двадцать лет спустя его сын Михаил окажется во главе нового "заговора" и будет отправлен в Сибирь.
  
  
  

Личность Михаила Васильевича Петрашевского

  
   Он учился в Александровском лицее в 1832 - 1839г.г., а затем в Санкт-Петербургском университете (вольнослушателем) и стал служить переводчиком в министерстве иностранных дел.
  
   Полный произвол неограниченного монарха и лиц, стоящих у трона, вопиющая несправедливость архаических судов, крепостное рабство крестьян, беспросветное невежество всего народа и вообще весь уклад русской жизни, такой далекой от европейских идеалов, не могли не возмущать Михаила Васильевича Петрашевского до глубины его чуткой души. И мысль так или иначе изменить государственный строй России, душивший все живое, стремящееся вырваться на свободу, постепенно овладевала просвещенным умом М.В. Петрашевского. И он горячо принялся за самообразование, необходимость приобретения систематических научных знаний.
  
   Один из беспристрастнейших современных ценителей Петрашевского Д.Д. Ахшарумов говорил о нем, что это был человек сильной души, крепкой воли, много трудившийся над самообразованием, всегда углубленный в чтение новых сочинений и неустанно деятельный. Он основательно изучил юриспруденцию, историю и социалистические учения. Но, как сын врача, он интересовался и медициной. У него было немало медицинских книг, особенно по естествознанию.
  
   Все свое свободное время посвятил изучению социалистических идей французского социалиста-утописта Фурье и распространению их среди всех слоев русского общества.
  
   Необыкновенный ум, высокая образованность и даже самая чрезвычайная эксцентричная наружность Петрашевского производили на всех сталкивающихся с ним людей обаятельное впечатление.
  
   Даже его предатель, провокатор Антонелли, не мог не засвидетельствовать, что Петрашевский "говорит с жаром, с убеждением, скоро, но вместе с тем, очень правильно; во время речи выражение его лица было, действительно, прекрасно, и, признаюсь, я невольно им любовался...".
  
   Петрашевский в записке из крепости в 1849 году рассказывает о печальных условиях своего детства, о нелюбви к нему своей матери, и он решил посвятить себя служению человечеству. Эту нелюбовь своей матери Феодоры Дмитриевны, и даже ненависть к нему, он ощутил и в Сибири, когда его переводили с одного места на другое, когда у него не было теплой одежды, когда он так нуждался в деньгах! И мать за все время не послала ему ни копейки, и вместе с дочерьми, сестрами Петрашевского, обобрали его до нитки,- как писал Михаил Бакунин Герцену 07.11.1860. "А состояние было его!", - пишет декабрист А.Поджио сыну декабриста Якушкина -
Е.И. Якушкину. Поджио виделся с одной из сестер Петрашевского, он высказал ей нужды Петрашевского, она ссылалась на мать, которая не хотела даже и ее выделять.
  
   Речь идет об усадьбе Петрашевского в Сольцах, которую мать ему купила, чтобы отвлечь его от политики. Усадьба эта принадлежала
А.Ф. Бестужеву, а после его смерти в 1810 году, ею владели сыновья Бестужевы, будущие декабристы (Николай, Александр, Михаил и Петр) "обще" с матерью. В 1844 году Елена Александровна Бестужева, старшая из сестер, вместе с матерью и двумя сестрами, решила поехать в Селенгинск, к братьям Николаю и Михаилу, которые жили там на поселении после каторги.
Е.А. Бестужева в своих воспоминаниях пишет, что усадьбу купил Михаил Васильевич Петрашевский, а 30 душ крепостных отпустили на волю.
  
   Усадьба эта находилась на левом берегу Волхова, в 84 верстах от Новой Ладоги, на территории нынешнего Киришского района. В начале 30-х годов
ХХ века Сольцы были переименованы в Новые Кириши, но за годы войны в 1941 - 1943 годах сметены с лица земли. (Усадьба не сохранилась).
  
  
  

"Пятницы" Петрашевского

  
   С целью пропаганды социалистических идей Фурье, Петрашевский в 1845 году у себя на квартире по пятницам устраивал званые вечера. (Он жил в Петербурге, в доме матери, в Коломне, на углу Могилевской (ныне Лермонтовский проспект) и Канонерской улицы, занимал второй этаж флигеля, выходящего на Канонерскую улицу. В этой же квартире он был и арестован.).
  
   Собиралась молодежь: студенты, учителя, чиновники, офицеры, писатели, знакомые Петрашевского по службе. Здесь бывали А.Н. Плещеев, М.Е. Салтыков, В.Н. Майков, В.А. Милютин, А.В. Ханыков. Велись разговоры на литературные темы, о научных произведениях, по вопросам политэкономии, о социалистических идеях Фурье. Темы бесед были разные, как и состав слушателей: одни уходили, появлялись новые лица: Ф.М. Достоевский,
А.Н. Майков, Чириков, Оделькоп, Деев.
  
   Чтобы распространять свои идеи не только в кругу знакомых, Петрашевский задумал составить маленькую энциклопедию в форме словаря иностранных слов. В апреле 1845 года в свет вышла книга "Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка, издаваемый Н.Кирилловым". (Н.С. Кириллов - штабс-капитан гвардейской артиллерии, но Петрашевский всю вину взял на себя).
   Второй выпуск вышел в следующем году. Второй выпуск в продажу не был допущен, а первый отбирали в 1846 году у книгопродавцев и уничтожали. Это была лишь краткая энциклопедия искусств и наук, энциклопедия понятий, вынесенных к нам европейской образованностью.
  
   В 1848 году на "пятницах" Петрашевского появились новые члены. Вечера становились популярными в Петербурге.
  
   За Петрашевским было установлено наблюдение, и решено было ввести в его кружок агента-провокатора. Таковым оказался П.Д. Антонелли, сын художника, академика живописи, с 1825 года рождения. Он бросил учебу на филологическом факультете Петербургского университета. Его определили в тот же департамент, где служил Петрашевский, и вскоре ему удалось познакомиться с ним.
  
   Антонелли выполнял поручения чиновника МВД Липранди. Петрашевский сблизился с Антонелли и по свойственной ему доверчивости стал вполне откровенно беседовать с "молодым человеком" Антонелли, который откровенно в письменном виде сообщал о разговорах с Петрашевским, называя его в доносах "известным лицом". А Петрашевский продолжал "просвещать" Антонелли, давая ему соответствующие книги.
  
   В январе 1849 года Петрашевский сказал Антонелли: "Целость России поддерживается только военною силою, и когда эта сила уничтожится, по крайней мере, ослабеет, - все народы, составляющие Россию, разделятся на отдельные племена, и тогда Россия будет собою представлять нынешние Соединенные штаты Северной Америки".
  
   Пропаганду среди войск Петрашевский считал невозможной и опасной - при нашей дисциплине, в виду крайней умственной темноты среди солдат, да и большинства офицеров. Наоборот, пропаганда через учителей была одною из любимых идей Петрашевского.
  
   О третьем отделении Петрашевский выразился так: "Подобное правительственное учреждение существует только в России и, как две капли воды, сходно с орденом иезуитов, вооружая брата на брата, отца на сына, сына на отца. Это и тому подобные учреждения сделаны для того, чтобы подавить все умственное развитие и тем охранить монархическую власть. Подобные учреждения не только подлость, но даже святотатство, потому что они развращают нравственность человека".
  
   Историк В.И. Семевский считал, что Петрашевский, видимо, мечтал о революции в России, но думал, что она возможна лишь после продолжительной и обширной пропаганды.
  
   ...На последние пятницы проник и Антонелли, хотя Петрашевский и не приглашал его. На этих пятницах Петрашевский высказал свой взгляд на реформы первой необходимости для России: суд присяжных, освобождение крестьян и свободу печати и слова. На одной из этих пятниц было прочитано Ф.М. Достоевским знаменитое письмо Белинского Гоголю по поводу его "переписки с друзьями". Письмо это вызвало общий восторг, и все общество было как бы наэлектризовано.
  
   Последняя пятница была 22 апреля 1849 года.
  
  

Попытка воплотить социалистические идеи на практике

  
   Пропаганду социалистических идей Петрашевский осуществлял не только словом, но и посредством литературы, и с этой целью выписывал множество книг, делился этими книгами со всеми людьми, казавшимися ему порядочными. Книг у него было много, и всякий находил по своему вкусу.
  
   Кроме того, он решил применить идеи Фурье в своем имении Новоладожского уезда, Масельгской волости. Однако попытка эта кончилась весьма печально. Петрашевский долго разъяснял крестьянам смысл фаланстера и приступил к организации его, надеясь, что крестьяне оценят его заботу о них.
  
   Накануне переезда крестьян Петрашевский еще раз обошел с ними всю постройку, назначил каждой семье ее помещение, указал на все его удобства, выгоды, передал всю утварь, которую закупил для них, все инструменты, велел перевести с утра скот и лошадей в новые хлева и конюшни, перенести весь скарб и запасы в амбары...
  
   Когда на другое утро он приехал к ним на новоселье, из дома лесничего, то на месте фаланстера нашел одни обгорелые балки: в ночь крестьяне сожгли его со всем, что было выстроено и куплено для них. Крестьяне не хотели жить в таком фаланстере, не хотели жить и работать сообща, не хотели расставаться с собственным домом и имуществом. С величайшей горечью и глубоким разочарованием рассказывал об этом Петрашевский своим друзьям. (По проекту Фурье, первичные ячейки идеального общества (объединения) назывались фаланги. Помещение, в котором живут и работают члены фаланги сообща, называлось фаланстером. Труд являлся потребностью каждого члена фаланги, избирающего себе работу сообразно наклонностям).
  
  

Арест и следствие

  
   ...Антонелли представил список кружковцев, шеф жандармов подал доклад Николаю I о чиновнике Буташевиче-Петрашевском и его сообщниках. Николай I утвердил доклад, и участь петрашевцев была решена. После двухмесячного следствия, весь процесс которого сильно напоминал инквизиторский, только без пыток, Петрашевский, державшийся все время с большой смелостью и достоинством, не выдержал и серьезно заболел психическим расстройством.
  
   На следствии выяснилось все благородство его души, глубина его ума и образования. Все первые его показания блещут умом, сарказмом, знанием его русской жизни, смелой правдивостью, не раз смущавшей следователей. Но Петрашевский страдал от жестокости и черствости следователей не только за себя, но страдал за друзей, за невинных. "Пусть меня одного постигнет кара законов". В конце следствия Петрашевский впал в сильное нервное расстройство и был близок к помешательству.
  
  

Военный суд

  
   23 человека были преданы военному суду. Суд приговорил 15 человек к смертной казни, 5 - к каторжной работе от 4 до 6 лет, 1 - к поселению и одного оставил в сильном подозрении. Последний из обвиняемых сошел с ума.
  
   "Жестокий приговор суда, - говорил В.И. Семевский, - не соответствовал обстоятельствам дела петрашевцев, это было сделано по настоянию Николая I".
  
  

Исполнение приговора. Гнусная комедия помилования

  
   Николай I заменил смертную казнь ссылкой на каторжные работы на разные сроки, причем Петрашевского - с лишением всех прав состояния и без срока. Но об этом "милосердии" царя не было объявлено ни одному из обвиняемых, и исполнение приговора было 22 декабря на Семеновском плацу.
  
   Гнусная комедия помилования была проделана таким образом.
  
   На осужденных к смертной казни надели белые холщовые саваны с капюшонами и длинными рукавами. Священник сказал им краткое напутственное слово в загробную жизнь, и дал всем поцеловать крест. Затем Петрашевского, Момбелли и Григорьева свели с эшафота, подвели к серым столбам, вбитым в землю, и, завязав "преступникам" глаза, привязали к столбам. Капюшоны были надвинуты им на глаза, раздалась команда, солдаты прицелились, но... раздался барабанный бой, и приехавший флигель-адъютант объявил помилование.
  
   Далее Петрашевского переодели в грязный тулуп, валенки, арестантскую шапку, заковали в кандалы и приказали сесть в кибитку, запряженную в тройку. Но Петрашевский сказал: "Я еще не окончил все дела", и с этими словами обошел всех обвиняемых, каждого поцеловал, поклонился всем еще раз и сел в кибитку. Рядом с ним поместился фельдъегерь, а на козлах, вместе с ямщиком, вооруженный жандарм, и тройка умчалась. Петрашевскому было всего 28 лет.
  
   Рассказывали: когда арестовали Петрашевского и петрашевцев, Николай I перекрестился и воскликнул: "Слава Богу! Россия спасена!". Жалкие посредственности, какими были в то время большинство "высокопоставленных" лиц, не могли переносить умственного превосходства какого-то мелкого чиновника и ту правду, которую он бросал им в глаза на следствии.
  
  

Путь в Сибирь

   11 суток без отдыха в пути до Тобольска находились Момбелли, Григорьев, Львов, Спешнев, Дуров, Достоевский, Петрашевский и др. В пересыльной тюрьме в Тобольске петрашевцев посетили жены декабристов: Анненкова с дочерью и Фонвизина, они присылали осужденным одежду, пищу, утешали, ободряли их.
  
   Далее Петрашевский, Спешнев, Львов, Григорьев шли пешком до Иркутска. От Иркутска до Шилкинского завода, куда были назначены Петрашевский и поручик Львов, прошли тоже пешком. Затем Петрашевский был переведен в Александровский завод, Львов - в Нерчинский, и опять Петрашевский - пешком.
  
  

Петрашевский в Сибири

  
   Никто из родных не посылал ему ни гроша. В Александровском заводе Спешнев, Момбелли и Григорьев организовали школу для детей. Петрашевский, переведенный в Нерчинский завод, учил детей протоиерея русскому, немецкому, французскому языкам, арифметике, географии.
  
   В 1855-1856 годах Петрашевский посылает прошения о пересмотре его дела. Наконец, он был освобожден от каторжных работ и переведен на поселение. В январе 1857 года он прибыл в Иркутск, он приписан был к Кудинской волости, в 21 версте от Иркутска. Сюда же были переведены Спешнев и Львов.
  
   В этом году в Иркутске произошла кратковременная встреча Михаила Петрашевского с Михаилом Бестужевым. М.А. Бестужев после каторги жил на поселении в Селенгинске, и купцы уговорили его (бывшего моряка) провести караван судов по Амуру. Они мало поговорили, о судьбе усадьбы в Сольцах они ничего не знали.
  
   ...На поселении Петрашевский продолжал нуждаться в деньгах, и безучастие к нему богатой матери (Феодоры Дмитриевны) было поистине бездушно. Теплее всех относился к Петрашевскому его зять, женатый на его сестре Софье Васильевне, полковник штаба корпуса инженеров путей сообщения (впоследствии генерал-лейтенант) - Петр Федорович Демор. С ним Петрашевский переписывался и всегда заканчивал письма: "Желаю Вам и всем Вашим всего лучшего, остаюсь любящий Вас...".
  
   Он занимался ведением частных дел в качестве стряпчего, дел было мало, и "при всей усердной экономии" Петрашевский был лишен самого необходимого. Он продолжал посылать прошения о пересмотре его дела, за что упрочилось среди бюрократов мнение о "беспокойном его характере". Он и Львов впали в немилость генерал-губернатора Восточной Сибири
Н.Н. Муравьева. Его выслали в Минусинский округ Енисейской губернии
(не было даже теплой одежды) - в село Шушенское. Он не прекращал борьбу с начальством и продолжал писать прошения о пересмотре его дела. Знакомые упрекали его за борьбу с начальством, на что он отвечал: "Я смело однажды выступил на борьбу со всяким насилием, со всякой неправдою, то теперь уже мне не сходить с этой дороги ради приобретения мелочных выгод и удобств жизни. Мне теперь уже поздно обучать себя "выгодному подличанью".
  
   В письме от 15 июня 1860 года к декабристу Д.И. Завалишину, жившему после каторги на поселении, он пишет: "...Все мы русские - существа какие-то пришибленные, в нас всех ощутителен недостаток самостоятельности личной в смысле гражданском, - все мы трусы... В столкновениях с властью мы до того трусливы, что даже в дружеском кругу боимся нашу мысль высказать вполне. Нам все мерещится за спиной квартальный. Все мы еще одурены, до некоторой степени, перешедшим к нам по наследству разрушающим бодрость духа религиозным благоговением ко всякой власти. На всякую административную тлю, особенно в генеральском чине, мы смотрим как на богов громовержцев...".
  
   Ему не разрешали жить в городах, но из-за болезни местные власти позволяли жить в Минусинске, в Красноярске. И снова он протестует против притеснений, против незаконного обыска и снова пишет прошение о пересмотре его дела и подписывает их "потомственный дворянин Санкт-Петербургской губернии", а ему было приказано, чтоб он называл себя "поселенцем". Его снова отправили в Шушенскую волость, затем в глухую деревушку в 115 верстах от Минусинска, затем в село Бельское Енисейской губернии, затем в одну из деревень Бельской волости в стороне от тракта, а затем снова в Бельское, где он и окончил свою многострадальную жизнь.
  
   Жалкие домишки, кругом тайга. Ни о какой культуре не было и речи. Крестьяне безграмотны, книг в селе не было, до Енисейска - 150 верст. У Петрашевского - ни родных, ни знакомых, ни мало-мальски близких. Крестьяне его недолюбливали за его нелюдимость. Ходили к нему только бедные, он писал для них жалобы и прошения, помогал советами, лечил их...
  

Смерть Петрашевского

  
   С городским начальством он был во вражде, писал на них жалобы, выводил на чистую воду все их грехи. Однажды он ездил в Енисейск из-за каких-то столкновений с начальством, возвратился бодрым и здоровым, поужинал, а на утро его нашли в постели мертвым. Врач констатировал смерть от апоплексии мозга. Легенды ходили об его отравлении в Енисейске.
  
   По справкам в Благовещенской церкви села Бельского днем его смерти числится 7 декабря 1866 года, а днем погребения - 12 февраля 1867 года. Таким образом, труп покойного ждал погребения более двух месяцев, находясь все это время в местном "холодильнике".
  
   Хоронили его на средства волостного правления, и ни одна живая душа не проводила его на кладбище, кроме могильщиков. Как человек, умерший без покаяния, он был зарыт вне кладбища... Могила была одинокой, всеми забытой, не отмеченной даже простым камнем. И только в 1903 году племянник Петрашевского Владимир Петрович Демор на свои средства обнес его могилу деревянною оградою и поставил крест.
  
  

Заключение

  
   Он предпочел умереть в глуши, почти без куска хлеба, но с непреклонно-гордым челом, чем с гибкой спиной. Он кровью сердца писал свои прошения, но в его прошениях ничего не было просительного. Наоборот, он почти требовал, и попутно бичевал сарказмом глупость, пристрастие и ненависть своих гонителей.
  
   Его убеждение, что революция в России необходима, но требует длительной подготовки путем народной пропаганды, целиком было воспринято интеллигенцией 70-х годов и создало так называемое "хождение в народ".
  
  
  
  

Муниципальное учреждение культуры

"Киришская городская библиотека"

Рекомендательный библиографический список

"О городе Кириши"

      -- АМБРАЖЕВИЧ В.Ф. Земля моя Приволховье: город Кириши и Киришский район. - СПб., Лики России, 1999. - 119 с.: ил.
      -- ГРОМОВА И.П. Взгляд из государства Русь. Очерки. - Кириши: Изд. дом "Кириши", 2000. - 155 с.
      -- ГРОМОВА И.П. Кириши: годы перестройки. - Кириши, 1997.
      -- ДОБРО пожаловать в Кириши! - Кириши: Б.и., Б.г. - 36 с.: ил.
      -- ЗДРАВСТВУЙ, город Кириши!/ Сост. В.В. Михайлов, А.Г. Тютенков. - Л.: Лениздат, 1977. - 231 с.: ил.
      -- ИСТОРИЯ города Кириши и района: Сборник/ Ред. М.В. Двоеглазова и др. - Кириши: Издат. дом "Кириши", 1995. - 158 с.: 11 л. фото.
      -- КАТАЛОГ художественной коллекции Киришского историко-краеведческого музея (живопись, графика, скульптура, изделия прикладного творчества). - СПб.: Стройиздат СПб., 2002.
      -- КИРИШИ: Брошюра. - Л.: Лениздат, 1973. - 46 с.
      -- КИРИШИ. Киришский район: Карта со схемой движения муницип. и коммерческих автобусов. - СПб., 2005. - 1 с.: ил.
      -- КИРИШИ. Энергия природы - на благо человека: Брошюра. - Кириши, 2006.
      -- КИРИШИ в огне войны: [Воспоминания участников боевых действий на территории Киришского района]./ Сост. В.Ф. Амбражевич и др. - СПб.: Б.И., 1999. - 161 с.
      -- КИРИШИНЕФТЕОРГСИНТЕЗ: Фотолетопись/ Художн. С.А. Компайниченко. - СПб.: Русская классика, 2006. - 272 с.: ил.
      -- КНИГА памяти: Великая Отечественная война в г.Кириши и Киришском районе/ Сост. В.Ф. Амбражевич. - Кириши: Б.и., 1993. - 246 с.: 8 фото.
      -- ОАО "СУРГУТНЕФТЕГАЗ"; ООО ПО "Киришинефтеоргсинтез", - Кириши: Б.и., 2006. - 10 с.: ил.
      -- НА ЗЕМЛЕ возрожденной (1965 - 1985 г.г.): Хроника фактов и событий г.Кириши. - 1985. - 6 с.
      -- ПОКОЛЕНИЕ окрыленных: Сборник воспоминаний участников строительства города Кириши и Киришского нефтеперерабатывающего завода./ Ред. В.Ф. Амбражевич. - Кириши: Издат. дом "Кириши", 2007. - 192 с.: фото.
      -- ПОТАНИНА М.А. Загадки топонимики. - Кириши: Издат. дом "Кириши", 2003. - 128 с.: ил.: фото.
      -- ТОПЛИВНО-энергетический комплекс г.Кириши.: "Есть работа - есть жизнь". - Б.и., 2006. - 56 с.
      -- ТРУДОВОЙ подвиг на Волхове: из опыта работы треста N46 Главзапстроя по строительству нефтехимического комплекса в Киришах. 1962 - 1972 г.г. - Л., 1972. - 112 с.



    ПЕРИОДИКА
      -- БАБУРКИН В. Кириши в орбите "Серебряного кольца"./ Бабуркин В.// Кириш. факел. - 2004. - N70. - с.3. - ["Г.Кириши достоен включения в туристический маршрут", - так считает автор].
      -- ДОСТОИН земли, на которой стоит.// Вести. - 2005. - 28 мая (N59). - с.1. - [г.Кириши - 40 лет].
      -- ЕСЛИ в городе идет дождь - это к счастью.// Кириш. факел. - 2006. -
    30 мая (N59). - с.1, фото. - [День города в Киришах и 40-летие "КИНЕФ"].
      -- ЗНАЧОК - эмблема города.// Кириш. факел. - 1983. - 23 апреля. -
    [О создании значка-эмблемы города].
      -- ЗОТОВ В. Киришский плацдарм.// ...И возникают города. - М.:
    Сов. Россия, 1967. - с. 65-79.
      -- КИРИШИ - лучший город России!// Кириш. факел. - 2002. - 14 ноября (N129). - [В номинации "Лучший город РФ" наш город - как лучший средний город России].
      -- КОЛЬЦОВ И.В. Кириши - ступени роста// Строительство и архитектура Ленинграда. - 1980. - N11. - с. 10-13.
      -- О ГЕНПАЛАНЕ развития Киришей// Кириш. факел. - 2003. - 28 октября (N118). - с.2. - [Пресс-служба администрации МО "Киришский район"].
      -- ПЕТРОВА С. У города Кириши теперь есть герб/ Петрова С.// Кириш. факел. - 2006. - 6 июля (N68). - с.1.
      -- КОЛОСОВА Н. Кириши. 2020г./ Колосова Н.// Кириш. факел. - 2005. -
    15 января (N3). - с.2, фото. - [Интервью с гл. архитектором
    О.В. Черновой].
      -- ПИНЕС В. Кириши - экологический город будущего./ Пинес В.Н.// Кириш. факел. - 1994. - 21 апреля.
      -- ПОТАНИНА М.А. Киришский район (из истории), гл. населенные пункты и реки: Кириши и другие населенные пункты с форматами./
    Потанина М.А.// Потанина М.А. Загадки топонимики. - Кириши: Изд. дом "Кириши", 2003. - с.11, 45-50.
      -- СЕЛЬДИНИН С. Приволховье - край былинный/ Сельдинин С.// Кириш. факел. - 2004. - 28 августа (N96). - с. 4-5. - [Автор о Новгороде, старинном крае, деревне Сольцы - родине декабристов Бестужевых].
      -- САХАРОВ Н. Наш город Кириши/ Сахаров Н.// Ленинградский рабочий. - 1983. - N23. - с.7. - [Прошлое, настоящее, будущее].
      -- СУХОРЕБРИКОВА М. Социальный портрет киришанина/
    Сухоребрикова М.// Кириш. факел. - 1997. - 20 ноября.
  
  

Воспоминания, мемуары

Юрий Иванов

ВСТРЕЧИ С ПОЭТОМ

Воспоминания о Рубцове

  
   С поэтом Рубцовым мы жили в одном доме, знали друг друга, хотя друзьями не были, у нас были разные позиции по некоторым жизненным вопросам. Но относился я к нему с уважением, думаю, что и он ко мне относился неплохо, во всяком случае, при встречах иногда беседовал со мной, чего делал не с каждым. Возможно, причиной этого было то, что я очень любил литературу, постоянно читал все новинки, публикуемые в журналах. Неплохо знал классику. Ну и, естественно, беседы с ним были интересны. Мне казалось, что поэзия составляла всё его существо, и он был в ней постоянно, говорил горячо и увлечённо, убедительно и охотно.
   Рубцов жил в доме завода "Северный коммунар", на котором я работал. Дом стоял на берегу реки Вологды. Рядом - великолепный храм. Многие помнят, как Рубцов прогуливался по берегу реки в распахнутой одежде с белым шарфом на шее, возможно, поэтому его иногда называли Коля-шарфик. Это место описано поэтом в стихах "Вологодский пейзаж...", "Живу вблизи пустого храма". Здесь прогуливался и я с детской коляской, в которой спала моя дочь. Я был студентом-заочником и иногда сидел на дровах рядом с коляской и готовился к зачетам. Здесь мы встретились с Рубцовым впервые и познакомились. Однажды просто поздоровались и разговорились. С людьми он сходился не сразу и не с каждым.
   В его поведении отмечались странности, на самом деле это были особенности неординарной личности. Внешность со стороны казалась неприметной: невысокого роста, худощавый, глаза острые, небольшие, взгляд цепкий с прищуром. Его лицо притягивало внимание одухотворенностью и постоянно выражало отрешенную задумчивость. Почти осязаемой была в нем какая-то добрая ироничность, будто знал наперёд всё, что ты думаешь и скажешь. Он мог посреди разговора, на полуслове, повернуться и уйти или просто замолчать. Однажды я спросил - за сколько времени он может написать стихотворение. Он ответил, что за несколько минут, но до этого вынашивает его не один месяц в голове.
   Я жил на первом этаже и видел, как однажды он долго, неподвижно стоял на одном месте во дворе и смотрел в одну точку. Оказалось, следил за птичкой, которая прыгала по крыше гаража. Во дворе обитал большой чёрный пёс, он был бездомный, этакий сын двора, он сразу выделил Рубцова из числа всех своих знакомых и мчался к нему навстречу издали, радостно подлаивая. А потом бежал рядом и забавно заглядывал в лицо. Я не раз наблюдал, как Рубцов сидел на лавочке и гладил рукою ростки какого-то деревца, пробившиеся через асфальт. Мне, да и другим тоже, это казалось странным. У нас ведь, если человек не как все, так обязательно кто-нибудь да назовёт его чокнутым. А поэты ведь все - не как все.
   Иногда он был недоступный и резковатый, иногда искромётно весёлый, общительный. Его настроение отражалось на лице, и я просто не общался с ним в такое время. Но следует отметить, что всё творчество Рубцова - это поэзия добра, которого так не хватает нам по отношению друг к другу.
   Как и многие бывшие детдомовцы, он, как мне кажется, был готов отдать всё, что у него есть, друзьям. Почти напротив нашего дома, через реку, было расположено заведение, которое в народе было известно как "Поплавок". Однажды я встретил там Рубцова, который сказал, что получил гонорар за книгу и всё купюрами по три рубля, чтобы было удобней рассчитываться за угощение друзей. И угощал он их охотно и по русскому обычаю "до упора", хотя материальные затруднения у него были постоянно.
   Я был влюблён в завод, его людей, многое видел в розовом свете и горячо говорил об этом. Рубцов, как я сейчас думаю, относился к этому несколько иронически. Об этом может свидетельствовать следующее: как-то я сказал, что я патриот и поклонник своего завода и потом, когда мы говорили о стихах и о поэзии момента, он выдал такое четверостишие:
   Застолья красного сторонник,
   Гуляю около я храма,
   Со мною рядом ты, поклонник
   "Северного коммунара".
   Я попросил записать это на моём конспекте, но он отказался, тогда я написал сам, а он расписался.
   Однажды мы встретились на берегу реки, где я совершал ежедневную утреннюю пробежку. Я поздоровался, он спросил: "Почему бегаешь каждый день - хочешь дольше всех прожить?" Я ответил, что хочу подольше пожить и побольше сделать. Он сказал, что жить надо не долго, а ярко и что все великие поэты погибали молодыми. Заговорили, как обычно, о Пушкине, Есенине, Лермонтове. Я заметил, что нам себя с ними не стоит сравнивать. И очень удивился, когда он спокойно и уверенно сказал, что, как поэт, не хуже их. Я подумал, что он шутит, и не придал серьёзного значения этому высказыванию, но потом мне говорили и другие, кто знал Рубцова, что он действительно себя считал таковым. Как-то я показал ему стихотворение, написанное работницей завода для стенгазеты. Стихотворение мне понравилось, а он сказал, что не считает это поэзией, так как поэзия - это душа, а в этом стихотворении она не ощущается, а всё написано от разума. И долго и увлечённо говорил о форме, ритме, но меня это тогда не очень интересовало. Если б знал, что беседую с большим поэтом, отнёсся бы по-другому. Хотя с тех пор руководствуюсь правилом: "Писать нужно только тогда, когда автор уверен, что он или говорит о старом, да по-новому или он пишет о том, о чём до него не писали". Это тоже вынесено из встреч с Рубцовым.
   Официальная версия рубцововедения освещает жизнь Рубцова как жизнь сироты, в воспитании которого не принимали участия ни отец, ни мать. Это так. Но однажды в разговоре я сказал о его сиротстве, он ответил: "Сам ты - сирота". Я понял, что он не считал себя сиротой, и понял - почему. Он считал родным свой детский дом, где воспитывался, людей, с которыми работал и дружил.
   Образно выражаясь, можно сказать, что матерью поэта Рубцова была мощная в то время и традиционно по-русски добрая душою вологодская писательская организация.
   Рубцов получил собственную жилплощадь. Мы стоим во дворе дома, к нам с озабоченным видом подходят Виктор Петрович и Марья Семёновна Астафьевы. Виктор Петрович спрашивает, сколько у него денег, где они? И говорит, что надо срочно купить. Рубцов отнекивается: "Зачем всё, тарелки, то да сё?.." Они разговаривают с ним, как со взрослым сыном, и он их слушается. Уходят за покупками.
   В некоторых публикациях выражается упрёк власть предержащим по поводу того, что Рубцову не создавали условия для работы, творчества. Это вопрос спорный. В нашем доме Рубцову выделили комнату в трёхкомнатной квартире, куда он переехал из общежития. По тем временам это было неслыханно, чтобы холостому мужчине была предоставлена такая жилплощадь. Для сравнения скажу, что заместитель директора завода Н.А.Сесюнин проживал в общежитии. Однако жизнь в этой комнате у поэта не заладилась по причине психологической несовместимости с проживающим в двух других комнатах инструктором обкома партии.
   Областью руководил первый секретарь обкома А.С.Дрыгин, человек славного военного прошлого, обладающий и умом, и силой воли. А.С.Дрыгин знал творчество Рубцова, он и помог ему получить новую однокомнатную квартиру, которая оказалась последним земным пристанищем поэта и местом его убийства.
   Я хорошо изучил материалы уголовного дела, судебного заседания, связанные с гибелью поэта, много беседовал о них со следователем В.И.Меркурьевым, который вёл дело. Для этого было достаточно времени, так как с ним мы работали в соседних кабинетах и общались близко более двадцати лет. Рубцова знали оба и любили, так что разговоры о нём возникали часто сами собой. Во многих воспоминаниях о поэте, которые я читал, очень резко отзываются о поэтессе Дербиной, осужденной за убийство. Сейчас с позиций порядочного жизненного опыта и опыта работы в органах правопорядка и судах у меня сложилось мнение, что не хотела она этого. Возможно, главной причиной смерти поэта было состояние здоровья, роковое стечение обстоятельств, извечный главный враг России - алкоголь и банальная ревность. Что ж, поэты любят сильно. Мне кажется, Рубцов простил бы eё.
   Поэт Рубцов завещал, чтобы его похоронили рядом с другим выдающимся вологодским поэтом Батюшковым. Этого не произошло. Время и всенародная любовь к поэзии Рубцова показали, что эти поэты достойны друг друга. И, может быть, будет справедливо, если они будут покоиться рядом?
  

НАШИ ГОСТИ

Вадим Вознесенский

  
   Первое место - конкурс "Скрижали Бездны(2008)"
Финалист конкурса "Эта Странная Война (2007)"
Рассказ о войне, за одну из сторон которой сражались около миллиона (!) наших соотечественников. Только об этом не принято говорить...
  

По ком звонит...

     
      Тот день я почти забуду. Он скроется, затеряется среди других. Похожих и совершенно отличных. Пронесшихся, как в пьяном бреду или промелькнувших яркой вспышкой, не сохранившей детали.
      Листок календаря с ничего не значащей цифрой, сорванный и скомканный, брошенный в урну прожитого. Позже, кажется, я узнаю, что много лет назад именно в этот день был уничтожен могущественный орден. Символично? Не думаю - совпадение, не более. То тамплиеры, а это...
      Полторы сотни душ.
      Место тоже практически сотрется из памяти. Картинка в калейдоскопе мест, тусклый образ, один из множества. Моя жизнь не поскупится на их разнообразие. Мозаика.
      Несколько раз меня заставят вспоминать и день и место, но я смогу только воспроизвести последовательность событий. Худо-бедно. Не исключено, что по ошибке добавлю то, чего не было. Или наоборот.
      В конце концов то, чем это станет - лишь рафинированная версия, как было на самом деле. Наверное, так и надо.
      Однако я вспомню. И приду. Боюсь, навсегда. Именно в этот день, в это место. Совпадение? Судьба. Услужливая память - здесь все будет по-другому. Внешне. Незыблемый гранит так не похож на тлеющую солому. К тому времени я научусь воспринимать окружающее иначе. Я вспомню и пойму - ничего не изменилось. И колокола, которых раньше не было, уже звонили в тот, первый, день. Только их никто не слышал.
      В промозглый мартовский день...
     
      Я достал из зеленой пачки папиросу, сдавил гармошкой катонную трубку и крутанул колесо зажигалки. Фитиль осыпало искрами, он вяло пыхнул голубым и потух. Я попробовал еще раз, потом слегка поболтал зажигалкой в воздухе. Пустая - защелкнул крышку и сунул в карман. А ведь топлива сегодня перевели изрядно, нет бы заправить.
      - Кнап, дай прикурить, - свистнул я.
      - Ого, - оскалился он, усевшись рядом, - Ревал? Кучеряво живешь.
      Я пожал плечами - разжился по случаю. А вообще мне их табак не нравится - дерьмо на сене.
      - Огня тебе мало? - поинтересовался Кнапа и пнул ногой валяющуюся рядом головешку.
      Огня вокруг хватало. Горело практически все, что может гореть. Что не могло - тлело. Жадные, яркие языки с треском облизывали черные уголья. Жарко - я давно расстегнул тужурку. Очистительное пламя. Может и так, однако мне оно казалось страшным. Вздумай прикурить от головешки - наверное, вырвало бы. Все равно, что от разбросанных то тут, то там дымящихся трупов.
      - Мертвячина, - пояснил я.
      - А-а-а... - протянул Кнапа, - и чего ты, такой брезгливый, тут с нами делаешь?
      Коробок, однако, протянул. Я чиркнул и, пряча спичку от горячего ветра между ладоней, поднес папиросу к огню. Глубоко затянулся. Будоража сознание, дым наполнил легкие - как будто мало я сегодня наглотался гари и копоти. Кнапа выразительно посмотрел на меня. Пришлось предложить ему пачку, не отвяжется.
      - Угу, - кивнул он засовывая одну папиросу между зубов, а вторую за обшлаг рукава, - хорошо сегодня поработали.
      Поработали - это верно. Я сдвинул на затылок фуражку и провел ладонью по лицу. Печет - не иначе, опалил в кутерьме. Война - ад. Я не брезгливый. Вон в трех шагах покойник. Обуглившийся, в черной корке с сочащимися красными трещинами. Совсем недавно еще дергался. И что? Я же в обморок не падаю. Вообще никаких эмоций. У меня внутри - такая же, покрытая пеплом короста. Но это же не значит, что можно от теплящейся культи прикурить? Хотя некоторые из нас бы не поморщились. Васюра, например. Дьявол. Я этих тоже ненавижу. По-настоящему. И раньше ненавидел, сцепив зубы, не подавая вида. А Васюра по отношению к ним просто бешенство испытывает. Иногда кажется - и к нам тоже. Война.
      Я выдохнул струю дыма и, не растягивая, затянулся вновь.
      - Ты не стрелял, - констатировал факт Кнапа.
      - Нет, - не стал отрицать я.
      Ну, не стрелял. Упрекать, что я гнушаюсь грязной работы не решится никто. А лишнюю работу делать просто лень. Без меня найдутся желающие.
      - Жалко?
      Я покачал головой. Все равно.
      - А мне нет, - Кнапа с хрустом потянулся, - ни хрена не жалко. Так их и надо. В огонь, как вурдалаков. Кто их заставляет зверье прикармливать?
      Может и заставляют. А ты, Кнапа, похоже оправдываешься. Перед собой, мне-то что - грехи отпускать не обучен.
      - До ветру скоро нельзя будет выйти из-за этих тварей.
      - Боишься, Кнапа?
      Его передернуло.
      - Пошел ты... Как будто сам...
      И я боюсь. Тут все боятся. Даже головорезы хромого черта Дирлевангера. Но есть разница - меня сюда не страх привел. Ненависть. Изначально. Я в 118-й из Роланда попал, а в Роланд по собственной воле. На фронт бы. Глаза в глаза. И не ждать, когда из леса придет смерть. Безумная смерть, не обращающая внимания на собственные потери. Взять хоть сегодня. Сколько погибло в утренней засаде? Два шефа, один из наших и четверо бандитов. Раненые не в счет. Даже при таком раскладе - смысл их вылазки? Разменяли четверых на троих? Никогда не понимал.
      А то, что засаду устроили рядом с лагерем лесорубов? Не знали, кому в первую очередь достанется? Уходили, даже не скрывая следы, в своё логово через эту деревню. Не подумали? Да им начхать на население, так же, как и нам. Нет, местных мне не жалко - они этой их болезнью все заражены, поголовно.
      Конечно, смерть этого спортсмена зажравшегося, гордости нации, всеобщего любимца Вёльке - это, так сказать, форс-мажор. Последняя капля. Не повезло ему, что он в злосчастной обстрелянной колонне оказался. И деревеньке не повезло, впрочем, сами виноваты.
      Я сплюнул. Почему-то жалко именно Кнапу. Пацан еще - девятнадцать лет. Среди нас много таких - молокососов, которым очень хотелось жить. Есть обиженные. Идейных, как я - единицы. Себя, кстати, тоже жалко, врать не буду.
      - Серый, хлебнешь? - к нам приблизился Катрюк и протянул флягу.
      Уж он сегодня точно отличился. Аккурат напротив ворот свою машинку расположил, на случай, если проломают. Проломали. В пылающих одеждах, многоголосо орущие, повалили, не разбирая дороги. Живучие. Если бы не Катрюк - пришлось бы и мне стрелять, так что спасибо. Я взял сосуд и отхлебнул. Последнее время алкоголь на меня не действовал. Вообще - может, иммунитет выработался. Катрюку стресс снять надо, но Васюра увидит - башку оторвет. А так - все бочки на меня, не привыкать. Меня начштаба скорее всего вообще не тронет. Знает, что отмороженный - палю когда и в кого хочу. Могу и в затылок, на операции. Очередную докладную только настрочит.
      Легок на помине. Жевалки на скулах ходуном ходят, глаза - как две иглы.
      - Что расселись, уроды? Иди подобивай.
      Это мне. Взгляд его выдержал спокойно - у меня в глазах инея не меньше. Было дело, Васюра за то, что пара бойцов жратву захарчили, им передние зубы снес и кровь с половиц заставил вылизывать. А раньше, когда был взводным еще, меня к себе вызывал. Тоже за какую-то провинность. Пацана нашел. Я без зрелищных приемов обошелся - с ноги по яйцам, а потом нож показал. Очень острый. То наедине, а открытое неповиновение - черевато. Я поднялся. Шлепнут меня когда-нибудь, ноги надо делать, да некуда.
      Васюра стоял, скрестив руки на груди, так, что был виден золотистый шеврон на плече. "Treu, Tapfer, Gehorsam". У некоторых этот девиз вызывает гордость. По мне - для собачьих ошейников надпись. Впрочем, мы псы и есть, цепные. Верный, Храбрый, Послушный. Я прошел рядом, так близко, что ствол болтающейся на плече винтовки нечаянно оказался возле самого носа начштаба, заставив того резко отклонится. Наверное, придется мне его первым кончать, когда случай представится. Последнее время все на виду.
      Я прошелся возле беспорядочно наваленных друг на друга тел. Что их, разгребать? Сейчас. Скорчившиеся в грязи черные фигуры никак не ассоциировались с людьми. Вспомнилось детство. Как отец колол свиней, а потом смолил, обкладывая туши соломой. Так и мы - соломой, бензином. Но только потом - свинцом.
      Никто не шевелился, а вы чего ждали? Я снял с плеча оружие и несколько раз пальнул в кучу, наблюдая, как дергаются от ударов пуль уже мертвые тела. Краем глаза глянул на Васюру - следит. Вот, гадство, теперь придется ствол чистить - забот других не было. На глаз прикинул количество жертв - так и есть, полторы сотни.
     
      Когда подали команду и мы построились в колонну, из кучи тел выбрался такой же почерневший и окровавленный, как окружавшие его покойники человек. Еле переставляя ноги он поковылял к нам и тихо прохрипел:
      - Пристрелите, иуды.
      Начштаба гневно зыркнул на меня, я в ответ выразительно пожал плечами, стоящий рядом Кнапа поежился. Пробирает? Это пройдет. Мы уходили. Судя по состоянию, живой мертвец долго не протянет, какое-то время он еще тащился следом, бормоча проклятия, потом упал.
      Много позже кто-то дотошный подобьет цифру - сто сорок девять. Хотя нет - трое все-таки чудом выживут, значит позади мы оставляли сто пятьдесят два тела.
     
      Я вспомню тот день.
      Это произойдет не через год, когда нас перебросят далеко на запад и я покину отряд - мы ведь окажемся совсем в другой стране. Там я буду воевать против своих недавних хозяев. Сначала среди гор, потом в горячей пустыне. Верный, Храбрый, Послушный. Ничего не искупая - мне ведь все равно.
      Ни позднее, лет через двадцать, ознаменовавшиеся этапами, лагерями и неожиданной амнистией. Когда на глаза попадется одна из хроник с воспоминаниями единственного из выживших взрослых. Я их прочитаю, словно повседневный очерк, ни с чем не сопоставляя, и тоже выброшу из памяти. Чтобы дать им возможность вернуться.
      Я не вспомню тот день даже через сорок лет. Через сорок лет.
      Мы, те из нас, кто пройдет дорогами войны до конца, кого не вздернут победители, кому посчастливится пережить каторгу, мы, немногие, соберемся в тесном номере обшарпанной гостиницы. Это произойдет после второго суда над Васюрой, где мы, судьба в очередной раз усмехнулась, будем только свидетелями. Его наконец приговорят, а мы разольем по стаканам и выпьем. Непонятно за что.
      Кнапа, очень бодро выглядящий для своих лет, закусит и скажет:
      - Васюре в глаза посмотрел - аж передернуло. Не изменился, только морщины. Видали - до заместителя председателя выслужился. Только справедливость настигла.
      Я усмехнусь - настигла. Семидесятилетнего старика. Выслужился - ему было все равно, кого ненавидеть. А Кнапа обратится ко мне:
      - Тебе смешно, Серый? Ты тоже неплохо выглядишь. И в те времена матерый волчара был, не нам ровня. Всегда сам себе. Когда в бою у всех поджилки тряслись - мы ведь не командиров, мы только тебя слушали. Зато при проведении акций тебя словно и не было - в сторонке. Сейчас легче?
      Волчара. Опирающийся на костыль. Легче? Как и Васюре - все равно. Деяния обезумевших от страха мальчишек, наверное, раскаявшихся, и цинизм равнодушного. Тогда я не знал, в какую сторону сместится чаша.
     
      Я вспомню тот день ровно через шестьдесят лет. После семи лет без движения, в грязном, пропахшем сыростью захолустном интернате. Когда грудь сдавит тисками боли и я попытаюсь схватить губами воздух, но не почувствую ничего, кроме запаха собственных нечистот из перевернутого судна. Грязный, в пятнах плесени и с паутиной по углам потолок - декорация очередного и последнего ада. Не в силах отвести взгляда от трещин и осыпающейся штукатурки, я скажу себе - да, это уже конец. Но что-то внутри улыбнется - нет, это только начало.
     
      Клочок земли, окруженный черным ничем. Багровый мрак без источника света. Гранитный старик, держащий на руках безвольно обвисшее тело. Он смотрит на меня глазами без зрачков и протягивает свою страшную ношу. Каменные губы шевелятся:
      - Як циха стала, я Адасика знайшоу: "Уставай, гавару, яны паехали ужо". Стау яго падымаць, а у няго кишачки вывальваюцца. Я их збираю, збираю, а ён просиць: "Пиць, пиць...".
      Я принимаю бремя.
      Колокола окружают со всех сторон. Кажется, они символизируют печные трубы на местах пожарищ. Кажется? Воспоминания улетучиваются в порыве морозного ветра - я лишен права помнить что-либо постороннее. Гранитные плиты - для меня это стойки гигантских гильотин, уносящиеся вверх столбы виселиц. Колокола, бронзовые мучители, раскачиваются на верхушках. Как мертвецы в железных клетках. Раскачиваются. Бьют. Это только начало. Все равно. Децибелы боли...
     
      Олег раскрыл журнал и лениво пробежал глазами по записям. Подавил зевок. Щелкнул ручкой и принялся выводить опостылевшее в своем монотонном однообразии: "22.03.03 г. 5-20 Проверил несение службы дежурным нарядом. Замечаний не выявлено". Можно, конечно, пристебаться. К сонному виду, например. Приказы поспрашивать, по маршруту пройтись. Ну его. Тут и так через пару часов завертится - годовщина.
      Только Олег начал закручивать размашистую подпись, слаженно ударили колокола. Он вздрогнул.
      - Жутковато сегодня, товарищ капитан, - доложил постовой, - обычно тихо, умиротворяющее. Колокола перезванивают - на душе скорбно, легко. А эту ночь - не так. Вроде и не холодно, а ветерок дохнет - до озноба. И звон - тяжелый, хищный. На маршруте даже как-то не по себе. Чушь, конечно, но такое ощущение, будто сегодня не по жертвам звонят.
      - А по ком? - дописывая фамилию спросил Олег.
      - По убийцам.
      Олег поднял глаза и вздохнул. Сам когда-то на мемориале по ночам гранит топтал - тут и не такое примерещится.
      - Ладно, бывай, - он встал и направился к выходу из караулки, - смотри утром не светись - тут такие гости ожидаются, на глаза лучше не попадать.
     
      Олег вышел на территорию и зачем-то обернулся, словно впервые увидев высеченные в камне надписи. Столько раз проходил мимо, ребенком был на экскурсиях, слушал, смотрел. И никогда не читал. Или забыл. Свыкся? Стал равнодушным?
      Тяжелые буквы на заднем плане:
      "Мир в веках не помнит таких злодеяний на всей нашей земле...".
      Слева:
      "Люди добрые, помните - любили мы жизнь и Родину нашу, и вас, дорогие.
Мы сгорели живыми в огне...".
      Посередине:
      "Хатынь не одна - 186 деревень вместе с людьми...".
      Колокола ударили в спину. Синхронно и зловеще.
     
  

Евгения Лифантьева

Пепел погребального костра

   Первое место в номинации "Темное фентези" на конкурсе "Темной прозы".
  
  
   Худой старик, на котором из одежды лишь набедренная повязка да несколько ниток бус на шее, неподвижно сидел возле остатков погребального костра. Долго сидел - не шевелясь, не меняя позы. Впитывал всем телом идущее от кострища тепло. Уже ни одного огонька нет, ни искорки, только легкий пепел да мертвые угли. Но от прокаленной пламенем земли тянет жаром.
   Догорел закат, навалилась тьма. Безлунная ночь, беззвездная. По небу неспешно плывут тяжелые тучи. Внизу, в долинах, льют долгожданные дожди, земля радостно пьет небесную влагу. А здесь, возле вершин Астурэ, промозглый холод да туманы по утрам, когда тучи задумчиво спускаются к самым крышам города, окутывают купола храмов, так что те становятся неразличимы в серой предрассветной мути.
   Но до утра еще далеко, глухая ночь над городом, черная, как угли погребального костра, беспросветная, как горе родственников того, чье тело положили сегодня на сухие кедровые бревна, облили, как положено по обряду, благовонным маслом.
   Старик видел много похорон. Видел, как бьются в рыданиях, рвутся к набирающему силу огню безутешные матери. Как молча прощаются с любимыми мужчины. Ведь мужчинам не положено плакать. Даже если на смолистое ложе опускают рядом молодую жену и не родившегося сына. Не сумевшего родиться, отторгнутого этим миром, да забравшего вместе с собой из жизни и ту, которая не успела еще стать матерью.
   А сегодня хоронили сына раджи. Говорят, красив был юноша и воин прекрасный. Говорят, глядя на него, радовались люди, ведь обещал принц стать добрым и мудрым правителем. Но испугался чего-то молодой жеребец, впервые оседланный сыном раджи. Испугался, понес, не разбирая дороги. Не удержался юноша на бешеном скакуне, упал, да неудачно - головой о камень. Много камней на дорогах у подножия Астурэ.
   Роскошными были похороны принца. Богато вышиты покрывала, на которые положили тело. Сухими и звонкими - специально для такого случая купленные у жрецов смолистее дрова. Высоким - огонь костра. Хорошие похороны, богатые...
   Старик наконец чуть изменил позу и достал откуда-то из складок набедренной повязки кожаный мешочек. Что же, пора заняться тем, ради чего он остался возле погребального костра. Время пришло.
   Несколько движений - и мешочек наполнился еще теплым пеплом. Много денег заплатят за эту серую пыль глупые маги. Тут этого добра - хоть кувшинами для зерна вывози. Большой город, много мертвых, чуть ни каждый третий день пылает огонь на берегу говорливой реки. Но страшное проклятье падает на того, кто касается погребального кострища в первую ночь после похорон. Именно в ту ночь, когда открыты еще врата миров...
   Но старик знал, что делал. Не впервой... Затянул потуже мешочек, привязал к поясу. И исчез, словно растворился во мраке ночи. Был старик - и нет его.
   Видели бы люди, кинулись бы поклоны бить тому месту, где сидел святой. Да кто отважится бродить безлунной ночью рядом с погребальным костром?
   А старик, как сидел, поджав под себя ноги и зябко ежась от ночного ветра, в той же позе очутился на краю серой равнины. Странное это место. Странное и страшное. Ни дерева, ни травинки вокруг. Только черные, словно уголь, обломки скал, да серая, как пепел земля. Только ветер, несущий тонкую пыль, да смутные тени, скользящие над землей.
   Живые тени стонут и жалуются, плачут от тоски безвременья, но нет им выхода из мертвого мира. Дорогу наверх, к свету, преграждает серокожий великан - мощный торс бугрится литыми пластинами мышц, ноги не уступают по толщине слоновьим. Сутулые плечи, слишком широкие даже для такого гиганта. Руки, точнее, одна рука, длинная, словно у горной обезьяны, с которой сойтись один на один не всегда отважится даже тигр. Вторая же заканчивается чуть выше локтя безобразным обрубком, из которого, словно продолжение обнаженной кости, торчит стальная рукоять хлыста.
   Рядом со стражем старик кажется мошкой, мышкой или еще какой незначительной тварью, на которую наступи - и не заметишь, что чья-то жизнь кончилась.
   - Опять ты, - недовольно бормочет великан. - И когда уж успокоишься?
   - Опять я, - равнодушно отвечает старик. - Сам же знаешь: никогда. Нет мне успокоения даже в твоих владениях.
   - Знаю. Потому и не мешаю тебе, наглец! - и серокожий разворачивается к старику спиной. - Ну, делай то, зачем пришел, а я буду делать вид, что ничего не вижу.
   Старик звонко смеется, потом кричит что-то неразборчивое. Или нет, отдельные слоги слышны прекрасно, но язык настолько же древен, как эта серая земля. Если кто и понимает застывшего на краю равнины человечка, то лишь однорукий великан. Да, может, дальние горы знают, что означает этот речитатив. Но тени, словно их гонит ветром, мчатся к старику, воют, спешат, теснятся вокруг него, так что вскоре уже не видно хрупкой фигуры, все затягивает пульсирующим туманом, живой клубящейся мутью. Но миг - и тени, словно черные брызги, разлетаются в стороны.
   - Сколько на этот раз? - поворачивается к старику гигант-охранник.
   - Двое. Они достойны. Он и она...
   - Я так и знал.
   - Да, она дождалась своего принца.
   - Что ж, прощай...
   Не ответив, старик исчезает.
   И появляется там, откуда пришел - возле погребального костра, на теплой земле, хранящей жар горевшего здесь пламени. Под мрачным, но уже начинающим светлеть небом.
   Худой старик медленно встает, разминая затекшие от долгого сидения ноги, так же медленно оборачивается - и видит вдруг блестящие в зарослях кустарника глаза. Еще темно, но старику не привыкать, и мимолетный отблеск серого неба, проскользнувший среди листвы, говорит ему все, что нужно знать.
   - Ну-ка, иди сюда! Хватит прятаться!
   Из кустов выходит мальчишка - уже не ребенок, но еще и не юноша. Болезненно худой, грязный, одетый в рванину, не скрывающую свежих рубцов на спине. Тех рубцов, что остаются от тяжелой плети, для крепости вымоченной в растворе каменной соли.
   - Ну-ка, иди сюда! - повторяет старик.
   Мальчик покорно приближается, готовый в любой момент сорваться с места и убежать.
   - Думал порыться в пепле и найти что-нибудь из даров, не доеденное пламенем? - старик не спрашивает, он уверен в ответе.
   Мальчишка опускает глаза.
   - А как же проклятия? Глупый! Ты еще не знаешь, что такое проклятие. Думаешь, хозяин один раз отходил плетью - и все, страшнее страдания не бывает?
   Мальчишка вдруг яростно вскидывает голову:
   - Мой отец - жрец! Я - не раб! Я... Я ищу...
   Старик с сомнением качает головой, но, усмехнувшись, спрашивает:
   - Тоже мне - рожденный в свете! Ну-ка, назови все сто восемь имен танцующего бога?
   Мальчишка уверенно начинает речитатив, но старик вдруг прерывает его:
   - Владыка Горячего Пепла, Проклятый, Тот, Кто Танцует В Пыли? Ты понимаешь, что это значит?
   - Мне кажется, что да! Он не боится проклятий, потому что проклят изначально. Проклят самим собой, а страшнее нет проклятия. Он не может обрести покой, Он не может остановиться. То, чего боимся мы, для Него - тот же танец, что и танец о прекрасных цветах Высших миров.
   - И ты искал дорогу Проклятого? - удивляется старик. - Обычно этот путь обретают, когда от души не остается ничего, кроме кровавых лохмотьев.
   - Я искал Дорогу, - вновь опускает глаза мальчишка.
   Старик делает к нему несколько шагов. Касается его иссеченной, гноящейся спины. Рубцы моментально исчезают, болячки и язвы, пятнавшие худое тело, отваливаются сухими струпьями.
   - Ну что ж, пойдем. Сегодня мне предстоит несколько дел. Глупые маги готовы заплатить за то, что они считают Силой. Но это - не Сила, просто две души получат свой кусочек счастья и отблагодарят неразумных.
   - А ты? - мальчишка искренне удивляется.
   - Что - я? - переспрашивает старик. - На мне столько проклятий, что никто не способен мне помочь. Так что если ты ждешь покоя, то возвращайся к тому, кто так старательно украшал твою спину. С ним тебе будет лучше.
   Но мальчишка упрямо мотает головой.
   Двое проклятых уходят, исчезают в колючем кустарнике с темной, словно лакированной, листвой.
   И, как всегда перед рассветом, с реки поднимается туман, укутывает остывшее кострище, высасывает из него последние крохи тепла.
   Взойдет солнце - и люди смогут приблизиться к месту погребального огня. Днем здесь будет лишь утоптанная поляна, поросшая короткой жесткой травой, да выжженный круг посредине - как от любого костра, разведенного ради того, чтобы приготовить еду или согреться в холодную промозглую ночь.

Тамара Севернина

   Баба Поля
  
   Платье штапельное,
   В волосах гребешок,
   По-хозяйски булавка на фартуке...
   Встала бабушка рано,
   Ждет нас каши горшок,
   Спят в конфетнице пестрые фантики.
   Баба Поля с утра
   Месит тесто, оно
   Из кастрюли поднимется парусом.
   И когда солнце гостем
   Заглянет в окно,
   Будет рыбник - пирог с сочным палтусом...
   Я смакую те дни,
   Я их помню на вкус,
   Безвозвратно ушли, бездыханные...
   Снег прошел
   Или сыпала бабушка дуст?
   Солнце в печке иль дров полыхание?..
   У окошка горюя,
   Ты умела простить.
   Прилетали ветра, как посыльные...
   Только в мыслях могу
   Твой покой навестить,
   Подкосив свои ноги бессильные.
   Помяну твою душу
   Куском пирога,
   Будто теплого детства отведаю.
   Как близка ты мне, бабушка,
   Как дорога,
   Я, безмолвная, сердцем поведаю.
  
  
   ***
  
   Люблю природу за непостоянство.
   Еще апрель за холод не прощен,
   А ласточки врываются в пространство,
   И пульс волны прибрежной учащен.
   Подкрашены зеленой акварелью
   Все скверы, парки, дворики, сады.
   Но соловей в леса зовет свирелью, -
   Так пастушки зовут в луга цветы.
   Хотя конец весны, - по всем приметам,-
   Черемуха еще не хороводит...
   Особый смысл в непостоянстве этом,
   С предательством оно родства не водит.
  
   ***
  
   Стремительная,
   я живу бегом.
   Жизнь длинная,-
   поет звонок трамвая.
   Но я спешу,
   врагов не наживая,
   Ни для кого
   не становясь врагом.
  

Наталья Хитрова

   Верхнекамский район
   Кировская область
  
   ***
   Златоглавой столице привет из российской глубинки
   От зачуханных сел, деревень, городков и поселков.
   Все нормально у нас, как и прежде - живем по старинке:
   Хлеб растим, скот гоняем, да пьем самогонку.
  
   Ты на свой юбилей пригласить нас, наверно, забыла,
   Да и где всех упомнить - гостей иностранных хватало.
   Мы не шибко в обиде - событье ТВ осветило,
   Всем "нежравшим" народом смотрели, как ты ликовала.
  
   Подсчитать мы хотели - сколь денег в трубу улетело -
   Миллионов перстов не хватило, что делать - упадок,
   Бабы наши в последние годы рожать не хотели,
   Но зато у тебя, как мы поняли, полный порядок.
  
   А у нас нищета, хоть работаем денно и нощно,
   Каждый рубль на учете, что кровью и потом добытый.
   Ждем подмоги, Москва, но а ты, как нарочно,
   Все не можешь отставить бокал недопитый.
  
   Говорят, что Москва это гордость и сердце России,
   Знать, по чину гуляешь, в наряд подвенечный оделась.
   Нас же словом заморским назвали - периферия,
   Мы в сияньи твоих куполов - безнадежная серость.
  
   Ты красуйся в веках, будь и славою нашей, и честью,
   А не жирным прыщом на измученном теле России.
   Мы остались, Столица, последней твоею надеждой
   Под названьем убогим - провинция, периферия.
  
  

Ольга Юрлова

  
   г.Киров (Вятка)
   Литклуб "Молодость"
  
   Непроизвольно вырвалось: "Родина!"
   Остановилась. Молчу.
   Май на дворе. Мною с детства усвоено:
   "Майские" -- вот и кричу.
  
   Мальчик, другое совсем поколение,
   Что ты смотришь? Иди!
   Тетя вдруг вспомнила дедушку Ленина,
   И что фашисты - враги.
  
   Мальчик, иди и играй в шварценеггера!
   Что ты уставился так?
   Тетя не пьяная, тетя не вредная,
   Этот платок, будто флаг.
  
   Хочешь, отдам? Пригодится для Робина.
   Мне он не нужен, возьми
   Тряпочный символ, и знай - это "Родина",
   Можешь карать и казнить.
  
   Пусть, как в кино, все взлетает и рушится,
   Дуй свою жвачку. Сильней!
   Джинсовый мальчик, торчащие уши,
   Родиной будешь моей?
  

Андрей Жигалин

   Г. Киров (Вятка)
  
   Музей памяти.
   (сокращенный вариант)
  
   В кладовке пыль и дальний писк...
   От старой книги пахнет тушью...
   Там Мандельштам, как василиск,
   Закинул голову петушью.
  
   И Пастернак с оленьим ртом
   И семидневными глазами,
   За ним - бессонницы гуртом
   И пригородные вокзалы.
  
   А Заболоцкого очки
   Мерцают чинно и спокойно,
   И строчек точные смычки
   Травы касаются невольно.
  
   И Лермонтов, пророк обид,
   Апостол гордых и спешащих -
   Забыть - убить - забыл - убит -
   Как дважды два крыла горящих.
  
   И Пушкин, нервный и простой,
   Мирской святой и ясный грешник,
   Стоящий кротко пред судьбой
   И сплевывающий черешни.
   Анчаров - клоун и трубач
   Космической эпохи,
   Меняющий на хохот плач,
   На вдохновение вздохи.
  
   Да Горький - нежность босяков,
   Прикрытая черствинкой боли.
   Как племена без вожаков -
   Как тень без солнца, хлеб без соли.
  
   Нахал и нежность, бунт и бой -
   О, Маяковский, горло с кровью.
   Прикрывший ненависть собой
   И поплатившийся любовью.
  
   Есенин, с ликом, словно плес,
   Любимец баб и птичий лекарь,
   В краю непуганых берез
   Пронзенный черным человеком.
  
   Некрасов. Торные пути
   Железной сдавленной дорогой.
   И к Правде снова не пройти
   Руси неспешной и убогой...
  
   И. Бунин, резкий и цветной (может быть простой?)
   Как резеда при свете вспышки.
   С луной, собакой и женой
   Испивший боль не понаслышке.
  
   Набоков, хрупкий и цветной,
   Как витражи в соборе сером,
   Не побоявшийся спиной
   Встать к дрессированным химерам.
  
   Тарковский, древняя гроза.
   И корни света - оправданье...
   Души больная бирюза,
   Пересиявшая страданья!
  
   И Шпаликов, дорожный князь
   И постоялец улиц пыльных,
   Писал, трезвея и смеясь,
   Стихи на лбах автомобильных.
  
   И Саша Черный в белом фраке,
   С вишневой трубкою в зубах,
   Дверь отворяющий собаке,
   С грустинкой в преданных глазах.
  
   Поставлю свечи тем, кто дорог,
   Кто жив, кто вечно будет жить!
   Простите, что мой стих так долог,
   Что не про всех сумел сложить
  
   Слова признательности тихой.
   Что, может, резок был слегка -
   Поверьте, это не от лиха -
   Лишь оперенная рука
  
   Догадывается, кто ею водит...
  

Олег Юдин

   ТРИ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ СУФИ
  
  
Предупреждение Западу.

Если Вы намертво привязаны к хирургическому столу в операционной, а вокруг Вас - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость, расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вы намертво привязаны к хирургическому столу в операционной, а вокруг Вас - банда психов, убеждённых, что они - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость. Расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вы не привязаны к хирургическому столу в операционной, а вокруг Вас - банда психов, убеждённых, что они - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость. Расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вы - в операционной и одеты в халат главного хирурга госпиталя, и неважно, что вокруг Вас - банда психов, убеждённых, что они - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость. Расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вам снится, будто Вы - в операционной, а вокруг Вас - банда психов, убеждённых, что они - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость. Расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вы - кинозвезда, снявшаяся в роли, по ходу которой Вы оказываетесь в операционной, а вокруг Вас - банда психов, убеждённых, что они - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость. Расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вы ради забавы представили, будто Вы - кинозвезда, снявшаяся в роли, по ходу которой Вы оказываетесь в операционной, а вокруг Вас - банда психов, убеждённых, что они - бригада врачей, собирающихся вскрыть Вам брюшную полость. Расслабьтесь - и Ваша проблема разрешится. Представьте, что:
Вы докатились до такого Совершенства, что даже не способны себе ничего представить. Расслабьтесь - и обнаружьте, что у Вас нет никаких проблем.
Кто-то их уже разрешил.
Представьте: всё это - Чистая Правда!

Но, если Вы не согласны с этим, представьте, что:


Предупреждение Востоку.

Существовало под Небесами Аллаха - и сейчас существует - благословенное  место, богатое идиотами (прошу благосклонного созерцателя труда сердца, ума и рук моих не причислять сугубо научные термины к сленговым выражениям представителей низших страт общества). Названное место так и называлось: Город Мудрецов.
Было это в то время, которое есть и будет, если ничего непредвиденного не случится - помолимся об этом в наших сердцах!
Управлялся Город Мудрецов северными нефтяными шейхами, которые не были ни злодеями, ни не злодеями. Стоит заметить, о шум ушей моих, что нефти в окрестностях Города никогда не было, но при этом, она здесь всегда была. Эту загадку местности идиотов мы не станем разгадывать, чтоб не запутаться в паутине слов. Шабда джалам!
Местность, упомянутая мною, была широко известна в узких кругах людей, знавших о её существовании, как культурная столица восточных дикарей западной ориентации, и служила второй Меккой для всех вставших под зелёные знамёна заокеанского Аллахозаменителя, мечети во славу которого построены по всей Земле и именуются - да простит меня Всевышний и да не повернётся мой язык повторить это слово в другой раз! - банками, т.е.: ёмкостями для хранения чего-либо материального.
Первая Мекка лежала южнее - в двух неделях пути гружённого товаром каравана верблюдов, хотя верблюды в стране, о которой я вам говорю, не водились, за исключением тех, которых держали в зоопарках, но они в расчёт не идут. Кстати, речь пойдёт не о первой Мекке и не о верблюдах, да не утонет мой рассказ в океане подробностей! Шабда джалам!
Жили-были мудрецы-идиоты не хорошо и не плохо, а если быть точнее, не нехорошо и не неплохо, а совсем уж конкретно, чтоб не ошибиться, мы уточнять не будем.  Жили-были. Любили-били. Торговали-воровали. Пировали-воевали. Дружили-душили. Жгли-тушили. Шили-рвали.  Строили-ломали.
Пили-ели-смотрели шашлык-башлык, омлет-котлет, пшено-вино-кино-домино из курдюк-бурдюк-телевизор-елевизор. В школе-университете слушали учителя-мучителя. Иногда попадали в операционную-умирационную к медикам-педикам. Женщины любили делать маникюр-педикюр. Но это к делу не относится! Да не закружится твой ум, о запах ноздрей моих, от зигзагов языка моего, как закружился он у меня!
Ты спросишь, в чём суть-муть рассказанной-размазанной притчи-мритчи, о мой благосклонный-многослойный-немногословный слушатель-кушатель?
Читай между строк!
И учись наслаждаться даже тогда, когда смотришь в зеркало, о шок очей моих!
Шабда джалам!

Идиот становится мудрецом только тогда, когда осознаёт, что, изображая мудреца, он-таки выглядит идиотом, о вкус уст моих и глина рук моих!
Шанти рупам.


Первое и последнее предупреждение.

О желающий навязать ближнему свои желания, не желаю я попасть в твоё положение, ибо у желанного твоему желанию объекта могут быть его собственные желания и последствия навязывания ему желаний твоей доброжелательности могут оказаться для тебя нежелательными. Желаю тебе возжелать желательных для твоего благополучия желаний. Да сбудутся все твои желательные желания, а нежелательные да растворятся в воздухе пространства, пространстве воздуха и в безвоздушном пространстве!
Доброжелательный благожелатель.

Изъян слепого - урок зрячего.

Ом-инь.
   Ангел Анна свет Светлана
   Начало смерти - первый детский крик.
Распятый праздник. Воля рока злого.
Зачем ты в мире, Ангел мой, возник?
Здесь о Любви не будет сказано ни слова.

Штандарты и знамёна - на ветру.
Полки сияют, и судьбу принять готовы.
Эх, разгуляемся на Марсовом пиру,
где о Любви не будет сказано ни слова!

Лодка над Летой
туманы колышет -
садись и плыви...
Песню в ответ на
молитву услышишь -
смелей подпевай!
Верой, Надеждой,
Прощением дышат
простые слова,
но -
ни слова о Любви!

Дорогой никому не нужных битв
ведут нас асы звёздного улова.
Промолвивший хоть слово о Любви
вмиг будет одарён последним словом.

Песнь Песней посвящу тебе одной.
Пусть в Ней звенит весна, родившись снова, -
и будет всё, не раз воспетое не мной:
Любовь поёт Себя, одевшись в Слово!

Мама, вставай. Надо стул жечь, печку топить, клей варить. Клей вкусный и тёплый, а то холодно. Ножки замёрзли. Я сейчас потопаю. Топ - топ - топ - топ! Так, да? Ты ведь так меня научила? Ножки - ручки, согревайтесь! Мам, ну, мам! Мама! Ты что, устала, да? Ну, ладно, поспи - поспи чуть - чуть, а потом вставай!
Смотри, изо рта дым дышит, как на улице. Это - пар.
Я без тебя кушать не буду, а то, если ты не покушаешь, тогда ты умрёшь, тогда я умру.
Ну, вставай! Ты притворяешься, да?
Мы с тобой играли. Тогда, потом. А теперь мы не играем.

А Самсон такой большой и сильный! Папа сказал: он всех плохих наказал. А потом ему уже фонтан построили! И папе фонтан построят. Вот он фашистов накажет и придёт.
Я ему сказала: папа, ты куда уходишь?
Вот сделаю дело, Аняшка, и приду.
Я не хочу, чтоб ты уходил!
Я тоже не хочу, доченька.
Я хочу с тобой!
Ты всегда со мной, а я - с тобой.
Но ты уходишь - и тебя нет!
Я есть. Вот тут. Слышишь - стучит? Это сердце. Там у тебя я. А у меня в сердце - ты.
А мама?
И мама. Мы всегда вместе.
И мама... Ну, пока, пап! Приходи!

Мам, ну ты что? Не выспалась, что ли? Слышишь, в дверь стучат?
Ты кто?
Я открыть не могу. Я маленькая, пока не подрасту. А мама уже не проснулась.
Слышу - слышу, что я, глухая?
Да, я отошла от двери.
Здравствуй, дядя Коля старенький. Ты что? Дверь сломал, что ли?
Мама там. Она спит.
Не трогай стул! Пусть мама! Печку топит мама! А то обожгёшься!
Да, хочу есть.
Тогда молчу.
Спички у мамы. В кармане.
Не трогай маму!
Нет, не умерла!

Клей горячий. Дую. Хлеб есть больно.
А куда они маму забрали?
А папа скоро придёт?
Нет, не на фронте! Ты что, не знаешь, что ли, дядя Коля?
Папа не на фронте. Он у меня здесь! В сердце! Где стучит. И мама. Мы всегда вместе!
Ты что плачешь-то? Дурак что ли?
Ну, ладно! Не плачь!
Откуда взяла-то?
Папа рассказал. И мама.
Ещё папа сказал: ты - тоже солдат, Аняшка. Только мне надо быть там, а вам здесь. У каждого своё место. Сердце большое. Оно всех защищает. Ну, пока, Светичка, пока, Аняшка. Я вернусь!
Папа знает, что мы его любим - и никого не боится! И всех плохих фашистов накажет. Как Самсон.
Понял, что ли, дядя Коля?
Молодец!

А куда мы едем?
А большая земля далеко?
Мы поедем прямо по озеру?
С ребятками?

А у меня дед змеёв отобрал. Двух змеёв! Они на даче по грядке ползли.
Я змею сказала: иди сюда!
А все испугались. А дед взял веником змеёв прямо в ведро и отпустил в лес!
А меня не могут укусить! Не укусили же!
Я плакала: дед, отдай змеёв! - только он их всё равно унёс.
Я плакала, а все смеялись, что змеи меня не укусили.

Машина очень больно толкается.
Свистит самолёт страшно.
Лёд поломался.
Вода жгётся...

Тут тепло.
Это дом Сердца.
Никто никогда не умер.
Здравствуй, мама, ты проснулась?

Папа, мы придём!
  

Яценко Владимир

ИСТРЕБИТЕЛИ ДИНОЗАВРОВ

(печатается в сокращении)

  
   Первое место на конкурсе "Эквадор"
  
  -- Аннотация:
Если конец света будет сочиться в нашу жизнь по капле, маленькими порциями... Заметим ли мы, что завтра не наступит?
   Неподалеку от Покровки, ближе к середине затяжного спуска, Максим окунулся в плотный фиолетовый туман, - пришлось сбросить скорость и включить радио-глаз. Радар давал чёткую картинку движения - на этом участке трассы столбики былого ограждения всё ещё стояли, и риск зацепить влажную, раскисшую от частых дождей обочину был невелик. Да и сам створ хорошо "просматривался" - любой объект размером больше кирпича будет обнаружен и отображён на экране.
   И всё-таки он сбросил скорость. Бесчинства северных районов понемногу приходили и сюда, на Юг: трос, натянутый поперёк дороги, остроконечная колючка, щедрой рукой посеянная на асфальте, или ветошь, пропитанная каким-нибудь органическим растворителем - и через десяток километров становишься на голые диски...
   Эту беду, конечно, никакой радар не обнаружит и не покажет.
   А ещё беспокоил утренний телефонный разговор с братом.
   - Давай к нам, - позвал Влад.
   - А сколько платите?
   - Деньги? Деньги сейчас - ничто.
   - Деньги - всегда "всё", - ответил Максим и отключился.
   Нелепость предложения казалась очевидной: бесплатно работать заготовителем для горстки ботаников, решивших укрыться от Обвала в катакомбах?
   За место в общине?..
   Максим тяжело вздохнул - зерна в Куловичах не оказалось. Напрасно прокатал две сотни километров. Бензин, конечно, спишут... Контора пока позволяет себе такую роскошь, как холостые прогоны фуражиров. Но если в ближайшие два-три дня он ничего не найдёт, могут снять с довольствия. А это чревато...
     В одиночку не выжить.
     Никак.
     Он вспомнил о Светлане - новенькой из обслуги Корнеича, и улыбнулся. О ней всегда думалось тепло. От её взглядов, случайных касаний, голоса... мир казался не таким враждебным и злым. Вот "бисова дивчина"! Вчера выспорила у него поездку на машине. "Достало всё. Возьми с собой. Покататься"... Допрыгался. И ведь не откажешь.
   А, может, и в самом деле к брату?.. Вместе со Светкой, почему нет? Работать на тихую тёплую компанию. Натурально "тёплую": энергетика-то своя - циркуляция воздуха от перепадов температур на поверхности - и там, внизу, в подземелье. Ни фига себе "ботаники"! Считай - вечный двигатель!
   И работа по специальности. Господи! Кто сейчас может похвастаться, что занимается тем, чему учился?! Сказка! По вечерам - гитара, шахматы, чтение любимых книг...
   Максим криво усмехнулся: ну, да... а потом, когда всё нормализуется, ходить в дураках?
   Тревожный писк зуммера отвлёк от раздумий: радар сообщал о препятствии слева, а исполнительный компьютер дал отсчёт расстояния до объекта. Но Максим не стал сбрасывать скорость - только протёр "дворниками" стекло. Лучше видно, конечно, не стало: здесь, в низине, туман был слишком плотный, но он и так знал, что впереди лежит перевёрнутый бензовоз. И лежит он так уже третий месяц. И будет лежать, пока окончательно не проржавеет и не врастёт в асфальт... Впрочем, к тому времени, наверное, уже и асфальта не будет. И уж точно никто не вспомнит о бедолаге, который вёз нефрас на масложиркомбинат, и то ли сам перевернулся, то ли его перевернули... Машину ободрали, что не смогли - снять сожгли, а что не догорело - проезжающие грузовики спихнули в сторону.
   А нефрас, вполне возможно, пошёл у местных разбойников основным компонентом шинорастворителя. Зверьё! Убивал бы! И правильно, что ввели премии за головы бандитов!
   И ведь как долго людьми прикидывались!
   Впрочем, поначалу "неурядицы" и вправду казались обычными, даже будничными. Неурожаи списывались на засухи, а снижение рентабельности села примерно совпадало с представлениями о нерадивости и пьянстве фермеров. В росте цен на продукты виноваты, конечно же, держава и зерновые трейдеры, которые скупают всё на корню и вывозят за границу. Недоумение фирмачей: "Мы уже третий год импортируем!" - вызывало насмешки и прищур с хитринкой: "Вот заливают! Да, кумэ, у них всё куплено"!
   Потом где-то рванул десяток подводных вулканов, и небо навеки затянуло сизой кисеёй. Холодное лето сменила затяжная зима. А после вырезали скот, поскольку кормить его всё равно было нечем, а куры сами передохли от неизвестной болезни...
   Вполне возможно, что если бы тяжёлые времена наступили вдруг и сразу, не было бы такой неразберихи и развала. Объявили бы чрезвычайное положение: контроль над ресурсами, карточная система, вытеснение несущественных отраслей...
   Но в жизни всё было по-другому. Мир весело катился в пропасть под ударные ритмы попсовых кумиров и воркотню телеподлецов, уговаривающих население не сниматься с насиженных мест, не делать запасов и не обнулять свои банковские счета.
   Слухи о злом умысле не шибко дружественного восточного соседа - "уж не москалей ли рук дело, кумэ"? - быстро заглохли. Что на Востоке, что на Западе, дела шли одинаково хреново. Кто-то высказал "гениальную" догадку об экологической катастрофе, спровоцированной инопланетянами. Про "марсиан", ясное дело, быстро забыли, а вот "экологическая катастрофа" пришлась журналистам по вкусу.
   Только для народа длинно это.
   Так и родилось словечко "Обвал".
  

***

   К столовке Максим подъехал уже в сумерках.
   Здесь всё было как обычно: два десятка легковушек с багажниками, прогибающимися под тяжестью тряпья, и неизменными прицепами, с выпирающими из-под тентов углами какой-то рухляди. Чуть в сторонке чинно высились три огромных трала с высокими бортами. Что лежало в кузовах, было не разобрать, а карабкаться по колёсам не хотелось: двое охранников стоянки с профессиональным недоброжелательством наблюдали, как он закрывал машину и шёл к двери.
   Общий зал встретил Максима беспорядочным гулом посетителей, чадом подгоревшей каши и сизым дымом дешёвых сигарет и самосада... Не размениваясь на косые взгляды беженцев, Максим бодро прошагал к залу для постоянных клиентов. Он вставил карточку лицензии в щель сканера замка, но прежде чем войти, бросил взгляд на телевизор. Да. Программа всё та же: Корнеич крутил диснеевские мультики. Сегодня - "Маугли". Балу с человеческим детёнышем пляшут и поют... Человек и природа. Рука об руку. Друзья до гроба. Ну да, разумеется... конечно, до гроба.
   До чего же ещё?
   В зале для "своих" воздух был чище, а вместо разноголосого гула - вполне приличная музыка прошлого столетия - "АББА". Значит, Светка где-то неподалёку.
   Это её диск...
   Застолье нестройно ответило на приветствие и пожелание "смачного". Едва Максим присел, подошла Светлана. Она поставила перед ним тарелку дымящейся гречневой каши, глубокую пиалу с заходящейся паром тушёнкой и литровую чашку с горячим компотом из сухофруктов...
   Максим благодарно коснулся её руки и с замиранием прислушался, как она на мгновение прижалась к нему бёдрами...
   - Как дела, Макс? - обратился к нему привычно отутюженный Джуба. - Где был, что видел?
   - Даже змея не кусает, когда человек пьёт, - осадил его Максим, крепко приложившись к чашке. - В Куловичах был. Мыши от голода котам джихад объявили, а клоп-черепашка потихоньку переквалифицируется в термита... Больше ему жрать нечего. Только избы этих уголовников, которые почему-то называют себя крестьянами...
   - Когда ты в последний раз змей видел? - недовольно проворчал Джуба.
   - Это не от хорошей жизни, Макс, - отозвался Вакса. - В поле крестьянам дороги нет, а кормиться как-то надо...
   - Только не за мой счёт, - буркнул в ответ Максим.
   Он набрал полный рот каши: даже острая боль в израненных стоматитом губах не заглушила её изумительный вкус. На глаза навернулись слёзы. Плевать! Кругом свои - почти друзья, считай, соратники. Вот Синька что-то разыскивает в своей полупустой тарелке. Непокорная чёлка норовит нырнуть в салат из квашеной капусты. А там, по другую сторону стола, - Джуба, педант и чистюля. Застёгнут на все пуговицы, а короткий по последней моде галстук надёжно прикручен заколкой к отвороту рубашки.
   В углу зала - неразлучная парочка: Вакса со своим мрачноватым приятелем Толиком. А там. - Рула с незнакомым оборванцем, который рассказывает о море, о пароходах. Кажется, кто-то утонул... тоже мне - новость! Все на дно идём. Все там будем...
   - Змей в катакомбах на еду выращивают, - сказал Максим, доев кашу. - Могу адресок подкинуть...
   - Больно надо, - ответил Джуба. - Сам ешь...
   - А как же! Если "припрёт"...
   Максим допил компот и прислушался:
   - Грузили финны. У них - мороз. Вот уголь, как мы до Гибралтара добрались, и "растаял"... - напряжённый голос приятеля Рулы не располагал ко сну, но Максим, прижавшись щекой к тёплой чашке, прикрыл глаза. - ... На траверсе Неаполя налетело... Штивало так, что желудок руками надо было придерживать. Чуть недоглядишь, - всё на палубе... Уголь оттаял, и вода в трюмах усиливала болтанку...
   - Резонанс, - авторитетно подсказал Вакса.
   - Наверное, - устало согласился моряк. - Когда стало ясно, что добром не кончится, дали SOS, и начальство собралось в кают-компании, обсудить, чего дальше делать. А нас боцман, наоборот, погнал на палубу. Надели спасжилеты, сидим, держимся за железо, кто за что уцепился. А волны, уже вовсю по палубе гуляют. Будто сидишь по пояс в воде, летом на пляже... в волнение. И тут какая-то особенно высокая волна ноги мне подбрасывает, а я крепче за трубопровод опреснителя... И вдруг понимаю, братцы! - голос рассказчика приобрёл такие трагические ноты, что Максим открыл глаза. - Не волна это! Это судно ко дну пошло. И, верите? - умом это понимаю, а руками за трубу держусь! Как отцепился... не помню. Только спасжилет меня уже с глубины вытянул...
   - Ну, а те, - не выдержал Джуба. - Что в кают-компании?
   - Упокой их души Господи. Только вахтенный спасся. Успел на мостике сигнальную ракету запустить... и к нам. А рулевой там остался. Эта лохань будто только приглашения дожидалась. Блин! Как утюг! Даже не булькнуло... Трое суток в воде кисли...
   - Трое суток? - недоверчиво переспросил Вакса. - Если ракета, Серж... и SOS... почему так долго? Береговая охрана...
   - Какая на хрен "береговая охрана"? - зло выругался рассказчик. - Ни соляры у них, ни желания...
   - А наши менты-патрульные? - вступился за друга Рула. - Часто ты их на дороге видишь? Да они на трассу ни ногой, ни шиной...
   - Раньше, хоть скорость мерили... - мечтательно протянул Синька.
   - А зачем им на трассе скорость мерить? - удивился Вакса. - Они же теперь по остаточному следу лицензии лишают.
   - Как это? - заинтересовался Джуба.
   Максим уже почти не слушал. Он представил себе чёрное, неприветливое море и такое же чёрное, беспросветное небо. Холодные волны перекатываются по ногам, приподнимают тело, высасывают тепло, давят и грозят... История приятеля Рулы показалась весьма примечательной, как символ, как предупреждение: человек, вцепившийся в свою единственную опору, которая стремительно уходит под воду. Может, всё-таки, к Владу?..
   - ... Представь себе, - настаивал Вакса. - Ходят по стоянке и рулеткой измеряют длину пятен насекомых, размазанных по ветровому стеклу автомобиля.
   - И как же это? Физически? - беспокоился Джуба.
   Максим приподнял голову. Было похоже, что Джуба "купился". Ворот его элегантной, обычно наглухо задраенной на все пуговицы рубашки, был расстёгнут, галстук перекошенным ошейником съехал к плечу и зажил своей жизнью. Максим с интересом наблюдал, как конец галстука мотался в опасной близости от соусницы с прошлогодним томатом...
   - Да просто всё, Джу, - брюзгливо подключился Синька, надёжно укрывшись за своей длинной чёлкой. - Рулеткой меряют, потом по таблице сравнивают. Там у них зависимость длины пятна от скорости движения. Ну, и как найдут пятно подходящей длины, номера снимают. А за превышение -- запрет на найм и прощай лицензия. Ни заправиться, ни пожрать... Радио слушать надо.
   Это был сильный довод. Даже Максим, который ни на мгновение не поверил, вздрогнул. Но его движение не укрылось от внимательного Джубы:
   - Ты кого-то видел на стоянке, Макс?
   - Двое! Их там двое, Джуба. Не сомневайся...
   Джуба резко поднялся со стула, и конец его галстука навеки разлучился с соусницей. Максим почувствовал досаду: пожалуй, этот чистюля в измазанном томатом галстуке, был бы более смешон, чем уже состоявшийся розыгрыш. Джуба вышел, и застолье немедленно обменялось злорадными ухмылками. Ничто так не ценилось в этой компании, как приколы и сюрпризы.
   И чем злобнее, тем веселее...
   - И куда ты теперь, Серж? - спросил Синька.
   Моряк поднял голову:
   - Знаменские бомбоубежище раскопали. Хотят в нём общину сделать. Вот в этот кибуц и добираюсь. Обещали паёк и работу...
   - У меня что-то похожее, - вступил в разговор Максим. Каша с тушёнкой тепло улеглись в желудке. Приятная музыка и ненавязчивый свет располагали к беседе: - Одесские катакомбы. Они там уже больше года живут. Обустроились надёжно. О замкнутом цикле поговаривают. Только для непотопляемости им зерно нужно. Много зерна. Они рассчитывают под землёй лет сто продержаться...
     - Кто такие? - спросил Синька.
     - Ботаники... - равнодушно ответил Максим, но, заметив улыбки на лицах приятелей, почему-то разозлился. - Натуральные ботаники, говорю! Дипломированные. Грибы, мхи, лишайники. Спирт гонят, нитку прядут... всё конкретно... Садки с рыбой, крысы, змеи... Брат мой, Влад, там работает.
   - Если у них спирт - никто не тронет, - сказал Рула. - От всех отмажутся...
   - Сто лет! - заворожено повторил Вакса. - А что? Если сильный, решительный лидер... может и протянут. А к тому времени, глядишь, и потеплеет...
   - Хрен по тёрке! - возразил Максим. - Ледникам только дай проснуться - всё к чертям задавят. Тут ведь как: чем больше льда - тем больше солнечной энергии отражается обратно в космос. А чем больше её отражается, тем больше льда. Труба всему, братцы... Труба, говорю...
   - Где? - спросил Синька.
   - Что "где"? - не понял Максим.
   - Где "труба", спрашиваю?
   Максим сбился с мысли и замолчал. В наступившей тишине отчётливо слышались позывные чьей-то мобилки.
   - Ага! - торжествующе сказал Синька. - Я же говорю "труба"!
   - Это Джубина мобила играет, - заметил Вакса. - Вон его куртка на вешалке...
   Синька вытащил из кармана куртки мобилу и ответил на вызов:
   - Слушаю... Нет, Дмитрий Шубин сейчас с милицией разговаривает... Да, занят... Нет, ничего страшного, у них вопросы - у него ответы... Я? Ответственный секретарь Шубина. Восемнадцать тонн? Пятый класс? Конечно, интересует. Вы представьтесь, а я ему передам... Преображенка... Пётр Ефимович... Понял...
   И тут вернулся Джуба.
   - Какого чёрта, Стас? - с порога оценив обстановку, зашипел он. - Кто звонил?
   "Эх! Ещё бы пару секунд! - с сожалением подумал Максим. - Пришёл бы чуть позже - может, и мне бы что-то перепало".
   - Пётр Ефимович из Преображенки, - доложил Синька. Он посмотрел на Максима, потом на Ваксу с Толиком, будто спрашивая о чём-то. - Восемнадцать тонн пшеницы, пятый класс.
   - Ого! - принимая из рук Синьки мобилу, сказал Джуба. - Молодец! С меня пиво.
   Все недовольно загудели: "откуда пиву взяться, если ячмень второй год не растёт"?
   - Значит, компот! - не теряя радушия, уточнил Джуба, поправляя на плечах куртку. - Ну, счастливо оставаться, ребятки. А я поехал. Работа, знаете ли...
   - Да, - в тон ему ответил Вакса. - Мы, пожалуй, тоже поедем. Восемнадцать тонн! Не каждый день... ещё зерновоз заказывать...
   - Что? - Джуба замер. - Тебе-то что до моего зерна?
   - С чего это оно твоё?
   - Потому что это мне звонили, Вакса, - Джубе перехватило горло. Он прокашлялся. - Это МОИ восемнадцать тонн!
   - Это зерно могло быть твоим, Джуба. - сказал Максим. - Но раз уж так получилось...
   - Как получилось? - давился злобой Джуба. - Если меня... выперли на улицу... идиоты... это не значит...
   - Почему "идиоты"? - тихо спросил Толик.
   Все замолчали.
   Жуткий напарник Ваксы у всех вызывал сложные чувства опасности и неприязни. Он обычно отмалчивался, сидя где-нибудь в сторонке. Но если вступал в беседу, то, как правило, для его собеседника всё заканчивалось очень плохо. Или в этот день или на следующий... суеверие, конечно. Но времена были такие, что искушать судьбу и проводить на себе эксперименты никто не решался.
   - "Идиоты"? - переспросил враз присмиревший Джуба. - Разве я сказал "идиоты"?
   - Ну, да, - настаивал Толик. - Я хорошо слышал. Ты так и сказал: "идиоты".
   Джуба на секунду задумался.
   - В самом деле, - признал он. - Я сказал: "выперли на улицу... а эти идиоты на стоянке меня задержали"... охранники. Я думал...
   - Не надо, - прервал его Толик. - Не надо "думать". И злиться не надо. Все ваши беды от злости и чрезмерного ума...
   - Давайте жребий тянуть, - вмешался Рула. - По справедливости.
   Вошла Светлана:
   - Ребята, у вас всё в порядке?
   - В высшей степени! - заверил её Максим. - Восемнадцать тонн нашли!
   - Здорово! Когда едем? - Светлана поставила поднос на стол и захлопала в ладоши. - Ты мне обещал!..
   "Да ну его к чёрту, это зерно, - подумал Максим. - Ведро горячей воды, койка, Светка"...
   - Может, все поедем? - предложил Синька, откидывая со лба прядь волос.
   - Ты бы постригся, - недовольно пробурчал Джуба. - А то на тебя, урода, смотреть неудобно.
   - Зато мне от вас, уродов, удобно прятаться, - парировал Синька. - Поехали вместе!
   - Зачёт имеет смысл только для одного, - покачал головой Джуба. - Машина с прицепом. Глупо партию дробить...
   - Тогда кто первый тот и прав, - оживился Вакса. - Каждый сам за себя.
      Рула разочарованно взмахнул рукой. Разумеется, на его "Москвиче" сильно не погоняешь.
   - Гонки?! - обрадовался Синька. - Хорошее предложение!
   "Кому как... - подумал Максим. - На моей "девятке" разве за ними угонишься"?..
   - А куда едем? - деловито спросила Светлана.
   - В Преображенку, - хмуро бросил Джуба.
   - В какую? - уточнила практичная Света. - Их три...
   - К Петру Ефимовичу, - ответил Синька.
   - Это где? - настаивала Света.
   Наступила пауза. Все замерли. Переглянулись...
   И тут Максим понял, что это его шанс поправить свои дела. "Похоже, никто из них не знает куда ехать, - понял Максим. - Кажется, мой выход"!
  

***

  
   - Инспектор министерства чрезвычайных ситуаций Бошкова, - представилась Светлана. - В качестве прикрытия - официантка кафе в Кривом Озере.
   Максим пожал плечами:
   - Так это ты за Толиком гоняешься?
   Ему удалось "стряхнуть" преследователей: Синька на своей Хонде застрял в болоте неподалеку от "не той" Преображенки, а Джуба на Вольво не сумел удержаться на мокрой трассе и соскользнул в кювет. Впереди был только Вакса с Толиком на Ауди. Промелькнул знак ограничения "сорок".
   Максим немного подумал, и сбросил скорость до ста двадцати.
   - За обоими, - уточнила Света. - С Толиком проще: о нём ничего не известно, кроме того, что он - Толик. Налогового номера - и того нет. А вот приятель его, Вакса, он же Василий Ваксин, - это "нечто". Чемпион по строгости учёта. От яслей до переаттестации военкомата. Прививки, оценки, характеристики, взыскания... Машина досталась от отца. От матери - родственные связи с администрацией элеватора. Прибился к вам, фуражирам, втянулся, вот и катает...
   - И что тебе не нравится?
   - Всё не нравится! - жёстко ответила Света. - Полнота социальных сообщений, - это "раз"! Так не бывает. Информация всегда не полная. Обычно от двух до пяти процентов - пустые графы. А тут всё заполнено, представляешь? Будто кто-то очень хотел, чтобы каждый год его присутствия в нашей стране был документально зафиксирован.
   - Ты хочешь сказать, что избыток информации опаснее её недостатка?
   - Разумеется! Избыток - это действующая сеть агентуры...
   - Шпионы?
   - Мы их называем "неаккредитованными наблюдателями", - поправила Светлана.
   - Чьи "наблюдатели"?
   - В том-то вся и суть! Хотелось бы знать "чьи"... Ничьи! Люди ниоткуда. Статистически невозможные личности...
   - А "два"?
   - Что "два"? - не поняла Света.
   - Ты сказала, что причин для беспокойства, больше, чем одна, - напомнил Максим.
   - "Два" - это необъяснимый список интересов.
   - То есть?
   - Ты сам подумай, Макс, что наблюдателей должно волновать? Энергетика, производство, транспорт, связь, товаропроводящие сети и узлы... А эти интересуются посетителями забегаловки Корнеича, причём, как постоянными, так и проходимцами... Могут неделями сидеть на скотном дворе заброшенного фермерского хозяйства и мыть косточки правительству с людьми в зипунах и тулупах...
   - Может, они ищут не информацию, а правду?
   - Правду? - она была поражена. - Что за блажь: искать правду у разбойников, что греются вокруг костра на пустом току...
   - А ты полагаешь, что у бандитов в костюмах от Кардена в уютных правительственных креслах правды больше?
   Она с минуту молчала, потом жёстко ответила:
   - Я работаю на правительство, Макс. И твои настроения не способствуют нормализации обстановки.
   - Иллюзии, Светлана, - устало сказал Максим.
   - Что "иллюзии"?
   - Работа на правительство - иллюзии. Твои размышления, что способствует нормализации, а что нет, - тоже иллюзии. Это как "высокая волна". Кажется, что всего лишь волнение усилилось, а на самом деле это пароход утонул. И нужно разжать руки. Обязательно отпустить себя от уходящей на дно опоры.
   - Тем не менее, кто-то должен стоять у руля до последнего!
   Он хрипло рассмеялся.
   - Ты находишь это смешным? - зло спросила Светлана.
   - Вспомнился диснеевский мультик, - поспешил с пояснениями Максим. - "Маугли". Там есть такие кадры: Балу с королём обезьян пытаются вдвоём удержать разваливающийся древний город. И вот, всё сыпется и рушится, а они стоят и держат... В конечном итоге, оба устояли... и у каждого по кирпичу над головой...
   Она раздумывала несколько минут, потом сказала:
   - Знаешь, подобие с тонущим пароходом не такое обидное.
   Максим пожал плечами и промолчал.
   - Только зачем? - спросила она. - Зачем "отпускать", если всё тонет?
   - Чтобы жить. Державе выгодно зомбировать население на предмет поголовной веры в синомию: "держава" и "жизнь". А жизнь ценна сама по себе. Что с державой, что без неё...
   - Я могу в это поверить, - сказала Света. - Но ты не ответил. Зачем жить?
   - Ну-у, хозяйка... - протянул Максим. - О смысл жизни такие головы "ломались", что мне как-то не скромно... Но, может, твои "клиенты" что-то знают? Вот приедем в Преображенку, и, пока они будут с начальством о зерне толковать, мы их и зацапаем...
   - Ирония твоя неуместна, Макс. "Зацапаем" обязательно. И спросим, по всей строгости...
   - Со "строгостью" - понятно. А спрашивать о чём будем?
   - Чем всё закончится, например. Мне почему-то кажется, что эта парочка в курсе...
   - Чутьё сыщика?
   - Оно самое. И я тебя просила не иронизировать.
   - А то, что будет?
   - Укушу.
   - Это тебя в МЧС кусаться научили?
   - Ты даже не представляешь, чему сейчас обучают в МЧС!
   Максиму не понравилась жестокость в её голосе, и он не решился на колкости.
   - Знаешь, я тебе и без них скажу, чем всё закончится.
   - Вот как? - усмехнулась она. - Что ж. Говори. Мнению эколога всегда рады.
   - А кончится всё полным развалом, - сказал Максим. - Нам дали попользоваться. Ну, а мы, что смогли - поломали. И за собой тянем всё, чем пользовались. Как утопающий лезет на голову тому, кто хоть немного держится на воде. Может, это у природы рычаги такие: как только нормализуем свою жизнь настолько, что начинаем воевать не за из-за куска хлеба, а из-за спора, чей пирог слаще, так оно всё и рушится. Я думаю, это не в первый раз. Наверняка, с нами и в прошлом также поступали. А может, это какой-то глобальный сифон экосистемы: как только человек становится на ноги, всё летит к чёртовой матери. Не исключено, что к этому сводится основное предназначение человека - на корню губить всё живое. И гибнуть вместе с природой. А после, без человека, всё опять расцветает. Принцип Феникса. Глобальный сброс. Обнуление системы. А потом уцелевшие остатки людей вновь карабкаются к вершине пищевой пирамиды, чтобы вновь всё порушить и поломать...
   Несколько минут они молчали.
   - Какой может быть смысл у такого цикла?
   - Бог его знает, - пожал плечами Максим. - Какой смысл в голубизне неба? Или в бирюзе океана? Работал бы эффект Комптона чуть иначе, наш мир был бы разукрашен по-другому. Что нам до смысла? Пользуем, что имеем. А что имеем, то и пользуем.
   - Приятно говорить с учёным человеком, - с досадой произнесла Светлана. - Экологом, говоришь, был? Важная, конечно, профессия.
   - Не нужно злиться, Света, - примирительно сказал Максим. - Легко спорить о том, чья профессия важнее: космонавта или музыканта, пока на столе булка с колбасой, а в морозильнике - пельмени.
   Его прервал сигнал зуммера. Максим глянул на экран радара и притормозил.
   - Что это? - насторожилась Светлана, присматриваясь к "картинке".
   - Очень похоже на баррикаду, - ответил Максим. - Только непонятно куда Вакса с Толиком делись. Они впереди нас минут на пять, может, десять... Впрочем, сейчас увидим.
   Он не ошибся. Не прошло и минуты, как они увидели: впереди, колёсами кверху, перегородив дорогу, разлеглась Ауди. Максим остановился в метрах десяти от изуродованной машины, осветив ее дальним светом.
   Они посидели какое-то время, открыв окна, прислушиваясь. Потом Максим заглушил двигатель, включил противотуманки и аварийку, достал пистолет, передёрнул затвором и вышел на дорогу.
   Одно из колёс Ауди всё ещё крутилось. Наверное, поэтому, сосредоточив внимание на вращающемся колесе, Максим не сразу заметил человека в ватнике.
   Тот сидел на асфальте, ближе к обочине, к Максиму спиной. Человек что-то бормотал, чуть раскачиваясь в стороны, лёгкий ветер доносил его невнятное бормотание.
   Максим, держа пистолет перед собой, подошёл ближе:
   - ... братику, не дури, - тихонько скулил человек в ватнике. Он прижимал к себе труп, у которого на месте головы была чёрная лохматая тряпка. - Вань, слышь, поднимайся. Тебя Марьюшка ждёт, Степанка и Василиска. Уходить нам надо, Вань...
   Максим огляделся: скрученные кольца троса, вывороченный бетонный столб отбойника... Вращающееся колесо Ауди.
   "Тихо как"... - подумал Максим и поднял пистолет.
   Человек обернулся, поднял измазанное кровью лицо и пожаловался:
   - Я сказал: "обожди". А он сунулся. Я ему: "быстро едет, порвёт трос". А он...
   "Трос лопнул и ударил разбойника, - подумал Максим. - А это, значит, подельник убивается, что вместо добычи домой труп везти надо"...
   Он всё ещё держал пистолет и не знал, на что решится. Горе разбойника было столь очевидно, что Максим замер... и смотрел... и слушал...
   А потом сзади подошла Светлана. Спокойно приблизилась к человеку и выстрелила ему в затылок. Тот дёрнулся, взмахнул руками, будто пытаясь взлететь, и, как сидел, нырнул вперёд, на труп своего брата. Светлана сделала ещё шаг и зачем-то ещё раз выстрелила ему в голову. Тот не пошевелился.
   "Будто молотком по доске", - отстранённо подумал Максим. Выстрелы звучали непривычно глухо и тихо. А может от того тихо, что в ушах всё ещё звучали стоны: "Братик, Марьюшка"... "И Степанку он называл"...
   В груди ширился и давил тяжёлый ком ненависти: к миру, к Богу, к Светлане...
   Она, наверное, что-то почувствовала, обернулась:
   - Опусти пистолет и иди в машину.
   Максим увидел, что всё ещё держит пистолет и опустил руку.
   - Принеси мою сумку, - сказала Светлана. - У меня там перчатки и нож.
   "Василиска, - вспомнил Максим. - Точно, он сказал "Степанка и Василиска"... Зверьё! Мы все - звери. Нам тут не место. Прекрасные пейзажи, горы и океаны, восходы и закаты, величие живого, баланс и равновесие тайных и явных сил... Это всё не для нас. Это для каких-то других людей, которые умеют любить, жить... Которые знают, что такое счастье от самого факта бытия, от жизни самой по себе"...
   Звонкие пощёчины привели его в чувство. Стоны разбойника сразу стали глуше, а через секунду пропали совсем. Теперь только звенела тишина, да еле слышно поскрипывало колесо на перевёрнутой Ауди.
   - Ты очень чувствителен, - с непонятной завистью сказала Светлана. - Иди в машину, я сама всё сделаю.
   - Что... что ты сделаешь?
   Он никак не мог понять, что она собирается делать.
   Она отвела его к машине и усадила на переднее пассажирское кресло. Постукивало реле аварийки, едва слышно подвывал ветер.
   Светлана заботливо пригладила ему волосы и достала из багажника свою сумку-рюкзак:
   - Сегодня был тяжёлый день, милый. Скоро всё кончится. Мы поедем в Одессу, ко мне домой. Горячая ванна, массаж... посиди, я скоро.
   - Что ты будешь делать? - настаивал Максим.
   - Премию пополам, идёт? Фотографии, отпечатки... Ты что, за головы разбойников денег от комитета спасения никогда не получал?
   - Нет, - сказал Максим. - Не получал.
   - Вот я и говорю: ты здесь посиди, я сама всё сделаю.
   - Скальпы там тоже нужно будет предъявить?
   - Нет, только фотографии и кисти правых рук.
   Она отвернулась и быстрым шагом двинулась к Ауди. Засверкали вспышки фотоаппарата. К немалому облегчению Максима, колесо, наконец, замерло. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как Светка склонилась над крестьянами. Сразу навалилась дурнота, и усилился звон в ушах...
   "Боже мой! - подумал Максим. - Господи, что я тут делаю? Всё равно ведь умирать. Боже! Сделай ЭТО сегодня. Сделай ЭТО сейчас"...
   - Только не пугайся, Макс, - прозвучал тихий голос с заднего сидения. - Это я, Вакса.
   Максим замер. Ему очень хотелось обернуться, но он не мог.
   - Вакса? - прошептал Максим. - Ты цел?
   - Не совсем, Макс. Вернее, очень даже не цел, но мне нужно с тобой поговорить, времени мало. Сейчас эта сука закончит с разбойниками и вернётся. Меня к этому моменту тут уже не будет. Так что давай-ка к сути...
   - Почему "сука"? - нахмурился Максим. - Нормальная девчонка.
   - Она "нормальная", Макс, пока тебя во враги не записала. Ты даже сможешь с ней переспать, и получить от этого удовольствие. Но как только её начальство примет решение о твоей социальной опасности, она своими руками тебя скрутит и доставит, куда ей прикажут. А попробуешь дёрнуться - пристрелит.
   - Убьёт? - зачем-то уточнил Максим.
   - Именно. И доложит о ликвидации, не забыв приложить к рапорту фотографию и кисть твоей правой руки.
   - Кто ты, Вакса? - спросил Максим. - Инопланетянин? Это вы нам экологию порушили?
   - Нет, Макс. Мы не инопланетяне. Мы - иномиряне. И к обвалу вашей экологии имеем исключительно наблюдательное отношение.
   - А помочь?
   - Ну, да... - неприятно хохотнул Вакса. - "Прилетят марсиане и нам помогут". Нет, Макс, это только в анекдотах бывает. У нас к вам отношение исключительно утилитарное - изучаем опыт неудачников.
   - А Толик? - спросил Макс. - Если ты не "наш", то кто Толик?
   - Прикрытие, Макс, - в голосе усталая снисходительность. - Всего лишь отвлекающее от меня прикрытие.
   - И что с нами будет? - угрюмо спросил Макс. - Что там дальше, Вакса?
   - Ничего нового. Всё как обычно: стагнация, сокращение популяции, деградация, одичание...
   - Как обычно? Значит, такое и раньше было?
   - Я даже не берусь сказать сколько раз.
   - А какой же в этом смысл?
   - В этом-то вся и суть, Макс, - оживился Вакса. - Смысл в создании настолько устойчивого экоса, чтобы разумные твари в процессе интеллектуальной эволюции не смогли его разрушить. Представляешь масштабы задачи?
   - То есть всё дело в нас?
   - Нет, - не согласился Вакса. - Всё дело в экосе. Вы, с вашим способом мышления, - нахрен никому не нужны. Во Вселенной нет места убийству, но есть множество миров, нуждающихся в жизни. И здесь, у вас, испытательный стенд. Закладывается очередная модель: животные, растения... спускаются с поводка разумные трупоеды и поехали... Таблицы, графики... аппроксимация результатов наблюдений...
   - Я не совсем понимаю, - признался Максим, у него опять в ушах зашептало: "марьюшка, степанка, василиска". - Кому это нужно?
   - И не поймёшь, - ободрил его Вакса. - Для тебя совершенно не важно, "кто виноват". Для тебя важно, "что делать".
   - И что же мне делать, Вакса? - покорно спросил Максим.
   - Как приедешь в Преображенку, звони не в Контору, звони брату. Ты хороший парень, и мне хочется, чтоб у тебя всё сложилось. Иди в катакомбы. Если вам повезёт с лидером, спасётесь. Катакомбные социумы - это ростки в будущее.
   - Неужели ничего нельзя сделать? Как-нибудь спасти...
   - Звони Владу, Макс, не сомневайся. Здесь, через два года, всё вымрет. На этот раз ледник до моря не доберётся, - остановится на уровне Краснознаменки. Но будет очень холодно. Да и хищников на этот раз вам подобрали покрепче. Куда там волкам с медведями...
   - "Испытательный стенд"... - пробормотал Максим. - Но мы хоть на "уровне", Вакса? По сравнению с теми, другими... долго держались?
   - Опозорились, Макс. Скандально и бесстыдно опозорились. Двенадцать тысяч лет! Всего! По скорости перепиливания ветки, на которой сидели, равных вам нет. Герои!
   - А сколько у тех, кто дольше всех?
   - Много, Макс. Очень много! Не простое это дело - свою среду обитания уничтожить. Про динозавров что-нибудь слышал? Вот-вот. Десятки миллионов лет держались. И всё равно погибли. В камень сгинули. В прах. Ничто вас, людей, выдержать не может...
   - Положим, ты тоже не "подарок", Вакса, - сварливо заметил Максим. - Зачем Джубу в кювет сбросил? И не остановился.
   - Я не должен выделяться, Макс. Я должен быть таким, как вы.
   - Но я же остановился...
   - Вот поэтому я с тобой и разговариваю. Звони Владу.
   - Но почему у нас так произошло? Всё же, вроде, шло нормально...
   - Усталость, Макс. Вы не успели разобраться, что "усталость" бывает не только у материалов. Понятие "усталость" шире, чем вы думали. Любое накопление микронагрузок: на земные недра, на атмосферу или океан, или, скажем, на геном растений... Равновесие напрягается, и оно "устаёт". Держится до поры до времени, а потом, - Обвал... о! Идёт! Всё, Макс, пока и счастливо... и не забудь - зерно отдай Владу, не сомневайся...
   И стало тихо.
   Даже "марьюшка со степанкой" угомонились.
   Подошла Светлана:
   - Открой багажник, - попросила она, снимая длинные, до локтей, резиновые рукавицы, заляпанные бурыми пятнами. - Сольёшь... противно...
   Максим послушно вышел из машины. Она бросила страшненький пакет рядом с запаской, а сумку-рюкзак уложила на крышку багажника. Максим покосился на её сумку: что там ещё может быть припрятано? Светлана перехватила его взгляд и улыбнулась:
   - А ещё мыло, паста, зубная щётка, прокладки и не открытая пачка презервативов, дорогой...
   И пока он сливал ей воду на руки, она всё говорила и говорила. Про то, что в Ауди никого нет. И ничего там нет, даже крови. Что за бандитов им дадут приличные премиальные, и они смогут две-три недели ничего не делать, а если повезёт, и "пальчики засвечены", то денег хватит даже смотаться в Стамбул с турпоездкой. А в Измире у неё бабка живёт. Там и тепло, и сытнее будет. И почему бы там не остаться? И что нужно дождаться грузовика, которого они обогнали возле Крыжаново, кажется его уже слышно. Она прикажет водителю сбросить разбитую машину с дороги...
   - Милая, - прервал её трескотню Максим. - Мы не поедем в Турцию. Я хочу тебе показать потрясающее место, где твои навыки и умения будут стоить дороже всего золота в мире. Я познакомлю тебя со своим братом. Он хоть и ботаник, но очень хороший человек...
   - С братом? - смеялась она, вытирая салфетками нож. - А ты не торопишься? Может, ещё и маме с папой представишь?
   А потом подошёл грузовик. К немалому удивлению Максима, водитель остановил машину, а охрана ничего не имела против того, чтобы ими командовала женщина. Они отодвинули Ауди с проезжей части и уехали. Светка куда-то звонила, чтоб забрали трупы, а потом тормошила его, смеясь и заглядывая в глаза:
   - Максик, да ты как пьяный! Куда ехать? За зерном или к брату?
   - Влад в Усатово, - сказал Максим. - А в Преображенку поедем уже утром. Сейчас нужно Джубу из кювета вытащить. Да глянуть, что там Синька поделывает...
   - К Джубе, значит, к Джубе, - согласилась Светлана, усаживаясь в кресло водителя. - Только знаешь, всё о твоём "короле обезьян" думаю. Здесь какая-то ошибка. По Киплингу, у Обезьяньего Народа не бывает вожака...
   - Потому что память у Бандар-Логов короткая, - подхватил Максим. - "Не дальше вчерашнего дня"...
  
  
  
  

Критика

  

Вадим Филатьев

Член Союза Писателей России

Субъективные заметки по поводу...

   Статья о втором выпуске альманаха Киришского литературного клуба.
  
  
   Год назад вышел второй Сборник Киришских авторов, а каких-либо серьезных откликов не было, за исключением небольшой заметочки, в "Киришском факеле". Но это лишь объявление, лишь констатация: вот, мол, вышел сборник. Однако, хотелось бы несколько проанализировать это событие и дать оценку произведениям с художественной стороны, и хотя бы бегло пройтись, так сказать, по авторам критическим пером.
   Событие это для г.Кириши чуть ли не беспрецедентное, если учесть, что городу скоро 45 лет, а литературному клубу - 15. Конечно, город уже довольно зрелый муж, зато Лито лишь подросток, но он уже не раз заявлял о себе как серьезный и думающий... В Киришах есть немало талантливых личностей, в том числе и в литературном отношении, в этом можно еще раз убедиться, читая этот Сборник.
   Благодаря изобретению Гутенберга, а у нас, на Руси -деятельности первопечатника Ивана Федорова, мы не перестаем удивляться печатному слову. И даже вездесущий компьютер, вступивший в конкуренцию с книгой, заменит этому замечательному явлению.
   Начнем с формы.
   Оформление прекрасно, слов нет. Тут сразу нужно сказать спасибо А. Неуймину как руководителю проекта, и художнику В. Елисееву. Картина города Кириши узнается сразу. Причем, не просто фотография, как на обложке первого Сборника, а именно картина, написанная традиционно - красками на холсте. Даже какое-то тепло исходит от книги, когда держишь ее в руках.
  
   Переходим к содержанию... Первый автор - Виктор Антипин. Добротная, плотная проза, которая, правда, сложновата для восприятия неискушенного читателя. Ну, да это беда читателей - разучились серьезные вещи воспринимать. Тем не менее, мне лично, как критику, такое письмо импонирует. Хотя бы потому, что оно неожиданно и всегда интересно. (О прозе В. Антипина, вообще-то, нужен отдельный разговор; в рамках данного обзора он уместиться не может). Однако, интересующихся могу отослать на 10 лет назад, в "Белую строку", которая выходила в газете "7+". Там отдельной газетной книжкой увидело свет несколько рассказов Антипина, а также предисловие к ним, писанное Вашим покорным слугой. Символичным мне показалось, что Антипин стоит в начале книги, тем самым задавая хороший тон для всего Сборника. Напоследок все же повторю: пишет Антипин хорошо, хоть и сложно. Ну, да в русской литературе хватает писателей, особенно современных, пишущих просто и без особых претензий. А. Платонова тоже не всякий сможет понять.
   Компилятивное творчество Светланы Вишняковой многих читателей вводит в заблуждение. Поясню. Те мысли, которые высказывает автор, заставляют задуматься, а это уже немало. Жаль только, что прячась за чужой формой, автор не может найти свой голос. Японские хокку и танки особых нареканий не вызывают, за исключением разве что самой формы, выбранной автором. Это уже не японские хайку и танки, но еще и не... Тогда что же это? Конечно, мне могут возразить и сказать, что это некое новшество, но... мне думается, смешение стилей - это уже эклектика, которой и так предостаточно в нашей жизни, в том числе и современной литературе. Для того, чтобы создать новый жанр, надо досконально изучить уже существующие. Хайку имеет четкие законы и состоит из трех строчек, причем, в первой - пять слогов, во второй - семь, в третьей снова пять. У нашего автора мы этого не наблюдаем. Это же касается и танки - там всегда пять строк, ни больше, ни меньше. Белые стихи сделаны хорошо. Философские сентенции предлагают читателю взглянуть на обычные вещи с необычной точки. В любом случае - творчество Вишняковой предлагает читателю при-остановиться и внимательно приглядеться: и к своим малейшим движениям души, и к привычным понятиям, но в другом ракурсе. И прозаические миниатюры... чувствуется, что автор любит и понимает слово. Все это хорошо и приятно. Одно только меня смущает... Помнится, лет 10 назад я все это уже где-то видел..: я все это уже когда-то видел. А, вспомнил, все в той же "Белой строке", тоже, кстати, моим с предисловием. И "Акварельные кони" я тоже где-то видел - в "Киришском факеле" - вот где. Так что же - Светлана Вишнякова более ничего не написала? Не знаю. Но хочется верить, что С. Вишнякова все же представит нам что-то новое.
   Сказочки Тамары Вяжевич в целом неплохи, хотя и несколько наивны. Написанные просто и ясно, они повествуют о добре и зле. Это, конечно, хорошо. Но вот в "Кто самый обыкновенный" так и осталось непонятным, что важнее - быть сорняком и вести здоровый образ жизни или, все-таки, быть красивым помидором и полезным огурцом? Потому что никто не станет спорить с заключительным лозунгом автора, что "Главное - это здоровье". В стихах Т. Вяжевич должен отметить такие строчки как: "Бессонница на ресницах, Жгучая, как крапива" -- это уже поэзия, это запоминается.
   Про Лидию Гонт можно сказать, что она уже давно пишет стихи и что они достаточно ладные. Что-то в них трогает, что-то оставляет равнодушным. По форме они вполне приемлемы. Думается, что стихи Л. Гонт лучше слушать, чем читать. Так бывает.
   Фантастика Игоря Денисова довольно непритязательна. Написанная грамотно и бойко, она так и читается - бойко. Прочел и забыл. Выбранный Денисовым жанр предполагает мощную интригу, пока же - пересказ компьютерной игры, с несколько искусственной привязкой к действительности. Нашу литературу всегда интересовало не как, а что. Все мы помним набившие оскомину русские вопросы: Кто виноват? и Что делать? После прочтения первого рассказа хочется задать еще один русский сакраментальный вопрос: Ну и что? (или) А что дальше? "Создатель" же, напротив, великолепный рассказ, написанный талантливо и осязаемо. Отлично переданные ощущения остаются в памяти. Рад за автора, что он может писать о том, что пережил, а, стало быть, и меня заставил это пережить. А что придумано и нежизненно, таковым и остается. В любом случае, желаю успеха и посмотрим, что будет дальше.
   О стихах Петра Дроздецкого сказать что-либо вразумительное сложно, по причине малого количества представленных текстов. В стихотворении "Прости" что-то такое подразумевается, но что? Некое состояние... В Стихотворении "Я не участвовал в войне" первые шесть строчек замечательные, но для человека, прошедшего войну, этого маловато.
   В стихах Александра Евницкого чувствуется тонкая и ранимая душа их создателя, каковой она и должна быть у поэта. Мне даже представляется полузабытый В.Пяст, бредущий по ночному Петербургу: полубезумный поэт по полубезумному городу. Правда, восприятию стихов препятствует пафосность и присущая автору архаичность. Язык Евницкого иногда невнятен, а вот приблизительные рифмы меня приятно удивили. Отмечу отдельные строки и лучшие метафоры: "Нас кометы задевают на лету. Словно комаров, их отгоняем". "На корнях висит Земля!" "Любви уснувшей позвонки погладить". "В асфальт по колено вросшие, грустные тополя" -- это стихотворение хочется процитировать полностью, также как и "Лес", "Мне кажется - я вокзал" и "Когда-то я был неплохим музыкантом". Смущает меня то, что герой нашего автора не видит Бога, а также то, что Бог у автора во всем, кроме нас - также удручающе. Портрет лирического героя Евницкого - в целом - печален. Это декадент и уставший интеллигент начала прошлого века. Противоречивость поэзии Евницкого обьясняется, судя по всему, чистой и страдающей совестью. Хотелось бы увидеть книгу стихов этого интересного автора.
   Игоря Иванова и Тамару Севернину я никогда бы не отличил, будь они под одной фамилией, той или другой - неважно. Баллады того и другого автора настолько похожи, что создается впечатление - это писал один человек, или они написали это в соавторстве. Такая поэзия была популярна в 50-е - 60-е годы прошлого века. Межиров, Антокольский, можете сюда добавить еще пару десятков поэтов, сегодня напрочь забытых. Однако, стиль выдержан, содержание есть, рифмы, читается легко, но... долго и неинтересно. Весь 19 век изобиловал такими стихотворениями, и половина 20-го. Это наша русская традиция - неторопливый задушевный разговор. Все так. Но хочется, все-таки, спросить автора: неужели он нисколько не дорожит вниманием читателя? А именно: в стих-нии "Осень можно любить" все закончилось, когда "В нехорошую погоду есть спасение одно - самовар (я нарочно неправильно цитирую) и можно наблюдать пейзаж в окно". Все! Стих-ние кончилось. Передано настроение, есть ощущение осени. Автору этого мало почему-то. Он еще в 24 (двадцати четырех) строках будет мне доказывать, как приятно иметь свой дом, ходить в баню, и выпить чарочку с другом, и даже две, видимо, оттого и сбиваясь с ритма на второй чарочке. Понятно все, дорогой автор, понятно. И тем более, что это уже совсем другое стихотворение. Хорошие, лирические, я бы сказал, пронзительные строки в "Лето прошло". Но... где-то я уже это читал, где-то когда-то я все это уже видел. Наверное, потому что это вечно. Что ж... Если не найти другой формы, тогда хоть можно было бы как-то сконцентрировать, как-то сжать, что ли, содержание. Ну, и, конечно, умиляет наив стихов Иванова, также, впрочем, как и Северниной. Да, Пушкин сказал: "...поэзия должна быть глуповатой..."понятно, но... не до такой же степени. В балладе "Косы дочери" все предсказуемо с первой строчки, а это уже настораживает. Должен оговориться: Иванов исполняет свои стихи, то есть поет их в сопровождении гитары, на свою музыку. Это уже совсем другое дело. Здесь вступает в силу и личное обаяние, которое действительно исходит от автора, и красивый мужской голос, в конце концов - внешние данные. Но стихи печатные и стихи, положенные на музыку и исполняемые, так сказать, вживую - разные вещи.
   Стихи Дениса Изгарева никаких нареканий не вызывает. "Белою птицей душа моя мчится. Я поднимаюсь над грешной землей". "Я возвращаюсь домой". "В вечное небо... в звездную пыль". Все эти строчки еще раз подтверждают расхожую мысль, что поэты действительно предчувствуют свою гибель и могут ее увидеть и предсказать.
   По четырем стихотворениям Ирины Ишимской можно сказать следующее: это не самые удачные стихи этого автора. Создается ощущение, что составители Сборника намеренно выбрали не самое лучшее, что есть у Ишимской. Я давно слежу за творчеством этого автора и знаю, что у неё есть очень сильные стихи. Но, все же, надо сказать о том, что есть. Прежде всего стихи Ирины крайне интимны и совершенно беззащитны. "Стихи не пишутся, мой друг". Только сильный человек может позволить себе такое. А откровенность стихотворения "Я ангела просила дать советы" -- шокирует и приводит в душевный трепет: а может и со мной такое когда-то случится?
   Вот это желание выразиться покрасивее, позаковыристей, никак не располагает к пониманию и сводит на нет все попытки Сергея Колосова донести свои мысли до читателя. Нарочитая усложненность и излишняя закомуфлированность образов - лишь замутняет восприятие, то непосредственное чувство, которое, несомненно, должно возникать от соприкосновения с настоящей поэзией. "Под трубный звон воинственных литавр" -- красиво, но неверно, ибо литавры не в состоянии производить таких звуков. В "Прости" лишь в последней строке возникает некий образ, это единственная метафора, но она не в состоянии спасти всего стихотворения. В "Одиночестве", напротив, это первая строчка. В "Молитве" сплошь одна риторика, от первого и до последнего слова, даже такая красивая строка "Что к слову твоему и я причастен" -- пропадает и остается втуне, тонет. И, к сожалению, не верится тем словам автора, которые он так небрежно разбрасывает. И даже если выдержана определенная форма (закольцованность всех строф), рефрен сей не оправдывает восьмикратное упоминание Господа в одном стихотворении. Стихи - это драгоценные камни и их надо собирать. Да, конечно, мы помним это знаменитое: "Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда". Но в данном случае как раз не сор, а напыщенные, надутые донельзя слова. Даже боязнь возникает: вот-вот лопнут. А слова в стихах - это золотой песок, который трудолюбивый добытчик собирает в мешочек и носит его на груди рядом с нательным крестиком. Колосова щедро рассыпает весь песок по ветру, не понимая, что ли, что мешочек-то не бездонный. "Одиночество - это выстрел", но он не долетает до цели - заряд слабоват. А "Прости,-- гвоздиками рассыпавшись на гвозди" - это уже поэзия. Это уже драгоценные камушки, которые и нужно собирать, чего я искренне желаю Сергею.
   Добротно сработанные рассказики Натальи Колосовой весьма радуют: наконец-то пишут смешно и не банально. Они немного напоминают Жванецкого, ну, да это лишь потому, что знаменитый артист давно занял эту нишу и довольно сложно с ним конкурировать. Да никто и не собирался. Грамотно написанные, с тонким юмором, сочные и лаконичные, миниатюрные рассказы Н.Колосовой поднимаются над простой хохмой и, безусловно, являются украшением Сборника. Могу только пожелать автору дальнейших успехов.
   Неторопливое культурное письмо Татьяны Котович сразу же, с первых слов, захватывает. И уже не отпускает до конца, до последнего предложения. Читаю и наслаждаюсь красивыми оборотами речи, простыми словами, сказанными вовремя и удачно расставленными. Магия повествования рассказа "Номера домов" держит в своеобразном эстетическом напряжении, хотя, казалось бы, ничего особенного там не происходит: обычная жизнь обычных русских людей. А вот поди ж ты... Удивительно. Вот она -- настоящая проза и поэзия в одном... И хотелось бы к чему-то придраться, прицепиться, я ж критик, как-никак, да не могу, не к чему. Казалось бы, простые воспоминания, которых полно у каждого человека. А вот ведь - не отпускает. Окунаешься в этом мир -- выдуманный ли, пережитый ли - неважно, а важно как это сказано. А сказано это талантливо; по ходу чтения даже запахи ощущаешь. Так пишет Т.Котович.
   Стихи Натальи Куликовой до некоторой степени можно назвать скандальными. Поясню. Героиня ее женственна-мужественна (если позволительно так выразиться). Она, героиня, вечно с кем-то борется, то с собой, то с обстоятельствами, постоянно апеллируя к вышнему. Это настоящая женщина, женщина на все времена. Хочется добавить - это русская женщина, которую некогда воспел поэт: она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Она требует, она негодует, она любит и ненавидит. Это я и чувствую как скандальность, но именно это и привлекает меня к героине. Все-таки, стихи должны волновать, цеплять, извините за слово, за живое. Стихи Куликовой волнуют и цепляют. И даже будоражат. Вот разница между стихотворными строчками и настоящими стихами. И даже некоторая неуклюжесть- не пугает и не отталкивает. Можно сказать, точнее, предположить, что Куликова нарочно эпатирует и провоцирует меня, читателя, -- на ответные чувства, и она их получает в полной мере. Та энергия, тот импульс, который исходит от стихов, все окупает. Бунтарский дух поэзии Н. Куликовой вызывает приятные ассоциации с М. Цветаевой. Вызов, брошенный не в пустоту, принят. И я, как читатель, пойман. В стихах Куликовой работает все - и слова, и знаки; и даже пафос оправдан - наконец-то!
   Приятной неожиданностью для меня оказались стихотворения Дарьи Лекомцевой. Все-таки, хорошо читать стихи и наслаждаться: и мыслью, и формой, -- а не мучить себя, пробираясь сквозь строй слов, как в непогоду, в дождь или в пургу. Идешь и думаешь - быстрей бы в тепло, погреться и обсушиться, хорошо бы еще возле камина, и со стаканом горячего глинтвейна. Стихи Лекомцевой - комфортны, некоторые - "Золотились под солнцем стальным купола" -- как мини-поэма (для себя я ее так и определил); некоторые - "Улови" -- соло на барабанах, тарелках, -- высокопрофессионального музыканта. И даже осень, оказывается, может прогнать весну, вопреки привычному понятию о смене времен года. Но потому это и Поэзия, что здесь уместно все; и даже веришь, что "Весна засиделась у нас на дворе", несмотря на козни злодейки-осени.
   Стихи Александра Леонтьева наполнены поэзией духа 60-х гг. Добрые и несколько наивные стихи оставляют благоприятное впечатление, вызывая ностальгические чувства об ушедших временах моего советского детства.
   Несколько инфантильная манера письма Любови Лец вызывает умиление. Хорошие, вроде, образы, но вот эти уменьшительные "деревеньки"... как-то они снижают, оглупляют, что ли, понятную грусть и печаль автора. И недостаточно просто перечислить "и ромашковый луг, и берез кружева" -- надо бы их как-то показать, хотя бы одной деталькой обозначить, чтобы читатель их увидел, а не только принял на веру. Вот это и есть мастерство Поэта - показать, или дать почувствовать, как хотите. Излишние восклицания в "Ландышах" также снижают общую задачу стихотворения, неплохого, кстати. "Бубенчики как подвески хрустальные" -- это отличное сравнение, это прекрасная поэтическая находка. Думаю, что Любовь Лец, обладающая поэтическим чутьем, могла бы повнимательнее отнестись к своему творчеству и, опуская, по возможности, излишние восторги, быть чутче к слову.
   Довольно большая подборка стихов Виталия Любачева поначалу пугает.., но по ходу чтения страх улетучивается, а его место занимает любопытство: неужели не сорвется?
   Неужели выдержит взятый на себя груз множественности слов и не собьется до риторики? Выдержал, не сбился. И было даже интересно блуждать в перипетиях образов в стихотворении "Милая, тело твое..." И писано это все полузабытым гекзаметром, давно уже вышедшим из употребления. Тем не менее, автор с ним благополучно справился и исполнил великолепный гимн любимой женщине. К чести автора должен сказать, что он владеет и другими размерами. Вообще, стихи Любачева неожиданны и удивительны. И даже их длинноты меня не пугают, потому что в них нет пустых, так сказать, проходных, слов. Все достаточно выверено и уместно. Есть, однако, и вопросы по поводу некоторых строчек, но задать их уже некому. Увы. Зато есть хорошие стихи, которые доставляют эстетическое удовольствие.
   Небольшой рассказ Ивана Маркова вполне можно считать образовательным, в смысле познания жизни о России; так сказать, картинка из деревенской жизни начала прошлого века. Написан рассказ довольно грамотно, и читать его интересно. Думаю, можно ожидать и других рассказов этого автора, которые могли бы, при определенной работе с редактором, составить отдельный сборник, чего я от души желаю Ивану Маркову.
  
   Два стихотворения Николая Минаева оставили меня равнодушным. Зато "Осень" можно поставить в один рад с творениями таких поэтов как Мей и Майков. Все здесь выдержано в традициях русского стихосложения. А вот очерк "Привет, Кызылкумы" весьма интересен с познавательной точки зрения. Правда, я так и не узнал, что такое Кызылкумы и почему именно они вынесены в заглавие. Зато я узнал, где находится знаменитый "Учкудук - "три колодца" (так у автора). И еще я узнал, что грызуны пустыни - разносчики чумы и блох. Также я узнал, что одного из героев зовут Озгымбай. И вот один загадочный и очень капризный верблюд - интересен и вызывает симпатию. А вот как пили воду "молодцы" главного героя, (он же рассказчик), причем, слово "как" выделено большими буквами, так вот, как (!) пили "молодцы", так и осталось навсегда тайной. Надо, однако, признать, что строгий, я бы даже сказал, скупой, стиль изложения привлекает тем, что хочется прочесть что-то между строк. Возможно, автор чего-то недоговаривает, а ты ищешь это, но тщетно. Если бы Н. Минаев задался целью написать рассказ, он написал бы его. Но пока мы видим только хороший материал для хорошего рассказа, некий конспект. Остается лишь пожалеть о том, что автор не сумел воспользоваться своими дневниковыми записями должным образом. Впрочем, еще не поздно.
   Богоборческие тенденции в стихах Ирины Минаевой, помимо недоумения, вызывают еще и некоторые вопросы. Например, в стих-ии "У распятия" то, что Иисус "решил умереть за людей", утверждение не совсем верное, точнее, совсем не верное. Иисус ничего не решал. Он, как известно, выполнял волю Бога, зачем и был послан на землю. И по поводу того, что святые угодники не знали ослеплений в любви, -- тоже очень и очень спорно. Многие из них и святыми-то становились именно из-за этих ослеплений. (Мария Магдалина, Св. Валентин, Ксения Петербуржская). Можно, конечно, отставить теологические споры в сторону и посмотреть на творчество И. Минаевой просто как на явление. Но в том-то все и дело, что явления-то нет. Стихи как стихи. "Развлечение" и "Легкий наезд" очень зримо и даже захватывающе. Только вот почему в стихах нужно употреблять уличный жаргон - непонятно. Отсутствие вкуса? Или желание потрафить сегодняшнему дню? Стих-ие можно было бы назвать, исходя из контекста, "Варвар" или "Корсар". "О странностях конкуренции" и "Люблю тебя" -- настоящая "хвала любви", по слову автора. Когда И.Минаева пишет о любви - получается хорошо. Кто же может знать о любви как не женщина. "Экскурсия - тому подтверждение. Словом, подборка стихов о любви в Сборнике смотрится вполне симпатично, с чем и можно поздравить нашего автора. Также хочется поздравить И.Минаеву с количеством напечатанных стихотворений - целых 20 (двадцать). Это почти книга. А вот Т.Севернина до И.Минаевой чуть-чуть не дотянула, у нее - всего17.
   Виктор Наумов в своем творчестве продолжает русскую традицию, что всегда приятно сознавать. Тоска по "брошенной деревне" -- всем близка и знакома, понятна. Автор приглашает меня и"В дубовой роще" погрустить вместе с ним, правда, не совсем понятно, откуда там появились "остатки сена". А вот в стих-ии "Сольцы" леса обязательно "зеленые", хотя, цветовая гамма леса неисчерпаема, а ромашки, соответственно, белые. В "Нет в мире..." автор экспериментирует с формой и рифмой, возлагая всю ответственность в стих-ии на согласные: "бурга--бурно", "душе--Киришах--шире--шаг". К тому же это еще и оригинальные рифмы. Автор чувствует ритмику слова. Это приятно радует. "Выходной лишь день настанет" и мы все отправимся по деревням, только вот почему-то В.Наумов перечислил не все населенные пункты Киришского района. Оставшиеся без внимания автора - могут обидеться. Будем надеяться, что в других стихах эта оплошность будет исправлена.
   Фантастические рассказы Александра Неуймина максимально приближены к нашей действительности. Написанные энергично и живо, они, кроме всего прочего, несут на себе нелегкий груз учительства, что всегда было присуще русской литературе. Грустная ирония проступает в рассказе "Агроном" и становится обидно за сельского жителя: его в очередной раз надули, (чтобы не сказать "кинули"). Кажущаяся простота изложения усиливается, превращаясь в страшную констатацию: так было всегда. Простодушные русские люди остаются одураченными. Нравственная подоплека рассказа дает несомненный результат: сочувствие героям. "Брутальные схватки" брызжут квази-ужасами семейной жизни, и в конце рассказа с облегчением понимаешь, что это всего-навсего такой медицинский рецепт-эксперимент. Умение сказать с юмором о грустном - несомненный признак одаренности.
   История о зубной фее не может оставить никого равнодушным. Создается ощущение, что написано все от лица ребенка, и это тем более умиляет. Выдержанный в одной тональности, рассказ неожиданно превращается в сказку, очень похожую на жизнь. Особенно удивительно, что Феей становится не какая-то эфемерная волшебница, и даже не стоматолог, как можно предположить, а вполне обыкновенная Баба Даша, работающая уборщицей.
   Творческий тандем Неуймин энд Полторацкая должен, судя по всему, к чему-то привести. Конечно, написать заново "Собачье сердце" невозможно, да к этому никто и не стремился, но вот создать свою версию - авторы постарались. Передача повествования от лица, так сказать, собаки (ну, не морды же!), создает дополнительную изящность ситуации. На небольшом пространстве рассказа авторы сумели изобразить жизнь двух несчастных существ: опустившегося дворника и собаки, причем последней сочувствуешь в гораздо большей степени: она страдает и даже становится человеком, чтоб помочь своему хозяину. Возникающие реминисценции с "Муму" также отпадают: там Герасим топит собаку, здесь же - дворник ее вылавливает из воды. Умение облечь главную мысль в художественную форму и донести ее до читателя - в этом и заключается основная задача художника. В этом и состоит его миссия, (не побоюсь высокопарности).
   "Игра в ассоциации" мне показалась несколько эклектичной: тут и фэнтези, и фантастика, и боевик, и даже - потуги на философию. Возможно, сейчас такое время, что появится некий новый жанр - компьютерный рассказ, с обязательными элементами игры. Или уже появился.
   Армейские воспоминания Александра Никифорова не отличаются особой оригинальностью: все предсказуемо с первой же страницы. Ничего особенного: солдатский жаргон, наполовину устаревший (см. современные фильмы о Российской армии, в частности, "ДМБ"). Те же вечные прапорщики, всегда ворующие и без конца пьющие казенный спирт, те же разговорчики во время этих попоек... Словом, в данном отрывке наличествуют все штампы, принятые в таких рассказах и повестях. Хотелось бы, все-таки, чего-то новенького.
   "Чайка" Константина Пищулина - прекрасная песнь, иначе не назовешь. "Неугасимый ритм" -- неоправданно растянут: пропадаешь и тонешь в словах где-то посередине. "Манифест" и другие манифесты... что ж, и так можно выразить свою мысль. "Слово" -- понравилось. Чувствуется, что автор не равнодушен к нему, к слову, и пытается им оперировать (или даже препарировать им души и сердца читателей).
   Почему-то не трогают меня стихи Северниной, не знаю. Что-то в них натужное, натяжное. Видимо, объясняется это излишним многословием. Мне видится так: автор давал себе задание: написать об этом, о другом. Найдя две-три хорошие строчки, автор пытается продолжать и получается банально и глупо. И, конечно, много лишних слов. Пафос, опять же... Это в стихах совершенно недопустимо, за исключением редких случаев. В конце концов - все должно быть оправданно.
   Есть, конечно, и замечательные строчки, их замечаешь: "Я всем должна... Кольчугой из стихов Господь спасал меня на бранном поле". "Чтоб душу понять, надо душу иметь". "Молитва - лучшее лекарство, когда душа моя болит". Жаль только, что мало этих строчек. Хочется-то ведь, чтоб все стихи из этих замечательных строк состояли. А пока... Вот когда Севернина передает просто свое настроение, -- получается интересно: "Весеннее настроение". Может быть, потому что написано оно было четверть века тому..?
   Лирические рассказы Валентины Седловой запали в душу своей откровенностью и непреходящей (у автора) грустью. Сразу видно - это проза поэта. И читаешь эту прозу с удовольствием. Стихи в этой подборке подкупают своей откровенностью, они запоминаются и от них остается ощущение. Веришь, что все это выстрадано, а это уже ценно.
   С первого появления Николай Сергеев заявил о себе как талантливый поэт. Если к тому же учесть его возраст, а он молод, то можно надеяться, что скоро мы узнаем... К тому же, у Николая уже есть своя книжка, пусть и не авторская, но все же. Сценка про хитрого кота и обманутый кактус - довольно симпатична. Хотел бы посоветовать Николаю построже относиться к себе, то есть, к своему дару, и не размениваться по пустякам.
   Михаил Соцков - автор многообещающий. Прекрасно чувствует слово и умело им пользуется. Немаловажно и то, что в наше безграмотное и полуграмотное время Михаил умеет правильно и, я бы даже сказал, элегантно составить предложение. Сие приятно. Есть правила, по которым можно составить мнение о любом авторе. Они гласят: интересно, грамотно, формально, и т.д. Я не знаком с компьютерными играми и на первый взгляд не могу понять о чем речь в этом рассказе. Соцков написал-показал так, что я во все это поверил и все понял, а, значит, мне совсем не обязательно играть в эту игру, а достаточно прочесть хорошо написанный рассказ. Я допускаю, что и в жизни так бывает, настолько правдиво передана атмосфера, за исключением сущих пустяков. Из всех существующих критериев должен преобладать только один - талантливо - не талантливо. В данном случае можно с радостью сказать - да. Я думаю, накопив побольше жизненных впечатлений, он порадует нас интересным и культурным изложением.
   Лирическая героиня стихов Веры Соцковой - страдающая женщина, ищущая любви и сожалеющая о прошлом. Но не всегда... Есть еще светлый лучик надежды... В детях - жизнь и сила. Такие стихи от хорошей жизни не пишутся, это проверено давно и многими подтверждено. Но и страдание и боль свою надо так уметь переплавить, что б из этого что-нибудь да вышло. Вера Соцкова смогла, переплавила, и вышли у нее довольно проникновенные стихи, трогающие за живое.
   Если А.Судариков считает, что писать стихи можно лозунгами и с невыносимым пафосом, то он заблуждается. Пока это удавалось только одному Маяковскому. Остальные - прочно забыты. И хочется сказать автору его же собственными словами: "Пустые словеса не бай".
   Евгений Харченко человек в городе известный. Он и режиссер, он и актер, он и сценарист, и поэт. "Собутыльнички", конечно, запоминаются, тем более, если вам довелось услышать эту песню в исполнении автора. "Вот и пришла...осень" - тоже, причем, в этом последнем стихотворении, в восьми строчках, удачно показаны грусть и одиночество, несмотря на совершенно прозаическую строку: "Почему никто не хочет мне помочь?" "Дельфин" - вообще великолепная баллада в духе "шестидесятников". Как и у Высоцкого в "Парусе" - "А у дельфина взрезано брюхо винтом..." у Харченко - "Дельфин... порезанный винтами". Ну что ж, это вполне здоровая преемственность - Евгений знает и чтит классику.
   Не боясь прослыть ретроградом, скажу, что мне всегда казалось - компьютер это отдельно, а литература это отдельно. Оказывается, нет. Что ж, посмотрим. "Витькина игрушка" - рассказка, как сам определил эту вещь Олег Юдин. Вероятно, с этим нововведением появится новый поджанр. В действительности получился весьма приятный и поучительный рассказ, по всем канонам этого жанра. Завязка, действие, кульминация и развязка. Судя по стилистике "рассказка" эта предназначена детям. Вообще, можно сказать Юдину, что произведения для детей у него получаются очень хорошо.
   В рубрике "Дебют" выступили очень талантливые дети и барышни, за что мы можем сказать спасибо Т.Н.Юпатовой. Все представленные авторы хороши по-своему: и Софья Абрамова, со своими "котами"; Илона Аникеева, с злободневными наркоманами; и Ольга Иванова с "Молчанием"; и Алена Пожаева, со "Звездой"; и Анастасия Прилипчан, с музыкой, сумевшей пересказать ее словами; и Екатерина Якушева, с ее, всего-то, четырьмя строчками. Все дебютантки запоминаются. Но у меня один упрек-вопрос к составителям сборника: почему так мало? Так хорошо и так мало - обидно!
   "Наши гости", представленные в Сборнике, написали неплохие рассказы. Отдельно хочется отметить произведения Евгении Лифантьевой. Надеемся, что дружба между литературными объединениями как России, так и зарубежья будет продолжена и в дальнейшем.
   Во втором Сборнике читатель получил уникальную возможность не только познакомиться с произведениями поэтов и прозаиков, в альманахе также представлены работы нескольких Киришских художников.
   Графика Владимира Ершова показывает нам знакомые Киришские места, конечно же, по-своему - в основном, с явной грустью.
   Лобачев, как всегда, впечатляет. Хотя в одной работе и проглядывает Филонов.
   Графики Владимира Салапина можно назвать "Ностальгией по...". Великолепные русские пейзажи наполнены любовью к родному краю, а работа "Лесная песня", известная среди ценителей живописи как "Глухарь", вообще может считаться визитной карточкой Киришской земли.
   Иллюстрации Валерия Елисеева несут большую эмоциональную нагрузку и их можно - и должно - рассматривать. Но, все-таки, их лучше смотреть, так сказать, вживую, ибо книжная полиграфия не всегда способна донести до зрителя всех оттенков, которые там присутствуют. Но главное - над любой работой Елисеева можно думать, а это, конечно, признак мастерства.
  
   Напоследок напомню, что "... поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души". (В.Высоцкий), а также "... поэты в миру после строк ставят знак кровоточия. К ним Бог на порог - и они верно имут свой срам..." (А.Башлачев).
   И хоть к некоторым стихотворцам и другим деятелям искусств это и вовсе не относится, но надо помнить об этом всегда: и поэтам, и читателям.
   И я твердо верю, что время гламура и пошлости схлынет, как безудержная вакханалия, а захочется человеку услышать добрые слова, пусть даже и негромко сказанные.

Март-апрель 2008г.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"