Семён Питухов, сторож по профессии и меланхолик по натуре, возвращался с вахты из губернского Минздрава в родную деревню. Вахта была ознаменована происшествием чрезвычайным и несколько щекотливым: через высокий забор конторы кем-то был переброшен предмет, чье появление в стенах, посвященных гигиене и нравственности, повергло администрацию в смущение. Предмет сей, резиновый, длиною в целый аршин и толщиной в добрый кулак, лежал на стерильном дворе, словно укор всему медицинскому сообществу. Его уже хотели предать огню, дабы не смущал публику, но Питухов, человек практичный, воспротивился.
"В хозяйстве пригодится, - промолвил он, с видом знатока оглядывая диковинку. - Вещь солидная, материал добротный. Выбрасывать - грех".
И он бережно уложил находку в свой потёртый рюкзак, как страж, обретший неожиданный трофей.
Дорога до села Неудобье была долгой, и душа Питухова, измученная казенными стенами и ночными обходами, требовала утешения. По приезде, дабы расслабиться, он откупорил бутылку калужского бренди, купленного у местного умельца, Яйцеслава Самогонова. Напиток был крепок, дух его суров, а последствия непредсказуемы. Видимо, Самогонов на сей раз переборщил с ингредиентами, ибо сознание Питухова помутилось, а в мозгу, ошалевшем от алкогольных паров, родилась странная и навязчивая идея.
Ему вдруг почудилось, что он не простой сторож, а сам санитарный врач губернии, облеченный высочайшими полномочиями. И миссия на него возложена важнейшая - привить всё население Неудобья от свирепствующего гриппа. Инструментом же для сей благой цели его воспаленный ум избрал не шприц, а тот самый резиновый трофей из Минздрава.
Схватив его и высоко подняв, словно священный жезл, Питухов выбежал на улицу. Первой на его пути оказалась сожительница его, разведенка Катерина, женщина нервная и впечатлительная.
"Катя, на прививку! - возопил Семён, сверкая глазами. - Во имя общественного здравия!"
Катерина, узрев орудие профилактики, вскрикнула и, позабыв о всех домашних делах, ринулась прочь, дабы укрыться на чердаке, где и затаилась меж старых сундуков, слыша, как внизу бегает её благоверный, призывая её к медицинской ответственности.
Не найдя её, Питухов устремился к дому бывшего мужа Катерины, Федьки. Тот, завидев сторожа с непонятным и пугающим агрегатом, в панике заперся в деревянном сортире.
"Федор, выходи! Грипп не дремлет!" - кричал Питухов, стуча своим инструментом по ветхой крыше нужника, отчего та угрожающе ходуном ходила.
Федька же, сидя внутри, лишь крестился и шептал молитвы, полагая, что настал если не конец света, то уж его личный апокалипсис - точно.
Раздосадованный непросвещенностью земляков, Питухов помчался по деревне. Старые бабки, сидевшие у заборов, с воплями "Антихрист!" попрятались в погреба. Куры разбежались, собаки завыли. Казалось, сама чума на крыльях примчалась в Неудобье.
Венец же сего санитарного безумия наступил, когда Питухов, гонимый долгом, ворвался в деревенский клуб, где шла репетиция местного хора. Испуганные сельчане, проявив недюжинную смекалку и единодушие, смогли обезоружить ретивого "врача", заперев его в помещении. Час спустя из города прибыла карета скорой психиатрической помощи. Питухова, уже утихшего и бормочущего что-то о всеобщей иммунизации, нарядили в смирительную рубашку. Резиновый же "инструмент вакцинации" был изъят как вещественное доказательство, дабы более не смущал умы и не нарушал общественный покой.
И вновь воцарилась в Неудобье тишина, нарушаемая лишь пением птиц да сдержанными пересудами о том, до чего доводит человека калужский бренди и неправедно нажитая резиновая диковинка.