Аннотация: Артур Бретонский (1187-1203): Племянник Иоанна, сын его старшего брата Джеффри. По законам наследования того времени, у Артура были более сильные права на престол, чем у Иоанна, поскольку он был сыном старшего брата.
Тень в Руане
Они перевезли его в Руан в ночь накануне праздника святого Георгия. Воздух был густым от речной сырости и дыма смоляных факелов. Артур стоял, втиснувшись в амбразуру камеры донжона, и смотрел, как луна колышется на струях Сены, словно потускневший денарий, оброненный небрежной рукой. Ему было шестнадцать, но он уже знал цену и денариям, и коронам, за которые их платят.
Пахло столетиями. Запах въелся в шершавый камень стен - вино, пот, железо и страх. Страх был самым старым жильцом этой башни. Артур провел пальцами по резному камню - чья-то давняя, отчаянная попытка оставить след. "Гийом, год от Рождества Христова 1150-й". Гийом давно истлел, а его страх все еще витал здесь, как дым.
Он вспомнил Фалез. Там, в детской, пахло медом и воском. Там дядя Джон, бывало, шутя, учил его держать меч - руки дяди были влажными от нервного пота, а улыбка недоброй. Даже тогда. Теперь же Джон был королем, а он, Артур, герцог Бретани по праву крови, - пленником. Вся его юность уместилась в промежуток между этими двумя запахами: мед детства и затхлость тюрьмы.
Дверь скрипнула, отозвавшись эхом в каменном мешке. Вошли двое. Гильом де Браоз, краснолицый барон с глазами, прятавшимися от прямого взгляда, и Роберт де Торни, худой и молчаливый, с лицом человека, который давно забыл, зачем ему нужна душа. Их кольчуги тускло поблескивали в свете единственной свечи.
"Монсеньор, его величество король желает вас видеть", - произнес де Браоз. Голос его звучал так, будто он подавился собственной верностью.
Артур медленно обернулся. Что оставалось? Упираться? Кричать? Это имело бы смысл, если бы по ту сторону двери ждал суд пэров или милость Божья. Но там ждал только Джон. Его кровь, его плоть, его главная ошибка, дышавшая в одном с ним времени.
Его повели по винтовой лестнице, выщербленной за века тысячами шагов. В нишах стояли свечи, и пламя трепетало от сквозняка, рождая на стенах пляшущие тени. Они вышли во внутренний двор цитадели. Ночь пахла конским навозом, дымом очага и все той же Сеной - вечным путем на север, в море, которого он уже не увидит.
И тогда он его увидел. Джон стоял под аркой, закутавшись в темно-синий плащ, подбитый горностаем. На нем не было короны. Он был один, без свиты, без герольдов. Только он и ночь, такая же одинокая, как он сам.
"Ну что, племянник, - голос Джона был тихим и усталым, без злобы. - Все еще веришь, что твое право, данное моим покойным братом, сильнее моего, данного мне Богом и мечами Нормандии?"
Артур посмотрел на бледное, осунувшееся лицо дяди. Он не видел короля. Он видел испуганного человека, загнавшего себя в угол.
"Я верю только в то, что вижу, дядя, - так же тихо ответил Артур. - А я вижу реку. Она текла, когда не было ни Плантагенетов, ни Капетингов. И будет течь, когда нас не станет. И ей будет на это наплевать".
Джон дернул уголком рта, словно от боли. Что-то пробормотал - может, проклятие, может, молитву. Артур уже не слушал. Его подвели к утлой лодке, пришвартованной у потайной пристани. Вода чавкала о потемневшие бревна.
Когда они отплыли на середину фарватера, туда, где лунная дорожка распадалась на тысячи осколков, де Браоз отвернулся. Роберт де Торни двинулся вперед. Его движение было резким и профессиональным. Сталь кинжала блеснула тускло, как чешуя рыбы.
Боль пришла не сразу. Сначала был толчок, странная тяжесть в груди. Потом ледяной укус воды. Она хлынула в рот и легкие, обжигая холодом страшнее огня. Он видел, как над ним смыкается черное небо, усеянное осколками звезд. Последней мыслью была не корона, не Бретань, не обида. Он подумал о вишнях в садах Анжу. Они были такими спелыми и красными, как кровь, что теперь расползалась темным облаком в черной воде Сены. А потом наступила тишина. Безразличная, вечная тишина, которую не в силах нарушить ни один королевский указ.