Казимир Бобров, поэт-охранник с черным поясом в самоиронии (полученным по почте за три рубля пятьдесят копеек), переехал в деревню Сосновые Челны - "на лоно природы", как он выражался, хотя лоно это больше напоминало потрепанную перину. Каждое утро он выходил босиком на росу, растягивался под крики петуха, который, кажется, издевался над его позой "лотоса". Деревенские, наблюдая эту картину, чесали затылки и бормотали: "Ну, психический..."
- Ты чё, каратист? - спросил как-то дед Панкрат, выплевывая семечки и прищуривая единственный глаз, который еще хоть что-то видел.
Казимир, заканчивая комплекс "приветствие солнцу", задумался. Он вспомнил свои три месяца занятий в секции "Дракон" при ДК Железнодорожников и ту оценку, которую ему поставили за стихотворение "Ода фронтальной подсечке".
- В некотором роде, - ответил он, смахивая с босой ноги куриный помет.
- А нашего Васю побьёшь? - оживился дед, и его глаз загорелся зловещим блеском.
Казимир взглянул на толпу деревенских, которые уже начали стягиваться, почуяв зрелище. Он увидел в их глазах то же выражение, с каким они смотрели, как режут свинью.
- Если он, как и всё здесь, не читал Пастернака - безусловно, - вздохнул поэт, мысленно прощаясь со своими неопубликованными сонетами.
На площадь стянулось всё село - бабы с подсолнухами, мужики с бутылками, дети с соплями до колен. Казимир явился в кимоно с выцветшими иероглифами "Стихи или смерть", которое больше походило на халат алкоголика из районного диспансера. Его противник, Василий, выкатился как танк. Два метра роста, ширина - столько же, лицо - будто топором вырубленное, и глаза... Глаза говорили о том, что их владелец последний раз думал в 1987 году, и то - зря.
Бой длился ровно столько, сколько нужно, чтобы прочесть хокку:
Удар в челюсть -
Василий падает.
Тишина. И смех.
Василий рухнул, как срубленная сосна. Деревенские обступили его плотным кольцом.
- Ты как, Вася? - спросил дед Панкрат, тыча в него палкой.
Василий приоткрыл один глаз, в котором плавала тупая боль.
- Босой-то ушёл? - прохрипел он.
- Да вон стоит! - закричали из толпы.
Василий медленно перевел взгляд на Казимира, который в этот момент поправлял кимоно и старался не показывать, что у него адски болит нога.
- Ну... тогда вам всем звиздец, - простонал богатырь и снова отключился.
На следующее утро Казимир обнаружил у крыльца:
1. Битый кирпич - символ непризнанного таланта;
2. Бутыль самогона с надписью "От души" - дань уважения;
С этого дня жизнь Казимира изменилась. Теперь, когда он шел по деревне, мужики почтительно косились на его босые ноги, бабы вздыхали, а дети бежали за ним, крича: "Покажи еще раз, как ты Васю повалил!" Даже петух перестал издеваться над его утренними медитациями.
А вечером, сидя на крыльце и потягивая деревенский самогон, Казимир писал новое стихотворение:
"О, деревня! Ты приняла меня,
Как принимают странного зверя.
Здесь стихи мои - пустой звук,
Но зато мой удар - как вечерний звон..."
Он дописал, зачеркнул, вырвал листок и бросил его в темноту. Где-то вдали залаяла собака. Казимир вздохнул и потянулся за бутылкой. В Сосновых Челнах начиналась его новая жизнь - где поэзию уважали ровно настолько, насколько боялись его капкан на мух.