О том, что у меня есть тесть, я узнал самым неожиданным образом... Мы с Мариной стояли возле могилы ее матери, умершей ровно три года назад, в такой же жаркий июньский день как сегодня. Мы молчали, тишина и спокойствие кладбища оказывали особое умиротворяющее действие.
-Поедем теперь к бабушке, - наконец сказала Марина, едва повернув ко мне голову.
Я кивнул, и мы медленно пошли по узкому проходу между оградами. Могила Марининой бабушки, умершей лет десять назад, располагалась неподалеку.
Внезапно Марина остановилась как вкопанная. Я почти физически ощутил, как дрожь пробежала по ее телу.
-Что случилось? - спросил я, но в ту же секунду она быстрым шагом пошла вперед, словно забыв обо мне.
Я двинулся следом. Возле могилы бабушки стоял, повернувшись к нам спиной, какой-то мужчина. При звуке шагов он обернулся, и я узнал Виктора Петровича Лебедева, своего знакомого по шахматному клубу. Не успел я, однако, даже удивиться, как услышал резкий и злой голос Марины:
-Что ты здесь делаешь?! Чего тебе надо?!
Лебедев как-то беспомощно всплеснул руками и, видимо, хотел что-то сказать, но Ларина его опередила:
-Катись отсюда, и чтобы я больше тебя не видела! Он закивал и сделал несколько шагов в сторону. Затем остановился, обернулся и посмотрел на меня. Я кивнул ему. Он тоже. Лотом отвернулся и решительно зашагал прочь.
-Ты его знаешь? - спросила Марина.
-Немного, - ответил я.
-Этот человек - мой отец, - скупо сообщила она тоном, пресекающим всякое развитие темы.
...Мы с Мариной поженились почти четыре года назад, когда ее мать еще была жива, однако уже лежала в психиатрической больнице. Я видел ее один раз, когда вместе о Мариной приходил навестить больную. Вид ее был жалок, она с трудом узнала дочь, а моего присутствия даже не заметила. Больше Марина меня с собой не брала...
Наш брак можно было назвать благополучным, но иногда меня ставил в тупик ее характер. Временами она становилась ужасно вспыльчивой, а иногда уходила в себя, и тогда докричаться до нее было невозможно. Я полагал. что это - след травмы, полученной в юном возрасте: ей едва исполнилось 18 лет, когда мать положили в больницу и она осталась одна. Когда я познакомился с ней (год спустя), она была не по годам серьезной и самостоятельной.
Наши отношения развивались крайне медленно, перейдя от чисто деловых к приятельским, от приятельских к дружеским и лишь после этого вылившиеся во взаимную симпатию.
Я очень уважал ее и искренне верил, что близость постепенно растопит лед ее недоверия к окружающему, однако со временем понял, что надеждам моим не суждено осуществиться до конца. И теперь в ней оставалось нечто, чужое и непонятное мне, нечто, вносящее элемент отчуждения в, казалось бы, хорошие взаимоотношения.
Встреча на кладбище заставила меня задуматься. И раньше я замечал что-то нездоровое в ее чрезмерном ороговении перед матерью и бабушкой; полученная же информация заронила в душу сомнения. Весь день я обдумывал, как мне получше подойти к Марине, однако, когда подошел, она остановила меня с ходу.
-Это плохо, что ты его знаешь, - в ее голосе был лед. - Я не хочу, чтобы ты с ним общался.
-Я вижу его каждую субботу, - объяснил я. - Он в клуб приходит.
-Значит, больше не пойдешь в клуб.
Это был уже вызов. Я опустился на диван и долго смотрел на нее, ожидая продолжения. Однако Марина молчала.
-У меня его книга, - наконец сказал я.
-Какая?
-"Сицилианская защита".
-Перебьется. Другую защиту найдет.
-Но так не делают. К тому же у него тоже моя книга.
-Да? Хорошо. Отнесешь, отдашь и заберешь свою.
-А клуб как же?
Она не ответила. Подождав немного, я вышел из комнаты. Следующие три дня прошли в холодном молчании, лишь иногда мы обменивались короткими фразами. Наконец, в пятницу вечером, Марина подошла ко мне
-Наверно ты прав. Я не должна так поступать. Но и ты пойми меня...
-Мне трудно, ведь ты ничего не говоришь, - отозвался я.
Она немного помолчала, затем набрала побольше воздуха и заговорила.
-Мне было 12 лет, когда умерла бабушка. А вскоре после этого отец ушел Они с мамой расстались непримиримыми врагами. Я была слишком маленькой, чтобы все понять. Я его очень любила, но мама сказала, что он предал нас, и что я должна перестать думать о нем. А вскоре после этого она заболела. Это все из-за него. Она не смогла пережить его предательства, она безгранично верила ему, а он все это время жил двойной жизнью.
-Он ушел к другой? - спросил я.
-Не знаю. По-моему там у него тоже ничего не вышло. Кому он нужен - такой?..
Видя в моих глазах сомненье, Марина горячо продолжила:
-Я не знаю всего. Однажды я, ничего не сказав маме, пошла к нему, чтобы разобраться. Но он ничего не сказал. Сказал только, что сам во всем виноват и получил по заслугам. А после я не выдержала и рассказала матери, что виделась с ним. У нее случился припадок...
Марина замолчала. Воспоминания причинили ей боль. Я подошел и, обняв, прижал к себе.
-Она уже тогда сильно болела... Она кричала, что я больше никогда не должна этого делать. Я пообещала...
Голос ее сорвался. Я обнял ее еще крепче и дождался, пока дрожь прошла и она более или менее успокоилась.
-Марина, разреши мне задать только один вопрос.
-Какой?
-Вы сменили фамилию?
-Да. Мама взяла свою девичью и дала ее мне. Так мы стали Малышевыми.
На следующий день я отправился в клуб, сунув в карман монографию Гуфельда. Играть не хотелось. Я полагал, что молча отдам Лебедеву книгу и уйду. Но, когда увидел его, что-то во мне дрогнуло. Он сидел за столиком, напротив перворазрядника Петрова и изо всех сил пытался спасти худшую позицию. Я подошел к нему сзади и стал следить за игрой. Лебедев сделал ход, и я понял, что он думает вовсе не об игре. Петров ответил, почти не думая. Лебедев обхватил голову рунами, однако следующий его ход был еще хуже, и после того как Петров на чего ответил, Виктор Петрович сдался.
-Простите, я что-то сегодня плохо соображаю, - проговорил он. Чьи-то руки потянулись к фигурам; кто-то предлагал варианты спасения.
У доски разгорелся спор. Лебедев поднялся из-за столика и только теперь заметил меня.
-Здравствуйте, Виктор Петрович, - сказал я.
-Здравствуй, Володя, - ответил он. - Хорошо, что ты пришел. Я протянул ему книгу. Он засуетился.
-Сейчас-сейчас... Я верну тебе твою...
Пока он искал свой пакет, я наблюдал за ним. Впервые за годы знакомства он вызвал во мне интерес. Он оказался отцом моей жены, и теперь я, против своей воли, искал в его чертах сходство с Мариной. Внезапно я ощутил себя предателем, однако внутренний голос подсказал решение, противостоять которому я не смог.
-Виктор Петрович, - сказал я - у меня к вам разговор. Судя по лицу, у него гора с плеч свалилась.
-Сейчас-сейчас... Одну минуту...
Некоторое время спустя мы сидели на скамейке в небольшом скверике неподалеку. Виктор Петрович закурил и предложил мне сигарету. Я отказался.
-Володя... Можно мне по-прежнему называть тебя так? Не знаю, согласишься ли ты меня выслушать, потому что рассказ мой будет не из двух слов.
-Соглашусь, - ответил я, - если Вы считаете это необходимым.
Он глубоко затянулся. Я ждал. Я по-прежнему чувствовал себя предателем, но внутренний голос по-прежнему подсказывал, что разговор этот необходим. Необходим как для меня, так и для Марины.
-Сколько тебе лет, Володя? - внезапно спросил Лебедев.
-27, -ответил я.
-А ей -24... Я не видел ее больше двух лет до этой встречи... Вы давно с ней?
-Скоро четыре года.
Его это не касалось. Но я решил ответить.
-А мне было 22, когда все это началось...- Лебедев как-то криво усмехнулся...
-...В ту пору я был идеалистом. И неудачником. Любил гулять в одиночестве по ночному лесу. Небо, утыканное звездами, завораживало меня. Я словно растворялся в пространстве Вселенной. Меня охватывало глубокое чувство сопричастности с вечностью... Но в жизни все складывалось намного хуже. Точнее - никак не складывалось. Уже год, как я вернулся из армии, а все никак не мог найти себя в жизни. Меня постоянно преследовало чувство собственной бесполезности.
Я довольно часто и сильно влюблялся, но всегда - неудачно. Победы на фронтах любви скорее можно было назвать поражениями, да и тех было совсем мало...
Однажды, придавленный депрессией, я зашел в церковь. До этого часто проходил мимо, а тут - взял и зашел. Не знаю отчего, но пробыл внутри довольно долго. Ходил вдоль стен, рассматривал лики святых, вслушивался в тихие голоса прихожан. Отстоял возле стены всю службу, и, когда вышел на улицу, что-то во мне изменилось. Там, в церкви, я увидел отзвуки того же, что завораживало меня в ночном небе. Отголоски истины, которая никогда не является человеку полностью, но которая всегда присутствует где-то рядом.
Я не спеша направился к автобусной остановке, как вдруг услышал голос:
-Молодой человек!
Я оглянулся. Передо мной стояла женщина, на вид лет около сорока.
-Вы верите в Бога? - спросила она.
-Скорее - ищу, - отозвался я.
-В церкви? - она как будто удивилась.
-И в церкви тоже, - кивнул я.
-А я всегда ищу его в глазах у людей. Глаза никогда не врут, в них можно разглядеть все. Правда, увидеть что-то можно только у детей, когда дети вырастают, глаза становятся пустыми.
-Всегда? - спросил я.
-Почти. А вот в Ваших глазах я что-то такое заметила... Вы простите, что я с Вами так вот заговорила.
-Да нет, что Вы...- мне почему-то стало интересно. Вечер. Женщина, пусть и не молодая... После того, что я только что испытал, это казалось неким естественным дополнением.
Оказалось, что нам с ней по пути, и как-то так получилось, что я взялся ее проводить. Мы познакомились. Звали ее Валентина. По дороге наш диалог ни на миг не прерывался. Оказалось, что со мной есть о чем поговорить другому человеку... Когда мы уже приближались к ее дому, она внезапно вернулась к тому, с чего начала.
-Когда-то я видела глаза. Это было очень давно. Была еще совсем девчонкой. Было мне лет 19. И был у меня друг, по которому я с ума сходила. Однажды он пригласил меня в зверинец. Город тогда был намного меньше, чем теперь, и то, что к нам приехал зверинец, было событием. В общем, пошли мы с Юркой вдвоем... Я смотрю во все глаза - никогда ничего подобного не видела... Все норовила кого-нибудь покормить... Наконец остановились напротив вагончика с оленем. Олень был какой-то грязно-серый, на табличке было написано "северный". А он стоит, наклонил голову и вцепился зубами в один из прутьев клетки. Прут железный, зубы скользят, а в глазах какая-то безысходность. Жутко мне стало, я уж дернулась идти дальше, как вдруг слышу голосок:
-Мама, а почему этот оленец грызет палку?
Оборачиваюсь: стоит молодая мать с мальчиком лет трех-четырех.
-Наверно хочет выйти, - говорит она.
-Как!? Разве он не может оттуда выйти? Его оттуда не выпускают? Злые люди! Пойдем отсюда! - хватает мать за руку и тащит к выходу. А сам ругается! мать что-то говорит, а он - ни в какую. Так и увел ее силой. Мы стоим. Юрка ржет: "Во, дает пацан!" А сам тянет меня дальше. А я смотрю вслед мальчику и чувствую - не хочу больше смотреть. Повернулась и пошла. Так и поругалась с Юркой, и больше с ним не встречалась...
Виктор Петрович на миг замолчал.
-Вот с тех пор, как она сказала, и смотрит она в глаза людям: ищет взгляд того мальчика. Только никто не понимает. А я... Для меня, Володя, это был шок: я-то всю эту историю слышал много раз. Моя мать всем своим знакомым рассказывала, как я увел ее тогда из зверинца. (Сам-то я уже и не помнил ничего...)
Мы как раз к ее подъезду подходили, и, сам не знаю как, я вдруг взял ее за руку. Она удивилась. А я смотрю ей прямо в глаза и спрашиваю:
-Так ты меня не узнала? Это ж я тот мальчик.
...С ней едва обморок не случился...
В общем, на словах это не передашь. Остался я с ней. Сначала в ту ночь, потом еще и еще. Она жила тогда одна. Вернее - не одна, дочка у нее была, девчонка лет шестнадцати. Но ее тогда не было: она уехала на все лето в лагерь.
Так и получилось, что я влюбился в женщину на 16 лет старше себя. Это была настоящая страсть! Именно с ней я впервые почувствовал себя мужчиной. С меня как будто оковы слетели. У меня все стало получаться так, как я и сам представить не мог.
Виктор Петрович на секунду смолк, затем спросил:
-Ты думаешь, Володя, что такая любовь - глупость?
-Не знаю...- я пожал плечами. - Всякое бывает...
-Вот-вот, - он усмехнулся, - легко оказать "всякое". А что, скажи мне, 16 лет рядом с мировой историей? Может быть женщина, о которой ты мечтаешь, умерла 500 лет назад, или наоборот - родится после твоей смерти... А тут - всего 16 лет! Надо благодарить судьбу за то, что вообще дала встретиться.
Впрочем, я отвлекся...
Наш роман продолжался почти три месяца. А затем, в один прекрасный день. Валя сказала, что нам нужно расстаться.
-Зачем? - вскричал я.
-Скоро вернется из лагеря моя дочь, - объяснила она, - и я не хочу, чтобы она застала меня с любовником. Тем более - таким молодым.
Надо сказать, что Валя была человеком очень сильным. В своей жизни ей пришлось много чего испытать, другая на ее месте, возможно, и покатилась бы по наклонной плоскости, а к ней словно никакая грязь не липла. Но для дочери она никак не желала повторения своего пути.
-Дочка должна иметь то, чего я была лишена: нормальное детство и приличную мать.
Вероятно, это было связано с чем-то в ее собственной юности, я не знаю - она никогда не рассказывала.
Я пытался протестовать, говорил, что мы могли бы встречаться так, чтобы не видеться с дочерью, однако Валентина отказалась.
-Я в твоей жизни-всего лишь эпизод, - сказала она. - Ты можешь не соглашаться, но ты и сам это прекрасно понимаешь.
-Она была абсолютно права, - произнес Лебедев. - Несмотря на страсть, разрыв был неизбежен. И Валя это видела, она иногда бывала очень проницательной. Дело в том, что, благодаря ей, я теперь не был тем закомплексованным юнцом, что раньше. Вокруг меня кипела жизнь, меня тянули приключения. Молодые девушки не казались теперь недоступными и отталкивающими. Валя постепенно начинала мне мешать. Поэтому, несмотря на шок, я испытал и облегчение.
Валентина попросила меня никогда больше не приходить, и мы расстались.
-Тебе интересно, Володя? - неожиданно спросил Лебедев.
-В общем, да, - кивнул я - только непонятно, какое отношение это имеет к Марине.
Виктор Петрович нахмурился.
-Как ни странно - имеет. Но это ты поймешь чуть позже, - и, помолчав, продолжил.
После Валентины я очень изменился. Не скрою, я вполне испытал удовольствие от успеха у женщин. Не очень большого, но вполне определенного. В те несколько лет, что я жил один, жизнь моя протекала довольно интересно. Однако, по большому счету, я действительно был один, и снова - никому не нужен.
И вот однажды, примерно три года спустя, на свадьбе у друга я познакомился с девушкой. Звали ее Наташа. Она привлекла меня тем, что не теряя очарования, умела строго устанавливать дистанцию с молодыми людьми. Очень неглупая: такие всегда привлекают внимание тех, кто ищет верных спутниц жизни. Она - тоже заинтересовалась мной. Не влюбилась, отнюдь; просто я, видимо, чем-то отличался от остальных. От меня ей не требовалось защищаться, поскольку я, в отличие от многих не пытался приставать к ней; и, возможно, именно благодаря этому общение наладилось легко. Мы начали встречаться. Поначалу это был просто взаимный интерес. И только со временем я поймал себя на том, что, кажется, влюбился...
Как-то раз Наташа пригласила меня к себе домой. Я пришел. Прошел в комнату. А через некоторое время туда же вошла ее мать, которую Наташа захотела со мной познакомить. Я поднял глаза и обомлел: это была Валентина.
Они переехали в новую квартиру примерно год назад, поэтому я и не заметил подвоха. Представь же себе мое состояние, когда я ее увидел...
Отсидев кое-как два часа, я бросился домой. В тот вечер, помню, раз двадцать клялся сам себе, что не стану больше с Наташей встречаться, но, видимо, чувство мое к ней уже успело набрать такую силу, что когда она на следующий день позвонила, я обрадовался. Мы встретились.
-Мама сказала, что она тебя знает, - сообщила Наташа. - Она рассказала, как вы познакомились возле церкви, и ты проводил ее домой.
Пришлось сделать вид, что я просто ее не узнал. Однако мое отношение к ситуации оставалось неопределенным. Больше часа мы бестолково топтались по улице, потом я проводил ее домой.
Еще через пару дней она позвонила и пригласила меня в гости. Я пошел, наверняка ожидая подвох. Подвох состоялся, когда в доме внезапно не оказалось хлеба, и мать послала Наташу в магазин, Мы с Валентиной остались наедине.
-Наталья - девушка серьезная, - начала разговор Валентина. - И к тебе относится серьезно,
-Я тоже относился серьезно, пока тебя не увидел, - отозвался я.
-Я долго думала, - продолжала она, - стоит ли мне пресечь ваши отношения. И решила, что не стоит. Я знаю тебя, и, думаю, что ты для Натальи - лучший выбор. Я не хочу портить жизнь собственной дочери. Если вы действительно нужны друг другу - живите. Но наши с тобой отношения должны остаться в прошлом, и не стоит их ворошить.
-Они и так в прошлом, - сказал я.
Так Валентина своим решением во второй раз переменила мою судьбу.
Виктор Петрович снова взял паузу. Как заядлый шахматист, оценивающий позицию, он задумался, какой вариант развития темы избрать. Затем продолжил:
- Через несколько месяцев мы с Наташей поженились. И только много позже я стал догадываться, что на ее окончательное решение повлияла мать. (Я и теперь точно не знаю, но отчего-то уверен.) Через год родилась Марина... Все это время мы жили у меня, так что Валентина появлялась в нашей жизни крайне редко. И я уже забыл о тревожившем меня прошлом... А потом все переменилось. В наших отношениях с Наташей наступил кризис. Кто был в этом виноват - сказать трудно, наверно оба отчасти... Короче говоря, мы поссорились и Наташа, забрав дочь, ушла жить к матери.
-Бывает, - заметил я.
-Да, всякое случается, - кивнул Лебедев. - Но здесь дело еще и в том, что Наташа была совершенно не склонна к компромиссам. Возможно, мы бы так и расстались окончательно, но тут появилась Валентина. Намерения ее были самые чистые, но появилась она в тот самый момент, когда я был слегка подогрет алкоголем, Между нами завязался горячий спор; я на чем свет стоит клял ее дочку и ее саму, с ее идиотским воспитанием. Она защищалась, в то же время пытаясь меня успокоить, и в какой-то момент я очутился в ее объятиях. По мне будто ток пробежал... На мгновение мы замерли, затем я оттолкнул ее.
-Не будь Наташка твоей дочкой, давно ушел бы у к другой!
-Что же тебе мешает?
-То, что она - ТВОЯ дочь, понятно?!
...Слово было сказано... Валя ушла, поцеловав меня на прощание. Вскоре мы с Наташей помирились, но с этого момента уже началась двойная жизнь... Ситуация была предрешена - наши отношения с Валей становились все ближе и ближе. И однажды мы перешли грань допустимого. Ты можешь сколько угодно осуждать меня, только скажи прежде: что такое чисто физическая грань, если все остальные давно не существуют? То, что я испытывал к Вале, снова превратилось в страсть.
-А она? - спросил я.
-Что - она? Любила ли она меня? Надеюсь, что да. Однако к ее любви примешивалось чувство вины. Передо мной и перед дочерью. Она видела свою вину во всем случившемся и теперь старалась все исправить...
- Странный, однако, способ для исправления, - заметил я.
-Но другого-то не было! - горячо возразил Виктор Петрович. - Весь мир в семье держался на наших с ней отношениях! Без них бы все рухнуло. А Вале вряд ли хотелось видеть свою дочь одинокой.
...Между нами говоря, Володя, слишком правильная Наташа кое в чем уступала своей экспансивной матери. И Валя знала, что дочь ее отнюдь не для кого не подарок. Кстати, может быть именно от этого я так и запал на Валентину. В то же время я любил и Наташу! Очень любил! По крайней мере, так мне казалось... Вероятно, чувство к ней поддерживалось ощущением вины, но оно было!
Иногда у меня все же случались споры с Валентиной из-за того, что Наташа ничего не знает. Долго ли нужно было держать ее в неведении. Я чувствовал, что в семье зреет язва, которую нужно лечить, а не принимать обезболивающее; но Валя была непоколебима: дочь никогда ничего не должна узнать. А поскольку ничего другого я предложить не мог, то вое время уступал, и мы продолжали молчать.
Справедливости ради отмечу, что мы никогда особенно не злоупотребляли нашей связью, на протяжении всего времени она оставалась эпизодической. И тем не менее продолжалась до того самого момента, когда Валентина заболела. Она и в молодости не отличалась здоровьем, а теперь слегла окончательно. В наших отношениях с ней наступила новая фаза. Я не знаю, кто еще кроме меня, смог бы окружить умирающую женщину такой заботой. И вот тогда, впервые за все годы, я почувствовал, что Наташа ревнует меня к матери. Тогда, когда все осталось позади. Но Наташа сумела объяснить себе мое отношение к теще тем, насколько она - Валентина Ивановна - сумела стать авторитетом и для меня.
А когда Вали не стало - все рухнуло. Мне кажется - она знала это. Слишком часто страх искажал ее лицо в эти последние дни. Не страх перед смертью... Страх перед тем, что я не смогу жить с Наташей без нее. Я давал ей десятки обещаний, но чем больше обещал, тем сильнее сомневался.
Так и случилось. Не прошло и двух месяцев со дня похорон, когда я понял, что больше не могу. Наташа всю жизнь жила в мире, построенном из декораций, но теперь, когда декораций не стало, выяснилось, что они нужны были не только ей. Я долго терзался сомнениями; начал пить. И однажды, будучи пьян, брякнул ей, что она ничего не знает о своей матери. Ничего конкретного, но этого хватило, чтобы она устроила на следующий день ссору и потребовала объяснений.
Наверно я верил в душе, что она поймет... Поймет, что отношения с Валей были действительно любовью. Ведь, что ни говори, а она пронесла это чувство через всю жизнь: с того дня, когда увидела меня в зверинце и до самой смерти. Но Наташа не поняла. Чуда не случилось. Валентина оказалась права. Она только повторяла: "Ну, скажи, скажи что это неправда..." И это был момент, когда я впервые ее по-настоящему любил за многие годы... И последний, когда она любила меня. Потом была уже только ненависть...
Виктор Петрович умолк. Я почувствовал, что воспоминания доставляют ему боль, и поэтому произнес:
-Не надо об этом. Дальше все попятно. Тем более, что я кое что знаю со слов Марины.
-Да... Марина... Для нее в этой истории как-то не осталось места. А ведь она - один из ее участников. Жертва мира, построенного из декораций. Боюсь, что она в этой истории пострадала больше всех. Когда мы расстались, Наташа сделала все, чтобы оградить от меня дочку. Я не раз пытался поговорить с Наташей на эту тему, но она была непреклонна
-Ее можно понять, - осторожно вставил я.
-Конечно можно, - кивнул Лебедев, - Тем более, что у нее уже начал отказывать рассудок. Посуди сам: Если то, на чем стоит мировоззрение, внезапно оказывается фальшивым, много ли нужно, чтобы рухнуло и само мировоззрение? Наташа верила мне, а мать и вовсе превозносила до небес. А тут оказалось...- Он махнул рукой. - Здесь кто угодно не выдержит.
-Скажите, - спросил я, - а там, на кладбище?..
-Я там часто бываю. Посещал обе могилы, Две любимые женщины... Одна умерла с любовью ко мне, вторая - с ненавистью... А знаешь, Наташа так до конца и не поверила мне. Желание сохранить образ матери заставило ее сочинить свою версию произошедшего. Однажды, уже будучи больной. она пришла ко мне и потребовала, чтобы я признался в клевете на Валентину. Видя ее состояние, я тут же во всем признался. Образ матери обрел былую святость, зато меня она возненавидела еще сильнее. Увы: ее здоровью это не помогло...
Лебедев замолчал. В его губах появилась сигарета. Он ждал моего суда.
Я встал со скамейки.
-Виктор Петрович, то, что Вы рассказали, заставляет подумать. Идя сюда, я хотел узнать правду. Не уверен, что хочу этого теперь.
Он весь сразу сник. Кончик сигареты задрожал. Я вдруг понял, для чего он так подробно мне все рассказал. Он надеялся, что я оправдаю его. И, возможно, когда-нибудь сумею примирить с дочерью.
-Простите, - сказал я. - Я не совсем это хотел сказать. Из того, что Вы рассказали, видно, что Марина очень похожа на свою мать. И, думаю, что теперь мы с ней сможем решить некоторые проблемы. Но сейчас я вашей правде нисколько не рад. Всего хорошего, Виктор Петрович.
Я повернулся и быстро зашагал прочь.
Долгое время я бесцельно бредил по залитому солнцем городу, обдумывая услышанное. Чувства и мысли перемешались, но, вместе с тем, многое стало понятно.
"Мир, построенный из декораций", - повторял я про себя. Точно сказано!
Теперь я стал хранителем тайны, разрушившей жизнь матери моей жены, и тяжело отразившееся на ней самой. Теперь декорации были в моих руках, по что с ними делать - я не знал.
Только под вечер я приблизился к дому. В голове моей созрела решение. Марина должна знать. Ей будет больно, зато власть декораций исчезнет. Ее отец не был предателем. Слабым человеком - возможно. Но предателем не был. Я знал Марину и верил: она все поймет. Не сразу, но поймет.
Когда я заходил в подъезд, мне было легко. Наше будущее с Мариной виделось мне в самых теплых радужных тонах.
Я отпер дверь своим ключом, вошел, разулся и пропел на кухню. После зноя улицы хотелось холодного чаю. В тот момент, когда я наливал из чайника воду, в дверях кухни появилась Марина.
-Где ты был? - спросила она резко.
-Погулял немного, - ответил я.
-Видел его?
Ее тон был враждебным. Глаза излучали напряжение, готовое в любую минуту обернуться ненавистью.
-Видел, - сказал я.
-И что?
-Отдал книгу. А он вернул мою.
-И что он тебе сказал?
Я поставил бокал на стол и повернулся к ней.
-Ничего особенного. Забудь о нем. В шахматы играет неплохо, А так - абсолютно пустой человек.
Уголки ее рта дернулись. Из глаз ушло напряжение. Она подошла и положила руки мне на плечи. Я нежно обнял ее за талию. Ее лицо смягчилось.