Муська шмыгнула носом. Себя было жаль до слёз. Но обидней всего оказалось то, что её доброе пожелание, как обычно, пошло прахом. А хотелось то всего ничего - помочь тёте Клаве подкоптить свиные ребрышки.
Начиналось все тоже привычно и обыденно. Кухонная коптильня стояла на плите, дом сотрясали злые голоса. Глаза растрепанной Клавки метали молнии, лысина деда Михалыча наливалась багрянцем, немного помятый после очередного загула дядюшка Витя с томной улыбкой потягивал огуречный рассол. Тетка кричала, что умаялась абсолютно всё делать своими руками, требовала от мужиков хоть какого-то участия в домашних делах. Ну вот, хотя бы рёбрышки эти клятые подкоптить. От гнева Клава пылала щеками и почти неестественной красотой. Муська просто обожала свою тётю и от всего сердца мечтала ей помочь. Домечталась... Поймала настороженный взгляд Михайлыча и поняла, что глаза ее опять светятся зеленью.
Толстостенный цилиндр коптильни враз полыхнул жаром, раскалился докрасна. Резкий запах горелого мяса и чадный дым заволокли кухню. Кашляя и проклиная все на свете, дед и тетка бросились сначала к окну, а, распахнув его, подбежали к сомлевшему Витюше.
Девчушка бочком-бочком по стеночке выскользнула на улицу. Нудный мелкий дождик соответствовал настроению. Она забралась в развилку старой яблони в дальнем конце сада, съежилась и, будто принимая наказание, позволила холодным струйкам заползать за шиворот, стекать по горящему от стыда лицу. Дождь был противным, но, по крайней мере, обычным, не таким, как тот, что случился месяц тому назад.
- Ведьма сгинь, убирайся, на глаза не попадайся! - слова выплевывали скорее всего через свернутую кульком бумажку, пытаясь изменить голос. Односельчане Муську боялись, - и дети, и взрослые.
Первым о неладном высказался Герасим (правда, тогда его еще звали Серёгой). Так уж случилось, что именно у него в лавке Клава посетовала на страшную сушь, из-за которой поля и огороды высыхали на корню. Откинув золотистую прядь волос со лба, огорченно промолвила:
- Работаешь, работаешь, как вол, а погода такая - и все насмарку.
Герасим (тогда еще Серёга) тяжело сглотнул, глядя на округлости, натянувшие тонкую цветастую кофточку, и севшим голосом сказал невпопад:
- Ох, Клавушка, вышла бы за меня, не пришлось бы так тяжко трудиться. На руках носил бы. - глаза у него стали масляными, рябая рожа пошла пятнами, толстые губы причмокнули.
Тётю передернуло. У Муськи от сальной ухмылочки, с которой лавочник разглядывал её обожаемую тётушку, к горлу подкатила тошнота. В то же время стало обидно за красавицу Клаву. Так захотелось дождя, который спас бы её труды. Лавочник оглянулся на девочку, нахмурился, разглядывая. И тут грянул не просто дождь - ливень. Да такой, что враз превратил деревню в одно большое заболоченное озеро. Они почти что вплавь добирались до дому. Тогда девочка впервые поймала на себе задумчивый тёткин взгляд.
Беспрерывно хлестало целую неделю. Жителей их Бригадировки пришлось срочно эвакуировать в соседнюю Заградовку. Потом понаехали журналисты из районной, областной, даже из центральной газет, появилась бригада ТВ. Столичный телевизионный хлыщ сразу подвалил к Клавдии и, пока разговаривал с нею, шарил взглядом по ладной фигурке почище Герасима (тогда еще Серёги). А размалеванная дамочка из местной районки отволокла в сторонку синеокого Витюшеньку и вертела перед ним толстым задом до тех пор, пока разгневанная Клава не оборвала столичного гада на полуслове и не направилась решительным шагом к законному муженьку, взяла его за руку, оттащила от назойливой журналистки.
И снова Муськиной злости хватило на настоящее пожелание. Дождь прекратился. Правда, слишком быстро и совершенно внезапно. Телевизионщики чертыхались. Прибыли они с запозданием, отчего и не успели снять самый впечатляющий ливень. Обиженный на Клаву столичный тип в отместку побеседовал с Танюхой Квасовой. Ее и увидели потом бригадировцы в новостях. Михалыч при этом не преминул обронить, со злорадством поглядывая на Клавдию:
- Вишь, сынок, говорил тебе, что Клавка - не чета Татьяне. Квасову, небось, показали, потому как фигуристей она. И в женках была бы лучше. Не перечила бы мне за каждым словом и в приданное не сиротку-племянницу притащила бы, а кой-чего посущественней. Дед у ней до Перестройки секретарем райкома был, а опосля так на приватизации нагреб, что и детям, и правнукам вашим бы хватило. А от этой твоей крали и внуков я не дождусь.
Клава посерела лицом, прожгла деда ненавидящим взглядом, громыхнула дверью и долго возилась в сарае, наводя там порядок.
Затопление не прошло даром. Деревня стала огромной строительной площадкой. Разве только беспросветно ленивый не ремонтировал свое жилье. Даже дядя Витя и его папаша Михалыч впервые за несколько лет засучили рукава. Для Герасима же (тогда еще Серёги) наступили золотые времена. Он шустро обернулся в райцентр и в областной город. С кем-то договорился, с кем-то созвонился, всем, кому нужно, сунул на лапу. И очень быстро выстроил дополнительные склады, а неказистую свою лавчонку превратил в филиал столичных магазинов стройматериалов.
Однако строительный бум имел и неожиданные последствия. Танюха Квасова зазвала к себе Витеньку вроде для того, чтобы чего-то там прибить, пока муж уехал в Заградовку к больной матери. Через пару часов Клава разыскала благоверного в постели его несостоявшейся невесты. Скандал получился знатный. Соперницы хорошо потрепали друг-друга, а блудливый Муськин дядюшка тем временем успел благополучно улизнуть под шумок.
Вот тогда-то Герасим (тогда еще Серёга) и высказался. Ехидно улыбнулся Клаве, когда заглянула к нему за покупками, с деланным участие покачал головой:
- Эк, Танька тебя отделала! Похлеще, чем ты ее. А стоило ли лезть тебе в драку, ненаглядная моя? Как умные люди говорят, спрос рождает предложение. Хочешь муженька рядом держать, найди, кто помочь сумеет. У тебя ж вон ведьма малая под боком, - кивнул на зло сверкнувшую глазами Муську. - Ты её кормишь-поишь, так пусть озаботится, чтобы красавчик твой перестал всех баб подряд трахать. Глядишь, тогда и найдутся у него силы хоть изредка работать. Всего то делов! Поколдует мелкая, глазищи у ней позеленеют, как лягушки, и отсушит она причандал у Витюшки, вот и успокоится мужик.
Клавдия побелела:
- Да, чтоб у тебя язык отсох, мерзавец! - крикнула и растерянно замолкла, глядя расширенными зрачками на разевающего рот и мычащего лавочника.
Вскорости, с легкой руки школьного учителя, вспомнившего о произведении классика русской литературы, лишившийся языка Серёга превратился в Герасима. А Муську с тех пор иначе, как ведьмой, никто и не называл. В душе у неё после этого поселились боль и тревога. Вдруг задумалась, неужто подлый Герасим (что прежде Серёгой был) прав, и она самая, что ни есть ведьма. Хочется ей теткиной любви, вот и пытается исполнить ее желания. Спрос удовлетворить хочет, по лавочниковым словам. Только все выходит наперекосяк, по излюбленной прежде пословице нынешнего немого - в бочку мёда, сама того не желая, ложку дёгтя вбухивает.
Но размышления не помогли. Там и сям, "прокалывалась" девчонка. Вот и теперь от воспоминания об обугленных рёбрышках на глаза навернулись слёзы.
- Ведьма, сгинь, убирайся... - снова загундосили в кустах за забором.
Муська слезла с яблони и поплелась в дом, но и там ее встретили те же обжигающие слова:
- Ведьма, она и есть ведьма, - ненавидяще бормотал дед Михайлыч. - Небось и родителей своих со свету сжила. Не просто так машина ихняя по воздуху пять километров летела, да и грохнулась напоследок.
Девочка замерла на пороге. В закопченной кухне было лишь двое. Берегший себя любимого дядюшка успел исчезнуть с поля военных действий. А вот Михайлыча распирал боевой задор. Подбоченясь, смотрел он на сноху, оттирающую в тазике подгоревший цилиндр коптильни, и с наслаждением изливал на неё свою желчь:
- Вышвырнуть бы и тебя, и это чёртово отродье, тогда сынок мой нашел бы жену по себе. Мужик он ладный, бабы так и вешаются...
Клавдия распрямилась, сжимая в руках почерневшую тряпку, не сдержалась, крикнула в сердцах:
- Чтоб ты лопнул от злости, старый дурак!
У Муськи потемнело в глазах. В себя она пришла, лишь снова очутившись под яблоней. Лежала, свернувшись, прямо на голой земле, тихо по-щенячьи подвывала и всхлипывала. Потом услышала хлюпающие по грязи шаги. Клавдия присела, заскорузлой рукой погладила ее по голове:
- Вставай, глупышок, простудишься.
- Теперь уже в моё пожелание не ложка, а целая бочка дёгтя попала, - муськин голос звучал безрадостно и устало.
- Как по мне, так наоборот, - с неожиданной твёрдостью ответила тётя. - От своей собственной злости он лопнул, и без него дышать стало легче.
Так же твёрдо и невозмутимо держалась она и с участковым. Тот, правда, косился на зарёванную Муську, но, не добившись от неё ни словечка, махнул рукой. Был он человеком опытным, знал, что бредни о малолетней ведьме к делу не пришьешь.
Уложив девочку спать, Клава прилегла рядом. Муська долго вертелась, умащиваясь. Потом не выдержала:
- А дед правду сказал про моих маму с папой? Как они летели прямо с машиной? И разбились насмерть, а я, хоть и малая, осталась... Ты думаешь?..
- Ничего такого не думаю, - оборвала Клавдия. - Даже не вспоминай брехню старого дурака.
Муська примолкла, но уснуть не получалось. Сквозь толщу лет пробивались зыбкие воспоминания о длинной скучной очень утомительной дороге. И мамины слова:
- Ох, долго как. Вот если бы наша машина могла летать.