- Кто ты такой? – Слабым, еле слышным голосом пробормотал истекающий кровью бродяга. – Неужто… Ангел Смерти?
- Смерти нет. – Ответил Медведь и надавил на оба спусковых крючка сразу. Дуплет двадцатого калибра размозжил голову несчастного, как переспелую дыню. – Но, всегда пожалуйста.
Обыск мёртвого тела не принёс Медведю ничего хорошего - полупустая фляга с водой и пара заплесневевших злаковых батончиков не в счёт. Впрочем, туша на котлеты вполне сойдёт. Когда освоишься в Пармских лесах, пища перестаёт быть чем-то принципиальным. Особенно после Большой Ханы.
Большая Хана пришла из ниоткуда – даже старожилы не знают, что это было: американские бомбы, инопланетные захватчики, техногенная катастрофа, спровоцированная человеческой жадностью и безумием или сам господь Боженька. Она просто Пришла. И накрыла планету своей гигантской жопой. Земля начала неуклонно меняться – вулканы пробуждались прямо посреди городов, целые поселения уходили под землю, океаны выходили из берегов, пойменные земли высыхали до состояния пустыни, злые языки брехали, что пустыни начали зарастать дикими джунглями. Единственное что не так уже сильно изменилось – так это леса Русские. Медведь до Пармы дошёл издалека, но нигде не видел такой величавой стабильности, как в бескрайних хвойных лесах Урала и Сибири. Безусловно, мутанты, эманации, тотальная переигровка генетических свойств растений и прочие радости Большой Ханы попортила всем сладкую лесную жизнь, но это было намного лучше, чем уйти под землю вместе с собственной хатой.
Сам Медведь прекрасно чувствовал последствия Большой Ханы на собственной шкуре – как минимум потому, что эта шкура к нему, в какой-то момент, приросла. В тот момент, когда между твоей кожей и одеялом из шкуры дикого медведя начинается какая-то дьявольская диффузия, перестаёшь серьёзно задумываться об окружающих обстоятельствах – разум начинает выжигать нестерпимая боль. Тело его начало расти и меняться, будто бы подстраивая хозяина под новое амплуа. Так Саня Медведев, простой парень из Москвы, и стал Медведем – жутким мутантом, рыскающим по дремучим лесам. Боль и воспалённый рассудок гнали Медведя всё дальше на восток, до самого Урала. А в Пармских лесах то ли воздух оказался почище, то ли мутация пришла к своему логическому завершению, но беднягу начало помаленечку отпускать. Разум снова приучился выстраивать логические цепочки и к отточенным охотничьим инстинктам добавился человеческий интеллект – в определенном объёме. «К сожалению, могло быть лучше. Но, к счастью, могло быть и хуже» - размышлял по этому поводу Медведь. Речь его – как и образ мышления – ослабла, изъяснялся он лишь урывками из прошлого. Кусками текста, удачно услышанного или вычитанного ещё Саней Медведевым, человеком из его прошлой жизни.
Взвалив добычу на плечо, Медведь бодро зашагал в сторону дома – им служила лесницкая сторожка на опушке леса. Хозяина Медведь несколько зим тому назад обнаружил сидящим у открытого окна с ружьём во рту – мозгов за окном найти не удалось, мелкие трупоеды всё растащили. «Порядок в доме есть — хозяину честь» - пробормотал тогда Медведь, закрывая абсолютно чистое окно. Из ружья получился отличный обрез, из мёртвого домовладельца – отличное пугало для непрошенных гостей, а из сторожки – отличное логово.
На опушке Саня насторожился – со стороны сторожки в нос ударил запах немытого тела. «Незваный гость – хуже татарина», - подумал он и, аккуратно положив мертвеца на землю, еле слышно двинулся к дому. Подойдя к крыльцу он понял, что дверь заперта, а запах идёт со стороны распахнутого окна – к этому мутант тоже было готов. Аккуратно подкравшись к окну, Медведь резким движением закрыл его заранее на такой случай подготовленным железным листом. «Свет зари лучится, зеленеет поле. Бьется в клетке птица: "Я хочу на волю"», - довольным голосом прорычал он и ринулся к двери. Внутри дома прозвучал сдавленный стон.
Сняв замок и резко распахнув дверь, Медведь беглым взглядом оглядел комнату. Почти всё лежало на своих местах, лишь постель была слегка примята, да остатки конопляной каши, брошенной на столе, доедены. Привыкать к темноте закрытого дома Медведю долго не пришлось – обоняние быстро привело мутанта к кровати, запах очевидно шёл из под неё. Запустив руку под кровать, Медведь выудил из-под неё… девочку. Девчоночку. На вид годков четырнадцать всего – небось, даже жизни нормальной никогда не видывала. Глазки голубенькие, волосы русые, нагота еле-еле прикрыта разодранным рубищем. Левая нога девочки синюшнего цвета безжизненно трепыхалась – перелом был на лицо. Последствия поедания конопляной каши, да ещё и с голодухи, были тоже заметны сразу – зрачки девчонки занимали пол-лица.
- Пусти, пусти, пусти. – Бормотала она слабым голоском, Медведя это только раззадоривало. Почувствовав приближение конца, девочка постаралась оказать сопротивление посерьёзнее – пыталась вырваться, визжала «Пусти» на всю опушку. Громкие писки мгновенно вывели мутанта из себя: «Пусти, пусти, пусти! Я не знаю страны под названием «Пусти»! В стране Пусти говорят по-английски?!» и широко разинул пасть для смертельного укуса. Но тут… девочка успокоилась и стихла. Будто смирилась. Лишь держала монстра за руку и сквозь слёзы слабо шептала «Пусти, пусти, пусти».
Растаяло сердце чудовища, опустил Медведь девочку на кровать – та продолжала в бреду стонать «Пусти, пусти, пусти!». «Ной, не ной, а ковчег строить надо», - буркнул мутант и принялся осматривать девочкину ногу. Навыки выживания Медведю помогли – он быстро нашарил место перелома – благо, закрытого – и вставил кость куда полагается. Вместе с хрустом и слабым стоном, девочку покинули и остатки сознания.
Очнулась бедняжка через несколько дней. Медведь исправно кормил её, чем мог – когда хвойную лиану от шипов избавит и в ступке истолчёт, когда тёплой кровью губы намажет, когда кашки конопляной сварит – чтобы бредни стали повеселей. А то всё «Мамочка» да «Мамочка». Припарки из дрын-травы ослабляли температуру, отвар из кирдык-корня делал боль менее мучительной. Остальное, в понимании Медведя, должны были сделать иммунитет и воля девочки к жизни. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», - думал он, когда осознавал, что хотел бы ещё чем-то малышке помочь, да нечем. То, что Пусти проснулась, Медведь понял достаточно быстро – шестое чувство его редко подводило. Но он ещё долго притворялся, что этого не заметил – скрипел мозгами в поисках фразы, которой мог бы объяснить свою позицию относительно инцидента.
«Будешь у меня жить. Будешь печку топить, будешь кашу варить, меня кашей кормить!» - наконец-то нашёлся мутант. Девочка решительно не понимала, что происходит, но тихонько кивнула своему спасителю. Осознание приходило постепенно – она жива, в клочья мутантом не изорвана и даже не тронута, сломанная в пролеске нога обрела чувствительность и покрыта каким-то камнем – Медведь страшно гордился своим открытием явления, что современная болотная глина с кровью прекрасно заменяет гипс.
Так и потёк их быт. Девочка постепенно училась вставать и расхаживать ногу, Медведь клал ей в отвар всё меньше кирдык-корней – чтобы девчонка научилась справляться с болью самостоятельно. Бедняжке оно давалось не легко – не раз болевой шок доводил её до изнеможения, но нога крепла не по дням, а по часам. Мало-помалу, Пусти начала налаживать домашнее хозяйство: хатёнку привела в порядок, всё помыла-вычистила, подворье облагораживать начала. Медведь же продолжил ходить на охоту, стараясь теперь ограничивать круг желаемой добычи негуманоидными мутантами – уж очень не хотелось ему девчоночку человечиной кормить. А коли на охоте не везло – он в лесу чего съедобного нарвёт, да в дом снесёт, девочка из всего что угодно похлёбку варить научилась. Иногда баловал её мёдом диких гига-пчёл, но только если где-то керосин заранее находил – на гига-пчёл без огнемёта мутант ходить побаивался.
Время шло, девочка замыкалась в себе. С Медведем почти не разговаривала. Он нежно гладил её по голове и носил из лесу дикие цветы-манты, но печаль её всё равно была безгранична.
- Медведь, Медведь, отпусти меня на денек в деревню: я бабушке да дедушке гостинцев снесу, - наконец-то заговорила она. Медведь хотел было возразить, но слова быстро подобрать не смог – очень трудно объяснить процесс срастания сломанной кости и особенности выживания в диком Пармском лесу, когда из текста у тебя в голове только «Каждый кулик своё болото хвалит» да «Say hello to my little friend!». Призадумался Медведь, да нашёл решение. За пару дней собрал из остатков железных листов да шурупов железный короб, показал Пусти, как в него садиться. Пусти напекла пирожков с мясом мутантов, утрамбовала их в короб, крышкой накрыла да села сверху. Медведь перед вылазкой достал из загашника маленький дамский пистолет – ему он даже на палец не налезал, а Пусти был в самый раз. Надел Медведь короб на спину, да пустился в путь-дорогу.
И пошли они по лесу в сторону, с которой Пусти несколько лун назад пришла. Идет Медведь между елками, бредет Медведь между березками, в овражки спускается, на пригорки поднимается. Почти добрались до деревни – устал Медведь. Сел мутант на пенёк, руку в короб запустил – а Пусти его по руке шлёп! «Высоко сижу, далеко гляжу, не садись на пенёк, не ешь пирожок!» - пропищало содержимое короба. «Чтоб тебе жить на одну зарплату!» - с досадой огрызнулся Медведь, но послушался – встал и пошёл к деревне.
Вошёл Медведь в деревню – домики покосившиеся, крылечки опустившиеся. Идёт по тропинке, обрез из руки в руку перекидывает. Вдруг, из домиков начали выползать существа – на людей мало похожие, будто бы на болотных гадов больше. Кто с дубиной, кто с рогатиной, кто с топором. Полуголые да склизкие. Медведь начал аккуратно, спиной вперед двигаться к лесу. Но вдруг из короба вынырнула Пусти.
- Машенька?! – встав на задние лапы, прохрипел особливо древний мутант.
Щекотка в ухе и лёгкий свист были последними вещами, которые в своей жизни почувствовал Саня Медведев. Узнав дедушку, девчонка запустила пистолет Медведю в ухо и спустила курок. Смерть была мгновенной, а от трупа ничего не осталось – местные жители мутанта по кусочкам растащили за пятнадцать минут.
А Машенька дедушку обняла и повела жителей деревни до медвежьей хаты – всё она знала как там устроено, где хранится скарб, где инструмент хороший, где запасы продовольственные. И жить бы им, поживать, да добра наживать, да вот беда – Медведь девочке про противопехотные мины под домом забыл рассказать. А вот активировать их перед уходом он не забыл.