Казёнкин перевернулся на правый бок. Звенящее в душе «За что?» не пропало, оно последовало за всем телом. Из тёмных углов камеры начали выходить домочадцы. «Нет, Сонечка,— обратился заключённый к жене, — теперь ты меня сурком называть не моги! В эту ночь я буду думать!»
В сумраке заоранжевела люстра кухни. На стульчике для кормления, попискивая резиновой уточкой, царствует милый сынуля. От вида белых молочных резцов Казёнкина-младшего хочется жить. Пробежишь мимо Их Величества без знаков почтения — резиновой утке не пищит, а воет сиреной! Может и миску на пол смахнуть.
Алинкины куколки заброшены, хотя ей только шесть. Повзрослела после рождения братца. Алька в нём растворилась. Дочке имя дали в честь дяди Алика. А когда Сонька ещё носила сына, решили назвать его, опять же, в честь дядьки. Олегом нарекли — считай, тот же Алик!
Сонька от плиты к холодильнику переметнулась. Её духи ударили в нос, зашевелили там волоски. Небось, переживает дома бедняжка!
Ситуация! Особенно для семейных отношений крайне критическая! Иногда жёны с мужьями разводятся лишь за то, что благоверный на светофоре кошке хвост в асфальт вплющит. Оступился — не мой! Зачем такие мымры замуж выходят? Но нет, Сонька не такая. Или?..
Сонька! Она — за детей, за своего Казёнкина готова стать бетонной стеной! На рыбалку ли или на охоту — лишь бы с Казёнкиным! «Валька, родненький, ты — лучше всех, но не потому, что мой, а потому, что лучше!» Сказала так однажды, но раз. Сонька — не дура! Понимает: культ личности в семье — ни к чему.
Да, мы, Валентин Савельевич — идеальны! Даже курить бросили — вот! Но... Попал же вчера в этот следственный изолятор, в своё, так сказать, учреждение.. Временно, по недоразумению, но попал. Родные коллеги сюда и заталкивали!
Казёнкин взглянул на часы. Без четверти три. Поспать бы минут хотя бы 15! Капитан уткнулся в сырую стену. Заскрипела жестяная коробка с леденцами в кармане — сладкий яд вместо дыма... Сейчас бы картошечки с костра да под водку!
«Пробиваются маки сквозь стены...» Как же эти, с позволения сказать, коллеги за пару суток вдруг раскроют дело, над которым он, великий следак Казёнкин, бился три месяца сряду? Сослуживцы-коллеги, мать вашу, где же вы, родненькие?! Свободу Казёнкину — иначе следственный комитет этот ваш разнесу к чёртовой матери!
Очень временно и по недоразумению задержанный долбанул по стене ногой, отжался от бетона носком туфли и сел на нары. От этого движения в голове прояснилось. «Бедный я!— Кричал внутренний голос,— тут же везде борьба, и подсидки... Кому помешал?»
Печорин вчера в конце смены собственноручно угощал чаем с конфетой. С полковничьей руки, так сказать, подачка снизошла! «Ничего, Валька, не дрейфь, разберемся!» А что тут разбираться? Главного супермена отдела затолкали в кутузку! Фамилия у шефа дурацкая: роковая!
Думалось, что шагает Казёнкин под звуки оркестра в общем дружном строю. Вышел на Олимп, а там... чай вам на нары! Тридцать пять лет жизни коту под хвост! Да, понимаю, не должны меня отпускать! Да, подозрения есть и основания веские! На ноже отпечатки пальцев присутствуют, на свалку вчера ездил... Но убить?! Сидел бы тихо в своем кабинете — давно бы майором получил и Печориными понукал бы!
«Любо, братцы, любо, любо!..» Гад, фашист! Сказано: не доказал другим свою непричастность — виноват! Сколько сам таких по уголовным обвинениям сажал в заведеньице нашем?! Вот она — расплата! А поедет ли Сонька за декабристомна сопки сибирские?..
В воображение появилась Сонька в накидке мадонны с детишками на руках. В голове опять мельтешило, будто на свадьбе чертей. Явственно видел, как брат Алик загоняет детей в приют и начинает шуры-муры с его женой! Кстати, а почему он сам до сих пор не женится? Природа его не обидела! Автомобили, деньги у него какие-то серые ходят... Боится, что я заложу и с пути хочет убрать? Никогда не спрашивал: «Как, братуха, дела»? Ведёт себя, будто казачок засланный. Всегда где-то рядом, но дистанцию соблюдает. Или Сонька с двумя нами сожительствует?!
Мерзопакостность ситуации ещё в том, что капитан Валентин Савельевич Казёнкин ничего не может предъявить в своё оправдание. Даже себе! Пошел по следу, шёл по наитию... Чушь какая-то, бормотание, детские сопли!
«Белеет парус одинокий...» У шефа Печорина кличка — «Печонкин». За что этот сокол печень народу клюёт? Или не она, а еще какая-нибудь бяка в следственные органы вползла? Кому ты помешал, капитан Казёнкин со своей дурацкой казенной фамилией? В казенных домах будешь теперь век доживать! Баланда у сортира... Книгу о себе напишешь или песню для сходняков блатняцких. А что? Достоевский нового времени — это наш дорогой капитан Казёнкин!..
Завтра беседа, а в мозгу — пусто! Сонечка знает, как её Вячеку трудно ночью сосредоточиться. Ночью готов, но только по мужской части. Да и то, если разбудить. Потому и кличка — сурок. Но днем — труженик отважный! В рядах альтруистов, знаменосцев и барабанщиков!.. Всё, хватит себя мучить! Спать, спать! Будь что будет! Веки слипаются так, будто их насильно сводят. Если в кандалы — пускай!
Крылья сна взметнулись и обволокли коконом. Сон капитана любит, а ночь его греет. Но вдруг сетчатый плед выпрямился, квадраты его стали объемными. Ячейки наполнились аргументами, фактами с календарным и посекундным хронометражем недавних событий.
***
Соня по специальности — микробиолог. Занималась био-добавками. Во время первого же знакомства угостила чаем с травами. От трав проняло не на шутку: бодрость, обострённость чувств и прочее. К своим чаям пристрастила. От неё же —леденцы, конфетки с шалфеем и мумиё. Минерализовано, улучшено. С виду обычное монпансье, но металлический ртутный перелив заказом Минобороны попахивал.
Казёнкин достал банку с конфетами, открыл её и с уставился на гранулированную субстанцию. Шарики сбились в кучу, образовав рельефный портрет братца. Серебристая камея с римским профилем, будто голограмма, оттуда браток даже подмигнул.
Картины детства с ним туманны. Родство ощущалось, но без приязни. Алик был на два года старше. Братья выглядели, как две капли воды. Вокруг подшучивали: «Одной серии выпуска!» Сонька могла влюбиться с таким же успехом и в Алика. Хотя он суров он, неприступен, не шутит. Недавно проснулся Казёнкин среди ночи в поту и услышал голос неизвестно откуда взявшегося Алика. Разговорил братец с Сонькой на кухне. Причудилось? Сонька тогда прибежала, поправила на муже одеяло, чаем напоила. Успокаивала: «В бреду всякое видится».
Чувство ревности сдавливало шею. Ладно, разбираемся дальше! Допустим, что Алик — не брат вовсе, а близнец капитана Казёнкина, клон или близнец тайный. Уравнение величин возникает от вполне очевидных признаков: братец точно так же двигается, на такой же угол поворачивает голову, если окликнуть внезапно, с такой же периодичностью моргает глазищами, а тембр голоса, наконец! И понимают братья друг друга моментально, с полуслова поняв и опережая ответами.
У Казёнкина зашипело в подкорках. Это был не какой-то мнимый, а настоящий механический звук! Рецепторы головы плавились, будто подгоревшие семечки. Система требовала подпитки немедленно! Очень хотелось Сонькиных драже.
Ревность была. Сдерживался ли Казёнкин от ревности? Будь он отчаянным ревнивцем, он бы выследил братца Алика и пырнул бы ему ножичек в бок. Но так было разве? Вспомнил: он едет по улице, следя за Аликом, сворачивает в тихий переулок, подъезжает к брату, предлагает подвезти. Как бы ненароком вспоминает, что еще нужно заехать ещё на свалку —выбросить гаражный хлам. В бардачке лежит заготовленный нож. В багажнике — ковёр, целлулоидный мешок и верёвка. В тряпьё кутают труп, чтобы бесформенно выглядел. Какой-то дурак возле мусорных куч расхаживает. Выяснилось, сторож здешний. Покашливал. Да, весна холодная нынче...
— Родной! Ты не подскажешь, куда сваливать? Туда? Спасибо, не кашляй!
Казёнкин задушил Алика проволокой, завернул в ковёр, замаскировал плёнкой. Для верности воткнул по самую рукоятку в тюк нож. Изначально хотелось, чтобы с металлом и кровью, по законам вендетты, поэтому колол в область печени.
Казёнкин привстал и нащупал то место, в которое наносил брату удар.
Странно: никакой крови под тряпками не было! Под лезвием тогда заскрипели лишь платы микросхем и разорванные провода.
«Мой брат Алик — робот! Кто же я?» Казёнкин впился пальцами в волосы и ощупал голову. «Вот они — бороздки!» Стыки кремниевой оболочки проходили чуть выше ушей. Несколько волосков вросли вросли в мозг. «Неаккуратно закрываете, господа!» Казёнкин поддел волоски ногтями и вывел наружу.
«Вы ревнивы, как любящая преданная жена, это — самая страшная форма ревности, кстати, тираническая!» — вспомнилось язвительное от майора. Внутри перемкнуло. Правая рука переставала слушаться. Она произвольно понималась, опускалась, вертелась в разные стороны.
«Зачем же вы в меня, подопытную машину, внедрили сознание? Зачем вы, подлые, беззащитному кролику, в собственной душе разрешили копаться?.. Переиграть! Это единственный выход! Валять дурака, будто я — не я, будто послушный, тупой, управляемый... Скажу им, что как убивал — не помню. Вашу ртуть пью постоянно, люблю по- прежнему. К работе годен, хотя вчерашнего не помню — хоть убей! Там посмотрим! Человек или машина — во всём преимущества есть! Главное: меньше выдавать информации во внешний контур! Немножко правды, немножко лжи. Или сейчас покаюсь перед ними, что был на мусорке, нож по инерции из тюка выдернул: хотелось рассмотреть поближе, и так пальчики оставил, а потом обратно воткнул. Сторож подтвердит: господин копался в кучах, в руки ножик брал. Пусть теперь ищут его! Найдут — я опознаю. Тогда проверку робота Казёнкина объявят успешной: ходит, куда пошлют, как зомби! На установке «забыть» — забывает. А то, что Казёнкин № 1 поврежден — то так гаду и надо! Сонька — моя жена, и чувства к ней мои — настоящие!»
Заскрипел ключ в замке, в камеру вошёл Печорин.
— А вы, голубчик, я вижу, молодцом держитесь! Сейчас вам завтрак подадут! Всякое тут передумали? Не курорт, конечно, но сухо. В такой тюрьме да еще в подвале я бы согласился пожить денек-другой! Э-э... Капитан, я должен признаться, что слегка причастен к вашим неприятностям. Скажите, а вы чувствуете опасность? Вы чувствуете за собой хвост?
— Любой болван на моем месте почувствовал бы за собой хвост! — ответил Казёнкин радуясь за себя с какой беспристрастностью он научился врать. Ему хотелось проткнуть глаза шефа рогулей из пальцев за их постоянный озорной блеск!
— А от нас для вас сюрприз! Не убивали вы никого. Сейчас войдут самые ваши близкие люди. Только вы не валитесь с ног!
Вошли Соня и брат Алик — живой-живёхонький.
Можно было всё пережить, только не этих двух рядом. Из № 2 пошёл дым, по телу пробежали нити электроразрядов. Последнее, что он слышал, был ор Печорина: «Техника ко мне немедленно!»