В тот год, когда началась засуха, которую помнили потом три поколения, в деревне умер старый шаман Кайла. Он ушел тихо, как уходит тень от дерева при заходе солнца, и никто не заметил смерти сразу - просто в его хижине стало слишком тихо, и птицы перестали петь над крышей.
Кайла знали как человека, который мог поговорить с облаками. Когда он выходил из своей хижины, небо часто меняло цвет, будто узнавало его шаги. Он носил на шее кулон из клыка леопарда и говорил, что внутри этого клыка живет дух его деда, который был шаманом до него. Когда Кайла говорил с клыком, голос его становился другим - не его собственным, а голосом времени, которое помнит все, что было до нас.
После его смерти деревня просидела в тишине три дня. Люди выходили из хижин, смотрели на небо, потом друг на друга, и возвращались обратно. Было похоже, что они ждут, пока сама земля скажет им, что делать дальше. На четвертый день старейшина Мбари собрал совет и сказал:
- Нам нужен новый шаман. Но не тот, кто просто знает травы. Нам нужен тот, кто слышит, как поют камни под водой.
В ту ночь мальчик по имени Лума не мог уснуть. Он лежал на земле, прислушиваясь к звукам ночи, и вдруг понял, что слышит дыхание земли. Это было не похоже на дыхание человека или животного - это было дыхание чего-то большего, что можно было бы удержать в груди. Он вышел из хижины и увидел, что над деревней висит луна, но луна была не той, которую он знал всю свою жизнь. Эта луна была старой, и на ее поверхности виднелись морщины, как на лице старухи, которая много плакала.
Лума пошел к хижине Кайлы. Дверь была открыта, как будто хижина ждала его. Внутри пахло дымом и сухой землей. На стене висела дудка из кости, которую Кайла никому не давал трогать. Лума протянул руку, и в тот момент, когда его пальцы коснулись кости, он услышал голос:
- Ты пришел слишком рано, а время не умеет ждать.
Он обернулся, но никого не было. Только тени от огня, который давно потух, но все еще танцевал на стенах.
Утром Лума рассказал об этом Мбари. Старейшина посмотрел на мальчика долго, как будто видел не его, а кого-то другого, кто стоял за его плечами.
- Завтра ты пойдешь к реке, - сказал Мбари. - И ты не должен возвращаться, пока не услышишь, как река говорит твоим именем.
Лума знал, что это испытание. Он слышал, как другие мальчики проходили испытания - сидеть в лесу одному три дня, есть только кору дерева, спать на муравейнике. Но это было другое. Это было не испытание тела. Это было испытание слуха.
Он пришел к реке до рассвета. Вода была черной, словно в ней не было ни одной звезды. Он сел на берегу и стал ждать. Прошел день. Прошла ночь. Прошел еще один день. Он слышал, как река шепчет, но это были не слова - это были звуки, которые могли быть чем угодно: ветром в тростнике, рыбой, прыгающей из воды, собственным сердцем, которое билось слишком громко.
На третью ночь он почувствовал, что засыпает. И в этом сне он увидел Кайлу. Старый шаман стоял по колено в воде и смотрел на него. Его глаза были белыми, как у слепого, но Лума знал, что он видит лучше любого зрячего.
- Ты ищешь свое имя, - сказал Кайла. - Но имя - это не то, что тебе дали при рождении. Имя - это то, что ты услышишь, когда станешь тишиной между двумя сердцами.
Он протянул руку, и в его ладони лежал кулон из клыка леопарда.
- Это не мой клык. Это клык времени. Он принадлежал каждому, кто умел слушать. Теперь он принадлежит тебе. Но помни: когда ты наденешь его, ты услышишь все сразу. И ты должен научиться не слышать.
Лума проснулся. На его ладони лежал кулон. Он надел его, и в тот момент мир изменился. Он услышал, как река говорит. Но это было не его имя. Это было имя реки. И он понял, что теперь он - не тот, кем был вчера.
Когда он вернулся в деревню, его встретили молча. Мбари посмотрел на кулон и кивнул.
- Теперь ты должен научиться забывать, - сказал он. - Потому что тот, кто слышит все, должен уметь не слышать самого себя.
Так началось обучение Лумы. Но это было не обучение, как у других. Это было забывание. Он должен был забыть, что он мальчик. Забыть, что он Лума. Забыть, что он живет в деревне, где есть дни и ночи, где люди рождаются и умирают.
Его учителем стал не человек. Его учителем стала тишина. Он проводил дни, сидя в хижине Кайлы, которая теперь была его хижиной, и слушал, как тишина рассказывает ему истории. Он узнал, что тишина - это не отсутствие звука. Это присутствие всего, что не может быть высказано.
Однажды к нему пришла девочка по имени Сура. Ей было двенадцать лет, и она была дочерью женщины, которая умерла при родах. Люди говорили, что Сура - проклятая, потому что она смеялась, когда другие плакали, и плакала, когда другие смеялись. Она пришла к Луме и сказала:
- Я слышала, что ты умеешь говорить с теми, кого нет. Мне нужно поговорить с моей мамой.
Лума посмотрел на нее. Он видел, что вокруг ее головы кружится что-то, что было похоже на дым, но не было дымом. Это были слова, которые она никому не говорила. Они копились вокруг нее, как мошки над гнилым фруктом.
- Твоя мать не умерла, - сказал он. - Она просто стала тишиной. И тишина всегда рядом. Но ты не хочешь ее слышать. Ты хочешь, чтобы она говорила твоим голосом.
Сура заплакала. Но это были не слезы. Это были слова, которые наконец нашли выход.
- Тогда научи меня не слышать себя, - сказала она.
И Лума понял, что это тоже часть его пути. Он не должен был стать шаманом, который лечит тела. Он должен был стать шаманом, который лечит слова. Потому что слова - это болезнь, от которой страдает каждый, кто умеет говорить.
Так началась его жизнь с людьми. Он не говорил много. Он просто сидел и слушал, как люди говорят. И он видел, как их слова становятся птицами, которые кружат над их головами, потом опускаются им на плечи, становятся тяжелыми, и люди сгибаются под их весом.
Он учил их отпускать слова. Не забывать их. А отпускать. Как отпускают птицу, которую долго держали в клетке.
Но настоящее испытание пришло в год, когда не было дождя. Небо стало желтым, как кость, высушенная солнцем. Земля треснула, и из трещин выходили духи, которых никто не видел, но все чувствовали. Это были духи слов, которые люди сказали бы, но не имели силы сказать.
Старейшины пришли к Луме.
- Ты должен вызвать дождь, - сказал Мбари. - Потому что если дождь не придет через семь дней, деревня умрет.
Лума знал, что это не он должен вызвать дождь. Это дождь должен вызвать его. Потому что дождь - это не вода, падающая с неба. Это слова, которые земля говорит небу, когда она больше не может молчать.
Он пошел к реке. Она была такой мелкой, что он видел дно, покрытое костями рыб, которые умерли, потому что забыли, как плавать.
Он снял кулон с шеи и положил его на сухой камень. Потом он лег рядом и стал слушать. Не реку. Не небо. Не землю. Он стал слушать то, что было между ними. Это пространство, где живут слова, которые еще не сказаны.
Он пролежал там три дня. На четвертый день он почувствовал, как земля начала дрожать. Это была дрожь рождения. Он понял, что дождь не придет, пока он не скажет слово, которое он никогда не говорил. Слово, которое было старше его самого.
Он поднялся и пошел к деревне. Люди вышли из своих хижин и смотрели на него. Он стал посреди них и сказал:
- Я не вызову дождь. Потому что дождь - это не то, что можно вызвать. Это то, что можно только позвать. И для этого нужно сказать слово, которое теряет смысл, когда его произносят.
Он взял Суру за руку. Девочка выросла, но в ней все еще жила та, которая пришла к нему много лет назад.
- Ты должна сказать это слово, - сказал он. - Потому что только тот, кто еще не забыл, как быть ребенком, может сказать слово, которое еще не стало словом.
Сура посмотрела на него. Она знала, что он просит. Она должна была сказать слово, которое она никогда не говорила. Слово, которое было ее матерью. Не имя. А само существование.
Она закрыла глаза и сказала:
- Мама.
Это было не слово. Это было пространство между двумя сердцами, которое наконец нашло свое имя.
И тогда пошел дождь.
Но это был не обычный дождь. Это были слезы земли, которая наконец смогла плакать. И в каждой слезе был образ того, кто был забыт. Люди стояли под этим дождем и плакали. Но это были не слезы печали. Это были слезы возвращения.
После этого дождя Лума больше не был шаманом. Он стал тем, кто сидит между словами и тишиной. Люди приходили к нему не за ответами. А за вопросами, которые они боялись себе задать.
Он жил еще много лет. Когда он умер, его нашли сидящим у реки, с кулоном в руке. Но клык леопарда был не клыком. Он стал травинкой, которая пробилась сквозь камень.
И люди знали, что это не смерть. Это было возвращение к тому, чем он всегда был - тишиной между двумя сердцами, которая ждет, пока кто-то научится ее слышать.
Сура стала следующей. Но она не стала шаманом. Она стала песней, которую поет река, когда никто не слушает. И каждый, кто слышит эту песню, узнает свое имя. Не то, которое ему дали. А то, которое он забыл, когда впервые заплакал.
Так закончилась история Лумы. Но это был не конец. Это было начало тишины, которая всегда ждет. Между словами. Между сердцами. Между дождем и землей.
И если ты придешь к тому месту, где река поворачивает, и сядешь на камень, который помнит, как имя Лумы стало рекой, ты услышишь голос. Не голос Лумы. А голос тишины, которая говорит:
- Я здесь. Я всегда была здесь. И я буду здесь, пока ты научишься не слышать себя. Потому что тот, кто ищет шамана, уже нашел его. Он просто еще не знает, что шаман - это тишина между его собственными словами.
Так заканчивается рассказ. Но это не конец. Это только начало забывания. Или возвращения. В зависимости от того, как ты слушаешь тишину между этими словами.