Как-то странно на ёлке висят игрушечные красные яблоки, — заметила Туа. Приподняв подол вечернего белоснежного платья, она подошла ближе. Блестящая красная игрушка росла прямо из ёлочной ветки, тонкой коричневой ножкой уходя под зелёную хвою.

— Ван! Зачем это? — Туа недовольно сорвала яблоко и с хрустом вгрызлась в его невесомое блестящее стекло. Под сладкой глазурью брызнула соком кисло-сладкая мякоть. Игрушка обрела вес обычного яблока.

— Отыграешься в следующий праздник, — улыбнулся Ван. — Повесишь настоящие чёрно-белые шарики на серую ёлку,

— Слушай, но мы и так всё время ни в чём не ограничиваем свои силы. Одни сутки же можно было потерпеть?

Ван развёл руками:

— Так я сейчас ничего не делаю. Весь этот мир я подготовил заранее.

— И вот эти шутки с весом? — Туа подняла надкушенное яблоко, коснулась им такой же но ещё висевшей игрушки.

Туа выжидательно смотрела на Вана, а тот медлил с ответом — меж ветвей ёлки ползла мишура, тихо подбираясь к руке Туа.

— Ну-у, — потянул Ван, — это и не только. Могу же я сделать мир, чуточку отличный от того, что мы помним?

Мишура замерла, коброй изготовившись к броску.

— Лично я ничего толком не помню, — нахмурилась Туа.

Ван покачал головой:

— Мир помнишь, ежегодные праздников, нарядную ёлку в бревенчатом доме, обгорелую ёлку среди развалин, голограмму ёлки в каком-то жилом отсеке. Себя мы не помним, это верно.

Мишура прыгнула и выхватила яблоко. Туа вздрогнула, бросила сердитый взгляд на ползущую к верхушке мишуру и упёрла руки в бока:

— Ван!

— Говорю же, всё предусмотрено, можно даже сказать, предначертано, — расплылся в улыбке Ван. — Даже этот наш разговор мы видели заранее, ещё до предпраздничного разделения. Возможно, если ввести ещё людей, то фактор случайности возрастёт.

— Нельзя. Нас двоих притягивает к себе, и это позволяет вновь слиться в конце. Если же мы будем разделятся на чуть большее число людей, то однажды можем и не воссоединиться. Станем только разделяться и разделяться… сколько нас изначально было, двадцать миллиардов?

— Туа, если даже теория слияния верна, то мы все давно единое целое, даже когда разделены этот один несчастный день. Ну какая может быть случайность? Кроме того, мы же создали это мир. Не-е, тут нужно завести не части нас, а новые существа, самостоятельные.

— Предлагаешь, населить этот мир?

— Ну не этот, следующий. Этот временный, да и покажется им слишком странным, — ухмыльнулся Ван.

— Понятно. И ты, Ван, этот населённый мир потом сможешь оставить? Хочешь чтобы они жили брошенные, как мы, когда были людьми? Они вырастут из планеты, из своей оболочки и станут искать нас — своих создателей, чтобы спросить, зачем всё это, зачем эти муки, зачем жизнь, зачем мы создали их и бросили. Этого ты хочешь?

Ван, разглядывая ногти на руке, улыбнулся:

— Можно же не бросать.

— А те, остальные, брошенные до нас, с ними кто будет нянчиться?

Ван деланно вздохнул:

— Туа, нам ведь по силам, быть повсюду.

— Да, но это не просто. — Туа задумчиво сорвала ещё яблоко. Сжала его. Раздался хруст — блестящие осколки пустой ёлочной игрушки посыпались на пол. С руки закапала кровь.

Ван недовольно покачал головой.

— Ладно, давай ужинать, скоро уже полночь, — он протянул салфетку.

Туа вытерла руку от крови. Осмотрела ладонь — никаких ран.

На белой скатерти в медных подсвечниках плакали свечи. По ветвям ёлки в пятнах света скользило блестящее тело змеи-мишуры. Туа задумчиво смаковала кусок индейки, глядела, как в бокале с вином отражается пламя свечей и мерцают огни гирлянд.

— Ван, ты отменно готовишь.

— Туа, — хитро прищурился Ван. — Ты ведь знаешь, что мы с тобой готовим одинаково, по вполне очевидной причине.

Туа нахмурилась:

— Ты специально разрушаешь иллюзию?

— Да. — Ван улыбнулся и залпом осушил свой бокал. — Всезнание и предсказуемость тебе надоели. Просто признайся?

— Хорошо. Что мы будем делать в этом нашем мире?

— Испытывать забытые ощущения? — вопросительно поднял бровь Ван.

— Мы это сейчас делаем. — Туа отпила вино и медленно облизнулась.

— Ага, традиционно устраиваем регулярную праздничную игру, разделяясь на парочку людей. Представь себе целый мир. Огромный, истинно непредсказуемый. Там уйма существ, рождаются, живут, умирают. И ты способен чувствовать каждое из них. Не два опостылевших тела. Ты помнишь хотя бы одно своё настоящее тело? Вот именно. Может и не было никаких тел, может мы не человек, и даже не множество соединившихся людей, а нечто искусственное, что люди создали, надеясь оставить после себя хоть что-то. Мы этого не помним.

— Но можем вспомнить, время не предел. — Туа откинулась на спинку стула, в её глазах танцевало пламя свечей.

— Но не хотим.

— Ну да, это ведь ничего не меняет. Люди создавали людей, люди создавали искусственный разум. Чем бы мы ни оказались, мы — дети людей, тем или иным образом.

— Дети, но вовсе это не значит, что люди, — коварно улыбнулся Ван.

— Мы, в любом случае, не люди.

Ван довольно закрыл глаза и промурлыкал:

— Тогда зачем мы в них играем?

Вместо ответа Туа встала, провела рукой по плечу Вана. Он следил за ней взглядом. Туа подмигнула, скинула белое платье и, оставшись нагой, пошла в спальню.

В темноте они сплетались, ещё чуть-чуть и они бы слились воедино, потеряв себя до следующего праздника. Но за многие миллионы лет, они научились себя сдерживать.

Уставшая и довольная Туа смотрела на потолок. По нему мелькнул и упал отсвет взлетевшей красной ракеты. За ним пробежал жёлтый, зелёный, снова красный.

— Ван, твой мир сбоит? Ещё нет полуночи.

— Это для разнообразия, часть запускается пораньше.

— Фактор случайности?

— Лишь имитация. — Ван провёл рукой по животу Туа. — Как там наш новый мир?

— Удачно. Вот думаю, кто у нас там будет разумным? Можно сделать разумными котиков?

— Можно попробовать. Запланировать будет не просто, но… тем интереснее.

— Спасибо.

Внизу до самого горизонта простиралась зеркальная ледяная гладь. Ван улыбнулся мыслям, смёл рукой снег с мраморных перил балкона. Пришла Туа, облокотилась на них, посмотрела вдаль. Время настало.

Из точки на льду вырвался огонь, в небо взлетела и расцвела белая гвоздика, сотканная огнём. Грохот фейерверка достиг ушей. Рядом — выросла красная роза, за неё поднялся жёлтый тюльпан. Вся гладь стала огромной клумбой. Подо льдом зародился тёплый свет, вспучил гладь осколками и вырвался — на воздухе подводные огни позеленели, сплели огромную ёлку с красными шарами. В воздухе из золотистых огней собралась рука, сорвала шар. Огненная змея сползла по дереву, выхватила его и скрылась.

— Ван, шар не надкушен! — пыталась перекричать грохот канонады Туа.

— Извини, упростил, — засмеялся Ван, обнял Туа.

Утро встретил они на том же балконе. Справа над горизонтом вставал огненный диск солнца. Слева ушедшая было ночь обернулась чёрной полосой, которая начала расти и приближаться. Полоса закрывала небо и землю беспросветной чернотой — наступал конец мира.

Ван обнял Туа. Он любил этот момент — единственное мгновение, когда за все миллионы лет можно было не сдерживать себя.