— Гражданин Вольнов, вам когда последний раз укус делали? — негодовала на сером полу чёрная трубка, от неё к валяющемуся рядом чёрному телефону вился чёрный провод. Рядом, прижав уши, лежал черный беспородный пёс — это Вольнов, опустился до столь животного состояния, что ходил на четырёх лапах и почти не различал цвета.

— Я… я заработался, извиняюсь, — мямлил Вольнов. Ему было противно оправдываться и отвратительно сильно хотелось сбежать в лес. К счастью, дверь квартиры лапами не открывалась, а открыть её заранее Вольнов никогда и не помышлял. Если бы упаднические мысли о побеге приходили в его ушастую голову, то никто не взял бы его на столь ответственную работу.

— Ожидайте, Вольнов. За вами уже выехали. Также они установят цветной телевизор с голосовым управлением. Если неожиданно снова опуститесь до нынешнего животного состояния, то сможете замедлить одичание или обратить вспять.

— Мне нельзя с голосовым, у меня допуск к тайнам стаи.

В трубке повисло молчание, прерываемое шелестом бумаг и недовольным бормотанием.

— Хм, получается, у вас на работе есть свой отдел Службы Одомашнивания. Почему же вы им не позвонили?

Вольнов уже подумывал разбить окно — со второго этажа не так уж высоко, до леса он добежит за полчаса, там залижет раны и бесповоротно одичает. Всё равно, его важная и секретная работа столь же бессмысленна, как и он сам.

— Извиняюсь, — промямлил Вольнов, — у них номер длинный, сами понимаете, в моей ситуации…

— Понимаю, — отозвалась трубка.

Через некоторое время с улицы послышался шум авто. Ко входной двери кто-то подошёл, зазвенели ключи. Универсальные, те что подходят ко всем замкам — их звон Вольнов давно научился отличать.

Дверь открылась. Вольнов на мгновение снова подумал об окне, но всё же повернул голову. На пороге в чёрном кожаном плаще, держа в руках планшетку с бумагами, стоял Офицер Службы Одомашнивания — серо-чёрный пёс породы немецких овчарок.

Офицер шагнул в квартиру. Посмотрев на Вольнова, нахмурился и достал из внутреннего кармана фотокарточку.

— Сосредоточьтесь, Вольнов. Это важно.

На карточке был потрет Вожака — серого волка — устремлённый на Вольнова печальный взор серых глаз, казалось, глядел в душу и вопрошал:

“Почему же ты так опустился, Вольнов? Мы все кормили тебя, растили, приручали. А ты довёл себя до омерзительного первобытного состояния и помышляешь о лесе?”

Вольнов оголил клыки и зарычал на портрет — он ему всегда не нравился, просто раньше это задавливалось внутри, скрывалось. Тут же осёкся, сдержал проклятые животные инстинкты. Глянул на офицера, на всякий случай поджал хвост — отчего стало мерзко и противно. Не впервой, Вольнов уже привык. Офицер покачал головой и что-то записал в планшетке:

— Да-а, затянули вы, гражданин Вольнов. — Чуть повернул голову и крикнул в темноту за спиной. — Очеловечиватель!

В коридоре завозились, и в квартиру, поддерживаемый двумя крепкими сотрудниками, вошел очеловечиватель — холёный белёсый пёс с обвислыми ушами, породу Вольнов не определил. Глаза пса — один бледный, второй тёмно-серый — твёрдо смотрели вдаль, сквозь стены, кажется, даже сквозь небо и зрели прямо среди дня далёкие звёзды, к которым всю их огромную дружную стаю приведёт Вожак. Обязательно приведёт — неистовая убеждённость в этом действовала на Вольнова даже на расстоянии и без всякого укуса. На короткий миг даже хвост поднялся и завернулся радостным бубликом, как в щенячьем детстве.

Потом Вольнов заметил открытую пасть очеловечивателя, вываленный набок серый язык, капающую слюну, и вновь явилась назойливая мысль об окне и лесе. Затряс головой, прогоняя мерзкие дикие желания.

Крепкие руки сотрудников помогли Вольнову встать на задние лапы, передние он положил очеловечивателю на плечи. Тот тепло обнял Вольнова, ободряюще похлопал, что-то неразборчиво пробормотал и профессионально укусил в плечо.

Боль разлилась по телу, превратила передние лапы в руки, укрепила ноги и трубным гласом ударила в голову, затуманив мысли.

Мир вспыхнул радугой красок, среди которых светились уверенные глаза очеловечивателя — янтарный и голубой. Руки зазудели, ища работы, хвост изогнулся беспричинно-радостным бубликом. Вольнова переполняло ощущение осмысленности решительно всего, даже своей работы. Только вот, он никак не мог сосредоточиться на чём-то конкретном и докопаться до этого смысла, хотя, возможно, в этом тоже был какой-то смысл!

Вольнов почувствовал что-то мокрое на плече — это накапала слюна. Он завозился, выпутываясь из цепких рук очеловечивателя, и задумчиво отошел прочь к стене. Краски мира чуточку померкли, а в голове начали роиться мысли: надо следующий раз не закрывать дверь. Вольнов испугался этих мыслей, глянул на офицера. Тот понимающе подмигнул:

— Если надо, можно повторить.

Вольнов покачал головой, облизнул пересохший нос:

— Нет-нет, с-спасибо. Мне нужно немного дикости, для работы. — Вольнов говорил правду, после второго укуса он будет несколько суток с вываленным языком смотреть выступления Вожака. Начальство поймёт, конечно, но всё же вычтет это из отпуска.

— Хорошо, — ответил офицер. — Запишите, через неделю вам снова нужно сделать плановый укус.

Когда все ушли, Вольнов записал: “через неделю перестать запирать дверь”.