Аннотация: Добавлено послесловие.Фантасмагория. Название лучше не придумал...
Амаири
Синий прямоугольник окна фоном для еще более темных, синих цветов. Углов в комнате не видно, и чье-то присутствие воспринимается только по движению воздуха. А потом вдруг окно меркнет сильнее - силуэт на нем, как дверь в никуда.
Помолчим.
Помолчим на дорожку.
Есть такая детская игрушка: коробочка с ручкой, издающая немелодичные звуки, когда ручку вращают. Приятна тем, что и извлечение и прекращение звуков полностью в твоей власти.
А вдруг там кто-то живет?
Стены. Стены старого дома - на них нет обоев, а лишь грязновато-желтая краска до половины. Мебель, оставшаяся от прежней конторы: облезший диван, утративший первоначальный цвет, ставший просто серым. И стол, и стулья. И мухи между рамами. Они похожи на воспоминания: их можно разглядеть во всех подробностях, но они уже не жужжат, не докучают.
Человек встал перед окном, - оно выходило на довольно широкую улицу. "Я противостою миру", - подумал он. Это была шутка. Никому он не мог противостоять. Вот, например... Впрочем, неважно.
- Ж-ж-ж, ж-ж, бумц... Ж-ж-ж, бумц... - упорные насекомые в поисках выхода, прежде чем стать воспоминанием.
Совсем неинтересно. Процесс любопытен, а звуки - нет. Смена выражений лица, просто сам факт существования. Наверное, ему тоже нужно быть таким, неизменно повторять свое:
- Ж-ж-ж...
Чтобы иметь право. Чтобы быть правым.
Тихонько вылетев в окно пушистым шмелем, Амаири поднялся повыше, покружил над городом. По широкой дуге подлетел к его границе - и присел там, в рощице у железнодорожного полотна, на молодой листок; болтая ногами, разглядывал прошлогоднюю, белесую траву далеко внизу; лениво прогрохотал товарный состав.
И сладко пахла цветущая верба, и легкий ветер не мог развеять тепло от разогревшейся земли.
- ...И, представляешь, такой облом! Я-то думал, что он мне скидку как знакомому сделает, а этому гаду лишь бы...
Запах свежих березовых листьев растаял, солнечный луч совсем не ласково грел затылок сквозь пыльные окна.
В прошлом году Амаири сменил три места работы. На двух его уволили после испытательного срока, а третье самоликвидировалось. Теперь он нашел что-то более (так пока думалось) постоянное - в его обязанности входило отвечать на корреспонденцию: вежливо и ничего не обещающе, - на жалобы и претензии не подлежащие рассмотрению, а также предложения сходу отвергнутые дирекцией. Амаири даже и после полугода работы смутно представлял себе, чем занимается фирма, куда его приняли на странную должность - секретаря, не секретаря, курьера, не курьера, - а некоторая документация по-старинке отправлялась через почтовые отделения, и в его обязанности входило и это. Что за "инновационные технологии"? Иногда похоже было, что речь идет о медицинских приборах, иногда - об оптическом контроле каких-то полностью автоматизированных производств...
Амаири ни о чем не спрашивал и строил догадки, когда был не слишком занят. Вообще, ему нравилось - быть не занятым.
Поэтому, когда его спрашивали: "Ты сейчас ничем не занят?" - он отвечал... отвечал: "Нет", - потому что сразу не мог ничего придумать. И на него сваливались дела, до которых у других просто не доходили руки... или ноги?
Например, несколько месяцев назад Амаири попросили принести кофе в кабинет заместителя директора, а там сидела не очень молодая, вычурно одетая женщина, которая странно на него посмотрела.
Заместитель директора сказал:
- Кофе? - обращаясь к ней, когда вошел Амаири с чашками.
- Да-да, - сказала дама.
И Амаири пролил на нее кофе. На ее светлую юбку. Она тогда еще раз на него посмотрела.
Почему-то его не уволили.
Это было событие в его жизни, - и взгляд дамы, и то, что его после него не уволили... Наверно, о нем можно было бы долго думать: под разными углами; но Амаири не стал.
Как удобно, что некоторые вещи происходят за нас - помимо нашей воли: если уж ты появился на свет, то почти наверняка научишься ходить (отдельные случаи не в счет). Пойдешь в школу и на работу. Самое замечательное - работа сама найдет тебя, - особенно, если у тебя нет никаких данных для нее. С работой Амаири справился бы любой другой - любитель дешевых детективов и растворимого кофе, потенциальный примерный семьянин и умеренно строгий отец... Но повезло именно Амаири - беспокойному читателю скучных авторов, невразумительному собеседнику с задатками закоренелого холостяка.
Он смущал корреспондентов странными оборотами речи, начальников - неформальностью, размытостью поведения. Но его терпели, потому что работа была - для дауна. Ни один нормальный человек не станет за такие деньги заниматься... ничем и очень многим.
Наверно, по закону случайных чисел с подобными людьми происходит... Просто у других жизнь так насыщена событиями, что между интрижкой с сослуживицей, рождением детей и покупкой автомоби... лей, ничего не может втиснуться. Даже такая мелочь, как появление родного брата.
- С чего это я должен вам верить?
Дело в том, что Амаири был единственным ребенком в семье, и его родители, - еще вполне здравствующие, - никак не могли обзавестись еще одним чадом - даже где-то на стороне.
- Но это не твои родители.
- М-м... Так что вам нужно. Допустим, я вам верю, - вы имеете мне что-то сказать?
- Мы встретимся, и я все тебе объясню.
Амаири поглядел на трубку своего старенького мобильника: с укоризной; с недоумением. Может, чей-то розыгрыш? "Мы встретимся..."
Он пришел на встречу как всегда немного раньше времени и теперь нервничал, сидя за столиком, - он даже не помнил, когда в последний раз был в кафе...
Этот тип, Гиркайн, сказал, будто давно знает о нем, Амаири. Запахи неприятной еды и кофе раздражали. Сказал: легко было узнать адрес и номер мобильного. Народу совсем немного, музыка играет негромко. Свобода отрешенности подхватила его, заставила улыбнуться занятному наложению отражений в стеклах окон и реальности за ними. Минералка в стакане Амаири перестала истово пузыриться, согрелась и была почти выпита, когда вошел Гиркайн.
Да - лет на десять старше, как и говорил, - то есть около тридцати пяти.
- Разве мы не похожи?
- Да, между нами больше общего...
Козьим стадом пробежались: нудная шарманка; я не договорил; зачем ему это? больше общего - не то; родственники - и что?
- Разумеется, родственные чувства пока оставим в стороне, - откликнулся на паузу Гиркайн.
Он был красив? Он был элегантен - в общем-то обычная одежда сидела на нем очень хорошо, жесты размеренные и достаточные - прямо завораживали, а мимика - исключительно намеками: на улыбку, внимание, досаду. Такими же серыми, как у Амаири, глазами в пушистых девичьих ресницах смотрел прямо на него.
- Мой... наш отец оставил дом.
- Не понимаю...
- Прости - завещал... То есть и это не совсем верно. Официально дом оформлен на... на мою дочь. Но отец очень хотел, чтобы ты тоже жил в этом доме.
Гиркайн соединил пальцы над чашечкой кофе и глядел теперь в нее, как в колодец.
- Дом почти дачный - в пригороде, в Ронве...
- Там красивый парк, я был там, - сказал Амаири. - Но...
- Нет-нет, не постоянно, только в отпуске или, может, станешь приезжать на выходные - ведь всего двадцать минут на электричке. Я покажу тебе его документы и фотографии, записи... и расскажу, почему получилось, что тебя бросили, - сейчас я к этому еще не готов.
Амаири глядел на его странно знакомое лицо - узнавал, находил все больше тех самых родственных черт, которые никак не мог найти у родителей... ему хотелось что-то возразить, а это узнавание сбивало с мысли.
- Но... Но как же - зачем, зачем я буду мешать! У вас семья, и вы сказали - неофициально...
- Будет все-таки лучше, если ты станешь говорить мне "ты".
- Я постараюсь. Так...
- Дом действительно записан на девочку, но есть вещи, которые принадлежат тебе - все нотариально заверено, ты должен будешь подтвердить вступление во владение... Я все объясню, все объясню... Вот, - он достал из кармана вельветовой рубашки листок бумаги, - я здесь записал адрес и как лучше добраться... А сейчас мне пора. Извини.
- А как же... - начал Амаири, растерянно вглядываясь в чужой почерк, - какое-то откровение есть в начертании букв от руки, неожиданность неповторимости. И замолчал.
- Позвони, я буду ждать.
И ушел - легкий, строгий, - тень, трепетание, остатки запаха... В руках Амаири листок - Ронва, Н-ский проезд, 11...
Отпуск у него не скоро - в конце осени. А сейчас только середина апреля. Родителям он никогда не сможет сказать и объяснить, - Амаири иногда казалось: их мир - зазеркалье, там живут добряки и толстяки, поедатели шашлыков под вино и дружеские шутки, устроители счастливого детства: пригласить одноклассников на день рождения для атмосферы, Деда Мороза на Новый год, накормить и одеть, чтобы жарко и тяжело, дать все, что нужно, дать еще больше... Тощий сухопарый дед - и ладони сухие, и нос - горбатый, - седой одуванчик, тишайший, легчайший - и улетел, рассыпался по-над - молча, молча, молча...
Отказаться, забыть, не знать - было бы правильнее, так бы поступил честный человек, потому что - темное, зыбкое, неверное... Но Амаири - любопытен, как пингвин: глупая, непуганая птица, у которой крылья, чтобы плавать в воде...
Он думал, он медлил - и чувствовал, что откажется, если Гиркайн сам не позвонит, - в эти и в следующие выходные Амаири молчал (пусть оно мучает - почему, как, - всю жизнь мучает), и, конечно, Гиркайн позвонил; под предлогом, что невежливо будет сказать "нет", сказал - "да".
- Я встречу тебя на станции.
- Хорошо.
Заметив подходившего Гиркайна, опять Амаири удивился: какой его... брат... лощеный. А когда увидел его автомобиль, - под стать Гиркайну, - темно-серый, небольшой, но явно дорогой, престижный, подумал: наверно, он крупный бизнесмен.
Гиркайн так привычно распоряжался: идем, садись, пристегнись, сейчас поедем к нотариусу... Амаири это немного покоробило: не то чтобы ему показалось, будто Гиркайн способен на откровенную гнусность, а просто такая самоуверенность часто приводит к ошибкам.
- Понимаешь, я чувствую себя виноватым, - заговорил Гиркайн, - ведь даже, если у тебя было счастливое детство, родного отца ты никогда не знал... Собственно, не в этом дело - я очень много получил по завещанию. А все потому, что ни один юрист не брался оформить заочно бумаги... никто еще не знал, как тебя зовут. Поэтому тебе достались сущие пустяки, но я считаю себя обязанным рассказать тебе о нем... Сделать членом семьи.
Амаири помолчал - ему было слегка не по себе, - оттого, наверно, что в машинах он ездил редко. А потом собрался с духом - язык не поворачивался раньше произнести "ты":
- Ты говорил, дом записан на твою дочь, то есть на внучку...
Брат, как показалось Амаири, очень странно усмехнулся, мельком глянув на него.
- Он не хотел завещать его мне.
Амаири думал: что ему еще спросить. Гиркайн не стал делать паузу длинной и тягостной, и сам начал:
- Отец оставил нас, когда мне было лет двенадцать, - он не хотел уходить, мать настояла. Веллетин... был большим ученым, но человеческие отношения понимал плохо. Та девушка, которая... твоя мать...
- Значит - мы сводные братья?
- Да, - опять взгляд и намек на улыбку, - сводные.
- Так вот, - продолжал Гиркайн, - она соблазнила отца, а потом, видно, сама испугалась того, что натворила - и исчезла. Отец признался матери, когда понял - где-то та девица родит сына... тебя... а он даже не сможет поучаствовать в его дальнейшей судьбе. Веллетин совсем не был монстром, и я не оправдываю мать, которая не захотела его понять, - он просил помочь отыскать их - свою случайную любовницу и ребенка, сам не знал, как к этому подступиться. Моя мать пыталась их найти - действительно старалась, но ничего не вышло. Девушка, наверное, поняла, что совершила ошибку - даже ради ее ребенка отец не бросил Аннеле, - и решила начать новую жизнь. Как ты знаешь - без тебя. А моя мать.... не могла больше выносить рядом Веллетина. Кажется, это было выше ее сил. Она умерла - чуть раньше него. Возможно, кончина Аннеле ускорила и его смерть.
- А моя мать? - спросил Амаири. - Что с ней?
- Увы, она тоже мертва. Я едва успел расспросить о тебе, - она скончалась в больнице от рака... Я очень сожалею.
Амаири промолчал. Ему хотелось, чтобы вся история поскорее закончилась.
Машина остановилась у нотариальной конторы. Нотариус - чернявый, полноватый и улыбчивый, рассеял неприятные мысли Амаири. Он зачитал текст завещания и сказал:
- Осталась одна небольшая формальность: установить, что вы родной сын завещателя.
- Я полностью в этом уверен, ошибка исключена, - произнес Гиркайн.
- Нужно сделать анализ крови на ДНК...
То ли лампочка звенела от проходящего по ней тока, проехала ли за окном машина, - звук уводил в безмыслие, дальше, дальше, - где сами звезды распространяют это тонкое напряжение, ощутимое разве что в такой вот прострации.
- Но если вы сдавали кровь для банка данных, - продолжил умильный дяденька, - то все гораздо проще, - я сделаю им запрос... И - вуаля: самое большее через полчаса мы получим по факсу вполне удовлетворительный документ...
- Конечно, - откликнулся из своего нигде Амаири, - еще в институте - нас почти обязали сдать кровь на ДНК...
За скучными современными домами вдруг обнаружились очень милые особнячки - возможно, даже не последней четверти девятнадцатого века, а ранее... Как и во всей Ронве здесь хватало зелени, но Гиркайн ехал дальше - после пары поворотов они как бы очутились в дачном поселке: несколько домов образовали совсем короткую улицу, за ней угадывался пустырь, дорога же сворачивала направо и шла вдоль берега реки, - там где-то выстроились гаражи и какие-то глухие заборы.
Одиннадцатый номер оказался самым последним слева - его едва видно было за деревьями, кокетливо глядели сквозь них окна - одно, другое. Деревянный, двухэтажный, с балконом и террасой, дом напоминал о другой жизни, где ободья повозок и телег гремят о мостовые, кисловато пахнет углем, - жизни суетливой, но совсем иначе, чем сейчас: ближний круг в системе Птолемея, - как то тележное колесо - вертится, но не так скоро, чтобы нельзя было повернуть в другую сторону или приостановиться.
Старый сад, кусты жасмина, сирени, две стройных сосны, - Амаири не успел оглядеть пространство хаотично заросшего участка, они уже были в доме, ему подсунули тапочки... Тапочки - они скользят, как лодочки, обгоняют друг друга, в них нужно двигаться с грацией старца, - листики на воде, такие печальные или умиротворенные, - само мгновение: уплывают, отдаляются, хрупкие, щемяще для одного тебя - вот сейчас, а там - они будут кому-то еще, кому-то еще, кому-то еще....
- Здравствуйте.
Взлохмаченный, хмурый подросток смотрел на Амаири, из-за его плеча улыбалась накрашенными губами женщина - до боли похожая на ту, в светлой юбке...
- Добрый день. Это наш сын - Гино.
Амаири обернулся к Гиркайну.
- Моя жена, Ноэле.
Ноэле выглядела старше супруга, но была, как он, подтянута и элегантна. Ее зелено-карие глаза смотрели спокойно - из совсем другой реальности.
- Дочь где-то гуляет как всегда, - все так же улыбаясь, сказала она.
Хозяева и мальчик Гино никак не вписывались в обстановку дома, - агент по продаже мог бы быть уместнее, Амаири подумалось: как будто неумелый режиссер решил снять сериал о благополучной городской семье, а действие происходит среди эклектичной мебельной рухляди и вязаных салфеток, полок с потрепанными книгами и фарфоровыми безделушками. Современный дизайн совсем не коснулся этого дома. Гиркайн, будто извиняясь, говорил о приверженности отца к старым вещам:
- С каждой из них, кажется, связана какая-то история...
- А вот здесь, - продолжил он, когда они очутились на втором этаже, - лежат фотографии и документы...
Амаири небрежно пролистнул несколько страниц альбома с фотографиями, взялся за одну из тетрадей, - уже представляя себе, как все это будет пылиться у него дома на шкафу. Но брат, внимательно следивший за его лицом, сказал:
- Обязательно прочти их. Возможно, записи отца изменят твою жизнь.
Амаири удивился: он не мог ожидать столь патетического, если не поэтического, замечания от корректного Гиркайна.
- Не удивляйся - здесь скрыта тайна и, надеюсь, тебе повезет больше, чем мне - ты сумеешь раскрыть ее.
"Да он псих", - подумал Амаири, но возражать не стал.
Внизу, в большой комнате был накрыт стол. За ним сидели Гино и юная девушка. За обедом все больше говорил Гиркайн, Ноэле к месту, и когда он замолкал, подвала вежливые реплики, она же иногда обращалась к Гино и девушке - Вирмиоми. А Гиркайн время от времени спрашивал - чего хочется и как понравилось то-то и то-то Амаири.
Две тетрадки, которые дал Амаири Гиркайн (он все старался уговорить брата не уезжать, остаться на следующий день), источали слабый сладкий запах - не клеенки или старой бумаги, а, скорее, дорогих духов, - из-за этого запаха их хотелось гладить и найти в тексте захватывающие приключения, рассказы о далеких морях и спрятанных сокровищах... И дом был похож на старый корабль - слегка весь поскрипывал...
В тетрадях говорилось о биохимических процессах, о преобразовании химических реакций в электрические, наоборот, световых и радиоактивных - в химические, кроме того было много отступлений и отвлечений - хаотические экскурсы в философию, литературу, намеки и отсылки на неизвестные труды неизвестных Амаири авторов. Местами чтение даже захватывало. Он мало что понял, уловил только: большей частью вопросы не разрешались, а ставились. Тем более становилось непонятным - что имел в виду Гиркайн? Уж не думал ли он, будто Амаири продолжит научную деятельность отца? Никаких намеков на сокровища... Возможно, где-то спрятаны выводы, ответы на поставленные вопросы - об этом говорил Гиркайн?
И опять Амаири дождался, когда брат настоятельно попросит его приехать, - сам он не считал возможным проявлять хоть какую-то инициативу. Неужели Гиркайн не видит, как видит он, что они никогда не будут близки? Конечно, тот просто иначе смотрит на такие вещи: для него общение с найденным братом даже, наверное, не долговое обязательство, а источник живого тепла - новой уверенности в правильности всей своей нравственной системы.... что-нибудь в этом роде.
А дети у него весьма замкнуты - личность Гиркайна их затмевала, если не подавляла. Амаири вначале казалось, что и Ноэле - лишь тень мужа, но потом заметил, с каким вниманием он всегда слушает ее, - значит, Ноэле в семье тот центр притяжения, вокруг которого все вращается, - и она и Гиркайн это сознают, но почти скрывают.
Амаири с досадой признал: в его жизни появилась нечто лишнее. Как всегда ему приходилось прилагать усилия, чтобы отвечать на вопросы только ожидаемое - никак не больше, - иногда он по рассеянности говорил даже не то, что думает, а куда уводила словесная логика или чужой эмоциональный посыл... Как хорошо, что Гиркайн сам любил поговорить - легкий волан своих речей он всегда подавал на ракетку собеседника - оставалось только сделать совсем небольшое усилие, чтобы отправить его обратно.
И к отпуску молодой человек понял: его придется провести в Ронве. Родителям Амаири сказал, что его пригласил новый приятель - погостить на даче.
Все тетради уже были прочитаны, фотографии пересмотрены, - оставались только разговоры, большей частью с Ноэле, чьи занятия в отличие от Гиркайна позволяли ей почти неотлучно находиться дома, - была она каким-то не то куратором галереи, не то внештатным корреспондентом пары журналов - или то и другое вместе. Гино после каникул пошел в школу. А Вирмиоми... Вирмиоми оказалась странной девочкой, - как сказал Гиркайн:
- Она хрупкое создание, ее нельзя заставлять.... И не очень верь ее словам.
Амаири, как всегда в случаях таких вот загадочных реплик брата, ничего не ответил.
А с Вирмиоми он временами сталкивался, бродя по саду или окрестностям.... иногда и Гино вдруг возникал тут же: эти встречи казались Амаири не менее странными, чем блуждания девушки, - едва он замечал его пристальный взгляд, подросток разворачивался и уходил.
- А вы читали тетради Веллетина? - как-то спросил он Ноэле.
Та улыбнулась, - недобрая у нее была улыбка.
- Да, читала. Даже дети их читали. Мне кажется, все должно быть просто, - лицо ее стало серьезным, она смотрела куда-то мимо Амаири. - Не тот он был человек, чтобы загадывать загадки с интегральными уравнениями, - и снова взглянула на молодого человека, широко улыбнулась.
- А что думают его коллеги об этих заметках?
- Что же они могут думать?! - удивилась Ноэле. - Они их и не видели.... Гиркайн говорил.... говорил, что Веллетина очень уважали, но не все его идеи разделяли, - почтенных докторов и кандидатов интересовала только пара его работ...
- Так что же рассчитываете в них найти вы? - спрашивал Амаири, имея в виду и ее, и Гиркайна.
- Я? О... Вы очень милый молодой человек.... Помните, в одной старинной пьесе: "На свете много есть такого, что вашей философии не снилось"?
Амаири не знал, что еще сказать. От нечего делать он опять стал пролистывать тетради Веллетина. Он уже неплохо знал дом, сад - все, что окружало отца долгие годы. И теперь, уже не в первый раз возвращаясь к записям, он заметил следы этого окружения: вот сравнение с ажурной салфеткой на этажерке, или старым зеркалом, битой вазочкой, огненной листвой черноплодной рябины... В ее зарослях он однажды встретил Вирмиоми, - на бледном лице темнели глаза и губы, окрашенные ягодами.
- Холодновато сегодня, - сказал Амаири.
Девушка повернулась к нему, совсем не отвечая на его улыбку, потом посмотрела в низкое осеннее небо... Амаири уже собрался идти дальше, но Вирмиоми замедленным движением руки коснулась его предплечья:
- Видите?.. Там?..
Амаири посмотрел наверх, но кроме сплошных туч ничего не увидел, и недоуменно перевел взгляд на Вирмиоми.
- А между тем хотите разгадать тайну... - она очень пристально взглянула на него. - Попробуйте еще раз - вон, - указала девушка тоненьким пальцем направление. - Смотрите же!
Где-то там, размытая влажным воздухом и расстоянием, светлела крохотная точка.
- Что это? - неподдельно удивился Амаири.
- Метеозонд, должно быть, - равнодушно ответила девушка, отпуская его рукав.
После этого случая он вдруг неожиданно для себя сумел связать разрозненные намеки в тексте заметок, и какое-то смутное понимание цели возникло наконец перед ним: мнилось - еще небольшое усилие... Амаири остановил лихорадочные мысли: не кажется ли ему? Но совпадений было слишком много: подтасовать так результаты не могла ни случайность, ни его мозг - ведь тема была ему совершенно чужда, - а между тем он ощущал ее абрис...
Но отпуск подходил к концу, дни его летели быстро и почти приятно, - если бы не брат и его жена, Амаири был бы рад остаться здесь. Когда он слонялся по дому в поисках новых подсказок, разглядывая гравюры на стенах, и фарфоровые статуэтки на этажерках, Ноэле объявилась вдруг, вся, как всегда, исходя сладким парфюмом, завела как будто легкий разговор, пригласила попробовать новую марку чая, - купила из интереса, - улыбалась как обычно - одними губами. Пригласила не в кухню - не прибрано, в закуток гостиной, где стоял диванчик и столик - уютно и мило, как раз для чаепитий... Что-то стесняло Амаири в этот раз, он не хотел понимать и только внимательнее вглядывался в парок над горячим напитком, узор скатерти и думал - скоро уезжать. Ноэле же, выпив чашку, будто в шутку села рядом с ним на диванчик, взволновав пружины, откинулась на спинку, так, что сидевший на краешке молодой человек мог видеть только ее коленки, обтянутые телесными чулками. Она что-то говорила - легко и беспечно, а рука ее тянулась к тому месту, где футболка и джинсы Амаири разошлись, оголяя спину, - почувствовав прикосновение, все еще не понимая, он вздрогнул, обернулся посмотреть - что случилось, и совсем рядом увидел зеленые в карюю крапинку глаза, склеенные тушью ресницы... Неловко вскочив, выдравшись из объятий, Амаири кинулся прочь из дома, все еще ощущая жирную помаду в углу рта, - и уже во влажной прохладе, снаружи, стал оттирать ее.
Несколько дней промелькнули очень скоро. Гиркайн предлагал довезти на машине до дома (отъезд пришелся на выходной), но Амаири отказался - стоять на каждом светофоре и в Ронве, и дома, да еще могут быть пробки - выйдет дольше, чем на электричке, а потом в метро.
- По выходным будем ждать, - бодро прощался Гиркайн.
- Я постараюсь, - не возразил Амаири.
Родителям он сказал, что отдохнул хорошо - участок большой, сад, рядом река, а еще парк Ронвы со старым замком... Иногда ему казалось - все было сном. И когда закружились первые снежинки, Амаири не вспомнилось, как Вирмиоми указывала ему что-то в небе, а всего лишь подумалось: вот и зима.
Но потом он вдруг стал просыпаться ночами - будто кто-то подходил к кровати и смотрел на него спящего....
Время от времени звонил Гиркайн, - Амаири говорил, что было много работы и родители просили его кое-что сделать. Новый год он должен был встретить с ними, а на Рождество пришлось пообещать брату, что обязательно приедет.
Он приехал, когда уже смеркалось, из синих сумерек вылетали бледные снежинки и льнули к его теплому лицу. Всю дорогу в машине Амаири промолчал, - брат напоминал ему этот автомобиль - сверкающий эмалью и пахнущий бензином, - на автомобилях хорошо гоняться по кругу, получать призы за скорость, но на них никогда не доберешься до места - обязательно потеряешь себя по дороге.
Дом был украшен гирляндами лампочек, над входом висел венок из сосновых веток. В гостиной стояла нарядная елка.
Гиркайн и Ноэле улыбались: друг другу, Амаири, детям. Молодой человек подумал, как это странно, что они встречают православное Рождество: они до сих пор, а сейчас особенно, напоминали ему героев американских фильмов - о том же Рождестве или успешной карьере...
За столом сидели долго, рядом мерцал телевизор. Потом Гино и Вирмиоми отослали спать, а Ноэле все предлагала то вина, то пирога Амаири. Наконец он стал зевать, и еще совсем свежие хозяева, посмеиваясь, проводили его до комнаты - все той же, которую он занимал осенью.
И опять Амаири разбудило ощущение, будто кто-то глядит на него: в окно, сквозь занавеску светила почти полная луна, - было ясно, вслед за пасмурным днем, ночь наступила прозрачная и холодная. И в голове молодого человека тучи и туман куда-то отступили, - чтобы не забыть, он решил записать, вернее, зарисовать, схему чего-то... чего-то... К чему это могло относиться, Амаири так и не понял, но что оно должно быть именно таким - ничуть не сомневался. Не вспомнив спросонья, что здесь везде всегда лежат склейки для заметок, он ощупью отыскал в сумке блокнот, который таскал с собой - для разных записей: интересное лицо, разговор или наметки стиха... При лунном свете на столике у окна начертил нечто вроде детского солнышка и цветочков вокруг. Затем снова лег и, улыбаясь, заснул.
Поутру сон Амаири прервался привычным впечатлением чужого взгляда, - но на этот раз на него и вправду смотрели: еще не рассвело, и в синем сумраке он угадал по силуэту Вирмиоми, присевшую в изножье кровати.
- Который час? - спросил он севшим со сна голосом.
- Начало десятого, - ответила девушка.
И дальше говорила не останавливаясь, - Амаири не перебивал ее вопросами: в редеющих сумерках казалось лишним что либо уточнять; не хотелось ему также двигаться или возмущаться - все истает, уплывет, как ночь, как время, - и только луна опять взошла, напоминая, что очень многому свойственно возвращаться, повторяясь. Ему показалось еще, будто он уже все это знал: и то, что она не дочь Гиркайна, и еще про одного ребенка Веллетина, самоубившегося, только чтобы не выдать отгадку, и про глупого ассистента отца, который думал, что за сотрудничество получит доступ к дорогим препаратам и оборудованию и сможет сам воспользоваться открытием... и замороженные гениталии Веллетина он как бы видел своими глазами.
- Они говорят - у нас примитивное, не абстрактное мышление. Правда, в бога и загробную жизнь мы так же, как и они, не умеем верить... А значит и в справедливое возмездие. Прощай, братик. Ты везучий.
Она тихонько вышла, а Амаири еще полежал - даже с закрытыми глазами: словно он еще не проснулся, словно девушка была частью ночных видений, которые рассеются с приходом нового дня. Про ночное озарение напомнил блокнот - страница с рисунком была выдрана, но плохо различимый отпечаток его сохранился на следующей...
Спустившись вниз - уже одетый, с сумкой через плечо, Амаири увидел непривычно не накрашенную Ноэле, - она сидела в халате на диване, на столике перед ней остывал кофе, дымилась сигарета в пепельнице. Женщина равнодушно, мельком взглянула на него и опять уставилась в задумчивости на чашку, она даже не сделала попытки ответить на его "до свиданья", которое Ааири все-таки произнес, хотя понимал, что оно ни к чему.
Он вернулся домой и стал ждать, когда ему позвонит Гиркайн, - возможно, предполагая, что тому захочется как-то закруглить историю их отношений, возможно, помня о его замечании насчет Вирмиоми... Но прошла неделя, две, месяц, а брат не звонил. Когда сошел снег, Амаири не выдержал и поехал в Ронву: дом стоял на месте, но калитка в заборе была заперта, - постояв немного, вглядываясь в тусклые стекла окон, юноша уже собирался перелезть через ограду, чтобы окончательно убедиться - там никого нет, но какой-то человек, кажется, сосед, избавил его от труда, крикнув, что да, никого нет, и уже давно никто не появлялся...
И Амаири решил не думать больше о Гиркайне, Ноэле, Гино и Вирмиоми.... о Веллетине, тайне, глупой женщине, которая убежала от кого-то давно и, не зная, что же за ублюдка произвела на свет, оставила его в роддоме... А пара старинных книг и несколько фарфоровых безделушек покрывались пылью, как и все остальные вещи в его квартире - и пыль эта уравнивала их с остальными вещами, - иногда ему думалось, что он сам все сочинил от скуки, сидя на работе... А старые вещи были и в доме его родителей...
Через два года Амаири, проходя как-то мимо забавной витрины магазина, загляделся на расставленные там предметы, а потом взгляд случайно скользнул по отразившемуся в ней знакомому лицу: уже вечерело, людей вокруг было немного, - Амаири резко обернулся - Гиркайн, это был он, приостановился, доставая пачку сигарет: глядя на Амаири - спокойно, как на незнакомого, он вынул сигарету, вставил в уголок рта и - поднес к ее кончику указательный палец, - полыхнул синеватый огонек, сигарета затлела... Гиркайн сделал затяжку и зашагал дальше, - больше Амаири никогда его не видел.
Послесловие
Автор не совсем равнодушен к тому, что ему говорят и советуют. Но все-таки не профессиональный писатель, а всего лишь графоман, не способный довести до ума свое несовершенное творение. Поэтому - послесловие.
Разумеется, по ходу написания рассказа детали фантастической его составляющей сами собой очерчивались и, в конце концов, обрели вполне четкую развертку. Но никак не хотели умещаться в повествование. И даже обдумывая замечание читателя (хорошая вещь - конкурсы, - тебя вынуждены читать!) насчет недостаточно обозначенной кульминации, я, уже вроде согласившись на правку, понимаю - не получается, будет лишним, - по моим ощущениям. Поэтому, если кому-то еще будет интересно (а вдруг!) - а в чем же там было дело? - опишу вкратце, как выглядит то, что осталось за кадром.
Итак. Гиркайн принадлежит к некоему семейному клану, который, возможно, представляет собой выродившуюся аристократическую ветвь. С давних пор они блюли чистоту породы - и, бог знает, как им удалось, - наверное, путем проб и ошибок, - добиться того, чтобы наследники и близкие члены семьи были по характеру своему вылитыми предками, то есть людьми, которые никогда не делают ничего без выгоды для себя. (История странного семейства - перепев уже возникшей у меня однажды темы.) Однажды это семейство каким-то образом вышло на ученого Веллетина, занимавшегося преобразованием энергии живой клетки - что там были за опыты, я опускаю из-за недостатка эрудиции. Помощник Веллетина сдал его милой семейке, в надежде обрести способности, которые давало открытие ученого, - некие сверхоспособности, - например, выдыхание огня, возможность разрушать твердые тела прикосновением, минимальное количество еды необходимое для насыщения, плюс долголетие (не думаю, что это важно)... Ну, не знаю - что-то очень фантастическое! (А вот было бы прикольно, если бы это открытие практически ничего не давало - всего лишь интересный факт (как тот, что нет ни одной повторяющей другую снежинки, а семейство-то рассчитывало на некие результаты, - но это была бы совсем другая история .) Веллетин умирает, почему - вопрос несущественный и потому недостаточно мной продуманный: или его ненароком убили, когда пытались узнать, как он добился чудесных результатов, то ли это был несчастный случай. Для окончательного завершения опытов ему, скорее всего, не хватало средств - возможно, он сумел чего-то добиться только на крысах (и общественности он не торопился представить свои разработки - по многим причинам), - все это совершенно не имеет отношения к истории Амаири...Семейство, однако, не пожелало отступиться, но подошло к вопросу весьма своеобразно: оно решило вырастить человека схожего по умственным способностям с Веллетином, поскольку им самим не удалось решить задачу, продажный ассистент тоже оказался на это не способен (они предусмотрительно сохранили половые клетки ученого). Первый ребенок, натасканный на раскрытие тайны, погиб. Наверно, просто не выдержал жестокого обращения - в подростковом возрасте психика неустойчива. Веллетин свое открытие сделал отчасти случайно, скорее всего, верная мысль посетила его, когда он задумался над чем-то посторонним - из своего повседневного окружения. Наверно, его коллега об этом знал. Поскольку записи о самом открытии были утрачены или не существовали вовсе, схожесть мыслительных процессов должна была привести к решению, возможно, парадоксальному, через это окружение. Амаири - второй ребенок, рожденный для этой цели. Но его мать сбежала от клана, будучи беременной им. Удача помогла ей скрыться, а брошенного ребенка трудно было найти. Прежде, чем клан Гиркайна напал на след, прошло много лет. Вирмоми - сводная сестра Амаири. И - возможно, но не обязательно - Гиркайн также сын Веллетина, но мать его принадлежала к клану, поэтому он уродился в нее, - данная подробность, по-моему, и вовсе не имеет значения для рассказа (он мог быть просто внешне похож с Амаири - как бывают похожи совсем посторонние люди). Не добившись нажимом от первого мальчика и от Вирмиоми результата, клан, найдя Амаири, пошел на хитрость - просто заинтересовал молодого человека, постоянно следя за ним, чтобы не пропустить момент, когда он выдаст результат (Вирмиоми должна была (имелась вероятность этого) подтолкнуть его в нужном направлении). Да, он мог сделать его про себя, но рисунки нагляднее - так проще понять, - эта особенность зарисовывать схемки на бумаге была известна и за Велллетином. Вирмиоми говорит, что Амаири повезло,- ему действительно повезло: он вырос в нормальной семье, и клан получив, что им было нужно, не сделал попыток его удержать.
Но мне хотелось всего лишь передать состояние, состояние некоего смутного напряжения, а не рассказывать неправдоподобную историю об открытии... За недостатком умения, результат вышел весьма сомнительный. Возможно, выход в том, чтобы вообще удалить элементы фантастики... Написать что-то совсем иное...