Вертись, веретено, вертись. Катись, слеза из глаз, катись быстрехонько, да иссыхай скорее, не пристало плакать-то. Беги ниточка, беги тонкая, прядись кудель. Тонкая лучинка гори, освещай убогое жилье мое, стены худые. В них ветер-стрибожич свистит, гонит дух холодный. Гонит он в окна разудалые песни, празднует люд! Что же плачешь ты, пряха одинокая, что не водишь хороводы, не жжешь масленицу, не провожаешь Морену в Ирий? Отчего печально чело, уста немы, горьки слезы по щечкам румяным бегут? Да неужто некому сводить тебя на пляски? Некому, одна ты, кровинушка, задрал дый отца, унесла Морена мать, сестры да братья с небес глядят, горько плачут о родимой сестрице. Одна она на свете, как перст одна, отроду немая.
Вертись, веретено, вертись быстро, завтра рано вставать, матушке нареченной отдавать кудель. Взяли сироту под крыло, благодари же матушку Мокошь, что не дала оборваться нити твоей. Так об чем же горюешь, слезы льешь? Али не греет тебя огонь-сварожич, али не вышло тресветлое солнышко, Даждьбожий свет, али не ласкова к тебе берегиня твоя?
Дурные вести люди несут, горестные - вниз по реке, уж льдом не скованной, вниз по кормилице плывут кумиры каменные, плывут охранники, плывут родимые. Горят в селениях и городах деревянные кумиры, идолы горят, капища разрывают, камни разваливают, строят хоромы деревянные, церквами зовут. Ой Володимир, ой князь, за что ж ты так с народом своим, чем провинились?
А ты беги, слеза, беги, немы уста, хранят они скорбный плач. Некому боле заступиться за сироту, некому в ножки поклониться, поведать о горестях, принести дары, попросить о дожде, о милости. Кто ж теперь охранит народ славянский? Кто ж ее, нему да одиноку, охранит? А кумиры плывут, горят капища, и смрадный дым небеса чернит. Дай, Перун, дай силы!
Вон, вон из дома, за скрипучие двери, на легкий мороз. Ай как ярко горит Морена, жаркое лето будет. Свита теплая вкруг стана, поясом подвязанная, ох и холодно же на улице простоволосой, одним увяслом волосы прибравшей. Легкие перья-снежинки пляску ведут, никнут к рукам, что птицы ласковы. Прочь, беги туда, где речка уж ото льда освободилась, на взгорок. Жалобно снег скрипит, громко люди поют, мечутся огни-сварожичи, гуляй душа славянская, недолог век твой остался. Приезжают завтра слуги Володимира, поплывут по реке кумиры, поплывут в путь последний, осиротеет Русь вмиг, поднимется плач. Так беги же, сирота немая, что сделаешь ты, нет воли твоей, нет силы у тебя, и голоса нет, оплакать ты не сможешь, взъяриться не сможешь. Так и Русь вся - немая она, никто попрек слова князю не молвит.
Чернеет река, мутны воды, со взгорка далече видать - гуляет люд. Яриться холодный поток, бурлит, разбивает лед последний. Ах, как хорошая ночь, какие звездочки на небе яркие, как жить-то хочется!
Расступились черны воды, всколыхнулось дно илистое, заскрипели деревья - то родичи на небесах плакали. Падайте снежинки, заметайте след, не побегут ножки по этой тропе. Одиноко белеет взгорок, молчат воды мутны.
Утром ранним теплым несется плач по всему селению. Не к небесам руки плакальщиц простерты, к слугам Володимировым, не усопшего провожают - деревянных кумиров. Густы брови хмурны, мужики стоят молча, топоры сжимают. Против воли княжьей не пойдешь - пожгут дома, жен заберут, детей изживут.
А слуги покрикивают, на мужиков посматривают, волею Володимировой покрываются, а глаз у самих лихой. Провожают глазами мужики, провожают, да слезы скупые отирают. Плывут кумиры по реке, а вслед тоненькое увясло. Навеки верна своим богам осталась немая сиротинушка. Да не одна она, сколько люду полегло в защиту веры своей. Ломают руки бабы - пошто, княже?! Пошто так с народом своим, али не угодили чем?
Но молчат небеса, мертвы боги, един отец смотрит сверху, богоматерь хранит покой, младенец Иисус уж ножкой на ложе из сена бьёт.
Что же не пляшешь, Русь, что ж не славишь князя? Крещеная ты отныне!