Иманка : другие произведения.

Я - это ты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Fanfiction, fandom: TH
  
  Bсе права защищены, полное или частичное использование без разрешения автора КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО.
   Все исключительные права на произведение принадлежат автору Иманка на основании ст. 1270 ГК РФ. Ничто из него не может быть перепечатано, распечатано или скопировано в любой форме - электронной, механической, фотокопии, магнитофонной записи или какой-то другой, а также размещено на сайтах, форумах, чатах, веб-страницах и других Интернет-ресурсах, кроме данного - без письменного разрешения владельца.
   No Copyright: Imanka
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Всё новое - это хорошо забытое старое. )))))) Как многие знают, я последние пару месяцев увлеченно делала диплом. Я долго думала, чтобы такого изобразить, и в итоге придумала. Взяла и из своих рассказов сделала некое связное произведение, которое не стыдно показать людям, как говорится ))))))) Меня многие просили показать работу, я тут думала-думала... Ну и решила, что надо показать. Хочу сказать сразу, что вы все эти рассказы читали, но вы видели их с другой стороны. Здесь настоящий и самый реальный плагиат на саму себя, что-то откуда-то бралось, добавлялось и убиралось, тут мои любимые рассказы, фразы, предложения, литературные находки и графика письма. Если будет интересно - читайте, захотите что-то сказать - я всегда рада вас услышать.
  
  Спасибо за помощь в работе над дипломом моим друзьям - Poison Heart, Steffy, Монике Каулитц, Мисане Аоно Балсара, чья неоценимая поддержка иногда просто меня спасала.
  
  
  __________________________________________________
  
  
  
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  На атомы
  
  Я - это ты
  
  Он мой брат
  
  03:56
  
  Без слов
  
  Время феникса
  
  
  __________________________________________________
  
  
  НА АТОМЫ
  
  
  Если бы я мог, то выколол себе глаза, чтобы больше никогда тебя не слышать. Если бы я мог, то залил себе уши воском, чтобы больше никогда тебя не видеть. Я бы выжег твое имя каленым железом из моей памяти. Я бы выцарапал твое имя ногтями на своей груди, чтобы забыть его. Я бы вырвал свое сердце и кинул его в бездну, чтобы оно замолчало. Георг сказал, что теперь знает, как звучит боль. Говорит, я кричал. Пронзительно. Дико. Кричал и никак не мог остановиться. Всё кричал... Кричал... Потом выл. Георг хватал меня за руки, пытался что-то сказать. Я не помню. Я кричал. Хотя сначала я не поверил. Даже усмехнулся и послал голос к черту. Потому что такого не может быть. Голос настаивал. Сказал, что похож... описание... вещи... Я не помню. Георг сказал, что я закричал, и он сразу всё понял...
  Он занимался всем. Позвонил Густаву, и тот сразу же приехал. Сорвался из отпуска и первым же рейсом прилетел в Берлин. Я не помню. Я сидел в твоей спальне без единой мысли в голове, смотрел на твою фотографию на стене и задавался всего одним вопросом: "Как ты мог так подло поступить со мной? Ты же обещал... Всегда вместе..." Густав орал на меня. Спрашивал, как я мог так поступить с тобой? Почему ничего не сказал, не попросил помощи? Почему взвалил все на себя? Что я мог ответить? Что ты сходишь с ума от одиночества? Ненавидишь меня? Боишься выглядеть беспомощным? Что стесняешься и злишься? Что после визитов гостей на несколько дней впадаешь в депрессию и никого не хочешь видеть, в том числе меня? Кому понравится жалость к себе? От бессилия Густав даже ударил меня. Если бы ты был со мной, то мгновенно оказался бы рядом и врезал обидчику. Но рядом был только Георг, а я... Я смотрел на твою фотографию и пытался понять - ну почему же ты поступил со мной так подло? Они что-то хотели. Я не помню. Что-то говорили, что-то просили. А у меня в груди разливалась чудовищная пустота. Разливалась, сжимаясь в точку. Меня разрывало на части. На атомы... Помнишь, однажды в школе нам показывали фильм о вреде абортов? Помнишь, там вакуумной трубкой высасывали ребенка? Эта точка так же засасывала меня живьем, разрывая плоть и разум. Я хочу порвать свою кожу, чтобы не было так мучительно больно. Я хочу вопить на весь мир о своем горе. Я хочу, чтобы ты почувствовал хотя бы маленькую толику того, что сейчас чувствую я! Ненавижу тебя! Ненавижу всей душой! Ты не мог так со мной поступить! Вернись, умоляю, вернись! Тебя там нет. Это не ты. Меня обманули... Ты позвонишь, я знаю, ты обязательно позвонишь. Позвонишь и будешь смеяться. Ты красиво смеешься. Заливисто, солнечно. Вернись!!! Ну же, вернись!!! Вернись!!! - кричал я тебе, а Георг снова хватал меня за руки, потому что я рвался на улицу. Надо бежать. Надо найти. Надо спасти и защитить. Шутка затянулась, дурак! Вернись же, придурок сраный! Вернись, умоляю тебя... Спаси... Хотя бы позвони... Ну что тебе стоит? Набери мой номер, тварь! Защити... Георг сказал, что это нормально, я и так держался несколько часов. А потом я моргнул, и всё исчезло. Я не помню...
  - Пора, - Густав протянул мой свитер.
  Я отстраненно кивнул и лег на твою подушку. Она больше не пахла тобой.
  Хотелось выйти.
  В окно.
  Мы всегда были вместе, плечо к плечу. С самого рождения. Задолго до рождения. Мы всегда поддерживали друг друга. Были сообщающимися сосудами. Когда тебе становилось плохо, я брал все на себя. Когда мне хотелось скрыться от всех, ты прятал меня от мира. Я не смогу, я не выживу без тебя. Мы же одна душа на двоих. На одной волне. Мы один человек, только в двух телах. Ты - это я. Я - это ты. Вернись, почувствуй, как мне плохо, вернись! Слышишь, вернись... Иначе я тоже умру. Умру тебе назло, придурок! И чтобы тебе было так же больно, как мне. Ну, пожалуйста, вернись, родной мой... Заклинаю, вернись...
  - Давай, парень, соберись, - хлопнул меня по плечу Георг.
  Наверное, он хотел услышать хоть какой-то ответ. А я смотрел в пустоту перед собой, отмечая, что она уже добралась и до моего тела. Раздувает его. И я с интересом ждал, когда же моя никчемная оболочка все-таки лопнет.
  Густав наклонился к моему уху и очень тихо, одними губами прошептал:
  - Я верю в него. А ты? Билл, ты же всегда его чувствовал. У вас же это... ментальная связь... Близнецы... и все дела... Ты... Лично ты, что чувствуешь?
  Не важно... Ничего неважно... Тебя нет, и не важно...
  - Я знаю, это тяжело. Я знаю, как сильно ты привязан к брату,
  Не знаешь.
  - понимаю, что ты чувствуешь,
  Не понимаешь.
  - но ты должен быть сильным,
  Я никому ничего не должен.
  - чтобы пережить это.
  Зачем?
  - К тому же,
  Я хочу к Тому...
  - ну, сам подумай,
  Я хочу к Тому.
  - как он мог попасть туда?
  Я. Хочу. К. Тому.
  - В конце концов,
  Я хочу к Тому!
  - Тому это не понравилось бы.
  - Я ХОЧУ К ТОМУ!!!
  - Тссс, - Густав прижал меня к себе, пока я вырывался и кричал. Я так хочу к Тому...
  На асфальте валялось грязное небо. Я стоял на нем ногами и тушил об него бычки. Тушил и тут же закуривал новую сигарету... Густав неловко перекладывал зонт из руки в руку, пытаясь одновременно закурить, поговорить по телефону и отдать мне пачку сигарет. Георг скрылся в глубине старого желтого здания. Он просил подождать. Я не спешил. Я курил... курил... курил... Я состоял из дыма и горечи. И ни одной мысли... Не помню.
  Кудлатое небо ползало серо-оранжевым брюхом по городу, пытаясь удобнее устроиться: ему предстоит долгая спячка, почти забвение на долгие месяцы.
  - Билл, - выскочил Георг. - Там...
  Густав протянул ему пачку.
  Друг закурил, поёжился. Зажмурился, подставляя лицо под тяжелые капли.
  Дождь шепчет твоё имя... Будто хочет напомнить, как мне тебя не хватает... Дождь плачет... И его слёзы текут по моим щекам...
  Мы не спешим...
  Мы курим.
  Курим, пока не захочется откашлять легкие, а мозги не отключатся.
  Влажные, покрытые испариной, минуты утекают, растворяются, рассыпаются, как давно облетевшие с деревьев листья. Скоро все закончится...
  - Я боюсь, - вдруг шепотом признается Густав, отчаянно не смотря на меня.
  - Я тоже, - решительно выбрасывает окурок Георг. Толкает дверь одной рукой, а второй едва ли не за шкирку впихивает меня в узкий темный коридор. Он старше всего на два года. А как будто на вечность. Когда он успел так повзрослеть? - От того, что мы будем тут стоять, уже ничего не изменится.
  Он ведет нас по длинной страшной кирпичной кишке к свету. Всё в тумане, как в кошмарном сне или третьесортном ужастике. Хочу зажмуриться и проснуться. Хочу увидеть брата. Хочу, чтобы ничего этого не было. Дайте мне ластик, и я сотру себя из этого мира. Окуните меня в кислоту, растворите и слейте, лишь бы... Рука Густава мягко, но настойчиво, подталкивает вперед. Разрешите сбежать... Ну, пожалуйста... Что вам жалко? Нудайтежемнесбежать...
  - Мы проверили по картотекам... - Человек появляется из ниоткуда.
  Ноги внезапно становятся поролоновыми. Пол накренился. Не могу дышать.
  - ...могут понадобиться дополнительные исследования...
  - Георг, отвези меня домой, - прошу я. Голос дрожит.
  - Билл... - вздыхает он.
  - Может без него? - робко предлагает Густав.
  - Это быстро, - торопится человек, вновь исчезая в никуда.
  Туман сгущается. Он становится непроницаемым, как ванильное желе. А я - муха, умирающая в нем. Надо сделать несколько шагов. Самых страшных шагов в моей жизни. Я бы продал душу, чтобы никогда их не делать, чтобы все вернулось назад, стало, как прежде, чтобы не было этого кошмара, этих месяцев, чтобы ничего не было. Я готов пожертвовать собой, лишь бы никогда не рождаться, тогда у тебя в жизни все сложится по-другому. Кому продать душу? Ну? Кто первый?
  Задерживаю дыхание, стараясь не смотреть, как рука человека тянется к одной из ячеек холодильника.
  Ну же! Душа! Кому душа?
  Как металлическая каталка бесшумно скользит...
  Совсем новая. Почти не использованная и не сильно грешная!
  Как передо мной появляется тело... Твое...
  Душа... Кому...
  Я жадно пожираю тебя глазами...
  В исступлении хватаю за подбородок.
  Родинка! Родинка на щеке! По которой нас различала мама в два года!
  Пружина, сжатая внутри, неожиданно с силой выстреливает, вышибая разум из тела. Я кричу. Начинаю прыгать и безумно ржать. Не чувствую, как слезы ползут по щекам. Я хохочу, заваливаясь на пол, и всхлипываю, пряча лицо за плотной стеной из пальцев.
  Густав и Георг трясут головами, хлопают друг друга по плечам. Пытаются поднять меня с пола, а потом падают рядом на колени и обнимают с двух сторон, закрывают, как когда-то закрывал меня ты.
  - Не он?
  - Не он!
  - Это не он! - ору человеку с обидой. - Не он... - закатываюсь в истеричном смехе.
  Я найду тебе, слышишь! Я все равно тебя найду...
  
  Я - ЭТО ТЫ
  
  
  - Мама говорит, что я болтаю глупости.
  - А ты не слушай ее.
  - Ты что? Это же мама!
  - Все равно не слушай.
  - Маму надо слушать. Так говорит бабушка. Мама всегда ее слушала.
  - Думаешь, мама хоть раз была маленькой?
  - Я не знаю, так говорит бабушка.
  - А ты и ее не слушай.
  - А кого же мне слушать?
  - Меня. Я один знаю, что ты говоришь правду.
  - Но мне больше никто не верит.
  - Я тебе верю.
  
  
  Сначала была вспышка. Страха не было. Было лишь удивление и любопытство: вспыхнувшее зарево окрасило все вокруг неприятно-сочными цветами. Поглощающий все живое белый свет с огромной скоростью уничтожал мир. Мне даже показалось, что я почувствовал его чавканье, когда он расщеплял мое тело.
  Потом была темнота. В ней не было времени. Не было ничего. Был только я и кто-то рядом. Он легко касался меня, осторожно трогал. Проводил по лицу или гладил пальцы, как будто сравнивая свою ладонь с моей. Иногда я получал увесистый пинок, когда ему хотелось распрямить ноги или вытянуть руки. И я тут же отвечал ему. Это было весело - пихнуть его, получить такой же пинок обратно, а потом погладить ушибленное мной место и получить такую же ласку взамен. Мы игрались, возились. Я не видел его лица. Оно было сокрыто в сиреневой дымке. Я гладил его, пытаясь кончиками пальцев понять, какой он... Я кожей ощущал его улыбку. И улыбался в ответ. Мы тянем друг к другу руки. Черты лица ускользают. Я и вижу, и не вижу их. В голову закрадывается мысль, что мы знакомы. Очень хорошо знакомы. И я чувствую, что он мне рад. Рука натыкается на препятствие. Оно такое тонкое, что я постоянно забываю про него. Хочу убрать это тягучую пленку, разделяющую нас. Кажется, он хочет того же...
  Кто ты?
  Я - это ты.
  Контуры медленно проступают, приоткрывая завесу. Все рябит, разбегается кругами. Но я так хочу увидеть лицо, что готов остановить время! На мгновение мне это удается. Образ проникает в меня, впечатываясь в память навсегда. Теперь я знаю, как ты выглядишь...
  Очертания стираются, трансформируются. Они рябят, как рябит горизонт в знойный полдень. Визуальное марево. Ускользающий мираж. Я вижу, что мир по ту сторону изменяется. Зыбь усиливается. Чувствую телом, как мир предо мной будоражится, бурлит, вспенивается, ломается. Мое тело напряжено до предела. Мир проходит сквозь меня, причиняя страдания. Но ради тебя я готов вытерпеть все!
  Пространство завибрировало. Слегка. Потом чуть сильнее. Масса сжалась и пропустила странный звук. Так звенит в ушах, когда вслушиваешься в тишину и чувствуешь удары сердца... Он исчез.
  Исчез совсем.
  Я тяну к нему руки, но не чувствую его.
  Вытягиваю ноги и с ужасом понимаю, что больше никого нет.
  Где ты?
  Где ты?! - кричу ему.
  Паника. Она сковывает, пропитывает, разрывает.
  Я боюсь.
  Где ты?
  Я очень боюсь.
  Где ты?!
  Я бьюсь, ищу, зову.
  Где ты?!!
  Ты больше не слышишь меня? Тебя нет? Ты оставил меня одного.
  Одиночество. Это страшное слово молнией пронзает тело, заставляя меня почти умереть.
  Где ты...
  Не хочу быть один.
  Вернись!
  Вернись ко мне! Вернись немедленно! Я же не выживу без тебя. Ты говорил, что я - это ты. Я - это ты! Ты! Пожалуйста, вернись ко мне...
  Вернись...
  Что-то происходит вокруг. Масса нарастает, выдавливает из пространства. Больно. Ужасно больно.
  Иди ко мне...- словно зовет кто-то.
  Темноту пронзил робкий лучик. Он пришел за мной. Я понимаю это. Ухватившись за тонкую паутинку света, спешу навстречу освобождению. Боль по крохам отступает. Еще немного, и я буду свободен!
  Иди ко мне... - шепчет мир вокруг тысячами голосов.
  Неожиданно темнота разверзлась. Пространство разделилось на свет и тьму. Я между ними. В голове промелькнуло всё то, что я еще помнил. Вокруг пахло цветами и фруктами. Много, очень много, миллионы и триллионы голосов что-то шептали, но не отвлекали. Они как шелест листвы, как будто рядом, но не мешают, баюкают. И руки... Я не видел их, осязал, чувствовал каждой клеточкой. Они обнимали меня, становилось так хорошо и уютно. Они как будто прощались со мной... Я слушал чей-то голос, ощущал удары чужого сердца. Сквозь солнечное сплетение струится золотистый свет - моя незримая пуповина, связывающая меня с самим собой, но другим. Сейчас она порвется, и у меня больше не будет памяти. Той памяти, что жила во мне всё это время. Но мне не страшно. Даже любопытно, что ждет меня там... Я безгранично счастлив, я знаю, что дальше будет только лучше, дальше птицы будут петь красивее, а цветы будут благоухать слаще. Меня манит вперед. Слышу его, ощущаю мамино тепло и млею от ее голоса. Я стремлюсь к людям, которых так люблю и без которых так скучаю. Я больше не обращаю внимания на нить, которая становится все тоньше и тоньше. Я лечу туда, где мама и брат. Я так по ним соскучился.
  Иди ко мне... - совсем неслышно стучится сердце.
  Я иду. К тебе...
  
  
  
  ОН МОЙ БРАТ
  
  
  Кузнечик настороженно замер на широком листе старого лопуха. Длинные толстые усы напряженно шевельнулись, ощупывая окружающий мир. Вроде бы мир никакой враждебности не проявлял. Кузнечик едва заметно шевельнул коленцами и вновь запел. Билл улыбнулся. Он боялся, что неловким движением секунду назад спугнул насекомое, однако оно вновь застрекотало. Парень закусил кончик ручки и закрыл глаза. В голове начали вспыхивать слова. Они выпуклыми серебристыми буквами летели из темноты, и он почти видел их, осязал, мог даже разобрать и сложить в незамысловатые рифмы. Но в какой-то момент буквы превращались в непонятную вязь, и он терял нить песни.
  
  Здесь больше ничего нет,
  Все хотят сбежать отсюда,
  Очень плохо, что так происходит,
  Поэтому борись, пока не победишь!
  
  Нет, не то! И он зачеркнул написанные строки. У них с братом своя рок-группа. Все как у настоящих музыкантов: гитара, бас, барабанная установка. Том пишет музыку. Билл - стихи. Они играют в ночных клубах и постоянно участвуют в конкурсах. У них даже есть поклонницы. А еще иногда берут автографы. Когда-нибудь их обязательно заметят. Они очень в это верят. Когда веришь, то мечта обязательно сбудется. Главное - много работать. И он работал. Билл нахмурился и протяжно вздохнул, едва не спугнув кузнечика. Вместо того чтобы репетировать с друзьями, он валяется на лугу в сотне метрах от лагеря. Конечно же, когда Георг и Густав провожали их в эту поездку, то велели привести новый репертуар. Георг еще смеялся и говорил, что близнецы едут в творческую командировку. Именно над репертуаром Билл и работал, пока Том где-то носился. Том... Брат беспокоил его в последнее время. Стоило старшему близнецу достать гитару, а младшему открыть рот, как все девчонки слетались на них как мотыльки. И не все были этим довольны. Особенно если учесть, что Том утром встречался с одной, в обед крутил роман с другой, а вечером целовался с третьей. И так каждый день каждый раз с новой. В лагере, кажется, не осталось уже ни одной девушки, с которой бы брат не пообжимался в укромном месте. А потом Биллу приходилось утешать брошенных девиц. То ли дело он - за две недели в лагере сменил всего трех девушек. И ни одна не рыдала.
  Билл засмотрелся на прозрачные изумрудные крылышки. Тельце кузнечика в лучах полуденного солнца словно наполнено светом изнутри. Длинный "меч" под крыльями-накидкой, как шпага у мушкетеров. Он представил на голове у насекомого малюсенькую шляпу с широкими полями и пушистым пером, и счастливо улыбнулся. Вдруг кузнечик вздрогнул и исчез с листа. Рядом плюхнулся Том.
  - Нет, ты прикинь, какой урод! - шумно выдохнул он. - Кусок дерьма! Свинья вонючая!
  Билл аккуратно вложил блокнот в задний карман шорт и испуганно дернулся к нему:
  - Черт! У тебя кровь?!
  - А? - Том провел рукой по подбородку, скривился, измазав пальцы. - Попал все-таки... Ерунда. Мне не больно.
  - Подрался что ли?
  - Хельмут, урод гнойный! Он мне чуть гитару не разбил, представляешь? - Том задохнулся от возмущения.
  - Как?
  Посягать на гитару Тома все равно, что играть в догонялки с голодным диким львом. За свою гитару брат покалечит кого угодно! Билл даже иногда сомневался, кто для Тома важнее - он или гитара.
  - Хельмут сказал, что Луиза его бросила из-за меня! - Том захохотал.
  - Ха! Этот жирный боров на самом деле считает, что нравится Луизе? А ты?
  - А я сказал, что он может забрать свою сладкую мышку. Она мне больше не нужна.
  - А он?
  - А он, сказал, что вырвет мне ноги. Ну и... кхм... другие части тела...
  - А ты?
  - А я ответил, что такого идиота ни одна девчонка не поцелует. Его судьба лизаться с собственным братом - таким же уродом.
  - А он?
  - А он кинулся на меня с кулаками.
  - А ты?
  - А я легонько кинул его через бедро. Хельмут так расстроился, что чуть не расплакался. Тогда он встал, схватил МОЮ ГИТАРУ, - прошипел Том, даже глаза почернели от гнева, - и хотел ее разбить.
  - А ты?
  - А я накостылял ему уже серьезно. Никому нельзя трогать мои вещи.
  - А он?
  - А он задел меня локтем. Но это не страшно. Болит немного. Девчонкам нравятся мальчишки с боевыми ранами. - Том поиграл бровями и самодовольно улыбнулся.
  - Представляю, какую историю ты придумал.
  - Да, - Том вальяжно развалившись на траве. - История что надо. Кстати, я поговорил с Катариной, они с Хенни ждут нас вечером у дальней беседки. Ну, скажи, что я молодец!
  Билл аж подпрыгнул! Он неделю стеснялся к ней подойти.
  - Давай-давай, хвали меня! - кривлялся Том.
  - А о чем я буду с ней говорить?
  - А зачем с ней говорить? Ты не болтай, ты делом занимайся. - И он покровительственно похлопал брата по плечу. - Пошли ужинать.
  Это был их самый лучший вечер в лагере. Они бродили по берегу и развлекали девочек байками о своей звездной жизни. Иногда Том приобнимал Катарину за костлявые плечики. Та краснела, глупо хихикала, но попыток вырваться не делала. Том тайком бросал пламенные взгляды на брата, подталкивая его к аналогичным действиям с Хенни. Но Билл краснел, бледнел и, заикаясь, начинал нести еще большую чушь, отодвигаясь от предмета обожания на безопасное расстояние. Том по-дружески ржал над ним, прикалывался и "случайно" толкал поближе к девушке. Когда гулять большой компанией ему надоело, Том, использую все свое обаяние, все-таки уговорил Катарину пойти гулять вдоль течения реки, а Билла отправил с Хенни против.
  - Билл, я буду... - краснея, произнесла Хенни у самого лагеря. И опустила глаза.
  Билл взял ее за руку, смущенно улыбнулся:
  - Пойдем после завтрака на речку купаться?
  - Ты, я, Катарина и Томми?!
  - Ну... Томми... Да, давай пойдем с Томми... - И едва слышно буркнул: - Если Томми согласится.
  - Я согласна быть твоей девушкой! - чмокнула его в щечку и скрылась в домике.
  Он немного опешил. Конечно, хорошо, что Хенни хочет встречаться с ним, но Билл хотел бы ей это сам предложить. Так по-мужски что ли... Надо посоветоваться с братом.
  Катарина вернулась в лагерь одна. Билл сидел на большом валуне недалеко от ее домика и, грызя кончик ручки, пытался выстроить песню. Мелодия звучала в голове, но была еще нестройной, а слова разбегались тараканами. Лицо девушки Биллу не понравилось. Она была явно напугана.
  - А где Том? - он просунул голову в приоткрытую дверь, старательно растягивая губы в улыбке.
  Девушка вздрогнула, как будто Билл ее ударил, и торопливо махнула в сторону реки. В груди неприятно заныло, ладони вспотели.
  - Что случилось? Где Том? - Он удивился своему голосу: настолько спокойно спросил, как будто речь идет не о старшем брате-близнеце, а о постороннем человеке. Повторил, четко разделяя слова: - Где Том? Говори.
  - Что вы от меня все хотите?! - истерично крикнула она.
  Билл закусил задрожавшую губу. Мысли слились в липкий ком. Хотелось тряхнуть головой, чтобы они с грохотом разлиплись, как монпансье в жестяной коробочке. Он спокойно и очень медленно подошел к девушке, сел перед ней на корточки, взял обеими руками за лицо и заглянул в глаза. Сказал так мягко, как только смог:
  - Где мой брат? Я не сдам тебя.
  Она всхлипнула и вытерла нос тыльной стороной ладони. Билл поморщился.
  - Знаешь, где коса? Они налетели на нас... Сбили Томми с ног...
  Ни одним мускулом на лице он не выдал испуг.
  - Сколько их?
  - Хельмут, Марк, Себастьян и Алекс.
  - Давно?
  - Ну, сколько надо, чтобы добежать сюда?
  Билл сорвался с места. Хорошо, что темнеет поздно и видно дорогу, а то, если скакать по этим буеракам ночью, можно шею ломать. Только бы успеть! Только бы с Томом ничего не случилось! Хельмут - жирный боров из очень обеспеченной семьи, их с Томом ровесник, ему тринадцать. Его братьям-погодкам Марку и Себастьяну, и их дружку Алексу - по шестнадцать. Они из старшего отряда. Только бы брат был жив, только бы успеть!
  Он несся напролом, срезая путь везде, где возможно, не обращая внимания на жесткие колючие кусты, колдобины и ямы. Он падал, вставал и снова бежал, не замечая царапин и ссадин на руках и ногах. Только бы с Томом ничего не случилось. Что они сделают с ним? Четверо взрослых против одного мальчишки. От страха хотелось заистерить и завыть, но ему было некогда. Не важно, всё сейчас не важно, главное - спасти и защитить Тома. Лишь бы найти их, и тогда он никому не позволит обидеть брата.
  В сумраке он не смог толком понять, что происходит. Видел, что брата крепко держат, что-то говорят и иногда бьют. Низ живота неприятно затянуло, как будто бьют не Тома, а его. Сердце громко бухнулось и замерло, отдавая болью под правую лопатку. Он вывалился из кустов и твердым шагом направился к компании. Билл плохо представлял, что будет делать и говорить, но Тома он в обиду больше не даст.
  - Убирайся вон!!! - неожиданно заорал Том.
  Все обернулись. Хельмут широко улыбнулся и что-то сказал Себастьяну. Тот кивнул и демонстративно еще раз с ноги ударил Тома в пах. Брат, охнув, повалился на влажный песок.
  - Уходи... Беги... - болезненно скривившись, провыл Том, пытаясь поджать ноги к животу. - Уходи...
  Билл изо всех сил старался удержать спокойное лицо, хотя физически ощущал боль брата. Он никогда не бросит близнеца в беде. Марк и Алекс выпустили неестественно задранные кверху руки. И Том уткнулся лицом в песок, сжимаясь в комок.
  - Оставьте его, - строго потребовал Билл. Ничего более умного ему в голову не пришло. - Выяснили отношения и хватит. Том все понял и приносит свои извинения.
  - Погоди, Каулитц. Похоже это ты не все понял, - улыбнулся Алекс, переступая через мычащее тело Тома. - Нам не нужны извинения. Он оскорбил моих друзей и должен за это ответить.
  - Алекс, Хельмут первым начал, - не слишком уверенно произнес Билл хотя бы просто потому, что не знал, кто начал первым. Да и какая сейчас разница? Надо что-то делать... Понять бы что...
  - То есть ты хочешь сказать, что Хельмут сам себя назвал жирной свиньей, которая может лизаться только с собственным братом? - сплюнул Марк, прищурившись. - Это за кого ты нас принимаешь?
  - Ни за кого я вас не принимаю. Том пошутил. - Билл старался придать голосу как можно больше твердости. Получалось плохо.
  - Пошутил? - удивленно протянул Себастьян.
  - Ты вообще понимаешь, кем обозвал нас твой брат? - приподнял бровь Марк.
  Билл неуверенно кивнул.
  - Пожалуйста... - попросил робко. - Он больше так не будет.
  Ребята переглянулись и рассмеялись. Билл тоже растянул губы, затравленно переводя взгляд с одного на другого. Марк доброжелательно кивнул в сторону Тома, разрешая Биллу подойти. Тот не заставил просить себя дважды. В мгновение оказался рядом с братом, схватил за плечи и дернул вверх, пытаясь поднять.
  - Почему ты не ушел? - с горечью пробормотал Том, и Биллу стало страшно. - Я же просил...
  - Я... - Но договорить Билл не успел. Сильный удар обрушился ему на спину, вышибая воздух из легких. Он выронил брата и распластался на нем, захрипел, в глазах сверкало.
  Ребята заржали.
  - Не трогайте его! - попытался встать Том, но ему не дали.
  - Хорошая идея, да, Себа? - гоготал Марк.
  - Сам от себя тащусь, - смеялся тот.
  - За слова надо отвечать, Каулитц.
  - Целуйтесь. В засос!
  На мгновение повисла неестественная тишина. Даже вода в реке перестала журчать, птицы и насекомые заткнулись. Себа подмигнул братьям. Все ждали ответа Алекса.
  - Вот этот, - Алекс пихнул в бок Билла, - вон того. Сейчас мы выясним, кто есть кто.
  Наверное, у Билла помутился рассудок, потому что, будучи в здравом уме, он себе ТАКОЕ даже представить не мог. Он зажмурился и затряс головой, прогоняя наваждения. Но нет - спина болела, рядом, тяжело дыша, лежал зажмурившийся Том, и стояли явно глумящиеся над ними парни.
  - Да, - сам с собой согласился Алекс. - Вот этот вон того. В засос.
  - Ну-ка, покажи нам, как надо лизаться с собственным братом, - улюлюкал Марк.
  - Небось, каждую ночь тренируются друг на друге! - хохотал Хельмут.
  - Ты, Каулитц, опытный. Давай-ка! Хотим мастер-класс! - хлопал в ладоши Себастьян.
  - Мастер-класс! Мастер-класс! - подхватил Хельмут.
  - Спятили? - рявкнул Билл, резко поднимаясь. - Он мой брат!
  Марк зашел ему за спину, крепко ухватил за футболку. Билл попытался вывернуться, но парень дернул его на себя, лишая равновесия. Себастьян грубо поднял Тома за шкирку.
  - Алекс, не дури, - прорычал Том, стараясь вырываться.
  - Ты моих друзей оскорбил...
  - Хельмут сам виноват.
  - Ты его девушку увел?
  - Она сама мне на шею вешалась.
  - Разве это повод оскорблять порядочных людей?
  - Алекс...
  - Каулитц, надо отвечать за слова. Ты как нас назвал?
  Том дернулся со всей силы. Он рванул так, как только смог, откидывая Себастьяна в сторону. Засветил неожиданно подвернувшемуся под руку Хельмуту хорошую оплеуху. И замер, безвольно опустив руки: Алекс ударил Билла в живот. Тот глухо застонал, сгибаясь.
  - Еще? - в упор глядя на Тома, поинтересовался Марк.
  Билл кашлял, подавившись собственным стоном. Том мысленно чертыхнулся. Младший близнец всегда был слабей, он не умел ни драться, ни защищаться. Да и зачем Биллу такое сомнительное умение, когда у него был Том, который за него покалечит любого. Только сейчас Том чувствовал себя беспомощным ничтожеством, из-за которого издеваются над братом.
  - Послушайте, вас оскорбил я. Накажите меня, только не трогайте Билла. Отпустите его.
  - Ответ неверный.
  Еще удар.
  - Что вы делаете?! - Том кинулся на Алекса, но Хельмут не позволил ему добраться до друзей, сбил с ног.
  - Начинай, - с силой толкнул на землю Марк пленника.
  Билл попятился, затряс головой.
  - Он мой брат...
  - Не трогайте! - ломился к брату Том, но Себа не пускал, играючи снова и снова бросал мальчишку на песок, не давая подняться.
  Удар. Сноп искр и неспособность дышать.
  - Он мой брат, - на выдохе.
  - Ну же, ты нас задерживаешь. - Пинок под ребра.
  - Нет! Не смей!
  - Он мой брат! - с вызовом.
  - За слова надо отвечать.
  - Не трогай его!
  - Он мой брат! - со злостью.
  - Ответ неверный.
  - Билл!
  Удар... Еще удар...
  Что-то родное навалилось сверху, закрывая его. Голос что-то шепчет, обжигая горячим дыханием шею. Ударов нет. По крайней мере, они больше не чувствуются. Надо собраться, рвануть с места, снести ублюдков, дать им отпор...
  - Я пробовал... - бормочет Том. - Они сильнее и их больше. Я пробовал...
  - Я не буду... - тяжело дыша, стонет Билл. Щеки сухие. Лоб и шея покрыты испариной.
  - Они убьют тебя...
  - Не буду.
  - Если бы они били меня у тебя на глазах, что бы ты сделал?
  - То же самое.
  - Билл...
  - Нет.
  - Ну, - улыбается Алекс.
  Еще один удар по безвольному телу. Они застонали одновременно: Билл от резкой боли, Том от отчаянья.
  - Не заставляй меня еще раз просить. В засос.
  Марк пинает Тома в спину. В голове проносится шальная мысль, что, если он сейчас выполнит их требования, от них отстанут. По крайней мере, брата больше не тронут. Том поднимает глаза. Смотрит на прокусанную губу и окровавленный подбородок. Еще никогда в жизни ему не было так стыдно, больно... и противно. Он чуть подается вперед...
  - Том... - беззвучно шепчет Билл в полубреду. - Пожалуйста, не надо, Том... Ты же не простишь себе этого.
  Их пальцы переплетаются. Кисти с силой сжимаются. Не отстанут они, - ясно вспыхивает в сознании. - Так просто не отстанут.
  - Почему ты не ушел, как я просил? - в отчаянье тыкается носом ему в шею Том. - Ты бы мог позвать на помощь... Ничего бы этого не было... Билл, почему ты такой глупый?
  - Шевелись! - Вновь пинок в спину.
  Билл зажмурился и отвернулся, закрыв губы ладонью, другая рука сжалась так, что Тому показалось - пальцы не выдержат, сломаются. Ощущение стыда накрывало с головой. Нет, он не может настолько унизить брата. Пусть убьют его, Тома, но он не будет этого делать. Том улыбнулся и поднял вверх руку, продемонстрировав им средний палец.
  - Ответ неверный, - почти миролюбиво вздохнул Марк.
  Он почувствовал, как брат под ним сжался. У Тома внутри все взорвалось.
  - Не трогай его, жирная свинья! - заорал он, оскаливаясь, как загнанный в угол пес. - Только дотроньтесь до него, я вас всех убью!
  И Билл понял: Том на самом деле за него убьет. Значит, он все-таки любит его больше, чем гитару. Всего на мгновение стало удивительно спокойно и хорошо.
  Их пинали. Том вжался в брата, стараясь максимально закрыть его от ударов, от боли вцепившись зубами в мышцу шеи, прокусывая тонкую кожу. В глазах темнело. Сознание медленно ускользало.
  - Ладно, хватит с них, - голоса звучали как из-под воды.
  - Но, Алекс!
  - Я сказал, хватит.
  - А с этими что делать?
  - Очухаются, сами в лагерь приползут.
  - Мало мы им наподдали.
  - Да, за такие слова можно было и посильней.
  - Нормально.
  - Идемте же, там кино скоро начнется.
  Они еще что-то говорили. Том не понял - на него упала темнота.
  Когда Билл пришел в себя, на берегу были только он и Том. Тело закоченело и ужасно болело. Неловко вывернутая рука затекла и не чувствовалась. Он попробовал подползти к брату, но каждое движение отдавалось такой нестерпимой болью, что Билл смог лишь сжаться в комок и закрыть глаза. В голове гудит, слышны голоса, девичий смех. Хенни, - подумал он. - Как же я с синяками на свидание пойду?..
  Близнецы вернулись в лагерь под утро. Не касаясь друг друга. Молча. С того момента они не произнесли ни слова. Каждый был погружен в свои мысли и не хотел делиться болью. У Билла к завтраку поднялась температура, и его отправили в медпункт. Том исчез.
  Напрасно он ждал брата, гипнотизируя дверь. Напрасно спрашивал у Хенни про Тома. Тот не появился ни на обеде, ни на ужине. Да еще медсестра задавала глупые вопросы, когда, делая уколы, заметила на теле синяки и ссадины, сильно рассеченную в нескольких местах кожу и огромный синяк над ключицей с четкими следами зубов Тома. Она грозилась сообщить директору лагеря, родителям, вызвать полицию. Билл упрямо хмурился, нервно прикрывая синяк, и мямлил нечто невразумительное, не зная, что ей ответить - вдруг брат говорил что-то другое. Потом он впал в состояние прострации и мало реагировал на внешние раздражители. Синяк, как свежее клеймо на ляжке коровы, горел багрянцем, и Биллу казалось, что тавро светится, демонстрируя всем желающим их с Томом позор. Билл теребил кожу, мял, почесывал, прикрывал "позор" рукой, постоянно думая о близнеце, прислушивался к себе, пытаясь понять, что происходит с Томом. А может... Может теперь он противен брату, ведь их так унизили, а Том такой гордый? Только бы он ничего с собой не сделал! Пройти через ад и потерять его... Нет! Только не это! Творческая командировка, черт бы ее побрал!
  Перед отбоем Хенни оставила на подоконнике букетик васильков. Сказала, что видела Тома в лагере. Он был весел и много шутил. Только Хенни показалось, что Том какой-то нервный, дерганый, словно прячется за смехом. От сердца отлегло - даже если он теперь противен брату, то, по крайней мере, с ним все в порядке. Билл перебрался на подоконник, откуда хорошо виден вход в лазарет, и принялся ждать. Он будет сидеть здесь до тех пор, пока брат не придет. А если он не придет, то...
  Он придет. Обязательно придет.
  Секунды превращались в минуты. Минуты растягивались в часы. Блокнот весь перечеркнут, и за неровными каракулями невозможно определить, где начинается галиматья, а где заканчивается гениальная строчка. Стало холодно. Билл неожиданно понял, что Том тоже замерз. Он взял одеяло, укутался в него, и отправился на поиски брата. Они должны быть вместе. К черту всё, сейчас они должны быть вместе. Или пусть он скажет в глаза, что не хочет его знать, что ненавидит, презирает. Билл больше не выдержит одиночества.
  Том сидел на краю обрыва, свесив одну ногу, а вторую обхватил руками и положил подбородок на колено. Легкий прохладный ветер трепал пшеничные прядки волос. Внизу, метрах в десяти, неспешно текла река. Вода змеилась, рябила в тех местах, где было мелко и водоросли почти доставали до верха. Но в самом глубоком месте вода оставалась безмятежно спокойной, и в этом серебряном зеркале отражался огромный диск луны. Щербатый рот словно насмехался над ним, издевался. Том так подвел брата. Не смог защитить, оградить от боли. И вот теперь Билл лежит в больнице с температурой, избитый, раздавленный, а у него не хватает духа посмотреть брату в глаза. У него нет сил попросить прощения. Он не знает, как жить с ненавистью, которая, несомненно, заполнит душу Билла. Самый близкий человек на свете теперь ненавидит его, презирает, считает тряпкой. А Том такой и есть. Он не смог защитить... Не смог... Их было больше и они сильнее... Может быть, одному ему бы и удалось с ними справиться, но Билл... Брат никогда не умел драться... Том так подвел его. Черный горизонт перечеркнут розовыми нитями восхода. Уже слышен щебет ранних птах... Наверное, это очень романтично умереть в такое красивое утро. Тогда он не увидит презрения в глазах близнеца, не узнает холода в его словах, не будет отторжения и ненависти... Надо всего лишь... Он вздрогнул, когда на плечи опустилось что-то теплое и мягкое. Билл поправил на нем одеяло. Сел рядом, свесив ноги и зябко обхватив плечи. Совсем раздетый - босой, в майке и шортах. Кожа быстро покрывалась мурашками. Том пододвинулся поближе и поделился одеялом.
  Они молчали, глядя как розовые нити постепенно превращаются в трещины, откуда вытекало смородиновое варенье рассвета. Солнце просыпалось.
  - А я песню написал, - тихо сказал Билл.
  Том чуть повернулся на голос.
  - Когда останавливаешься, - почти шепотом и с пугающим безразличием произнес он. - Всё вокруг летит мимо тебя,
  И тогда
  Ты перестаёшь существовать...
  Так борись за свою жизнь,
  Так, как нравится тебе,
  Так и живи.
  Не важно как,
  Не важно где,
  Только бы жить.
  Не важно как,
  Не важно где...
  И замолчал. Лишь вода журчала под ногами. Лишь луна бесстыже таращилась с грязного и почти беззвездного неба.
  Прошло еще несколько безмолвных минут. На землю опускалась роса. Туман пополз по пологому берегу, пряча в молочном дыму черную траву и мелкие кустарники.
  Плечи Тома неожиданно начали вздрагивать в беззвучных смешках. Билл так и сидел не шелохнувшись. Вдруг смех прорвался наружу. Том закатился так, что, казалось, еще немного, и он свалится с обрыва.
  - Я такой идиот! - откидываясь на траву, гоготал Том. - Самый распоследний идиот на свете!
  Билл несколько секунд с тревогой смотрел на брата, а потом сам захохотал, рухнув ему на грудь... Рука Тома нежно обняла узкие плечи, похлопала по спине, сильно сжала на мгновение.
  Солнце просыпалось медленно-медленно. Трещины на горизонте постепенно заполнялись его желтыми лучами. Ветер легко и непринужденно носил над рекой истеричный смех, постепенно превращающийся в громкие всхлипывания...
  
  
  03:56
  
  
  Он обвел взглядом ликующий зал. Софиты слепят. Билл видит, как в воздухе летает пыль, но совершенно не видит людей в партере. Прислонил к мокрому лбу ладонь, сложенную козырьком. Все равно ничего не видно. В темноте трибун то и дело вспыхивают многочисленные вспышки-звездочки, превращая зал в бесконечный космос. От криков и визга закладывает уши. Из черноты в него летят мягкие игрушки, светящиеся палочки, лифчики и трусы. Не навернуться бы на глазах двадцати двух тысяч истерящих девушек. Неожиданно прожектора осветили зал. И он увидел стадион во всей красе. Тысячи, десятки тысяч человек отдавались ему - тоненькому и невесомому подростку - полностью, без остатка. Они тянули к нему руки и визжали! Море рук! Океан рук! Все внимание приковано только к нему. Билл наслаждался сумасшествием поклонников. Лучшая музыка для его слуха. Лучшая картинка для его взгляда. Он кайфовал. Гордо глянул в зал, словно бог, величественно и снисходительно. А потом недоуменно закусил губу. Он был счастлив. И он до сих пор не верил, что все эти люди пришли сюда только ради него.
  - Дайте мне услышать вас! Громче! - радостно закричал в микрофон.
  И зал ответил ему взрывом эмоций! Казалось, от визга крыша взлетит, а стены рухнут. От зала шла волна всеобщего обожания. Настолько она сильная, такая она мощная. И он - бог этой энергии.
  Билл состроил недовольную гримасску, изогнул бровь. Пальцы сделали несколько волнообразных движений: "Ну, так себе...Фиговенько..."
  - Громче!!
  Зал отозвался еще громче. Но юного бога это не убедило. Он хотел не просто криков, он хотел большего. Он хотел, чтобы мир принадлежал только ему.
  - Еще громче! Кричите, как можно громче!!!
  Зал отдавался ему с отчаяньем, бился в экстазе. На мгновение Билл испугался, что мир лопнет, как стекло, и рассыплется мелкой крошкой у его ног. Он царственно одарил поклонниц взглядом, а в душе все так же билась маленькая бабочка удивления - неужели это я вас так завел?
  Билл прощебетал, как счастлив быть сегодня в этом прекрасном городе (название которого он так и не вспомнил), как он ему понравился (хотя они все проснулись за пять минут до выхода из турбуса и умывались уже в гримерке), и объявил следующую песню. Повернулся к зрителям спиной, начал ногой выстукивать такт. Густав самозабвенно играл на барабанах. Георг вальяжно прогуливался по краю сцены, словно кот, попавший в молочную лавку. Билл видел, как друг с хитрой ухмылкой разглядывает первые ряды - на том конце сцены тому активно показывают сиськи. Ох... Билл покосился на Тома. Брат весь концерт категорически избегал контакта с ним. Все-таки злится, гаденыш.
  
  Я надел сапоги -
  И на мне теперь достаточно кожи.
  Я выделяю глаза черной подводкой
  И иду с важным видом, но знаю,
  Что это не имеет значения,
  Ведь всё, что нам нужно в этом мире -
  Это только ты и я.
  Этой ночью между адом
  И раем тонкая грань,
  Это будет громкая борьба, попробуй это понять...
  
  
  
  Том и Густав напряженно смотрели футбольный матч, вцепившись в бутылки с пивом. Иногда они подскакивали, тыкали пальцами в сторону огромного экрана и возбужденно кричали, а иногда зло шипели и ворчали, когда футболисты лажали. При этом болели парни за разные команды. Густав переживал за мюнхенскую "Баварию", а Том - за "Штутгарт".
  - Го-о-ол!!! - завопил Том, от радости кинувшись другу на шею, едва не залив того пивом и не опрокинув миску с чипсами.
  Густав прошипел что-то нечленораздельное, уклоняясь от капель, летящих ему на штаны. Те шмякнулись на дорогую обивку гостиничного дивана, и парень ловко стряхнул их на ковролин. Не будет же он сидеть на мокром.
  Том не обратил на чистоплотность друга ни малейшего внимания, вновь уставившись в телевизор и рыская рукой в поисках чипсов.
  - То-о-о-ом!!! - заорал от двери Билл.
  Ребята одновременно втянули головы в плечи, виновато повернувшись к парню. По вытаращенным глазам, раздувавшимся ноздрям и сведенным в единую линию над переносицей бровям, они поняли, что сейчас начнется как минимум буря. Бури случались в их спокойной жизни с периодичностью раз в две-три недели. Билл влетал в номер и начинал орать нечто невразумительное. Обычно сильнее всех доставалось Тому. На правах родственника.
  - То-о-о-о-о-ом! - взвыл Билл страшным голосом. Близнец нервно сглотнул, судорожно вспоминая, где налажал. - КА-КО-ГО ДЬ-Я-ВО-ЛА, я тебя спрашиваю, ТЫ ЛА-ПАЛ МО-Ю ФУТ-БОЛ-КУ?! - по слогам, фальцетом провопил он.
  - Я? - сорвавшимся голосом пискнул Том, недоуменно посмотрев на Густава, трогательного прижавшего бутылку с пивом к груди.
  - ТЫ НА НЕЕ ЛАК ПРОЛИЛ!!!
  - Я? - попятился Том.
  - Билл... - попытался влезть Густав. Билл одарил его таким злобным взглядом, что парень предпочел заткнуться.
  
  
  
  В голову закралась идея. Маленькая такая, хорошая идея. Немного подло так поступать с ним - актер из Тома всегда был никакой, но что не сделаешь, чтобы помириться с братом. В конце концов, Том сам виноват, что не послушал его.
  Билл хитро улыбнулся. Повернулся, чтобы подойти к близнецу.
  Том унесся на другой конец сцены. Не по плану, черт его дери!
  
  Будь со мной,
  Мне больше ничего не было бы нужно.
  Если бы ты был со мной,
  Деньги, слава и удача не шли бы в сравнение.
  Будь ты со мной,
  Жизнь была бы сплошным кайфом, это был бы ништяк.
  Да, будь ты со мной.
  Будь со мной!
  
  
  
  Билл в три шага преодолел расстояние от двери до дивана и, швырнув испорченную футболку в Густава, схватил брата за грудки. Затряс с силой. Том попытался мягко вырваться, но близнец не дал
  - Билл! - держал он его за запястья, стараясь большими пальцами разжать его кулаки.
  - Ах так?! - злобно прищурился брат. И рванул футболку вниз.
  Хороший, качественный, добротный трикотаж жалобно затрещал на швах и разорвался.
  - КАКОГО ДЬЯВОЛА?! - в свою очередь завопил Том, гневно сдвигая брови на переносице, раздувая ноздри и вытаращивая глаза.
  Густав понял, что досмотреть матч у него не получится. Пока родственники рвали друг на друге одежду и волосы, он тихо ретировался, прихватив с собой все пиво и чипсы - вдруг бутылками начнут кидаться, как бы сдуру не покалечились. Лет семь назад, в самом начале их дружбы, они с Георгом еще пытались разнять воюющие стороны. Но потом поняли, что лучше пусть между собой дерутся, чем на заступников вдвоем нападают. Да, была у близнецов такая особенность: в какой бы "ужасной" и самой "смертельной" ссоре "на вечные века" они не находились, стоило задеть одного, как тут же на защиту несется другой. И плевать, кто виноват. Важно, что наглец посмел обидеть драгоценного брата. Иногда Густав и Георг этим пользовались. В очень исключительных случаях. Когда хотели их помирить.
  - Зачем ты отменил интервью?! - вдруг вспомнил Билл истинную причину своего бешенства за секунду до того, как увидел испорченную концертную футболку.
  - Футбол интересней! - присматривался, куда бы ударить, Том. Очень хотелось двинуть по морде, но перед концертом нельзя - синяк может остаться.
  - Меня не волнует, что ты хотел! Меня волнует, что ты меня подставил! - перебил Билл.
  
  
  Пришлось работать с залом. Сначала подразнил девочек в первом ряду. Пострелял глазками. Зал ревел от восторга. Он вышел по подиуму к публике и встал, оттопырив ногу и подняв руку. Вспышки, вспышки, вспышки! Он театрально закидывал голову назад. По мокрой шее стекал пот, прилипли прядки... Глаза немного щипало - наверное, смазался грим. В глубине заметил плакат: "Я хочу с тобой нюхать кокаин на голых шлюхах!" Господи, какая пошлость. Но креативненько. Удивили. Тупые плакаты, типа "Я тебя люблю" - очень надоели. Да, Билл Каулитц в курсе, что сегодня он в ударе! Только эта больная свиноматка опять куда-то удрала. Он что, так и будет носиться за ним по всей сцене?
  
  Всюду - от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса -
  Ловим кайф, наслаждаясь жизнью по полной.
  Подыскиваем хату и переворачиваем там все вверх дном до десяти утра.
  Девчонки в босоножках на шпильках,
  Парни разъезжают на Мазерати -
  Все, что им нужно в этом мире - немного любви.
  Этой ночью между гулянкой
  И смертью тонкая грань.
  Это будет громкая борьба, попробуй понять это...
  
  
  
  - Том, думаешь, ты только для меня больная свинья? Нет... Не только для меня!
  Короткий и ощутимый удар под ребра. Билл охнул, но все равно лягнул брата по голени мыском сапога. Том схватился за ушибленную ногу.
  - Я фронтмен! И я решаю, кому мы даем интервью, а кому нет! - тяжело дыша, доказывал он.
  - Мы все устали, к тому же Георг плохо себя чувствовал, а мы с ГУставом хотели посмотреть футбол! - скалился на него Том. Черт, синяк будет!
  - Ты не слышал?! Я тут решаю, а не ты! Я главный! Уши прочисть!
  Том резко выпрямился и, накрыв его лицо пятерней, швырнул брата через всю комнату.
  - Решает коллектив! Так было, есть и будет! Коллектив решил - нет, значит, нет. Звезду словил? Так я тебе быстро корону сниму!
  Билл с разворота запустил в него стулом. Том едва успел пригнуться. Стул угодил в телевизор. Тот однобоко съехал с тумбы.
  - Го-о-о-о-о-ол! - заорал комментатор. Том расстроено глянул в угол. Вздохнул. Интересно, кто?
  - Это было мое слово! - победоносно лыбился Билл. - Ты подставил меня!
  - Надо было посоветоваться с коллективом. - Том повернулся, чтобы уйти. В спину что-то пребольно ударило, упало и разбилось. Ваза! С понравившейся ему орхидеей! Ну всё! Этот урод попал!
  - Том, ты настоящий обыватель, ссыкун и зануда! Полный ноль! Ты полный ноль, Том! - глумился Билл, ядовито улыбаясь. - Куда ты лезешь? Без меня ты никто!
  И Том действительно разозлился. Сцапал пульт с дивана и прицельно швырнул в брата.
  
  
  
  Потоптался рядом с Георгом. Его гриф словил лифчик, и друг теперь вынужден до конца песни бегать с этим неприятным богатством по сцене. Нет, концерт однозначно удался! Поиздеваться и подразнить басиста - любимое развлечение близнецов. Ему давно нужен памятник. И Билл обязательно его отольет из чистого золота. Когда-нибудь.
  Поработал на этот конец зала. Интересно, а на дальнем балконе видно хоть что-нибудь? Помахал рукой. Кричат. Как же ему нравится, когда на каждый его жест публика реагирует воплем, как же приятно держать зал за яйца и отрываться-отрываться-отрываться. Иногда Биллу казалось, что он вампир, который питается энергией зала. Он с первой же песни посылал в зал настолько мощный поток энергии, что она возвращалась к нему фактически в сто раз увеличенной. И чем больше он отдавался, тем больше получал. Билл живет этой энергией. Он ловит кайф от себя и своей работы.
  Так, а куда это недоразумение опять от него сбежало?
  
  Вспышки камер -
  Возможно, это приятно,
  Но я не могу выкинуть нашу ссору из головы, да!
  Вспышки и сцена - и это приводит меня в экстаз,
  Но это ничего не значит для меня сегодня.
  
  
  
  - Больно! - возмущенно воскликнул он.
  Том тут же оказался рядом, начал суетливо осматривать место, куда угодил пультом.
  Билл недовольно сопел, всем своим видом показывая, что брат перегнул палку.
  Потом встал.
  Поправил одежду.
  И отошел к окну, доставая сигареты.
  Хмурые морщинки между бровями. Расстроен.
  
  
  
  Вот! Теперь он никуда не денется. Идет прямо на него. Зажат в угол. Не хочет общаться. Сам виноват. Сам хотел. Извини, братик, но сегодня явно не твой день.
  
  Это единственное, что мне было б нужно,
  Да, будь со мной.
  Деньги, слава и удача не шли бы в сравнение.
  Если бы ты был со мной,
  Жизнь была бы сплошным кайфом, это был бы ништяк.
  Да, будь со мной,
  Будь со мной...
  
  
  
  - 3 минуты 56 секунд, - проговорил Том, глядя на часы.
  Билл вопросительно приподнял бровь, затягиваясь.
  - "Будь со мной".
  - Придурок, - фыркнул он, отворачиваясь.
  Том довольно улыбнулся, снял с себя разорванную футболку и подошел к брату. Достал сигарету из его пачки.
  - И вообще у нас рекорд - разнесли номер меньше, чем за 4 минуты.
  Билл презрительно покосился на него, закатил глаза и причмокнул. Демонстративно отодвинулся.
  
  
  
  Подходит вплотную. Прижимается плечом к его плечу. Поет только для него, глаза в глаза. Том мягко улыбается.
  
  Это единственное, что мне было б нужно,
  Да, будь со мной.
  Деньги, слава и удача не шли бы в сравнение,
  Будь ты со мной,
  
  Падает на колени и смотрит в глаза:
  
  Жизнь была бы сплошным кайфом, это был бы ништяк,
  Будь со мной!
  
  
  
  - Знаешь же, что не люблю так, - ворчит Билл.
  - Ну, знаю... - выпускает дым колечками довольный Том. - Ну, да... Не любишь... Но я люблю... А вечером пойдем, куда хочешь, идет?
  - И все-таки какого черта ты отменил это дурацкое интервью? - устало спрашивает он, массируя виски.
  - Да бесят они меня со своими тупыми вопросами, - легкомысленно бросает Том, несильно пихая брата в плечо. Хихикает. - А ты зачем свою любимую футболку лаком залил?
  Билл косится на него, тоже начинает посмеиваться.
  - Да надоела она мне. Новую хочу.
  Оба гогочут, пихаются, щекотятся, взвизгивают и дрыгают ногами, как будто им снова пять и они, словно на батуте, скачут по кровати в родительской спальне. Видела бы их, семнадцатилетних дылд, мама...
  - Кажется, в этом отеле нам тоже будут не рады, - осматривает Билл поле боя. - Истеричка убогая. Будешь в турах жить на улице, придурок. Нам скоро все отели будут отказывать из-за твоих закидонов.
  Том счастливо смеется. И Билл понимает, что ради этой улыбки он готов разнести еще много, очень много номеров.
  Они одинаковые во всем, кроме одного: когда устает Билл, он забивается в тихое место и отлеживается, в одиночестве пережидая нахлынувшую депрессию. И тогда Том коршуном кружит вокруг, обеспечивая брату тишину и полный покой. Но когда устает Том, он своей активностью и агрессией выносит мозги всем. Билл знает это. Если старший брат стал раздражителен, задирает всех и каждого, ссорится с персоналом, ворчит без дела, тогда Билл понимает - пора. И вот все невольные свидетели "ссоры" близнецов трусливо покидают зрительный зал, потому что знают, с этими ненормальными лучше не связываться. А те устраивают бои вселенского масштаба, круша все, что попадется под руку. А что такого? У каждого свой способ борьбы со стрессом.
  - Только обещай, что вечером... - Билл затягивается.
  - Мы поедем в клуб, - улыбается Том. Он ненавидит клубы, модные показы и презентации, где на тебя все пялятся и фотографируют, как мартышек в зоопарке.
  Дверь приоткрывается. В небольшую щель осторожно просовывается русая голова Георга. Друг обводит взглядом номер, уважительно присвистывает и весело спрашивает:
  - Эй, малышня, вы не переубивали друг друга?
  - Да придурок, - тут же кривится на Билла Том. - Прикинь, этот урод футболку мне порвал.
  - А ты мне мою испортил, - шипит Билл в ответ.
  - А ты меня больной свиньей назвал!
  - А ты меня подставил с интервью!
  - А ты меня... - в один голос.
  - Пойдемте, нас уже ждут, - хихикает Георг, исчезая в темноте щели.
  Близнецы переглядываются:
  - И в магазин ты со мной пойдешь, - самодовольно ухмыляется Билл.
  - О, нет, - стонет Том. - Только не по магазинам! Что угодно! Только не по магазинам! Хочешь, я дам тебе свою кредитку? Купишь всё, что хочешь. Только не по магазинам с тобой!
  - На, - протягивает брат ему казенный телефонный аппарат с трюмо. - Можешь его тоже разбить. Я разрешаю.
  
  
  
  Билл поворачивается так, чтобы лучше видеть брата. Тот смущен, отводит взгляд, но все равно улыбается. Билл улыбается в ответ, представляя, как вечером они будут гулять по городу и наслаждаться болтовней друг друга. Он так давно никуда не выбирался без охраны, не бродил просто так по улицам, не покупал сам себе йогуртов и не ел мороженого. Сегодня можно.
  
  Этой ночью между адом
  И раем тонкая грань.
  Это будет громкая борьба, попробуй понять это...
  
  
  
  
  БЕЗ СЛОВ
  
  
  Билл второй день жил от кресла до кресла. Или до диванчика, если очень повезет. Но больше всего он полюбил свою полку в автобусе, на которой можно размазаться и забыться. Он старался держаться и даже пытался улыбаться на людях, втайне мечтая превратиться в пиксель и раствориться в ряби окружающего мира, чтобы никто и никогда не нашел. Правда, с превращениями были проблемы, окружающий мир бесил, злили копошащиеся в его нутре журналисты, что пятнадцать минут назад доставали его тупыми вопросами, на которые он отвечал миллион раз. Раздражали друзья, смеющиеся слишком громко. Нервировал слишком яркий свет в гримерке. Слишком громко елозят ножки стула по полу, противно скребутся вилки по пластиковым тарелкам... Слишком звонко капли дождя стучат в окно. Слишком... Он задержал дыхание и медленно выдохнул. Все слишком, и от этого хотелось превратиться в тот злосчастный пиксель... Билл сжался в кресле, пытаясь согреть ледяные руки о чашку с чаем. Сама мысль, что надо что-то проглотить, вызывала боль в горле. Кадык дернулся. Он сморщился. Больно. Вчера он еще мог говорить. Сегодня после концерта Билл хрипел и царапающе кашлял. Нет, он мог говорить, и даже не шептать, а полноценно орать, но горло драло так, словно он всю ночь глотал гвозди и пропихивал их металлическим ершиком.
  Одиннадцать вечера. Можно считать, что уже наступил выходной. Тур-менеджер только что просветил, где они остановятся и какие у группы планы на ближайшие двадцать четыре часа. Билл не слушал. Он пытался свернуться калачиком в кресле, подобно большому коту, который пристраивается на маленькой табуретке для куклы. Ноги мешали. Том подхватил их сумки, посмотрел пристально, указал взглядом на дверь. Билл скуксился, жалобно сложив брови домиком.
  - Помочь? - несколько равнодушно спросил брат.
  Он улыбнулся так, будто у него болят все зубы разом, качнул головой. Нехотя встал. Надо сейчас пройти сотню шагов до выхода. В дверях нацепить маску счастья... В последнее время он и сам не замечает, как на губах возникает идеальная голливудская улыбка, как он машет кому-то из уже знакомых фотографов, как все-таки расписывается на сунутой кем-то бумажке - его фото, сделанное пару лет назад, рассеяно пожимает руку какой-то девчонке, которая едва не падает от этого в обморок. В голове крутится мысль, что все его улыбки - это осколки, которые он склеивает по утрам, а потом привычным движением лепит на губы. Его улыбка стала холодной и страшной, как у манекенов в витринах. Как же все лживо. Как все неправильно. Но об этом он подумает потом. Сейчас главное забраться в машину и снова сжаться в пиксель. Черт, Шульц же обещал, что этот чудо-препарат будет действовать дольше, чем два часа, отчего же сейчас так плохо?
  В отеле Шульц осмотрел его еще раз. Обработал горло, заставил выпить горсть таблеток, сделал укол. Билл безропотно глотал горькую гадость, давился, когда врач без предупреждения пшикал аэрозоль в самую глотку, и устало кивал, когда тот объяснял что и как, по какой схеме пить. Билл все равно не запомнит. Надо Тому сказать. Он умный.
  Веки тяжелые и воспаленные, глаза режет, как будто его весь день возили мордой по песку. Холодно. Как же холодно. Тело мелко дрожит. Он понимает, что надо просто расслабиться. Всего лишь расслабиться. И на несколько секунд это получается. А потом все равно дрожит. Очень холодно. Надо попросить еще одно одеяло и включить кондиционер на максимальное тепло. Но для этого надо встать, вылезти из-под нагретого одеяла и добраться до пульта на столе.
  Холодно.
  Слабость.
  Натянуть одеяло повыше.
  Спрятаться под ним с головой, завернуться, как в кокон.
  Как же болят глаза. Почему же температура не падает? Холодно... И кажется, что под кожей лед. Сама кожа горячая, а внутри холод. Черт, как бы еще раздеться? Не будет же он спать в спортивном костюме... Впрочем, почему нет? Он теплый. А там холодно. Наверное, его поселили в самый холодный номер отеля.
  - Билл? Ты спишь? - тихо спросил Том, просачиваясь в номер. Билл не видел его. Чувствовал. Том всегда так приходит - тихо, как вор. - Черт... Жара, как в инкубаторе. Ты тут яйца что ли высиживаешь? - фыркнул.
  Он ощутил, как брат осторожно подобрался к нему на четвереньках по большой кровати. Засунул руку под одеяло, без проблем нащупывая холодные пальцы. Недовольно вздохнул. Сел рядом.
  - Говорил же тебе, не стой на сквозняке, - проворчал он. - Шульц сказал, что дал тебе сильное лекарство, за пару дней на ноги поставит. Ты давай, бери себя в руки, у нас же тур. Ты сможешь, я знаю.
  Билл дернул плечом.
  - Я знаю, - улыбнулся Том.
  Он сидел молча. В коридоре слышались голоса, смех. У них горел ночник. Билл дрожал. Том погладил его по плечу, протяжно вздохнул.
  - Хочешь чаю?
  Покачал головой.
  - Горло бы погрел. Сорвал ведь. Болит...
  Опять качнул головой. Том шумно выдохнул. Еще раз погладил его по плечу.
  - Я мед купил на заправке. Твой любимый. Луговой. Будешь?
  Он не ответил.
  - А что хочешь?
  Билл чуть приспустил одеяло, так, чтобы было видно только глаза, и жалостливо посмотрел на брата. Ночью ребята хотели через служебный вход удрать из отеля и побродить по городу. Он слышал, как они обсуждали это перед концертом.
  - Да куда я от тебя, больного, уйду? - страдальчески закатил глаза Том.
  Билл посмотрел еще жалостливее. И идея с побегом принадлежала брату.
  - Нет, у меня не было планов на вечер. Какие могут быть планы, когда ты болеешь?
  Он изогнул вопросительно бровь.
  - Ванна с пеной... - довольно протянул брат. - Сигарета и чуть-чуть виски.
  Глаза улыбнулись и исчезли под одеялом.
  Том задумчиво сполз с кровати. Рассеянно побродил по комнате, перекладывая с места на место вещи брата. Взгляд наткнулся на меню из местного ресторанчика. Поразмыслив, он заказал в номер чай с лимоном.
  Билл вредничал. Том тщетно суетился около кровати, пытаясь заставить его выпить лимонно-чайный напиток. Брат лишь плотнее заворачивался в одеяло, категорически отказываясь вылезать наружу.
  - Я буду звать тебя моя гусеничка, - хохотал он, когда очередная попытка добраться до больного провалилась с треском. - А утром из этого кокона вылупится бабочка. Билл, как думаешь, ты на кого больше будешь похож - на махаона или бражника? Кстати, бражник еще и пищит, совсем как ты сегодня на концерте, - закатился от собственной шутки.
  Из-под одеяла показался кулак. Том ухватился за него и отдернул одеяло. Билл недовольно сморщился.
  - Надо погреть горло, - с улыбкой, очень ласково произнес Том.
  Билл капризно выпятил нижнюю губу.
  - И никаких возражений.
  Он поил его с ложечки, как много лет назад поила мама, что-то говорил ласковое, сюсюкался, словно Биллу не двадцать, а от силы пару месяцев. И в этой трогательной заботе скрывалась вся их бесконечная любовь друг к другу, вся нежность, которую непринято показывать на людях. Билл растворялся в брате так же, как брат растворялся в нем. Они всегда были одним целым, всегда рядом, всегда вместе.
  - Не переживай, завтра отдохнешь, отоспишься, и все опять будет хорошо. Это от переутомления, - гладил он его по плечу.
  А потом Том лежал рядом и рассказывал, как парни звали в город, как в его номере они выбирали ночной клуб, как бегали и переодевались, спорили, решали брать или не брать с собой охрану. Билл изо всех сил боролся со сном, иногда кивал или вяло улыбался, уткнувшись носом ему в плечо. Голос брата действовал успокаивающе. Звуки становились гулкими и расплывчатыми. Ему вдруг показалось, что он под водой, что, как когда-то, от Тома его отделяет лишь тонкая пленка, которую он никак не может прорвать руками. Он чувствовал удары его сердца, ощущал легкие прикосновения. Сердце билось спокойно и медленно, словно прислушиваясь к другому сердцу. Слабость разливалась по телу, наполняя веки тяжестью. Мыслям лень шевелиться. Они как будто перетекают из одной ладони в другую, переливаются, и Билл даже мог дотронуться до них рукой, если бы захотел. Хотя нет, это не его мысли, это слова брата блестят перед глазами, как конфетти на их концерте. Хороший концерт был сегодня. Том постоянно крутился рядом. Георг и Густав подпевали на бэк-вокале, зал половину песен спел за него. Билл вздрогнул, когда сквозь полудрему ему показалось, что он споткнулся на сцене и рухнул в пугающую пустоту зала, в котором не было ни одного человека: пустой зал - его личный кошмар. Но чья-то сильная рука не дала упасть. Билл попытался подумать, кто бы это мог быть, но мысли путались, цеплялись друг за друга и растворялись, так и не родившись. Он что-то пробормотал, завозился и отодвинулся от слишком горячего брата. А Том так и лежал рядом, с мягкой улыбкой рассматривая бледного, словно призрак, близнеца. Он слишком хрупкий, будто соткан из тумана. Том осторожно дотронулся до его пальцев и сжал их. У братьев не принято показывать свою нежность при окружающих, не принято на глазах у посторонних заботиться друг о друге. Зато так хорошо побыть с братом наедине и поболтать ни о чем. Особенно, когда тот молчит. Он улыбнулся.
  - Я - это ты, - прошептал с гордостью.
  Пальцы Билла непроизвольно дернулись во сне.
  Том поправил одеяло на брате и закрыл глаза:
  - Я знаю.
  
  
  ВРЕМЯ ФЕНИКСА
  
  
  - Пан Мадей, выслушайте меня! - мальчишка лет тринадцати взволнованно переминался с ноги на ногу и теребил лацкан клетчатого пиджака.
  - Только быстро, Джон, я очень спешу. - Анджей посмотрел на часы и отметил, что уже опоздал.
  - Я тут придумал мелодию, но мистер Леви говорит, что это полный отстой... ой... дерьмо... эм... черт... плохо в общем. - Он зажал рот и на мгновение потупился.
  Дьявол... Анджей еще раз посмотрел на часы. Н-да... Это полный отстой... В смысле дерьмо... Короче, плохо. Его уже ждут.
  - Окей, пойдем, посмотрим, что ты там насочинял.
  Он толкнул дверь в ближайший кабинет. Джон суетливо заметался за его спиной, потом юркнул под рукой к столу, на котором лежала гитара. Анджей присел на край парты и сложил руки на груди, приготовившись слушать. Мальчик долго пристраивался на табурете, словно от этого что-то зависело. Потом глубоко вдохнул и ударил по струнам. Анджей поморщился. В целом, Клиффорд был прав, мелодия оказалась наредкость бездарной. Он зря тратит время.
  Минут через пять, когда его сознание окончательно взбунтовалось, Анджей прервал юное дарование:
  - Джон, давай вот что сделаем. Есть, конечно, недочеты, но не все так критично. - Хотя, если честно, все было гораздо хуже. Клиффорд прав тысячу раз. - Переложи музыку на ноты, как ты ее слышишь, и подойди ко мне попозже, попробуем разобраться, что тут не так и как это исправить. Я буду здесь до вечера. Постараюсь урвать для тебя полчасика, договорились?
  - Спасибо, пан Мадей! - радостно подскочил мальчишка. - Я знал, что вам понравится.
  Анджей вежливо улыбнулся и поспешил к себе в кабинет. В его музыкальной школе, между прочим одной из лучших частных музыкальных школ в Беверли Хиллс, обучалось всего пятьдесят детей. Каждого ученика он знал по имени, каждый мог обратиться к нему за помощью. Анджей не отказывал никому, хотя сам не играл совсем.
  Походя мимо зеркала, замер ровно на секунду - пригладил рукой темно-русые волосы, чуть прикрывающие уши, поправил галстук и одернул темно-коричневый вельветовый пиджак. Ему всего двадцать семь. Странно Анджей никогда не замечал, что в этом пиджаке он похож на замшелый старый пень. Он надел на лицо великолепную улыбку. Если ты улыбаешься - ты успешен. Вздохнул, опустив уголки губ. Старый замшелый пень. Улыбайся, кретин.
  Кроме школы Анджей владел ночным клубом. Тоже весьма популярном на этом побережье. Три года назад он очень агрессивно, не без связей, конечно, вошел на рынок развлечений, предложив звездным обитателям качественную и разнообразную музыку на любой вкус. Через полгода в клуб пана Мадея выстраивались очереди и бронировались столики за неделю. Лос-Анджелес - столица развлечений, город грез и исполнения надежд. Он предложил городу развлечение. Городу его идея пришлась по вкусу.
  У дверей его встретила Ева - помощница, доверенное лицо и самый близкий друг. Как всегда безупречно одета в строгий серый костюм по фигуре, идеально накрашена и гладко причесана. Дома она становилась совершенно другой - носила дурацкие футболки с зайчиками и розовые шортики.
  - Где ты ходишь? - проворчала она. И тут же обеспокоенно спросила, заметив бледный вид и потухший взгляд: - Ты хорошо себя чувствуешь? Анджей, может, домой поедешь? Тебе нельзя перенапрягаться.
  Он устало вздохнул:
  - Сделай мне кофе. - Нацепил на лицо улыбку. Он знает, что за дверью его ждет очередное юное дарование, которое будет объяснять, по какой причине достойно выступать в его клубе наравне со звездами. Анджей знал, что позволит ему это сделать, если тот будет достаточно убедителен и оригинален. Он всегда разрешал. Много лет назад в его группу точно так же поверили. Через четыре года у их ног был весь мир, четыре континента. По континенту в год. Улыбка стала мягкой и искренней. Анджей решительно переступил порог кабинета.
  Спиной к нему в кресле сидело нечто худое, с высвеченными до белизны волосами, лежащими на макушке каким-то замысловатым начесом. Еще одна жертва дешевых парикмахеров с амбициями крутых стилистов.
  - Простите, - доброжелательно произнес Анджей, садясь в мягкое кресло. - Дети... Они всегда требуют внимания.
  Нечто скрывало глаза под большими очками. Анджей быстро скользнул взглядом по шее и плоской груди - парень. Каких только фриков к нему не заносила судьба... Что поделать - на сцене его рок-клуба хочется выступить многим. У нечто были пухлые губы и идеально-ровный, словно очерченный по линейке, нос. Искусственный от и до. Анджей не любил пластмассовых людей. Они напоминали ему кладбищенские цветы. Он едва заметно поморщился.
  - Я понимаю, - ответило нечто по-немецки.
  По коже волной пробежала дрожь. Затем холодок спустился с шеи до самого копчика. Ладони стали влажными, а над губой выступил бисер пота. Он вцепился в гостя взглядом. Тот улыбнулся робко и снял очки. Сердце подпрыгнуло, душа сжалась в точку.
  - Я искал тебя, Анджей Мадей. Искал пять лет. Каждый день. Я вспоминал о тебе пять лет. Каждую ночь. Я нашел тебя, Анджей Мадей. Пан Мадей.
  Анджей сделал вдох только тогда, когда почувствовал - задыхается. Сглотнул, глядя в широко распахнутые, влажно-блестящие глаза, в которых отражалось столько всего - от детского восторга до панического испуга. Анджей кое-как удержал кривую улыбку на лице. Откинулся на спинку, закурил. Судорожно сжатые пальцы гостя, которыми тот вцепился в подлокотники. Дрожащие руки Анджея. Дернувшийся кадык и резко сузившиеся глаза. Его застали врасплох. Он не готов. Он не может.
  Гость рассматривал его. Медленно скользил взглядом по лицу, словно пытаясь увидеть в каждой черточке что-то родное и нежно любимое, по плечам, по воротнику кипельно-белой рубашки и идеальному узлу галстука. Остановился на руках.
  - Мог не утруждаться, - с трудом разлепил Анджей губы, чувствуя усиливающийся холод в груди. В голосе зазвучала прежняя обида, которая, казалось, давно умерла. По крайней мере, он думал, что она умерла, что переболело, прошло, отвалилось, как кровавая корка с зажившей раны, пусть и очень глубокой, но затянувшейся, покрывшейся нежной розовой кожицей.
  Человек напротив хмыкнул, опуская голову и кусая губы. Анджей заметил, как у гостя сорвались с деревянного подлокотника пальцы и задрожали руки. И он тут же их переплел на груди таким привычным и до боли знакомым движением. Потом резко вскинул подбородок и широко улыбнулся. И это движение Анджею тоже хорошо знакомо - фальшивый оскал все в угоду публике. Он чувствовал, что незваный гость держится из последних сил. У самого-то в горле стоит комок, колючий, холодный, с которым ничего невозможно сделать, а ладони болят и покалывают, сердце в ушах мешает мозгу думать.
  - Не мог, - наконец-то пробормотал парень сквозь зубы, уставившись в сторону, нервно подергивая коленкой.
  - Что тебе надо? - тихо спросил Анджей. Рана кровоточила и ужасно болела. Казалось, что вот-вот и на белоснежной сорочке проступят ярко-красные пятна. Из-за этого хотелось разорвать ее на груди. А еще хотелось выплюнуть сердце на пол, разорвать кожу, выпустить боль наружу, лишь бы она уже оставила в покое его тело и не терзала больше сознание. И кричать. Кричать так, чтобы стекла полопались, а люстра оборвалась и упала, рассыпавшись хрустальными кристаллами по паркету, чтобы птицы тревожно взметнулись в небо, а люди на улицах закрутили головами.
  - Я пришел за тобой. - Ему тяжело говорить. Голос срывается, дрожит, затихает на полуслове. Нервозно выдранная сигарета, щелчок зажигалки. Жадный вдох сигаретного дыма, закрытые на секунду глаза. Лихорадочное состояние, которое невозможно унять...
  - Ты зря проделал этот путь. - Анджей запрокинул голову назад и закрыл глаза, выдыхая тонкой струйкой сизый дым, пряча стоящие пеленой слезы. Пусть он уйдет, пусть оставит его. Он настолько привык быть один, что не потерпит больше чужих в своем малюсеньком черном мирке.
  - Я шел к тебе пять лет. - Руки дрожат. Сигарета ломается. Падает на джинсы, пробегая по ноге десятком искорок. Он не замечает всего этого.
  - Это не мои проблемы. - Анджей нажал кнопку селектора. - Ева, проводи гостя, он уходит.
  - Том... - тревожно подался он вперед.
  Анджей недовольно сморщился.
  - Том умер пять лет назад. Давай не будем.
  - Том! Том! Том! Том! - упрямо выкрикнул гость, вскакивая. - Том! Я искал тебя пять лет. Я знаю, что обидел тебя. Я сорвался, устал и сорвался, это был нервный срыв. Думаешь, мне легко было видеть тебя беспомощного? Думаешь, мне легко было разговаривать с врачами и слышать, что всё бесполезно? Думаешь, мне было легко? - Его трясло. Руки, губы, тело. В глазах стояли слезы. - Прости меня... Мне нужен был небольшой тайм-аут. Всего несколько часов, чтобы привести себя в порядок... - Он резко отвернулся, шмыгнул носом. - Я купил тебе всего... что ты любишь... - произносил на выдохе в сторону. - Самое вкусное... Я принес тебе из французской кондитерской ягоды в их вкусном креме... Свежие... Как ты любишь... Эти дурацкие фисташковые макарони... Я сам выбрал каждую для тебя... Тридцать шесть штучек... Ты ведь никогда не мог ими наестся... А тебя нет... Я искал.
  - Нашел? - перебил его Анджей.
  - Нашел, - повернул мокрое лицо.
  Анджей швырнул платок на стол.
  - Молодец. Вытри сопли и уходи.
  - Том, - тихо произнес он.
  - Том умер, - зашипел Анджей.
  Он упрямо поджал губы и настырно отчетливо повторил:
  - Том. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, вернись домой. Если ты хотел наказать меня, то те пять лет ада я и врагу не пожелаю. Пожалуйста, вернись домой или позволь мне остаться рядом с тобой.
  - Ты опоздал. У меня есть Ева. Я живу в маленьком домике, там нет места для чужих.
  Он снисходительно улыбнулся:
  - Для чужих?
  - Для чужих, - раздраженно вскочил Анджей. - Уходи, иначе я вызову охрану.
  Он сразу сник, ссутулился. Улыбка исчезла с лица. Подошел к нему вплотную, принялся любоваться, как будто гладя кончиками пальцев по щекам, скулам, подбородку, но не смея дотрагиваться.
  - Знаешь, каково это разговаривать со своим отражением в зеркале? День за днем, - шептал он одними губами. Но каждое слово ударом молота отдавалась в голове Анджея, причиняя физическую боль. - Знаешь, каково это искать тебя взглядом в толпе и любоваться собственным отражением в витринах? День за днем. Знаешь, каково это просыпаться и думать, что вот сегодня-то у тебя совершенно точно все получится, а вечером засыпать и уговаривать себя потерпеть до завтра? Знаешь, что значит жить от рассвета до рассвета? Помнишь, я - это ты? Говоришь, Том умер пять лет назад?
  Внезапно он крепко обнял его, уткнувшись носом в плечо, сжав так, что ребрам стало больно. Анджей замер от неожиданности. Лишь ноздри жадно втянули горьковатый запах дороги, неба, сигарет и парфюма. Тонкое тело дрожало, прижимаясь к нему. Он хотел отступить хотя бы на шаг, но руки не позволяли отодвинуться. Анджей почувствовал, как ноги подкашиваются, а грудь наполняется теплом. Сердце стучит так быстро, что, кажется, проломит ребра. Хотелось прижать его к себе, крепко обнять и больше не отпускать. Хотелось щекотать, дурачиться, как раньше. Но Том умер...
  - Том умер... - отступил гость на шаг, глядя глаза в глаза. - Я жил только им эти пять лет. Только из-за него. - Улыбнулся кисло. Медленно пошел к двери, словно ожидая, что сейчас его остановят, спиной чувствуя взгляд.
  Анджей вздрогнул, когда раздался хлопок закрывающейся двери. Устало потер глаза и помассировал виски. Хотелось умереть. Вяло улыбнулся. Том умер пять лет назад...
  
  
  Это случилось ночью. Они были в туре, переезжали из Брюсселя в Оберхаузен. Последний концерт. Мысленно, они все были дома, вечером за ужином мечтали, как их встретят родные, обрадуются друзья. Но ночью турбус попал в аварию - сошел с трассы и перевернулся. Том этого не помнил. Он спал. А когда проснулся, врач, отводя взгляд, сообщил, что может быть, когда-нибудь, нужны операции, возможно... Он не помнил, сколько было операций, не помнил, сколько пережил боли, не помнил, сколько месяцев провел на больничной койке, сначала в окружении друзей, потом только брата, потом все чаще один. Когда после очередной операции они вернулись домой, окрыленный прогнозами Билл, оборудовал в его спальне тренажерный зал, чтобы близнец побыстрее смог встать на ноги. Том старался, он очень старался, но ноги не слушались, наплевав на все прогнозы.
  Через несколько месяцев Билл увлекся каким-то интересным делом, стал все реже появляться дома, наняв для лежачего брата милую фрау, преклонных лет. Правда, с фрау Том быстро распрощался: у него в голове не укладывалось, что к его телу могут прикасаться чужие руки, это было стыдно и нелепо. Из-за этого Билл ужасно разозлился, орал и психовал. Свою ошибку Том понял сразу - теперь он почти совсем не выходил на улицу, лежал в постели в полнейшем одиночестве, гоняя туда-сюда всевозможные каналы. Иногда Билл забегал домой только для того, чтобы покормить его и снова убежать к друзьям. Том сходил с ума от тишины, бил пульты и крушил все вокруг, до чего только мог дотянуться. Потом приходил Билл и опять орал, крушил то, до чего не смог дотянуться Том. Однажды он схватил его за грудки и затряс со всей силы. Он кричал ему в лицо, что не собирается быть всю жизнь его сиделкой, возить дерьмо и мыть задницу. Что он слишком молод и хочет жить, жить полноценно, на полную катушку. Что у него есть друзья, которые из-за него, Тома, не хотят приходить к ним в дом. Что он стесняется приводить к ним девушек, потому что там его больной и беспомощный брат, от которого дурно пахнет. Что его позвоночник - это не проблема Билла, он и так делает все возможное, чтобы брату жилось хорошо, что Том должен сказать спасибо за то, что Билл не сдал его в интернат, что терпит его капризы и выделывания. Том пытался вырваться из крепких рук, потом двинул кулаком по скуле, оттолкнул кое-как. Разъяренный Билл подлетел к нему и ударил, потом еще раз, и еще. Он бил его по-настоящему, со всей силы, очень больно, а Том не мог защититься, лишь беспомощно закрывал лицо руками. Потом брат упал на колени перед кроватью, уткнулся носом в подушку, рядом с его ухом, сгреб близнеца в охапку и протяжно громко всхлипнул.
  "Если бы со мной такое случилось, я бы убил себя, - пробормотал тихо. - Я бы не стал жить калекой и мучить тебя".
  Оттолкнул и ушел.
  Тома ломало. Он кричал, лупил кулаками по матрасу и стене. Он скинул все с прикроватого столика. Если бы он только мог встать, то обязательно бы ушел. Убежал. Исчез. Билл был прав во всем - он не может себя обслуживать, он пытается привлечь его внимание любым способом и из-за этого ведет себя, как последняя истеричка, он убожество, недостойное жизни. Ноутбук звякнул - кто-то прислал сообщение. Он хотел и его разбить о стену. Помедлил.
  "Привет! Как ты? Как настроение?" - спрашивала девочка-полька, с которой он познакомился по Сети на той неделе. Он даже не знал, как ее зовут.
  "Я хочу умереть".
  "Я сейчас приеду".
  Том усмехнулся.
  "Поздно".
  Ноутбук летел красиво. Через всю комнату в стену. Глухой удар. Монитор треснул. Кнопки посыпались. Поздно. Он смотрел на окно. Четвертый этаж. До кухни он не доберется, а вот до окна...
  Ева нашла его на полу. Том рыдал, закрыв лицо руками, не сдерживаясь, в голос, как никогда еще не плакал. Он не знал, откуда у нее адрес, не слышал, как она вошла, не помнил, как та жалела и собирала его. Он лишь помнил, как она дрожала, обнимая его, как вытирала щеки и убирала волосы с лица, говорила, что все будет хорошо. Потом его кто-то куда-то нес на руках. Куда-то везли и опять несли. Оказалось, Ева училась в Берлинском университете имени Гумбольдта и снимала маленькую квартиру недалеко от его дома.
  Через тринадцать месяцев Том сделал первый шаг. Ева плакала, улыбалась и плакала, размазывая по щекам слезы. Тринадцать месяцев она была рядом с ним, каждый день и каждый час. Она увезла его в Польшу, потом они переехали в Австрию. Ева привозила к нему самых лучших врачей, мануалов и массажистов. Она таскала его по всяким сомнительным учреждениям и шарлатанам, утверждая, что, если есть хотя бы маленький шанс, они обязаны им воспользоваться. Каждый день и каждый час она твердила, что у него все получится, заставляла Тома работать, приносила книги о том, как люди преодолевали свой недуг, искала информацию, заражала его оптимизмом. Она не позволяла ему раскисать и опускать руки. "Любая проблема решаема, если ею заниматься", - повторяла Ева каждый день. И Том занимался. До сведенных судорогой мышц, до кровавых мозолей, до нестерпимой боли во всем теле. Только одну боль он никак не мог заглушить. Билл искал его. Том знал об этом. Это было похоже на истерику. Объявления в газетах, на радио и по телевизору. За любую информацию о брате он обещал много денег. Том переехал в Варшаву и сменил имя и фамилию. Вскоре Билл добрался и туда. Его искали. Искали по всему миру. Ева ничего не говорила на эту тему, ничего не рассказывала и не покупала ему газет, боясь лишний раз травмировать. А сам Том не спрашивал. Он умер, как и просил Билл. Том умер...
  
  
  Плеча коснулись тонкие пальцы. Невесомо прошлись по спине. Переместились на затылок. Анджей поднял голову с рук. Разочарованно глянул на стоящую рядом девушку. Голова опять бессильно упала на руки.
  - Прости меня, - прошептала она. - Я хотела помочь. Я же знаю, как тебе тяжело без него.
  - Мне хорошо! - вскочил он резко. - Я ненавижу его! Пусть убирается к чертям.
  - Анджей, я рядом с тобой пять лет. Я знаю о тебе всё.
  - С чего ты решила? - оскалился он.
  - Анджей... - она подошла вплотную и погладила его по груди, убирая с лацканов невидимые пылинки. - Ты только сам себе не ври, ладно. Билл написал мне три месяца назад. Я не хотела отвечать. Да и письмо вскоре затерялось. А недавно, помнишь, надо было договор переоформить? Ты был в Ванкувере в это время... Я искала, где ты хранишь в компьютере папку с договорами, и наткнулась на другую папку. С фотографиями. С гигабайтами ваших фотографий. А еще там был твой дневник...
  - Он запаролен.
  - Пароль "Билл" - самый дурацкий, который только можно выдумать. Я не читала его, не бойся. Лишь посмотрела даты последних записей. И тогда я решила написать ему - это был всего лишь адрес нашей школы. Вот его письмо, - она протянула конверт. - Билл остановился в "Софител Лос-Анджелес". Это напротив Беверли Центра, что на бульваре Беверли. Томми, ты нужен ему, а он нужен тебе. Тебе пора возвращаться.
  - Том умер, - буркнул Анджей.
  - Птице феникс вообще не повезло в этой жизни - сгорает, воскресает, не жизнь, а сплошные мучения. Кто виноват, что ты из той же породы? Пришло время возрождения, Том.
  Ева оставила его одного. Он выкурил пару сигарет. Потом открыл свои "секретные файлы" и принялся их листать. Он часто так делал. Спрячется от всех и возвращается домой на несколько минут, перебирая фотографии, узнавая старых друзей, родную улыбку брата. Да и дневник он начал вести потому, что привык всегда делиться с Биллом своими мыслями, идеями, жаловаться, радоваться, хвастаться. Они всегда были вместе, с первой секунды жизни, всегда рука об руку, плечо к плечу, как единое целое, как один человек. Он не рассказывал об этом Еве. Он просто выливал все свои переживания на экран, доверяя их единичкам и ноликам, живущим в бездушном серебристом ящике, разговаривал с братом, советовался, хвастался, плакался, когда что-то не получалось. Ему не хватало его. Он пробовал заменить брата, пытался влюбиться, завести близких друзей, переключить мысли на других. Суррогаты быстро надоедали.
  
  
  "Панна Ева Мадеювна, добрый день!
  Меня зовут Билл Каулитц. Я живу в Германии и разыскиваю своего брата Тома. Он пропал пять лет назад в Берлине. Наши общие друзья сказали, что недавно видели похожего на него человека в рок-клубе Ursprung zur;ck ("Возвращение к истокам"). Я бы, конечно же, вылетел в Лос-Анджелес первым же рейсом, поселился бы в вашем клубе, чтобы увидеть того человека, но я не могу этого сделать. После автокатастрофы у моего брата был поврежден позвоночник, врачи сказали, что он больше не сможет ходить. Я отказывался в это верить. Возил его по врачам, лечил, показывал самым лучшим специалистам. Безрезультатно. Все говорили одно и то же - он больше никогда не будет ходить. Томми ничего этого не знал. Он верил мне, а я верил в него. Потом мы остались совершенно одни, один на один с этим несчастьем. Том еще держался, а я сломался, у меня опустились руки и началась депрессия. Однажды я сорвался на брате. Просто не выдержал. Я понимал, что нужен ему, понимал, что он не может обходиться без меня, и я не мог... видеть его потухшего, обессиленного, беспомощного, мрачного - это так невыносимо больно. Я уходил от него, трусливо сбегал. Целыми днями мотался по улицам, лишь бы не видеть его. Понимаю, что вел себя, как последний кретин, но ничего не мог с собой поделать. Я не мог улыбаться ему, не мог врать, что он вылечится, не мог веселить его и развлекать, не мог смотреть в глаза и видеть в них укор - почему он, почему именно он. Я не мог жалеть его, потому что мой брат не заслуживает жалости. А потом он пропал. Я искал его. Давал объявления, предлагал деньги... Я ищу его пять лет. Я и сейчас почти не появляюсь дома - там нет Тома и мне нечего там делать без него. Том - это мой мир. С ним он целый. Он - это я. Давным-давно я сделал себе татуировку: Wir kehren zum Ursprung zur;ck - "Мы всегда возвращаемся к истокам". Это про нас с Томом, про то, что чтобы ни случилось, мы всегда будем вместе. Название вашего клуба - это часть моей татуировки. Том всегда говорил, что когда перестанет заниматься музыкой, у него будет свой рок-клуб. Он очень любил Лос-Анджелес - город надежд. Я не могу приехать к вам, не хочу врываться в вашу жизнь и нарушать ее порядок. Слишком многое не сходится и сходится, но не так. Я безумно боюсь ошибиться. Безумно боюсь, что придется снова и снова искать его. Я все равно его найду. Только каждый промах - это еще одна убитая надежда. Пожалуйста, Панна Ева, если вы знаете что-нибудь о моем Томми, дайте мне знать. Возможно, он один из ваших сотрудников или постоянных посетителей. Я вложил несколько фотографий, может быть, так вам будет легче узнать его.
  Пожалуйста, дайте мне знать в любом случае.
  С ув., Билл Каулитц"
  
  
  - Пан Мадэй, разрешите? - в кабинет просунулась кучерявая голова Джона. - Вы просили зайти.
  - Да, Джон, валяй, что там у тебя, - обрадовался Аджей возможности избавиться от душащих сознание мыслей.
  - Я тут подумал, а может быть лучше сделать вот так? - Мальчишка уселся перед ним в кресло и снова ударил по струнам.
  Он почти не слушал, бездумно смотрел на ребенка. В голове пустота, в душе темнота, страшно. Он тер виски и глаза. Хотелось прекратить эти издевательства над инструментом, но нельзя отбивать у ребенка охоту творить.
  - Попробуй по-другому.
  Он впервые за шесть с половиной лет взял в руки гитару. Пальцы привычно легли на лады. Немного больно - мозоли с кончиков давно сошли, нейлон хоть и податливый, но все равно врезается в мягкие подушечки. Закрыл глаза и наиграл мелодию. У мальчика просто не получается: он слышит музыку внутри себя, но пока не может выразить ее.
  Джон будто завороженный смотрел, как из-под пальцев учителя рождается мелодия. А потом спохватился и начал быстро записывать ее в нотную тетрадь одной ему понятной вязью точек и палочек.
  Нолики и единички, - подумал Том.
  - Скажи, Джон, - задумчиво протянул он, неторопливо дорабатывая его "конспект". - Скажи, если бы тебя предал друг, самый близкий друг, ты бы простил его?
  - Простил, - тут же отозвался Джон, внимательно следя за тем, как ноты ложатся на бумагу. - Мама говорит, что если человек раскаялся, то его обязательно надо простить. Все мы ошибаемся. Возможно, когда-нибудь и он нас простит за что-нибудь. Мало ли почему он так сделал. Так мама говорит. Я всегда ее слушаю. Поэтому я бы простил. Выслушал и, если бы мне его слова показались достаточно убедительными, простил бы. А вы простили бы, пан Мадэй?
  Анджей не ответил, все так же расставляя на странице репризы и диезы. Протянул тетрадь мальчику, спрятав ручку в карман пиджака.
  Наконец-то избавившись от будущей рок-звезды, он еще раз перечитал письмо брата. Потом еще раз.
  "Мама говорит, что я болтаю глупости".
  "А ты не слушай ее".
  "А кого же мне слушать?"
  "Меня. Я один знаю, что ты говоришь правду".
  Он ведь даже его не выслушал...
  Лос-Анджелес замер, словно почувствовал, что спешить некуда, у них вся ночь впереди на разговоры, взаимные упреки, ругань и, возможно, примирение. Он никуда не спешил, курил, сидя в автомобиле, пустым взглядом уставившись в бампер впереди стоящей машины. Потом медленно трогался с места, проезжал пару ярдов и снова замирал. Пробка - чудесное место для того, чтобы привести мысли в порядок и решить, как быть дальше.
  - Добрый вечер, в каком номере остановился Билл Каулитц? Сообщите, что к нему пришли.
  - Как вас представить? - услужливо кивнул администратор.
  - Том. Том Каулитц. - Имя прозвучало так неожиданно привычно. И правильно. - Я его брат. - Подумал мгновение и уточнил: - Я его близнец. Брат-близнец. Старший. - Широко улыбнулся. Да, вот теперь всё правильно. Так, как должно быть и никак иначе.
  Губы администратора тоже тронула улыбка. Он чуть внимательнее посмотрел на стоящего напротив молодого мужчину.
  - Вы очень похожи, - сказал уважительно.
  Том расправил плечи и впервые за шесть с половиной лет улыбнулся действительно по-настоящему счастливо. Администратор что-то проверил по компьютеру и в книге записей.
  - Сожалею, мистер Каулитц, но ваш брат расплатился и выехал.
  - Куда? - растерялся Том.
  - Полагаю, что он отправился в аэропорт, потому что заказывал туда такси.
  - Давно?
  - Время выписки... Три часа назад.
  Том развернулся и бегом бросился к машине.
  Лос-Анджелес стоял...
  Первое, что он увидел в аэропорту - табло информации. Рейс до Берлина должен был вот-вот взлететь. Он кинулся к службе контроля, попытался сбивчиво объяснить, почему самолет на Берлин должен задержаться, но не смог сказать ничего внятного. Ему посоветовали купить билет и лететь следом. Он психовал, орал, требовал начальника аэропорта и службы безопасности. Его едва не выгнали вон. Том нервно метался по залу, потом поднялся на второй этаж и подошел к окну. Из стекла на него смотрел взъерошенный молодой мужчина в коричневом вельветовом пиджаке. Старый замшелый пень. Он со злостью скинул пиджак и сорвал галстук, швырнул все на пол. Ему только двадцать семь! Самолет медленно двигался по полю. Скорее всего, в нем брат. Сейчас их снова разделит океан. Завтра он уже не будет таким безумным. Вспомнит о Еве, о детях и школе, о контрактах и договорах, о начинающих звездах и ответственности за них. Завтра будет нормальная жизнь пана Анджея Мадея, хозяина музыкальной школы и рок-клуба, который он назвал в честь брата. Жизнь, в которой он иногда будет разговаривать со своим отражением в зеркале, называя его чужим именем, искать близнеца взглядом в толпе и любоваться собственным отражением в витринах, представляя, что это брат. Он каждый вечер будет обещать себе позвонить утром Биллу, а утром делать вид, что забыл, и откладывать все на вечер. Пять лет. Каждый день. Каждую ночь. Он знает, что значит жить от рассвета до рассвета. Он очень хорошо это знает. Но завтра он обязательно позвонит брату.
  - Тут такой отвратительный кофе. Давай посидим где-нибудь в городе?
  Том резко обернулся.
  Билл нервно засунул прядку за ухо и улыбнулся:
  - Лос-Анджелес стоит, - пожал плечами, опуская смеющийся взгляд.
  Том сделал шаг вперед и крепко обнял своего бестолкового младшего брата, который вечно везде опаздывает.
  
  
  ? Copyright: Imanka, 2011 Свидетельство о публикации ?21104211702
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"