Аннотация: История третья, о том, что не в свадьбе счастье
Раскинув руки, устремив немигающий взгляд в синее небо, на воде лежала русалка. На кой-то черт именно сегодня ей вздумалось обрядиться в подвенечное платье, и сверху, наверное, казалось, что на лесном озере расцвел невиданный белый цветок. Длинные кудрявые черные волосы молодой девы колыхались в воде как корни цветка.
Две традиционно голых русалки грустно наблюдали за своей подругой.
Совсем с ума сошла, - читалось во взглядах, которыми они обменивались.
Грустно, конечно - вот было живое существо, и нет его. Вчера ушла Валентина, русалка-плакунья. Ушла честь по чести, расцеловав сыновей, поклонившись в ноги матери, вслед за мужем, умершим в больнице формально от воспаления легких, а по-честному - от разбитого сердца. Не самая красивая русалка была, страшненькая, если честно, да и немолодая - а ты гляди ж, единственная плакунья на много вод вокруг.
- И где она платье это дурацкое взяла? - с ненавистью процедила Алёна, рыжая русалка с замашками красного командира полка.
- Да наверное та чокнутая притащила, ну помнишь, которая тут завывала, - подсказала Галла, её подруга.
Несколько недель назад на берег речки Смородины, традиционного места обитания русалок, пришла девушка. Молодая и, наверное, красивая. Только большая очень. В смысле крупная - нормальная такая русская баба, которая "слона на ходу остановит и хобот ему оторвет". На круглых щеках румянец - кровь с молоком. Косы светлые до пояса толщиной в руку. Ей бы сарафан и кокошник, ан нет - в джинсах и футболке. 90 кг чистой русской... нет, не грации - красоты.
Голосок у юной валькирии под стать - не иначе как в народном хоре солировала. И плакала она очень по-бабьи - с подвываниями и всхлипами. Галла примчалась - думала собаку топят...
- Ничего себе русалочка, - ошеломленно пробормотала Алёна. - Бегемот это будет, а не русалка.
- Да брось, - мирно сказала Марьямь, главная на Смородине. - Симпатичная девица. Это у неё конституция такая.
- Я думала, Валька у нас неудачная, - не успокаивалась Алёнка. - Ан нет. Из этой плакальщица супер выйдет. Рыбаков и черных копателей до икоты доведет. Представь, вылезает ТАКОЕ голое, в тине... Я б сдохла от страха, сразу же.
- Я не нацистка, я ненавижу все нации одинаково, - проворчала Алена, но тему продолжать не стала.
Марьямь в гневе могла и грозу вызвать, и водоворот создать, да и просто волосы повыдергивать. А сил у неё ого-го сколько было, она ведь самая старая русалка из нынешних. Это только на вид она как тростиночка - ручки тоненькие, ножки тоненькие, ребра все наружу, а стукнет - мало не покажется. Аленку с её физподготовкой пару раз уже приложила - чтоб не выпендривалась. Конечно, Алёнка долго дулась и вообще хотела в море-окиян свалить, хвост там отрастить, с рыбами плавать, корабли топить, но потом отошла. Она вообще добрая, эта бывшая военная девочка.
Марьямь подумала немного и к девице на берег выбросилась. Задняя, пардон, половина тела в воде, передняя на камушках.
Надо отдать девице должное - не заорала и в обморок не плюхнулась. Только выругалась витиевато и знамение крестное сотворила. Марьямь передернулась - все ж нечистая сила.
- Утопленница, - прошептала девица. - Зомби!
- Сама ты зомби, - обиделась Марьямь. - Русалка я.
- Врешь! Хвоста нет.
- А ты сама с хвостом жить пробовала? - поинтересовалась Марьямь. - В мелкой речке да на бережку озера? Мне что же, ползать на локтях? Это в море-окияне русалки с хвостами, да и те ненашинские, не русские. Датские, вроде. А мужиков нам чем заманивать - хвостами?
- Нууу... - протянула девица озадаченно и поморщилась, поглядев на русалкину грудь.
Ну тут чего нет, то уже не вырастет.
- Меня Марьямь зовут, - представилась русалка. - Утопла в 1943 году. Можно просто Маша.
- И меня Маша, - улыбнулась девица. - Так что давай ты Марьямью останешься.
- Ладно, - улыбнулась русалка. - А вон те две трусливые особы за камнем - мои подружки, Алёна и Галла. Ну рассказывай, как ты на секретный объект проникла и чего ревела аки медведь.
- Замуж я выхожу, - вздохнула Маша. - А что до объекта... Кому секретный, а у кого папа - начальник НИИ.
- Это такой кудрявый, седой? - блеснула осведомленностью Марьямь. - В очках и всегда при галстуке? Который доктор наук? Ну, жена у него еще такая... В дурацком розовом платье.
- Ага, - вздохнула Маша. - Он и есть. А платье это любимое мамино - я давно его хочу уничтожить.
- Так что там с женихом-то не так? - полюбопытствовала русалка. - Али не мил? Не красив? Стар? Хром? Одноглаз? Скупердяй? Извращенец какой?
- И не стар, и не хром, и внешне ничего, и добрый вроде, - навзрыд заплакала Маша. - Но я его не люблю-у-у-у!
- И в чем проблема? Не любишь - не выходи.
- А кто меня еще замуж возьмет? Такую толстуху? Я ведь и деток хочу, и дом свой хочу!
- Приехали, - обомлела русалка. - А душа нынче не в чести? Во-первых, насильно мил не будешь. А во-вторых - ты хорошая, добрая, с сердцем большим, иначе бы ты меня и не разглядела. И потом, ты очень даже красивая, только крупная.
- Зато тебе рожать легче, - вставила Галла, упитанная блондинка. - И дети здоровые будут.
Маша оценивающе посмотрела на Галлу и вздохнула. Галла хоть и пухленькая, была маленького роста.
- Понимаешь, - сказала Маша. - Серёжа вообще классный парень. Он умный, он добрый, он спокойный. Конечно, он не любит он меня - да и кто такую корову полюбит - но относится хорошо. Я ведь не дура, понимаю, что он на папину помощь рассчитывает, на должность в будущем...
- Зашибись мужик, - кивнула появившаяся из темноты Алёнка. - Красивый, добрый, и на должность рассчитывает. Ты, дорогая, знаешь, как таких называют? Альфонс!
- У меня есть другие перспективы? - ядовито спросила Маша. - Впрочем, есть, конечно. Защищу диссертацию, пойду преподавать, студенты меня будут ненавидеть и смеяться за спиной.. . Потому что я не хочу преподавать. Я хочу, как мама, пироги печь, рубашки гладить, с детьми нянчиться. А рубашки я, знаешь ли, не ношу - не идут они мне.
- Так ты хочешь замуж или нет? - спросила замороченная Алёнка.
- Она хочет замуж по любви, идиотка! - покачала головой Галла. - Тебе не понять.
- Да куда мне, - усмехнулась рыжая русалка. - Только кто её полюбит, если она сама себя не любит?
- Правильно Алёна говорит, - согласилась Марьямь. - Ты, Маша, себя полюби. Позволь себе стать счастливой. Вот ты пирожки любишь? С капустой, да? И книжки, наверное, любишь... И еще, уверена, платья длинные любишь. Ну не можешь ты их не любить! Это же твое, родное, исконное - ты же русская, тебе сарафаны носить надо. Ты же по телосложению купчиха, барыня! Вот и купи себе сарафан, напеки пирожков и сядь книжки читай, а не занимайся ерундой.
- Барыня, значит? - задумчиво произнесла Маша.
- Вот именно! Я вот гимназистка, - усмехнулась Марьямь. - А Галка - типичная дворяночка, из сельских. Кругленькая, мягонькая, как булочка.
Галла, которая всю свою недолгую жизнь тяжело работала в колхозе, зарделась.
- А я? - с любопытством спросила Алёна.
- А ты мадам, - отрезала Марьямь. - Из тех, за кого мужики голову теряют, а ты и рада.
- Я уже платье сшила, - несколько растеряно сказала Маша. - И гости приглашены... и папа с мамой, и даже тетя Соня из Одессы... они так радуются.
Марьямь расхохоталась.
- Тетя... Соня... из Одессы, - задыхалась она, катясь по песку. - Ой, не могу! Ой, держите меня, девки, лопну!
Вслед за ней рассмеялась и Маша. Через некоторое время три русалки и крупная человеческая особь валялись на песочке, икая от смеха. "Тетя Соня из Одессы" сыграла свою черную роль. Всем бы таких теть!
- А свадьба-то у тебя когда? - поинтересовалась Галла.
- Завтра, - ответила Маша и поглядела на звездное небо. - Вернее, уже сегодня.
- Ааа... - протянула Марьямь. - А ты в самом деле топиться собиралась?
- Да нет вообще-то.
- А чего на Смородину пришла? Сюда тех девушек тянет, кто русалкой будет.
- А может, выйдет она замуж, и все так плохо будет, что хоть в омут? - предположила Галла.
- Запросто, - кивнула Алёна. - У меня подружка так после родов таблеток наглоталась, насилу откачали. Муж, говорила, не любит, жизнь не удалась, денег нет, работы нет, родители не помогают... Постродовая депрессия.
Замуж Маша не вышла. Жениху сказала, что не готова. Тот, к её искреннему удивлению, просил не рубить сгоряча, подумать как следует, а когда понял, что её решение твердое, принялся ухаживать по всем правилам - приходил с цветами, водил в кино, научился печь блины.
Родители отнеслись к её решению с пониманием, тетя Соня и вовсе горячо одобрила, что остальные подумали, какая, в сущности, разница?
А вот Марьямь загрустила, затосковала. Все чаще стала по ночам песни печальные петь. Платье вот где-то нашла. А велико платье-то. Тоскует Марьямь о любви, о счастье девичьем. Это ведь Галла и Алёнка и любимыми побыли, и счастье женское, заветное, изведали. А Марьямь девицей померла. До войны маленькая была, а в войну и вовсе не сложилось у неё. Плачет Марьямь об арийском старшем лейтенанте, которого она сама же и зарезала.
Так, глядишь, и вовсе в плакунью обратится. Плакунья на Смородине обязательно должна быть. Такая традиция.
Да еще копатели эти черные, чтоб им пусто было, начали косточки выкапывать, мертвых тревожить, прошлое ворошить. А ну как вытащат из воды и прежнее тело младой еврейки, и лейтенанта фашистского? Марьямь ведь здесь, на Смородине утопили. Аккурат напротив рябинового дерева. То есть, конечно, это теперь тут рябины да малинники, да секретный НИИ, а раньше лес, да болото, да деревня были. Но Галла то знает... знает, где тонкие косточки девичьи под песком схоронены...