Св. Нос
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Св. Нос. Начало 90-ых. 12/19/2011
УЛАН-УДЕ, ХАМАР-ДАБАН И МАКСИМИХА
Приехала в аэропорт к 16час, за два часа до сбора - боялась "пробок". Ехала с дружным сибирским классом во главе с учительницей. Они ругали москвичей за то, что им не продали мыла. Двое мужчин помогали мне держать рюкзак при входе в автобус.
Позвонила домой - мама не брала трубку, так как нам всё время звонило какое-то предприятие. Пришлось сообщить дяде Боре, что доехала до аэропорта. Ничего не было слышно. Август, но было жарко, тесно и шумно.
На втором этаже было не так душно. К 18час села на место сбора и "директор" Стёпа - сопровождающий поручил мне писать список. Люда Яковенко помогала. Люда - крупная моложавая женщина с коротко стриженными седыми волосами, красивым и добрым лицом. Я думала, что она, как многие красивые и умные женщины одинока, а у неё и муж такой же красивый и умный, вместе работают в каком-то химическом НИИ.
В самолёте рядом со мной летели американец, представитель украинского РУХ и бурятка Люба. Ночью в самолёте оказалось холодно, и я со всего салона собирала газеты, чтобы укрыться. При подлёте к Улан-Уде стало слегка мутить.
В Улан-Уде дождь. Купила, пока ждали автобуса, журнал "Звезда" с детективом, а там ещё оказался Коран. Интересно. Купила ламаистский рисунок на материале для вышивки с изображением лошади.
Подошла Зоя в чёрном платье с золотым кружевным воротником-стойкой и предложила поселиться с ней и Таней Поповой в номер. По-моему, мы с Таней ещё в самолёте понравились друг другу.
Номер уютен. Позвонили домой, посмотрели кабельное ТВ (отвратительная порнуха) и приняли душ. До обеда один час я поспала, а наши побежали по городу. Обед был в ресторане при нашей гостинице "Баргузин". Около неё болталось среди дня полно молодёжи с недовольными лицами. Всегда около гостиниц есть болтающиеся парни, но раньше их было меньше.
На следующий день поехали на Байкал. Проезжали тёплую горную речку, любовались лесами Хамар-Дабана. Когда за горами впервые блеснул Байкал, дыхание перехватило. Ехали вдоль Байкала, любуясь соснами на берегу.
В Максимихе разместили в так и не просохшем за лето домике( а лето было жарким). Столовая плохая, кормят рисом и яйцами, и с большим опозданием.
Но Байкал ярко-синь, тёмно-синь, искрится и шумит. Пляж песчаный, к нему лестницы. Домики в хвойном лесу, а между ними - брусника, грибы и туалетная бумага. Представили инструктора - худенький юноша с застенчивой улыбкой. В нашей группе 31 человек, но двое не идут в поход. Это бледнолицые и светловолосые молодожёны.
Мужчины: Владислав Изюмов (Слава-пожилой, рыбак), Слава - молодой, Юра, Миша, Володя Яковенко, Слава Татаринов, Стёпаа-директор. Женщин 21. Вот они-то и устроили галдёж при знакомстве с инструктором. Он стоял и улыбался, а они кричали кто во что горазд. В результате с маршрутом они не разобрались, а может, были не в состоянии разобраться.
Галдёж слушал только что вышедший из тайги с большим рюкзаком, прожжённый солнцем инструктор. На лице его было написано знакомое мне умиротворение при возвращении на базу после успешного похода. Он слушал и удивлялся, наверно: как можно среди такой красоты, да ещё в такой солнечный день, напоённый запахом хвои, возмущаться таким пустяком, как влажные простыни?
Ну, наверно, их только что постирали и не успели погладить или просушить. Ну не проще ли посушить своё постельное бельё самим, чем писать жалобу, а до этого ещё чуть не кликушествовать? Конечно, не все женщины нашей группы принимали участие в этой драме.
Инструктор Глеб чем-то напоминал моего дядю в молодости - умным насмешливым взглядом, аккуратной причёской и простой одеждой: штормовой костюм и вибрамы*. Сказал, что будем передвигаться на попутках. Завхозом выбрали Юру - высокого толстяка с тоненькими ножками. Зоя как-то сама собой оказалась старостой.
Стёпа-директор хотел меня, но я не умею "собачиться" и "выбивать". Зоя с Юрой получили массу продуктов, в основном в стеклянных банках. Раскладку не рассчитывали и по рюкзакам не расписывали - это большое упущение на мой взгляд, но ругаться с Зоей желающих нет.
Вечером к причалу турбазы подошёл катер и я попросила покатать меня по заливу. Это было незабываемо! Солнце садилось в тучи, напоминавшие фризы Парфенона - битву кентавров с лапифами. А, конечно, не помню, кто такие лапифы, но все они были на конях. Так вот облака над Байкалом всех оттенков красного, голубого и розового, с золотой каймой, напоминали два войска на конях, несущихся навстречу друг другу. Я всё это сняла сфотографировала на слайды. А когда совсем стемнело, над заливом взошла луна, а на берегу ярко горел прожектор, контрастируя со слабыми огнями турбазы.
Тут над турбазой нависло нечто розовое, в форме медузы, наверняка летающая тарелка, и тоже угодило на мои слайды, но все говорили потом, что это дефект съёмки. Из зависти говорили, небось.
Каждую свободную минуту дошивала рюкзак. До похода два вечера пили чай, кофе с миндалём в шоколаде. Рюкзак дошила за 2 часа до выезда. При первой погрузке кто-то взял его за клапан, и я думала, что он оторвётся, но всё обошлось. Довезли на автобусе до парома. На той стороне въехали на том же автобусе в Баргузинский национальный парк и вышли на первую стоянку.
Я-то приготовилась идти сколько-нибудь километров от шоссе, но мы встали почти рядом, так что мимо нашего лагеря проезжали легковушки. Встали на берегу озера. Кострище и два стола с крышами.
Искали место для палатки и, не думая худого, отодвинули два рюкзака. А это красавица Тома с дочерью Светой обозначили место для своей палатки и пошли гулять за грибами, предупредив Владислава. Мы поставили палатку, тут вернулась Тома, и начался крик. Зато с Томой уже потом никто не связывался. Слава-молодой помог нам поставить палатку. Мы - это Галя, Валя, Люся и я. А Зоя с Таней - с Яковенками.
Покаталась с Леной Изюмовой на водном велосипеде, предварительно убедившись, что она умеет плавать. Это была давняя мечта, даже забыла тогда, откуда она пришла. А стала разбирать на пенсии свои дневники и увидела, что в Крыму с одним человеком хотела покататься. И он хотел. Но почему-то мы этого не сделали. Интересно, он потом покатался?
С того берега приплыли на водных велосипедах якутские студенты, которых руководитель держит впроголодь, а сам потихоньку ест тушёнку ночью в палатке. Ночью, когда совсем стемнело, приплыли ещё четверо, но если первой четвёрке группа выделила по прянику, то второй ничего не досталось, хотя Боря тихо обмолвился, что можно было бы дать им конфет. Но за всеми продуктами наблюдает Зоя.
Яковенки дежурили. Я с двумя семейными парами и Сашей-танцоркой отправилась за голубикой. Народ в основном остался на берегу озера купаться и играть в волейбол.
Глеб-инструктор спросил так, как спрашивают, когда хотят завязать разговор, почему я не купаюсь. Ответила, что не умею плавать.
Наелась голубики до полного насыщения. Слава- рыбак наловил окуней. Ещё набрали грибов. На обед пожарили противень грибов с борщевой заправкой, сварили компот из голубики с брусникой и запекли рыбу на рожнах.
Погода стояла солнечная, но погромыхивало. Глеб прошёл и спросил, стоит ли на отдыхе читать газеты. Он сел шагах в 10 с блондинкой Тоней и углубился в беседу. Доели с Зоей и Таней омуля, купленного по дороге в Максимиху в кафе в Турку.
Загромыхало, но дождь прошёл быстро и за озером вспыхнула короткая, но широкая радуга. Вечером после ужина пели песни допоздна. Пела толстенькая Надя с худой очкастой Людой, Владислав, Глеб и я. Легли поздно и я не выспалась. На следующий день с утра опять хотелось ягодного компота и жареных грибов, но нам надо было идти (ехать?) дальше.
Глеб стоял на дороге и ловил попутки. Мы ходили мимо него в новенький чистый туалет, построенный в редколесье через дорогу. Мы уезжали от озера, которое называлось Мыльным.
Стёпа-директор потерял ложку и Глеб сделал ему из дерева и бересты, пока ждал попутку. А ещё нашёл нарост на дереве, похожий на дракончика, и дал какой-то женщине, а я у неё выпросила.
Два часа ждали попутки и двинулись пешком. Я для поднятия духа запела "По диким степям Забайкалья...бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах". Группа заулыбалась, но быстрее не зашагала. Ещё я пела песенку из "Волшебной флейты". Но не дотянула - слишком высоко взяла.
Я догнала Глеба и зашагала в авангарде. Тут, как всегда, делили его на части молоденькие Люда и Надя. Красавица-еврейка Саша просто шла несколько впереди. Чтобы не участвовать в поклонении инструктору, поговорила со Славой Татарниковым.
Он рыбак, приехал с женой, всю жизнь отдыхал в Подмосковье, особенно на Истре, но ему нравится здешняя тайга и здешняя рыба. Нравится разноцветный, изысканных оттенков мох на высохших болотах слева и справа от шоссе, мягкие голубые очертания гор на горизонте и ярко-синее небо. Он говорил какие-то другие слова, но смысл был таков. Это была замечательная пара. Он - русский, она, кажется, татарка. Добрые и работящие.
Глеб пел песни негромко - издали не разобрать. Пришлось подойти и тут же попасть под обстрел взглядов Люды и Нади. Люда - сутулая и бесцветная, в очках, язвительная. Надя - толстенькая и крепенькая, как боровичок, с блестящими прямыми волосами русого цвета, большими карими глазами и коротким энергичным носом.
Я всё-таки дослушала песню про водопад, принадлежащую какому-то ансамблю: от водопада нельзя напиться, но он приковывает своей красотой, а внизу он превращается в спокойную широкую реку, но хочется вернуться в верховья.
Начал накрапывать дождик. Решили сесть на отдых на брёвна у дороги. Я помассировала Тане Ионовой плечи и сбегала на берег Байкала. Одела накидку от дождя. Тут появилась военная машина.
Кто-то предположил, что военные точно не возьмут. Но взяли! Наши вещи и медленно идущих. Я с удовольствием продолжала идти по дороге - хотелось размяться. Саша рассказывала мне о занятиях бальными танцами, партнёрах, костюмах, конкурсах и программировании, вязании и тортах, переутомленях и переодеваниях. Она не только шьёт себе платья для конкурсов бальных танцев, но обшивает и обвязывает всю семью.
Они с напарником после очередного конкурса засыпают за мониторами, въезжая в монитор головой: "Бам!", рядом Олежка: "Бам!"
Она немного расхвасталась и на следующий день, по-моему, чувствовала себя неловко.
Ещё в Улан-Удэ при взгляде на неё подумалось, что просто удивительно, как девушка с такой незаурядной внешностью и вышла замуж - она стояла рядом со Славой-молодым и я приняла их за молодожёнов. У них были одинаковые шоколадные глаза оленей.
Она - миниатюрная, тоненькая, с блестящими шёлковыми волосами ниже талии, большими хорошими глазами, неуловимо-раскосыми, которые придают ей особое очарование, правильными чертами лица и фигурой танцорки. Частая приветливая улыбка, тёмные брови и ресницы. Очень стройные ноги. Полное отсутствие сутулости.
Он - высокий, статный, черты лица тоже правильные. Кожа у Славы тонкая, светлая, у неё - светло- оливковая. Если не молодожёны, то брат и сестра.
Но Слава ей, оказывается, никто, и когда он понял, что она к нему равнодушна, то, говорят, припомнил разницу в национальностях. Он - русский, а она - еврейка. Я при этом не присутствовала.
Мы шли вдвоём по песчаному берегу Байкала, разговаривали, и мне иногда казалось, что я иду с моей школьной подругой Рэной по мартовскому льду и её любимым радужным лужам, и мне 15лет.
Сияло солнце, сверкал и пенился Байкал, ярко горели листья и ягоды уже по-осеннему. Неожиданно перед нами предстал Глеб, одиноко сидящий на высушенном до серебристого цвета топляке. Он махнул рукой вперёд - идите по берегу, и увидите лагерь.
Мы постояли перед ним немного и поняли, что он хотел остаться один, с Байкалом наедине. Я уже имела опыт завязать с ним разговор - спросила, в каком институте он учится (не без подтекста - чтобы сразу отгородиться стеной). Он, по-моему, был не рад своей моложавости и специально не брился, чтобы торчала мужественная чёрная щетина.
Он с упрёком посмотрел на меня и ответил, что уже три года работает, и три раза отвечал на этот вопрос. Я тогда возразила: "А у нас в группе ещё телеграф не работает. Ну, какая разница, тремя годами больше, тремя годами меньше...". Он молча несколько раз с упрёком покачал головой.
Это было в начале пути. Мы с Сашей быстро пошли дальше по берегу, продолжив прерванный разговор.
Прошли много стоянок, а нашей не было. Мы стали сомневаться, туда ли идём, когда увидели знакомые фигуры. Как и предполагала Саша, палаток они не расставили и обед не приготовили. Выходит, она лучше знает людей.
На наше заявление в пространство, что не мешало бы перекусить, Зоя ответила грубостью, которая вскоре стала для всех привычной. Я улеглась в тени, предоставив всё естественному течению. Через час примерно группа пришла и сокрушалась, что не поехала на грузовике. Люда Яковенко собирала по дороге голубику.
Накануне прогулки по плато я спросила у Глеба, будем ли мы ночевать в этом гнусном месте ещё раз. Вообще-то место было красивое- в середине полукруга, описываемого берегом Баргузинского залива и уходящего к оконечности мыса Св. Нос. Палатки стояли в березняке. Но был в этом месте в то время один недостаток - гнус.
Днём он был не особенно заметен, но вечером, примерно до часу ночи, и перед дождём спасения от него не было. Особенно противно было ужинать. Я ещё пришла на ужин не в ботинках, а в шлёпанцах, и это мешало есть уху из свежих окуней.
Поймал их Слава-рыбак - сутулый некрасивый старик, похожий одновременно на алкоголика и режиссёра. Чистили Тома со Светой, которые были дежурными. Чистили, поедаемые гнусом. Им никто не помог. Красавицу Тому и её дочку не любили за высокомерие. Они были не нашего круга и одевались у Зайцева. Уха была замечательной.
Я ещё не осознавала для себя всю необходимость активированного угля и съела всё в удовольствием. Но я бы и добавки взяла, если бы не гнус. Он словно обезумел. С тихим шорохом, словно снежинки в снегопад, он сыпался в миску, вдыхался через рот и нос и густой росой сидел на лице, запястьях и щиколотках.
Дым от костра не спасал. Стол был занят, и я сидела на бревне. В одной руке миска, в другой - ложка. Хуже всех переносил эту пытку Слава-молодой. Он был тонкокож и нежнолиц. При взгляде на него казалось, что он сейчас дико закричит и сойдёт с ума. Глеб сидел, упакованный в штормовой костюм и ботинки и в основном молчал. Я доела уху и ушла спать в палатку.
Спальник гнус не прокусывал. Я немного попрыскала репеллентом, хотя от него на предыдущей стоянке у меня болела голова.
Обед превратился в ужин. У меня то ли от обычной рыбы, то ли от омуля, то ли от голубики, то ли от грибов разъехался живот, но я всё равно поужинала тем, что все, и решила идти на плато над мысом Св. Нос.
Наши толстомясые бабоньки тоже решили. Это меня несколько насторожило, но я надеялась, что их решимость по пути рассосётся. Глеб несколько раз предупреждал, что путь будет труден. Несколько разумных людей пожилого возраста всё-таки остались на стоянке: Галя, Слава-старший с женой Зоей, Юра-завхоз, Слава-рыбак.
Вечером я предупредила Глеба, что пойду на плато обязательно и, кажется, не слишком его обрадовала. Подъём был назначен на 7.
ПЛАТО
Шум в лагере начался полшестого.Я вылезала из палатки совершенно одетая, сжимая в левой руке серёжки, чтобы одеть их перед пудреницей, на свету, в правой - сумку с двумя свитерами, шерстяными тренировочными брюками и тёплым жилетом и пытаясь согнать со лба шерстяную шапочку, в которой я сплю, локтями. То, что я увидела в зеркале, мне не понравилось - лицо было помятым и невыспавшимся.
Глеб спросил: "Что в сумке?"
Я ответила: "Тёплые вещи, понесу сама".
Он отошёл к столу, где начинался незапланированный завтрак.
На плато пошли 27 человек, в том числе пятиклассник Миша со своей мамой. По берегу Байкала до зимовья тянулись группами с разной скоростью. Впереди шла компания девочек Глеба, за ними - 5 метров пустоты, затем ещё группка и опять пустота.
Так вышло, что из-за узкой тропы я не могла пробиться вперёд, да и в фаворитки лезть не хотелось. В зимовье за столом опять позавтракали и желающие выпили воды из Байкала. Я тоже ела тушёнку, а воду пить не стала. Нарезала бутерброды и потом протёрла стол.
Подошёл катер, но мне некогда было им улыбаться, хотя это был тот катер, на котором я в Максимихе вечером каталась по заливу.
Пошли вверх по берегу ручья. Там я всё-таки выпила сырой воды и сделала правильно - в следующий раз я пила на стоянке, ровно через сутки.
В следующий раз я пила утром, в 9час. Вода в ручье была прохладная и вкусная. У ручья сверкала на кустах красная смородина. Я съела ягодку-другую, а остальное сфотографировала. Воду долго катала по рту, чтобы не простудиться.
Когда все подошли, отправились дальше, хотя было ясно, что некоторые не выдерживают темпа и не успевают отдохнуть. Прошли каменную речку и вышли из леса в зону кустарников. Ела красную смородину, фотографировала Люсю. Ещё было много шиповника и немного малины.
Как выглядела Люся, из-за которой выпало столько приключений? Ну, я как-то забыла сообщить, как выгляжу я. Длинный нос, длинное лицо, длинные руки и длинные мускулистые ноги - я туристка, в прошлом лыжница. Глаза голубовато-серые, сверкают умом, добротой и интеллектом (шучу). От меня без ума мамаши убеждённых холостяков. Живу с мамой в крохотной однокомнатной квартире. Работаю программисткой.
Люсе я тоже нравлюсь. Она старше меня, но ухожена и одета к лицу. Настолько неспортивна, что совершенно не поняла, куда собралась идти, и никто не смог её переубедить. Обещала мне дать фотографии , которые делала на Байкале. Приглашала к себе домой. Полновата и хорошо смотрится только в платьях, а не в брюках.
Солнце шпарило вовсю, над каменистой тропой вилась пыль. В какой-то момент нагнала Зою с Таней и Глеба. Зоя сообщила Глебу, что идёт на валидоле. Глеб посоветовал мне есть чернику. Черника росла густыми гроздьями. Я мыла руки - с помощью рук взбиралась по тропе,- о первый десяток ягод, а остальные съедала, к неудовольствию ос. Они кружились над нами, но не кусали.
На подъёме сумка начала весить всё больше. Глеб положил мою штормовку под клапан своего рюкзака. У меня в капроновой сумке оставалось два свитера, накидка от дождя и пустая фляга. Сумка не тяжёлая, но неудобная.
Черника росла так картинно, что я не знала, хвататься за фотоаппарат или пригоршнями опрокидывать ягоды в рот. Было непривычно лезть в горы без рюкзака в своём темпе и есть ягоды.
Наверху сидел Глеб с флагом, сделанным из майки, и презрительно посматривал на карабкающихся. Он сказал, что у него за спиной в кедровом стланике расположились на отдых наши.
Я попросила разрешения и сфотографировала его. От стоянки с нами шёл пёс Цыган, а от зимовья - пёс без имени, похожий на московскую сторожевую, но беспородный. Я предложила Цыгану половину соевой конфеты, но он отказался - хотел пить.
Пришли Зоя с Таней. Зоя села петь песни, а мы с Таней углубились в стланик. Нашли наших по голосам. Все лежали на хрустком, прогретом мху и отдыхали, вяло фотографируясь. Предложили есть - я не стала.
Только полежав, я почувствовала, насколько эта поза удобнее для больных животом. Собирались долго - несколько часов. Отзывались громко вновь пришедшим, и к нам бежали собаки. Тут я поняла, что при таком срыве графика без приключений не обойтись. Глебу пришлось спускаться к Люсе и давать ей валидол, а потом чуть ли не на себе поднимать в гору. Какие-то фокусы откалывала молоденькая Вера.
Перед нами открывался захватывающий душу вид с плато. Озеро было светлым, величественным, виден был тот берег и Ушканьи острова. Как моим прабабушке и прадедушке, наверно, хотелось посмотреть на Байкал! Они приехали в Сибирь молодыми, большую часть жизни прожили в Новосибирске (Новониколаевске), по вечерам, переделав дела, в окружении 6 детей, они пели песни про Байкал. Тогда не было принято в среде ремесленников тратить свободное время и деньги на такие поездки.
Они пели: "Славное море, священный Байкал..." и видели его в своём воображении таким, каким могли.
Я любуюсь Байкалом и немного завидую их строгой и трудной жизни, в которой было главное - семья, дом, взаимная любовь...Но надо пользоваться тем, что есть.
Наконец все поднялись без всякого удовольствия и потащились за Глебом. Неужели я, когда стану старше и немощней, буду вот так сбивать группе темп, высказывать свои претензии? Говорят, Люся даже ругала Глеба матом. Но он же не просил её идти, а наоборот, отговаривал!
Был привал у торфяного бочага. Люди пили из него воду и доедали сухари, но я не могла - живот болел. Стёпа дал мне активированный уголь и я проглотила таблетку. Ещё он положил в свой рюкзак мой тёплый жилет и обещал подарить мне слайд с видом на два залива.
Люся по-прежнему чувствовала себя плохо и ругалась. Думаю, что нет ничего удивительного, что Глеб начал волноваться и сбиваться с тропы. Стланик был нам по пояс, иногда в рост человека. Мы шли, проваливаясь в него, падая и царапаясь, разобщёнными группами и иногда теряя друг друга, а главное Глеба из вида. Он шёл по-прежнему быстро, не оборачиваясь. Было около пяти вечера.
Я предложила поставить Люсю за Глебом, как самую слабую, за ней - Таню с 10-летним сыном Мишей, и каждому помнить, кто за ним и кто после него. Я повела Люсю под руку, как в падепатинере. Она вся была мокрая от пота и мелко дрожала. Вдруг спросила: "А когда мы будем отдыхать?" Я, с трудом сдерживая злобу, ответила: "Мы идём три минуты".
Как-то вышло, что я голосом, довольно громким, останавливала Глеба, отсчитывала минуты привалов и ходьбы между привалами и всё ждала, что мне кто-нибудь скажет: "А ты что тут раскомандовалась, кто ты такая?" Но никто не говорил.
Несколько человек тихо оттесняли нас с Люсей: Тома со Светой, Зоя...Глеб спешил, потому что солнце садилось. Мы вышли на скальный гребень. Я видела его издали и подумала, что туда может запилить только новичок, что вряд ли нас поведут туда, что там, наверно, жутко, но интересно.
В отдельных местах были курумы, следы камнепадов, до самого низа без стланика. Гребень театрально освещался заходящим солнцем. Издали он выглядел голым и отвесным. На последней остановке перед гребнем одела на себя всё тёплое, кроме фиолетового свитера.
На скале у тура развевался серо-зелёный шёлковый флаг. Кто-то издалека кричал нам вдогонку или не нам - мы не могли понять.Глеб не стал писать записку и класть в тур - не до того. У тура стояла аккуратная палатка и из неё торчали две ноги в вибрамах. Мне тут же представилось, что в палатке больной, и его напарник зовёт нас на помощь.
Люся предложила: "А давайте там переночуем!"
Будить лежащего в палатке мы не стали и побежали дальше. Начался гребень. Солнце зашло, но небо было ясным и белые камни гребня были видны хорошо.
Бывший горный турист Владик, человек лет 50-ти с лицом римского патриция и светло-голубыми пристальными глазами бабника, напомнил, что по скалам надо ходить лицом к скале с опорой на три точки - две руки и одна нога, а другой делать шаг. Я ведь знала, а забыла.
Жена Владика, бывшая альпинистка Лена, несла на руках Цыгана. Таня, мама Миши, рассказывала, что передавала Мишу с рук на руки Славе: "Слав, держи!". Слава безропотно держал. Миша не трусил. Но всё это происходило сзади. Я ведь не совсем бескорыстно шла в головке и вела Люсю. Правда, Люся предпочла Лену, которая не была на неё так зла.
Мне ещё с утра не нравились разрывы в группе, а потеряться в стланике в темноте на скалах - это потеряться наверняка. Наконец совсем стемнело, а Глеб окончательно запутался. Лена потребовала, чтобы группа встала на холодную ночёвку. Я была в отчаянии - знала бы, взяла всю тёплую одежду, - но виду не подавала. Мне ещё никогда не удавалось достаточно закалиться.
Я одела на себя всё, что было, завернулась в плёнку и села на рюкзак Глеба без разрешения. Владик разжигал костёр в естественном камине между скал. Таня Ионова возразила, что этого делать нельзя - выгорит лес, и мы с ним. Сказала она это тихо, а я громко стала возмущаться.
Однажды на Алтае мы целый день шли по выгоревшему кедровому лесу. Никто его, наверно, не тушил, потух, когда иссяк огонь. Наверно, нам повезло тогда, потому что мы в грозу ночевали рядом с этим кедрачом. Туда можно было бежать в случае пожара от молнии, так как гореть там было нечему, наверно. Тот лес-пепелище был зловеще живописен, остовы деревьев предельно выразительны, как скелеты в движении.
Уже порядком охладившиеся туристы, да ещё без тёплых вещей, непочтительно кричали мне, что я не знаю законов физики, и даже вежливая Саша танцорка посоветовала мне помолчать до завтра, а Люда с Надей заявили, что я прочла слишком много газет, и это у меня от них. Кто-то за спиной сказал, что стланик вообще не горит.
У меня было такое ощущение, что если я не буду греться у костра, то пожара не будет, и я стойко продолжала сидеть на рюкзаке Глеба, завернувшись в плёнку.
Погода нам благоприятствовала. Небо было чистым, звёзды - огромными, чёткими. Луны ещё не было и говорили, что её не будет - она была днём. Я действительно видела её днём бледной тенью. Так что луну не ждали. За моей спиной, с наветренной стороны гребня, в стланике укладывались спать: Яковенки, Зоя, Люся... Я было сунулась туда, но чуть не наступила Зое на голову и вернулась на рюкзак. Укладывались они прямо на стланик. Надо признать - жировая прослойка у них была.
Но это испытание не для меня. Завидно. Я решилась перейти к костру и одна из самых добрых женщин в нашей группе Лена подвинулась. Села между ней и Людой. Люда сказала несколько добрых слов, которых я от неё не ожидала. От неожиданности у меня пошли слёзы носом и я несколько раз высмаркивалась, надеясь, что это не заметно.
Все сидели в обнимку спиной к костру на лапнике. В лицо дул ветер, но он не мог совсем не дуть на высоте 1800м ночью. Скоро я согрелась. Некоторые кемарили, но мне не удалось. Слева от меня оказалась Таня Ионова и я рассказала ей, как ночью одна скакала на коне по Тянь-Шаню. Я надеялась, что будет смешно, а Таня сказала, что это страшно и грустно.
Потом рассказала, как на Двойном перевале в Фанах нас застал снегопад. Потом жаловалась, что никак не могу закалиться - каждый день принимаю холодный душ и всё равно простужаюсь. Особенно простужалась, когда занималась в горной школе, чтобы пойти на Эльбрус.
Потом извинилась перед Сашей, что не могу называть её на Вы - молода. Вот бывших школьников, которых обучала на курсах операторов ЭВМ, могла, и они были довольны.
Люда Яковенко говорила, что сквозь сон слышала мой голос всю ночь. Да и как можно было спать в таком холоде? Луна всё-таки взошла, примерно в час ночи, и я надеялась, что мы пойдём, но не пошли. Луна постепенно выплывала у нас из-за спины, а тень от нашего гребня уползала нам под ноги. Гора напротив, через лощину, всё больше освещалась.
Красиво падали звёзды и мы загадывали желания. Кто-то плакался, что не летит НЛО и не хочет нас спасать. Другие утверждали, что НЛО висит вон над той горой, да приближаться не хочет.
На том берегу залива, в Усть-Баргузине, горело электричество и им тоже было не до нас - наш костёр светил слишком слабо. Я печалилась, что не попаду в дацан и Селенгинск, место ссылки декабристов. Саша тоже тихонько и пристойно жаловалась на судьбу: "Досадно..."
Несколько дней назад я слышала в разговоре, что Слава-молодой назвал Сашу жидовкой. Я сама не присутствовала при этом, больше никто в группе ничего не говорил. Мне было больно за Славу-молодого. Во всём остальном он был просто богатырь из сказки. Саша вела всегда себя как очень воспитанная девушка, держалась скромно, и в этой не подчёркнутой скромности мне теперь мерещилась отстранённость.
Саша влезла вначале на вершину скалы над камином, на самый ветродуй, и сидела там. Ей кричали, чтобы слезала, что если уснёт, то свалится в костёр, но она продолжала сидеть там, сжавшись в комочек. Потом уж спустилась и села рядом со мной, и я заключила её в свои объятия, скорее холодные, чем горячие. Вообще народ слева и справа от меня менялся, а я как села на лапник у костра, так и не отходила. Отошла на секунду - тут же затряслась от холода. Лена ушла, попросив у меня в сумке полиэтиленовую накидку. При этом она вытряхнула у меня из сумки активированный уголь, но мне его нашли, когда рассвело.
Потом Саша куда-то подевалась и появилась Вера, которая хорошо читала молитвы при лазании по скалам.
Вера - молоденькая пикантная вдова, одетая модно и спортивно, но не спортивная. Всегда в макияже, по-кошачьи грациозная, взгляд слегка расфокусирован, лицо немного припухшее, ухоженное, в чертах есть что-то слегка восточное, но кожа и волосы светлые.
Сидела на коленях у Владислава, потом у Стёпы-сопровождающего. С удивительной лёгкостью это проделывала и легко засыпала.
Обернувшись однажды на лежащего у костра Глеба, увидела, что он не спит, и спросила, как мне кажется, ненужное: "Ты что, плачешь?"
Я его однажды не лучше спросила: "Инструктор по туризму - твоя основная специальность?"
"Я - инженер-электрик".
Вера рассказывала, что у неё было предчувствие, что в поездке на Байкал что-то случится. У неё уже однажды было такое предчувствие, когда они катались на машинах вблизи Нескучного сада и Лужников, она поругалась со своим парнем и выскочила в темень. Шла по парку ночью одна. Наткнулась на киномассовку. Ей дали горячего чая и утром довезли до метро. Но не поверили, что она - не поклонница режиссёра, снимавшего фильм. Приглашали приходить ещё.
Луна с царственной неторопливостью выходила из-за гребня. Она словно хотела помочь, чем могла. Тень от гребня сжималась и уползала вниз. Свет луны был ласков и убаюкивал, хотя она была старой, на ущербе.
Для владеющего словом наша ночёвка на гребне - драгоценная находка. Затаившие дыхание горы бережно окружали нас, звёзды и луна старались вовсю, ветер наступал на горло собственной песне. Ни дождя, ни измороси, ни тумана. Смирный, как домашний котёнок, Баргузинский залив тихонько лежал у наших ног, боясь вспугнуть.
Огни Усть-Баргузина дрожали в заливе. Каждый перед лицом этих звёзд, гор, ветра и Байкала задумывался и поверял себя вечностью. А кто переставал задумываться, тот трепался - вроде меня. Сколько разговоров можно здесь было подслушать! Сколько вызревало конфликтов!
Иногда потом, сидя в автобусе по дороге в Улан-Удэ, дацан, Селенгинск или аэропорт, я думала, что в силах передать это настроение, развить этот сюжет, сделать из него что-то путное, но это было от быстрой езды, которую я люблю, как все русские.
В стланике послышалось шевеление и голос Зои попросил всех уйти от костра - будут отогреваться те, кто в стланике спал. Тут Владислав сделал без лишних слов ещё костёр среди камней - так быстро, что я даже не успела испугаться. Миша, спавший на рюкзаке Глеба, вместе с мамой и Славой вошли в круг у нашего костра и остались внутри. Слава и Таня сидели, держа Мишу на коленях. Правда, они сильно вертелись, чтобы не зажариться.
С четырёх часов небо стало голубеть и время потекло быстрее. В шесть совсем рассвело. Разбудили Глеба, но он был так подавлен, что не мог найти тропу. Её нашёл Владислав.
Тот был в ударе, но вдруг захотел по другой тропе сойти с гребня и резко уйти вниз - тропа была так крута, что больше походила на след камнепада. За ним, говорят, увязалась Вера. Лена, жена Владислава, видя это, высказала предположение, что Владислав Веру звал.
Потом он отрицал это, да и я думаю, что Вера была ему ни к чему. Вера, собственно, осталась у костра, утверждая, что лучше она умрёт здесь, чем сделает шаг по гребню. Те, кому она это заявила, были усталы и раздражены и бросили её там. Но кто-то заметил, что её нет, а Володя Яковенко спросил, в чём дело.
Я предположила, что это мистические настроения, которые преследовали её всю ночь. Володя сказал, что мы никуда не пойдём, пока Вера не придёт к нам. Тогда я заметила, что она устремилась вниз за Владиславом. Криком вернули её и поставили в строй.
Дотащились до обзорной площадки. Оттуда открывался вид на два залива и тайгу. Глеб заявил, что пойдёт теперь последним с самыми слабыми, а мы можем спускаться в любом темпе.