Жил был купец, звали его Игнат, дела у него шли хорошо, продавал он соль морскую луговым селянам, которые и знать не знали, что есть море, кроме того тешил их Игнат байками о морских чудищах, пещерах потаенных, и жумчугах да кораллах, а пуще всего о том, какие страшные ведьмы морские и как они в котлах варят зелья из голов человеческих, моряков ловят,печень вырывают и скармливают ее внучкам, дабы те понимали голоса звериные и когда пели свои песни на скалах, влекли корабли на погибель, потому как на тарабарский язык никто плыть не будет, ну и мужики на слух туговаты обычно.
Пугал Игнат деревенских с помыслом вредным, потому как пока деревенские слушали, открыв рот, он их на полкило и обвешивал.
Скупердяй был Игнат не повелению сердца, а потому что не везло ему в судьбе страшно, женил его батька, юнца молодого, обманом, говорил, что это Марья царевна, заморская королевна, а оказалась жаба жабой. Да к тому ж народилось у Игната 12 девок,и все в жену пошли красотой и повадками мерзкими.
Носы длинющие, мух руками не сходя с места ловят, и глаза таращат, последняя только еще туда- сюда была, вроде и хорошенькая, но со странностями, то с поварешкой спорит, то шляться уходит в ночь, а то с купцом на море просится, и не пугают ее ни чудища морские, ни рыба-кит, что человеков живьем вместе с кораблями заглатывает.
Потому нельзя было Игната за жадность корить, ибо некому его было приголубить, пожалеть или выручку посчитать.
Шел Игнат как-то по берегу, думал, да гадал как бы ему еще и голыши продать подороже луговским, и чстоб им наплести, чтоб за чистую монету взяли - придумал строить садики для антуражу и прибывания мыслей, ну и чтоб кикимор отгонять от колыбелек, дескать, чтоб любая нечисть дом обходила, надо голышами весь сруб и обложить.
Аж засмеялся Игнат своей выдумке удачной, да только сразу же в провал меж камнями и упал, а провал глубокий, вода ему по усы доходит, если он на носках прыгает.
Так вот, стоит Игнат , захлебывается, мало того, что холодно, прилив начался, чует не дотянуть ему до рассвета, а стенки у провала голые, да липкие, только ракушки висят малюсенькие, пробовал за них зацепться, да они с противным писком тут же в воду ушли. Игнату помирать страсть как не хочется, тем более когда придумал, как Голышовским барином на всю округу прослыть, денег собрать, дочек замуж повыдовать, все ж не изверг он, а родной отец, да сбежать от этого распроклятого моря подальше на Юг, где цветы распускаются ночью, и пахнут как заговор любовный, где черкешенки с покрытым лицом, пляшут на вышитых коврах, и их голые ножки порхают как голубки над старыми узорами, а в маленьких ручках звенит бубен, и горят-горят глаза, подведенные сурьмой, горят специально для Игната, а главное, в обычаях там, каждому уважающему купцу держать 4 жены, да еще и полюбовниц, сколько душе хочется, и почесав затылок Игнат решил, что уж из ста, одна-то не жаба, точно должна попасться.
И так горько ему стало, что аж закапали от обиды слезы по усам, такие же соленые, что и вода приливная. Вот оно счастье, казалось бы рукой дотянись, а приходиться по глупости пропадать. Вдруг послышались шаркающие шаги, и раздался над головой у него голос скрипучий и старый:
-Что не дышишь, рыбка моя?- и показалась косматая голова морской ведьмы, была она страшная и носатая, как Игната одиннадцать дочек вместе взятых, в волосах ракушки, краб по водорослям, что вместо платья, ползает, брр, одним словом.
Понял Игнат к своему вящему ужасу , что это самая старая и злобная ведьма на всем побережье от заречья до Северных морей, Ядвигой ее люди кличут или по просту Ягой.
-Помрешь ведь ты сегодня не ровен час, Игнат, а все из жадности твоей, хе-хе,
но я тебе помочь могу, молодец, да не просто так, как сам понимаешь,-ведьма важно подняла палец - мы ведьмы, сам знаешь какие!
Что хочешь дам- возопил бедный купец, -Только вытащи меня из этой чертовой дыры!!!
-Хорошо, но я у тебя попрошу отдать мне девку, что сама тебе покажу, благо у тебя их завалися!
Игнат, не думая ни секунды, согласился. И ведьма опустила свою костлявую руку, схватила купца за шивороти одним махом вытащила на берег. Что было как нельзя вовремя, потому как морская вода полностью заливала глаза, и уже попадала в уши. Сел мужик на камень, откашлялся , поднял глаза красные на ведьму , и сказал: -Спасибо, старуха, что спасла ты меня от лютой погибели, да еще и такой несвоевременной. (все таки это был очень вежливый негоциант).
-Спасибо сыт не будешь, милок! Помни об уговоре, ровно через год приду к тебе за должком. А пока вот тебе совет, в придачу, голыши свои дели на белые и черые, черные мужикам продавай для мужеского здоровия, и тайного знания, потому как никто не признается, а за Соломоново счастье все бы от дали, а бабам белые, как вареный хрусталь горный, для умножения красоты женской и для собирания слухов по всей округи им первым в дом, потому как любопытство это единственная действующая сила для них. Да не по ведру, как надумал, а по штучке, и цену не сбрасывай. Будет тебе тогда удача.
И шаркая и хромая, пошла старуха вверх по скалам, там где была ее хижина, на каменистой гряде, над самым синим морем.
Год прошел, как день пустой. Купец наш воспользовался ведьмачьим советом, и продал уже подовину пляжа голышей луговским и залесным. Продавал как морские амулеты силы невиданной, да не всем и в строжайшей тайне, потому как, неприменным условием было, что коли слово скажешь , то иссякнет чудодейственная сила навек. Хихикал, когда мужики важно говорили, что амулеты его как нельзя лучше действуют, и уж теперь-то они толк понимают и разницу знают. Да и баб за версту можно было отличить, у которых он белый голышек в подол зашит, идет, словно уточка плывет, в бока упирается, кормой качает, на груди бусы в пять рядов пляшут. Жаба Моревна, и та похорошела от такого богатства и счастья. Уже пять дочек были сосватаны, а еще шесть уже даже и не знали как от женихов бегать, потому как людишек бедных, до харчей жадных оказалось превиликое множество в округе. Так что Игнатовы дочки были в цене.Всего семь в девках сидеть осталось. За Дуську, только, мелкую самую, никто не сватался, потому как можно ж было это сделать, если она аки коза по лесам и лугам бегает, да и слух был, что она с домовыми дружит и с плошками, да прялками беседы ведет, да еще и книжки разные пролистывает, а это уж ни в какие ворота не лезет. Уж лучше носатую взять. Год прошел, дел полно, товар расходится ад жо самой заграницы, и забыл купец, что должок за ним есть, да и кому бы хотелось вспоминать про спасение от рук старой костлявой старухи.
А ведьма, как водится, любой старухе-проценщице помнила об услуге очень хорошо.
Как-то Жаба-моревна блины пекла,а Игнат на печи спал (его только ухватом будить можно было, да дураков охочих не находилось), а масло закончилось, вот и посылает она старшую дочку в амбар, принести кувшин молока, и горшочек масла захватить. Вышла старшая игнатова девица, что еще сосватана не была,(женихами обзаведенные уже никуда не ходили, а только ткали, пряли, да вышивали себе приданное, ну еще сестрины работы распускали, из зависти иногда) и видит стоит старуха оборванная около их сарая, дверь собой подпирает, и говорит:
-Девонька, дай мне молока глоточек, а я тебе чудо-чудесное покажу,- и достала из-за пазухи раковину большущую.
Только не понраву раковина Игнатовой дочке:
-Али ты бабка, белены объелась, на что мне старая заросшая тиной ракушка? У моего батюшки жемчугов полный чулан, уж хоронить негде.
Подошла девка, да оттолкнула старуху, что ей церемониться с нищенками. Старуха, охнула, чуть не упала, да за косяк схватилась, а сквозь зубы процедила: быть тебе, голубушка, хромой на леву ногу.
Ну и охромела навсегда старшая Игнатова дочка, выбежала из амбара, да к матери, еще пять приходило, каждой старуха раковину показывала, каждая нос свой длинный воротила, и вела себя, как цаца заморская, а не купеческая дочь. И каждой старуха подарочек давала, кому уши в растопырку, кому язык заикающийся, а кому и сыпь, что еще в народе любовной зовут, по мелочи, а приятно.
В конце концов Жаба Моревна совсем озверела, чуть от злости в лягушку не превратилась, потому как тесто стоит и киснет, мухи летают, а ни молока, ни масла не видать, как своих ушей, кроме конечно, Нюрки, у которой со старухиного доброго слова уши, как у зверя элефанта в Дуськиной книжке, а хобот и до этого был порядочный, Вот и стала кликать Дуську, чтобы она пошла в злополучный амбар, да принесла это трехклятое масло вместе с горшком. Не самой же идти, мало ли.. А Дуське все равно в девицах век коротать, потому как рыжая, нос в веснушках, да и похожа на щепку, никаких тебе приятных округлостей или мечтательных изгибов, при такой прямолинейности можно голышами весь подол обшить, да в омут сигануть, потому как не видать женского счастья, как ушей своих, тьфу ты, черт, опять эти уши, сплюнула Моревна.
Настал младшей дочери черед идти и пробивать нелегкий путь к амбару, у которой злобная старуха стояла, сестры пугали ее как могли, да и сама она здорово струсила, когда видела их перекошенные от "подарков", да досады физиономии.
Пошла Дуська, ежась, да морщась, а внутри все так и горело от любопытства, что ж это за колдунья такая страшная, а главное на раковину посмотреть хотелось.
Подошла она к сараю, видит бабака стоит, даже огорчилась Дуська, обыкновенная такая бабка как на ярмарке, ну волосы распущенные и лохматые, да лицо морщинистое как яблоко моченое, ну зубы чуть торчат изо рта, да глаза зыркают, а так старуха как старуха.
-Чего, девонька , застыла? - прошамкала старуха ,-али боишься меня? Так не бойся, раздумала я свою раковину на вашем дворе показывать, только слова неласковые слышать.
-Ой, бабушка, покажи, пожалуйста, -тут же сказала Дуська, и подпрыгнула от нетерпения, даже страх пропал весь.
-А как тебя зовут, девонька?- прищурила один глаз старуха.
-Авдотьей, но дома все больше Дуськой кличут, если, конечно, вообще по имени называют, - сказала девочка.
-Ну, Дунечка, подойди поближе, да посмотри внимательно, вот мое чудо, что хранилось на глубине страшной, и сам рыба-кит мне вынес ее из пучины, - сказала старуха, и достала раковину. Дуня, Игнатова дочка, аж ахнула. Раковина была розовая, с золотыми прожилками, а серединка молочно-белая, сама не зная, что делает, протянула она руку и провела по краешку ребристому. А раковина запела в ответ, будто колокольцы зазвенели серебряные. И почудилось девочке, что узоры золотые, бегают, будто живые, поворачиваются, да складывабтся в какие-то рисунки или значки неведомые.
-Ой, бабушка, да ведь раковина-то живая!- воскликнуда Дуня.
-Живая?- переспросила нищенка.
-Да, как есть живая, посмотри-ка, она и поет, и картинки рисует, ох, бабушка, я такого чуда отродясь не видела, спасибо тебе большое, ты молока не хочешь ли напиться, я сейчас тебе крынку вынесу!- затараторила Игнатова дочка, аж приплясовая на цыпочках, и все еще не отрывая глаз от раковины.
-Нет, Дунечка, напилась я уже, не неси крынку, иди- ка ты лучше, подними отца своего и скажи, что Ядвига за своим пришла, с должком расчитаться надобно, - тихо сказала старуха.
Девочка глазами моргнула, кивнула, и побежала в дом, в обнимку с горшком и крынкой.
Растолкала Игната, во время отсчкочив от отцовского подзатыльника, и передала, что велено. Побежал купец, поправляя портки на двор, а за ним и жена и дочки. Объявила старуха, что в счет долга забирает младшую девку, уговор, как говорится, дороже денег. С начала Игнат пытался от долга избавится, цену поднять, да слезу пустить, но после того как Ядвига пальцами щелкнула и у него ослиные уши в аршин отросли, обмяк. Да, про себя еще и рад был, что от никудышки своей избавится, и не ему кормить придется. Насупился и сказал:
-Я за ней ничего давать не буду, не больно под венец за Прынца идет, а к морской ведьме в услужение.
Жаба Моревна поплакала для виду, дочки старшие тоже в голос заголосили- Ох, что за горе-то такое, морская ведьма посреди белого дня сестрицу родимую забирает., - но быстро утихомирились и побежали нехитрые Дуськины пожитки делить.
-Ну, купец, неужто у дочки-то не спросишь, пойдет ли ко мне в хижину? - усмехнулась ведьма.
-А что ее спрашивать, коли она сама мала, да головушкой больна, да и без пользы то, ведь все равно возьмешь то, что хочешь, - пожал плечами купец.
-Ох, и храбрец ты , Игнат. Ну, да ладно... Пойдешь ко мне , Дунечка, в хижину жить? Будешь мне вместо внучки, колдовство изведаешь, первой колдуньей станешь на всех семи морях. А уж чудес сколько тебе покажу, все тайны морские твои будут.
А девочка стоит ни жива, ни мертва, не знает плакать или смеятся, всю жизнь ей хотелось на море посмотреть, да на чудеса полюбоваться, да боязно к морской ведьме идти, вдруг съест еще с потрохами, все таки зубы, что не говори, большущие у старухи. Оглянулась на дом родной, да на семью, и решила, что уж лучше счастья пытать, чем от счастья бежать, да еще всю жизнь в прищелочах ходить, и согласилась. Взяла ее Ядвига за руку, рассмеялась скрипучим смехом, да и исчезла, будто сквозь землю провалилась. Жаба Моревна аж с крыльца с испугу упала.
Много ли мало времени прошло, как стала жить Дунечка у ведьмы морской в хижине о том, не ведаю. Подросла она, да вытянулась, косы до колен отросли. Жилось ей у Ядвиги хорошо, книжек множества с картинками, всякие разные диковины по стенам развешаны, старуха ее не бранила, а хвалила больше, учила на вещи не простым глазом глядеть, а подмечать, что обыкновенному человеку и не видно, звала ее девонькой или Дунечкой, а коли осерчает, то и Авдотьей, но серчала не по злому, да и редко, не то что родная маменька Жаба Моревна. Но вот колдовства Игнатова дочка так и не видела, как только придет к старухе странник-какой с просьбой, так она Дунечку то за водой пошлет, то за водорослями, то хворосту принести, это если кто-то надолго придет, потому как за хворостом две версты в одну строну по косогору идти.
А любопытно девоньки так, что мочи нет. Видела только раз, как старуха ночью у котла пела под нос себе что-то и бросала в варево разные травы, да коренья, а так старуха е и близко не подпускала, ни к полкам с травами, ни к сушеностям разностям, и уж тем паче к заветному шкапчику, который на три ключа запирала, а ключи на шее морщинистой носила.
А когда бывало спросит Дуня: -Когда же ты меня ведьмавскому искусству начнешь учить, бабушка?
Та ответит- то рано еще, не время, то что спешка хороша при ловле блох, то еще что-нибудь и рассмеется.
Но вот как-то раз случилось прийти кузнецу Ермоле к Ядвиге, пошептались они, пошептались и говорит ему бабка : - Ох темнишь ты что-то, Ермола, все знают за тебя Марьянка просватана, не зачем заговор наводить...
-Не надобно мне, чтоб моя жена глядела в разны стороны, хочу, чтоб так оно и было да конца веков.
-Ермола, я тебе приворот-то наколдую. Но ты скажи, зачем тебе приворот, коли Марьянка за тебя и так просватана уже как два года?
-Я, человек простой, Ядвига, и хочу, чтоб не было неурядиц. Марьянка просватана, я на ней женюсь, через месяц, но хочу, чтоб больше кроме меня ни на кого не смотрела никогда, потому к тебе и пришел.
-Ну, что же, уговор дороже денег, принеси мне, что прошу, и будет Марьянка только на тебя и глядеть до старости, коли тебе не скучно. Цену ты знаешь, а для приворота добудь мне прядь волос и что-то из одежды ее нательной.
Вечером того же дня, бабка уложила Дунечку пораньше, велела глаза закрывать и спать, как только книжку посмотрит. В книжке девочке больше всего нравились две картинки- одна с Жар-птицей, что живет в диковинном саду, и долетает до самого солнца, где растут огненные цветы, а вторая с чудой-рыбой Китом, плавающего в пенных волнах, на спине у которого сидела тоненькая женская фигурка, держащая в руках огромную раковину. Ядвига ей говорила, что это Морская Владычица, которая может вызывать бури, топить корабли, и повелевает над всеми морями и океанами. Когда Дунечка спросила, а добрая ли она, старуха только рассмеялась, и сказала, что та, Морская и не добрая, и не злая, чем совсем запутала свою воспитанницу, да еще добавила, что вот это уж совсем бабкины сказки, которыми пьяные матросы людей пугают и себе цену набивают, и что хоть и находятся до сих пор глупцы, которые верят, что море выбирает себе владычицу, и что была она когда-то тоже морской ведьмой, которая не побоялась уйти в пучину насовсем, но верить этому никак нельзя. Уже глаза закрывались у Дунечки под пение и шепот старухи, которая колдовала над очагом, и бросала в котел травы, от которых вода пенилась и бурлила, а по хижине разливался терпкий запах. Вдруг вскрикнула Ядвига, и начала оседать на пол, тело старухи согнеулась и стала она кататься будто ее огнем изнутри жжет.
-Дуня, Дуня, иди сюда, девонька,- хрипела ведьма.
-Тут я, бабушка! Что с тобой? Что случилось? Как мне тебе помочь?- испугано спрашивала девочка.
-Обманул, подлец Ермола, не сказал правды. Заговор на Марьянку наложен уже, такой, что не обрадуешься или она за Матвея из луговских пойдет, он за нее сватался, да только отец Марьянкин его в шею прогнал, все знают, что он лют , да и на руку нечист. Или за него, или вообще никому не достанется. Матвею легче ее схоронить, чем Ермоле отдать. Прознал об этом кузнец, вот и пришел, да только как бы локти кусать не начал. С тем, что я новый приворот на нее наложила не выдержит девкино сердце, разорвется того и гляди на части. А то, что и я вот вот дух испущу, значит специально под меня заговор делался, Ульянка это мерзкая, что на Северной скале живет, знала, что ко мне Ермола придет за приворотом, и решила двух зайцев убить в раз, знала, что та, морская ведьма, что свою работу не выдюжит, не сделает обещанного, та помрет смертью лютою той же ночью. Она меня возненавидела за то, что не ее к себе взяла в учение, а тебя -купеческую дочку. Как только решилась, дрянь мелкая, ведь коли не сгину, изведу, - и старуха снова завертелась веретеном по полу, будто какая-то сила пыталась ее всю наизнанку вывернуть.
-Бабушка, бабушка, что мне делать, скажи мне, я все сделаю, сил нет смотреть на твои мучения,- плакала рядом Игнатова дочка.
-Ох, девонька, придется, видно, и в правду, тебе помогать мне. Потому как одной мне не справится. Слушай меня, и делай все точно как скажу, не справимся, не только я к праотцам отойду, но и девка Ермолина до утра не доживет, - прошептала ведьма.
В ту ночь, ни секунды не спала Дунечка, а только бегала, да старалась порасторопнее и поживее выполнить все, что ей говорила Ядвига. Двигалась Игнатова дочка на удивление легко и быстро, слова ворожбы говорила четко и правильно, будто только этим и занималась, травы сыпала ровно и внимательно. И когда к рассвету, вздохнула бабка спокойно, а варево было готово, и колдовство Ульянкино снято, Девочка запыхалась, побледнела и вытянулась, повзрослела за ночь одну, глаза стали огромные, и губу закусывала от усталости.
Подозвала ее к себе бабка и сказала:
-Ну, с почином тебя, девонька, не так я думала начнется твое обучение тайным наукам, да, видно, ничего не поделаешь. Буду теперь я учить тебя день и ночь, как стать морской ведьмой, колдовство изведаешь, ворожить тебя научу. Ну хоть и ведала, что не прогадала, когда тебя выбралда среди сестер, да не знала, что ты у меня такой бойкой , да шустрой окажешься, что дело так ладиться в руках станет, а теперь иди отдыхай, спи, девочка, спи, дитя обещанное.
Разговор на утро с кузнецом девочка проспала, но судя по тому, что бабка ни разу про него дурного слова не сказала, видно, расплатился Ермола за свою оплошность, а вот про Ульяну слышала, что де столько несчастий обрушилось, и нос-то к потолку прирос, и крыша загорелась, и горб отрос, да еще и лаять начала, а не разговаривать по-человечьи. Люди говорили, что бабка Ядвига страшное заклятье наложила, чтоб больше, чем на двести верст Ульянку услала, а коли та не послушается, да попробует придти обратно, то веки вечные ей на болоте жабой сидеть.
С той самой ночи и началось обучение Дунечки, и весело было и страшно, узнавала она как кровь пускать, да как пчел призывать, как драконью кровь отличать, и что с веперевым клыком делать. Как узнавать, что о тебе соседи думают, да как радость в чашке заваривать, о чем рыбы молчат, что птицы несут на хвостах, и как ветры в узлы завязывать, чтоб по одному на каждый день плаванья хватило. Ходили они со стархуой ночами в леса, смотреть и слушать учиться, да еще за цветом папортника и голубой травой, что разбивает любое железо и поет при луне, чистым человечьим голосом. Ходили к морю, и показывала ведьма, что за жизнь чудесная плещется под волнами, да как чудеса морские помогать или вредить могут. Страшные вещи порой узнавала Дунечка, что отдают люди ведьме морской сердце свое за исполнение желания самого сокровенного, и хоть говорит ведьма, что без сердца желание нужду теряет, не отступаются от своего. Узнала, что у ведьм такие же правила как у купцов, сделку оговорить, все условия рассказать и свою часть пренепременно выполнить, иначе сгорит ночью в черном пламени, ну а коли не получит обещанной цены, то человек в ее воли оказывается на веки вечные. Скоро к Авдотье, так ее теперь люди звали, стал народ с просьбами приходить, с начала по мелочи спрашивали, а потом уже и с серьезными делами шли.
Только Ядвига все больше ругала свою воспитаницу, потому что хоть рука и легкая, да все время в облаках девчонка летает.
Приходил дед Парфен, чтобы его бабка пилить перестала, так Авдотья наколдовала такое, что только ахнула старая ведьма. Бабка-то говорить вообще прекратила, потому как вместо слов у нее цветы изо рта вылетали, и чем громче бранилась, тем цветастее получалось. За голову Ядвига схватилась, просила деда не серчать, а тот умолил колдовства не снимать, он этими цветами уже на новую лошаденку заработал, главное бабку разозлить попуще, и тогда за час можно купеческую свадьбу розами обставить.
А то иной раз сидит за котлом, варит зелье, зелье сложное, по сто разных трав засыпать надо, а сама книжку с картинками смотрит, и как дите малое возьмет и в задумчивости ложку, которой мешает варево, в рот и положит. Два раза старая ведьма сводила Авдотье ослиные уши, а один раз зеленые волосы, все в маленьких цветочках. Ужас, до чего рассеяна девка была.
После же того, как пришел купец знатный из большого дальнего села и попросил ему нагадать много ли товару продастся в следующем году, да стоит ли в корабельные дела ему деньги вкладывать, много ли барышей будет, Авдотья на него посмотрела, печально вздохнула и наколдовала ему кудри черные, да буйные и бороду окладистую между делом, пока про прибыль, да прирост гадала. А потом еще сказала морской ведьме:
-Бабушка, ну ведь жалко его, он такой лысый и некрасивый, его девки не любят, вот он о барышах только и думает, а так стал даже ничего, может повезет ему и счастье свое человеческое найдет, а то в деньгах какое счастье?
-Тебя просили ему бабу искать и жизнь его бобылевскую налаживать?- накинулась на нее старуха, -Ну что ты творишь? Тебя просили сказать про барыши, так на барыши и колдуй, нечего отсебятиной заниматься!
Глаз да глаз за девкой нужен был. Колдовала она быстро, училась охотно, но с ее самодурствованиями и фантазиями беды не оберешься. Хотя больше смеха, конечно, чем слез. Да и люди не жаловались.
Только однажды Ядвига всерьез на Дунечку рассердилась, когда та, вдруг спросила, а можно ли любой ведьме попробовать стать морскою владычицей. Вот тут девчонке туго пришлось, чуть по хребту ее бабка клюкой не огрела:
-Никогда, чтобы и не слышала я от тебя таких разговоров, нет такого человека, который по доброй воли , да от счастья большого на подобное отважится. Чтоб морем владеть, надо морю себя отдать полностью. Не берет оно никого с земли просто так, то заклятье, что надобно сотворить, чтобы морями и океанами повелевать встало уже не одной ведьме в сыру землю вместо подушки, умереть надо и снова возродиться. Так вот умереть оно, пожалуйста, у всех выходит без особого мастерства, а возродиться пока только в сказках получилось, что в твоей книжке нарисованы. Что тебе мало той колдовской силы, что не замле имеешь, хочешь еще и царством морским обзавестись?
-Ой, что ты, бабушка, - уворачивалась Дунечка от клюки, -просто интересно посмотреть на чудеса морские, узнать как рыбы, да чудища морские живут, и моря тайны узнать.
-Я тебе покажу интересно, я тебе покажу чудища, будешь у меня месяц полы мыть, да картошку чистить, и чтоб ни к одному котлу, ни одну травку не тронула, - кричала старуха.
Не подпускала с тех пор она в одиночестве Дуню к морю, боялась.
Так и жили стар да мал в избушке у самого синего моря. Ядвига девчонку любила, да и гордиласью, что она колдовать могла лучше любой другой ведьмы на всем побережье. Приговаривала, по голове ее гладя:
- Скоро совсем ты меня заменишь, девонька, будешь самой знатной ведуньей на всем белом свете.
А Дунечка ее спрашивала:
-Почему, бабушка, люди такие странные? Почему не хотят радости, а на горе себе то денег просят, то соседу неурожай? Ведь скучно, да и не интресно, что же никто не придет и не попросит птичий язык узнать? Или чтобы лечить хвори, да напасти телесные?
-Эх, девонька, мала ты еще, плохо людей знаешь, пузо набить, да перед товарками похвастаться, вот и все развлечение, - отвечаластарая ведьма.
-Да быть того не может, наверняка есть и умные и храбрые, и добрых полным полно, вон сколько в книжках про это написано, а еще говорят есть любовь, что и смерть перебарывает, я сама читала, хочешь покажу?
-Запомни, девочка, нет для тебя никакой любви людской, они тебя боятся, и силу твою уважают, будут ноги целовать или руки лизать , но любить никогда. Ты для них чужое существо, как морское чудовище осьминог.
Замолкала Дунечка, а старая бабка ее по голове гладила, и утешала:
-Не печалься, радость моя, ты чудеса можешь творить, и мир слышать не только человечьими ушами, но еще и рыбьими, птичьими, зверинами, тебе столько всего уже известно, столько тайн и волшебств, а еще сколько изведаешь, что поймешь потом, не стоит это любви человеческой, она коротка, да изменчива.
Только тосковала время отвремени Дуня по людям, по дому с сестрами, по отцу с матерью. Вспоминала хороводы, да песни, правда, недолго, потом забывала и опять чудила, то пожалеет голодных и дождь кисельный сделает, то скатерть, что пироги печет, а один раз горшок заколдовала, так он кашу варил без остановки, всем селом неделю ели, пока она его обратно не забрала. Крупа еще на год вперед в цене упала.
Случилось как-то в Иванову ночь, что бабка Ядвига приболела, и отпустила свою воспитанницу одну папортников цвет искать, он один мог клад показать затерянный, да еще желание исполнить, если оно от всего сердца идет. Но старая ведьма про желание с усмешкой говорила, а вот клад найти с папортниковым цветом дело верное. Ходила Дуня по лесу, собирала цветы, да травы что ей нужно, да незаметно для себя очутилась на поляне, где девушки и парни из ее же села через костер прыгали, песни пели, да игралии смеялись. Ночь-то особенная. Остановилась Игнатова дочка на краю поляны и смотрит из-за ствола березового как они веселятся, да шумят, и так ей захотелось, вместе с ними попрыгать, простых песен попить, да посмеяться в голос полный. Но помнила она, старухины слова, и не решалась выйти в свет костра. "Постою, посмотрю чуток, а потом уж и назад возвращусь, худа не будет". Вдруг кто-то ее за локоть взял, да за собой потащил смеясь, испугалась Дуня, стала вырываться, а парень ей и говорит:
-Не бойся ты меня, Ядвигина внучка, я же Никола, кузнеца Ермолы брат младший, пойдем с нами плясать!
Посмотрела на него Авдотья, и забыла все слова старой ведьмы, уж больно ладен он был, да красив, кудри русые, да глаза синие. Оставила котомку с цветами и побежала за ним. До утра водила она хороводы, да через костер прыгала, до рассвета в горелки играла, да смеялась вместе со всеми, так веслео Дунечки никогда не было, а уж как посмотрит на нее Никола, так взгляд ее аж до кости жжет. Щеки пунцовые, дышать нечем, будто рыбке, что на берег вынесло, глаз не поднять, и руки сарафан перебирают сами собой. А Никола- балагур, будто и не замечает, что с девкой делается. Вскользь посмотрит, да и только.
Занялся рассвет, стали домой собираться, костры тушить. Трепещет вся Дунечка, из доброты ли человеческой позвал ее Ермолин брат плясать на поляну, или приглянулась она ему хоть немножко, уже сама не рада, и плакать и смеяться хочется одновременно. Вдруг вспомнила, что Ядвига наверное, уже с ума сошла от беспокойства, кинулась у травам своим, схватила и уже помчалась через лес к хижине, да через два шага столкнулась с Николой нос к носу.
Схватил он ее за руку, обнял другой, в глаза смотрит и говорит:
-Поцелуй меня, морская ведьма, говорят это удачу приносит, да счастье!
А она молча обвила совими руками его шею, да поцеловала в губы как навсегда, закрыла глаза и пожелала, чтоб он ее любил всю жизнь, и никогда бы им не разлучаться.
Поцеловал ее Никола, откинул голову, рассмеялся:
-Соленые у тебя губы, Ядвигина внчка, как само море, и волосы будто пламя на ветру, ты красивая, дай-ка на тебя полюбоваться, -голову наклонил и посмотрел внимательно, будто в душу самую глянул. И стало на душе у нее светло и радостно, а в теле всем и сладко и страшно. Прошептала она тихонечко:
-Приходи ко мне, Николушка, я тебя ждать буду.
-А что, может и загляну скоро, а теперь побежали, а то мне твоя бабка уши как у осла наколдует на завтра.
Рассмеялась молодая ведьма, и побежали они сквозь лес к хижине.
У самых дверей поцеловала его еще раз Дунечка на прощание, проговорив,
-Чтоб ты еще счастливей стал!
И скрылась за низкой дверью. Ничего она Ядвиге не сказала, боялась, что бабка серчать станет. Но старуха ничего не сказла, только посмотрела на нее и вздохнув, головой покачала.
С того дня Дунечка сама не своя стала, то как будто на крыльях летала, все у нее с руках спорилось, то вдруг задумается, загрустит и сожжет котел с зельем или руки себе обожжет.
Старая ведьма, молчала, да вздыхала, а Дуня нет-нет, да и посмотрит в оконце, не идет ли к ней Никола. Он приходил изредка, так чтоб бабка не увидала, гуляли они по скалам, она ему про травы , да цветы рассказывала, сказки плела в душу, ворожила без зелья, щебетала, старалась в душу ему себя поглубже положить, чтоб и он не мог без нее не спать, ни есть. Да только он все улыбался или играл на свирельке, приговаривал, опуская дудочку :-Смешная ты , морская ведьма, хорошо с тобой гулять на душе радостно, будто в ручье купаешься от твоих переливов. Сам ей рассказывал про то,что старики бачили, о чудищах лесных, да героях-богатырях старинных или просто о том, что в кузнеце делалось накунуне, что смастерил, да как ловко лошадь резвую подковать удалось. Только не было у него в глазах ни нежности, ни ласки, удивление, да смех, а того, что Дунечка искала не на ходилося. Так хорошо ей было, когда слышала свирельку, знала, что Никола к хижине подходит, будто крылья распускались за спиной, не бежала, летела навстречу, каждый раз надеясь, что сегодня ему захочется сказать,что и она для него единственное счастье, попросит с ним уйти, Ядвигу оставив, увидит она в глазах свое отраженье, что миром стала. Да все попусту.
После того, как прощались они, такая тоска Дунечку за сердце брала, будто кто нож загнал подребра, а вытащить забыл. Да, уговаривала себя, что кажется, что морок какой, кто наводит, а иногда так отчаивалась, что думала не опаить ли кузнеца зельем приворотным. Бабка видела метания Дунечки, и как-то раз только обронила:
-Коли ты задумалась, не опоить ли его, так дело это гиблое, так и знай. Будет он с тобой до края жизни, да уж лучше помереть, чем так жить. Что воля, что не воля все равно. Без тебя жить не сможет, но и с тобой муками начнет исходить. Не играют такими вещами. Помереть можно легче легкого, если повезет сильно.
А Никола стал все реже и реже появляться, будто забыл совсем, и пляски на Купалу, и разговоры на скалах, будто и не было никогда Дунечки, не встречалась ему морская ведьма.
Как-то как стало совсем невмоготу, взяла ее Ядвига на ярмарку, чтобы развеялась, да печалиться прекратила. А на ярмарке шумно, весело, все галдят, да торгуются, и медведи на цепях, и сказители с гуслями, народу со всех сел понаехало. Авдотья идет, да только одно про себя повторяет: "Только б увидеть его еще раз, только б хоть раз в глаза заглянуть!" Только нет нигде Николы. Ядвига уже все купила, что хотела, уже со всеми лясы поточила, время уходить поспело. Вдруг увидела через плечо, кудри русые, и сердце птицей затрепетало в груди. Сама не своя, не зная, что делает, подбежала молодая ведьма, положила руку на плечо, и выдохнула:
-Здравствуй, Никола!
-О, здравствуй, ведьмина внучка! - улыбнулся парень, - Посмотри-ка, Настенька, вот она Ядвигина внучка, про которою столько разговоров идет. Как бабка твоя, не болеет?
-Да не жалуюсь пока, сынок. А это что за красавица? - показала пальцем она на девушку,что стояла рядом с Николой. Тут только поняла Авдотья, что рядом с ним стоит чернобровая девушка, и держит его под руку, улыбаясь вишневым ртом.
-Это невеста моя, Ядвига, Настенька. Весной на Белоцвет свадьбу сыграем,- улабнылся парень.
-Хорошо, хорошо, всего вам славного, детишек, да дома полную чашу, - прошамкала старуха,-ну, пойдем мы, пожалуй, нам еще разного товару купить надо. Да, и пожалуй, вас, голубков, задерживать не будем.
-Спасибо, старая ведьма,- поклонился в пояс Никола,- до свиданья, Авдотья, приходи к нам на свадьбу. Смотри-ка у тебя глаза черные стали, а мне казалось раньше, будто зеленые были, не знал, что так бывает.
-Все бывает, мил друг, все бывает,- сказала старуха.
А Дунечка слова вымолвить не могла, пустота такая у нее в теле была, что каждый шаг гулко отдавался, будто колокол. Так и вела ее Ядвига за руку до повозки, а та шла будто во сне, не слыша и не видя ничего вокруг.
Привела ее старая морская ведьма домой, посадила на лавку, да в ковше воды дала.
-Ох, девонька, что же ты наделала, что же ты с собой сотворила-то? - проговорила бабка, и заплакала.
А Дунечка как будто мертвая сидит и не пошевельнется.
-Неужто, ты думала, что всерьез он с тобой? Да, ведь предупреждала тебя. Ох, милая моя девочка, неужто отдала ты ему сердце свое неразумное? Никто никогда с ведьмой не свяжется. Не бывает для нас простого семейного счастья.
-Бабушка, дай мне воды, пожалуйста, еще, - тихо прошептала девушка, отпила, и сказала, - я пойду прилягу, хорошо?
-Ложись, цветик мой, ложись, ягодка. Хочешь я его в жука навозного превращу или крысу, ну или в чудище морское, каракатицу?
-Я, сама, бабушка виновата, сама все придумала, он ничего мне не должен был, просто пошутил со мной, а я и не поняла, что это в шутку, а он и не увидел меня.
-Светик мой, да ведь глаза твои и вправду черные от горя, полежи, отдохни, все пройдет и это пройдет.
Положила старуха Дунечку на печку, а сама на лавке, кряхтя прилегла, неспокойно ей спалось, и какие-то голоса ей слышались.
С того дня будто в омут опустили ведьмину внучку, глаза чернущие стали, будто две вишни или два угля, никто в глаза Авдотье смотреть не мог, даже Ядвига отворачивалась, да и Дунечкой больше никто не называл, все больше морской ведьмой кликали. Почернела, да будто старше стала на века, вроде молоденькая девчушка идет, а в глаза взглянешь -пропадешь, глаза старые, как у древней бабки, мхом заросшей. Волосы подвязала платком, чтоб ни одной пряди не выбивалось, бусы сняла и молчала неделю. А потом ничего заговорила, только о кузнеце ни слова не проронила, да усмехалась порой нехорошо, правым углом рта, так усмехалась, что и старая ведьма передергивалась.
Через месяц или около того, к Ядвиге бабы деревенские пришли на помощь звать, ни травами, ни заговорами сами не справлялись, заболел видать кто-то сильно, старая ведьма выслушала да в ночь ушла, ничего Авдотье не сказав. Утром приплелась будто воду на ней возили, села на лавку и начала причитать:
-Горе такое, внученька, погибает ведь девка-то, не хотела тебе говорить, звали меня ведь к Настасье, кузнецовкой невесте, помрет она, судя по всему. Уж на что я старая карга, а такого не видывала. Крутит ее и вертит, будто изнутри кто веревки вьет али кишки ее на пяльца наматывает, веретеном девка ходит, криком заходится, а сделать нельзя ничего, даже я ничего поделать не могу, как бес вселился в нее. Может ты что придумаешь , подсобишь, жалко ведь душу невинную, - вскинулась бабка, да зыркнула вороном на Авдотью.
А та стоит травы перебирает, будто и не слышит ничего, лицо будто мраморное.
-Нет, бабушка, ничего не могу придумать, раз уж ты не смогла, то куда уж мне справится,- а правый уголок рта кверху ползет, усмехается.
Посмотрела на нее Ядвига, да ничего не сказала.
А вечером стук раздался в окно. Пришел Никола пьяный, да стал Авдотью кликать, чтобы вышла к нему. С того дня на ярмарке не видала его молодая ведьма, хотела Ядвига его метлой спровадить, но Авдотья ее остановила:
-Ничего , бабушка, пойду посмотрю, что ему нужно, горе ведь у человека.
Отворила дверь и вышла. Стала перед кузнецом, будто статуя, ветер гуляет и свищит, буря на море идет, а рядом с ней и травинка не шелохнется.
-Что ты хотел, кузнец, от меня?
-Я ,Дунечка, прости, пришел к тебе, потому как идти не к кому больше. Помирает моя Настенька, бабка Ядвига говорит, что она тебе в подметки не годится, выручи, спаси мою голубушку, что хочешь для тебя сделаю, - сказал и заплакал, руками лицо закрыв.
А ведьма стоит как стояла, только бровь правую вверх вскинула. Упал на колени Никола, начал глолосить-умолять и божиться. Вскинулся, взглянул удалось ли умолить и отшатнулся:
-Да ведь это ты! Это же твоих рук дело, ты Настеньку погубить вздумала, ты, чертова ведьма, ее в могилу заводишь!
-Догадался наконец-то? Ну, что ж, тем лучше. Да, моих рук дело, не нарочито, не из зла к ней, а с обиды лютой, с того, что ты мне сердце разбил, можно сказать, нечаянно. Но сглаз-то мой, правду говоришь, и только я его снять могу. Не сниму, помрет твоя голубушка к утру завтрашнему, в таких муках, что тебе и не снилось. Что же ты мне дашь, кузнец, за то, чтоб сняла я колдовство свое? Мы, ведьмы, ничего просто так не делаем,- стоит, улыбается.
Сидит Никола на земле, дрожжит, аж трясом трясется, от Авдотьи на карачках отползти пытается.
-За что ж ты ее так? Зачем губишь ее так страшно?
-За что? Да ведь ты сам знаешь, Николушка, - наклонила к нему лицо Авдотья и разметались по ветру волосы будто змеи, -посмеялся ты надо мной, пошутил, а теперь моя очередь шутковать, говорят хорошо смется тот, кто последний.
-Что тебе нужно, бесовское отродье? Что тебе дать, чтоб Настенька живой осталась? Чего тебе дать? Денег, золота, скарба, кузницу?- кричал кузнец.
-Ну, зачем же мне твоя кузня, неразумный ты человек, что ж я подковы буду ковать? Дай мне то, что отдают за заветное желание, ни меньше ни больше. Сердце мне свое отдай, на том квиты будем, - скзала и улыбнулась, так что у Николы дыханье перехватило от страха:
-Как же я тебе сердце отдам, что ж я буду делать без него, как Настеньку любить? Как дом строить, детей растить? Проси чего пожелаешь, только не сердце.
-Ну, думай , кузнец, только побыстрее, еще часа три, и не видать тебе своей милой как ушей, сейчас-то ее крики всей деревни спать не дают, а через час, коли любишь, заруби ты ее по милости сердца, все лучше, чем так мучаться, -рассмеялась ведьма. Думай, кузнец, думай. Отдаешь мне то, что прошу, или нет?
Посмотрел Никола в глаза Авдотье, разорвал рубаху матерью расшитую, и сказал:
-Забирай, лучше мне помереть, чем Настеньку сгубить.
-Нет, Никола, ты не умрешь, ты будешь жить долго, слишком долго для человека. Люди будут тебя стороной обходить, ты станешь их зеркалом бесстрастным и гладким. Не любя, но и не ненавидя их. Мертвый, но живой. Чураться тебя будут как чумного. И каждый день будешь помнить о том, как тебе жилось, когда сердце билось в груди. А теперь иди, - сказала, она отерев руки о траву, а после об передник, -за Настеньку не бойся, здоровехонькой по утру проснется. Только вряд ли к тебе в невесты пойдет уже, скорее за упыря болотного,- и рассмеялась сухо и громко, как закашлялась.
Проснулась Ядвига в полночь, посмотрела на Дунечку, а ее и след простыл, выбежала бабка из хижины на берег, и видит море бушует, а в волнах, что о берег бьются, стоит ее девочка, тоненькая как прутик, лишь волосами, как заревом укрытая и тянет руки к океану, поднимт руки и крикнет слово, будто зовет кого, а волны от каждого слова валунами катят бешеными.
Ничего не понимает старая ведьма, стала бояться, что обезумела Авдотья, да гадать, как бы ее домой увезти.
И вдруг повернула молодая ведьма лицо к ней и, осела на земь от страха старуха, лицо белое, а глаза чернее ночи, и рот как алая рана, волосы будто пламя на ветру развеваются вокруг ее голого тела. Повернулась Авдотья к морю и крикнула зычным голосом, так что ветер взвыл, и увидела тут Ядвига, кого звала маленькая ведьма в ночи. Показалась огромная голова и тулово страшного зверя, больше самого громадного дома было чудовище, никогда не видела подобного существа старуха, но догадалась, что это и есть чудо-юдо рыба кит, а когда увидела, что на спине своей несет он раковину белую, поняла, что затеяла ее названная внучка.
-Нет, -кричала она и бежала сколь быстро могли нести ее старые ноги, - неет!
Обернулась Авдотья, поклонилась в пояс и сказала:
-Спасибо за все, бабушка, но для меня здесь жизни нет, я ухожу в море, прощай!
Вошла в воду, наклонил кит голову, села молодая ведьма ему на спину, взяла раковину, дунула, и пошел звук чистый и силы такой, что Ядвига на земь упала. А после того нырнул кит в пучину морскую, и скрылся в ней, будто и не бывало. Тут же и море успоилось, будто приняло свою добычу, и уснуло.
Не знала бабка сколько времени пролежала на морском песке, очнулась нет никого, море тихо плещется, да раковина рядом небольшая лежит.
С тех пор по всем берегам пронеслось, что владычица морская снова в тех краях объявилась. Кто море любил, тем благоволила, а кто рыбы без толку, ради забавы умервщлял или пакостил морскому народу, тот в море боялся выходить попросту. И еще говорили люди, что коли обманет какой рыбак, сердце девичье разобьет, то хоть к воде и не подходил, своей смертью не умирал. Старики говорили, что тем, кому покажется тоненькая фигурка на спине огромного зверя, тому удача во всем сопутствовать будет и рыбацкое счастье.
