Аннотация: Небольшие зарисовки по межрасовым отношениям
Записки ящера
Рассказ путника, встреченного незнакомцем в какой-то придорожной корчме.
Гр-лян сидел на корточках в углу большой и просторной клетки и с тоской наблюдал за человеками, направляющимися к его клетке. Он поймал себя на мысли, что непроизвольно назвал эту клетку своей. Да, за те две недели, что он сидел в этом узилище, она вполне могла считаться теперь его. По крайней мере, никто, кроме него на неё не претендовал, и на его свободу, в пределах, ограниченных прутьями, никаких прав не предъявлял.
Гр-лян был фаталист. Раз, попав туда, куда он попал, он терпеливо сносил временные, как он считал, неудобства и не раздражался когда местная пацанва, регулярно по вечерам, приходящая к клетке, тыкала в него длинными, остро заточенными палками, требуя от него хоть какой-нибудь реакции. Желательно, конечно, пояростней и погромче.
Обычно никак на них не реагирующий Гр-лян, иногда решался на подобное представление и доставлял детям истинную радость. С яростным рыком бросаясь на прутья и разыгрывая из себя страшного, кровожадного и жестокого ящера в эти редкие минуты он был настоящим артистом. Вся малышня, тусующаяся вокруг клетки, в этот момент с радостным визгом бросалась врассыпную, искренне довольная тем, что вывели несговорчивого врага из его созерцательного настроения.
Единственной неприятностью от подобного развлечения было то, что стражники, охранявшие клетку от местных селян, тут же проникались чувством своей значимости и начинали наводить порядок, по крайней мере, так как они это понимали. Они тыкали в Гр-ляна остриями уже своих заострённых палок, а тоне, как они напыщенно называли эти ублюдочные произведения местных кузнецов - копьями. Причём, уже учёные им, никогда больше не делали это все одновременно, а неприменно оставляли одно, а то и пару копий, за пределами клетки, для контроля за поведением ящера. В самом начале, раздражённый их тычками, Гр-лян вырвал одно копьё из рук какого-то молоденького стражника и устроил им такую развлекуху, что те до сих пор боялись подойти к клетке ближе, чем на три метра, а то и более.
Вот и сейчас, в пяти метрах от клетки остановилась группа людей, в количестве пяти особей, вооружённых, не в пример более устрашающе, чем местные стражники.
- Слушай ты, рептилия, - надменным голосом, проговорил один из них, по виду, самый старший. - Я к тебе обращаюсь, грязная обезьяна, - заорал раздражённо старший, выведенный из себя молчанием ящера.
- Из нас двоих, ты больше похож на обезьяну, - насмешливо ответил молчащий до того ящер. - По крайней мере, если судить по надутым щекам, - уточнил он, явно намекая на отвисшие, как у бойцовой собаки, рыхлые щёки главного.
- Гляди ка, а он, однако, наблюдательный, - заметил стоящий рядом со старшим молодой расфуфыренный дворянчик.
- Слушай сюда, - обратился он к ящеру. - Мы знаем, что ты врач. И довольно таки хороший врач. По крайней мере, из тех, кого ты лечил, никто до сих пор не умер.
- Врач, не врач, а в вашем нутре и натуре я разбираюсь, - насмешливо заметил ящер.
- Ну, так мы тебе и предлагаем вылечить нашего барона. Если вылечишь, то отпустим. Мы слышали, что вы знатные врачи. И для вас нет невозможного.
- Невозможное есть для всех, - мрачно ответил ящер, наконец-то понимая, каким образом, и главное, почему он оказался в этой клетке.
- Однако, мы тебе делаем хорошее предложение. Свобода, в обмен на лекарство. В ином случае, костёр - лучшее, что тебя ожидает.
- Видно вы долго за мной охотились, или вам очень надо, - заметил ящер, наблюдая за нервным поведением старшего группы.
- Мы даже денег твоим сородичам не пожалели, чтобы тебя поймать, - заметил старший.
- Деньги могут многое. И многие твои соотечественники, предпочитают иметь деньги, а не хорошего лекаря.
- По-видимому они думают жить вечно и никогда не болеть, - насмешливо ответил ящер.
- Мы знаем, что ты лечишь людей, - продолжил старший в группе.
- Лечил, - ответил ящер. Больше не буду. Нет более неблагодарной скотины, чем человек. Весь день ты лечишь его единственную дочь, вытаскиваешь её с того света. Сидишь с ней, потом, всю ночь, меняя компрессы и кормя с ложечки лекарством, а утром, когда она явно пошла на поправку и видно, что кризис миновал, её отец приводит толпу вооружённых селян. И тебя сажают в клетку. Причём тех селян, кому ты раньше не раз серьёзно помог, кому давал порошок от простуды, кому сломанную ногу у единственного сына вылечил. Кому ещё что, доброе сделал.
- Но ведь это всё в прошлом, не так ли, - резко обратился он к старосте деревни, где была установлена клетка.
- Вот именно, в прошлом, - с чувством внутреннего достоинства и собственной правоты, ответил староста. - Мало ли что ты там наделал, раньше то. А теперь ты ответишь за зверства иных ящеров, что регулярно грабят наше несчастное селение.
- Так ведь грабят, а не убивают, - попытался достучаться до его мозгов Гр-лян. - И не сжигают живьём, как это у вас принято. Давно уже не убивают и не жгут.
- Эти не жгут, - кивнул головой староста, - а у соседей жгут.
- Соседи, это другой клан, - устало ответил Гр-лян, понимая, что все эти разговоры бесполезны, и вековую вражду за время жизни одного поколения, не отменишь.
- Уже сто лет, мы не ходим к вам, ни за добычей, ни за рабами, а последние двадцать, так вообще, даже не грабим, а пытаемся торговать и жить в мире. Потому, видимо, вы так и обнаглели, - тихо закончил он.
- Ты чего там бормочешь себе под нос, рептилия, - вдруг заорал ещё один, расфуфыренный как павлин, дворянчик из стоящей возле клетки группы.
- Это ты там бормочешь, обезьяна облезлая, - гневно ответил ящер, окончательно понявший, что с этими двуногими он даже срать под одним кустом не сядет.
- Делайте своё дело, жгите. Но помощи, от меня, в лечении не будет. Не стоите вы того, чтоб вам помогать....
Когда на следующее утро полсотни конных ящеров, возглавляемых огромным, более чем двухметровым ящером, в червонной накидке, ворвалась в деревню, легко подавив слабое сопротивление плохо организованной толпы сил местной самообороны, отвыкшей за последнее поколение от серьёзных стычек с ящерами, на сельской площади ещё курился дымок от вчерашнего костра, на котором был сожжён несговорчивый ящер-врач.
Согнав на площадь всех, кого только смогли найти в деревне, предводитель ящеров, обратился к селянам.
- Кто это сделал? - тихо спросил предводитель ящеров, медленно проходя вдоль шеренги перепуганных людей.
- Кто это сделал? - уже громче повторил он. - Ты? Может быть ты, мне ответишь, что здесь произошло и кто виноват? - ткнул он пальцем в местного старосту. - Говорят, ты был с ним дружен? И он не раз помогал тебе. Ответь мне, староста, - зло и насмешливо подчёркивая его должность, прошипел ящер.
- Это всё они, - трясясь от страха, проблеял бледный как смерть, староста, указывая на полуодетых и избитых дворян, отдельной толпой сгрудившихся с краю толпы.
- Ты! - прошипел ящер, подойдя к группе поближе и рассматривая пожилого человека в рваном, когда-то дорогом платье. - Барон Лёгкий Изя. Или, может быть, Тихий Изя? - насмешливо продолжил он.
- Какими судьбами, барон, - тихо проговорил он, наклонясь почти вплотную к избитому лицу мрачного барона. - Когда мы последний раз виделись, вы обещали никогда больше не попадаться у меня на пути. И гляди ка, попался. Как объяснитесь, барон?
- Мне нужен был врач, - горда задрав подбородок, прохрипел избитый барон. - У меня болеет дочь. Мне нужен врач, - опять повторил он.
- Если тебе был нужен врач, - заметил ящер, - то почему ты не пошёл к Камню Просьбы в долине Согласия и не попросил духов о помощи. Тебе бы помогли. Всем помогают, кто бы ни обратился, человек ли, ящер ли или зверь лесной.
- Нет! - гордо оборвал его барон. - Бароны Изя никого и никогда не просят, а только берут. Сами берут столько, сколько нужно и тогда, когда им нужно, и ничьих советов не спрашивают. Тебе ли, ящер, этого не знать.
- Значит то, что произошло вчера на этой площади, это твоя работа, барон, - тихо и утверждающе, проговорил ящер. - Кто тебе из местных помогал, барон? Этот, что ли? - ткнул он пальцем в трясущегося от страха старосту. Этот, - отвечая собственным мыслям, подтвердил он сам себя. - Этот, больше некому. Я всегда предупреждал Гр-ляна, что добра от таких ждать не приходится. Он мне не верил. Не мог поверить. Считал, что столько добра, что он сделал для этой деревни и лично для этого старосты, хватит на все следующие поколения. Наивный. Быдло добра не помнит.
- Не тебе рассуждать о справедливости и добре, людоед, - патетически воскликнул барон, картинно отставив ногу и выпятив грудь.
- Ох, бросьте, барон, - вздохнул осуждающе ящер. - Вам ли, бывшему Главе Дипломатической Миссии при дворе Его Императорского Величества, не знать ли, что наш клан, клан врачей и целителей уже более ста лет не потребляет ни человеческого, ни животного мяса. Ещё со времён прошлого императора, Глава нашего клана, а за ним и все мы, приняли обет и отказались от мяса, дабы жить в мире со всеми разумными и неразумными расами на нашей планете.
- Но хватит, - оборвал ящер сам себя. - Не мечите бисер перед свиньями, как у вас говорят. За сделанное, ты ответишь. И никакой дипломатический иммунитет, тебя на этот раз не спасёт.
- Император не позволит, - прохрипел задыхающийся от страха дворянин, кривя трясущиеся губы.
- Здесь нет императора. И того императора больше нет, - тихо ответил ему ящер. - А здесь есть преступники, - кивнул ящер на мрачную толпу полураздетых дворян. - Есть подельщики, - кивнул он на перепуганную толпу селян. - И есть пострадавший, - указал он на еле тлеющие угли вчерашнего костра. - И есть мститель, - ткнул он себя кулаком в грудь.
Когда спустя неделю, прослышав про происшествие на границе, в село прибыл отряд пограничной стражи, во главе с самим губернатором, села больше не было. На месте, где ещё две недели назад стояло множество больших и красивых домов и проживало несколько тысяч счастливых и благополучных людей, простиралась ровная и мёртвая равнина, без единого здания, деревца или кустика. Ровная поверхность бывшего когда-то здесь городища покрывал толстый слой каменной соли, безумно дорогой, даже для этих, далеко не бедных мест. И только одно выделялось на белом мрачном фоне мёртвой земли. Одинокий кол с насаженным на него Главой дипломатической Миссии, бароном, звавшимся когда-то, то ли Легкий, то ли Тихий Изя.