За стойкой в кафе "Океан", где стены расписаны силуэтами рыб и кальмаров, я увидел женщину на вид шестидесяти пяти лет. Она подошла и попросила налить кипяток в пластиковую бутылку. Из свертка достала старое пальто, кухонный нож, фаянсовую тарелку и еще достала половинку черного хлеба. Она сутулилась, была бесформенна под скорлупой чьей-то чужой одежды, выброшенной на свалку и подобранной. Под скорлупой. Под микроскопом.
Как она оказалась там - между светом, стеклом и взглядом?
Человек, вынули из тебя душу и носят по улицам на руках, поклоняясь, поклонясь и плача, молясь и не веря, надеясь - не веря, рыдая - не веря, рождая - не веря, плача, молясь и рождая - не веря, умирая - не веря, прости меня, Господи - это не я придумал.
Она стоит у стойки, слишком высокой для старухи, слишком пригодной для поколения, выдавленного из небытия педалью акселератора, из небытия, из позора небытия, из небытия небытия. Из небытия небытия небытия, раскатанного скатертью-дорожкой белого порошка, вытекшего на полированную поверхность грязной лужицей самодовольной вампирской ухмылки.