Аннотация: Из серии кубанских рассказов. Воспоминания детства конца войны.
Из серии кубанских рассказов
ФРОНТОВИК *
Анатолий МЕЛЬНИК
История эта произошла много лет назад, в самом конце войны. Было мне тогда лет пять. Жили мы вместе с матерью временно в маленькой кубанской станице, расположившейся на отшибе километрах в двадцати от железной дороги. В станице оставались только старики, бабы, да еще мы, соплящня-малолетки, дети войны. Помимо станичников, в селе проживало несколько семей фронтовиков, возвратившихся из эвакуации. Матери наши вместе со станичными женщинами работали с утра до ночи в колхозе, а мы, предоставленные сами себе, голодные и оборванные, развлекались бесхитростными забавами того времени: целыми днями играли "в войну", лазали, бегали в окрестностях станицы.
В конце февраля, пасмурным днем, с проходившего мимо поезда сошел на станции летчик-офицер. Был он в зимней форме. В руках - два добротных трофейных чемодана. Судя по всему, ехал он в краткосрочный отпуск на побывку к семье. В то время такое было уже не редкостью. Правда, чаще приезжали фронтовики после выписки из госпиталя перед возвращением на фронт.
Офицер сошел на перрон, поставил на землю чемоданы, огляделся, потом обратился к прохожей с вопросом, как добраться до станицы. Женщина попалась разговорчивая, любопытная, ей льстило, что такой статный боевой офицер-летчик, обратился именно к ней. Как могла, очень подробно, рассказала приезжему, как добраться до станицы. Сказала, что дорога глухая, дальняя и вряд ли кто сейчас будет ехать по ней, а идти почти двадцать километров. "С такими гостинцами, - добавила она, выразительно посмотрев на чемоданы, - вряд ли стоит. Вы выйдите на окраину станции, к дороге, может быть повезет - кто-то будет еще ехать. А вообще-то лучше выходить на дорогу с рассветом и ждать попутной телеги, машины". Распрощались, женщина пошла по своим хозяйским делам, а летчик, подхватив чемоданы, пошел в указанном женщиной направлении.
За боевые заслуги он был поощрен кратковременным отпуском в тыл на побывку к семье. Времени у офицера было мало, а дорога - дальняя. Поезда ходили редко, с большим опозданием. А потому фронтовик спешил, здесь, в станице, в последнее время жила его семья - жена с двумя маленькими сыновьями 4 и 5 лет. Последний раз он виделся с ними более двух лет назад, когда попал на переформирование части в глубокий тыл и ездил за самолетом на завод. Там-то ему и удалось, с разрешения начальства, выкроив несколько дней, сделав изрядный крюк, заехать к семье в Фергану.
А потому он сейчас спешил, очень спешил. Время неумолимо отсчитывало дни и часы предоставленного отпуска, требуя его возвращения к прерванной трудной, смертельно опасной работе.
Пасмурный февральский день, зима на исходе. Периодические оттепели сильно подточили сугробы. Весна должна вот-вот нагрянуть. Дорога пустынна. Прождав попутного транспорта или хотя бы попутчика целый час, летчик почти что потерял надежду добраться сегодня и начал подумывать, где бы остановиться на ночлег, когда на дороге появилась телега, запряженная парой лошадей. Возчик, дряхлый дедок, поравнявшись с фронтовиком, попридержал коней, поздоровался, поинтересовался, куда ему надобно. Услышав название станицы, кучер удовлетворенно молвил: "Мне по пути. Влезайте". Забросив поклажу в телегу, офицер затем влез и сам. Удобно расположившись на мягком душистом сене, он повеселел: повезло.
Кучер попался словоохотливый. Оказалось, дедок из станицы, расположенной километрах в пяти от той, куда направлялся летчик. Лошади шли резво. Среди снежного степного безмолвия дорожным ориентиром была многокилометровая посадка. Лошади тянули телегу по едва приметной дороге, пролегавшей поперек глубоких пологих балок, характерных для предгорий Кавказа. Телега замедляла ход в гору, а затем, как бы наверстывая упущенное, лихо несла под гору. Извозчик и попутчик не обсуждали, когда закончится опостылевшая война. И так всем было ясно - войне конец в ближайшие несколько месяцев. Больше говорили о тяготах и лишениях, выпавших в эту лихую годину. Потом разговор зашел о погибших, которым уже никогда не суждено вернуться с войны. Дед, тяжело вздохнув, поведал, что в селе вообще не осталось мужиков - одни старики, бабы, малолетки да несколько инвалидов, вернувшихся домой без рук и ног, калеками. Рассказал старик, что нет в селе хаты, куда бы не занесли похоронку. Почту бабы боятся получать. И сейчас то в одной, то в другой хате, случается слышать стенания и плач, значит, опять кто-то не вернется. А те немногие, к кому похоронка не пришла, живут не день, не два - годы, в страхе ожидания клочка бумаги со словами "... пал смертью храбрых...".
Установилось тягостное молчание. Дед, видимо пытаясь как-то нарушить его, обратился к пассажиру: "А ты-то с фронта?". Седок утвердительно кивнул головой, на остальные вопросы, отвечал уклончиво. Многие из тех, кто был ТАМ, избегали об этом говорить, вспоминать, стараясь позабыть пережитые кошмары. Офицер сказал только, что он летчик-истребитель, воюет третий год: все, как у всех. Дед оглянулся на седока и, смерив его изучающим взглядом с головы до ног, произнес: "Везучий ты, наверное. У нас из станичников, кто призывался в 41-м, 42-м, никто не вернулся. Да и из подростков, кого взяли в армию после прихода наших, пока тоже никто целым не вернулся".
Офицер промолчал. С одной стороны, ему было неловко: он здоровый, невредимый, в отпуске. Как будто его вина перед теми, кто не дождется с фронта своих близких. С другой стороны, он летчик. А в авиации, с ее особой непредсказуемостью, когда самая малая мелочь, случайность влечет за собой самые тяжелые последствия - не вернулся с боевого задания... вырабатывает у летного состава целый ряд суеверий, примет, которые большинство летчиков, стараясь в этом не признаваться, исполняют неукоснительно. Не принято среди оставшихся в живых, продолжающих участвовать в боях, говорить о смерти, о погибших. Это будет потом, когда все уйдет в прошлое, и не надо будет отправляться на очередное боевое задание, когда никто не может сказать тебе, вернешься ли ты с него, останешься ли живым. Хотя... люди привыкают ко многому, даже с этим свыкаются.
Телега тем временем, преодолела очередной затяжной подъем и в зимней дымке стали угадываться хатки станицы. Кучер, указав на них кнутом, произнес: "Вот и твоя станица. Приехали". Потом он объяснил, как можно сократить путь, пойти напрямик, ориентируясь на посадку. Офицер поблагодарил кучера, они распрощались.
Старик, взмахнул кнутом, лошади тронули и через минуту телега уже неслась далеко под гору. Фронтовик остался один, огляделся, взял в руки чемоданы и пошел в указанном направлении. Начало смеркаться. До села было километра два. Офицер шел быстро: предстоящая встреча с семьей придавала сил. Село, когда он начал приближаться к нему, пропало из вида, спрятавшись в ложбине. Небольшая поземка закрыла тропинку, которую протоптали редкие пешеходы. Он шел, ориентируясь по посадке. В густых сумерках село опять замаячило вдали, кое-где тускло засветились окна. Идти на их свет, под гору, было нетрудно.
Тропинку вскоре вообще было не различить, пришлось идти наугад, придерживаясь общего направления. Кое-где еще оставались сугробы и надо было их преодолевать, забираясь в снег по самые колени. Когда офицер влез в очередной сугроб, оказавшийся особенно глубоким, тот неожиданно начал оседать. В следующее мгновение твердь ушла из-под ног, что-то зашумело, затрещало - он почувствовал, что куда-то проваливается. Так же неожиданно плюхнулся он на что-то мягкое, сверху, рядом с ним, громыхнули чемоданы. Все стихло, он очутился в полной темноте. Только где-то далеко наверху слабым размытым пятном угадывалось небо.
Он не сразу сообразил, что оказался на дне глубокого заброшенного колодца.
Опомнившись, ощупал стены, зажег спичку, подпалил клочок бумаги. В тусклом колеблющемся свете увидел обваливающиеся обледенелые стены старого колодца. Где-то в глубине души зародился страх - Это конец! Самому не выбраться ему отсюда, а помощи здесь в такую пору, вряд ли дождешься.
Понимая, что никого в округе нет, тем не менее, он стал звать на помощь. Сначала тихо, потом все громче. Кричал, пока не сел голос. На ощупь несколько раз пытался карабкаться наверх, но всякий раз, поднявшись на полметра - метр, соскальзывал вниз. Наконец, устав от неудачных попыток выбраться наружу или дозваться кого-нибудь, очутившись в кромешной тьме, решил дождаться утра. Успокаивал себя: надо все обдумать, взвесить, отдохнуть, а утром попытаться все-таки вскарабкаться по этим осклизлым стенам. Ему стало жарко от чрезмерных физических нагрузок, но когда он присел на чемодан, сразу же почувствовал пронизывающий сырой холод. Он достал из чемодана теплые вещи, надел под шинель и постепенно согрелся. В чемодане был паек и кое-что из продуктов - он вез их детям, выкраивал из летного пайка. Съел что-то, лишь потому, что надо было есть. Утолил жажду снегом, сугроба свалившегося вместе с ним и смягчившим его падение.
Потом все так же на ощупь, в тесном пространстве колодца, он сделал себе подстилку и, скорчившись, улегся. Светящиеся стрелки часов показывали уже полночь. Он долго не мог уснуть из-за холода, пробиравшегося при малейшем шевелении то там, то сям, из-за неудобной вынужденной позы, а главное: из-за такого нелепого чудовищного случая, произошедшего с ним. Он все никак не мог поверить в случившееся, что это произошло не в каком-то кошмарном сне, а наяву. Ему все казалось, что стоит только встряхнуться ото сна, открыть глаза и кошмар рассеется. Сморенный, наконец, усталостью, переживаниями, он погрузился в полудрему. В течение ночи несколько раз просыпался, не понимая сразу, где он находится, что случилось, потом приходило тягостное осознание произошедшего и так это повторялось несколько раз. Ночь была бесконечно длинной тяжелой страшной.
Но вот забрезжил рассвет. Услышав воронье карканье, доносившиеся издалека, очнулся от дремы, еще раз осмотрелся. Вывод был неутешительным, выбраться без посторонней помощи невозможно. Он был на грани отчаяния. Но тем ни менее стал опять кричать, понимая, что услышать его некому. Устав от крика, вновь и вновь отчаянно, обдирая ногти в кровь, пытался выкарабкаться наружу. Но каждый раз рано или поздно он падал на дно колодца. Силы уходили, а вместе с ними - надежда. Не выбраться ему из этой проклятой западни.
Стало темнеть, подходили к концу первые сутки его вынужденного заточения. Офицер опять начал кричать, просто чтобы не впасть в состояние паники. Он уже ни на что не надеялся, когда неожиданно наверху что-то зашумело, мелькнула тень и донесся собачий лай.
Надежда вернулась к нему. Собака продолжала лаять, а когда он возобновил крики, боясь, что собака уйдет, лай усилился, стал отрывистее, как бы подзывая хозяина. От сильного возбуждения собака даже начала рыть снег на краю колодца. Спустя время характер лая изменила, и офицер понял, кто-то подошел к краю колодца. Затем на фоне неба над колодцем склонилась мужская фигура. Человек, наклонившись, стал вглядываться в глубину колодца. Офицер окликнул незнакомца, и тот сразу понял, что произошло.
Мужчина оказался жителем близлежащей станицы, возвращался с охоты вместе с собакой. Собака-то и учуяла провалившегося, нашла колодец и привела к нему хозяина.
Охотник стал прикидывать, как вытащить пострадавшего из колодца. Для этого нужна была веревка длиной хотя бы метра в четыре, но ее не было. Не найдя ничего подходящего в округе, незнакомец предложил сходить в станицу за подмогой и за веревкой. Но офицеру было страшно вновь остаться одному в этом колодце. Голова работала лихорадочно быстро, ища решение, и выход был найден. Он предложил связать вместе ремень от ружья, брючные ремни, портупею, собачий поводок. Наконец, общими усилиями они смогли сделать подобие веревки, правда, предварительно пришлось охотнику порвать рубаху на лоскуты, чтобы вытащить из колодца ремни.
Незнакомец сбросил конец ремня в колодец, он оказался коротковатым, но все же офицер дотянулся до него руками. Ему еще не верилось, что пришло избавление, хотя он уже подтягиваться на руках. Когда он вскарабкался по ремню на метра два, то внезапно вспомнил о чемоданах, остававшихся на дне. Там были подарки для жены, детей, трофейные вещи. И он решил их не оставлять. Окликнув незнакомца, сказал, что хочет забрать вещи. Тот выругался с досады, надо было все начинать сначала, стоять, упираясь, удерживая, карабкающегося из глубины колодца человека. Но офицер уже вновь был на дне. Переведя дух, он поднял чемодан, привязал веревку к ручке и скомандовал, чтобы незнакомец тянул наверх. Затем таким же образом был отправлен наверх и другой чемодан. Незнакомец, склонившись над колодцем, спросил: " Все или что-то еще есть?". Услышав отрицательный ответ, предложил чуток передохнуть. Офицер присел на дно злополучного колодца. Отдышавшись, окликнул охотника. Ответа не последовало. Предчувствие чего-то ужасного, неотвратимого, охватило офицера. Он начал кричать, но никто не отзывался. Страшная догадка пронзила его: незнакомец решил присвоить вещи, бросив его на верную гибель. Он вновь стал кричать. Предлагал незнакомцу все, лишь бы тот помог выбраться из западни. Но наверху было тихо. Потом он снова услышал какой-то шум, лай собаки. Над колодцем еще раз появилась тень незнакомца, словно решившего убедиться, что пленник на месте. Однако тут же он отошел от колодца, не отвечая на мольбы офицера, ругая собаку, заставившую вернувшуюся. Взял ее на поводок и исчез так же внезапно как появился.
Больше никто не появлялся ни в этот день, ни во все последующие. Офицер слабел от холода, голода, безысходности положения. Вскоре оставил даже попытки выбраться наверх. Силы, а вместе с ними и надежда на спасение иссякали. Он уже не мог двигаться, только лежал, скорчившись на дне своего страшного безмолвного каземата, и изредка взывал о помощи слабеющим голосом, стараясь сохранить силы, протянуть хотя бы еще один день. Но никто больше так и не услышал его...
Он был жив еще десять дней, а затем, впадая все чаще и чаще в забытье, однажды не проснулся... Что ему виделось в последние мгновения жизни? Может, смертельные карусели воздушных боев, из которых мало кто выходил целым? Там он был почти уверен, что не сумеет дожить до конца войны, погибнув в одном из воздушных боев. Но то, что погибнет вдали от фронта, по нелепой случайности, на дне какого-то заброшенного степного колодца, рядом со своей семьей, так и не увидев ее..., наверное, нет.
Прошло время. Наступила весна. Все покрылось буйной зеленью. В один из таких дней ватага вездесущих мальчишек гоняла в окрестностях станицы и случайно набрела на заброшенный колодец. Мальчишки, склонившись над полу обвалившимся срубом, бросали вниз камешки, вглядываясь в мрачную темень колодца. Потом заметили, что там что-то есть. Пригляделись - и со страхом поняли, что там кто-то лежит. Перепуганные, бросились в село, сбивчиво рассказывая взрослым о своей страшной находке. Пришли взрослые, убедились, что мальчишки не врут. Вызвали милицию, спустились вниз, подняли наверх останки мужчины в летной форме. Все горестно вздыхали: "Надо же, такая нелепая смерть... Не повезло фронтовику..."
Потом выяснилось, что у погибшего были документы, и ехал он к семье, в эту же станицу. Это был уже шок. А затем поползли слухи, вскоре подтвердившиеся, что у умершего нашли записную книжку, в которой он сделал запись всего, что с ним произошло. Вел он ее до самого конца. Не составило большого труда по этим записям найти и выродка-охотника, и воздать ему должное...