Аннотация: Парень из тусовки Курта Кобейна попадает в атмосферу лавкрафтовского кошмара в старинном городке Новой Англии. Что задумали сделать с ним его родные? А главное - кто эта незнакомая женщина, что выдает себя за его жену?
Борис Мышлявцев
ЧУЖАЯ ЧЁРТОВА ЖЕНА
1.
В тысяча девятьсот девяносто четвертом Курт Кобейн умер, и мы разъехались кто куда. Исчезло солнце, которое несколько лет притягивало все эту чёртову кучу планет и астероидов. В основном астероидов, крупных личностей среди нас было не так уж и много.
(Но размера Цереры некоторые достигали, и сейчас их имена вполне себе на слуху где-нибудь в провинциальных инди-сообществах, а некоторые даже и на национального уровня площадках. Да, кстати, если кто не знает: Церера - это такой офигенно большой безвоздушный камень, что болтается между Марсом и Юпитером. Видите, спецкурс по астрономии я неплохо усвоил. Это было ещё тогда, когда я учился в частной школе в Новом Корнуолле).
Короче, тусовка наша распалась и растеклась по стране. Да, кое-кто остался и в Сиэтле, и даже в Абердине. Такому, например, как Джейк Пустое Дерево... такому кроме Абердина вообще нигде не место. Он бы зачах в какой-нибудь Калифорнии или, не дай бог, Оклахоме. А возможно, он просто очень быстро заполнил бы свою восхитительную пустоту какой-нибудь редчайшей дрянью, из тех, что похуже героина или амфетоминов. Сидел бы в третьеразредном баре и за дозу запиливал старину Хендрикса. А что, думаете, он не смог бы? Ещё лучше самого Джимми смог бы, пусть земля ему будет пуховой периной, с парой девочек на этой перине. Запиливал бы, а потом в какой-нибудь особо паршивый вечер завалил пару тупых уродов в баре, каких-нибудь водителей грузовиков. Из тех, что приходят туда только на голых бабёнок попялиться. Их вальнул бы, а потом и себе, как Курт, засадил бы крупнокалиберным патроном. Потому что всё это дребедень лохматая, и нечего тут.
В девяносто четвертом мы все задумались: а что дальше? Я понимаю - музыканты. У них концертики, гастроли. Сформировался даже целый бренд музыки из Сиэтла. Пять аккордов с фузом, выпущенная клетчатая рубашка, а сверху еще одна, поменьше. Уже неплохо, а иногда нужна ещё пронзительная нота хрипловатым голосом, как бы с надрывом. Вот тебе и здравый гранж. Тем более, что и SONIC YOUTH наших сиэтловских до конца так и не бросали. Как Курта они на большую сцену вытянули, так и еще пару-тройку хороших команд постоянно крышевали. Это сейчас при названии SONIC YOUTH молодняк только лицо покривит, да ещё подумает при этом: это что, группа бой-скаутов, которым покровительствует губернатор? А тогда совместный гастрольный тур с ними означал счастливый билет на самолёт в будущее.
Вы не поверите, но я недавно смотрел видеозапись, где Ким Гордон плачет: на их большой концерт в какой-то стране НИКТО не пришёл. Никто, понимаете? А как по-моему, Ким Гордон - такая красивая девка, что просто туши свет. Как можно не прийти на её концерт? Это просто глупость и свинство.
После того, как Курт себе в рот пулю из ружья отправил, мы с Сесилией были в крутых раздумьях: что нам делать дальше и куда податься. Мне было двадцать три, а жёнушке моей и того меньше: двадцать два. А тут и подвалило это наследство: тётка померла. Я думал, она мне старинный ночной горшок подарит. "Настоящая эпоха Мин, особая технология глазурирования, утраченная после манчжурского завоевания", этим всё и обойдётся. Но в завещании она черным по белому написала: отдать, мол, всё движимое и недвижимое, моему родному и нелюбимому ничуть племяннику.
Я поехал в Плимут "вступать в наследство", а Сесиль тусовалась пока в Сиэтле. В Плимуте я имел пару неприятных бесед с дядей Инеком, но дело того стоило: у тетки остался нехилый домишко, хоть и старый как большой термитник. Дядя, помню, вспылил: мы тебе уже год назад писали, что тётя безнадежна, а ты даже не ответил. И звонки игнорировал. А вот как деньги - так и приехал сразу. Но я ведь не со зла игнорировал. Просто я тётю Эмили с детства терпеть не мог. Это ведь просто какой-то сухарь в юбке! А во рту - кленовый сироп: откроет свой рот, и давай тебя поливать: Иисус то, Иисус сё.
Как пел Курт, "Иисус, а ведь ты не за меня умер".
2.
В домишке у тётки - куча барахла разного, вроде картин "американского барокко" (не помню точно, что это значит) и даже смешного столового серебра. Всю эту хрень я решил побыстрее продать, а домиком пока попользоваться. Интересно ведь пожить в фильме ужасов. Ну вот, как всё уладил - так и вызвал Сесиль в Плимут, Массачусетс.
Про Плимут что вам рассказывать? "Мэйфлауэр", первые поселенцы, здесь ковался характер колонистов, будущих американцев, бла-бла-бла. Если вы учились в нормальной американской школе - вам это всё в башку и без меня вбили. На самом деле первые колонисты приплыли намного южнее и намного раньше, но кого это волнует после того, как Юг проиграл свою войну? Вся эта херня насчёт переписывания американской истории хорошо описана в одной книжке парня по имени Дик Брайен. Обязательно почитайте. Он, хоть и фашист - но умный.
Живут у нас почти сплошь белые, и всегда так было, но против рабства мы выступили одними из первых. Так нам рассказывал престарелый учитель истории, мистер Бэйкер. Жалкий такой стручок, безобидный. Очень любил эту свою историю - а мы его обижали, особенно мальчики из семей побогаче. Нет, не все мы его обижали, но я в их числе был. Мы даже фокус с ним устроили почти такой, как в фильме про Тома Сойера. Не буду рассказывать про этот фокус, потому что он от оригинальной версии отличался в более непристойную сторону. Промолчу, а то вы ещё подумаете про меня, что я извращенец какой.
Сам я до улаживания всех дел жил в мотеле. У нас тут куча гостиниц и мотелей на любой вкус, даже для реднеков, ведь место-то очень туристическое! Вот в таком реднековском местечке я и жил, потому как оно дешевле. Наш семейный адвокат, мистер Торсон, всё устроил наилучшим образом. И вот, второго февраля тысяча девятьсот девяносто пятого я въехал в это "кладбище домашних животных", то есть тёткин каменный двухэтажный дом.
Во-первых, там и вправду была пара чучел: облезлый кабанчик, а еще - набитая соломой сова, у которой во время звонка зажигались красным светом глаза.
Во-вторых, это и по всей сути своей было кладбище. Вся мебель была затянута старинными чехлами, я такое только в старых фильмах видел. Эти чехлы столько пыли собирают, просто ужас! Я спросил у мистера Торсона, можно ли за них выручить какие-то деньги ввиду их старины? Он сказал, что нет, и я стащил чехлы на задний двор. Они, кстати, оказались ужасно тяжёлыми.
Дом тётки - очень уединенный, с дороги не видно. Весь зарос ильмами и яблонями. И всего через сотню ярдов - море. Хотя моря ты в окна сроду не увидишь, а увидишь ты только эти дурацкие ильмы. Что же удивительного, что приморская наша улочка так и называлась уже лет двести - Ильмовая? И не надо видеть тут никаких параллелей с известным ужастиком. В каждом окрестном городке есть улица с таким названием, готов на что угодно поспорить.
Плимут город хоть и старый-старый, но совсем не большой, всего полсотни тысяч. Так что здесь ты всегда на виду. Особенно - если происходишь из такой фамилии, как Банкфорты. Те, кто учился где-нибудь в Гарварде или Вест-Пойнте, наверняка понимают, о чём я говорю. Не раз они матерились, потея над старательно составленными "банкфортскими" учебниками по истории США. Вот этот самый Банкфорт - кто-то вроде двоюродного прадедушки моего отца. Отец того Банкфорта, проповедник, тоже был весьма славен. Так что и поныне семейство наше считается в городе одним из самых уважаемых. Я происхожу из побочной, ничем не прославленной ветви этого прославленного рода. Но всё ровно, в глазах городских куриц, а также и моих родных, я отщепенец, белая ворона, недостойная своей черной стаи. А всё потому, что "репутацию Банкфортов и Уэйнов надо поддерживать не смотря ни на что". Школу кое-как закончил, да и то, какую? Вовсе не ту, что все Банкрофты и Уэйны заканчивали, а вполне себе обычную муниципальную, где учеников учат на химии в основном тому, как не закапать слюной или кетчупом учебник.
А с другой стороны - никто тебя не потревожит, если сильно не нарываться. Живешь себе скрытый за ильмами - и всё. По крайней мере, в тёткином райончике так и было.
Несколько лет назад, когда отец умер, дядя Инек Уэйн пришёл для "серьезного разговора", как они это называют.
- Джордж, дорогой мой Джордж!
Представляете, он даже голос возвысил в точности так, как в церкви, когда хотят обличить грешницу. Хотя сам в церкви и не выступал сроду, но, наверное, это у него просто врожденный талант... Я, говорит, теперь тебе вместо отца в некотором смысле. Тебе надо задуматься о продолжении дела предков... Ну, вы понимаете. А я уже тогда всерьёз намерился двинуть в Сиэтл. Не знаю, почему именно Сиэтл. Не только из-за музыки. Музыки и в Нью-Йорке навалом, больше чем где-нибудь. Мне просто захотелось переместиться на противоположную сторону континента от всего этого семейства Банкфортов, и от семейства Уэйнов. А еще на живых тлинкитов очень хотелось посмотреть. С перьями и с копьями. Как они на лосося охотятся и потлач потом устраивают.
Сегодня приехала, вся исстрясенная в хлам, Сесиль. Вывалилась из автобуса, махнула длинной белокурой косой, упала ко мне в руки.
- Ох, что бы я делал без тебя! Какая ты милая! Что бы я делал, если бы год назад ты не свалила из своей болотной Луизианы! - так я кричал ей, а она крикнула мне в ответ: - Чё, чё! Нашёл бы себе другую девчонку!
Мы кричали громко, чтобы лучше себя слышать сквозь грохот моторов и визги пассажиров, а ещё потому, что у нас и правда были сильные эмоции.
Потом она пробормотала что-то на своём ужасном французском, а потом сказала: хочу подстричься.
Я возразил, что уже поздно и подстрижешься завтра с утра. На том и порешили, и отправились в аккуратном чистеньком такси прямо в наш новый дом. Я сказал таксисту, чтобы сначала он провез нас поблизости от нашей великой гордости. Каждый плимутец гордится, что именно здесь находится знаменитый памятник Отцам-основателям. Мистер Бэйкер нам говорил, что он второй по размеру во всех США, и туристические проспекты утверждают тоже самое. Памятник отцам, но изображает, почему-то, бабу в древне-римском одеянии. У постамента там ещё разные аллегорические фигуры, сплошь римлянки и римляне. Одна женщина изображает Образование, другая - Закон. Есть ещё мужик, он символизирует свободу. Мужик в каске и вооружён мечом.
Терпеть не могу такие вот аллегорические фигуры и совсем не понимаю - чем тут гордиться? И зачем на них ходить смотреть?
Да, кстати, совсем недавно в Сиэтле, в районе Фремонт где мы с Сесиль так любили тусоваться, установили зачем-то памятник Ленину, вождю коммунистов. Специально привезли его из Чехословакии, вы только подумайте! И постоянно зажигают над ним неоновые пентограммы. Всего через год после смерти Курта Кобейна, заметьте. А Курту памятника до сих пор ни одного. И это в Изумрудном городе. Может, у меня и паранойя, но разве вам лично не кажется, что это что-то значит? Но нового Ленина мы полюбили, его так интересно было рассматривать под воздействием некоторых веществ. Мы все гадали, а что это он в руке так сильно сживает? Кто-говорил, что мертвую птицу. Кто-то умный - что письмо царю об освобождении крестьян. Но одна чешка или полька разъяснила нам, что держит он всего-навсего кепку.
Мы с Сесилией на минутку вышли из такси, я показал ей снизу высившуюся над холмом скульптурную группу. Небо было пасмурным, дул сырой ветер с моря: противная погодка! Сесиль нахмурилась на минутку, задумалась. К чему этот балаган, вот что она сейчас думала. Что-то ведь он мне хочет сказать? Потом до неё дошло:
- Это опять твой дурацкий дзен. В Сиэтле есть большой Ленин из Кроатии, а тут большие Отцы-женщины. Значит, здесь нам будет вовсе не хуже! Правильно я разгадала?
- Дзенские коаны не разгадывают, их ощущают, - ответил я и потащил Сесилию к машине.
3.
Угощение для Сесиль я сделал в холле, так мне захотелось. Я не только пиццу купил и десяток чизкейков. Я еще и приготвил ей нехиторое немецкое блюдо. Меня этому блюду сам Курт Кобейн научил, когда он ещё не стал мега-звездой и общался с нами часто и запросто. Берешь длинный белый батон, режешь его вдоль. Изнутри мажешь маслом, добавляешь туда немного толченого чеснока и резаного укропа. В духовку минут на десять. И получается просто отпад, укачаешься! Я могу иногда, под настроение, и два таких батона умять.
Ну, само, собой понятно, вина бутылочка. Я взял "Шабли" и страшно дорогого "Кристалла": надо же "вступление в права" отметить. Про мелочи я не говорю, от души постарался. Если честно, даже прислугу сегодня нанимал, так оно сподручнее.
- Вау! Какой ты молодец, как ты меня встречаешь. - радовалась Сесилия.
Мы проглотили по нескольку глотков "Кристалла", а потом Сесиль невзначай так говорит:
- Милый, а ты можешь почту принести? Страшно захотелось газету местную глянуть.
- Да ты ведь сроду газет не читала? - удивился я.
- А теперь хочу, - капризно ответила Сесилия.
- По понедельникам местная газета не выходит, - сказал я первое, что пришло мне на ум. Я уже давно забыл, в каком режиме выходят плимутские газеты. Мне просто не хотелось тащиться к почтовому ящику. Тем более что, начинался мерзкий такой снежок с ветром, в перемешку с мерзким тоненьким дождиком. А ветер дул так, что хотелось срочно зажечь камин. Что я и сделал.
- Я, видишь ли, хотела ознакомиться с местной прессой.
Не угомонилась, блин. Ей в башку как втемяшится что-нибудь - пиши пропало. Вынь да положь.
- Даже рекламная макулатура подойдет. По рекламе вполне можно изучать место, где теперь будешь жить.
- А ты всерьёз намерились пустить корни в Плимуте? - удивился я такой основательности.
- А что такого? Город хороший, легендарный. - Она стянула кофточку и осталась только в лекгомысленной маечке и драных джинсах.
- Тогда тебе нужно и одежду поменять, и вообще всё... Все свои мысли и привычки. А это не так-то просто.
- Вообще-то Луизиана - очень даже культурный штат. Так что с мыслями у меня всё в порядке. Ты знаешь такого парня, Джимми Каркрешера Уайта?
Я развел руками в полном бессилии. Джимми Каркрешера Уайта я не знал.
- Это француз из Нового Орлеана. Сначала он играл джаз, но потом взял себе новое имя и провозгласил себя чёрным. И теперь принципиально исполняет только хип-хоп, смешанный с трип-хопом.
- Типа Морчибы, что ли?
- Темнота! Какая Морчиба? Он исполняет настоящую чёрную музыку, - махнула рукой Сесилия. - Так что насчёт газет?
- Тебе. Ночью. Понадобились. Газеты.
Я произнес каждое слово отдельно. Сейчас, думаю, засмеётся Сесилия - и делу конец.
- А что в этом такого? Я хочу перед сном изучить местную жизнь. Хотя бы по рекламным проспектам. А с завтрашнего утра начать превращение. Хочу стать настоящей леди - в это-то ты можешь поверить?
Когда девка, которую ты вроде как любишь, говорит тебе, что хочет стать леди - тут возражать вроде и стыдно. Да и нужна мелочь такая - газеты ей принести. Спуститься по ступенькам, дойти несколько метров до забора, открыть ящик. Сомневаюсь только, что газеты хоть как-то помогут ей приблизиться к образу леди. И общество местное вряд ли её примет. Для этого нужно бы изобрести машину времени, отмотать время лет на двести, и переселить предков Цецилии Бернар из Луизианы в Массачусетс.
- Хорошо. А ты тогда найди на телеке нормальный музканал. Надеюсь, ты поняла, что я имею ввиду под нормальным музканалом.
- А ты не забудь шапку одеть.
И она, не смотря на мои горячие протесты, нахлобучила на мою голову безумную норвежскую феерию из искусственного волка, да еще и завязочки завязала на бантик.
- Какой милашка!
Я усмехнулся, вспомнив, как прошлым апрелем мы ночевали вдвоём под Абердином. В недостроенной избушке без крыши, и всю ночь шёл холодный дождь, а ведь никто из нас не простыл. Мы даже не чихали на утро. Ладно, теперь мы в Плимуте, штат Массачусетс.
Я открыл дверь, ступил на первую ступеньку, ступил на вторую - и рухнул плашмя на спину, не успев хоть как-то сгруппироваться. А ведь этому нас даже на дурацкой физкультуре учили! Я просто бахнулся позвоночником со всего маху о рёбра ступенек, сполз по лесенке вниз и остался лежать и таращить глаза, как выброшенная на плимутский пляж глубинная рыбёха. Секунд через тридцать я заорал. Не помню что я орал, но что-то явно плохое. И про Бога, и про много кого еще. А двигаться я совсем не мог. Похоже на болевой шок, подумал я и отключился.
Очнулся я уже в спальне, на втором этаже. Спина болела жутко, даже когда я и не двигался.
- Ты как меня дотащила? - спросил я Сесилию, как только немного очухался.
- Доктор Сингари помог.
Я посмотрел на доктора. По виду - явный индиец, или какой-нибудь пакистанец. Чёрт, не могла она вызвать нашего доктора Шпеера? Доктор Шпеер приходился нам дальней роднёй со стороны матери, и я знал его с самого раннего детства. Уже тогда пожилой, сухой словно скандиинавская треска, добродушный и надёжный доктор Шпеер... Он был для меня привычен, как дверная ручка моей детской комнаты. Хотя откуда Сесилии знать про Шпеера? Ладно, индийцы вроде как считаются неплохими врачами. Но этого-то Сингари - где она в нашем городке выкопала?
Я попробовал встать, но не смог - было очень больно. Причём больно буквально везде, кроме ног и головы.
- Что это со мной?
- Я надеюсь, что ничего страшного. Обычный ушиб грудного и поясничного отдела позвоночника, плюс небольшое сотрясение мозга. И ребра треснули. Но бояться вам нечего - всё это за недельку-другую придёт в норму. Максимум при таких травмах - это сто двадцать дней.
- Сто двадцать! Охренеть! А что вы меня на скорой не везёте никуда?
Доктор Сингари пригладил пышные усы, и я подумал, что он похож на синекожих героев Махабхараты из моей детской книжки. Он ответил:
- А зачем вам скорая? Лечение симптоматическое. Неврологических симптомов никаких. Вы свои руки, ноги, хорошо ощущаете?
Ох, как уж я их ощущал! Боль от спины отдавалась всюду, да еще и локти были сбиты в кровь.
- Мы сейчас всё обезболим, ну и снотворного немного - чтоб выспались как следует. Мистер Банкфорт, а супругу вашу как величать? Я себе на всякий случай запишу, мало ли что.
- Сесилия... - я закашлялся, и оказалось, что даже кашлять нормально я теперь не могу: очень больно. - Сесилия Бернар. На конце - буква "ди". Это французская фамилия.
Доктор кивал и записывал.
- А вы не могли бы вызвать доктора Шпеера? Он наш семейный врач, - спросил я.
- А вы не знали? О, мне жаль, мне так жаль! - индиец поднялся во весь свой немалый рост, разложенные по красного дерева столику бумаги начал распихивать в отделения старомодного портфеля. - Доктор Шпеер скончался на восемьдесят втором году жизни, два месяца назад. Мои соболезнования.
Индиец вышел, оставив после себя жирный аромат благовоний. Терпеть не могу благовония такого рода. А у него, наверное, духи с таким запахом. Мерзость какая! Как он клиентуру себе находит? Да ещё у нас, в Плимуте.
Индиец не обманул: боль скоро утихла, и я заснул. Провалился в темный колодец, где ничего-ничего не было.
Проснулся я от того, что Сесиль легонько трепала меня по щеке.
- Милый, уже утро. На столике завтрак. А я в салон.
- Какой салон?
- В салон красоты. Ты ведь не забыл, что я хочу стать леди? И начинаю я с сегодняшнего дня. А для этого мне надо убрать вот это вот безобразие.
Она подняла на вес свою толстую косу, бросила ее, и кончик косы повис где-то в районе ее упругой попы.
- Как же это? Ты же с детства её растила... И вообще - мне твоя коса всегда нравилась.
- Да, но ты не обычный джентльмен, а очень даже испорченный. А мне надо войти в общество, где будут не испорченные, а приличные леди и джентльмены.
- Ты так серьёзно говоришь, что мне как-то не по себе... Ладно, твоя коса - делай с ней что хочешь.
- Хочу сделать короткое каре. Вот такое, - она показала линию чуть повыше плечей. - А ещё - волосы покрашу. Сделаю рыжеватый оттенок.
- Это ещё зачем? - совсем уж удивился я. Сесиль всегда была "натуралисткой", никакой химии на теле не признавала, даже легкой косметики.
Женщины - совершенно непонятные существа. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Вчера вот ей газеты захотелось почитать... Я вспомнил фильм "Парень и его пёс". После апокалипсиса по земле бродят одичавшие стайки людей. Один из них - Парень, которого воспитал и вынянчил полицейский пёс-телепат. В конце фильма раненного пса нужно было покормить, и парень скормил ему свою девушку. Иногда я очень даже понимаю этого парня.
- А зачем волосы красят? Чтобы измениться, ясно дело. Добавлю себе ирландского колорита.
Я вздохнул, а Сесилия сказала, что вернется часика через два. И что всё необходимое есть у меня на столике. Бум-с! - хлопнула дверь на первом этаже, и я остался один. От нечего делать я начал вспоминать свой нынешний дом. Как я его помнил по детским визитам, и каким застал сейчас, через столько лет.
4.
Как этот чёртов стиль называется, я толком не помню. По-моему - георгианский. Лет триста назад, ещё до независимости, всё это было очень модно и в Плимуте таких домов настроили целую кучу. Большинство потом перестроили, часть просто развалилось. Но Уэйны своё родовое гнездышко сберегли.
Посреди первого этажа - холл с резными деревянными панелями по стенам, с лепным потолком и чудовищным гигантским камином. Большой стол из мореного дуба, и куча резных стульев, само собой. На одной из стен - жалкие охотничьи трофеи моих досточтимых предков.
Потолочная лепнина осыпалась на хрен, головы оленей и кабанов поела моль, стулья шатаются и скрипят. Но все равно, здесь до сих пор можно было бы снять фильмец про короля Артура. Настоящий английский замок, холодный в суровые зимы и неуютный. Мясо в таком замке есть надо не вилкой, а с ножа, или просто руками.
На стене - большой фотографический портрет: мой молоденький дедушка Уэйн радостно поднимает американский флаг над какой-то гималайской вершиной, которую он "штурмовал". Рядом с ним еще и другие люди, на заднем плане. Я-то знаю, что есть и другая большая фотокарточка. Там вместе с таким же, как мой дед, молоденьким цветущим арийцем, мой пращур стоит у флага фашистской Германии. Эту фотку они в рамку на стену не повесили, само собой, и держали в одном из старых пыльных альбомов. В детстве я её видел, когда от нечего делать перебирал семейные фотографии.
Налево - жилые комнаты, три спальни и одна комната непонятного назначения. Направо - кухня, кладовые, ванная и всё такое прочее.
Конечно же, из холла торжественно поднимается величественная лестница на второй этаж. Лестница на небеса, блин. (Кстати, хорошая песня была. Куда там какой-нибудь "Металлике" с их медляками).
Второй этаж: гостевые спаленки, комнаты для прислуги. Опять же, ванная. Вроде всё.
Про двор что скажешь? Цветочки, клумбочки, яблони. Беседка скособоченная. Да, ещё бассейн. Сколько себя помню, тётка в нем купаться не разрешала: там, мол, вода грязная. А почистить слабо было? Двадцать лет уже - а вода всё грязная, да грязная. Даже водоросли разрослись какие-то. Не удивлюсь, если в бассейне тётя Джейн скрывала склизкое мерзкое чудовище, вроде глубинного жабомужа из лавкрафтовской сказки.
Надо сказать, что содержание всего этого сомнительного удовольствия обходилось очень недёшево. Месяцок-другой поживём здесь, потом выставлю термитник на продажу - и прости-прощай, дорогой мой Плимут! Если дяде Инеку моя идея не по нраву придется - пусть выкупает и сам содержит этого монстра.
Только я успел про дом всю эту ерунду обдумать, как вернулась Сесилия. Заглянула мельком, тряхнула своим каре:
- Как тебе?
- Ужасно, - сказал я. Вот что прическа с женщиной делает! Была знакомая, родная уже почти девчонка. Больше того - жена! А сейчас - чёрт знает что. Будто и не она это вовсе.
Она убежала. Делать было решительно нечего, и я снова пустился в воспоминания. Мне было семнадцать, когда я впервые попал в гранжевую тусовку. Восемьдесят восьмой год, Курта тогда еще и не знал никто, никаких толп поклонниц на стадионах не собиралось. Еще даже "Bleach" не вышел. Тогда из сиэтловских жужжальщиков пожалуй только Melvins были хоть как-то на слуху. Сбежал я на лето из дому - и попал в тусовку. Совсем другая жизнь, вот что я вам скажу, ребята!
Как мама умерла - отцу уже не до меня было. Вернулся я, а он и сказал только: ты, мол, меня разочаровываешь. Сухо так сказал. Будто сходил и мусор выкинул, эмоций в его голосе было ничуть не больше. Никакого тебе "возвращения блудного сына" с объятьями и слезами.
- Я решил, что необходимо для твоего взросления перевести тебя на полгода... а может и на год в муниципальную школу. Надеюсь, ты увидишь разницу в том качестве образования, которое мы все эти годы тебе обеспечивали и тем, которое даётся в этой школе. Опять же, искренне надеюсь, что ты придёшь к нужным выводам и предпримешь все необходимые меры для исправления ситуации.
А что тут исправлять? В этой школе было гораздо веселее. И учиться не нужно - я всё и так знал. Спрашивают толстяка Дэна на физике:
- Если прямоугольный брусок разделить на две прямоугольные части, причём одна из них на сантиметр длиннее, то какая из частей будет тяжелее?
Толстый Дэн пыхтит, морщит свой жир на лбу, а я тихонько покатываюсь от хохота.
Наконец, учитель говорит:
- Та, что длиннее - та и тяжелее. Понятно, почему это именно так?
Дэн опять пыхтит. В классе гробовое молчание. Кроме моих сдавленных хихиканий, да еще чуть заметного шума от наушников с разной музыкой (что у половины класса вставлены в уши) неслышно ничего. А тем, кто слышит - всё это совсем не смешно. Или сами такие же имбицилы, или просто привыкли уже.
На следующий год я снова в Сиэтл рванул. И на следующий тоже. Как школу закончил - завис там постоянно. Работал то на лесопилке, то листовки раздавал рекламные. Первая работа тяжелая, а вторая - слишком дурацкая. И я решил совсем не работать. Вот тут жизнь и закипела! Не буду рассказывать, как мы добывали средства к существованию, вдруг эту книгу когда-нибудь прочтут дети.
Вошла Сесиль с подносом:
- Обедать пора. И утку выносить.
Смотрю я на неё, и понимаю вдруг: а ведь это не Сесилия Бернар. Это совсем другая женщина.
Не в том дело, что она причёску сменила или там цвет волос. И не в том, что оделась, как одеваются молодые плимутские кикиморы из "высшего света". (Кстати, а как они одеваются? Объяснить не смогу, но за версту такую кикимору смогу учуять).
Эта женщина - совершенно другой человек, генетически другой. С другим лицом, с другим голосом, походкой, мимикой, жестами... Что там отличает одного человека от другого? Сами перечислите. У этой бабёнки все было совершенно другим. Только комплекция та же, и овал лица примерно совпадали. А в остальном - совсем не она.
5.
Так, Сесилия шутить изволит. Послала свою подругу поприкалываться. Интересно, откуда у неё в Плимуте подруги? Я решил поиграть чуток в её игру:
- Раньше ты мне больше нравилась. С косой до попы, без этой дурацкой косметики...
- А ты привыкай. Я теперь всегда буду другая.
- Ладно, детка. Иди ко мне, приласкай беднягу.
Тут, думаю, весь ихний розыгрыш и рассыплется, как пакет с конфетти у клоуна-неумехи. Но эта деваха ничуть не засмущалась и полезла прямо ко мне в постель. Присела сначала на краюшек, запустила свою руку... ну вы поняли, куда. Спрашивает участливо:
- Нормально? И поясняет: - А я боялась, что тебе больно будет.
А мне и в самом деле было больно, хоть и не там. Но её руку, да и саму девушку, я отпихнул не из-за боли. У нас с Сесилией таких вот свободных отношений принято не было, даром что тусовка и всё такое. Она - католичка, а я из старой пуританской семьи. Видимо воспитание на нас всё-таки сказалось. Мне стало неудобно, я покраснел.
Сесилия попросила девку розыгрыш устроить, а эта и рада стараться, подумал я. И явно вышла за рамки своей дурацкой роли.
- Ты мне лучше обезболивающих принеси. Спина жутко болит, в любом положении.
- Парацетамолол пойдёт?
- Ты что, дура, что ли? Рекламы насмотрелась? Мне что-нибудь посерьезнее надо. Поищи в куртке. У меня во внутреннем кармане должен быть метамизол, с Кубы друзья притаранили.
- Окей, - и она скрылась за дверью.
А где Сесилия? Пусть выходит уже, я прикол понял. Хватает. Мне вообще не до приколов...
Надо дяде Инеку позвонить, пусть нормального врача привезет. Сингари не внушал мне ни малейшего доверия. Не потому что индус, а просто я ему не доверял, без всяких оснований.
Девка притащила упаковку метамизола и стакан содовой.
- Не знаю, как там тебя зовут... короче, мне надо телефон, компьютер и музыку. И по поводу Сесилии - когда она придёт?
- Ты хочешь сказать, что с этой причёской ты меня уже не чувствуешь своей лапочкой? Ладно, не ругайся, я поняла, что можно сделать.
И она опять направилась ко мне с явными намереньями принудить меня нарушать мои супружеские обеты. Это мне показалось уже перебором.
- Давай сюда Сесилию, - довольно зло сказал я. - Надоело ваше представление. Я на него билет не покупал. Мне вообще не до шуток. Не видишь, разве, как меня колбасит?
- О, уже надоело? А мы ведь и не то ещё можем, - засмеялась девица и сделала фривольный жест. - Окей, поняла, сейчас всё будет. - Помолчала в задумчивости: - Напомни, что там ещё? Принести?
Черт, я уже и сам не помнил. Долбанная спина, как больно! О, вспомнил:
-Телефон, компьютер, музыку.
- Но у твоей тети нет ни колонок, ни усилительной системы, - вытаращила глаза девка. - Здесь только то, что есть в любом провинциальном музее.
- Телефон и компьютер, этого хватит. И этой дурёхе скажи, чтоб сюда быстрей двигала.
- Хм... Сейчас вернусь, и всё тебе объясню. - Она забрала с викторианского столика лишние предметы и удалилась, кокетливо вильнув бедрами.
6.
Я ждал настолько долго, что начал уже попытки самостоятельного решения проблем. План был абсолютно прост. Я хотел сползти на ковер и двигаться, используя в основном мышечную силу рук и ног, никак не затрагивая спину. Придётся признаться - я не смог даже на локтях как следует привстать с кровати. А что это за гуси у Сесилии полетели? Что за шутки она устраивает в такой хреновый для меня момент? Особый луизианский юмор? Она девчонка весёлая, но тут явный перебор. Раньше ничего подобного я за ней не замечал. А потом... В плохих книгах так и пишут: и тут на меня пахнуло могильным холодом. ЭТО НЕ ШУТКИ, вдруг возникла в голове простая и кристально-ясная мысль. Но я эту мысль запихал до времени поглубже в подсознание.
Вернулась девка и принесла с собой тяжелый лабтоп вместе со стопочкой дисков в придачу.
- Музыку вполне можно слушать отсюда, здесь имеются милые встроенные колоночки. А вот тебе ещё мои наушники. Это те, что ты мне тогда подарил, помнишь? В Абердине, когда загуляли на мою днюху.
Я мрачно взял наушники, покрутил их в пальцах. Почувствовал какое-то смирение:
- Позови Сесилию, она всё уладит насчёт музыки, - мирно попросил я эту тварь. Заигралась, блин. Вот расскажу всё Сесилии! Особенно про то, как эта девица ко мне в постель лезла, чёрт бы её побрал. Я вертел в руках диски: все они назывались на каких-то непонятных языках. По виду похоже на санскрит, почему-то решил я. Сингари решил побаловать меня своей фонотекой, урод.
- Джордж, меня уже начало это напрягать. Кого ты хочешь, чтобы я позвала?
Её лицо стало озабоченным. Вот ведь актриса! Я вздохнул:
- Ты что, в студенческом театре играешь? Офелию играла когда-нибудь? Тогда тебе самое время утопиться. Или Джульетту? Иди и ложись в каменный саркофаг.
- Я с тобой серьезно говорю. Кого надо позвать? Давай, я позову доктора Сингари.
- Да на хрена мне твой доктор Сингари?...
- Но ведь он всё равно скоро придет - пара уколы делать. Ты ведь хочешь быстрее поправиться? Правда, милый?
Я вздохнул. Снова неприятной волной накатило какое-то смирение. Чёрт с ними, поиграю пока по их правилам.
- Позови дядю Инека.
- Конечно, Джорджи. Телефон сломан, мне придется съездить к нему домой. И если он дома, то я...
- Съездить? Ты где машину взяла?
- От твоей тёти осталась вполне приличная тачка. Старомодная, но смотрится всё равно неплохо, стильно.
- Валяй. Без дяди не возвращайся, - устало махнул я рукой и завалился на подушки. Девка ушла, я начал наугад тыкать диски в лабтоп. О господи, какой отстой! Как я и думал, на всех пластинках оказались записаны мантры, наверное, буддистские. Я к буддистам хорошо отношусь, и у нас в тусовке их было не мало. Но с какого хера я должен слушать ТОЛЬКО их музыку? Ладно, придет дядя Инек или Сесилия, попрошу принести из сумки мои диски. Был один диск, который я особенно хотел послушать, потому что ещё не наслушался. Там Курт под акустическую гитару сплошняком наиграл почти все песенки из Teen Spirit. Может, слова кое-где и туповаты, но мне всё это до сих пор очень нравилось. Наверное, в душе я ещё подросток. Мама всё твердила до самой смерти: помни Джорджи, ты уже не маленький, ты единственный наследник этой ветви Банкфортов и всех Уэйнов, надо вести себя ответственно, надо помнить про репутацию...
Поэтому потом она и сделала в завещании мерзкую оговорку: пользоваться семейным баблом я смогу только после тридцати лет. Хорошо, хоть тётя не подкачала!
Пока я так думал, заскрипела лестница и в комнату вошел дядя Инек в своей неизменной шляпе, не менявшейся, по-моему, с двадцатых годов, когда дядя Инек родился.
- Ну, как ты?
- Хреново. Дядя Инек, тут какая-то чертовщина происходит. Приходит ко мне незнакомая абсолютно баба, лезет в постель и выдаёт себя за мою жену Сесиль.
- Сесиль очень приятная девушка, мы с ней прекрасно поладили. Я сожалею, что в прошлом году контакт не наладился, и мы противились вашему браку.
- Дядя Инек, это никакая не Сесиль!
- Зачем же ты тогда подписал бумаги на временное управление имуществом на её имя?
- Чего? - я раскрыл рот от изумления.
- Вчера, после краткого обморока. И ты был вполне уверен в этой своей Сесиль.
- Так вчера это и была она. И даже сегодня, до стрижки. А потом - пришла вместо неё какая-то совсем другая девчонка.
- Ты хочешь сказать, что новая прическа так сильно изменила её образ? Это мы с тётей Марджори вчера посоветовали ей посетить салон красоты и привести себя в соответствие с тем образом, которого должна придерживаться молодая плимутская девушка, связавшая свою судьбу с такими уважаемыми семействами, как Банкрофты и Уэйны.
- Да не в прическе дело! Это просто не она, и всё тут. Это не моя жена! Это чертова... чужая жена, - прервал я дядю, пустившегося в свой излюбленный монолог, в котором раз и навсегда будут поставлены все точки над i и всем будет объяснено, какой стороны надо придерживаться сегодня в "приличном обществе".
- Что ты имеешь ввиду, дорогой Джордж? - удивленно поднял брови дядя Инек.
- А то, что Сесилия как ушла подстригаться - так я и не видел её. А вместо моей жены пришла совершенно посторонняя женщина, и выдаёт себя за мою жену.
- Как же ты узнал, что это не твоя жена?
От такого тупого вопроса я и сам впал в состояние тупости и некоторое время ничего не мог ответить.
- У неё другое лицо. Другая кожа. У неё другой запах, в конце концов!
Инек вздохнул, снял свою шляпу, посмотрел на неё, будто наделся вычитать там хороший ответ на мой вопрос:
- Восприятие запахов иногда меняется при сотрясениях мозга. Спросим-ка мы лучше об этом у доктора Сингари. Он ведь уже здесь - внизу дожидается.
- Сингари? Вот про него я тоже хотел поговорить. Хочу нормального врача, как доктор Шпеер.
- Доктор Шпеер умер, - скорбно сказал дядя Инек.
- Я знаю. Но неужели на весь Плимут нет другого врача, кроме этого Сингари?
Дядя Инек бросил шляпу на мой столик.
- Чем же вызвана такая неприязнь к уважаемому во всём плимутском обществе доктору?
- Он мне не нравится. И вот, смотрите, - я ткнул пальцем в стопку с мантрами.
- И что? - не понял Инек.
- А то, что эта девушка... которая выдаёт себя за Сесиль, принесла мне кучу этого барахла. И я думаю, что вся эта хрень - от доктора Сингари. Больше не откуда ей тут взяться.
Инек взял один из дисков, повертел его так и эдак, даже открыл. Блеснула зеркальная поверхность CD.
- Доктор Сингари не стал бы прописывать тебе плохой музыки.
- Прописывать?
- Музыка - это наша духовная пища, - Инек принял обычный свой важный вид, как раз для монолога. - Ты все сказал? А теперь послушай меня. Сесилия будет за тобой ухаживать. Доктор Сингари - лечить. Через пару недель мы с тобой сыграем в бейсбол. Хотя нет, для бейсбола я уже староват, будем играть в гольф.
- Вы хотите сказать, что не верите тому, что я говорю про эту так называемую Сесилию?
- Чему именно не верю?
- Тому, что это вовсе не моя жена, это какая-то чужая чёртова жена. А моя настоящая жена куда-то исчезла.
Инек сидел, внимательно слушал меня.
Тут мне пришла хорошая идея:
- Давайте будем логичны.
- Вот! Наконец-то я слышу от моего племянника разумное предложение, - заулыбался мой дядя Инек Уэйн.
- Тогда всё, что я вам говорил про мою жену - это бред сумасшедшего.
- Почему же так стразу хоп! - и сумасшедшего? - не согласился мистер Уэйн. - Ты просто здорово бахнулся на ступеньках. Небольшое сотрясение.
- Да какое там сотрясение? - крикнул я. - Я вам объясняю в десятый раз: девка выдаёт себя за мою жену. Представим, что она и в самом деле жена. А я её не узнаю. Тут уже явная психиатрия. Мне нужен психиатр.
- Никогда ещё ни один из Уэйнов не попадал в психиатрическую лечебницу, - выпрямился дядя и заговорил необычайно даже для него торжественно. - Уэйны - это здоровая порода, и мы гордимся этим. А ты - наполовину Уэйн.
Он помолчал, добавил:
- К сожалению.
Скажите мне честно: разве обязательно было это добавлять? Потом он пустился в объяснения: как такой случай может повлиять на репутацию семьи, как мал Плимут, сколько столетий нужно для того, чтобы создать нормальную репутацию и что вообще - я должен на коленях каждый день благодарить Бога за то, что меня не удавили тихонько еще после моего отчисления из частной школы Нового Корнуэлла. И никому лишнему ни о чём болтать не надо, а то худо будет. Короче, я понял что никакого психиатра мне не вызовут и что общаться мне придется с этим долбанным индусом. А вот, блин, и он.
7.
- Мистер Банкфорт, пора делать уколы. - И лицо лоснящееся, улыбчивое, похожее на праздничный панкэйк, только что со сковороды, только сиропа не хватает на этом лице. И эти мерзкие благовония, снова тянутся за ним шлейфом.
- Делайте. А мне знаете, что показалось - у меня ноги онемели. Может, что-то серьезное?
- 0, не обращайте внимания! Небольшое побочное действие. Синдром очень быстро проходит после отмены препарата.
- И руки еле двигаются. Раньше просто больно было, а теперь - как ватные.
Я сделал жалкую попытку поднять руки вверх - и не смог. Доктор Сингари покачал головой, выказывая среднюю степень озабоченности.
- Так, сначала измерим давление. О, превосходно! На всякий случай возьмем пробу сахара... Потом перевернитесь, я укольчики поставлю. Не беспокойтесь, я вам помогу.
Он перевернул меня и поставил три укола: один в поясницу и два в область лопаток.
- Вот ещё, это усилит действие обезболивающих. - Сингари протянул продолговатую таблетку, и я проглотил ее не запивая.
- Доктор, скажите пожалуйста, а это вы мне диски передали? Это ваши диски?
Сингари кивнул:
- Очень хорошая музыка, очень благотворно действует на скелет. Да и боль уменьшает.
- Буддисты?
- Не совсем, но для европейца отличия столь незначительны, что проще сказать - да, буддисты.
- Доктор, а сами вы откуда? Вы очень хорошо говорите по-английски.
- О, название этой далекой гималайской провинции вряд ли вам что-то скажет. Если очень кратко, то это кусочек земли к югу от Таджикистана, востоку от Афганистана, к западу от Китая. Спорная территория между Индией и Пакистаном. Мы с родителями уехали, когда мне было четыре, так что знаю я об этом месте не больше вашего.
Он уселся в кресло, достал деревянные чётки и начал их перебирать в процессе разговора. Меня это, почему-то, очень раздражало, но я промолчал.
- Вокруг вас были - сплошные "станы", так можно резюмировать. И Кырзахстан там же?
- Да... Пожалуй что "станы".
- Так там кругом муслимы, получается? Извините, мусульмане?
- В основном да, - Сингари посмотрел на меня как-то весело. - А почему вас это заинтересовало?
- Всё-таки вы - мой врач.
- Процентов восемьдесят жителей - мусульмане. Есть ещё индуисты. Много тибетских беженцев.
- А вы? Извините, если вопрос нескромен...
- Нет, от чего же... Моя семья придерживается традиционных тибетских верований.
- Ясно, ясно, - покачал головой я, изображая добродушный интерес. - Доктор, а можно вас попросить кое о чём?
- Всё, что в моих силах. Всё, что вам не повредит, как моему пациенту.
- Там в прихожке сумка валяется, с надписью "Нирвана". Принесите её, пожалуйста.
- А, вот почему вы меня про мою веру расспрашивали? Вы буддист?
- Не, "Нирвана" - это группа такая. Курт Кобейн, слыхали?
Сингари отрицательно покачал головой.
- А зачем вам сумка? Что в ней?
- Послушайте, - возвысил я голос. Не так патетически, как дядя Инек, но всё же: - Это МОЯ сумка.
- Понимаете, если вдруг там окажутся наркотики или ещё что вредное - не только вы пострадаете, но и я.
Я вздохнул. Чёрт, он прав, и опасаться в такой ситуации имеет право.
- Мне нужны оттуда диски, вот и всё. Ничего криминального. Хочу послушать песню "Френсис отомстит Сиэтлу".