Борис Мышлявцев

ОБЛАКО В ФОРМЕ ВЕРБЛЮДА

1.

Меня зовут Джон Сванес. Мой отец, Джон Фицджеральд Кеннеди, был убит в тысяча девятьсот шестьдесят третьем в Далласе, штат Техас. Отца своего я никогда не видел "вживую", потому что родился я через три месяца после его убийства. Мать моя, Биргит Сванес, в начале шестидесятых приехала в США из Норвегии, да так и осталась здесь. Жила она сначала в Бостоне, а потом в Альбукерке, Нью-Мексико, где и умерла в тысяча девятьсот девяносто седьмом. Я мысленно вижу, как возможный читатель усмехается и закрывает эту тетрадь. Ну-ну, думает он. У парня крыша едет, вот что думает этот читатель. Что ж, читатель... Прощай. Всё равно пишу я это для себя. В терапевтических, так сказать, целях. Кстати, читатель: а зачем ты вообще читаешь чужие интимные записи?

Вести дневник мне посоветовал мистер Освальд. (Освальд и сын Кеннеди - забавное сочетание, не правда ли?). Джереми Освальд - хороший и умный человек. В своих профессорских очках, с интеллигентным и гладко выбритым лицом, Освальд совсем не похож на хозяина бара в захолустном городке Сан-Антонио, всё население которого составляет ровно тридцать человек, не считая собак и кошек. Освальд такой человек, что к его советам всегда хочется прислушаться.

Вчера он спросил меня участливо:

- Джон, как ты себя чувствуешь?

Я ответил что нормально, что нога меня совсем не беспокоит, а шрамы за ушами и на лбу уже практически и не видно. Так что все окей.

- Хорошо... Если будет трудно - не стесняйся, бери выходные. Я один справлюсь. Сам знаешь, посетителей у нас не густо... После аварии всего-то месяц прошел, а ты уже рвешься в бой.

Я ответил, что валяться дома мне уже порядком надоело, что чувствую я себя превосходно, вот только соображаю как-то туго. А еще мне кажется, что у меня бывают провалы памяти.

- Если ты не помнишь чего-то - в этом нет ничего страшного. В мире не так много вещей, которые нужно помнить, уж поверь мне, - сказал мистер Освальд и похлопал меня по плечу. Потом добавил: - Да, кстати... Я тут прочитал заметку одну в Сети. Для восстановления функций мозга очень полезно вести дневник. Просто записывать всё, что с тобой происходит и всё, что на ум придёт. Глядишь, и память восстановится побыстрее.

Так я и начал вести эти записи.

Насчет моего отца. О нем я, естественно, не распространяюсь. Не хочу прослыть чудиком каким-то, а то и вовсе психом. "Влиятельных безумцев шлют в тюрьму", как заметил старина Шекспир. А для себя? Доказательства... Есть доказательства. Пара совместных фотографий. Это, конечно, не повод для подачи иска о взыскании алиментов. А вот генетическая экспертиза - штука посерьезней. Не знаю, как маме удалось достать генетический материал моей бабушки, Розы Элизабет Фицджеральд, да только она это сделала. В девяносто четвертом мама сделала анонимную экспертизу (которая подтвердила наше с бабушкой родство). В девяносто пятом бабушка Роза Элизабет умерла.

Мама никогда не собиралась использовать факт нашего родства с могущественной семьёй Кеннеди. "Это просто для тебя, сынок. Для твоей души. Просто чтоб ты знал". Мне тоже от Кеннеди ничего не нужно - пусть живут спокойно, если жизнь их семьи можно назвать спокойной.

Городок, где я живу, описывать долго не буду. Скажу только, что похож он чем-то на Догвилль Ларса фон Триера (недавно у него вышел такой фильм-спектакль). Но - не столь мерзкий и депрессивный. Просто очень маленький город на высоте семи тысяч футов. У подножия гор, в тридцати милях от Альбукерке. Все жители, кроме Освальда и пенсионеров, работают на Заповедник. Детей в городке нет ни одного, хотя раньше были.

Как всегда по средам, в обед приехал Джо. Он привозит продукты в наш магазинчик и выпивку в бар. Мы с ним, пожалуй, почти друзья. Каждый раз общаемся совсем недолго, зато общение это длится уже много лет.

Джо выгрузил товар под навес. Поглазел на привычно круживший в небесах беспилотник и зашел в бар пропустить стаканчик безалкогольного пива.

- А ну-ка, сделай громче, - попросил он, указывая на телик. Я нашарил под стойкой пульт, прибавил звук. И тут я поймал на себе взгляд Освальда. Он посмотрел на меня как-то особенно. Не знаю, что это за взгляд был. Странный такой взгляд, будто он и не на человека смотрит, а на какое-то насекомое...

Наверное, мне просто показалось. Шли новости, обычный трэш. Задержана партия марихуаны из Мексики, бла-бла-бла... Губернатор отказался признать, бла-бла-бла... Разоружена последняя группа орегонских ополченцев, удерживавших в заложниках мэра города... Два ополченца погибли, пострадал один полицейский. Продолжаются поиски идейного вдохновителя "орегонского бунта", автора скандальной книги "Ярость Юга". Предположительно, Дик Брайен мог покинуть территорию США еще два месяца назад, во время трагического инцидента, который повлек за собой гибель трех полицейских. Писатель-убийца, бла-бла-бла... Расист, чудовище, сепаратист, сторонник независимости южных штатов, всегда носит футболку с флагом Конфедерации.

Джо с Освальдом поднялись наверх, в офис, и я выключил звук: надоели эти ТВ-уроды. Зашла сухенькая старушка миссис Мид, взяла замороженную пиццу. Заглянул за пивом единственный местный ополченец Сноу. Мне показалось, что он меня как-то недобро разглядывает. Не со злостью, нет, а скорее сдерживая усмешку.

- Эй, Джон, как твоя подруга поживает?

- Тебе-то что? - буркнул я и включил музыку. Потом прибавил звук, и Сноу от меня отстал - не захотелось ему продолжать беседу, перекрикивая мощные колонки.

Вот и все, что было. За весь день. Такая у нас в Сан-Антонио жизнь: ничего не происходит. Только времена года меняются... Да еще Джулия иногда приезжает.

2.

Пластмассовый ящик. Об этом ящике или футляре обязательно надо написать.

Сегодня я проснулся со странным ощущением. Бывает ведь иногда - просыпаешься, и в первые секунды думаешь: я вижу сон. Иногда сон бывает приятным, и просыпаться не хочется. В сегодняшнем сне ничего приятного не было, но осталось ощущение, что чего-то я не завершил, чего-то очень важного.

- Ну как? Начал писать свои мемуары? - поинтересовался Освальд с улыбкой.

- Да так... не знаю даже, о чем писать-то. Ничего у нас не происходит. А то, что происходит - даже и мне самому не слишком интересно.

- Любая жизнь по-своему интересна, - не согласился со мной Освальд. - Каждый человек уникален. Уникальны его воспоминания, его сны...

Тут я и рассказал ему про мой сон. Пересказал те отрывки, что запомнились. Стою во дворе своего дома с лопатой в руках. В небе яркие звезды, земля от лунного света серебристая. Долго разглядываю почву. Потом начинаю копать, достаю небольшой пластиковый ящик, вроде тех, что для инструментов. Открываю - а там вместо отверток или плоскогубцев лежит свернутая в трубочку бумажка.

- А дальше что?

- Дальше я не помню.

Освальд покачал головой, затем сказал задумчиво:

- Свернутая в трубочку бумажка... Свиток... Знаешь, Джон, есть одна медитация. Ее применяют, когда хотят выйти из жизненного тупика, или узнать о себе что-то важное. Человек закрывает глаза, определенным образом дышит и представляет, как поднимается вверх по склону холма. А на холме - китайская пагода, или беседка. Ты представляешь, как заходишь в эту беседку, посреди нее - стол. На столе - шкатулка. Открываешь шкатулку, достаешь свиток. Разворачиваешь свиток, и читаешь, что там написано.

- Ого!

- Там и будет ответ на мучающие тебя вопросы. Если такой сон снова приснится - попробуй развернуть свою бумажку.

- Попробую если что, - кивнул я, - Да только мне один и тот же сон два раза подряд не снится.

- Да, кстати! - Освальд поманил меня пальцем к своему столу. - Мне тут Джо книжку одну привез интересную. Почитай.

Он протянул мне довольно увесистый томик с ярким флагом Конфедерации на обложке. "Дик Брайен. Ярость Юга" - прочитал я. Пролистал, бегло прочёл несколько абзацев.

- Джереми, ты же знаешь, что я махровый либерал. Это что, очередные расистские бредни? Теория заговора? Продолжение "Унесенных ветром"? Зачем мне это?

- Почитай-почитай. Мне интересно твоё мнение, - серьезно сказал Освальд. Я пожал плечами и сунул книгу в свою сумку.

ххх

Поздно вечером приехала Джулия. Аккуратные очки, крашенные в рыжий волосы, ладная плотная фигурка. Она гидролог, изучает текущую через Заповедник речку: сколько в ней каких элементов, как влияет на нее городское загрязнение и всё такое. Расставляет вдоль речки разные штуки-анализаторы, берет пробы воды. Потом пишет в университетский сборник научные статьи с непроизносимыми названиями.

- В прошлых пробах свинца многовато, - озабоченно говорит мне Джулия, - завтра буду в течение суток брать дополнительные пробы. До города далеко, шоссе рядом нет - откуда столько свинца?

Я смеюсь, треплю ее волосы.

- Знаешь, Джон, а мне кажется, что в тебе есть какая-то тайна, - говорит вдруг Джулия.

- Тайна? - я пожал плечами. Тайна, конечно, есть. Но не буду же я сейчас заявлять своей подруге что я, видите ли, сын покойного Дж.Ф.К.

- Расскажи мне про своих родителей.

Я чуть не поперхнулся колой.

- Что тут рассказывать? - отвечаю. - Я ведь уже говорил тебе: не очень счастливая неполная семья, мать-одиночка. Норвежка, приехала из какого-то городишки с населением двадцать тысяч. Городишке этому, кстати, уже почти шестьсот лет.

Я, конечно, знал название маминого родного города. Да и многие в мире теперь его знают, лет десять назад этот город целый месяц по телеку показывали. Но почему-то беседовать на тему родни мне не хотелось.

- А отца ты совсем не знал? Не знаешь даже, кто он?

Я сказал, что нет, не знаю. А сам подумал: что, если взять, да и сказать ей? Нет, не надо. Джулия очень мне нравилась. Мы дружили с ней еще с тех пор, когда два года назад она впервые приехала к нам в Сан-Антонио со своими склянками и пробирками. Не надо осложнять такие ровные, уютные отношения.

Я заварил китайский чай, включил любимую подборку черных блюзов. Джулия перебирала книги на полке. Полистала "Ярость Юга", поинтересовалась:

- Ну и как?

- Лучше, чем я ожидал. Идеи автора я никогда не разделял и не разделяю, все эти порабощенные федеральным правительством штаты, независимость Техаса... Священное право владеть оружием... Ты ведь знаешь, я ни пистолета, ни ружья и в руках-то не держал. Я принципиальный пацифист. Но книга, если честно, даже меня цепляет.

- Да, Дик Брайен - это тебе не обычный фашиствующий придурок из "Арийского братства".

Джулия внимательно посмотрела на меня, потом рассмеялась:

- Ладно, принципиальный пацифист, давай пить чай. А то я продрогла совсем.

- Зима нынче холодная. Ночью почти каждый день минус, даже лужи замерзают.

- Да, Ричард... И снег на горах выпадать стал чаще, - согласилась Джулия.

- Ты чего говоришь? Какой еще Ричард? - недоуменно спросил я и отстранился от Джулии.

- Ой, Господи, совсем я заработалась... - рассмеялась Джулия. У нас в лаборатории есть один Ричард, противный такой парнишка. Вечно что-нибудь не так сделает. И весь день приходится ему говорить: Ричард, не так, Ричард так, Ричард не туда, а туда... И сам он себя вот так именно, полным именем "Ричард" и называет. А иначе обижается... Дурак какой-то...

Я не знал, что сказать и просто кивнул головой.

3.

Опять на меня этот чертов Сноу как-то не так смотрел. Взять бы, да и выгнать его куда подальше - но нельзя. Он один из тридцати наших клиентов. Вечерами почти всегда у нас собирается полгорода. Ха-ха. Полгорода - это всего лишь дюжина посетителей. Не придет один - уже минус десять процентов от выручки. Сноу, впрочем, спиртного не пьет. Тянет весь вечер безалкогольное пиво, болтает с Бетси или Кэролайн, иногда угощает их. Кстати, сегодня был свидетелем странной сценки. Вышел в туалет, возвращаюсь и вижу, как Джо тихонько и серьезно беседует о чем-то с этим Сноу. Увидев меня, они как-то слишком уж поспешно отвернулись друг от друга, а Джо расплылся в улыбке, замахал мне рукой:

- Ну, как ранения? Заживают, как на собаке? Ты молодцом! Давай пропустим по безалкогольному!

Вечером я набрал номер Джо.

- Послушай, Джо. Может, я лезу не в своё дело... Ты меня извини.

- Случилось что-то? Если что, так ты не бойся, я к твоей Джульетте не подкатывал... - Джо добродушно рассмеялся, смех его прозвучал в трубке как-то механически, словно у игрушечного клоуна на батарейках.

- Нет, Джо, ничего не случилось. Так, вопрос один. Я и не знал, что вы со Сноу знакомы.

- С кем?

- Сноу, из милиции штата.

Несколько секунд было слышно только размеренное дыхание Джо.

- Ну это... Мы не то чтобы сильно знакомы... Вот сейчас только друг друга и признали. Мы по соседству в Косово служили. В Югославии. Там и пересекались. Ну... Это в Европе страна такая. Сноу там как раз ранили. Помнишь, ты сам рассказывал, что он из-за ранения на пенсии? Так вот там его и подстрелили. В Югославии, это в Европе страна такая.

В голосе Джо мне послышалось некоторое напряжение. Я сказал:

- Да знаю я, где твоя Югославия. А ты никогда не говорил мне, что служил в армии.

- Слушай, старина, а что тут рассказывать? Да ты и не спрашивал... Ну, служил, и служил. Дело прошлое, и вспоминать я об этом не хочу. Ты уж извини.

- Нет, это ты меня извини. Просто мне... мне стало почему-то интересно. Наверное, я лезу не в своё дело, ты уж прости.

- Что ты, все окей. Давай, дружище, спокойной ночи. А то мне вставать завтра ни свет ни заря. В Санта-Фе доставку делать.

Джо повесил трубку, а я минут пять сидел, уставившись в одну точку. Постепенно от Джо и Сноу мои мысли вернулись к проклятым ящикам, сны о которых мучали меня уже целую неделю. Все сны почти в точности повторяли первый: я во дворе своего дома, возле здоровенного кактуса. Сияет луна, в руках лопата. Я разглядываю внимательно землю, затем начинаю копать, достаю ящик, достаю из ящика свиток... и всё. Дальше я просыпался.

Наверное, мне нужно обратиться к мозгоправу. Потому что с мозгами у меня явно что-то не так. Провалы в памяти меня особо не беспокоили. Все что нужно, я мог вспомнить. Черт возьми, я мог наизусть цитировать длиннющие отрывки из Шекспира! Помнил наизусть кучу афоризмов на латыни. Но вот эти сны...

Уснуть мне не удавалось. Поворочавшись часа полтора под тихие меланхоличные блюзы, я вышел во двор. Сияла луна, совсем как в моих снах. Блестела вода в небольшом бассейне. В воде плавало тельце какого-то мертвого зверька, должно быть землеройки. Я постоял немного, затем воткнул лопату в землю и начал копать.

Чёрт, я просто схожу с ума! Я с отвращением бросил лопату, вернулся в дом и начал зачем-то перебирать семейные фотографии. Вот, в запечатанном конверте - те самые. Я отложил конверт в сторону, начал разглядывать фотки молодой мамы. Красивая... А вот мы с ней в Альбукерке, возле нашего старого дома, я совсем еще маленький. И Альбукерке совсем не тот, что сейчас. Вот я в колледже... Внезапно я понял, что мне нужно просто поговорить с кем-то. А лучше не с кем-то, а с Освальдом. Может, он еще не спит? И повод зайти есть - книгу верну. Я схватил "Ярость Юга" и почти бегом отправился на улицу.

В доме Освальда было темно, а вот окна офиса над баром и магазином ярко светились в темноте. Я открыл калитку, привычной тропинкой обогнул здание и вошел через черный ход. Незапертая дверь не удивляла в наших местах: кого здесь бояться? Тут чужие не ходят. Я быстро поднялся на второй этаж. Дверь офиса была распахнута, а в ванной комнате, дальше по коридору, шумел включенный душ. В нерешительности я встал перед дверью. Удобно ли будет входить в отсутствие хозяина? Нравы у нас в Сан-Антонио простые, но всё-таки... Может, лучше уйти? Я стоял и разглядывал заставленный мебелью тесный офис. На столе... На столе лежала раскрытая тетрадь, исписанная крупным, неаккуратным почерком. Сначала мне даже показалось, что эта моя собственная тетрадь. Та, в которой я делаю эти вот записи. Я постоял еще минуту, сжимая в руках книжку и чувствуя себя полным дураком. А потом вошел в офис и подошел к столу. А потом взял в руки тетрадь и начал читать:

"Меня зовут Ричард Шварцман. Мать моя, Биргит Шварцман, в начале шестидесятых приехала в США из Восточной Германии, да так и осталась здесь. Жила она сначала в Вашингтоне, дистрикт Колумбия, а потом в Альбукерке, Нью-Мексико, где и умерла в тысяча девятьсот девяносто седьмом. Мой отец, Ричард Милхауз Никсон, был президентом США, пока добрые люди не подвели его под Уотергейт. Умер в тысяча девятьсот девяносто четвертом. Отца своего я никогда не видел "вживую", потому что у него и без меня проблем хватало.

Я мысленно вижу, как возможный читатель усмехается и закрывает эту тетрадь".

Сказать, что я был поражен прочитанным - значит ничего не сказать. Я лихорадочно листал исписанные страницы, я листал их и натыкался на фразы, вроде: "...Поздно вечером приехала Джулия. Аккуратные очки, крашенные в рыжий цвет волосы... изучает текущую через Заповедник речку...". Фразы из моего дневника, написанные мной совсем недавно, только перековерканные кое-где. Я пригляделся к почерку и понял: а ведь и почерк-то чудо как похож на мой собственный!

Какой, к чёрту, Никсон?! Какая еще Бригит Шварцман?!

Спиной я почувствовал взгляд. Как же это я не услышал, что перестал шуметь душ? Я обернулся:

- Освальд?

- Меня зовут не Освальд. Впрочем... какая разница. - Он перетянул пояском купальный халат, взял с книжной полки очки, нацепил на нос. Уселся в кресло и закинул ногу за ногу. - Да вы садитесь, садитесь... эээ... Джон.

"Освальд" начал набирать какой-то номер (или СМС?) и заговорил неторопливо:

- Сейчас я вам все объясню. Главное, вы успокойтесь, расслабьтесь.

- Что... Что все это значит? - дрожащим голосом не сказал даже, а проблеял я. Послышался скрип ступеней: кто-то грузно поднимался по лестнице. Я обернулся к дверному проему и увидел Сноу с его мерзкой улыбочкой. Рот его ритмично двигался, заполненный жвачкой. В руке он небрежно держал карабин.

- Мистер Сноу, будьте любезны, подождите пока за дверью.

Сноу вышел, и "Освальд" начал свой рассказ. Он говорил долго, и с каждым словом я словно проваливался в какую-то бездну...

4.

Менялись цифры на больших электронных часах одна за другой. Минуты шли, я больно щипал себя в надежде проснуться - но не просыпался.

Оказалось, что зовут меня Ричард Шварцман. Я съехал с катушек и вообразил себя сыном президента Никсона. Затем спятил еще больше, и вообразил себя Джоном Сванесом, сыном президента Кеннеди.

- Обратите внимание, - нравоучительно говорил доктор Стефанс-Освальд, а пальцы его сновали по панели телефона. - Одна личность практически полностью заместила другую, однако наблюдается и некоторая преемственность. Вашу мать в обоих случаях зовут Биргит, и в обоих случаях она приехала в Америку из Европы. Мнимые отцы в этих вариантах разные, однако оба отца - президенты США. Кстати, кто ваш отец, Ричард?

- Я... Я не знаю, - растерянно ответил я. - А как же... Как же фотографии?

- В запечатанном конверте? - живо заинтересовался Стефанс.

- Д-да... - растерялся я.

- Интересно, интересно... Идея "запечатанного конверта" перешла от предыдущей личности... - как бы сам себе сказал Стефанс, отложил телефон. Затем снова обратился ко мне: - Вот закончим наш разговор, придёте вы к себе домой, и убедитесь, что никакого конверта и в помине нет и никогда не было. А была просто обычная галлюцинация, что является следствием вашей болезни.

- А Джо?

- Джо - такой же сотрудник нашей лаборатории, как и я, как и еще несколько "жителей городка".

- А Карсон, этот тип с фашистской свастикой? Который на продажу индейские скамейки целыми днями из дерева выпиливает?

Стефанс поморщился и махнул рукой:

- Нет, что вы, Карсон - нет. Он сам по себе.

- А... - я боялся спросить, - а Джулия - она действительно моя подруга? Или...?

- Джулия настоящая. Она ваша девушка и очень за вас переживает, - сделался серьезным Стефанс. Я вспомнил, как Джулия нечаянно назвала меня Ричардом и кивнул.

Вошел Джо, приветливо поздоровался сначала со мной, а затем довольно небрежно со Стефансом.

- Ричард, ты, главное, не бойся. Все под контролем, - улыбнулся он мне.

Я узнал, что страдаю редкой формой психического расстройства. Шизофрения, сопровождающаяся множественным расщеплением личности, как в книжке "Множественные умы Билли Миллигана". Иногда наступают просветления, но всё реже и реже... полгода назад я дал согласие участвовать в экспериментальной программе. Доктор Стефанс разработал новую методику лечения, одним из условий для которого было своеобразное потакание бредовым идеям больного. Вокруг пациента создавалось нечто вроде небольшой виртуальной реальности, в которой субличность могла проявлять себя наиболее ярко. В ходе лечения создавались специальные "терапевтические ситуации", которые должны были в итоге привести к излечению или длительной ремиссии. Это если описать кратко, а говорил доктор часа полтора, а Джо всё кивал да поддакивал и ободряюще улыбался.

- Я все понял, - сказал я в конце концов и встал. - А что дальше?

- А дальше вы пойдёте домой и постараетесь уснуть. Джо вас проводит.

Мы прошли мимо домов миссис Чандлер и сеньора Лопеса, остановились у моей калитки. Джо порылся в кармане, извлек блистер с таблетками:

- Будет трудно уснуть - прими таблетку. А завтра поработаем над корректировкой лечения.

Я включил свет в холле, прошел в полутемную комнату и бухнулся на диван. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что в кресле напротив тихо сидит человек. Весь, кроме лица, затянутый темно-синей пленкой. Голова покрыта капюшоном. Я неловко вскочил:

- Вы кто?!

- Я твоя жена, - ответил мягкий женский голос.

- Что?!

Она откинула капюшон, по плечам рассыпались черные волосы.

- Задерни шторы и включи свет, - сказала девушка.

Если бы это случилось вчера, я подумал бы, что меня просто разыгрывают. Рассмеялся бы, а может - разозлился. Но сейчас я просто сделал то, что она просила.

- Что дальше?

- Как тебя сейчас зовут?

- Мне кажется, меня зовут Джон Сванес. Впрочем, доктор утверждает, что на самом деле я - Ричард Шварцман.

Девушка задумчиво покачала головой, потом спросила:

- Ты совсем не помнишь меня?

Я смущенно развел руками. Потом поинтересовался:

- А чья ты жена? Ну, в смысле, как зовут твоего мужа?

Она помолчала и ответила:

- Дик Брайен.

- Я недавно читал книжку автора по имени Дик Брайен. "Ярость Юга" называется.

- Это ты написал "Ярость Юга".

- Я?

Мне пришлось закрыть глаза и сказать:

- Ты просто моя галлюцинация. Следствие шизофрении. Сначала я воображал себя сыном Кеннеди. Затем - сыном Никсона. А теперь стал идеологом южан. Прочитал книгу, впечатлился...

Мой монолог был прерван резкой болью: пока я сидел с закрытыми глазами, девушка подкралась ко мне, и начала выкручивать своими сильными пальцами левое ухо:

- Галлюцинация, говоришь? Я тебе покажу галлюцинацию! Помнишь того греческого философа, который говорил, что мир не существует? Его потом за нос схватили, и он поверил в реальность.

- Хватит, хватит! - Я схватил ее руку и оттолкнул. - Согласен, ты не галлюцинация. Ты - терапевтическая ситуация. Реальность существет.

- Какая ситуация? - удивилась девушка, скривила красивые губы.

- Терапевтическая ситуация, это мне Освальд рассказывал... Доктор Стефанс. Потом должен наступить катарсис. И ремиссия.

- Я не ситуация, я твоя жена, - отрезала девушка.

- Как тебя зовут?

- Ну и ну... Что они с тобой сделали, пентагоновские сволочи...

- Пентагоновские? Я уже на АНБ подумал. Так все-таки, можно узнать твое имя?

- Рита. Рита Хадсон.

- У тебя натуральный цвет волос? - почему-то заинтересовался я.

- Нет, крашеные. Я просто люблю черный цвет.

Она наклонилась к туго набитому рюкзаку, начала расстегивать многочисленные кнопочки и неожиданно приказала:

- Раздевайся.

- Ты чего? Не буду я раздеваться! Ты что, маньячка?

Рита вздохнула:

- Хорошо, давай поступим так. Я расскажу тебе всё как есть. Обрисую ситуацию, только очень кратко. У нас очень мало времени... И советую тебе поскорее выкинуть из головы весь этот бред, которым тебя напичкали пентагоновские доктора. Но сначала вот что: у тебя есть с собой что-нибудь металлическое?

- Нет.

Рита достала из рюкзака какую-то штуку похожую на маленькую кеглю, вытянула из нее что-то вроде телескопической антенны с плоским блинчиком на конце.

- Что это? - спросил я.

- Металлоискатель. Встань, вытяни руки в стороны.

- Ты всегда носишь с собой металлоискатель?

- Нет, только когда приходится проходить через минные поля. И еще вытаскивать из людей всякие вредные металлические штучки.

Она водила блинчиком по моему телу, и когда дошла до левого бедра, кегля чуть слышно завибрировала, как телефон на бесшумном режиме.

- Снимай штаны.

- Что ты нашла?

- GPS-передатчик.

Я подумал немного и стянул джинсы.

- Что это у тебя за шрам на бедре?

- Я в аварию попал...

- Ага, в аварию... Надо эту дрянь вырезать. Ложись на диван.

Она снова порылась в рюкзаке, достала небольшой пластиковый футляр, раскрыла. Недобро зазвенели хирургические инструменты.

- Ложись, ложись давай! - приказала она. - Вот скажи: у тебя в ноге должна быть какая-нибудь металлическая штуковина?

- Насколько я знаю - нет.

- А если я ее там найду - будешь меня слушать? Будешь делать, как я скажу?

Я подумал и согласился:

- Я и так делаю всё, что ты говоришь.

Я вытянулся на диване, а Рита начала деловито готовить меня к операции: подстелила под ногу салфетку, вколола в четыре точки вокруг шрама что-то обезболивающее. Посмотрела на часы, и через пару минут сказала:

- Начнем. Слишком больно быть не должно, анестетик нормальный.

Я почувствовал, что половина ноги онемела. Рита протерла бедро спиртом из маленького пузырька. Быстро сделала небольшой глубокий разрез. Вглядывалась в него некоторое время, а затем подцепила пинцетом и вытащила стеклянно-металлическую трубочку. Эта штука была похожа на старинный электрический предохранитель.

- Маломощный, действует всего метров на двести вокруг. Запитывается от биотоков тела.

Рита обработала разрез, заклеила пластырем.

- Так ты говоришь, что я - Дик Брайен? Идеолог орегонского восстания? - спросил я.

- Так и есть, - серьезно кивнула Рита.

- А ты - моя жена?

- Да, хоть и не очень давно. Мы познакомились в лагере ополченцев. Я приехала почти сразу, как началась заваруха. Стояла на блокпосту, немного разведкой занималась. А поженились мы чуть больше двух месяцев назад, незадолго перед уничтожением основного лагеря. А потом ты исчез...

Рита достала из рюкзака мужские трусы, майку, носки, штаны, куртку, вязанную шапочку, кроссовки:

- Снимай все своё и надевай это. Где-то может быть датчик или еще какая-то дрянь. Скорее всего, это там, в подошве ботинок. Но лучше подстраховаться.

Я повиновался. Через минуту старая одежда лежала на полу нелепым комом. Рита запихала ее под диван, туда же сунула извлеченный из моей ноги окровавленный датчик.

- Теперь вот это.

Она достала из опустевшего рюкзака что-то вроде одноразового плаща из синей пленки.

- Это чтобы тепловизором не засекли. Над поселком постоянно кружит беспилотник.

- Я думал, он для охраны Заповедника.

- Это не заповедник, а военная база.

- Военная база? Но я не видел здесь никакой охраны, никаких заборов...

- А ты когда последний раз выезжал отсюда? И сколько ты здесь находишься?

- Выезжал? Я не помню... помню только, что меня привезли из больницы. После аварии. А живу я здесь... Уже полжизни живу в Сан-Антонио.

- Ага, полжизни, как же. Ты здесь всего две недели. Вот так.

Я облачился в пленочный плащ, стало жарковато.

- У тебя есть вода? Страшно пить хочется, - спросила она.

Я отправился на кухню, посмотрел на ослепшее окно. В голове промелькнула мысль: а что если сбежать тихонько, прийти к Освальду... то есть к доктору Стефансу. Рассказать ему всё. Нет, кем бы ни была Рита, но доктор явно морочил мне голову. По крайней мере, ни о каком вживленном в тело датчике речи не было. А датчик был, и установлен он был явно недавно. Я вернулся, протянул Рите кувшин с водой. Она начала жадно пить, затем сказала:

- Много воды с собой не возьмешь. А идти по горам придется довольно долго. Так что ты тоже перед выходом напейся, как следует.

- А куда мы пойдём?

- Пойдём туда, где нас ждут друзья. А потом они переправят нас в безопасное место. Там мы вернем тебе твою настоящую личность.

-Личность Дика Брайена?

- Ага. Твою личность.

- А что станет с этой личностью? То есть со мной?

Рита пожала плечами:

- Кто его знает? Наверное, она просто исчезнет.

Я подумал о Джулии и мне стало грустно. Завтра она должна была приехать со своими пробирками... Стоп, но ведь Джулия, получается, так же виртуальна, как и Джо, как и все мои здешние "приятели"?

- А теперь самое важное. - Рита подняла вверх указательный палец. - Для восстановления твоей личности необходим код.

- Что за код?

- Не знаю. Какая-то последовательность символов. Ты ее читаешь вслух, и к тебе возвращается нужная личность. Не сразу, а после того, как ты поспишь несколько часов. Проснешься - и станешь самим собой.

- И где нам взять код?

- Точно не знаю. Знаю, что нам надо найти какой-то ящик или коробку, там и будет код.

- Откуда ты знаешь про ящик? Мне постоянно снилось, что я выкапываю ящик, а внутри - какое-то послание...

- Где это происходило? Можешь описать место? Мне говорили, что код должен быть где-то совсем рядом с тобой. Типа это такая особенность эксперимента.

- Это всегда происходило у меня на заднем дворе.

- Быстро! Пошли! Лопата есть?

Я кивнул. Вскоре Рита превратилась в настоящую землеройную машину: она с огромной скоростью перепахивала указанные мной места.

- Есть! - торжествующе воскликнула Рита и вытянула из земли пластиковую коробку.

- Ого! - не сдержался я. Значит... А что это значит? Не понятно.

В коробке лежал свернутый трубочкой листок бумаги. Я протянул к нему руку, но Рита отстранила ее:

- Сейчас тебе нельзя видеть код. Иначе психика может дестабилизироваться, а нам это в дороге ни к чему. Прочтешь в безопасном месте.

Рита развернула свиток, посмотрела внимательно, сунула его в карман и застегнула на молнию.

- Стоп! - сказал вдруг я.

- Что ещё?

- Ещё вон там, - я указал на противоположную сторону моего дворика.

- Что там? - не поняла Рита.

- Во сне я иногда там копал. И находил ящик со свитком.

- Но ведь мы уже нашли наш ящик.

- Нет, копай там. Мне самому трудно, ты же мне всю ногу порезала. Ты и копай.

Рита молча направилась к указанному мной месту и начала копать. Через минуту лопата глухо застучала: наткнулась на пластик. Я наклонился и поднял бокс, ничем не отличавшийся от первого. Внутри лежал такой же свиток.

- Что теперь? Почему их два?

- Не знаю. Потом разберемся.

Она деловито забрала у меня бумажную трубочку и сунула запазуху. Сказала сухо:

- Теперь надо идти.

- Подожди. Мне надо взять кое-что.

Мы вернулись в дом, там я достал из письменного стола тетрадь со своими "мемуарами", протянул Рите: положи в рюкзак.

Затем достал семейный альбом, вытащил из него памятную фотографию. Ту, где мы с мамой в парке. Из альбома на пол выпала большая фотография Джулии, но я не стал ее поднимать.

- Кто это? - спросила Рита.

- Это мы с мамой в Альбукерке. В парке. Мне семь лет.

- Ты никогда не был в Альбукерке, тем более в детстве. И никакая это не мама. Это все фальшивка.

- Ну и что? Хочу взять с собой.

- Какой ужас. Отвратительно. Но - как хочешь. А теперь пошли, давай.

Рита расстегнула плащ и достала из кобуры пистолет.

5.

- Будь очень осторожен. В поселке как минимум пять охранников, а по периметру ходит патруль - прошептала Рита. Мы вышли через задний двор и начали подниматься в гору, всё выше и выше. Смотреть сквозь тепловизор было непривычно. Я стянул тяжелые и неудобные очки. Лунного света вполне хватало: всё видно.

- А остальные кто? Те, кто в поселке живут? - также шепотом спросил я.

- Потом расскажу. Через час сделаем небольшой привал.

Минут пятнадцать - и мы подошли к сетчатой ограде. Наверху виднелась колючая проволока и белый фарфор изоляторов. Под напряжением. Некоторое время мы спотыкаясь о белые камни, брели вдоль ограды. Затем Рита сделала знак: стой. Она опустилась на корточки, пошарила по земле руками, потянула за край фанерного листа. Открылся вход вниз. Рита полезла первой, и уже через несколько секунд она появилась по другую сторону ограды. Я полез следом. Ход круто уходил вниз, потом шёл прямо и резко наверх - видимо, ограда довольно глубоко уходила в землю. На той стороне я начал отряхиваться.

- Это ты выкопала такой мексиканский тоннель?

- Нет. Это наши друзья. Люди, которые нам помогают.

Интересно, какие это люди нам помогают? Что за добрые самаритяне?

Мы прошли еще немного вверх по склону и возле крупного выхода скальных пород Рита остановилась. Она достала из кармана какую-то свистульку и издала несколько птичьих трелей. Через некоторое время послышалась ответная трель. Из темноты на лунный свет вышли двое в камуфляже. Они были вооружены советскими автоматами.

Дальше мы двинулись вдоль берега речушки, вверх по течению. Затем свернули куда-то направо. Начало светать: восточные склоны гор стали цвета "оранж", как марсианские холмы из рассказов одного коммуниста. После небольшого перевала мы спустились вниз, в заросшую чахлым кустарником долинку. Тут я и вспомнил имя этого коммуниста - Брэдбери. Жил в Америке и американизм никогда не любил, дурень. Но про сотовые телефоны он еще лет шестьдесят написал - правильно и очень недобро.

Среди кустов обнаружился квадроцикл.

- Надевай шлем, залазь и держись крепко, - приказала Рита, и я послушно полез на заднее сиденье, ухватился за торчавшую впереди скобку. Мы рванули вперед по каким-то козьим тропам, а молчаливые сопровождающие остались в долинке.

- Долго нам ехать? - крикнул я, подавшись вперед.

- Не кричи, - раздался в моей голове спокойный голос Риты. - В шлеме есть встроенные наушники и микрофон. Ехать миль десять. Там нас ждет вертолет.

Скоро мы оказались на обширном плато и увидели маленький вертолет.

- Шлем не снимай, - Рита взяла меня за руку и повела к вертолету.

Мы взлетели и взяли курс куда-то на северо-восток.

- Если я Дик Брайен, то расскажи мне - почему я стал Джоном Сванесом. Или почему стал каким-то Шпицманом, или кем-то еще.

- Два месяца назад федералы решили нас нагнуть. То есть просто взять и перестрелять кого можно, остальных разогнать.

Я нажал пальцем на воображаемый курок: бэнг-бэнг? Рита повернула ко мне свою голову, изуродованную шлемом:

- К тому времени собралось уже несколько сотен человек со всей страны. Кроме фермеров были и ребята из арийского братства... Не надо про них ничего плохого думать.

- Разве я думал?

- Были какие-то троцкисты, и были бродячие философы. Но в основном - простые парни-южане. Интернет вовсю работал, и могло бы собраться намного больше. Ты, помню, посчитал и сказал, что если даже девяносто процентов желающих не приедут - все равно мы соберем самую настоящую армию в десять тысяч человек. Но потом с тобой связался кто-то, ты не сказал кто.

- Кто со мной связался?

- Не знаю. Но после этого ты целый день ходил мрачным, как русский злодей с похмелья.

Я подумал и сказал, что у меня в голове только какие-то невнятные куски, отрывки. Память совсем не в норме. Рита кивнула и продолжила, сквозь дым моей сигареты:

- А потом, на общем собрании, ты сказал, что пора сворачивать лавочку. Сирил с тобой сразу согласился, а большинство - ни в какую. Ты им объяснял: мы вроде как собрались защищать права Сирила. Сейчас он сам отказывается от нашей защиты, от своей земли. Федералы всех нас тут перебьют, как бройлеров на птицефабрике. Ты это говорил, а на глазах у тебя слезы выступали. Ты потом сказал мне, что это всё от ветра. Просто ветер не тот подул, злой ветер, с тонкой пылью, которая всегда вызывала у тебя слёзы.

На следующий день Сирил и все его братья сдались, и их упаковали по полной. Сирил потом выступил по телеку и дрожащим голосом сказал, что был не прав, и что пожар на федеральных землях действительно они устроили с братьями, чтобы отомстить. И что причиной всему его депрессия и неумение вести бизнес. Что он просто цену набивал за свою землю, хотел с правительства бабок урвать побольше.

- А Сирил - это кто?

- Тот мужик, из-за которого всё завертелось. Федералы уже лет десять как пытались его с земли выжить. Его и всех его братьев-сестер-племянников. Их там человек пятьдесят было, жили в этих местах уже лет сто. Корнями вросли в эту землю. И вот, когда приехали бульдозеры сносить фермы, ребята взялись за оружие. В соответствие с Конституцией.

- А я что? При чем здесь я?

- Как причём? Это всё "Ярость Юга". Сирил потом по телеку так и объяснял: мы начитались этой книги по самые уши, даже наружу полезло. И решили действовать прям по этой книжке. И позвали автора за свою книжку ответить.

- Ясно.

- А потом часть людей всё-таки ушла. Ты просил у федералов еще пару дней, но они начали штурм. Ты исчез, что было дальше - я не знаю. Говорили, ты скрылся в Мексике. Но всех наших разогнали, осталась горстка отчаянных, которые продержались еще почти два месяца. Потом и их "приняли". Наши все сейчас на нелегальном положении, связи ни с кем нет.

Я молчал, обдумывал услышанное. Затем задал логичный вопрос:

- Если с нашими связи нет и все разбежались - кто организовал всё это удовольствие, вот это все с моим побегом? Подкоп, вооруженные бойцы, вертолет?

- У нас есть сочувствующие... так скажем, в высших сферах. Ты всё очень скоро узнаешь. А сначала мы должны вернуть твою настоящую личность.

6.

Твари! Уроды! Уроды долбанные во все дыры! Что, чёрт возьми, они со мной сотворили?

Когда сознание, моё собственное сознание, ко мне вернулось, я вспомнил все.

Белая комната с белым потолком. Я в пыточном кресле - как в "Заводном апельсине". Глаза широко раскрыты, в глазах - какие-то распорки. Каждые тридцать секунд на глазное яблоко изливается несколько капель заменителя слезной жидкости. У меня на голове электроды. Милая медсестра с роскошной грудью ставит мне укол. Мне становится хорошо, я готов принять весь мир - каким бы он ни был.

- Как вы себя чувствуете? - вежливо спрашивает медсестра. Я ее люблю. Я говорю, что прекрасно себя чувствую. Спрашиваю её: а грудь у вас натуральная? Конечно натуральная, с гордостью отвечает она. Я говорю ей, что мне очень нравится её грудь и сама она мне очень нравится. Сестричка усмехается и говорит: вам сейчас кто угодно понравится, даже доктор Омар. Я говорю: да, даже доктор Омар.

Затем на экране - картинки. Видео. Мягкий, гармоничный голос говорит:

- Ваше имя Джон Сванес. Вы сын президента Кеннеди. Вы родились в Бостоне. Вашу мать зовут...

- То, что вы видите - это ваша жизнь. Это ваши воспоминания.

- На экране вы видите цифры. Вы читаете эти цифры вслух и становитесь самим собой, Джоном Сванесом.

- На экране вы видите цифры. Вы читаете эти цифры вслух и становитесь самим собой, Диком Брайеном.

- На экране вы видите цифры. Вы читаете эти цифры вслух и становитесь самим собой, Ричардом Шварцманом.

Легонько скрипнула дверь.

- Рита, любимая! - я приподнялся на кровати. - Рита, Рита...

Рита улыбается, смотрит на меня. Спрашивает:

- Как тебя зовут, дорогой?

- Дик Брайен.

Она наклоняется ко мне и целует в губы. Её губы так милы, так прекрасны для меня!

Мы обнимаемся, говорим друг другу приятные мелочи. Затем Рита серьезным голосом просит:

- Дик, расскажи, что ты помнишь о себе.

- Я помню, что я не Ричард Третий, не Никсон, не сын Кеннеди и не поклонник группы "Мертвые Кеннеди", - смеюсь я и глажу её бедро.

- А может, ты Тимоти Лири или Джим Моррисон?

Она тоже рассмеялась, но затем опять стала серьёзной:

- Надо, чтобы ты очень кратко рассказал, что ты помнишь. Необходимо понять, насколько восстановилась настоящая личность.

Я рассказываю. Про отца, про мать. Про детство и про то, как папа сводил меня в детстве на фильм "Убить пересмешника". Когда мы шли из кинотеатра, он говорил:

- Обрати внимание, как Аттикус достойно себя ведет. Тогда была Великая Депрессия. Денег у людей не было, работы было очень мало. Но большинство людей вели себя с достоинством, даже самые бедные. А те, что кажутся в этом фильме богатыми - они ведь тоже были почти бедняками.

- Мне Кэлпурния понравилась. Она добрая, хотя и строгая.

- Да, Кэлпурния - это очень важный образ. Она чёрная, она служанка в семье Аттикуса. Но Аттикус никогда не общается с ней сверху вниз. И не заигрывает с ней, как либерал, вроде того: "ой, как я люблю негров!". Он общается с ней как с человеком.

Я, если честно, загорелся тогда совсем другим. Глазастик, семилетняя девочка, от лица которой ведется повествование, делала очень интересную штуку. Она залазила в старую покрышку, ее брат катил эту покрышку, разгонял до приличной скорости и отпускал.

На следующий день я решил повторить ее подвиг. Тем более, что мне было уже целых восемь лет! Опыт не удался - внутри покрышки я прокатился всего пару метров, а потом выпал из неё и больно ударился об асфальт. Эту историю я описал потом в своей "Ярости Юга"...

Колледж. Университет. Жена, бесплодная. Слишком янки. Не сошлись характерами, расстались.

- Продажи книги взлетели до небес, - говорит Рита. - После всей этой заварухи. Некоторые даже обвинили тебя в том, что всё это была просто пиар-акция, для повышения продаж. Вся эта вооруженная борьба, наивные фермеры, которые пошли за тобой.

- Дай попить. Или, лучше, выпить чего-нибудь серьёзного.

Она плеснула мне виски:

- Как ты любишь, без льда и без содовой.

- Угу... А кто меня вытащил из всего этого? И зачем?

7.

- Называйте меня полковник Донаван. Кстати, не хотите ли сигару? - спросил гладковыбритый мужчина в стандартном костюме.

- Не откажусь.

Намеренно долго я раскуривал сигару, приглядывался к полковнику. Довольно молод, во Вьетнаме, наверное, не воевал. Виски седые. Лицо не глупое. ВАСП.

- Я понимаю ваше состояние и возможное недоверие к государству. Сразу скажу: среди нас есть те, кто разделяет ваши идеи. Я один из таких людей, - начал Донаван.

- Среди вас? Среди полковников? - язвительно спросил я.

- Среди нас, да. В том числе - и среди полковников. Я знаю, что у вас очень много вопросов. И я готов на них ответить. На любой ваш вопрос. На любой, подчеркиваю.

- Вопрос первый. Кто вы такой на самом деле?

- Я работаю в ЦРУ. Почему вы так улыбаетесь? В ЦРУ тоже есть патриоты этой страны.

- Раньше я этого не замечал.

- А раньше у вас и не было такой ситуации как сейчас.

Я подумал и ответил:

- Да, такой ситуации не было.

- Вот именно! - оживился Донован. - Не было! А сейчас она есть.

Я сунул сигару в пепельницу, спросил:

- Эмбарго не соблюдаете?

- Она не кубинская. Гаити.

- Расскажите мне, как сотрудник ЦРУ - что это было? Что со мной творили, зачем, и что дальше будет?

Донован налил себе двойную дозу виски, выпил маленький глоток:

- Расскажу. Для этого я к вам и пришел. И для этого мы вас с пентагоновского объекта вытаскивали.

- А, меня ЦРУ с объекта вытаскивало? - Я посмотрел на Риту, она с видом невинности пожала плечами.

- Да, ЦРУ, - сказал Донован. Потом добавил с обидой в голосе: - Всякие конспирологи пишут про нас невесть что, вот и вы думаете - разве может ЦРУ что-то доброе сделать?

- А что, разве может? - спросил я ехидно и потянулся к бутылке.

- Среди нас есть патриоты, - сдержанно сказал Донован.

- Ладно, валяйте всё как есть.

- Что мы, не видим, что ли? Система образования готовит дебилов. Иностранный капитал захватывает нашу территорию. Меньшинства начинают править страной. Ещё немного - и президентом станет негр-мусульманин, или лесбиянка - это вам на выбор. Простых американцев, верящих в Бога, называют презрительно "устаревшими красношеими дураками". Люди вместо воскресного похода в церковь занимаются интернет-сёрфингом.

- Это всё понятно. Вы мне расскажите про то, что со мной государство творило.

- Охотно, охотно расскажу вам. Для этого я и пришёл.

- Ну, так рассказывайте уже!

Донован сплёл пальцы, опустился на них своим широким лбом, начал:

- Пентагон после Корейской войны начал программу по изучению проблемы "промывания мозгов". Помните все эти истории, когда наши солдаты возвращались из плена убежденными коммунистами? Помните старый, очень старый фильм "Манчжурский кандидат"?

Я помнил, и я кивнул.

- Так вот, мы пытались разгадать: какую методику они применяют? Привлекали лучших ученых, футурологов привлекали. Вы знаете Айзека Азимова, слышали о нём?

- Либерал, материалист, еврей из России, - отчеканил я.

- Это зря вы так о нем, - покачал головой Донован. - Да, он был либералом, но был и патриотом. И евреем он был не больше, чем какой-нибудь Киссинджер.

- Мне у Азимова понравились только "Сами Боги". Да и то, лишь вторая часть. Где про существ из другой вселенной. А вообще Азимов - смешной материалист, умерший на старость лет от модной болезни. Это не ваша контора, случайно, его СПИДом заразила?

Донован посмотрел на меня, как на дурака:

- От тебя такого вопроса не ожидал. Ты что, не в курсе, что тогда либералы творили? Ты вспомни, Буш-старший - он был адекватным президентом. А вместо него - Клинтона выбрали. Вместе с Моникой Левински.

Мозг у меня очень туго работал, но я вспомнил и про Ирак, и про Буша, и про Клинтона. Подумал: а ведь бесполезно Донавону объяснять, что все они для меня на одно лицо! Спросил его с серьезным видом:

- А помните, у Леонарда Коэна песня есть про Клинтона?

- Коэн? Это который у Тарнатино саундртек делал?

- У Оливера Стоуна. Но это не из саундтреков, это просто песня: "музыка на улице Клинтона играет весь вечер".

Я встал, выглянул в окно: задворки. Здоровенный негр идет, таща на спине какую-то огромную сумку.

- Ладно, рассказывайте, - сказал я. Донован продолжил:

- Короче, в итоге ученые и пентагоновцы выяснили, что никаких специальных методов к нашим солдатам узкоглазые не применяли. Никаких излучений, никаких электродов в мозг, никаких специальных веществ в кровь. Им просто очень долго и с подробностями рассказывали правду - и они стали коммунистами. Тогда у Джереми Хайека возникла простая мысль: если они могут без электродов, излучений и наркотиков сделать такое - то что мы сможем сделать с электродами, излучениями и наркотиками? Особенно широко в шестидесятые развернулись. Брали добровольца-хиппи, делали из него патриота, отправляли во Вьетнам. Что ты думаешь? Девяносто процентов становились героями!

- Посмертно?

- Это уж кто как. В основном - посмертно. Но дело не в этом. Потом, в девяностые, бюджет срезали. А в новом веке всё по-новому развернулось. Научились за эти годы. И стали программировать новые личности. Наркотик плюс кинофильмы, плюс внушение, гипноз - и создается новая личность. Под гипнозом даётся специальный код - и можно управлять личностями. Вернуть старую, создать новую. Вот это с тобой и проделали.

- А зачем? Почему именно я?

- У Пентагона на тебя свои виды были. Что-то они от тебя хотели. А заодно - эксперимент. Там в Альбукерке вместе с тобой еще десятка два таких же зомби было, с искусственной памятью. Заключенные, добровольно согласившиеся участвовать в программе в обмен на помилованье и программу "защита свидетеля".

А вспомнил про любителя индейских табуреток с его арийскими свастиками. Вон оно что!

- А вы-то что от меня хотите? -нахмурился я.

- Мы хотим, чтобы ты продолжал писать правду. Напиши "Ярость Юга, часть вторая". Вот этого мы и хотим. А разве ты не хочешь того же?

Я подумал, потом спросил скептически:

- А зачем вам ещё одна "Ярость Юга"? В ваш идеализм я как-то не слишком верю.

- А ты и не думай про наш идеализм, - усмехнулся Донован. - Я, может, и идеалист. А там вверху...

Он показал пальцем куда-то вверх.

- Что там, вверху?

- Там, вверху, у них свои планы. Для тебя главное, что эти планы совпадают сейчас с твоими. Для выборов им надо. Или чтобы слить кого-то, или ещё что-то - я точно не знаю. У меня задача простая: сделать тебе непротекаемую крышу. Создать условия для писательского труда. Получить через полгода готовый продукт.

- Через полгода?

- Да, не позже.

- А если нет?

- А тогда зачем ты нам? При всём моём уважении...

8.

Вашингтон хорош ранней весной. Нет этой изнуряющей жары, зелено, фонтанчики. Но на некоторых деревьях сохраняются ещё прошлогодние, желтые листья. При наличии доли воображения можно представлять себе осень, особенно в пасмурные дни. Так я и делал, гуляя по улицам, застроенным еще чуть ли не при Отцах-основателях. По паркам, по переулкам, даже по черным кварталам. Вечерами спускался в опустевшее метро, наблюдал за редкими пассажирами. И всё время чувствовал за собой слежку. Да что там чувствовал - иногда я видел то одного, то другого парня, настоящего госчеловека: средней цены костюм, галстук в тон, не запоминающееся сероглазое лицо. Эти люди шли за мной, сворачивали за мной в переулки, заходили в супермаркеты, поджидали меня у подъезда в любое время суток. Я думал над книгой, а ещё над этим: стоит ли вообще её писать?

Рита уехала к родителям. "Для тебя это не опасно?" - "Нет, они всё устроили. Это ведь ЦРУ, они могут".

Работать на ЦРУ - вот ведь дрянь какая! Нет, они ничего от меня не требовали. Не задавали никаких целей и задач, кроме написания книги. Я понимал, что там у них вечные разборки между Петагоном и ЦРУ. Делят бюджет, влияние на президента. А я так, просто - попал под телегу. Я брал свою "Ярость Юга", начинал читать первые строчки:

"Юг проиграл. Юг сделал много ошибок и проиграл. У нас остался лишь наш пробитый пулями флаг - но и этот флаг скоро окажется под запретом".

Отбрасывал с отвращением. Можно ведь лучше написать! Книга мне нравилась своими идеями, но язык, на мой нынешний взгляд, оставлял желать лучшего. Но мог ли я сейчас написать лучше? Наверное, нет.

Не знаю, поймёте ли вы, уважаемый читатель, но это тоже самое, как если бы "Маску Красной Смерти" Эдгара По взялся бы переписать заново Синклер Льюис. Но при этом - находясь при смерти, в бреду, на какой-то заснеженной станции.

Однажды я зашел в Национальный Дендрарий. Луга, сады, пруды и фонтаны. Да, мы излечились от ненависти к Японии. Мы теперь любим эти камни, и эти сады из камней.

Я чуть не упал: меня сильно задел плечом огромный негр в зеленой куртке.

- Извините, мистер, - сказал негр и сунул мне в руку скомканную бумажку, - Здесь не читайте, опасно.

Я кивнул, походил среди бонсаев, а придя домой развернул скомканный листок:

"Вы не тот, кем вы себя считаете. Вы не Дик Брайен. Я предлагаю вам узнать правду. Завтра в 14-00 приходите в "Сияющие Ботинки", на Лафайет. Купите там любую обувь, свою выбросите в корзину (в вашей обуви GPS). Попроситесь сходить в туалет. В туалете вылезете через окно, калитка будет открыта, на улице будет ждать черная "Ауди". Вас привезут ко мне. Я хочу вам помочь. Я вас люблю, искренне,

Джулия"

Я пришёл домой, заказал доставку стэйка, сидел на диване и думал:

"Джулия - всего лишь призрак, она из жизни моего ложного Я. Зачем мне встречаться с призраком?"

Другая часть меня думала: "Если призрак присылает материальные сообщения - стоит с ним пообщаться. Даже Гамлет, скептик и пессимист, не отказался общаться с призраком".

Третья часть говорила: "Ты уже не распоряжаешься своей жизнью. Твоя память разрушена, состоит из обрывков. Ты - это просто Облако в Форме Верблюда".

- Я то, что каждый из лести или из корысти может назвать чем угодно? - спросил я сам себя. Хм, вряд ли Шекспир имел ввиду что-то подобное.

"Роскошный десятидолларовый стэйк" оказался таким жестким, словно он был двухдолларовым. Я прожевал пару кусков, остальное сгрузил в пакетик: отдам старушке, у которой дома две маленькие, противные собачки. Старушка изо всех сил пыжится, старается жить в этом доме - но ей всё это явно не по карману. Бедная старушка. Пусть хоть собачек накормит. Я вышел на площадку, положил пакетик со стэйком к старушечьей двери. Стук-стук - мой охранник поднялся на этаж выше.

- Всё хорошо! - крикнул я ему.

На следующий день ровно в 14-00 я был в "Сияющих Ботинках", на улице Лафайет. Чернявый носатый парень поздоровался со мной, размахивая зачем-то руками, я подумал: что за жуть этот французский акцент!

- Мне нужны ботинки.

- Какие?

- Извините за неполиткорректный вопрос: Вы араб? Или француз?

Он улыбнулся:

- Французский араб.

- Ага. Дай мне ботинки по размеру. - Я вытянул вперед свою правую ногу. Араб перестал улыбаться. Ну-ну. Типа я его сейчас оскорбил. У себя в Арабистане он бы мне уже начал отрезать голову.

- Вот, прекрасная модель, - сказал он суховато для продавца.

Я скинул старые ботинки, натянул новые:

- Пойдёт. А где у вас туалет?

Французский араб замахал руками в сторону коридорчика. Я пошел туда. Изучил окошко: оно легко открывалось наружу. "Туалет у этих арабов довольно чистый, даже удивительно", - подумал я и вылез через окно на улицу.

Черный "Ауди". Джулия? А куда мне деваться! Рита? Не знаю... Рита, Рита. Дверца пригласительно открылась, оттуда - взмах бледной руки. Я нырнул.

ххх

- Что это? - удивленно спросил я, потом добавил: - В таких местах обычно убивают. В фильмах.

- Это заброшенный элеватор, - сказала Джулия.

- Я вижу, что это был элеватор. Лет тридцать назад, - буркнул я и пошёл за ней.

Уходящие ввысь колонны. Бетонные куски, висящие на стальной арматуре. Мы зашли в огромный зал, по которому гулял туда-сюда ветерок. Около входа качалась проволочная петля. Такая, на которой вешаются, или на которой кого-то вешают. Что, меня тут повесят?

- И что ты мне хочешь рассказать?

Джулия порылась в кармане, вытащила истрепанную бумажку:

- Вот кодировка. Прочитаешь вслух - станешь самим собой.

Тут у меня возникло что-то вроде истерики:

- Самим собой стану? Да ты что, долбанная в рот? Ты о чём, вообще?

Джулия тихо сказала:

- Прости. Прости меня. Пожалуйста! Я очень виновата перед тобой.

- Изображала подругу Джона Сванеса?

А Джулия говорит:

- Ты ничего не знаешь. Ничего не понимаешь. Прости меня, пожалуйста, прости. Я не знала, сначала я не знала, что так всё будет. А потом, потом когда уже поняла -было поздно. Меня бы просто убили.

- О чём ты говоришь?

- Я правда тебя люблю. Правда! Не знаю, что именно ты помнишь. Но я с тобой была всё время, всё это время.

- Какое время?

Джулия замолчала, начала ходить кругами, потом пнула ногой стену - и от стены отвалился кусок штукатурки.

- Как тебя зовут? - спросила вдруг Джулия.

- Дик Брайен. "Ярость Юга" - слышала про такую штуку? Ха-ха, меня уже несколько раз спрашивали - как тебя зовут? Ты одна из тех тварей, что делали из меня зомби, да? Какую-то бредятину всовывали мне в голову. Твари!

Я это говорил довольно злобно - а сам чувствовал, что я её люблю. Люблю, и всё. А Риту, свою жену - не люблю. Она вроде красивая, аккуратная, подтянутая - но ничего я к ней не испытываю. Так она и не жена мне, наверное? А?

- Можно, я тебе расскажу, как на самом деле обстоят дела? И кто ты на самом деле? - тихо спросила Джулия.

Я насторожился. Я - Джон Сванес... О, нет, Дик Брайен. Я ДИК БРАЙЕН, АВТОР "ЯРОСТИ ЮГА"!

- Не кричи.

И я перестал кричать. Мне стало стыдно. Ну, автор, а кричать зачем, в самом деле? Джулия:

- Смотри, вот какие-то палки. Давай разожжём костер?

Она начала собирать палки и палочки, нашла какую-то бумагу. Зажгла. Через минуту на покрытом бетонной пылью полу пылал костерок. Я, почему-то, перестал вдруг цепляться за своё "Я". Кто знает, может быть, буддисты говорят правду, и всё это - лишь иллюзия? Совокупность чувственных ощущений, и нет никакого "Я"?

"Я" есть. Я увидел, что лицо у Джулии мокрое, мокрое от слёз. Джулия всхлипывала:

- Давай... Можно... Давай я расскажу тебе, что на самом деле было. Меня заставили, прости... Прости меня. Из тебя сделали Облако в Форме Верблюда.

- Что? Облако в форме верблюда?

- Да... Это из "Гамлета". Разве не помнишь? Ты должен помнить. Там Полонию говорят: вот так и так. И он соглашается. А потом ему говорят совсем другое, и он опять соглашается. Потом говорят: ОБЛАКО В ФОРМЕ ВЕРБЛЮДА.

Я вспомнил. Я все эти строчки вспомнил. Потряс, так сказать, копьём.

- Слушай, я совсем недавно вспоминал эту фразу, "облако в форме верблюда". Совпадение?

Она отрицательно покачала головой:

- Вряд ли. "Облако в форме верблюда" - это название твоего персонального проекта. Общее имя для всех личностей. Для чего-то оно тоже нужно, но я не знаю для чего именно.

- Кто это со мной делал?

- Наш руководитель. Руководитель проекта. Освальд, ты его знаешь как Освальда.

- Освальд? Хозяин магазина?

Я сказал это на автомате, и тут же вспомнил: никакой он не хозяин магазина, и не Освальд.

- Да, Освальд. Ну и его помощники. Они просто для смеха всё это делали. "А давайте он будет сегодня Платоном".

- Платоном?

- Ага. А давайте он будет сыном президента Кеннеди. Сыном Никсона. Александром Македонским. Они просто прикалывались, издевались как могли.

- Зачем они надо мной издевались?

Джулия вся поникла, превратилась в свернутый зонтик: жалкая, остывающая, душевно мокрая.

- Им было всё равно, над кем издеваться. Юмор у них такой. Но они все либералы,

а ты, вроде как, южная икона. Икона антилиберализма, из-за этой книги. Я в этом ужасе год отработала. Остров доктора Моро, долбанный Уэллс. Им интересно было издеваться даже не над автором, а над заменителем автора.

- Каким ещё заменителем?

- Вот! Вот! - выкрикнула Джулия. Снова сникла. Начала копаться у себя в сумке, вытащила два листка. Сунула мне один из них:

"Уолтер Хантер, преподаватель, специальность - английская и восточно-европейская литература. Айова..."

- Что это значит? - спросил я.

- Это значит... значит... - сквозь слёзы выговаривала Джулия, - Это значит, что ты - это Уолтер Хантер, преподаватель филологии в Университете Айовы.

- Стоп. Стоп, Джулия, - твердо сказал я. - Меня зовут Дик Брайен. Я хорошо помню все эти личности, ненастоящие. Помню Джона Сванеса. Знаю, что был еще какой-то Шпицморген, "сын Никсона". Это всё пентагоновцы мне в мозг вживили. Но я - это Дик Брайен, автор "Ярости Юга". Я помню своё детство, помню колледж, помню Атланту... Всё помню!

Джулия погладила себя по бёдрам, расправила юбку:

- Милый, глупый Уолт. Я тебя полюбила. И разве ты не видел этого, когда был каким-нибудь Сванесом? Всё равно ведь, ты видел мою любовь!

Она упала лицом ко мне на колени, обхватила меня за талию.

Честно признаюсь - мне было приятно. Джулию я любил. Любил не только как Джон Сванес, но уже и как Дик Брайен.

- Хорошо, хорошо, - быстро заговорил я, - Говори что хочешь, говори. Я... я тоже тебя люблю.

Джулия села прямо, вытерла слёзы:

- Я тебе всё расскажу, а ты меня не перебивай.

- Ладно.

- Тебя зовут Уолтер Хантер. Полгода назад ты был преподавателем в одном из средненьких колледжей в штате Айова. Жил ты одиноко и не очень счастливо. Один парень предложил тебе толкнуть пятьсот грамм марихуаны. Получалось немало денег с одной сделки. Ты согласился, но это был подставной парень. Тебя приняли, закрыли на пять лет. Ты сидел в одиночке и плакал. Потом тебе предложили участвовать в эксперименте насчет гипноза. Обещали освобождение в конце эксперимента. Ты подписал нужные бумажки, а потом тебе начали менять личности. Сначала одну записали - потом стерли. Записали другую - снова стерли. На тебе проверяли устойчивость этих новых личностей. Вот так сделаем и эдак - а сохранится ли личность в таком случае? Во дворе ящички с кодами - а захочешь ты вернуть эту личность или другую? Вспомнишь про тот или про другой ящищек, какой из них откопаешь? Потом кто-то решил записать тебе в голову личность Дика Брайена. Не всё в подробностях, конечно. Но посерьёзней, чем личность "сына Кеннеди". Тут главное, что бы ты сам себя считал Диком Брайеном. Мы с тобой в кампусе познакомились, я тебя потом на зоне вербовала. А потом курировала в Заповеднике. Прости меня... Я думала тогда, что это просто моя работа. Я не понимала, что это ад, что это грех, что это дьявольщина какая-то...

И Джулия разрыдалась.

- Мне сказали, что это всё Пентагон делал. Так?

Джулия кивнула.

- А ЦРУ, вроде как, против всего этого?

Она кивнула снова.

- А ты на кого работаешь?

- Я работаю на АНБ.

- Агентство национальной безопасности?

- Да.

Тьфу. Тьфу... АНБ? Что за дрянь?

- И почему ты мне помогаешь?

- Я должна была всё отследить, а потом тебя вытащить из их программы в нашу, - сквозь слёзы сказала Джулия.

- А Рита, она мне кто?

- Рита тебе не жена и вообще никто. Она просто цэрэушница. То, что ты о ней помнишь - это ложная память.

- Слушай, а зачем вообще всё это?

- Не знаю, мне не говорили. Мне просто сказали наблюдать, а потом вытащить тебя к нам. Но я уже не хочу этого делать. Мне тебя просто... Просто очень жаль тебя. И я тебе принесла вот это.

Она показала свернутый листок бумаги.

- Что это?

- Это кодировка. Прочитаешь вслух, станешь самим собой.

- Кем? Этим преподом из бедняцкого колледжа?

- Да, самим собой. Я бы этого очень хотела.

- Почему?

- Ты мне очень понравился, сразу... И потом нравился, в любом виде. Кем бы ты ни был. Но ты настоящий мне нравился больше всего. Это ведь ты!

Я сжимал в руке бумажку с кодировкой и думал: и что делать дальше? Я тоже люблю Джулию... Тоже? А любит ли она меня? И вообще - кто я на самом деле?

- Джулия, мне надо минутку побыть одному. Просто подумать, - сказал я.

Джулия вытерла рукой слёзы и пошла прочь из полуразрушенного зала. У выхода обернулась и громко сказала:

- Не потеряй кодировочную таблицу. Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти ради неё...

- Через минуту приду! - бодрым голосом крикнул я.

Как только она вышла, я вылез в окно и побежал по полю, к праздничному зеленому лесу, который находился всего в двухстах футах от меня. Джулия, мне очень жаль.

9.

Каракас, море, отсветы городских огней на воде. Куда только не заносит нашего брата ирландца, куда только не попадают наши Брайены!

Венесуэла - жаркое местечко. Море, mare, more. Марево. Мигель Отеро Сильва. Чавес, социализм, Боливар. Американцы здесь - первый сорт людей. Поэтому жить удобно, никто не задаёт вопросов, в отеле - только улыбки стройных прекрасных девушек. Кокаин почти бесплатно, ром недорого, друзья-оппозиционеры. В комнате - настоящий дубовый стол девятнадцатого века. Вау! За ним писал не только Маркес, но, говорят, и Борхес. Влажный, подгнивший стол - мне лично на таком лучше пишется. Вот и пишу:

"Да, Юг многое потерял. Мы все многое потеряли. Нас почти уничтожили, у нас остались только рваные флаги. Флаги? Не надо ими гордиться. Пройдет пять или десять лет - и даже флаги наши окажутся вне закона. Наклейка на машине: флаг Конфедерации. Приговор: духовная смерть, запрет на выход в эфир, и нечего ездить по нашим дорогам. А то разобьем на хрен твою тачку. Гагнстарэп. Хэп-хэп.

Андреевский крест на майке. Приговор: негритянский суд Линча. Белый боится, он не хочет быть белым. Он даже согласен быть облаком в форме верблюда".

Каракас, 2006