Аннотация: Рассказ занял 8 место на КОР-3. Тема: Маньяк.
Охотник.
Он говорил какие-то ласковые слова, а язык заплетался, руки дрожали, и в груди словно тлел уголек - ни вытащить, ни затушить. Он гладил жену по голове, что-то обещал, умолял, срываясь в проклятия и невнятные угрозы. Сын сидел в кресле напротив, Анечка пристроилась рядом, обняв маму за талию.
Илья заставил сына принести стакан воды, осторожно приподнял голову и снова - словно пламя в лицо ударило, словно плазма лизнула глаза. Ах ты, сволочь...
Утром Илья проснулся, и почему-то подумал, что ему все приснилось. Люба пришла домой избитая? Какая чушь! Не может быть такого, кто будет бить женщину просто так, ни за что? И вообще, сейчас какой век на дворе?
Очень осторожно он приподнялся на руках -- Люба спала, отвернувшись к стенке --, перегнулся, и понял - нет, ничего не приснилось. Голова поплыла, Илья закусил губу - больно, до крови. Ах ты, падла...
Он представил, как его жена, его Любаша - согнутая, сломанная, обезумевшая от страха - протягивает незнакомцу в черной кожаной куртке (хороша примета - злобно усмехнулся) - деньги, мобильный телефон, сумочку. И кто-то очень умело бьет ее в горло, а потом в живот - чтобы не кричала.
-- Ладно, -- сказал сам себе Илья. Его словно выбросило из кровати.
Давно он не чувствовал себя таким разъяренным. Жизнь бурлила в гибком жилистом теле, каждая мышца просила выхода ярости. Сейчас Илья без замаха смог бы сломать силикатный кирпич или двухдюймовую доску. Мог раньше - сможет и сейчас. Только бы найти гада.
Дети уже завтракали. Илья ласково потрепал дочь по голове, серьезно глянул на сына. Не надо на пустые слова тратится. Нельзя ярость вхолостую распускать. И в милицию настоящий мужчина никогда не обращается...
Сегодня он не стал натягивать джинсы. Спортивный костюм - вот что сейчас надо. Никаких автобусов. Упругий холодный ветер бьет в лицо. Никаких сигарет. Дыхание надо беречь. Никаких попоек - можно расплескать все чувства, размазать на спиртном духе, излить в жалость. Ну, держись!
Илья работал на лесопилке, на раме первого ряда. Сорок минут ходьбы от дома. Двадцать минут бега.
Диски визжали, врезаясь в хрупкое для них дерево. Летела щепа, мужики вроде бы и не замечали, что Илья сегодня не курит, не смеется. Пятница все-таки. Лучший день в жизни, а лучший миг в этом дне - за полчаса до конца смены.
-- Я сегодня в баню не пойду, -- сказал Илья в раздевалке. Потом подошел к Михалычу, старому слесарю, бывалому казаку, бывшему кожевеннику.
-- Михалыч, -- очень тихо и внятно сказал Илья, и старик дрогнул, уставился на него голубыми прозрачными глазами.
-- Михалыч, -- повторил Илья. - Плеть мне нужна, нагайка. Я тебе нарисую. Сможешь?
Старик натянул бушлат, вытащил из кармана сигареты:
-- Случилось чего?
-- Не твоего ума дело, -- отрезал Илья. - Так сможешь?
-- Смогу, -- отозвался Михалыч и сочно затянулся, спрятав лицо за сиреневым дымом.
Дома Люба сидела вместе с мамой.
-- Здрасте, -- только и сказал Илья. - Два дня выходных у меня. Поесть что сегодня?
Он старался вести себя так, будто ничего не случилось. Будто и нет на родном до боли лице огромных фиолетовых разводов, не расплющен нос, не вздулись багровым губы.
Теща посмотрела на зятька негодующе, только руками не всплеснула.
"Да не чурбан я, тетя Галя. Беда не только с твоей дочерью случилась. Просто нет слов у меня... да и нет таких слов, чтобы Любу сейчас успокоить. Переждать надо, время лечит. Мне плохо, детям плохо, вам, тетя Галя - тоже плохо. А Любе еще и больно... Ничего, скоро еще кое-кому больно будет... Время, оно, брат, не ждет. Найду. Убью", - думал Илья, глотал пельмени и разговаривал - но совсем о другом.
Нагайка получилась - просто загляденье. Илья даже улыбнулся. Двойная оплетка вокруг стального канатика, на конце не шарик - но свинцовая капля, сто десять грамм, длина с рукоятью - метр тридцать. Сама рукоять свободно умещается в кармане, такую плетку удобно на поясе носить - только свинчатку перебросил, за ремень засунул - и все. Когда-то, давным-давно Илья носил на поясе сдвоенную мотоциклетную цепь, даже пользовался ей. Редко правда - уж больно убойная и опасная была штука, вырубала наповал, слава богу - что не убил никого...
-- Хороша? - гордо спросил Михалыч.
-- Хороша, -- восхищенно отозвался Илья.
-- Штука, -- деловито сказал старик.
Илья даже не пытался торговаться. Такая нагайка ногайскому князю честь сделает.
-- Ты только... это... поосторожней там, -- вдруг предупредил старик. - И если что - ты меня ничего не просил, я тебе ничего не делал. На улице нашел, ясно?
-- Ясно, -- проворчал Илья.
Пятница. Святой день. Нет дня лучшего, такого же ясного, радостного, веселого, бесшабашного. В пятницу мужики из цеха всей бригадой шли в баню, которая почти напротив цеховой проходной. Начинали выпивать еще в раздевалке - самогоночка, на травах настоянная. А за воротами - пиво, портвейн, и только потом, в теплом, тягучем, пропахшим потом воздухе - водка, холодная. Под сало, под соленый огурчик. Да только не пить теперь Илье ни самогонки, ни пива, ни водки; не хлестаться до обалдения веником, не обливаться холодной водой, не травить похабные анекдоты.
Пятничный вечер ждал его. Никто не знал - куда он идет: мужикам на работе со слезой на глазах Илья объявил что закодировался. А Люба давно привыкла, что пятница заканчивается в двенадцать ночи...
Телефон отключен, паспорт в кармане, нагайка на поясе. Кроссовки, свободные спортивные штаны, легкая ветровка. Зимой прибавился тяжелый свитер и шапка - плевок. Холода Илья не боялся - как-никак почти вся жизнь на морозе.
Зимой темнеет рано. Все спешат - кто из дому, кто домой. Глаза привычно ощупывают каждого, выделяя людей в черных кожаных куртках. Уже полтора года прошло - результатов ноль. Хотя - почему ноль?
Пятничный вечер уже привык к спокойному крепкоплечему человеку с волчьими привычками. Улица встречала его как друга. Знакомые деревья качали ветками, камни высокомерно молчали, и скамейки - словно старые любовницы - каждая приглашала к себе. Только фонари, горящие высоко - не дотянуться и ногайкой - не обращали на охотника никакого внимания. Их Илья инстинктивно сторонился - свет в его деле не помощник. На свету слабеет зрение, в темноте глаза видят в миллион раз лучше.
Городская ночь не чета деревенской. Вечер посреди леса манит прохладой, наваливается усталостью, блаженной дремой и спокойствием. Вечер в городе пробуждает зверей в человеческих душах. Словно бы люди за день устают быть вежливыми, отбрасывают мораль и становятся сами собой - кто трусливым зайцем, кто храбрым тигром, кто голодным волком. Только теперь на улицах их подстерегает охотник. Это странный охотник - он сам почти зверь, но в нем есть разум, нет спасительных инстинктов - и он всегда готов напасть, редко отступает и ничего не боится.
Илья и в самом деле ничего не боялся. Он вообще не понимал - как можно чего-то боятся на темной улице? Сам родом из деревни - он вырос на ночных улицах. Вечер пробуждал в нем силу и уверенность, движения становились тверже, мысли - трезвей. Лесохозяйственный колледж, потом лесохозяйственный факультет - а вечером пьяные прогулки, когда сам черт не брат, и нечего терять нищему студенту, борцу и боксеру - разряднику. Кто готов бросить ему вызов? Выходи, стройся!
Старая помойка - ящики в приветствии скрипнули ржавыми крышками. Здесь Илья в первый раз столкнулся с агрессией в его адрес. Шелудивая дворняга посмотрела на охотника и зарычала. Илья заворчал сам, а потом миролюбиво сказал:
-- Не боись, дура, я слабых не трогаю, -- и собака вернулась к куче воняющих отбросов.
А через сто шагов Илья встретил воров. Молодой парень тащил через пустырь телевизор. В полусотне метров от него таким же быстрым шагом шел мужик постарше - тащил баул на плече и видеомагнитофон подмышкой. Илья просто скользнул по ним взглядом - это не его добыча. Хотя была мысль - кинутся вслед, спросить грозно:
-- Вы откуда такие груженые?
А потом вытянуть нагайку с пояса, и сказать, равнодушно и буднично:
-- Сейчас разбираться будем...
Но не сказал, прошел мимо. Нельзя связываться. Пока нельзя.
Четырнадцать лет строгача дали соседу Ильи по деревне - за то, что завалил из двустволки двух воров. А еще Илья слышал, что в городе есть один человек, который специально подкидывает информацию о легкой наживе. Люба рассказывала, что им в больницу очень часто (раз в неделю) доставляют двух-трех человек с одинаковыми переломами. Какой-то другой охотник ловил воров прямо на месте - и дробил им локти и кисти молотком. Хирурги матерились и зверели от сложности операций. Но даже лучшие костоправы уже не могли вернуть раздробленным локтям и суставам былую гибкость и силу - неведомый охотник хорошо знал свое дело. Люба говорила, что милиция почти уверена, что "костедробитель" в прошлом и сам был врачом, возможно - хирургом. А воры... Воры молчали.
А в прошлом году поймали двоих мужиков - они оставляли на ночь на улице машину, а потом зверски избивали всех, кто пытался на нее покуситься. Пять десятков уродов, любителей чужих магнитол и колес, "аккумуляторщиков" и просто вандалов - все попадали в больницы. До чего же это паскудное дело - современная больница... А мужикам дали десятку на двоих. Говорят, сами воры вычислили охотников по номерам, и даже в операции по захвату участвовали.
Августовским вечером, во время третьей охоты, Илья нарвался на странную парочку. Мужчина и женщина возились в кустах. Женщина отбивалась, мужчина напирал. Илья рванулся к ним - но насильник был весь в голубой джинсе, да и не пытался никто Любу насиловать.
Опять промах.
Год назад в газетах писали, что в городе действует странная троица. Говорят, что они патрулируют весь город и ищут насильников. По крайней мере, точно известно, что двух насильников кастрировали - начисто, в полевых условиях, член вручали в пакетике. Илья, конечно, сначала решил, что это простая газетная "утка", но потом, когда сам стал охотником... Наверно это была правда. По крайней мере - ему очень хотелось, чтобы это было правдой. Но, скорее всего, если это было хотя бы полуправдой, вся троица - давно и прочно сидит за решеткой.
Насильник в джинсовом костюме не пострадал. Не время, пока не время.
Один большой круг - восемь километров. Один малый круг - четыре километра. Внутри этого круга стоял бывший кинотеатр "Русь. Теперь здесь было казино и круглосуточный центр досуга, постоянный грохот танцевальной музыки. Какая-то сволочь избила Любу почти напротив этого развлекательного монстра, поздно вечером, когда уставшая жена возвращалась с вечерней смены в больнице. Наверно, никто ничего не видел и не слышал. А если и видел - то думал, что муж учит загулявшую жену. Трусость всегда способна дать разумное объяснение любому поступку.
За "Русью" находился парк, с множеством тропинок; автотранспортная стоянка посреди деревьев; сбоку притаился навес для заезжих музыкантов. Трасса для картинга, детские аттракционы, круглосуточные магазины у дороги - у Ильи огромный охотничий ареал.
Четыре раза за вечер и ночь он проходил по большому кругу, и столько же - по малому... Сорок восемь километров. Семь часов монгольским "аяном" - широким волчьим шагом. Со стороны кажется - человек идет с работы, человеку хорошо и радостно, дома его ждет вкусный ужин, красавица-жена и двое детей. Да так оно и есть...
Один раз, уже поздней осенью, Илья сам чуть не стал жертвой. Наверно, он слишком расслабился, слишком увлекся поиском, и не очень обращал внимания на окружающих. Восемь молодых молодчиков, с каждым из них Илья бы расправился одной левой, но их было слишком много. Если бы он охотился за ними - то застал бы их врасплох, вырубил бы двоих до того, как они понял, что происходит. А остальных бы порубил нагайкой, избил до полусмерти. Но бежать пришлось охотнику. Еще не время. Он обязан продолжать охоту.
За такими "волчатами" тоже охотились. Это Илья точно знал - потому что видел одну из жертв. Охотником был коренастый мужичок, в вечном бушлате, лет пятьдесят на вид, нос картошкой.
Иногда подвыпившая компания юнцов любит приставать к окружающим с самыми невинными вопросами. Когда задорный, юношески-хриплый голос спрашивал про время или спички - этот охотник подходил к ватаге, и через десять-пятнадцать минут юнцов уже доставляли в больницы. Кого с вывихом, кого с переломом, а кого с разорванной селезенкой - все зависело оттого, насколько тот или иной любитель чужих сигарет умел драться. Самые неумелые отделывались синяками. Говорят, старика застрелили милиционеры при задержании. Не хотел, видать, охотник без боя сдаваться.
В тот вечер Илья уже хотел сдаться. Полтора года - лето, осень, зима, весна - и еще раз по кругу. Холодно, безжизненно, метель поднимает клубы снега. Сорок восемь километров после рабочей недели - не шутка. К ним в бригаду пришла новая крановщица - молодая задорная девка, которая очень любила попариться в бане. Уже на вторую неделю к ней прочно прикрепилась кличка - "Трамвайщица"...
Он увидел добычу неожиданно. Сначала смотрел вдоль дороги, а потом повернул голову - и замер. Глаза расширились, нос шумно втянул новую порцию звенящего от мороза воздуха, уши слышали малейший шорох. На другой стороне дороги человек (нет, уже не человек!) - бил женщину. Она пыталась убежать, но тот, кто был в черной кожаной куртке - поймал ее за локоть и ударил по затылку. И тогда Илья побежал.
Он пригнулся, как будто шел под пулями. Напряженные руки вытянуты вперед, тело готово рвануться в сторону - если только добыча повернет голову.
Последние десять метров Илья уже не бежал. Он летел. Прыжок, последний гигантский толчок - и он словно повис в воздухе, неземное блаженство захлестнуло сознание, это словно и в самом деле научился летать - чтобы упасть, чтобы обрушится подобно прорванной плотине, подмять под себя, рвануть тело так, чтобы добычу развернуло... Илья ударил - быстро, коротко, беспощадно, словно ломал кулаком кирпич или двухдюймовую доску - под "дых", в солнечное сплетение. Руку - на залом! Вот оно!
-- Муж твой? - Илья повернулся к лежащей женщине. Но та вдруг закричала, завопила...
-- А ну молчать! -- рявкнул Илья и, странное дело, сработало. Господи, что за дура: ее бьют - она молчит. Помочь хочешь - вопить начинает.
-- Так муж или нет?
-- Нет.
-- Любовник?
-- Да он... напал. Рядом шел, потом как ударит... Я...
-- Вставай. Сбрызнула отсюда, -- жертва под руками охотника зашевелилась. Илья, хоть и дрожал от возбуждения, размышлял очень рационально. Полтора года он продумывал каждое движение ради этого мига.
Женщина встала и пошла. Один раз она обернулась, но на заснеженной тропинке уже никого не было.
Охотник тащил обмякшее тело прямо по снегу. Он спешил -- туда где музыка, где никто не услышит, где никто не найдет - по крайней мере сегодня. Одиннадцать вечера - есть целый час до двенадцати. В двенадцать надо быть дома.
-- А ну, очухивайся, падла, -- сказал Илья и стал натирать жертве лицо снегом.
Не будет связанных рук и ног, не будет кляпов. Огороженная бетонными стенами заброшенная трансформаторная - идеальное место. Илья прикрыл за собой тяжелую дверь и набросил на петли толстую проволоку-пятерку. Ее и согнуть-то сложно, но сегодня пальцы спокойно связали толстые концы в "прямой" узел. Илья внимательно посмотрел в темноту.
-- Где я? - спросил испуганный голос во мраке.
-- Сейчас узнаешь, -- с усталой улыбкой сказал Илья, и одним движением стянул с пояса ногайку.
Он вынес свой приговор. Тот, кто напал на Любу - сделал это сам, один, без подсказок. Кто-то покушается на твою жену, на твою семью - и тот, кто считается опорой, кормильцем, защитником - он просто обязан выносить приговоры. И приводить их в исполнение. Сам. Один. Без подсказок.
Опознать человека, найденного весной на территории развлекательного центра "Русь" не удалось. Никто не заявлял о пропаже, никого не интересовал труп в изодранной черной куртке, умерший три месяца назад от множественных повреждений, нанесенных тупым тяжелым предметом. Илья снова ходил на работу, заигрывал с крановщицей Таней, в пятницу сидел с мужиками в раздевалке и травил похабные анекдоты. Казалось, что жизнь вернулась в свою колею.
Можно спокойно взять на грудь две малюсенькие стопочки душистой самогоночки, выйти за ворота цеха, купить в ближайшем магазине пива и огненно-холодной водки, шмат сала и маленьких огурчиков венгерского посола. А потом - сухой обжигающий размах березового веника, бассейн с ледяной водой, бассейн с теплой водой (баню переделали в сауну), голая "Трамвайщица" среди мужиков, стыдливо прикрытых простынями. Дома - любимая жена и любимые дети. Благодать!
Так почему же Илья стоит здесь и сейчас, на площадке перед входом в "Русь", нагайка привычно покоится на поясе?
Пятница, святой день, с пяти до двенадцати... В это время вы может спокойно ходить здесь - сколько вздумается. Смеяться и целоваться, кричать и веселиться, пить пиво и не приставать к прохожим. Все это вы можете. Не можете только одного: видеть, как человек волчьим шагом идет по кругу.
Восемь кругов - четыре больших и четыре малых - охотник все еще на охоте.
Он ищет добычу.