В ОСНОВЕ ЭТОГО ИНТЕРВЬЮ ВОПРОСЫ, ОСТАВЛЕННЫЕ ПОСЛЕ ЗНАКОМСТВА С МОИМИ ЛИТЕРАТУРНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИМИ ВЕЩАМИ, И МОИ ОТВЕТЫ ЧИТАТЕЛЯМ. ИХ ФАМИЛИИ РЕШИЛ НЕ УКАЗЫВАТЬ, ТАК КАК НЕ УВЕРЕН В ИХ ПОДЛИННОСТИ.
ВОПРОС. НЕТ, Я ВПОЛНЕ СЕРЬЕЗНО: ПОЧЕМУ ВЫ ТАК НЕ ЛЮБИТЕ КОМПАРТИЮ?
ОТВЕТ. Если говорить серьезно, то эта тема большая и емкая.
Итак, мне не нравится не компартия сама по себе, а те, кто представляют ее нынешнее лицо. Это - во-первых. Такие лидеры, как Зюганов и К., мне никогда не были симпатичны. Причем, скрывать своих истинных чувств не умел и тогда, когда у власти безраздельно властвовали мои однопартийцы.
Говорили: КПСС - партия всего советского народа, так как в ее рядах были представлены все слои общества - от рабочего и до академика. Да, были в партии и рабочие, и академики. Но, сказав "а", надо говорить и "б", не так ли?
Рабочие в партии тогда появлялись, но появлялись чуть ли не из-под палки. Их уговаривали, заманивали разными посулами. Люди шли. Многие думали, что в партии - сплошная лафа, но вскоре разочаровывались и сидели на партсобраниях обычно в последних рядах и тихонько похрапывали.
Элита рабочего класса, естественно, была и в президиумах. Орлом эта элита смотрела на зал, смотрела сверху вниз. Рабочей элите полагалось все, остальным рабочим, посапывающим носами в зале, ничего, кукиш с маком. Эти, последние нужны были для счета, для улучшения качества статистики партийных рядов.
Что из себя представляла рабочая элита в КПСС? Приведу лишь один факт. Машинист локомотивного депо Свердловск-Сортировочный Черепанов (тот самый, который являл собой элиту рабочего класса) в быту был отъявленным пьяницей и дебоширом, а на работе Героем Социалистического Труда. И этот самый герой-коммунист закончил жизнь тем, что застрелил свою жену. Застрелил, между прочим, находясь в пьяном угаре.
Были в КПСС и академики. Например, академик Месяц, с которым знаком лично и который сейчас является вице-президентом РАН. Но не все. Некоторые до самой смерти КПСС не сочли для себя возможным вступить в партию коммунистов. Яркий тому пример - академик Вонсовский, руководивший много лет Уральским отделением академии наук СССР. Этот один из самых крупных ученых-физиков, которого знал весь мир, так и не удосужился вступить в партию. Как вы сами понимаете, такому человеку, как Вонсовский, делали предложение и не раз. Думаете, случайность, что академик остался в стороне? Нет, конечно: он понимал, что не должен пачкать свое доброе имя членством в той партии, которую он не уважал. Если бы уважал, то вступил бы.
Так что с компартией не все так просто, как кажется, очень не просто.
ВОПРОС. КАЖДЫЙ КЛЯНЕТ ПРЕЖНИЕ ПОРЯДКИ. ОДНАКО ТАКОГО УЖАСА С ПРЕСТУПНОСТЬЮ, КАК СЕЙЧАС, НЕ БЫЛО ЖЕ! УМЕЛА КОМПАРТИЯ ВСЕХ ДЕРЖАТЬ В УЗДЕ. СЕЙЧАС... ДЕМОКРАТИЯ. НУ, И ПОЛУЧАЙТЕ ТО, ЧТО ХОТЕЛИ. ДОПУСТИМ, РАЗГУЛ ПРЕСТУПНОСТИ.
ОТВЕТ. Сидел я недавно на станции Таватуй (в сорока километрах севернее Екатеринбурга - прим. авт.). Ждал электричку. Рядом со мной пристроился мужчина примерно моих лет. За плечами - рюкзак: верная примета садовода. Минутку, другую мужчина молчал. Потом, тяжело вздохнув, посмотрел на меня. Явно ему нужен был собеседник. Так и оказалось.
- Ну и жизнь пошла. Из квартиры вечером не выйдешь, - начал он. - В электричке страшно стало ездить. Вот до чего довели Россию. То ли дело раньше!
- А что было раньше? - спросил я мужчину.
- Как "что"? - встрепенулся мужчина. - Жили мирно, покойно. Не боялись за себя, за своих близких.
- Ну и сейчас... - попробовал я вставить.
- Сейчас совсем другое. Преступник - на преступнике и преступником погоняет.
- Раньше, значит, преступников не было?
- Были, но редко. В то время власть действительно заботилась о безопасности советского человека.
Убежденность - в каждом его слове. Можно было промолчать и на том бы беседа закончилась. Но я, встретив еще одну жертву коммунистической пропаганды, льющейся обильно из телерадиоэфира, со страниц некоторых газет, решил, в порядке эксперимента, поделиться с собеседником и своей правдой.
- Знаешь, мы, кажется, с тобой одного и того же возраста. И жизнью жили примерно одной и той же. И в шикарном черном лимузине, я думаю, не ездили.
- Куда там! Никогда не имел машин - ни личных, ни государственных, - подтвердил мужчина.
- Ну, значит, в социальном плане нас мало что отличает. Так вот, теперь послушайте меня...
Моя правда, которой поделился со случайным собеседником, была такова.
Родителям моим пришлось немало попутешествовать. Отец на одном месте работы подолгу не задерживался, вопреки собственному желанию. С родителями, естественно, следовал и я. Основным средством передвижения в пятидесятые годы был железнодорожный транспорт. Вокзалы, перроны, вагоны - самое яркое воспоминание: я познавал мир. И, конечно, не менее яркое впечатление осталось от того, что видел вокруг себя. А видел я не то, что следовало бы видеть подростку.
Вокзал в Казани. Обычная скученность. Как и сейчас. Сиденья все были заняты, и мы расположились прямо на грязном полу. Мама пошла в буфет. Купить детям по пирожку: есть хотелось здорово. Перед тем, как уйти, строго-настрого наказала сестренке: "Не выпускай из рук чемодана". Когда мама вернулась... В ушах до сих пор стоит душераздирающий вопль матери: "Украли! Чемодан украли!"
Оказывается, сестренка на минутку утратила бдительность. И этого было достаточно, чтобы увести чемодан навсегда. А в чемодане том были такие ценности: шмотки, которые сегодня даром никто не возьмет.
- А вот другой случай, - продолжаю я. - Но из другого путешествия.
Поездка в поезде несколько суток. По составу с завидным постоянством проходят наряды милиции. Но никто из пассажиров не теряет бдительности. Вид людей в малиновых погонах не добавляет спокойствия пассажирам. Помню: когда бы ни проснулся ночью, всегда видел бодрствующего одного из родителей: они отдыхали по очереди. Упаси Бог, задремать: останешься ни с чем.
Еще одно путешествие и еще одно видение.
Поезд только что отошел от перрона Свердловского вокзала. В конце вагона чуткое мальчишеское ухо улавливает неладное. Там, судя по матерщине, назревает большой и пьяный конфликт. А людей с малиновыми погонами, как назло, нет.
Мать только отвернулась и я - был таков. Я пробираюсь в конец вагона. Страшно, но любопытно.
Закончилась та драка, между прочим, так: два здоровых мужика открыли окно и на ходу выбросили третьего.
Так поступали советские люди.
Выслушав лишь маленькую толику моей правды, мужчина задумался. И...
Вдруг сам стал вспоминать, как в квартиру его брата однажды забрались домушники, оставив после себя одни стены да разбитую мебель; как одного его знакомого прямо во дворе собственного дома убили лишь за то, что тот заступился за женщину, как директор мясокомбината, где он работал до выхода на пенсию, тащил с производства, как говорится, и сырым, и вареным, как секретарь райкома КПСС, где он состоял на партучете, из материалов, взятых на стройке, построил кирпичный особняк (все вокруг народное, все вокруг мое?), а потом продал, выручив хорошие деньги.
Удивительно, но факт. Человеку загаживают сознание, но он не теряет способности восстановить память и свое реальное, а не мифическое прошлое, и сделать вывод: страшно до жути было всегда. А когда было страшнее - при коммунистах аль при демократах - это еще большой и жирный вопрос.
Я думаю, господа: если и вы чуть-чуть, вернувшись в прошлое, напряжете свою память, то вспомните... Вспомните не только то, что выдавала советская пропаганда, а и то, что видели Ваши собственные глаза, слышали Ваши уши.
И еще одно, пожалуй, главное.
Чтобы что-то и с чем-то сравнивать, надо, по меньшей мере, знать факты. То, что происходит с преступностью сегодня, знает любой и каждый. А что мы знаем о преступности в советское время? Ничего! Почему? Потому что вся статистика, затрагивающая уровень преступности, в том числе по видам преступлений, особенно, если касалось подростков, была закрыта и не могла быть опубликована в открытой печати.
Я хорошо помню, как во время встреч журналистов с руководством областной прокуратуры или управления внутренних дел, нас сразу же предупреждали: информация, которую мы услышим, не для печати. Напрасные предупреждения! Если бы я даже и взялся поместить в своей газете данные о состоянии преступности (нет, не по стране и не по области даже, а лишь по своему городу), то цензор тотчас же бы такой материал "зарезал".
Я не мог написать, но я отлично знал, что с преступностью в Советском Союзе не все было безоблачно. Я знал, что, начиная с 1970 года, уровень преступности по стране неуклонно рос. Особенно быстрыми темпами росла преступность среди молодежи.
Впрочем, сам факт закрытости подобной информации, её засекречивания говорит сам за себя. Советская система умела скрывать всё негативное, но она же столь же ловко выпячивала "достижения", даже, если они мнимые. Так что... Если бы действительно с преступностью в советской стране все было замечательно, то и засекречивать бы не было нужды. Наоборот, все средства массовой информации об этом трубили бы на каждом шагу.
ВОПРОС. ВЫ ВСЕ О ДРУГИХ И О ДРУГИХ. О СЕБЕ ЖЕ - НИ СЛОВА. ВАС, ЧТО, ТОЖЕ ЗА ШИВОРОТ ЗАТЯНУЛИ В КПСС?
ОТВЕТ. Нет, меня за шиворот не тянули. Но я не был элитой. Я был статистом, то есть тоже в партии сначала представлял рабочий класс, но рядовым, для численности. Как гораздо позднее выяснилось. Не собираюсь скрывать того, что вступал с охотой и абсолютно добровольно. Однако сам не лез и себя партии коммунистов не навязывал. Как это делала некоторая часть советской интеллигенции.
Я был комсомольцем. Довольно активным, и общественной работой занимался с большим желанием. Что было, то было.
Я был чернорабочим литейного цеха одного из уральских оборонных заводов. Мне тогда было двадцать. Начал учебу в школе рабочей молодежи (в тот год пошел в восьмой класс).
На работе не пил, хотя другие позволяли себе и в больших масштабах. Не курил. Не матерился. Был чрезвычайно скромным и трудолюбивым. Не было случая, чтобы я прогулял или опоздал на смену даже на десять минут. Много читал, в том числе и периодику, слушал радио. И в том круге, где я вращался, слыл начитанным.
Учитывая все это (я так предполагаю) секретарь парторганизации цеха предложил мне вступить в партию. Предложение для меня было сколь неожиданным, столь и лестным.
Я дал согласие. И могло ли быть в те времена для меня иначе?
Оформил все необходимые документы, в том числе собрал и рекомендации - одна от комсомола, две - от коммунистов цеха (меня рекомендовали старший мастер и сменный мастер заготовительного отделения, где я работал).
Мое заявление рассмотрело партбюро цеха и рекомендовало коммунистам на ближайшем партсобрании принять кандидатом в члены КПСС. Я был счастлив. Я был доволен собой. А как иначе: вот-вот и я встану в один ряд с лучшими представителями советского народа, то есть буду в авангарде.
Но тут случилось одно происшествие, которое преградило мне путь. Одно происшествие, однако далеко не последнее: потом они станут повторяться (в разных вариациях) систематически.
На комсомольском собрании цеха рассматривался вопрос об усилении идеологической работы среди несоюзной молодежи. Я выполз на трибуну. И в азарте не заметил, как перешел на личности, то есть принялся со всей большевистской прямотой критиковать начальство, точнее начальника цеха Каховского (здесь и далее все фамилии подлинные; пересказываю коротко, так как подробности в первом томе романа-биографии "Обжигающие вёрсты") и его первого заместителя Кривцуна. Критиковать так критиковать - не взирая на личности. Так учила всех нас партия коммунистов. Разошелся, короче, парнишка. До чего же я был тогда глуп?! Верил в лозунги и того больше верил в слова, начертанные в основных партийных документах - Уставе и Программе КПСС.
Начальники озверели. Но они знали, что в лоб сделать со мной ничего не могут (нет, если бы я дал повод, например, напился на работе, то тотчас же уволили бы по статье), поэтому действовали тонко, исподтишка, действовали на чувства, на психику.
Первый шаг: на утро после печально знаменитого комсомольского собрания с цеховой доски почета исчезла моя фотография и табличка с фамилией "победителя", хотя до очередного подведения итогов цехового соцсоревнования еще было два месяца. Увидев, я грустно усмехнулся. Хоть и глуп был, но не до такой степени, чтобы не понять, откуда ветер дует.
Другой шаг. Старший мастер и сменный мастер подошли вечером ко мне и, отводя в сторону взгляд, сказали, что были в партбюро, откуда забрали, то есть отозвали, свои партийные рекомендации, объяснив свой поступок тем, что я еще молод, что идейно не созрел для вступления в ряды КПСС. Тогда же, но уже вечером, столкнувшись со мной у табельщицы, секретарь партбюро известил, что вопрос на партсобрании о приеме меня кандидатом в члены КПСС рассмотрен быть не может, в связи с отсутствием у меня двух рекомендаций (третья рекомендация - комсомола - не была отозвана). Если, сказал он, за оставшуюся неделю я смогу найти рекомендующих, то тогда другое дело.
Секретарь парторганизации, конечно же, знал заранее: после инцидента на комсомольском собрании, о котором знал весь цех, никто, ни один коммунист не отважится дать мне рекомендацию.
Я вновь грустно улыбнулся. Хоть и наивен был до одури, но и тут я обо всем догадался. Странным, ясно, молодому парню показалось, что из всех коммунистов цеха не нашлось ни одного смелого и отважного, способного выступить вопреки воле начальства.
Обидно, понятно, но не смертельно. Тем более, что "акции" в отношении меня продолжались, что несколько отвлекло меня от грустных мыслей по поводу позорного провала со вступлением в партию.
Итогом моего выступления на собрании стало то, что я, в конце концов, был сам вынужден уйти из цеха. Ушел. Перешел в инструментальный цех, учеником токаря. Я уже стал забывать о позоре, но мне неожиданно напомнили.
Проработав около десяти месяцев, как-то после ночной смены мастер сказал, чтобы я подошел к секретарю партбюро инструментального цеха. Я подошел. Секретарь партбюро (это была женщина) сообщила мне, что звонили из парткома завода, что партком заинтересован, чтобы я был принят кандидатом в члены КПСС, что этот вопрос надо решить быстро.
Во мне вновь заговорила обида. Но я обиду сумел приглушить. Я лишь сказал, что все документы находятся в литейном цехе, что я за ними туда не пойду. Получил ответ: ходить не надо, так как документы уже у нее. Я сказал: там не хватает самого главного - двух рекомендаций членов КПСС. Ну, одну рекомендацию, сказала секретарь партбюро, я дам, а вот вторую - придется добывать самому. Я спросил: а ничего, если рекомендующим будет мой тесть? Женщина ответила: не имеет значения, лишь бы тесть состоял на партийном учете в нашей заводской парторганизации (это так и было).
Как видите, с моей стороны не было никакой инициативы - как в первом случае, так и во втором.
Уже через неделю вопрос о моем приеме рассмотрели на цеховом партсобрании, через две недели, на заседании парткома завода, а еще через две недели я уже был на заседании бюро Кушвинского горкома КПСС (Кушва - довольно крупный промышленный город на севере Свердловской области), где решение было принято единогласно.
Это была первая, но далеко не единственная проблема, связанная с моим членством в КПСС. Это большой разговор, мне есть что сказать. Но я приведу лишь штрих, связанный с моим приемом, но теперь уже в члены КПСС после того, как закончился годичный кандидатский стаж. После его окончания, то есть кандидатского срока, предусмотренного Уставом КПСС, меня еще полгода не принимали в полноправные члены.
Я хорошо знал существовавший тогда порядок (сподобился на зубок уяснить основные положения программных партийных документов). А он был такой: по окончании годичного кандидатского срока коммунисты обязаны были рассмотреть вопрос моего будущего и решить его - либо в одну сторону, то есть принять в члены КПСС, либо в другую сторону, то есть отказать мне в приеме в КПСС. Причем, замечу, ни о каком продлении кандидатского срока даже на месяц речи идти не могло.
Меня же в члены КПСС не принимали еще полгода. Вот такую дали мне и тут выдержку. Эта "выдержка" никак не была связана с предыдущим инцидентом. Действовали другие силы, но поступали представители партийной верхушки одинаково - мстительно и исподтишка. Почему исподтишка? Потому что формального повода отказать мне в приеме в члены КПСС не было ни малейшего.
Так что я и не рвался в партию, как другие, обивавшие пороги партийных чиновников и беспрестанно клянчившие, но я и не отказывался. Более того, я был горд и счастлив, когда вместо серенького кандидатского билета мне вручили темно-красную книжицу, именуемую партийным билетом.
Были неоднократные попытки выгнать из партии. Но я всегда говорил: я добровольно пришел в КПСС и так же добровольно покину её ряды. Только добровольно и никак не иначе! Так и случилось.
ВОПРОС. ДУШЕВНЫЙ, ВИЖУ, МЕЖ ВАМИ ДИАЛОГ. А МНЕ МОЖНО ВКЛИНИТЬСЯ СО СВОИМ ВОПРОСЦЕМ? ВОПРОСЕЦ ТАКОЙ: ВЫ, ГЕННАДИЙ, НЕ БЫЛИ РЯДОВЫМ КОММУНИСТОМ, О ЧЕМ КАК-ТО УПОМЯНУЛИ; ВЫ БЫЛИ В НОМЕНКЛАТУРЕ. СКАЖИТЕ: ЧТО, НЕ ТАК?
ОТВЕТ. Возникла некоторая неясность, поэтому должен сразу кое-что уточнить. Я действительно, отвечая на один из вопросов, упомянул о том, что был рядовым коммунистом. Говоря так, имел в виду тот, начальный период пребывания в рядах КПСС, то есть 1962-1963 годы. Это - так... между прочим.
Если подходить к этому сугубо с практической точки зрения, то я и в последующие годы оставался рядовым коммунистом. Объясню.
Лично я в понятие "РЯДОВОЙ КОММУНИСТ" вкладывал и вкладываю свой смысл, а он сводится к следующему: рядовой коммунист - это тот коммунист, который не избирался в выборные партийные органы, который никогда не работал в штатных структурах КПСС; это тот коммунист, который даже в президиум партийных собраний не избирался, и которого штатное место всегда было в зале, в общей массе, среди прочих таких, как и он сам.
Следуя этой формуле, могу со всей откровенностью заявить: за все тридцать лет пребывания в КПСС я так и остался рядовым, хотя (это очень важно) имел специальное высшее образование, то есть партийно-политическое. В самом деле, господа: я никогда и никуда не избирался (повторяю: имею в виду выборные партийные органы снизу доверху), соответственно, никогда не работал штатным партийным работником. Впрочем, внештатным - также. Хотя был один прелюбопытный эпизод, но о нем как-нибудь потом... Если у кого-либо возникнет потребность.
Тут у некоторых, знавших "кухню" тогдашней внутрипартийной жизни, может родиться сомнение, и меня могут обвинить в "передёргивании" или в "подтасовке" фактов (это, кстати, уже имело место в одном из комментариев посетителя моей страницы).
Дело тут вот в чем. Не мог не быть в те времена главный редактор газеты (а я таковым был!) членом какого-либо выборного партийного органа - от парткома до обкома. Да, не мог! Но ваш покорный слуга, еще раз повторяю, никуда и никогда не избирался. Это же факт, который легко документально подтвердить.
В писаных партийных правилах были неписаные исключения из правил. Меня, очевидно, коснулись как раз эти самые неписаные исключения. И, кстати, я вовсе не склонен считать, что подобное имело место лишь в отношении моей персоны. Вовсе нет!
Нонсенс? Совершенно точно! Тяготило меня сие обстоятельство? Нет! Создавало проблемы? Да и очень серьезные! В основном, по работе, конечно. Одно дело, когда идеологический работник партии, а я таковым был почти всю жизнь, избран в тот или иной партийный орган, следовательно, имеет на руках некую "ОХРАННУЮ ГРАМОТУ". Совсем другое дело, когда всего означенного нет, следовательно, границы возможного сильно сужены, диапазон шагов и действий в процессе исполнения должностных обязанностей изрядно ограничен.
Так было. Теперь - всё в прошлом. Хотя... Постойте: в прошлом ли? Блестящий телеведущий Леонид Парфенов, судя по всему, не имеет той самой "ОХРАННОЙ ГРАМОТЫ" (нет, не от КПСС, а от другой теперь правящей партии, которая именуется "ЕДИНОЙ РОССИЕЙ") и выход на свой канал, которому отдал многие годы своего творческого труда, перед ним плотно затворили. Повод? Власти (нет, совсем не руководству канала) пришлось не по нутру интервью с вдовой бывшего чеченского президента Ендарбиева, показанное в авторской программе "НАМЕДНИ" 30 мая 2004 года. Другому, то есть из ближнего круга правящей партии, возможно бы, и простили, но не Парфенову, у которого (совершенно очевидно) есть свой взгляд на факты и явления современной жизни, в том числе и касающихся самой "ЕДИНОЙ РОССИИ".
Так что, господа, прошлое возвращается. Возвращается медленно, но верно. Слава Богу, что это "НОВОЕ СТАРОЕ" обойдет меня стороной. За других? Больно, конечно. Ну, да ладно.
Теперь - разговор о номенклатуре. Тоже серьезный вопрос. И также далеко не однозначный, как кажется на первый взгляд.
Когда в Советском Союзе заканчивали успешное строительство развитого социализма, о чем громогласно объявлялось с трибун партийных съездов, на Западе увидела свет книга господина Восленского. Книга называлась просто - "НОМЕНКЛАТУРА". Это было глубокое и всестороннее научно-публицистическое исследование. Автор всё и всех разложил по полочкам, для каждого слоя номенклатуры определил свое место, роль в общественно-политической жизни страны, а также (без этого номенклатура существовать попросту не могла) полагающийся по статусу набор благ и привилегий.
Хорошая книга. Правильная. Но я сильно обиделся тогда на автора за то, что в книге не нашлось совсем места таким "номенклатурщикам", как, к примеру, ваш покорный слуга. Нет, автор, конечно же, в общую сумму номенклатурного слоя меня включил, то есть сосчитал, однако оставил без специальной классификации. А напрасно! Почему? Сейчас попробую объяснить. Правда, не с цифрами, а с фактами на руках.
Итак, в начале декабря 1978 года по официальному письму (прошу обратить на это внимание) Свердловского обкома КПСС меня переводят из одной редакции, где я был заведующим отделом и одновременно заместителем редактора, в другую редакцию, где назначают редактором (говоря современным языком, главным редактором) крупной межрегиональной газеты, в зоне влияния которой несколько уральских областей.
Статус газеты высокий. А это означает, что я должен был (по классификации Восленского) подняться на несколько ступеней вверх по номенклатурной лестнице.
Должен? Да! Но совсем не обязан.
В других регионах Советского Союза, а аналогичных газет насчитывалось всего тридцать, все происходило так, как было положено, то есть человек, назначенный на аналогичную должность, после утверждения на заседании бюро обкома КПСС зачислялся в списки номенклатуры обкома. Именно обкома, а не горкома, тем более не райкома.
Что же происходило со мной? Давайте посмотрим.
Формально, да, - я уже редактор. Но на самом деле...
В январе 1979 года готовят необходимые документы и меня приглашают на заседание бюро Железнодорожного райкома КПСС (так сказать, по месту обитания), где официально утверждают в должности редактора (процедура совершенно обязательная).
Что дальше? А должно было быть дальнейшее движение вверх. Порядок такой: пока не будет человек утвержден внизу, то есть в райкоме, речи об утверждении в горкоме КПСС быть не может, тем более - в обкоме.
Однако, вижу, тишина. Я окунаюсь с головой в новую и интересную работу, поэтому нет времени обращать внимание на такой пустяк (с моей тогдашней точки зрения), как отсутствие движения с утверждениями. Но... То, что я не замечаю (или делаю вид, что не замечаю?), вовсе не означает, что партийная номенклатура, с которой мне приходится сталкиваться на каждом шагу, также не видит ничего. Видит, еще как видит! Видит и делает соответствующие выводы. Выводы, которые сильно осложняют и без того сложную мою работу на новом месте.
Проходит год. Все - молчат, я - также. Проходит два. Все по-прежнему молчат, будто так и надо, я - ни гу-гу. Проходит пять лет (господин Восленский давным-давно в своих научных подсчетах меня определил на одну из верхних полочек) - все без изменения. Все мне ясно: Свердловский горком КПСС не желает утверждать меня в должности, которую я занимаю уже так долго.
Это тем более удивительно, если иметь в виду, что все другие, пришедшие на должность редактора крохотных газет несколько месяцев назад, благополучно прошли утверждение в горкоме. Для них, правда, это пик в номенклатурной иерархии. У меня же - лишь ступень, но перескочить которую никак нельзя.
Это тем более удивительно, что через пять лет моя газета (вытащил-таки из клоаки, в которой до этого пребывала) гремит на весь Советский Союз, газета завоевывает призы на всесоюзных и региональных конкурсах, за новаторских подход в освещении актуальных проблем жизни общества дважды экспонировалась на ВДНХ СССР (ныне - ВВЦ), имеет много дипломов и грамот, массу положительных рецензий в центральной прессе.
Кажется, что еще надо? Ведь все это подавляющему большинству газет областного центра и не снилось. У тех редакторов с вопросом номенклатуры все в порядке, у меня - мягко говоря, не совсем.
Идет 1988 год. После моего вступления в должность, как видите, прошло почти десять лет. По-прежнему, никакого движения.
И вдруг летом мне звонит инструктор Свердловского горкома КПСС Диана Боярская и извещает, что в пятницу (звонок поступает в среду) мое утверждение в должности на заседании бюро горкома (первым секретарем, кстати, был тот самый Кадочников, который ныне возглавляет областную организацию КПРФ).
Боярская торопит и требует, чтобы я срочно представил все нужные документы. Я оскорблен и потому отказываюсь что-либо делать: на данный момент мне уже вся эта возня ни к чему.
Но иронично любопытствую: в связи с чем такая горячка? Я бы на месте Боярской подыскал что-нибудь поприличнее. Она же выложила всё, как есть. Увы, женщина: что на уме, то и на языке.
"Приезжает комиссия ЦК КПСС, - говорит она, - приезжает с проверкой работы с номенклатурными кадрами, а у нас вы, - говорит она, - до сих пор не прошли утверждение. Увидят - по головке не погладят".
Так-то вот: если бы не высокое начальство, то... Номенклатура проявила такую прыть, что к пятнице все необходимые документы были готовы, хотя лично я к этому совсем не приложил рук. Из принципа. А принципы для меня - это всё!
Ну, и утвердили, а что дальше? Вновь остановка. Ибо утверждения на заседании бюро обкома так и не состоялось. Что-то для меня изменилось? Ничего. Где ж те блага и привилегии, о которых писал господин Восленский в своей книге "НОМЕНКЛАТУРА"? Их как не было, так и нет. По крайней мере, для меня. Впрочем, в отсутствии благ сам виноват. За благами ведь надо было ходить и выпрашивать. Я - не ходил и ничего для себя лично не клянчил.
Такие, господа, дела с моим номенклатурным прошлым. Какое оно? Судить не мне.
Мне ничуть не стыдно. Потому что, по большому счету, я не принадлежал никогда к номенклатуре (в том понятии, какое вкладывал в это слово господин Восленский), тем более никогда, никакими благами или привилегиями не пользовался.
Пользовались те, которые хотели. Очень хотели. Из кожи вон лезли, чтобы попасть в номенклатуру. И попадали.
Прежняя номенклатура и нынче хорошо живет. Сын, допустим, того же самого Кадочникова сейчас владелец нескольких крупных магазинов в центре Екатеринбурга. Как тот очутился в собственниках? Ясно как: папаша-то был, когда рушились КПСС и Советский Союз, не кем-нибудь, а первым секретарем Свердловского обкома КПСС, то есть полновластным партийным начальником, у которого в руках было все: не только деньги партии, а и лакомые кусочки в виде предприятий торговли и общественного питания.
Недавно на улице столкнулся с представительницей прежней номенклатуры (знаком с ней по давней комсомольской работе). Дама буквально брызжет слюной от злобы. И все почему? А все потому, что не сбылась мечта идиотки: она думала, что будет жить на пенсии припеваючи, а получилось... Всю жизнь посвятила, чтобы заслужить "персоналку" (имеет в виду персональную пенсию, полагавшуюся номенклатуре), а теперь - у разбитого корыта. Пенсия-то как у всех: копейки. Причем, без каких-либо привилегий. Хоть тресни!
Посочувствовал неудачнице. А что мне оставалось делать? К тому же понимаю, что этот факт не правило, а исключение. Дама в этот раз не оказалась в нужный момент и в нужном месте... Не проявила расторопности... Как все прочие. Как говорится, и на старуху бывает проруха.
ВОПРОС. НАХОДЯСЬ ТАК ДОЛГО В ПАРТИИ, ВЫ, ОЧЕВИДНО, ХОРОШО ЗНАЛИ ТОГДАШНЮЮ ВЕРХУШКУ КПСС. РАССКАЖИТЕ О НЕКОТОРЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЯХ, А?
ОТВЕТ. Сударь, Вы, кажется, интересуетесь не зря. Не диссертацию ли на эту тему пишите? Хотя... Это неважно. Важнее, что Вы вообще чем-либо интересуетесь, а потому отвечу и, как всегда, подробно.
Верно, я знал хорошо верхушку, но, правда, на уровне региона, на уровне города и района, на уровне первичной партийной организации.
Начну снизу.
Управление Свердловской железной дороги (беру просто так, первый пришедший на память пример). Аппарат управления насчитывал тогда (не думаю, что сегодня меньше) две тысячи сотрудников. Первичная партийная организация - 520 членов КПСС, то есть каждый четвертый - партиец. Солидная организация как по численности партийных "штыков", так и по своей значимости в общей структуре государственного механизма.
1980-й. Секретарь парткома - Игорь Комолов. По сущностной природе своей - не идеологический работник, а чистой воды "технарь", грамотный инженер-железнодорожник, особенно (его специализация) в сфере средств сигнализации и связи. Его избрали. Он этим тяготился. Отказываться не принято было. Ну и тянул этот "воз" кое-как. Умный мужик, но душа не лежала. Что тут поделаешь? При первой же благоприятной возможности, как сегодня выражается, молодежь, "слинял". Инженер ушел на инженерную должность, став заместителем начальника службы сигнализации и связи Свердловской железной дороги.
1983-й. Секретарь парткома - Матвей Вотяков. Его эта должность ничуть не тяготит, потому что партийная работа - его призвание. Он с наслаждением купается в этой работе. Не хам, а вполне интеллигентный человек. Не давит, а старается силой слова убедить (качество, кстати, весьма редкое). Его забирают в обком КПСС, где назначают на должность заместителя заведующего отделом оргпартработы. Высоко скакнул. И казалось, что пойдет далеко. Но не тут-то было! Быстро выжили мужика: аппарат не принял, аппарат не понял новичка. Без должности, ясно, не оставили. Он вернулся в аппарат управления дороги, где занял должность заместителя начальника отдела кадров. Упал вниз, но приземлился все-таки мягко.
1985-й. Начало перестройки. Кажется, для умных и инициативных все двери раскрыты настежь. Но... Секретарем парткома избирают некого Васильева, который к тому времени из рядовых инженеров выбился в председатели профкома. Совершеннейшая посредственность. Туп как сибирский валенок. Тупость прикрывал наглостью. Как ни странно, но именно этот самый Васильев задержался в должности дольше всех своих предшественников, вплоть до ликвидации первичных партийных организаций по месту работы (1991 год).
Перехожу на другой уровень. И вновь конкретные примеры из жизни конкретного партийного аппарата.
1983-й. Железнодорожный райком КПСС Свердловска. Первый секретарь - Григорий Турецкий. Дружит с давних пор с заведующим отделом транспорта и связи Свердловского обкома КПСС Александром Небесновым. Ушел (или "ушли"?) в 1988-м. Ушел и возглавил управление кинофикации области. Не повышение, а откровенная ссылка, так как по тогдашнему табелю о рангах первый секретарь такого райкома, на партийном учете у которого коммунистов больше, чем в иных областях, - фигура масштабная. Были слухи по поводу истинных причин ссылки. Слухи не стану пересказывать. Но...
Вторым секретарем был некто (фамилии не помню: то ли Соколов, то ли Соловьев). Об этом "некто" могу сказать кое-что конкретное, поскольку стал очевидцем. Это уже не слухи.
Нынешнему поколению надо объяснить существенную деталь: второй секретарь тогда являлся куратором всей промышленности, строительства и транспорта, а посему имел огромное влияние на любого хозяйственного руководителя.
И вдруг перед самой районной отчетно-выборной партийной конференцией второй секретарь исчезает с горизонта. Мы, рядовые коммунисты, не знаем, где он и что с ним: исчез - и все.
Районная конференция. Я избран делегатом, но... с правом лишь совещательного голоса. Иначе говоря, участвовать в дискуссиях могу (если дадут слово, что мало вероятно), но избирать и быть избранным - нет, голосовать (ни тайно, ни явно) - также нет.
Единственное мое реальное право - слушать и слышать. Право, которое для меня, журналиста (исключительно лишь в плане общего развития), оказалось полезным. Когда перешли делегаты к обсуждению кандидатур в состав будущего райкома, то некоторые подняли вопрос: почему в списке нет фамилии прежнего второго секретаря? Григорий Турецкий стал мямлить нечто нечленораздельное: перешел, мол, на другую работу. Куда? В Уральское управление по материально-техническому снабжению. Кем? Одним из первых руководителей.
Делегат конференции, поднявший этот вопрос, не успокоился. Он потребовал дать исчерпывающую и подлинную информацию о причине ухода с должности второго секретаря. Делать было нечего. Пришлось Турецкому объяснить. И оказалось, что тот самый "некто", используя служебное положение в корыстных целях, занялся строительством миленьких коттеджей, строительные материалы, в том числе и кирпич, рабочую силу заимствовал на подведомственных предприятиях. Разумеется, заимствовал безвозмездно, не выкладывая из личного кармана ни копейки. Таким способом построил несколько домов и все продал. Выручку? Положил себе в карман. Если бы не жадность, все сошло с рук. Когда стал строить тем же манером очередной коттедж, то попал в сферу внимания правоохранительных органов. Его не арестовали. Кто бы позволил?! Его втихую, чтобы погасить неприятный для партии скандал, перевели на другую работу. А уголовное дело? Производством было прекращено. Как говорится, пустили козла в огород. Воровал тут. Потом стал воровать в сфере снабжения, где возможностей намного больше.
Замечание по поводу. Об этом инциденте ни одна газета области не обмолвилась ни словом, хотя представители средств информации были представлены на конференции широко. Не захотели? Ну, да! А кто бы им позволил? Это и есть социалистическая демократия; такова гласность в условиях строительства коммунизма.