Старость не радость. Поношенный, времён развитого социализма, автобус медленно поднимался со стороны города в гору - в посёлок. Он тяжело пыхтел и кашлял; хрипел, потрясая ржавыми телесами; истошно стонал, изрыгая на обочину дороги мокроту двигателя - вонючие газы цивилизации - опасные вирусы. Но одышка его доконала и, не доехав до остановки метров сто пятьдесят, металлический тошнот загнулся и остановился, со скрипом присев на полуспущенное колесо.
Около магазина на праздничном столе, на потёртой местами до дыр клеёнке, едва отмытой содой от рисунков непристойного содержания, лежали набитые наспех гостинцами картонные коробчонки: давно уже просроченные печенье и карамель дожидались героев. Две молоденькие учительницы-первогодки суетились около контрольных весов, по очереди перевешивая подарки. Девчата заглядывали под весы, подкручивали их и выравнивали. Ржавую контрольную гирю-противовес они сверлили глазами, выискивая на ней какие-то цифры. Матёрая продавщица из магазина и один очень седой депутат из поселкового совета недовольно поглядывали в их сторону и ворчали. Но беды не предвиделось - "самодеятельные инспектора" помалкивали. Из робости или по недоразумению они, "не в кипиш дело", время от времени перекладывали одну или две конфеты в ту или иную коробочку - трудились, имитируя бурную деятельность.
Глава поселковой администрации Татьяна Борисовна Ушакова наскоро перечитывала старую шпаргалку с назидательной речью воспитанникам интерната по поводу начала нового учебного года. Но будущие ученики-заики уже поразбежались кто куда. Вольная воля! Вот что такое - деревня для сорвиголовы - того городского ребёнка, которого закоренелые сельчане величают шпаной. Это стрёкот кобылок, разлетаются краснопёрые кузнечики прямо из-под ног. Как же за ними не броситься в след семилетнему мальчугану? Как ему удержаться на месте от такого соблазна - в городе-то газоны затоптаны, и не пчёлы, а мухи убогие мельтешат на помойке, а помойка та - весь город... Вот тут и спохватились девчата-учителя, позабыв про весы и печенье... И про ржавую гирю-противовес. Благо ещё, что с немногими сорванцами приехали в школу их бабушки и дедушки - социально освобождённые по старости от приватизации производства в загребущие руки собственников, а то бы до вечера не собрали воедино всю эту безалаберную ребячью рать.
- Как же нам быть?
Командующая парадом Татьяна Борисовна растерялась и даже расстроилась:
- Это же дебилы, а не люди, - кивнула она рукой в сторону Таиньки. - Я и подойти-то боюсь! Вот что у неё у такой на уме? Замухрыжка! Отец в тюрьме...
Слава богу, что моя детка не услышала её слов. Я - перевязанный ушастый осёл безмолвствовал, когда моей маленькой хозяюшке нанесли оскорбление, ослеплённый божественной красотой особы, державшей сегодня вожжи правления жизни.
- Сделайте же вы что-нибудь! - заорала поселковая голова на пожилую женщину из магазина - ту самую продавщицу, что угощала меня белым хлебом в мою первую холодную зиму безназимовой голой жизни. Испуганная до глубины души вышестоящим криком, моя кормилица засуетилась, лихорадочно соображая: как ей быть?
От ужасного крика встрепенулись девчата-учителя, словно пришла ненасытная комиссия по аттестации их педагогических знаний, распределению денежных средств и разрядов, проверке их служебного соответствия занимаемой должности. Охая и ахая они помчались наперегонки навстречу воспитанникам, подбирая повсюду разбросанные цветы и первые поздравительные открытки с началом учебного года. Ничего не написали в книгах по педагогике о поломке автобуса; как правильно перекричать неокрепшими голосами эхо вчерашнего лета - весёлое цвирканье кобылок, щебет птиц; как остановить полёт мотылька и не охмелеть от запаха разбитых яблок?
- Дети! - залилась продавщица.
Даже самые глуховатые и рассеянные мальчишки оторопели, забыв о пожелтевших покосах свежего мира, куда они минуту назад нырнули из душного тарантаса от жажды, навеянной городом. Вздрогнуло небо. Это деревенские петухи поддержали стихийный митинг у магазина. Лучшие пернатые артисты, как эстафету, приняли высокую ноту праздника в каждом подворье. Послышался залихватский свист голубятника и десятки трубачей, ломая крылья, взметнулись под облака. Брехали собаки. Сварливые слуги собственности вели себя несдержанно и грубо, как депутаты в дебатах парламента, желая узаконить стихию праздника, словно приватизацию и потянуть одеяло жизни к себе.
- Дети мои!.. Вы только посмотрите на него, - повторила женщина и показала рукой на меня. Дождавшись, когда разбежавшаяся повсюду шпана по её команде повернула головы ко мне, она театрально закончила:
- Какой нарядный осёл встречает вас около школы.
Это был экспромт! Стоило только первому из малышей поспешить мне навстречу с цветами наперевес, как и все остальные мальчишки выронили из ладошек кузнечиков и помчались на остановку. Боясь оставаться непричастными наблюдателями со стороны, они обеими ручонками норовили ущипнуть меня и погладить: за уши, за хвост, за исхудавшие во время моего долгого скитания щетинистые бока и вытолкали на самый центр дороги. Испуганная Тая, загородила от них ручонками мой раненый круп и защебетала сквозь слёзы, срывая голос: - Вы его не трогайте!.. У него же вава!
Как же она старалась перекричать это мамаево нашествие! Но тщетно.
Молоденькие учительницы порхали как бабочки среди этой непослушной ватаги детей и оттягивали их к праздничному столу, вереща про печенье. Но не слышали их будущие ученики и не видели впритык, потому что стоял над миром неорганизованный гвалт. Но выход из критического положения был найден.
- Покормите же ослика! - заголосила продавщица, и опять на высокой ноте вторили ей поселковые петухи, и домашние голуби стучали крыльями в небе, аплодируя мудрому слову.
- У-уу... - завыли мальчишки в след сумасшедшему пению птиц и ринулись к столу за подарками, но пришедшие в себя педагоги остановили бесшабашную атаку героев - они быстренько перестроили в две шеренги всю шебутную рать и приказали горе-штурмовикам взяться за руки.
- По очереди, дети, не сразу, по очереди!... Покормите ослика, иначе ему станет плохо, - и при моём непосредственном руководстве начался праздник.