"Как водяной дракон сможет прийти на землю, если вода вся замёрзла?" - подумала Таори. Она ступала по только что выпавшему ночному снегу почти без шума: все движения и повадки были совершенны, и ровная цепочка круглых пятилепестковых следов тянулась от двери того дома, где она родилась, до опушки Елового Леса.
Собственно, из дому Таори ушла давным-давно, еще котёнком, и с тех пор гуляла сама по себе. Была она из породы котов-тайцев, существ на редкость независимого нрава, не склонных к компромиссу ради таких пустячных вещей, как тёплая лежанка, вкусная похлёбка и капризные ласки людей. И даже ради самой жизни.
В городе ей и в самом деле было бы не выжить, но её принял в себя Лес. На первый взгляд это был самый обыкновенный лес при дачах, которые не удалось снести, когда возводили высокие дома: в меру заплёванный и замусоренный, со стаями одичавших собак, лыжников и мамаш с колясками или детскими велосипедами на привязи - в зависимости от сезона. Одна Таори знала, что внутри, там, куда не дотягивались люди и их время, лес был совсем другой. Хвойники в нём достигали до неба, березовая аллея сияла нетронутой белизной, вместо вырубок с огрызками пней расстилались девственные поляны в цветах или ярких кистях, гроздьях и коробочках плодов. Здесь было иное время, чем вовне: оно то бежало, то неторопливо струилось, то стояло на месте, нисколько не мешая течению мыслей Таори.
"Странно получается, - думала она, шествуя по прогалине своего Леса (на этом месте во внешнем лесу была бы просека с высоковольтной линией или что-то не менее скверное). - Все годовые знаки - это звери, что существуют в природе: Змея, Лошадь, Коза, Обезьяна, Петух, Собака, Кабан, Крыса, Тигр и я, Кошка. А вот самого сильного и прекрасного из них нет и не было никогда. Он даже не вымер - говорят, не существовало вообще никого подобного ему. Последнему я, право, легко могла бы поверить".
Таори была умна, как все в её роду, и легко склонялась к игре слов и смыслов. Ещё она была необыкновенно красива, несмотря на годы, проведенные вдали от людей: стройное мускулистое тело, покрытое живым бежевым бархатом, хвост, пышный и полосатый, как у енота (лишь он вызывал сомнения в чистоте породы), тёмно-коричневые носочки на всех четырёх лапах и такая же маска, сквозь которую сиял презрительный хрусталь голубых глаз. Многие там, вовне, пытались перенять и присвоить Таори, но она не давалась ни людям, ни котам. Никто не мог похвастать, что его руки или зубы хотя бы коснулись того места на загривке, где мех Таори слегка отставал от тела.
"Жаль, луна скрылась за тучами, ну да так теплее, - думала Таори. - Слышала я от матушки, что луна - не что иное, как белая крылатая кошка по имени Ируйн, а солнце - огненный кот Ирусан, её муж. Живут они на самой высокой горе мира, и лишь когда настаёт пора одному из них выходить на небо, другой возвращается, чтобы лечь в угретую впадину. Только в этом и состоит их супружество. А мамин человек - тот, кто пытался меня продать, - думает, что солнце - это Крылатый Змей. Он называет это символом и не верит по-настоящему в то, о чём прочёл в книге. Нет, хотела бы я увидеть прямо сейчас живого дракона! Правда, их время настанет еще не скоро, потому что календари Запада и Востока сильно расходятся. Но, возможно, в такую ночь и в таком необыкновенном Лесу..."
Она не успела додумать. Ибо тускло темнеющее небо над головой прорезала падающая звезда.
Звезда была огромной, как костёр: когда она приземлилась на ближайшую пихту и распалась надвое, стало видно, что это гигантские крылатые змеи. Один был словно белое лунное золото, другой напоминал золото червонное - такое, с которым принято сравнивать само Солнце. Сквозь них просвечивали ветви с иголками и подушками снега на них, но в каком-то смысле, как догадалась Таори, это деревья были миражом, снег был миражом, но драконы были самыми настоящими.
- Привет тебе, отважная, - заговорил Серебряный Зверь. - Это ведь ты позвала нас?
- Я, - ответила Таори, с удивлением заметив, что умеет говорить звучащими словами - или то была Истинная Речь, которой всегда владели драконы, а люди разучились?
- И что - рада нам?
- Еще не знаю. Знаю лишь то, что вы оба совершенны и в этом не сравнимы ни с чем на земле.
- Как твое имя? Скажи нам, чтобы мы могли назвать тебе свои.
- Таори из рода Тао.
- А мы - Талиесин и Калиесин. Первое означает "Серебряная Прядь", а второе придумала для красного дракона одна писательница по имени Урсула: он носит это прозвание в честь неё, нимало не задумываясь о смысле.
И величественные создания поклонились Таори так низко, что их дыхание взметнуло снежную пыль прямо перед её лапами. Не было оно ни жарким, ни слишком тёплым - лунный свет или солнечный заяц в глубине широколистой рощи пахнут так же.
- А теперь говори своё желание, чтобы мы могли поведать тебе наше, - сказал Калиесин.
- Вы и есть моё заветное желание - чего же больше? - счастливо рассмеялась Таори. (Почему вы думаете, что кошки не владеют даром смеха: неужели в этом они глупее людей?)
- Теперь говорим мы, - ответил ей Талиесин. - Знаешь ли ты, что там, где мы живём, не может быть у нас детей? Недаром говорила почтенная Урсула, что никто не знает, женщина или мужчина милый мой Калиесин. Ибо оба мы - ни то, ни другое: и таковы все драконы.
- Чем же могу я помочь? - спросила кошка. (А сама уже начала догадываться - чем: ведь она была очень умна, куда там человеку.)
- Роди нам и от нас маленького дракона. Ведь верно ты подумала только что - наши два племени суть одно.
- Как же я сумею? Вы так огромны, а я такая маленькая: не лев, не тигр, хотя из их рода...
- Не бойся. Душа у тебя уж никак не меньше, чем у них, а вся суть деторождения в этом. Смотри, как мы пляшем в ночи, - и более ничего не нужно!
С этими словами поднялись драконы ввысь и поплыли по ветру легко, как два кленовых листа, а в глуби неба закружились фейерверком, сплетаясь крыльями и телами, роняя серебряные, золотые и огненные искры, дыша живым пламенем.
"Это они так любятся, - подумала Таори с благоговейным страхом. - Это двое возлюбленных, что живут одиноко от начала времен - и вот настал главный их час".
А потом волшебство кончилось, небо померкло, и ничто более не тяготило своей невесомостью ветви Новогоднего Древа.
"Будь чутка и спокойна, - вошли в её плоть беззвучные слова. - Среди твоих детей будет лишь один, рождённый для полёта: скорее всего - самый сильный, возможно, самый хилый по виду. Не будет он ни самцом, ни самкой, а, может быть, проявятся и иные отличия. Вырасти всех детей одинаково. Когда настанет час, мы придём и заберём своё".
В ночи, густой и тёплой, как парное молоко, выкопала Таори нору под снегом и ветвями пихты и легла там спать. А когда проснулась - знала точно, что затяжелела.
Сколько носила она? Трудно сказать: может быть, вровень со всем своим народом, может статься - лишь те двадцать с лишком дней, что разделяют оба года. В её Лесу ведь не было времени в человеческом понимании.
Чем она была жива?
Да просто: мышковала, будто лиса. Лес и минувший год охотно приносили ей такую дань.
А когда настал срок, в той же норе принесла Таори ровно двенадцать большеголовых и тонкошеих котят. Когда она перегрызла им пуповину, высвободила из родильной оболочки и подпихнула лапой к соскам, все начали пить с жадностью, кроме одного, который вышел из неё последним, а теперь будто ждал особого слова.Тогда пригляделась и увидела Таори, что это не слипшиеся волоски у него на спине, а нежные зародыши крыльев. И сказала:
- Вижу я, кормить тебя придётся на особый манер. Разве что притухшими угольками или талым льдом?
Много ли, мало времени прошло, но решила Таори вывести своих детей к людям, потому что весь смысл деяния был в этом. Ровной цепочкой тянулись их следы, подобные зимним цветам, - от леса к самому дому.
- Ой, папа, - вдруг закричали у них над головой, - это ж та сиамка, помнишь? Ты её мне в подарок обещал. И смотри - с котятками.
- Вот уж какого дерьма нам на хрен не надо, - ответил ей грубый голос. - Они же беспородные. Накрывай кошку сачком, а я пока зверенышей подберу. От детей никуда не сбежит, а там поглядим, по какой воде их сплавить.
И уж не увернуться бы Таори при всей ее ловкости, но младший из её детей вдруг выпустил прямо в глаза человеку струю своего дыхания - а это был густой белый пар. Ахнул человек, попытался ухватить наглеца покрепче - и завопил от боли. Бросил котёнка наземь к остальным и схватился левой рукой за пальцы правой.
- Ай, папусь, что с тобой? - заверещала девочка.
Что он ответил, Таори не поняла, как ни старалась, хотя слов было много. Только заметила слово "огонь" и слово "лёд".
Когда ушли оба лечить обожжённую или, скорей, обмороженную руку, посмотрела Таори в небеса и сказала по-кошачьи:
- Уж больно удачный у нас троих дракончик получился. Не хочу отдавать, а во внешней земле не вырасти и не стать на крыло ему вовеки.
"И не отдавай, - рассмеялись в нездешней вышине. - Мы же говорили, что возьмём сами".
Тут увидела она, что от самых звёзд протекли на снег две струи: первая как расплавленное серебро, вторая - что ярое золото. И вмиг исчезли.
А там, где раньше было их начало, раскрутился и расправил крылья небольшой крылатый змей, такой прозрачный, что видна была сквозь него густая иномирная синева. Только радужные отблески от чешуй и плавников, в которые обратился тонкий мех, только алые гроздья искр из глаз и пасти очерчивали горделивый контур Водного Дракона.
Таори и оставшиеся дети смотрели на него, и те же искры и блёстки мерцали в их глазах.
А потом волшебство ушло.
"Они вырастут, мои дети, - подумала Таори, - под сенью верховной защиты, и будут почти такими же необычными, как их великолепный брат. Мальчишки и не поглядят на простых кошек, а каждая из девочек будет спать и грезить, что однажды в снежную зимнюю ли, в грозовую ли весеннюю ночь спустятся на землю небесные драконы и будут выплетать для неё одной брачный танец".
![Дракончик 1 []](/img/m/mudrowa_t_a/taori/drakon.jpg)
![Дракон и дракончик []](/img/m/mudrowa_t_a/taori/saphira-eragon-327564_583_4141.jpg)
![Дракончик 2 []](/img/m/mudrowa_t_a/taori/394548_1.jpg)
