Билетов, купленных отчасти с целью благотворения (и благорастворения) оказалось целых четыре: семья Юсуфа неплохо блюла христианские заповеди. После долгих ругательств, носящих такой же благой тон, роли внутри семейства распределились следующим образом. Разумеется, глава миниделегации - сам Арсен, на всякий случай отрекшийся от имени Благого Графа. Григорий Алексеевич Распутин. Бессловесное Кольцо Власти по умолчанию решило проехаться зайцем, но, что удивительно, к тому же решению пришла и Юния.
- Ящерицей проберусь. Сердоликовой, - решила она. - Однозначно: во-первых, так компактней, во-вторых - место сэкономим, а в-третьих имею свои резоны и резонансы.
- Но мы ведь по умолчанию едем ноги твои лечить, - возразил Арсен.
- Так ведь по умолчанию. Никто такого не прокламирует. Тебе предложили, а ты не ответил ни "да", ни "нет".
На втором месте оказался Сергей, очень кстати приехавший на свиданку вместе с дорогим своим воспитанничком: единственный в компании друзей реально крещённый в православие. Арсен мог себя утешить, что его время и его место никакого выбора, кроме католического, предложить не могли; однако вспомнил, что если не веру, то жизни, облики и имена он столько раз пролистывал, что на каждый чох и грай всё равно не накрестишься. Мог бы и переметнуться как-нибудь незаметно.
На третье место чётко претендовал Нойберт, несмотря на принципиальную нерелигиозность - не в смысле веры, но в плане механической причастности к сообществу. Однако он заявил:
- Без Эндрю мне смысла нет ехать. Он такой же, как я, помнишь, па, каким я родился? И будет в жёсткой переноске типа рюкзака, с двойным креплением - грудь и пояс, - так что никакой давкой не повредится.
Тут Арсен неожиданно для себя выразил крайнее возмущение:
- Мы не на спектакль едем или какую-нибудь авантюру, чтобы тащить с собой хрупкий фамилиар. Если уж занимать лишнее место в салоне, то инвалидной коляской. Я могу прикинуться...
- Перекинуться, - хрюкнула Котосфинкса. - Сделать вид, что тебя двое - ты, болезный, и твой бодигард.
Оставалось, таким образом, одно место, условно свободное - Юнии (Юлии) вполне могло въехать в голову снова стать человеком на колёсах. Но поскольку её транспорт в очередной раз переделывал Нойберт (Норберт Винер-Пестунов), то логично было его всё-таки взять, а сам экипаж провезти в багажном отделении крепко упакованным - чтобы не вырвался на волю и не набедокурил.
В тель-авивском аэропорту им сразу на выходе вручили пропуска для Иерусалима - хвала швейцарским банкам, все четыре! Даже не пришлось предъявлять и сличать с билетами, направлениями и паспортами. Арсен зря готовился химичить и гипнотизировать.
Поскольку отдохнули все в перелёте и за ловлей багажа (два чемодана и подозрительного вида куб с моторной телегой), а питаться всем было не обязательно (Арсен и Юник проявили умеренную галантность к стюардессе, Сергей испарил в себя чужую бутылку коньяка "Хеннесси", которую пытались провезти контрабандой и почти преуспели в этом), то решили медленным шагом направиться к цели. Оставалось не менее суток на всякие разборки.
Арсен держал при себе все четыре карточки. Они были не именные, поэтому лишнюю он планировал использовать либо опять же для Юнии, либо для Эндрю Мэдса, либо на случай какого-нибудь форс-мажора.
Старый город, со времён Сулеймана Кануни заключённый в горделивые стены, представлял собой готовую душегубку, поэтому простых людей бы вмиг защемило в воротах и оторвало друг от друга. Чтобы пресекать сутолоку и направлять потоки страждущих, уже выдвинулись полицейские патрули, состоящие из коренных израильтян и израильтянок - служба в вооружённых силах считалась для девушек весьма престижной.
На подходах нашу компанию ждала та неожиданность, которую они предвидели и, судя по всему, к себе подманили. У мрачноватых Цветочных ворот стояла и плакала молодая женщина в платке и трёхцветном галстучке наподобие скаутского: подол подметал мостовую, крупные слёзы текли из огромных глаз и вешними ручьями струились по очкам изнутри, по щекам - снаружи.
- Барышня, могу ли я выпить... извините, стереть слёзы из ваших очей? Короче, не можем ли мы вам чем-нибудь помочь? - спросил Арсен.
- Я пропуск в автобусе оставила. И от своих отстала - они прорвались, я нет. Нам объясняли, да я думала - рекламка такая. Ивритские закорюки. Приложение к трёхцветному платочку. Это нас, русскую делегацию, ими пометили. А без него нельзя - даже если один раз прорвёшься, потом всё равно завернут, - чуть путано объяснила она и заплакала ещё пуще.
- Бумажки у вас были не именные?
- Не зна-аю...
- У нас есть лишний пропуск, можем поделиться, - он достал номер четвёртый и решительно втиснул ей в ладошку.
- Ой. Вот ведь чудо!
При этом слове наша троица слёту преодолела полицейский заслон, помахав тремя оставшимися пропусками, и заторопилась дальше.
А сзади неслось:
- Знаете, я думала, денег на поездку не хватит, так мне одолжили. В самолёт не поспевала - задержался. А теперь уже третье чудо!
- Вот ведь заладила, - тихонько проговорил Арсен, не надеясь, что девушка услышит - Не чудо, а стечение обстоятельств. Волшебство - штука много более сложная.
- Сергей, который оказался в мало защищённом арьергарде, спросил:
- Зовут вас как, милая барышня?
- Светлана.
- Замечательно. Как раз подходит к ситуации. Светлана идёт, чтобы увидеть Свет.
- Благодатный огонь, - мягко поправила она. - Многие называют его Божественным Светом, но для нас он Огонь. Или вы не православные? Ой, то-то ваша жена или сестрёнка с непокрытой головой ходит.
Когда до Арсена дошло (не так чтобы сразу, несмотря на чисто вампирскую сообразительность), у него буквально отвалилась челюсть. "В самом деле надо было повязаться, чтобы сейчас узел покрепче затянуть", - подумал он без большой логики.
- Я убеждённый ортодокс, - горделиво заявил Сергей, - а эти двое - мои братья по духу и ремеслу.
- А-а, - растерянно протянула девушка, не поняв ничего, кроме того, что слегка облажалась и надо перевести стрелку на что-нибудь и кого-нибудь другого. - Что это у вас - свечи за спиной, те самые, тридцать три по числу Христа, или термос такой длинный?
- Жёсткий футляр, - пояснил Юный с нарочито загадочной интонацией. - Фаллокрипт своего рода. А пить здесь не очень стоит, из термоса или ещё как: внутри стен ни кустика, не говоря о специальных заведениях. Разве что некрополь на мусульманский образец весь в зелени.
- А-а.Кхм.
- Давайте уж без фигур умолчания: как здесь паломники справляются с нуждой, великой и не очень? Да и в самом храме Воскресенья часами приходится стоять: думаю, у вас всё же есть особые приёмы, в которые иноверцев не посвящают.
От этих слов Арсену немедленно припомнился корабль эмигрантов, то, что о нём рассказывали, и то, чему было свидетелем его второе "я". А заодно и некие специфические очереди в театральном центре на Дубровке, показавшие, насколько человек привержен условностям даже под давлением экстремальных обстоятельств.
"Памперсы заранее надевают, что ли, - подумал он. - Хорошо, что мы в этом не нуждаемся".
- О, - сказала Светлана, - это же наша группа там стоит. А ведь я от них отбилась часа два назад. Чудо какое-то.
И заторопилась, но тотчас упала коленями на брусчатку. Ей удалось амортизировать удар ладонями, но приземление отчего-то получилось жёстким: платок тоже спал с головы, очки повисли на цепочке.
- Нет уж, я вас от себя не отпущу, - сказал Арсен, поднимая девушку с земли, словно пушинку. - Уж коли мы вас выручили, мы за вас теперь в ответе.
Щедро поплевал на ладонь, обтёр ссаженные в кровь коленки. Вытер отовсюду грязь большой гигиенической салфеткой.
"Что и требовалось доказать. Лёгкая форма святошеского психоза на грани ситуативного обострения. Хронический пиелонефрит и лёгкую сердечную недостаточность можно не считать. И да, бьюсь о заклад, что люди, которые препираются с полицейскими, - вовсе не её знакомцы".
- Щиплется очень, - проговорила Светлана, явно не въезжая в ситуацию. - Нам говорили, что более-менее с гарантией пропускают организованные группы и делегации от общин.
- А мы тоже делегация, - объяснил Арсен. - От маленькой, но гордой земли Артеко-Гурзуфии.
Имя он взял из мусорных закоулков памяти, но подтверждение каким-то образом у него нашлось: в одной мелкой придорожной лавочке им всучили охапку странных косынок вроде пионерских, но более сочного, карминного цвета с золотым отливом. Задний угол был острым, а гипотенуза слегка изгибалась по шее. Так что при этих его словах все дружно нырнули ему в карман и повязались: он сам, Сергей и Юный, глядя на них - и Светлана. Даже Котосфинкса, показавшись из-за пазухи с воровской ухмылкой, схватилась зубками за конец Арсенова галстука и отжевала кусочек. Что она потом с ним сотворила, никто так и не понял.
- А змейка у вас ручная? - поинтересовалась девушка. - Говорят, кроме православных арабов с барабанами в кувуклию пускают и православных факиров-заклинателей.
- По непроверенным слухам, - покачал головой Нойберт. - Вот насчёт арабов - это точняк. У нас такой знакомый есть - по прозвищу "Юсуф-Громовник".
Дальше двигались быстро и почти неся даму на переплетённых руках, как раненого в юнармейской игре.
Пока добрались до места, заграждения сзади и по всему городу закрылись: настало время предстояния, новая стоянка, новая Ходынка, но хотя бы не хаос. Часа через два, за время которых наши артековцы смогли даже немного отдохнуть, перекладывая свою тяжесть на плечи соседей, начали впускать в ворота. Толпа вокруг храма-гробницы выглядела на все сто при вместимости десять тысяч, но полиция умело рассекала массу на ломтики и загоняла каждого в его придел. Израильтяне, наследники турок, на чьих глазах из века в век происходили побоища и смертоубийство, были виртуозами своего дела, но всё равно было очень страшно: народ валил в храм, подобно пшенице, загружаемой в трюм через огромную воронку, и сметал всё на своём пути в религиозном экстазе. Кричали придавленные женщины, пронзительно блажили, бабачили и хныкали дети, спотыкались и едва не падали пожилые, но всем было всё равно - сплошной поток нёсся внутрь, в единый миг заполняя все углы и щели. "Ту самую дыру, в колонне, откуда молния ударила, тоже ведь займут", хихикал неугомонный Нойберт. Однако прессинг нарастал; охранники из последних сил кричали что-то вроде "гоу, гоу квик", Сергей брызгал во все стороны могучим мужским потом, Юный перевёл переноску вперёд и выставлял локти, словно дикобраз колючки, Арсен давно и горько сожалел, что ввязался во всё это, и лишь крепче прижимал Светлану к тому месту, где у него скрывалась Юния.
Наконец, пришельцы внедрились до самого конца и стали, почти упираясь в стены зданьица. Сзади, тем не менее, по-прежнему напирало, ибо плоть человеческая - трава, а не вода: мягка, податлива и если потрудиться, её можно сдавить как вздумается. Между первыми рядами и кувуклией, нарядной часовенкой внутри огромного купола, протанцевали весёлые мужики в белых джалабиях и штанах, таща на плечах мужиков помельче, с дудками, бубнами и колотушками, и оглушительно вопя на своём языке: "Мы самые крайние, самые православные, самые горячо верующие, нет бога кроме Бога, и это Иса ибн-Мариам!" Без этого буйства регулярное схождение Огня, как доказали опытным путём, никак не могло состояться. Так же, как слышал Арсен, действовал некий странный длинноволновой сигнал, зафиксированный непосредственно перед первой, ещё холодной вспышкой. Аппарат пронёс тайком некий учёный без имени, но православный донельзя. Никто не видел в этом ни причины Огня, ни доказательства, что сам Огонь не является подделкой или попросту чем-то вполне земным. Все феномены Огнесвета по отдельности могли найти себе аналогию в природе, но не вместе и не в совершенно определённый день и время. Тоже чисто православное.
Теперь сквозь бурчащее, бормочущее, бубнящее содержимое храма провели патриарха, армянского священника и полицейского. Трое закрылись внутри. Настало время хоровых молений.
- Как чудесно, как чудно, какое чудо, что я здесь, - всё время повторяла Светлана, переплетая слова с пением Иисусовой молитвы. Слова нимало не мешали ей воспарять душой, тем более что ни одно мышечное движение не могло потревожить душевного покоя. Настал момент общей сосредоточенности, умиления и как бы растворения в воздухе - то, что даже в куда меньших размерах именуется благодатью Божией. И очень понятно всем медикам до единого.
И вдруг Арсен своим необычайно острым слухом услышал это. Тонкий, свист, который как бы рассекал поверхность камня и шёл снаружи вовнутрь ...
"Так то же манок вроде охотничьего", - подумал он - мысль уместилась в тысячную долю секунды, после чего изнутри него родился подобный же зов, но много сильнее, ярче - и подлинней. То пела Юна.
Крылатая бабочка, крошечный феникс длинной струйкой протек из Арсена и неподвижно повис, купаясь в столбе голубого сияния, которое вырвалось изо всех окон и прорех малой церковки, обнимая её щедрыми струями. Люди ахнули в восхищении. Шаровые молнии затанцевали по стенам, дивные голубые всполохи ласкали лица и зарывались в непокрытые волосы.
Люди обнимались. Люди плакали в восхищении. Светлана повалилась ниц, целуя землю, и Арсен отчего-то был этому рад.
потому что сразу после того, как она упала, из распахнутой настежь двери вывалились трое, неотличимые друг от друга. Не их свечи - они сами стали огнём неугасимым.
От воплей и жара воскресшего огня стало нечем дышать. Арсен почувствовал, что поднимается от пола на метр, потому что вокруг не стало никакой толпы. Далеко впереди возникли и взялись за руки величественные фигуры: мужчина в полупрозрачных одеждах из бело-голубого света и женщина, с ног до кончиков подъятых волос окутанная рыжим огнём. Только лицо и кисти рук были чёрными.
А вокруг них бушевал, плясал, торжествовал ураган огня, швыряясь пригоршнями искр и молний.
Разум Арсена обладал непостижимой для сапиенсов быстротой и точностью.
"Это не Христос. Это пленённый и заточённый в темницу - светлицу? - времени Иегошуа ха-Нохри, Иисус Назарей, и его супруга, Чёрная Мадонна из Магдалы. Они умерли и воскресли. Нет, они никогда не умирали, только были на иной стороне бытия.
- Да, друг, - раздался рядом и чуть позади такой знакомый и родной голос. Арсен обернулся. - Ты прав. Они соединились благодаря тебе - прародители, Отец и Мать Истинного Народа.
...Ной во всём своём телесном совершенстве и красоте: белоснежные волосы, насмешливые, золотые, рысьи глаза, черты лица, будто вырезанные божественным резцом, враз посмуглевшая от небесного огня кожа.
- Я намекал тебе. Но в то же время медлил, подгадывая урочное время - твоё собственное время. Перед тобой представало много обликов и оболочек, которые означали одно и то же: девушки и женщины с кошачьими именами и чертами лиц, мальчики и мужчины с ранней сединой и кожей, опалённой нездешним пламенем, - ты замечал не всех, но все они тебя направляли. Было очень трудно подцепить тебя, как рыбу, и тянуть сквозь толщу веков, чтобы ты мог возникнуть в нужный момент.
- Ной, mon amant, - прошептал Арсен, потому что выкрикнуть это не было сил. - Мой возлюбленный.
- Арсен, mon conjoint, - подхватил и поправил его Ной. - Разве мы с тобой не супруги перед лицом времени?
Вдруг Светлана поднялась на ноги. Волосы обгорели, лицо и руки покрылись сажей, одежда повисла лохмотьями: гротескное подобие Чёрной Марии.
- Антихрист! - завопила она. - Предвестник конца света!
И ткнула пальцем прямо в лицо Арсену.
Но тут позади и сбоку них поднялась хрустальная гора воды, чуть солоноватой на губах, сбила женщину с ног и покатилась по полу, досягнув до стен храма и плеснув напоследок ажурной пеной.
То был Сергей в своём заветном облике, который он до сих пор не являл свету. Большая волна. Великий океан. Стихия Воды.
Но в то же время существо, не лишённое юмора.
- Надо бы поостудить всем им головы, - проговорил он. - В конце-то концов для прописных олухов, как и для записных умниц, в равной степени нет смерти. Положим, было предсказание, что когда огонь не снизойдёт, все в храме погибнут. Но ведь огонь преотлично возник, только не опустился, а поднялся; да и церковь-то не только Гроба, но и Воскресения!
Повсюду люди поднимались, буднично отфыркивались и уходили - куда быстрее, чем вошли сюда. Свечей ни у кого заметно не было, ни потухших, ни зажжённых.
Однако Светлана никуда не делась. Она стояла, упрямо держась за стену кувуклии - где-то под ногами Великих Супругов, готовых улететь ввысь. И это дало Ною возможность наконец ответить ей.
- Я не Антихрист, - улыбнулся он с торжеством. - И Арсен - не Антихрист. Он - это вот он самый!
И с торжеством поднял перед собой Мэдса. Целого и невредимого.
Арсен коснулся правой рукой лица куклы, левой - стиснул руку Ноя. Невидимая молния, животворный разряд самой жизни, проскочила между ними.
Мэдс моргнул и снова широко открыл глаза. Чуть улыбнулся - совершенно взрослой, всё понимающей улыбкой.
- Это мой сын, - с торжеством сказал Ной. - Наш с тобой сын, рождённый в две тысячи семнадцатом году как знак истинности предсказаний великого пророка, Мишеля Нотр-Дам, и святости нашей любви. Сын, получивший дыхание в году, который следует за тем, что предречён... Я хочу назвать его Луи, потому что это имя больше всего ему пристало.
- Это в самом деле мой потомок? - изумлённо спросил Арсен. - То самое чудесное дитя России, холода и малахита?
- Вспомни, друг, как ты мне объяснял в своё время насчёт Юного, - сказал Сергей. - Отец - тот, кто обнимает и лелеет дитя своей аурой. Но есть кое-что ещё. Посмотри, не спряталась ли в одежде Эн... то есть Людовика Семнадцатого парочка-другая пчёл.
Светлана во время беседы пятилась, пятилась и пятилась - пока не упёрлась в дверь часовни, сорванную с петель буйной водой, и не опрокинулась на плиту. Вокруг, как по заказу, поднялись цветущие розы, алые, белые и, похоже, совсем без шипов, ибо Сергей тотчас же кинулся следом, раздвигая стебли, обхватил женщину руками и начал целовать - всё глубже, глубже и глубже...
- Ундиной делает, - Ной усмехнулся, говоря это. - Или дриадой. Или немёртвой, что включает в себя то, другое и даже третье. Зависит от того, какой символ стоит ближе.
Арсен воздел взоры к небесам:
- Ну что теперь сказать? Запас возвышенных речений у меня кончился. С той парой всё ясно: Сергей побудил меня стать невольным сватом. С концом света тоже понятно. Он настаёт всякий раз, когда влюблённые встречаются после долгой разлуки и творят новый, с иголочки, мир. Старый же никуда не исчезает - только замыкается в себе, живёт по инерции и уже не влияет ни на что. И с небожителями тоже сложилось распрекрасно - истинная кровь окрепнет и даст обильный плод. Мой нареченный...
- Надеюсь, ты извинишь меня, любимый, что я Кот, а не Кошка? - спросил Ной. - Так уж карты легли.
- Но кто тогда я сам?
- Разве ты не понял этого, когда продирался через всю тёмную темь веков, говорил с собою в тягостном бреду, исцелял и отпускал, вязал и разрешал узы, провожал до порога и принимал новые жизни? Ты и есть Ворон.