О многом та-Циан просто не умела сказать своим "прикормышам" или сомневалась, что такие тонкости будут им интересны. Как объяснить, что в Динане космополит и патриот легко становятся синонимами? Что в любом из городов, куда её заносило, она делалась ему причастной, даже более - смотрела, как сюзерен на своё владение? Обладать для местного уроженца в первую очередь значит - уметь сохранить и защитить.
В ту самую первую (или вторую? Почти мистика) и самую краткую встречу Каорен так завершил свою нотацию:
- Если вас оскорбил такой ничем не завуалированный урок, поторопитесь получить сатисфакцию. Я приближен к клану мастеров клинка, что же до ины - ей нужно лишь шевельнуть пальцем, чтобы получить официальное признание от его старшин. Поговаривают, что вы едва ли не самый страшный и непредсказуемый боец на саблях в Динане - во всяком случае, по эту сторону гор. А мастер с мастером не сражаются.
Сама она льстивых слухов чуралась, к поклонникам "гибельной остроты" себя не причисляла. Поединки здесь были не тем, что в золотые времена европейских дуэлянтов: способом решить затянувшийся спор, может быть, бросить вызов судьбе, - но не выместить на другом личную обиду.
Только вот Каорен этими словами явно намекал на свою причастность к Братству. Второй смысл наслаивался на первый, творя иносказание.
В самом ли деле он числился в верхах - скажем, доман высшего ранга или даже леген? Силт он, в отличие от Керма, носил, но что было внутри: локон любимой, крупица яда или самоцвет? В иерархии драгоценностей она разбиралась плохо.
И что значит на эзоповом языке вот это: "Ей надо лишь пошевелить пальцем, чтобы получить признание"? Мастером сабли или шпаги признают не люди - молва. Запрет на поединки между ними - такого требует не закон, но простая рациональность. У каждого мастера вырабатывается свой стиль, своя совокупность приёмов в дополнение к всеобщей азбуке. Два разных стиля - это практически несопоставимо, безумно и оттого смертельно для обоих: если только не запретить противникам увлечься до самозабвения, до упоительного момента, когда человек становится одним со своей сталью. А до той поры и дуэль - всего лишь пустячная игра.
Так она размышляла, в одиночку бродя по улицам и площадям Лэн-Дархана: обсуждениями условий мира (или просто сдачи на милость победителя) её не слишком обременяли. Передала бумагу - и ладно. Охранники легко согласились не обременять тоже: в стенах целее будут, чем за компанию с тронутой мозгами бабой. Роналт Антис, непосредственный глава Каорена, открыто благоволил к "госпоже посланнику" - судя по всему, тоже поучаствовал в купле-продаже библиографических редкостей. Его подчинённые и гражданские супруги подчинённых портили картину общего благодушия лишь в присутствии казённой охраны, да и то слегка.
А вот легендарное лэнское гостеприимство порядком ослабило накал: начиная с того, что на официальных приёмах и в "открытых домах" поили самое лучшее дрянной робустой. Это в стране, где натуральный, из-за семи морей привезенный, много реже - одомашненный в эроских анклавах кофе был маркой гостеприимства! Оброс уймой ритуальных действий, требовал не меньше утвари и театральных жестов, чем японская чайная церемония!
И кончая традиционной велеречивостью.
"Может быть, я тогда не понимала вежливого притворства и непоказного отторжения? - думала сейчас Та-Циан. - В легенде моей жизни говорилось, что меня в глаза обзывали "кяфиркой", то бишь лицемеркой и отступницей. Но уж это полная ерунда. Вежливость в них всех вбита с молоком матери. Иное подвигло меня тогда на нестандартные действия".
- На время переговоров отпущен месяц, - рассуждала она вслух. - Горы не контролирует никто, однако мой родич со стороны матери обязался, по присловью, избегать кромок чаши. Сосредоточивать войска за перевалами и не заниматься альпинизмом. А человек он порядочный; и его правая рука Марэм - также.
- Разумеется, - сказал случившийся тут Каорен без капли энтузиазма. - Военная кость, как ваш покойный батюшка. Интеллигентский сухарь.
"Здесь и правда не знают, что Эно-старший был родом из "кормящего сословия" и притом поэтом - чёрная кость, земляная плоть, крылатая душа, - или наш добрый друг так пошутил? - подумала тогда Та-Циан. - Снова надвое сказано".
- Только ведь истории безразлично, кто из носителей идеи хорош, а кто плох, - продолжал тем временем её оппонент. - И даже красота самой идеи ничего ровным счетом не значит, если ее сначала придумали, а потом пытаются насильно внедрить. Кучка самых прекраснодушных мечтателей, наделённых силой и властью, способна единовременно загнать страну в такой исторический тупик, что оттуда и за сто лет не выбраться. Нет, не хотел бы я видеть, что будет в вашем государстве лет через десять. И не увижу, так мне думается.
- Эмигрируете?
- Скорей всего. Далеко и, как говорил датский принц, надолго, навсегда. Я ведь из очень рукастых Защитников: оружейные мастерские и кузницы неподалёку, в Лин-Авларе. И горные выработки во владении. Редкоземельные сплавы - многообещающая штука, мне бы уехать отсюда и заняться ими вплотную. Но ведь что в общелэнской сумятице, что за тюремной оградой собой не распорядишься.
- Не прибедняйтесь. Горы с множеством перевалов и дефиле - не Великая Берлинская Стена. Нити для переброски у вас есть. И оттуда, и туда.
- Исключительно для продуктов и лекарств. От поветрий и с голоду не помираем - и на том спасибо. Ваши пастухи загнали сюда слишком много овец... ах, извините, любимого вами простонародья, которое хочет кушать и болеет не меньше нас, аристократов недобитых.
Снова зацепки. Разрозненная колода безумного таро.
Владыки, которые овладевали простонародным ремеслом, чаще всего кончали плохо: Людовику Шестнадцатому отрубили голову модернизированной им гильотиной, его предок, что числился под номером тринадцать и был на все руки - столяр, повар, садовод, цирюльник и сверх всего отличный композитор и музыкант - весь свой век пребывал под чужой властью и, надо сказать, поступил мудро. Отвёл беду от себя и ближайшего потомства.
Возможно, Каорен - скрытый владыка. Оддисена далеко не всегда стремится занять малозначимые должности. Высокий пост - маскировка не худшая.
"Ваши пастухи". Эпитет, никем и никогда не прилагаемый к чужакам. Также ни один "аристо" не унизит себя презрением к тому, кто стоит ниже на ступеньках сословной лестницы. Такое делают, чтобы шокировать собеседника и привлечь его внимание. А пастух в роли волка, Пастырь плюс Волк... Ну, мы же все знаем, кто имеется в виду. Люпус ин фабула, полудержавный властелин Лэна, мятежный доман, с которым все то ссорятся, то мирятся, ибо хоть реальной властью не поступается, но и зла безусловного не творит.
"Лекарства". В отличие от еды, в Лэн-Дархане их как раз хватает: все аптеки забиты, перед войной, как и во время самой войны, бытовые хвори отступают. Знал ли Каорен, что его недавняя приятельница страдает чем-то непонятным? В крови не находили ни бациллы, ни вируса. Снимки упрямо показывали чёрное пятно, которое то расширялось, то в момент напряжения всех сил бледнело и съёживалось. Пульсирующий фантом, который почти не отнимал сил и в то же время угрожал именно своей непонятностью. Отступая, от самой хозяйки не отступался. В момент роста мог одеть щёки багрянцем или меловой бледностью, внедрить в мышцы и кости предательскую дрожь. Внутренний климакс...
"Оружейные мастерские". Похоже, не огнестрел, таким опять же в горах не хвалятся. Но какой и, главное, кому есть прок в наше время оттачивать шпаги, ножи и сабли? Оддисене? Разумеется, но не только.
И вновь выплыло: "Вы - самый страшный и непредсказуемый сабельный боец во всём Динане. Черпаете силу ниоткуда, когда своя, казалось бы, давно на исходе. Идеально держите равновесие, можете бить из любой позиции, хоть роняя себя наземь. Не соблюдаете писаных правил, если вас не ограничили заранее. Сама смерть".
Так она размышляла и перебирала небрежно брошенные намёки.
А вокруг цвела сирень, дикая роза оплетала кипарисы цепями алых бутонов, изумлённые глаза нарциссов смотрели с растрёпанных клумб. Город дивил ее, как огромный ларец с игрушками, от которого потерян ключ. Крошечные, но все в каменной резьбе домики окраин лезли на склон, будто козы. Сады, низкорослые и ухоженные, стояли все в буйном цвету и переплетении ветвей и лоз. Гранитные стелы с узорными арабскими надписями украшали кладбища, подобные самым прекрасным садам, низкие, в два-три этажа, особняки на богатых улицах выглядели кенотафами былого. Та-Циан заходила в антикварные и ювелирные лавочки, где давно уж ничем не торговали - разве что выставляли для любования. Трубы эроских шелков, каких в равнинных землях и не видывали: прочнее гладкой кожи, гибких, как лайка, однако сплошь затканных серебром и золотом. Вуали, пестроцветные и прозрачные, как дым из курильниц. Перстни, запястья, броши и серьги - груды ярких леденцов в обёртке из фольги: для знатных женщин или пришельцев. Для истинных мужей - холодное оружие со всего Динана: "алмазные" шпаги, похожие на блеск льда при луне, кинжалы -"чёрное жальце", сложенные из пластин разной крепости (посредине - воронёная сталь), чтобы меньше нуждались в заточке. Широкие кархи-гран работы мастера Даррана и кархи-мэл - узкие, изогнутые серпом клинки с амулетом в рукояти, дающим крепость руке: любимицы Керма. Диковинные и диковидные привозные клинки - похвальба Сердца Сердец перед всем светом.
Людей на улицах было никак не меньше, чем в Эрке в мирное время, и много больше, чем в осаждённом Эдинере. Главным образом мужчины всех возрастов. Не профессионалы, но обвешаны оружием чуть более, чем всем им привычно, - а ведь именно в Лэне родилось присловье: "нет кушака, кроме перевязи, нет плаща помимо щита, нет руки без сабельной рукояти".
Носить кобуру или кинжал Та-Циан считала излишним вызовом: чужачку узнавали по повадке, имя угадывали, не заглядывая в паспорт. Охрану брать не хотела: уж тогда и подавно от взглядов не спрячешься. Оттого Каорен прибивался к ней всё чаще, как бы ни был занят служебными делами. Или, возможно, эти дела продолжал.
- Любуетесь нашими красотами? - спросил однажды с улыбкой, полной тончайшего цинизма. - Недаром ваш родственник не пожелал подвезти тяжёлую артиллерию. Кто же устраивает погром в сундуке со своим личным достоянием?
- Да, сокровищ поистине хватает, - отозвалась она. - Кроме самой главной: я, как вижу, единственная дама, которая передвигается по улицам в своём натуральном и неприкрытом облике. Я понимаю, ислам с его ограничениями, время тоже нелёгкое. Но всё же...
- То, что красноплащники со всех сторон приближаются к городу, не было сюрпризом ни для кого, - ответил её собеседник. - Те, кто хотел свободы и безопасности, успел рассеяться по окрестностям и родственникам. Те, кто желал иного, - закрепился в стенах. Жаль, что Кремника не хватает на всех.
Оба не раз подбирались под самые стены, и колокола пели внутрь самой души Та-Циан. Она вторила: ещё в дедовские времена её научили брать голос в маску и без тяжких усилий направлять на тот край света, и теперь холодноватое меццо-сопрано удивительным образом шло поверх тяжкого звона и гудения. В природном голосе женщины отсутствовали тёплые грудные ноты, к чугуну примешивались, диковинно сплавлялись с ним лёд, серебро и сталь. Каорен удерживал её за плечи, обтянутые скользкой тканью: чтобы не улетела ввысь.
Почти влюблённые: недоставало малой капли.
- Отчего так много народу осталось в городе? - спросила Та-Циан в один из подобных моментов.
- Я только и делаю, что отвечаю на этот ваш вопрос, - проговорил Као.
Было очень раннее утро, которое весной кажется плавным продолжением полуночи.
Самое хорошее время для пенья жаворонков, которые не хотят быть пойманы совами.
Самое неудачное начало важного разговора - "Давайте отойдём в сторону". Теряется элемент внезапности. На втором месте: "Нет ли поблизости уголка, где бы нам не помешали?" В таких углах непременно будет либо оконное стекло, слегка дребезжащее от вашего шёпота, либо записывающие устройства в стенах, а то и немудрёный сосед, которого терзает жажда познания.
Та- Циан сняла чужую руку с платья и, придерживая своей, повернулась так, чтобы встретиться глазами.
- Три вопроса, как в сказке. Каорен, если перемирие закончится пшиком, меня отпустят?
- Да, - ответил тот, не колеблясь. - Человек с белой повязкой на рукаве не священен, как посол, но обладает правом неприкосновенности.
- А если я скажу, что под моей рукой гораздо больше воинского народа, чем вы представляете, и что они с радостью бросятся за мной на штурм любой святыни? Да хоть самого царства небесного!
- Поверю, - ответил Каорен коротко. - И что? Хороший враг украшает жизнь. Идите и воюйте всей мощью. Для того вас и украсили жертвенным венком.
- Као. Чем Братство Расколотого Зеркала наказывает тех, кто прикрывается его именем и славой для своих личных целей?
Он даже не вздрогнул. Почти. Слегка улыбнулся ей и провёл ребром ладони по горлу.
А потом спросил с расстановкой:
- Ты уверена, что у тебя были именно личные цели?
На этих словах кто-то жарко задышал ей в ладонь, и Та-Циан поняла, что её постояльцы уже давно следят за действием: начиная, пожалуй, с первой реплики Каорена.
Опустила глаза: оба, и Дезире, и Рене, сидели на полу, поджав ноги. Размера вполне допустимого, человеческого: вот только выглядят, словно лишь сейчас оторвались от соски.
- Когда тебе ответили, как ты и хотела, трижды, твоя подача кончается. Неучтиво также парировать вопрос другим вопросом. Каорен отреагировал мгновенно: значит, был тем, кем я его считала.
- Уверена, высокий доман, - ответила я с самой красивой интонацией из тех, что были мне доступны. - Я хочу получить мраморную стелу, на которой самыми лучшими арабскими стихами было бы зашифровано моё имя и бранные подвиги.
И, знаете, он рассмеялся. Дядюшка Лон не понял бы происходящей сцены - слишком долго пробыл в Европе, чтобы относиться к смерти шутя. Да и всего, что воспоследовало, ожидать не мог, на нашу удачу.
- О, - сказал Рене. - Я ведь знаю, что у нас не полагается в открытую обозначать покойного, как это делается у христиан. Но шутить об этом прямо на пороге?
- А потом мы взялись за обе руки и отправились домой обсуждать вместе с Роналтом и другими: как мне лучше распорядиться своей жизнью, чтобы получить в махр лучший город Динана. Всё-таки стены в доме, который курирует Братство, не так уж и проницаемы.
- В чём смысл? - спросил Дезире. - Я, конечно, вижу, что госпожа осталась в живых и даже та неведомая хворь её не съела.
- Но мёртвые не женятся и не получают брачного выкупа, - добавил Рене.
- Вы так же мало понимаете ситуацию на местах, как многоуважаемый Лон Эгр, но вам обоим простительно. Я вытребовала у него такие большие права и звания, что это автоматически перевело меня из глашатаев, которые немо дожидаются ответа, в почётные заложники. К тому же почти все, кроме наших красных трибунов, видели, чьим именем я прикрываюсь, и догадывались, что это незаконно. Керм, моя главная ширма, и то мало-помалу отодвинулся на вторые роли. Однако в игру с Братством играла не одна я: самых умелых бойцов посылало нам как раз оно. На это и была моя главная надежда.
- Чтобы ваши цели и намерения совпали? - спросил Дезире.
- Чтобы Братство увидело во мне своё оружие против самозваных царьков и банд различного толка, - уточнила Та-Циан. - А о целях... По сути никому не были нужны хаос и двоевластие, даже тем, кто его устраивал. А уж если приходится служить, то не самому доброму, а самому умному.
И вот в эти дни вокруг Лэн-Дархана собиралась армия, верная не Ставке или Оддисене. А одной выдвиженке Ставки, которую обе они поддерживали за локти.
- Как ангелы праведника на мосту Ас-Сырат, - пробормотал Рене.
- Сделать из себя ключ от городских врат, вставить в скважину и сломать внутри, - с неким испугом проговорил Дезире.
- Вот ведь умница! Но не так уже на самом деле была велика моя популярность, как хотелось для воздействия на массы. И не настолько я была опытна, чтобы мои почитатели, видя мою неминуемую гибель, не ринулись уничтожать Сердце Сердец вместо того, чтобы войти миром и оборонить. Следовало разыграть импровизацию как по нотам - и талантливо. Было ещё третье, о чём я и думать забыла.
Роналт сказал нам:
- Нельзя судить тайным судом Братства человека, который не владеет до конца своим телом. Не годится класть на алтарь ущербное животное - Терги заведомо его отвергнут. Те, на склонах, примут за вульгарный блёф и не поверят нашей правде.
- А время? - спохватилась я. - Время-то у нас имеется - подлечивать во мне непонятно какую болячку? Даже если отчим с присными не начнёт раньше условленного срока.
- Не начнёт, - ответил Каорен. - Мы следим и при надобности можем его притормозить дня на два: устроить небольшое землетрясение или ещё что. Горы пока наши.
И тут один из его спутников процитировал избитый исторический анекдот:
- Один император сказал своему генералу: "Верю, что у вас мало времени подготовиться в обороне. Но действуйте так, будто неприятель на Луне - и его окажется ровно столько, сколько необходимо!"
Словом, разошлись мы с тем, что необходимо сделать меня безупречной. Затем - распространить слух, что с меня спросили за некий подлог по самому большому счёту. Вы помните, что я говорила об ответственности за власть, которая возрастает от ступени к ступени? А после всего мне должны были предоставить трибуну для публичного выступления. Очень высокую.
- Если мы поняли хоть приблизительно, это авантюра, - ошеломлённо сказал Рене. - Но мы, наверное, ошиблись.
- Вот так вам всё и объясни, - проворчала Та-Циан. - А интрига? Ну конечно, вся подоплёка планируемого действа была в таком тончайшем знании психологии толп, в такой сыгранности, какую не достигнешь и тысячей театральных репетиций. Ну и авантюра наличествовала, конечно.
А самое главное - со мной в общем и целом договорились, а о том, что предстоит нынешней ночью, не обмолвились ни словом.
Меня вернули в Дом с Остриями, но заперли на верхнем этаже, мало что понимающую охрану удалили - шумно и с таким расчётом, чтобы кто-нибудь сбежал и попробовал доложиться в Ставку. Из-за моих неприятностей ведь заранее штурм не начнут, а слухи распустить никогда не помешает.
И вот только я заснула - а сон у меня был крепкий и безотказный, ибо солдату любая секунда отдыха дорога, - как в дверь постучали.
Вскочила я по тревоге с дурной головой, этакая миледи Кларик в батистовом пеньюаре, ан глядь - ствол в руке: откуда только взялся. Никому не пришло в голову меня обезоружить и тем более обыскать комнату: сообщники же... Друзья по авантюре...
- Открыто, - говорю этак спокойно.
Входит человек - ничего особенного, в такой полувоенной форме и высоких шнурованных ботинках пол-страны ходит. Только вот больно красиво всё заштопано и сидит щегольски - тоже денди мне в пару. Лет по виду тридцать, а может, и все пятьдесят. Фигура эфеба, осанка критского бычьего танцора, волосы пегие: снаружи выгорели целыми прядями, изнутри каштановые. Черты лица точёные - что нос с горбинкой, что тонкие губы, что надбровные дуги с изломом. Только выточены они не иначе как засушливым ветром с пустынь, который проникает иногда в разломы горного щита и гуляет по руслам сухих рек. Кожа смуглая, а глаза такие светло-серые, что белыми кажутся: весёлые, жестокие, шалые. И каждый зрачок аж на пол-лица.
В общем, смотришь на него и в упор не понимаешь, что именно ты съел.
- Спуск хоть жёсткий? - спрашивает. - Вы, ина генерал, поднимите прицел выше, а то от пули в животе помирают долго и погано.
И, надо же, тотчас, как по сигналу, наступило утро. Или в глазах и мыслях у меня прояснилось - теперь уже окончательно.
- Садитесь вон в то кресло, - предлагаю, - раз уж сами себя пригласили. И погодите немного: мне ещё проснуться надо.
В общем, справила телесные нужды, сполоснулась по-быстрому, перебралась из ночнушки в безотказный халат, пистоль в секретный карман, носки и туфли на ноги. С тех пор и завелась у меня, кстати, привычка: ночевать так, чтобы всё необходимое иметь в одних стенах и под одним засовом.
А он говорит, обернувшись ко мне затылком:
- Я тут ради приятного знакомства немного колумбийской арабики припас и турочку. Если разрешите - сготовлю на спиртовке. Не сомневайтесь, получится то, что надо.
И такой ухватистый, между прочим: и варево не упустил, и насчёт чашек подсуетился - у меня были такие фарфоровые чайные стаканчики в виде тюльпана. И розлил правильно: чтобы густая пенка получилась.
Вот сидим как ни в чём не бывало - а чего, собственно, трепыхаться? Проще жить от этого станет, что ли? Кофеёк попиваем: давно сей радости мне не выпадало. И другой радости - тоже: глядеть на этакое диво природы.
По правилам мужской галантности стронуть с места беседу должна дама. Но я молчу и делаю вид. Какой - сама не знаю, только что важный.
Наконец мой антагонист ставит посуду на столик, откашливается и говорит:
- Меня, собственно, Каорен послал разобраться, что за язва точит вас изнутри. Мы с ним вроде приятелей.
- Господин имеет честь быть лекарем?
- Нет. Но знаю, где один такой обретается. Не излечит, так поддержит.
В смысле "взойди на эшафот в полном здравии", ага...
Мне, собственно, всё равно, я, можно сказать, уже в пути, не свои сюда не явятся, но для приличия и немного из вредности спрашиваю:
- С кем имею честь?
И слышу:
- Дженгиль Ладо. Можно звать Волчьим Пастырем, можно - просто Волком.