Декабрьская ночь близка к бесконечности. Сны до беспамятства ярки.
Утро прозрачным стилетом вонзается в ночную плоть.
Каждый день скроен из грубой дерюги туч, пронзён и сшит ледяной иглой.
Оттепель льёт в прорехи и дыры солнечный свет, словно ворвань на раздуваемые ветром океанские волны.
Снег возникает из слипшейся серости пятнами лепры, чтобы тихо разить, заразить землю.
На поникших мотоциклетных рогах - бледные, рыхловато-липкие хлопья, в точности как на ветвях деревьев -
Оседают, плавятся днём, льются сосульками, скрипят под ступнёй хрупким крошевом.
Одеревенелые, потяжелевшие липы с каштанами скрипят, раскачиваются по ветру всем телом, грозя рухнуть, - где их порывистый медовый танец, где - весенняя гибкость!
Я иду прямо, огрузнев летами и всё же не склоняясь под резким зимним ветром. Так легче - что? Не упасть или напротив, кулёмой обрушиться наземь?
Мимолётные взгляды прохожих соскребают с меня лёд, процарапывают на прочной корке невидимые знаки - иероглифы, петроглифы, глиптоглифы, арброглифы.
Одежда на моих плечах чувствует себя пухом и рядниной, хлопьями и палым листом - такой шалый, такой сквозящий и сквозной ветер.
Низовая позёмка, змеясь и вздымаясь, сдувает с меня всё вплоть до сердца.
Теперь стоит сердцу разок хлопнуть в ладоши, запеть всей жаркой кровью - и рассеется хмарь в небесах, словно отряды небесного воинства перед дерзанием колючей Звезды.
Хмурый плащ звездой разорван в небе. О блаженный Хайам, Палаточник-Тучегонитель!
Сон мой дерзостно распорот взглядом глаз твоих раскосых - Веспер Кузмина царит над горизонтом, луна четвёртого дня пересчитывает мои ресницы.
Постель моя мягка и бессонна, полна видений и прозрений. От века томительно длится вещая декабрьская ночь.
