Мудрая Татьяна Алексеевна. Мириада островов. Авантюра I I

МИРИАДА ОСТРОВОВ. АВАНТЮРА ВТОРАЯ

Высококлассная дорога по-прежнему пылила и петляла, вилась вокруг обнажённых холмов. Леса, рощи и перелески сменялись курганами, на ином возвышался суровый Т-образный крест, иногда распятие было четырехконечным и почти привычным для глаз рутенца, но всё чаще на нем крепилось нечто вроде морской звезды, рыже-желтой или красновато-бурой, со слегка загнутыми кончиками. Задувал ветер с крепким солоноватым привкусом, когда делали привал - звенел в растяжках тента, будто в снастях. Поверх траура пришлось накинуть мантель, пелерину из собольего меха, отделанную по горловине стеклярусом. Ничего попроще не нашлось, ворчала в душе Галина. Орихалхо перестал снимать обувь - грунт становился всё каменистей - и куда-то запрятал меч и лук. Всё прочее осталось, включая непомерные ожерелья. Как насилу догадалась девушка, они тоже на худой конец могли послужить делу убийства. Бусины с острыми краями были нанизаны на прочнейшую леску, которую казалось невозможным порвать ни её, ни, скорее всего, мужскими руками. Удавка или путы.

- Я привыкла, что самые лучшие дороги - прямые, - недоумевала на остановках Галина, поедая очередную унылую стряпню. - Хорихалк.хо, Орри, ведь на такой, как наша, хорошую скорость не разовьёшь.

- Зато она вечная, - объяснял он. - Идёт, куда желает сама земля.

- Земля ведь неразумна. Или здесь поверье такое?

- Скорее присловье: "Ничто не случается против воли той, что внизу, и того, что вверху". Почва сложена изо всяких пород: слоистых и сыпучих, твёрдых и мягких. Когда много людей шествует по земле, они выбирают устойчивость. Где песок не течёт, глина не раскисает, камень не крошится в пыль. Так рождается древний путь. Он не выветривается, его мало заносит снегом, и трава не выбегает на него вперёд путника. Можно укрепить его, но не дело спрямлять.

- Настоящая сказка или притча, как в моей книжке.

- Такие рассказывают сёстры Великой Матери Энунну в Скондии.

- Ты был там?

- У человека нет крыльев, у слова - есть, - ответил Орри уклончиво. Или, напротив, очень прямо - куда прямее самой дороги. В смысле - не дело тебе пытать меня о смыслах да придираться к их точности, моя сэнья. Не такое твоё положение, так что на будущее учти.

Домыслы. Ничего помимо домыслов...

"А придём к морю - что мне в море? И что ему до меня? "

Приехали они в тот запомнившийся день в один из небольших речных портов, куда могли заходить морские суда с низкой осадкой и выдвижным килем - наподобие скандинавских. Таверны здесь были не чета прежним: грязноватые и бойкие, не в один-полтора, но в три и даже четыре этажа, с флигелями и службами. К одной из таких они причалили. На первом ярусе здесь были конюшни и отхожие места для простой публики; лестницы, куда вел отдельный вход, вели на второй ярус помещений, где находились кухня и столовый зал. Прислуга размещалась этажом выше и круглые сутки дышала низлежащими запахами, как прельстительными, так и зловонными. Солидные гости имели честь карабкаться по двум довольно крутым лестницам под самую крышу, где их как следует продувало свежим воздухом. Лестничные площадки запирались на ночь цепями, от огромных каминов второго этажа в коридор и спальные номера поднимались широченные трубы, создавая довольно тёплую атмосферу и постоянную опасность пожара.

Сюда Орихалхо вместе с коридорным притащили вместе с Галиной один из её сундуков - она собиралась провести день-другой, отбирая годные вещи. Тратиться на сезонную одежду посреди цветущего лета пока не хотелось: климат от близости моря портится, но это ведь не может быть таким тотальным. Ветер повернёт или как-нибудь ещё.

А поскольку возиться с дамскими принадлежностями казалось её компаньону совсем пустым занятием, он доложился, что пойдёт осмотрится. Так Орри поступал постоянно и, безусловно, для пользы дела. В самом деле: нет его - нет и опасности, утешила себя Галина. Совершенный воин - не стражник. Не конвоир.

Галина с трудом освободила сундук от холстины. Сразу вынула и отложила в сторону пару плащей, подбитых росомахой, расшитый стёганый колет с небольшими "крылышками" вместо не положенных ему рукавов, и шаль, по словам купцов, новомодную. Такие длинные покрывала из тончайшей расписной шерсти принято было накидывать поверх узких, до полу, "флёр-тюник" из сложенной вдвое прозрачной кисеи, или перехватывать эти платья под грудью. Тратиться на сами эти туники показалось отцу неразумным: труба из ткани, больше и нет ничего. Вот если ты сама, доча, выменяешь...

А вот над мужскими вещами стоило бы задуматься, к чему они вообще. Хотя ведь надеялась на что-то, когда паковала и волокла за собой...

Тем временем наступил уже полный вечер. Слуга, предварительно постучавшись в приоткрытую дверь, принёс вечерять на двоих и горящий канделябр с тремя рожками. Галина кое-как поклевала еду, накрыла остальное свободными тарелками, погасила свечи и решила ненадолго прилечь: так платяной пыли надышалась, что и пища в горло не лезет.

Сколько прошло времени, она не знала. Проснулась с чувством, что вчерне уже выспалась. Отворила дверь - её морянина не было. Когда он предполагал, что сэнья спит, то никогда не стучал: просто ложился снаружи. И никаких её протестов по сему поводу не принимал.

Снизу доносился шум, довольно-таки жизнерадостный, и запахи, куда более ядрёные, чем от их собственного ужина. Всё - на фоне смутно знакомой мелодии.

"Поищу там Орри и заодно поем, что ли. Живу при нём, как при коммунизме: никаких самостоятельных товарно-денежных отношений".

Почистилась: чёрный верх куда ни шло, а вот белый батист, что сквозил в промежутках между пуговиц, стал "цвета королевы Изабеллы", то есть неприятно пожелтел. Сунула в поясной кошель рядом с малой расчёской и носовым платком пару больших серебряных монет. Только полный дурень расплачивается в корчме золотом, кто его имеет, тот вообще платит через своего банкира или живёт в кредит, учил папочка-покойник. А вот носить столовый прибор с собой он вовсе не учил - само на ум вскочило.

Комбинация "вилка-ложка-тесак" с внутренней пружиной на три такта, шероховатой костяной рукоятью длиной в полторы ладони (чтобы и нажимать было легко, и ухватиться понизу) и толщиной в половину запястья тяжело укладывалась в руку и не так уж прилично - за корсаж, но нехило успокаивала.

Цепи на лестнице, похоже, не успели натянуть, да пролезть под ними или поверх - чепуха. Галина скользнула вдоль дверей, спустилась по ступеням до поворота и уже с площадки глянула под высокую арку зала.

У входа собралась явно мужская компания: половину обзора загораживали многоярусные юбки тех вечных девиц, что носят на рукаве платья кружок из контрастной ткани и подчиняются одной на всех мамке. Из разметавшихся лент и оборок выглядывали ноги в куда большем количестве, чем подразумевалось конкретной ситуацией: отчасти в рейтузах, в большой части голые, длинные и хорошо запутанные. Въедливо пахло бараниной, вымоченной в уксусе, спиртным, мочой и пачулями. Сквозь хихиканье и сладострастные стоны едва пробивалась струнная мелодия, изумительно нежная и простая. Негромкий, воистину полётный голос пел, чётко рисуя слова старинного рондо:

"Танцуешь ты под музыку дождя,
Читая ноты с изумрудного листа,
Сердец мужских и плоти не щадя:
Ведь ты - одна сплошная красота.

Весь свет насквозь проехав и пройдя,
Весною влажной я в сии пришёл места,
Чтоб слушать капель звон о гладь пруда
И рондо петь, в твои глаза летя:
Ведь ты - одна сплошная красота".

Самого музыканта видно не было. Повинуясь безотчётному притяжению, Галина прошла оставшиеся ступени и остановилась в стороне от арочного проёма - так, чтобы с перепоя было не сразу заметить. До вышибал здешние, похоже, не додумались - так невинны.

- Эй, певвчик, - донеслось из мешанины тел, - бросай слюни пускать. Валяй к нам, трабладур, враз отыщешь, о чём сочинить.

А песня продолжалась, не взирая ни на что:

"С природы вашей светлого холста
Я красок взял - чтоб, по земле бродя,
Живописать, как вовсе без труда,
Сердец мужских и плоти не щадя,
Танцуешь ты под музыку дождя..."

- Отстань, Раули, ему же монеты дают, чтоб развлекал, а не сам развлекался, - урезонивал кто-то из глубины здешнего содома.

- Верно, - проговорил чем-то знакомый и очень спокойный голос. - Не гожусь я на потребу милых красоток, что делать! Вот противоположно ...

- Так развлекай, зараза, а не нугу изо рта тяни. О, мысль! Тянем этого девку сюда вместе с инструментом!

"Вот уж не во время сюда явилась. И ведь Орри там внутри явно не водится".

Она решила отойти, но до слуха донеслись протестующие возгласы, лязг стекла и железа и подозрительно гулкий, как бы полый треск. Пробка в двери подалась внутрь, скопление тел растеклось по залу.

"Была не была. Никто ведь не убегает, напротив. Я знатная госпожа в трауре".

Галина подняла голову, сдавила ткань на груди правой рукой - и решительно шагнула внутрь, в самую гущину.

Первое, чему землянин выучивается в Верте, - это обходить стороной разборки со стражниками и вникать в те, где стражников нет. Пока нет. Ибо твой кошелёк - самое меньшее, что может пострадать, если ты не поможешь по мере сил восторжествовать закону. А второе - именно та мысль, что мелькнула в голове за секунду перед тем, как перед ней возникла драка, в одно мгновение ставшая неуправляемой. Благородная девица здесь неприкосновенна.

Собственно, самой драки видно не было. Пёстрые девицы стояли широким кольцом, изо всех сил стараясь заглянуть через плечо своих временных аматёров. Те нащупывали рукояти шпаг - бесполезное дело, в питейных заведениях хозяин сохраняет оружие для гостей в каком-нибудь чулане. От чёрного одеяния, правда, пытались отодвинуться - или монахиня, или аристо недобитое, а то и вообще плохая примета. Бодигард как раз наличествовал, заметила Галина боковым зрением - на голову выше остальных, но явный малоземелец. Раскидать кучу-малу в один присест у него не получалось.

Так бы ничего и не произошло, но изнутри живой ограды нечто ударило, вырвалось наружу и покатилось прямо к ногам девушки. Чей-то затылок с сальными кудрями маячил прямо перед ней, руки стискивали добычу. Внизу - бледное лицо в чёрном нимбе, разметавшиеся по полу волосы, глаза широко раскрыты от боли. Кажется, нападавший пнул Галину в лодыжку, она стала падать, крепко стиснув в пальцах рукоять...

Она поднялась, не сводя глаз с кости, отполированной не одним поколением мужей. Часть волос насильника вдавилась внутрь вместе с клинком и быстро напитывались ярко-красным.

- Только, не вынайте, сэнья, ради святой Биргиты, - торопливо говорили за её спиной. - Пускай видят. До чего дошли - благородной деве пришлось за всех нас руки кровищей марать. Музыканта чего - живого подняли?

- Ничего, по-прежнему в голосе, - услышала она теперь уже совершенно узнаваемое. - За маэстратцами послали?

Молодой, смуглый, каким-то чудом не разлохматился или уже успел пригладить волосы - огонь отражался в них, как в дорогом зеркале. Субтильное сложение, тонкие черты, глаза глубочайшей синевы. Одет совсем просто, в лён: блуза с тонкой строчкой вышивки по разрезу ворота, обтяжные шаровары, заправленные в полусапожки. Но за плечами на ленте - нарядная шляпа с большими полями, считай, что мексиканское сомбреро.

- Госпожа Нусутх.

- Ну, надо же - снова вы под руку подвернулись.

- Это не я, а вот он, - певец указал на тело.

- Он - сьёр Раули из Франкиса, а кто играл на празднике - мэс Барбе, - пояснили в толпе.

Женское имя, почти кукольное, - подумала Галина. - Лезут в голову всякие Барби...

- Не беспокойтесь, сэния, - говорил тем временем музыкант. - Никто и не подумает усомниться в вашей невиновности. Свидетелей много, всякий не против заручиться доброй славой.

- Чтобы вдругорядь на суде поверили, когда позарез нужно станет, - проговорил тот же голос, явно женский. - Достойные свидетели завсегда в чести и этом... авторитете.

- Зато ты, певун, в ущербе, шляпную тулью вон в лепёшку сплющили.

- Что шляпа! Горло цело, пальцы не переломаны. Виолу вон жаль до смерти: не чтобы достойной сэнии раньше ко мне пробиться.

Барбе указал взглядом на пол: там, рядом с трупом Раули, валялись жалкие щепки, перекрученные струны, сломанный смычок - бренные останки инструмента.

- Нет, детки мои, не трогайте ничего и отступите-ка все лучше на шаг-другой, - продолжил он. - Госпожа Нусутх, кстати, как вас в самом деле именуют?

- Галина. Можно Гали, Галья, если полностью трудно.

- Вы весьма любезны, сэния Галья. Не затруднит отойти вон к той стенке, чтобы я ввёл вас в курс дела?

У "той стенки" расположилась стойка трактирщика с армадой бочек и шеренгой бутылей. Никто отчего-то не торопился запивать событие хмельным - как предположила Галина, не хотел портить себя как свидетеля.

По пути она заговорила:

- Отчего на вас ополчился этот...

- Не согласились по неким гендерным вопросам. Человеческая слякоть всегда проявляет к такому повышенный интерес.

- Гендер? Откуда вы знаете наш термин - тоже рутенец?

- Нет. Впрочем, не хочу врать. Папа Бран говорил о покойнице матери, что та была фея. Они оба пришли с другой стороны радуг.

- Получается, вы эльф-полукровка. Свою маму помните?

- Не имел чести. "До срока из утробы материнской был вырезан Макдуф, а не рождён". Хотя не так пафосно - роды хоть и до срока, но начались. Так говорят, сам я помню, естественно, совсем иное, ибо пребывал на обратной стороне бытия.

- Так о чём вы желали бы со мной побеседовать?

- Вот об этом самом, что уже сказано, - он усмехнулся и дотронулся до её руки. - Сэния разумна и пошла навстречу моей мысли. Но вдобавок - о том, что на этой стороне мира бывает ещё и вергельд. Вира за убитого.

- Я же невиновна.

- Конечно. Однако у покойника могли остаться дряхлые родители, также кутёж происходил за его счёт, и бедные шлюхи не должны потерпеть никакого ущерба. В равной мере как и податель их еды и пития, - Барбе кивнул в сторону барной стойки. - Вам лучше всего высказаться на эту тему до официального запроса.

- Попробую.

- Ведь ба-инхсани как раз для такого и состоит при благородной сэнии?

- Ох. Я как раз его хватилась, когда...

В лестницу чётко впечатались шаги. Вооружённые люди на мгновение замерли перед входной аркой и слаженно двинулись внутрь.

Орихалхо был с ними. Возвышаясь на добрых полголовы и даже, кажется, во главе. Откуда знал?

- Расступитесь, расступитесь...- говорил один, по виду и возрасту на самом деле из старших. - Дайте дорогу капитану Энрике, черти драные, лупаные.

Склонился над распростертым телом, одним точным рывком выдернул лезвие. С брезгливостью вытёр о штаны мертвеца, протянул Галине рукояткой вперёд.

- Досточтимой сэньи?

- Да. Но... я не хотела бы. Разве это не улика?

- Уже нет. Пока вы тут гуляли-воевали, смышлёный мальчишка-прислужник отыскал твоего человека, сэнья, и вместе они пошли навстречу нам. Ибо мы всегда рядом.

Не очень понятно, подумала Галина, да ладно уж...

Орихалхо через головы протянул руку:

- Это моё. Мне полагалось, что моя сэнья должна иметь защиту от дурной случайности.

Звонко щёлкнул пружиной, почти незаметно убрал в запазушные недра.

- Орри, насчёт возмещения - спросишь, сделаешь? Бери у меня в сундуках, что потребуется. Не жалей. Хватит, надеюсь?

Энрике услышал:

- Не утруждайте себя, сэнья. Дворянчик был кругом холост и вообще нарывался. Разве метрескам соблаговолите кое-что подарить.

Тело закутали в старую занавеску и волоком потащили из залы.

Как-то постепенно и понемногу вслед за ним повлеклись остальные. Осталось трое: Орри, Барбе, с печалью взиравший на бренные останки виолы, и сама Галина.

- Не думаю, что сэнье приличествует избавляться от ношеного, - проговорил морянин, крутя "столовый прибор" в длинных по-обезьяньи пальцах. - Четыре продажных девки не получили от убитого никакой мзды.

- Мне не жалко. Только распорядись уж сам. Копии ключей от скарба у тебя точно есть. Ты лгал мне, что клинок не боевой?

Непередаваемое по силе и оттенкам выражение мелькнуло на тёмном лике:

- Не хочу лгать нисколько. Мясо на блюде режут именно таким ножом, не очень длинным. Но теперь я понял. Сэнье не следует расточать своё достояние так рьяно, ибо последуют и другие случаи. Она прирождённая убийца: предчувствует нужное время и место, использует первое, что легло в руку, нападает внезапно. По наитию выбирает самый надёжный удар: в основание черепа, пересекающий позвонки. В душе не раскаивается - лишь телесно. Пристально глядит на обычай и приходит к выводу, что плата всё покроет. Она права, это я ошибаюсь: троица в одном - не для защиты. Мне следует поискать для сэньи Гали лучшее оружие.

И в конце пространной речи удалился.

- Орихалхо говорит по делу, - тихонько заметил Барбе тому в спину. - Я всё ожидал, что вас вырвет. Смотрите - вам надо переодеться в лучшее. Брызги на исподнем.

Галина опустила глаза. По всему жарсе шла дорожка алых капель и пятен, особенно ярких на белом: немного на груди, больше всего на нижних юбках.

Тут случилось как раз то, чего от неё ожидали. Расторопный Барбе еле успел подставить миску с какими-то объедками.

- Жаль, сэниа послала своего слугу куда подальше, - с юмором заметил певец, обтирая Галине рот. - Зрелище неплохое.

- Наказание мне. Прав Орри. Слишком просто... слишком отделалась...

- А, вы об инциденте. Сразу видно, откуда вы родом. В Рутении слишком много нагораживают вокруг насильственной смерти - а какая из них естественна, спрашивается? Да, забываю спросить: отчего Орри называет сэнию неравновесно? "Вы" в обмен на "ты"?

Галина кое-как повторила. Что одновременно "вы" и "ты" употребляют люди одного пола и это почти одно и то же. Что "идут на вы" также враги и редко - совсем незнакомые, но "вы" также необходимо, если мужчина говорит с чужой госпожой и хочет над собой поднять. Но что в знак особого уважения она может это местоимение вернуть.

- Хм. Странно титулует и ещё удивительней объясняет. Впрочем, нюансы вежливости меняются в зависимости от обстоятельств. С этим согласованием лиц и чисел так же сложно, как с японскими поклонами: каждый смотрит одним глазком, не глубже ли поклонился его коллега и когда можно синхронно выпрямиться. Да! Долго ли вы в пути?

Галина рассказала.

- С Орри что-то не так, как мне сначала показалось. Не гневайтесь, милая сэния, но имеется маленькая неувязка, личная тайна, лежащая на поверхности. И если вы её не заметили и регулярно повторяете ошибку, то и мне не след учить. Это как тайна исповеди, понимаете?

- Не очень. Фу, Барбе, теперь мне бы наряд сменить и помыться. В гостинице ведь нет бани? А как в городе?

- В городе имеется неплохая. Проводить, чтобы вам не тратить время?

- Будьте добры. И... знаете что? Не хочу траура. Впору сжечь все... всё это. Вы бы не могли...

- Сходить и взять у Орихалхо? Принести в ваши комнаты, сэния?

- Да, а то в таком виде мне за эти стены не выйти. А ему скажите, если спросит, отчего распоряжаетесь...

Тут Галина помедлила, решаясь:

- Скажите, что я разрешила вам проехать в моей карете часть пути.

"Потому что я и раньше нехило побаивалась Орри, а теперь боюсь уже конкретно".

- Я... что же, я польщён. Тем более что у меня нет особых планов.

- А были?

Он усмехнулся:

- Можно сказать. Искать хороший учёный монастырь или смотреть университет. Теперь вот - добывать новую музыку.

"Как Орихалхо мне - новое оружие".

Спустя некоторое время Барбе постучал в дверь комнаты.

- Вот, примите. Надеюсь, подобрал не так уж плохо. По незнанию пришлось расшить уже все ларцы.

Через порог он не переступил: опустил прямо на пол рыхлый тюк, завёрнутый в старое покрывало.

Наверное, самое незамысловатое из платьев: Галина в своё время упросила отца потратиться только ради забавы. Безыскусно прямой покрой, ворот в виде прямого разреза от плеча до плеча, некрашеный шёлк с мягким зеленоватым отливом. Местный продавец хвалился, что между греной и грежей, то есть яйцами шелкопряда и пряденой тканью, стоят только крученые нити. Если учесть, что русское "грежа" означало как раз нить, то есть шелк-сырец, шуточка выходила ещё та.

К этому "флёр-тюник" полагался тот палантин, который Галина уже взяла наизготовку, однако Барбе, не зная того, откопал нечто гораздо более древнее: жёсткую парчовую пелерину с капюшоном и узкий пояс, набранный из массивных серебряных звеньев. И в придачу - крошечные сандалии из позолоченной кожи, совсем ей незнакомые. В каком потайном углу отыскал?

Она снова закрыла дверь, поспешно сбросила с себя опозоренное, обтёрлась влажной тряпкой и набросила поверх бандье и келота новый наряд. Обулась, подпоясалась, накрылась парчой, подвесила на поясе гребень. Готова.

- Пойдёмте, Барб.

В Лутении бани были устроены почти на образец римских терм: открытая колоннада второго этажа - для освежающих прогулок, - два отдельных зала, в мужском - общий бассейн, в женском - несколько огромных каменных ванн и подобие ручья из подогретой воды, струящегося по узкому наклонному ложу. Отец не позволял ей плескаться в общем корыте, да и не очень-то хотелось: вид голых бабских телес отпугивал напрочь.

В захудалом портовом городке невозможно казалось ожидать чего-то лучшего. Однако после того как они с Барбе хорошо попетляли по кривым улицам, мостовая которых заросла травой, чернозёмом и навозом, а над мостовой угрожающе нависали днища балконов и вторых этажей, из глаза упёрлись в низкий фасад с двустворчатым порталом и довольно изящными, хоть и подслеповатыми оконцами по обеим его сторонам. Затянуты оконца были цельными роговыми пластинами с узором, а на дверях стоял явный швейцар.

- Чтобы кому не надо внутрь не заглядывал, - пояснил Барбе. - Сэния позволит за себя заплатить? Сущие гроши.

Что-то он вложил в ладонь привратника - ражего субъекта в красно-чёрной ливрее. Тот распахнул одну створку и пустил их в просторные сени.

- Что угодно - общий зал или кабинет? - спросил некто, завернутый в чалму и махровый халат, очевидно, распорядитель. - Кабинет остался всего один - на две персоны.

Барбе чуть нахмурился, объяснил:

- Сэния, в зале вполне пристойно - занавеси вроде ширм опускаются до самой воды, если захотите. Но в кабинете чаще спускают воду и моют. Я могу не заходить внутрь.

"Незнакомый город сроком на один день и одну ночь. Где уж было мне изучать закоулки. А Орихалхо (в уме это имя проговаривалось без помарок) - в его отсутствие я как собака без поводка. И привольно, и страшно, и голодно".

- Я знаю, Барб. Но всё-таки заходите.

"И плевать на пристойности-непристойности. Как поймёт - так пусть и понимает".

Их проводили по коридору с верхним освещением и открыли одну из дверей. Почти сразу же за порогом начинался лёд, густой пар стоял над ним, играя в столбах дальнего света из окошек.

- Мраморная плита по всему обводу, в водоём нужно просто шагнуть или сползти, - успокаивающе сказал Барбе, опуская на пол свою торбу. - Я и боялся, что вы не поймёте. Под полом трубы для того, чтобы греть, оттого и вода в бассейне, не очень большом, долго не стынет. Напустили её, пока мы шли по коридору, - тут всё рассчитано. Одежду вешают на крюк, мыло вон в той плоской чаше с ножкой, жёсткие и мягкие полотенца - на особом выступе. Видите, совсем близко. Если хотите, можно позвать банщика для массажа. Или банщицу.

В отличие от Галины, он так и не разделся, только присел на корточки, как посыльный в ожидании приказа, и вроде бы опустил глаза долу.

Мыло оказалось едким и ароматным сразу. Кажется, его надо было втирать в тело и волосы чем-то вроде мочалки из пенькового волокна, потом ополаскиваться и обтираться огромной хлопковой простынёй. Вода, доходившая до бёдер, чуть припахивала серой, но и это не портило удовольствия.

- Барб, вы же... как это литературней сказать? Взопреете и потом таким на волю выйдете. И столько воды вокруг пропадает. Здесь же друг друга не видать в тумане. Да разденьтесь хотя бы.

- Сэния Гали, вам обязательно подвергать вашим чарам каждого мужчину на пути? - ответил он ровным голосом. - Я, конечно, виноват перед вами.

- Что такое?

- Я ведь не ходок по девушкам, вовсе нет. Не стоило это затевать.

До Галины не сразу дошло, о чём это он. Фу, привыкла к рыцарским романам, в которых кавалер сидит в изголовье юной дамы и не смеет тронуть и пальцем... пока сама дама не захочет.

- Барб, я вас не насилую.

- Правда? Я кругом вам обязан, - продолжил он тем же тоном. - Это ставит вас на два ранга меня выше. И в совместном омовении нет ничего худого, если ни он, ни она не наложили на себя некий обет.

Доходило до неё всё же туго.

- Погодите. Вы хотите сказать, что такое подумали?

- Делал скидку на вашу малую осведомлённость. Вы приближались к цели шаг за шагом, ступень за ступенью - я же всякий раз считал, что сумеете свернуть в сторону. Но когда повеление так настойчиво,... Во всём Верте кавалер должен войти к даме из одной благодарности к тому, что его пригласили.

- Я на такое шла с охотой. Но - в душе не хотела, наверное. Мне... я вовсе не боец, что там ни говори Орихалкхо. И мне было ужас как не по себе.

Барбе поднял голову, потом сразу поднялся на ноги:

- Так вы поняли намёки там, в зале?

- Гендер... Этот, простите, девка... - повторила она.

- Галина. Я ведь только для мужей пригоден, и то на деле не испытывал. За это ведь костёр, если обоюдно проявится. Не само по себе. Само по себе годится только гусей дразнить. На любого праведного монаха в точности такой же поклёп возводят. Возлегание с другими клириками.

- Ой. Да господибожемой. Тогда...

Галина рассмеялась от облегчения.

- Знаете, я на самом деле всю грязь с себя оттёрла. Если хотите, могу и на бережок выйти, погреться, чтобы воду не делить. И на вас не смотреть. Тут ведь полотенце сухое осталось. И мыло это едкое в чашке.

- Оно от анималькулей, - улыбнулся Барбе. - То есть микробов, по-вашему.

Лихо сбросил одежду прямо на пол, стоя на краю воды, натёрся мылом с ног до чресел и головы. Сам по себе был он худ и бледен, как росток спаржи: знак того, что он только кисти рук и лицо показывает солнцу. Даже его фантастические волосы сбились в мыльный колтун, даже клювик, что еле виднелся из взбитой, как суфле пены, был всего-навсего трогателен.

- И ни чуточки вы не привлекательны...

На её реплику Барбе почти без всплеска нырнул в воду, чуть изогнувшись и широко распластав волосы - уже не как ящерица, но как дельфин, Галина всегда удивлялась, сколько в игре этих существ лёгкой и отточенной силы - несмотря на огромную телесную мощь,

В одном водоёме обоим сразу стало тесно - девушка скользнула мимо, почти касаясь мужчины, и буквально выбросилась на мраморную отмель.

Обтёрла распаренное, зарозовевшее тело, кое-как влезла в одёжки, набросила на бёдра тяжкий пояс.

- Я пойду.

И, не дожидаясь ответа, приоткрыла дверь.

На противоположной стене, не замеченное раньше, от пола до потолка высилось зеркало. В резной буковой раме. Огромное, Всепоглощающее. Без пелены поверх него.

В нём отразилась хрупкая бело-золотая статуэтка с чем-то вроде парчового горба или ризы на плечах. Недоношенный ангел: пепельно-русые волосы, незагорелая кожа, серые глаза, чахоточная одухотворённость взгляда.

"Это я? Стоило бы почаще возобновлять знакомство".

Дверь позади снова распахнулась, и в прямоугольнике дымного света прямо над её левым плечом встал тёмный силуэт с бледным пятном лица. Туника, трико, округлые крылья за плечами...

Призрак.

- Я прошу меня простить, - Барбе приобнял её за плечи. - Осмелился взять у Орихалхо кое-что из неношеных вещей вашего батюшки. Старое уж очень заскорузло и для вашего спутника не годится. Если сочтёте виновным - готов принять от вас любую епитимью.

- Да что вы - молодец, что переоделись. Раньше были похожи на серва-лапотника в соломенном брыле.

- Брыль и сейчас при мне, - он поднял шляпу с плеч и нахлобучил на голову. - В пару побывал, расправился, по голове обкатался и, можно сказать, ныне целёхонек. Такую работу, как эта, ничто не проймёт.

- Надо бы вам инструмент тоже поискать вместо сломанного. Я дама зажиточная.

- Не расточайте своё по-пустому, - ответил он. - Вам не только в харчевнях понадобится деньги оставлять. Монастыри...

- Я думала, они так благотворят - пуская на ночлег. Призирая сирот и нищих.

- На благотворение идёт очень много. Не всякая община так зажиточна. Притом, учтите, вклад послушницы бывает соразмерен с семейным достоянием.

- Я не собираюсь постригаться, - улыбнулась Галина. - Но за то, что привели меня в чувство - спасибо. Орри на такие вещи мне даже не намекнул - вот и выказала себя полной невежей.

Вышли на холодный воздух они плечо к плечу, к тому же Барбе захватил обе сумки зараз и теперь с гордостью нёс в одной левой руке.

- Ну как себя чувствуете?

- Куда лучше. Прекрасно, -ответила она. - В других местах, даже в Лутении, простым людям дают шайки для помыва или окунают в привозную рапу.

- Целебный рассол из гнилых комариных лиманов? Там, куда мы вроде едем, подобного будет в достатке и даже в преизбыточности.

Барбе, пожалуй, умел говорить точно и просто, но сейчас, как понимала Галина, хотел отвлечь и позабавить спутницу.

"Что за жуткий день. Какой удивительный день. Всё в одном флаконе".

Рыдван уже дожидался у гостиницы - почему бы и нет? Галина взошла внутрь, опираясь на плечо кавалера. Уселась, показала на место напротив себя, спиной к движению. Тот помедлил у порога - Орихалхо разразился яростной филиппикой на непонятном языке, Барбе отвечал так же, но поспокойней.

- Что случилось? - спросила, когда Барбе устроился напротив и уложил рядом тощую суму. - Я не поняла.

- Не удивительно. Многие ваши соземельники не учитывают, что рутенских языков много: британский, кельтский, банту... В Скондии арабский и персидский употребляются как письменные, высокие и влияют на их рутенский волапюк. Вы, сэния, можете жить и умереть, не сказав ни слова на чужом диалекте, разве что в некоторых глухих уголках не знают ничего другого. Но это не значит, что в Вертдоме нет ничего родом из самого Верта.

"Морян и их языка, например. Но если я ухвачусь за повод и верну беседу назад, к той самой размолвке с Орри, хитрец заговорит мне зубы чем-нибудь иным".

- Спасибо, Барбе, вы в самом деле, я думаю, хорошо путешествовали по свету. Всяких чудес понабрались.

- Так чудесно, как сейчас, - никогда не бывало.

Где-то вскоре после этого сердечного диалога сьёр Мариньи...

...следует заметить, что это не родовое и даже не крестильное прозвание, но властный псевдоним, взятый от Энгеррана Мариньи, рутенского политического деятеля амбивалентной репутации. Или попытка виртуально породниться с именитым держателем вертского закона Энгерраном Вестфольдцем...

...Досточтимый сьёр Мариньи успешно завершил служебную декаду и может позволить себе частную поездку за пределы вонючей и грязноватой Лутении. Не так далеко от города он построил себе усадьбу - настоящий деревенский дом, сложенный из хорошо обточенных глыб розоватого известняка, с цельными стеклянными окнами высокого второго этажа, витражами в свинцовом переплёте - на первом и балюстрадой чуть выше уровня земли, по всему периметру высокого фундамента. Крыша сотворена из фигурной черепицы, галерея и подступы к ней вымощены гранитной плиткой, уставлены широкими цветочными вазонами, дорожки, рассекающие обширный двор вдоль и поперёк, приподняты над чёрной грязью и засыпаны речной галькой. Сад лечебных трав и экзотических деревьев устроен под защитой стены, которая продолжает одну из стен главного строения и согревается его же отопительными трубами. Кухня и флигели для прислуги так же устроены на римский манер, так же чисты и почти так же нарядны снаружи, как господский дом. Вернее - дом госпожи.

Ибо сьёр Мариньи не так давно взял себе жену и вложил в её хрупкие руки власть над своим имением и собой самим.

Зовут супругу гран-сэнья Марион: в этом году самое модное имя, которое госпожа, однако, носит не снимая уже семнадцать с небольшим лет. Мария Марион Эстрелья, крёстная фея и по совместительству мать юного короля, была звана и на свадьбу, но отговорилась, послав взамен себя богатый подарок.

Мари ожидает мужа на широких ступеньках, ведущих с галереи в сад, и уже простирает навстречу объятия. Он деликатно увёртывается и вместо попадания в них целует ухоженные пальцы: сначала правой, затем левой ручки.

- Купальная бадья уже наполнена, я добавила в воду твой любимый хвойный аромат и разложила на трубах твой халат с куньей оторочкой и папоротниковым узором по атласу. Чтоб согрелся, - говорит она. - На ужин кухарка приготовила твою любимую рыбу-ледянку в йогурте, каперсах и укропе. И белое вино как раз перелили в графин остравского хрусталя, а на десерт заказан медовый решётчатый пирог с ежевикой и нашими вензелями на серебряном подносе.

- Девочка, моим старым костям будет полезней всего толстый ломоть обжаренной свинины, а телу - добрая кружка глинвейна в придачу.

- Ой, это ты так о подагре своей так трепетно заботишься? И болотной трясовице? Нашёл мне соперниц, нечего сказать.

- Ты, конечно, моя лучшая и последняя радость. Но мало удастся мне выгадать для тебя времени, если откажусь от двух предпоследних. А больше и нет у нас ничего. Лядвеи мои опали и семя разжижилось, потеряв плодоносную силу.

Последнее сьёр говорит, пожалуй, не на самом пороге и не на виду всех домашних, но внутри огромной бочки, куда жена помогает ему влезть по приставной лесенке, а вылезть - творчески используя закон Архимеда. Потом она помогает ему облачиться в роскошный халат и сунуть ноги в меховые туфли с помпонами, расчёсывает влажные кудряшки и накладывает поверх богатую тафью. Потом ведёт, разомлевшего и усмирённого, к изящно сервированному столу. Сама наливает вино и накладывает рыбу, отделяя кости от мяса специальной вилочкой. Жуют оба молча. Однако во время десерта, состоящего из пирога, молочного сыра и ранних груш, Марион прерывает молчание.

- Я твоё вчерашнее письмо уже наизусть выучила, Энги. Итак, теперь, по велению господина случая, все трое фигурантов сошлись, и у каждого имеется камень за пазухой, которым он может при случае запустить в соседа.

- Да, но каждый из них подозревает лишь о двух ляпидусах тумарикота, что есть по-латыни то же самое. В неведении о своём собственном.

- Кто прислал тебе сообщение?

- Человек Айрин. Искусный в своём деле.

- Монах эриннитов?

- Разумеется, нет. Мальчишка-лаборант из тех, кто собирает для братии подаяние. Самый честолюбивый народ.

- Знаю, сама такой была. Крупно отличишься - сразу на ступень поднимут, а то и на две.

- Ну, тебя сие не коснулось. Расстригли для настоящего послушания, - смеётся Мариньи. - Как нашу королеву Зигрид. И понудили слушаться короля Кьярта и меня, грешного.

- Никто меня не понуждал, - качает головкой Марион. - И не посмел бы. Это Зигрид было можно силком желанному и суженому вручить.

История "криминальной свадебки" была давно у всех на слуху и готовилась перерасти в фольклор. Суть дела заключалась в том, что король Кьяртан, не желая вообще жениться, притворился, что до смерти влюблён в девушку из простых, которую готовили в преемницы аббатисе бельгардинок, но за строптивость понизили до рабы. Девица также вошла в сговор: за любовное притворство Кьяртан обещал выкупить её на свободу. Материальная подкладка дела была весьма сомнительной - юный король собрался распорядиться тем, что утаил от госказны. Когда это вскрылось, стоящие у престола старшие дамы повели себя неожиданно и с большим хитроумием. Выкупили Зигрид - формально, ибо сама аббатиса была с ними в союзе - и разрешили королю жениться на предмете страсти, а монастырской вольноотпущеннице - сделаться королевой. Ибо иной вроде как не предвиделось. Самое забавное, что за всеми шкурными и матрианомальными расчетами пряталось истинное чувство: только что обручальные кольца были ему непереносимы.

За время вышеследующего рассуждения действие успело переместиться в спальню. Разнеженный, ублаготворённый сьёр Мариньи возлегает на широкое, как базарная площадь, ложе и тянет на себя согретые одеяла.

- В общем, кто ещё кого понудил, - улыбается полураздетая Марион, пытаясь сыграть с мужем в "две стороны каната".

- Казнить нельзя помиловать, - любезно поясняет Мариньи. - Как типичный пример. Я нарочно выразился с двойным смыслом.

Оба сдержанно смеются.

- Мари, - вдруг говорит муж. - Роду ведь наследники нужны. Я разве что в брачном контракте не прописал: не препятствую-де тебе ни флиртовать, ни ездить с благородным кавалером на травлю белых оленей с единорогами. А насчёт Иоаннова Дня с его всенощным костром и речь молчит. Как и по поводу Майского Древа с нагими мечами и круговыми плясками ряженых.

- Когда я зачну наследника, мой супруг узнает о том первый. Обещаю, - со внезапной сухостью в горле отвечает Марион. И с иной интонацией, куда более мягкой:

- Ты вот лучше бы об иной своей интрижке подробней рассказал. Тоже ведь, как и я, пустил папирусный кораблик по воле волн. И господина Езу.

- Пустил. Положился насчёт тех троих на Его волю. Но, знаешь, менее всего бы хотел, чтобы пострадала женщина.

- Женщина? - Марион недоумённо улыбается, потом хихикает, прикрывая ладошкой рот.

- А, поняла. Послушался,отослал умничку от себя - так нет, снова мою ревность будишь. Ужо тебе! Вот рожу после этой ночи двойню, все будут смеяться. Что не отец ты, а старенький дедусь со внучками...

Оставить комментарий © Copyright Мудрая Татьяна Алексеевна (Cardinena@yandex.ru) Размещен: 11/04/2013, изменен: 15/05/2016. 42k. Статистика. Глава: Фантастика, Фэнтези Меч и его Люди		Ваша оценка:

Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Мириада островов. Авантюра I I