ГОРОД ГЛАЗАМИ ПУТ(А)НИКА
Начиная с вокзала, он строит гостей словно заправский фельдфебель:
хорошо ещё - не как рекрутов или безгласную мебель,
а скорей как передвижные памятники:
россыпь архитектурных излишеств, чёрствые пряники
на скатерти гранитного стола.
На прописях, расчерченных василеостровскими линиями,
дворцы, фундаментами вросши в грунт, коньками - в небо синее,
стоят во фрунт, плечом к плечу, загнув погоны брандмауэров.
стада автобусов ревут и пышут смрадной аурой
на паперти Гостиного двора.
О Фуко напоминают здесь любые маятники
и туристы, которые шатаются, как пьяные слоны
(всё ими сплошь обсижено и обгажено)
от сквозных клещей Казани до колоннады Исаакия,
от Бегемота на Комоде до Централа,
от предтечи обеих Екатерин до Катькиного садика,
из, мягко говоря, "Задницы" до Мекки Просветлённого Пьянства,
то бишь от Бакунина Шесть до Мучной Подболтки с Горохом,
и снова мимо филеров, грифонов, сфинок и прочих чудищ
на Заячий Остров имени Петра и Павла.
Впрочем, о каземате напоминает вся планировка в крупную клетку,
о тривиальности разлук - все мосты, кроме неподъёмно вантового,
о недолгом веке бабочек-ночниц - листочки с именем и сердечком,
облепившие ноги стыдливо краснеющих фонарей,
и непорочно светлые иглы шпилей, воткнутые в хмурое небо.
На Семёновском кладбище крестом увенчан малый Гром-Камень,
крест оседлала полумёртвая ворона и беззвучно открывает клюв -
во исполненье романса "Петербургу отныне пусту быти".
Она права. Званье Северной Пальмиры особо настораживает
после гибели её оригинала в Сирии.
Гром трофейных пушек, сплочённых в храмовой ограде,
и стройное блямканье колоколов под моросящими тучами
раздаются нестройным салютом некоей несостоявшейся канонады
и, видимо, также приходятся к удобному случаю.
Но всё это вкупе и в корне ничтожит нагонный шквал.
Крепкий холщовый ветер режет поперёк мостов,
вдоль Фонтанки, дразнит чижиков-пыжиков сизарями,
задирает хвосты улично-кафешантанных котов,
полощет бело-алыми скатертными парусами,
поднимает коней, львов и богинь на дыбки,
выдувает мысли из черепа вместе с мозгами и лапшой,
что навесили на уши в местном "Сабвэе".
точит и пьёт нашу кровь, заменяя иною солью, морской -
созвучной с солнцем, которое в иных наречиях звучит бледнее,
хотя светит этому городу от силы месяца два в году.
Кутафья Москва по приезде назад кажется безразмерным валенком
иль тупоносым лаптем, растоптанным даже не на ногу.
Церкви с чешуйчатыми куполами вывернулись наизнанку
всей побелкой, извёсткой, кавернами и иконами,
дабы уловлять кормовую паству безраздельно и неуклонно.
Но ты уже насмерть уловлен непутёвым Петербургом.
