Амбиутопия. Отчасти навеяно прогулками по московской Большой и Малой Пироговкам: от Архива до Новодевичьего монастыря.
ЭПИФИТЫ
В молодой женщине, которая шла по тротуару, раздвигая узкими плечиками встречный поток людей, всякий мог ощутить нечто особенное. Не в лице - худощавом и большеглазом, каких в столице тысячи. Не в коротких волосах, крашенных в неопределенно-серый оттенок, "под платину". Не в тонкой фигуре без особых признаков пола и даже не в одежде: длинная чёрная безрукавка под горло и такие же шаровары. Тяжёлые стальные браслеты на запястьях и щиколотках, широкий наборный пояс на бедрах, надетый вперехват блузы, высокие "ликторские" сандалии на платформе - подобие высоких башмаков с вырезами на пятке, подъёме и пальцах - они еще могли слегка привлечь внимание, но в эту сумасбродную весну не удивляли никого.
И всё-таки...
Два цвета прохожих: чёрное и белое. Оба - траур и оба - торжество. Два металла: светлое серебро и тёмное железо. Платья с плёрезами девятнадцатого и жениховские костюмы середины двадцатого века. Можно подумать - специально переодеваются ради променада, размышлял человек во всём тёмном, что шел за девушкой по пятам. Два ряда помпезного столичного ампира среди бывших больничных садов, а за ними - высоченная волна стеклянных небоскрёбов с острыми белыми верхушками. Здравницы и Хранилища. И бесконечный поток в стиле нуар перехлёстывает с тротуара на проезжую часть: по одной стороне - от Архивов до Монастыря, по другой - от Монастыря до Архивов.
Прошвырнуться по Броду - так это раньше называлось. Хотя истинный Брод, полностью Бродвей, а по-настоящему Большая Бехтеревская, проходил параллельно этой улице и был намного уже.
Проспект Вечности, или Вешка, всегда соединялся с Бехтеревкой переулками и проходными дворами, по которым бродники, гуляки и снятые ими девчонки могли без проблем ускользнуть от полиции нравов. Вообще-то прежние дворовые бобики были не чета теперешним бобтейлам, размышлял седовласый мужчина, поправляя на носу очки. Поймают, угостят парочкой-другой зуботычин, может быть, слегка попользуются обоими на даровщинку - и никаких тебе неприятностей.
Вроде тех, что ожидают в будущем прикольную детку. Нет, приколы бывают вполне безобидные. Его старомодные очочки без стекол, с гибкими проушинами, например. Все знают, что это вовсе не указывает ни на плохое зрение, которое ничем вообще не скорректируешь, ни на плавающие перед зрачками линзы. Просто демонстрация или реклама винтажа. Сейчас многие им подторговывают вполне легально. Так же, как стамповскими браслетами и снаряжением.
Только девчонка и в самом деле качается. Нагоняет себе мускулатуру. Мало ей гарантированного здоровья. Железно гарантированного, усмехается он про себя.
По бесконечному дефиле между Бумагами и Новодевичкой имеют право расхаживать лишь члены семьи Вечников и всякая прочая родня. Право скорее моральное, документа никто не спросит - бобы пытаются отрегулировать поток людей. Место неожиданно стало популярным, теперь уже Брод принимает в себя Вешкины излишки. А по Вечному Проспекту приходится ведь еще сопровождать и препровождать.
Как ему сейчас. Девчонка неоднократно замечена в нарушении законов о неприкосновенности личной жизни: детская гиперактивность, адреналиносодержащие наркотики - всякие там стипльчезы и паркуры, - попытка возродить экстремальные виды спорта вроде альпинизма. После лечения и неоднократных предупреждений - вот это. В толпе и на виду у всех.
Сергей - так его имя - вспоминает предысторию. Как после окончания Греко-Латинского колледжа был потрясён открытием стациса, препарата из стволовых клеток, подвергнутых особого рода модификации и ферментации. Поначалу мало замеченный среди других еще более потрясающих открытий века, препарат этот позволял кардинально замедлить старение и добиться очень быстрой регенерации тканей. Так его рекламировали до того, как Сергей решил поступать в Высшую Медицинскую Школу. Когда он пробился-таки в это заведение, которое уже становилось жутко престижным, и учился на первом курсе, торжествующей массе разъяснили всё. Что стацис успешно сохраняет организм, перестающий расти и обновлять свои клетки. Что инъекции позволяют запустить процесс тотальной стабилизации через пять лет после наступления геронтопаузы, а дорогие таблетки, где стацис находится в смеси с веществами, составляющими секрет фирмы, - практически на любом этапе до и после неё. Что в непосредственной связи с грядущим тотальным бессмертием человеческая жизнь объявляется ценностью номер один, смертная казнь и аборты категорически воспрещаются, попытки суицида и эвтаназии караются пожизненным заключением в активную форму и принудительными работами на весь этот срок, ориентировочно определяемый в сто лет со дня рождения. Пребывание на военной службе или в рядах спасателей будет расцениваться как попытка самоубийства, если оно совершается по идеологическим соображениям. Оттого армия и слитые с ней государственные и общественные организации отныне должны будут пополняться лишь контрактниками, а также совершившими преступление против святынь.
Такими, как эта девочка.
Сергей слегка улыбается. Все люди без оглядки кинулись в тёплые объятья интернациональной медицины, и для него и ему подобных настали жирные годы. Пятидесятилетние бедняки, дряхлые олигархи и те, кто промеж них. Жизнь до пятидесяти казалась им полной угроз, но потом обнаружилось, что вожделенный препарат прекрасно защищает и редкое потомство "стационариев" - тогда у них слегка отлегло от души. Определились три вида существования "под стацисом": быстрая, или активная жизнь - собственно, то, что называлось жизнью и раньше, - замедленная, или пассивная жизнь и пассивная жизнь в грёзах.
Первое означало те годы, которые человек должен был прожить и так - плюс-минус десяток лет. Стацисные не очень поддавались терапии, но всё-таки она была возможна. Когда же наступало время естественного ухода, такой человек одномоментно превращался в неподвижную куклу, которая слегка моргала и совершала еле заметные вдохи и выдохи. Пищи и питья помимо того, что приносил воздух, ему не требовалось, выделение шло через кожу. Род летаргического сна, могущий продолжаться сколь угодно долго - и из которого практически невозможно вывести.
А жизнь в грёзах? Да просто поддерживаемое специальными аппаратами состояние быстрого сна, в который добавляли чужие энцефалограммы, позже - специально сконструированные нейрофильмы. За вполне доступные деньги. Этого блага были напрочь лишены нераскаявшиеся преступники.
Нет, перебил он сам себя. Куда это она идёт? Кто бы мог поверить...
То-то зашла с противоположной стороны потока. И торопилась - квартирку снимает напротив громады Архивов, гулять было бы проще по другой стороне проспекта, а уж потом, возвращаясь...
Зайти прямо в это почти кубическое здание с широким стеклянным фасадом и решётками на двух нижних этажах. Когда-то по лестницам, видным с улицы, взад-вперед сквозили осанистые граждане в кителях, брюках с лампасами и фуражках. Академия Генштаба, теперь пониженная в ранге до столичного военкомата. Постоянно действующая приемная комиссия. Именно сюда приводят нарушителей Закона.
А эта женщина пришла по собственному желанию. И еще торопилась, чтобы не показалось, что ее загнали насильно.
- Человек доброй воли, - говорит она.
- Железяки-то снимай, детектор не пропустит, - отвечает дежурный. Даже не очень удивлённо. - Пройдешь дугу - верну.
- Портал в иную реальность, - сдержанно хихикает женщина. - А если у меня "пластик" в подошвах, как у французских ОАСовцев?
Сгребает браслеты и пояс и удаляется внутрь здания, четко ставя ногу.
Спустя пять минут Сергей отворяет тяжелую дверь с латунными заклёпками, козыряет солдату корочками и лихо ныряет под турникет.
- Не нужно, чтобы меня лишний раз посчитали, - тихо говорит он.
- Мы знаем, Сергей Семенович, - так же отвечает дежурный.
В дверь приёмной комиссии стучат - резко, деловито, будто азбукой Морзе выводят пароль.
Девушка входит.
Трехголовый дракон: офицер, военный врач, священник. Сидят за столом, занимая все три стороны, от нечего делать пьют кофе. Главный улов прибывает вечерами.
- Почему без сопровождающего? - спрашивает первый.
- Вольноопределяющийся, - слышится ответ. Слишком звонкий и уверенный в себе голос - таким прикрывают страх. Или ненависть.
Недоуменные взгляды. Хотя - да: вольнопер, как говорили в старину, - не доброволец. Также как люди доброй воли - это Библия, не военный устав. Лазейки необходимы, иначе армия совсем захиреет.
Приказ офицера:
- Документы.
Тонкий пакет полупрозрачных пластин появляется из поясного кармана.
- Так. Анна Яковлевна Фрай. Тридцать один год. Образование высшее гуманитарное плюс высшее медицинское, классическая латынь, английский, французский, хинди... психически здорова, стрессоустойчива, лабильна, свидетельство о спортивной подготовке, курсы самообороны, владение оружием... Это же всё запрещено! У нас разрешено только гармоничное телесное развитие!
- Я намерена подняться на ступеньку выше рядового контрактника, которого еще надо всему обучать. Если вам это не нужно, - что же, вы меня получите и так и так, только что на гораздо худших основаниях. И больше сил потратите в результате. Ибо я буду по праву прикидываться необученной.
- Как вы получили эти бумаги?
- Заслуженно, хоть и не вполне официально. По некоему негласному договору между бойцовскими клубами и государством. Как понимаю, я далеко не первая в таком роде, потому что вы не хотите работать с безнадёжно сырым материалом.
- Первая женщина. Не лгите - уж это вам известно.
- Да, известно, разумеется.
Теперь говорит врач:
- Вы подтвердили свою вменяемость весьма солидными документами: вы знаете, что мы можем очень просто объявить ненормальным человека с подавленным инстинктом самосохранения. Но, я так полагаю, у вас атрофирована другая часть психики. Ибо первейший долг женщины - беречь себя для ребенка.
- Это мне, увы, не грозит, - Анна иронически кланяется собранию.
- Перевязывать трубы - это грех. Изгнание плода - грех смертный, - вспыхивает священник. Он молод - гораздо моложе остальных - и довольно хорош собой.
- Отец, вы гораздо лучше меня изучили медицину... в определенных аспектах. Я всего лишь имею в виду, что не способна к безудержной влюбчивости. Быть монахиней в миру - тоже грех? - парирует женщина.
- Монахини не убивают.
- Пожалуй, и мне придётся лишь спасать жизни, а не отнимать.
- Дочь моя, твои устремления граничат с самоубийством.
- Если отдать живот за други своя - всего лишь суицид, то кто же тогда сам Ии...
Священник испуганным жестом обрывает эту фразу.
Все потрясённо молчат.
- Господа, - говорит Анна. - Единожды войдя, мне уже не выйти отсюда иначе, как в полной военной форме. Спор может быть лишь о знаках различия. Итак?
И всем уже ясно, что ей удалось настоять на своём. И победить.
Поэтому первое, что видит Сергей, зайдя к начальству, - это молоденького сержанта спасательной службы, который с юмором отдаёт честь его штатскому маскараду.
Несколько позже он задумался, что именно когда-то заставило его потеснить свои хлебные медицинские занятия ради пошлейшего сыска: желание устранить помехи на пути лучшего будущего? Вечное стремление человека играть и менять маски? Или заурядная тоска по острым ощущениям? Ведь не деньги же. В зарплате он проиграл.
И лишь одну причину, истинную, он закрыл в подсознании.
То, как его, уже преуспевающего нейрохирурга, привели в зал, где вкушали заслуженный покой Вечники. Экскурсия была, кстати, не самой рядовой: для чиновников высокого ранга.
Шестигранные соты от пола до потолка. Прозрачные створки, что позволяют видеть лица любимых - пусть и в перевернутом состоянии. Система зеркал, отчасти исправляющая этот огрех. Шелковистые покровы. Открытые окна и свежий воздух, что несёт морось, пыль и пыльцу.
- Им нужны еда и вода, - благоговейно шепчет экскурсовод, - однако наши Спящие получают их прямо из воздуха. Питаются нектаром и медвяной росой.
Бледная кожа, прикрытые веками глаза, что кажутся по-азиатски раскосыми, костяной нос, полуоткрытый рот, искривлённый в подобии улыбки. Приглаженные волосы неясного цвета. Руки лежат по обе стороны тела - скрещивать их на груди, будто у мертвого, непристойно, хотя и так напоминает похороны самоубийцы. Иногда по маске точно пробегает легкий ветер - это какой-нибудь приятный сон вырывается наружу. Поистине отдых от трудов.
- Они в раю, - это снова служитель. - Ждут Великого Суда, уже обладая насыщенной жизнью внутри себя самих. И, как последнее время считают, могут возвратиться на землю, чтобы погостить на ней краткое время. Утешить близких.
- Это вполне надежное хранилище? - спрашивает один из гостей попроще. - Такие высоченные небоскрёбы.
- Здания сооружаются в удалении от горных и приморских районов и к тому же предельно сейсмоустойчивы. Опасность терроризма сведена к нулю - кто захочет всерьёз покуситься на своё будущее? К тому же мы всё время думаем над тем, какие опасности еще можно предусмотреть.
- Как называется такой способ существования? - Спросивший это далеко не такой простец, как первый. - Сапрофиты я знаю.
Что толкнуло тогда Сергея под бок - он до сих пор не понимает.
- Сапрофиты питаются за счет других растений, - отвечает он вместо чуть опешившего экскурсовода. - Вечные ведут самостоятельное существование, не считая того, что общество оказывает им поддержку. Уместно, пожалуй, сравнение их с эпифитами, даже аэрофитами - курьёзными растениями, извлекающими всё необходимое из трёх стихий: воды, воздуха и земли.
Это слишком верный ответ, провоцирующий одновременно своей философичностью и своей охранительной интонацией. Поэтому звонок на работу Сергея, последовавший на другой день, не был для него сюрпризом - ни приятным, ни неприятным.
Сначала предлагалось быть тайным референтом, писать от чужого имени научные статьи для вполне респектабельных изданий. Писать на темы, которые укажут, - но ведь они сами по себе для него интересны? И, кстати, выгодны, так как способствуют притоку пациентов. Да и денег, помимо прочего.
Потом - собирать сами материалы и публиковать уже от своего имени, что приобрело известность. О прямой необходимости поголовных инъекций стациса-ультра. О пагубности абортов для будущей матери; естественно, подобный вред возрастал благодаря кардинальному изменению генома. О благих изменениях в психике преступников, получивших дополнительный укол и реабилитировавших себя благодаря ему. О настоятельной необходимости вечного мира и о непреходящей ценности человеческого существования.
Позже - извлекать информацию из уст, владеющих ею непосредственно.
И уж много позже Сергею определили и утвердили то, что он имеет на сегодняшний день. Костюм, уничижающий фигуру. Насквозь фальшивые очки, что изумительным образом меняют лицо. Новую профессию и любимое старое хобби - отыскание и продажу винтажных предметов.
... волк, что загоняет овец в овчарню. Не сторожевой пёс, нет.
Седой волк, однажды обломавший себе зубы на упрямой и хитрой овце.
Удивительно ли, что судьба вновь сводит их вместе?
В офицерской столовой небольшого приморского городка Сергей Семенович Русанов, старший лейтенант резерва, неожиданно видит знакомое лицо напротив единственного свободного места в зале. Майор спасательной медицины, женщина, скажем так, средних лет, но сохранилась прекрасно.
- Идите сюда, старлей, регламент остался за порогом. Кажется, вообще за границами Нью-Мессины?
Он послушался, поставил свой поднос рядом с ее тарелками.
- Вы сделали неплохую карьеру, сэна майор.
- Вы, пожалуй, тоже, сэн старший лейтенант, уж если вас отпустили сюда волонтёром, - говорит Анна. - Ведь резервистов пока не призывали...А что до меня, всё вышло по причине Гаваики. На одном из райских островов архипелага возник новый вулкан Кракатау. Благодаря нашим стараниям удалось сохранить половину Предвечников и всех детей, которые наслаждались тамошними красотами.
- Об этом почти не было в Инете. Однако я слышал, что руководителя спасательных работ представили к генеральскому званию.
- Так бы оно и вышло, если бы пропорция спасённых была обратной. Все кандидаты на скорую вечность и половина их отпрысков. На пороге блаженства как-то обидно гаснуть, не правда ли?
- Природа сошла с ума.
- Возможно, и нет. Она ведь никогда не стремилась соблюдать приличия. Это люди решили, что на таком расстоянии от соли можно устроить Вечный Дом в одной из пещер. Ее и в самом деле не затопило морем - обрушились своды. А дальше в ход пошли те реки, что текут из сердца Земли. И пока люди наверху сводили счёты с землетрясением...
Сергей кивнул. Ему показали не съёмку, а натуральный вид: герметические стеклянные пеналы с трупами внутри плавают на маслянистой поверхности. Ибо даже Вечные портят свой воздух. Груды базальта, под которым погребены размозженные тела - у них еще есть надежда на регенерацию, если успеть вовремя. И далеко вверху, еле видные под лучами мощных ручных прожекторов - складки и нервюры камня, блестки слюды, вкрапления металла. Красота, бесконечно чуждая человеку. Чудовищная.
Хорошая приправа к ужину, чтобы не сказать большего...
Он опомнился и встряхнул головой.
- А вы чем заплатили за вольный выпас, сэн старший?
Сергей не ответил сразу - делал вид, что его интересуют те жилы, прожилки и клочья, что были у него в миске вместо мяса. Неприлично не отвечать женщине сразу, но Анна безусловно понимает, что он старше по званию. Оттого и намёк.
- Участвовал в операции против дендротов, - неохотно говорит он, наконец. - Знаете, такая секта, что утверждает, будто героическая гибель возрождает человека в древесной форме. Сражаются они, словно безумцы или асасины. Мы сумели захватить только алтарь и их священные книги.
- Королеву Урсулу, которая Ле Гуин, с ее "Старшими", "Хлорофилию" и "Живое семя" Рубанова, "Дерево Сферу" Заболоцкого - "Блаженно древенеют вены" и прочая.
- Можно подумать, вы из них, сэна майор. Так начитанны.
- Или так же, как и вы, стояла неподалёку от карателей, когда эту литературу жгли, - Анна смеётся. Что за беспечный, ясный у нее смех - как раз тогда, когда ожидаешь сардонической гримасы.
- Сэна майор, - наконец решается Сергей именно из-за такой ее реакции. - Вам тоже пришло в голову, что армия в нашем случае - единственный способ умереть с честью?
И окончательно. Ибо наложить на себя руки с недавних пор вообще не удаётся. Только разве - начисто снести себе голову сорок пятым калибром, пущенным в основание шеи, самовоспламениться и развеять свой прах по ветру. Такое не под силу одиночке.
- Тсс, - Анна прижимает к чуть подкрашенным губам палец: ноготь подстрижен коротко, зато лак - почти пурпурный. - О таком лучше не говорить в публичном месте. И даже не помышлять... мой генерал.
Благодаря этому обмену репликами они оказываются вдвоём на квартире, что снимает Сергей у одной из недавних вдов. От ее супруга остались жирные кровяные мазки на краю свежего провала, только зачем говорить об этом случайной любовнице!
Когда высвобождаешься от формы, дальше всё случается легко.
Когда понимаешь, что лишь это гибкое, широкобёдрое тело, лишь эти волосы, что щекотно касаются подключичной ямки и сгиба локтя, эти губы и глаза зелёные, глаза и губы небесной девы... лишь эта седая поросль на чуть впалой груди и лобке, щетина на подбородке, которая любовно колет твою нежную плоть, жёсткие мышцы, неожиданно сильная хватка рук - лишь это может подарить тебе наслаждение. Тогда всё становится крайне сложным. До невероятия.
Найти - чтобы расстаться.
И под конец, когда улеглась буря:
- Сколько тебе лет, Сержи?
- Девяносто пять. Самый порог трупного окоченения. А тебе, Ани?
- Шестьдесят один. Вовремя с армией спохватилась.
- Ты поможешь? Мы поможем друг другу?
- Конечно. Но не так, как ты помыслил, - кстати, это выручит лишь одного из нас. Потому что теперь я знаю: мы способны превратиться в деревья. Как пели в старых песнях и рассказывали в легендах.
Верней, одним деревом.
Стройным хмурым кипарисом, шевелюра которого вся заплетена мелкими алыми розами...