"Книга одиночеств" 1986-1987


XXXIV


Он рисовал её Мадонной
на рассвете.

Она качала спящего ребенка,
и в нежной, бессловесной колыбели
сплетались гуще
ветви, реки, земли.

Он рисовал склоненное лицо,
прорези глаз волнообразные,
и ямки на розовеющих щеках,
и полные звучаньем тела губы.

Он рисовал пульсирующей грудь -
молочный конус с земляничной пенкой,
живот её - моллюсковую раковину,
и бедра - два соединенных лука 
с одною венной струною материнства.

Он только ног не мог нарисовать -
так виделись они в теченье танца
своей алмазно-снежной наготой,
так помнились они
в простой походке,
и в радостном движении навстречу
ему,
простому иноку в миру...

Очнулось вдруг из забытья
дитя.

"Ну вот, - подумал он
чуть-чуть с досадой, -
опять портрет не кончен..."
Но кому из них трех 
было дело до портрета?!

Ребёнок наедался и свежел,
он обнимал её ручонками за шею,
он что-то непрестанно лепетал
и с мудростью глядел на чужака,
застенчиво и мягко улыбаясь,

А он смотрелся в его золотые,
планетные глаза,
и узнавал свои...

Затем ребенок осмелел
и, высвободившись из материнской опеки,
вдруг выпрямился солнцем молодым,
над горизонтом 
брошенного тела её
                    восходящим...


***