Он родился во Франции и у него было всё - луна, еда, девушки и хвост. Так бы и продолжалось, до самой его мученической смерти. Но, вмешался "проклятый" англичанин и абсолютно всё стало другим.
' - Мне кажется почему-то, что вы не очень - то кот'
Булгаков. 'Мастер и Маргарита'
Франция 1733г.
-Держи его крепче, Джек! Ишь как вырывается дьявольское отродье, чует, что недолго ему осталось!
- Ах ты тварь, он опять укусил меня, Пьеро! Крути же крепче верёвку!
- Может быть, переломать ему лапы? Дьявол ведь тоже хромоног, вот пусть его выкормыш и ползёт к нему на брюхе.
- Я бы с удовольствием дружище. Но ты же знаешь правила. Мы должны замуровать его живого и невредимого.
- Право, Джек, так жаль, что нельзя свернуть ему шею. Этот изворотливый дьявол изодрал мне все руки. Ах ты, скотина, ну вот опять!
- Не скули, Пьеро. У нас почти получилось.
Так переговаривались двое мужчин плебейской наружности, между тем заталкивая в узкую нишу в стене недавно отстроенного дома, отчаянно упирающегося, большого, но очень худого чёрного кота. Кот решил дорого продать свою жизнь. Он вертелся как угорь, нещадно драл обидчиков когтями и клыками. Длинный хвост его не хуже плети хлестал их по глазам. Но всё было тщетно, с проклятьями, наконец, водворили в специально для него приготовленную 'погребальную камеру'. Один из мужчин стал закладывать дыру камнями.
Вероятно осознав что ему не уйти кот, до того ожесточённо, но молча сражавшийся, вдруг завыл хриплым, громким и мерзким басом.
- Замолчи дьявол! Он очень сильный Пьеро. Такой и до утра не сдохнет. Говорил же завязать ему пасть тряпкой!
- Вот ты бы и завязывал, Джек! Я из-за него чуть глаза не лишился. Обратно доставать мерзавца не буду.
- Но что если маркиза услышит, как он ночью орёт? Не миновать тогда нам плетей. Всё же нужно было свернуть ему шею. Уверен, бог бы нас простил, редкая тварюга попалась.
- Что же нам теперь делать? Послушай, по правилам он должен быть помещён в стену невредимым. Мы так и сделали. Но теперь-то, наверно, можно туда кипятку плеснуть? Надеюсь, он скоро заглохнет.
- Какой ты умный Джек! За это я всегда уважал тебя. Побегу скорей за кипятком!
- Что это вы здесь затеяли, канальи! - окликнул их незаметно подошедший между тем мужчина.
'Канальи' обернулись к нему как по команде.
Мужчина был молод, высок, хорошо сложен и богато одет. Однако покрой его синего, обшитого серебряными галунами суконного камзола, всё же был несколько прост выдавая англичанина. Вдобавок он не носил парик, черные, густые волосы под треуголкой были небрежно перехвачены кожаным ремешком. Он был смугл, с правильными чертами лица, тёмными блестящими живыми глазами, но с жёсткой линией скул и высокомерно поджатых губ. В мочку левого уха продета золотая серьга. Он стоял, казалось расслабленно, опираясь на трость, но во всей его фигуре чувствовалась скрытая опасность.
Парочка притихла как пескари под корягой, увидев проплывающую щуку. Всё же Джек, более смелый из двоих и в глубине души осознавая, что перед ними хотя и дворянин, но ещё и исконный враг французов - 'англичанишка', рискнул ответить:
- Господин, дом совсем недавно построен, и для того чтобы не завелась в нём нечистая сила и крысы нужно обязательно замуровать в стену чёрного дьявола - живого кота. Вот мы и поймали одного.
Мужчина хмыкнул, пробормотав, что-то вроде: 'как же' и 'кретины', а затем спросил:
- А разве это делается не до того как в доме поселятся люди?
'Проклятый англичанин' ухватил суть проблемы. В суете про 'традицию замуровки оберега' забыли. И здесь пахло не оплеухами, а кнутом: маркиза, владелица дома, была крайне привержена обычаям, а ещё тяжела на руку и скора на расправу. Слуги хотели исправить досадный промах по-тихому. И вот тут-то чёрт и принёс 'старину джентльмена'¹. ('Старым джентльменом' - в Англии называют чёрта) Однако англичанин, вероятно, был в хорошем настроении и доброжелательно заметил:
- Замечательно он у вас орёт. Теперь уже не сбежит.
Видя такое благодушие со стороны господина, Джек окончательно 'обнаглев' поспешил ответить:
- Господин, 'дьявола' можно замуровать в любое время, главное чтобы он вначале был живой. А уж потом... Мы как раз уже собрались его кипяточком ошпарить.
Бестолковый Пьеро влез с замечанием:
- Это для того чтобы он замолчал, а то наша маркиза очень уж чувствительна и не любит шума.
Джек, толкнул подельника кулаком в бок, но было уже поздно, англичанин сурово свёл брови и замахнулся на них тростью:
- Как смеете вы, псы дворовые, обсуждать свою госпожу! Следует хорошенько поколотить вас или ещё лучше насадить вас на шпагу как на вертел!
Слуги, со страху перебивая друг друга, завопили в два голоса:
- Господин!
- Ваша светлость!
- Ваша милость! Помилуйте! Я не хотел!
- Простите этого несчастного дурака, милорд. Пьеро, он с малолетства придурковат, но парень добрый и только хотел сказать, что замурованный дьявол своими воплями побеспокоит маркизу.
Англичанин мгновенно вернулся к прежней позе, и казалось, задумался. Минуту другую он молчал, а затем изрёк прежним добродушным голосом:
- Ладно, прощаю, но только из-за уважения к вашей госпоже, дамы и в самом деле не выносят шума. Мне пришла в голову идея. На ваше счастье у меня с собой есть одно средство. Всего несколько капель и ваше горластое чудовище замолчит. Я всё думал на ком его попробовать и вот случай. Это лучше чем ваш кипяток.
- Он сдохнет? - робко спросил Джек.
- Нет. В том и дело. Он будет жив, но недвижим, и будет пребывать в таком состоянии до самого страшного суда.
- Выходит, он всё время будет мучиться. Какое замечательное средство для дьявола.
- Да. Но смотрите мне, канальи, я знаю всю вашу затею. Если кто из вас вздумает проговориться, уж тому я сразу выпущу кишки.
- О нет, господин! Мы будем немее рыб!
- Скорее у нас языки распухнут, и поразит проказа, если мы скажем хоть словечко!
Англичанин вынул из кармана сюртука небольшую плоскую бутылочку тёмного стекла. Открыл гранёную пробку. В воздухе запахло странной, но очень приятной горьковатой смесью, как будто миндаля и корицы. Легкой походкой молодой человек подошёл к стене дома и вылил несколько капель своего средства прямо на голову орущего кота.
Внезапно наступила тишина. 'Дьявольский укротитель', удовлетворённо улыбнулся остолбеневшим слугам, а затем, насвистывая весёлую мелодию, не спеша удалился.
- Живодёры эти англичане,- подождав, когда опасный молодой человек отойдёт подальше, сказал Пьеро.
- И не говори, чисто звери. Какого страха мы с тобой натерпелись дружище, думаю этот молодчик законченный головорез. И ещё быстр, как молния. Видел, как он движется?
- Ещё бы, никогда такого не видел.
- Пьеро, а я вспомнил его. Его зовут граф Дервард Дафф, он был как-то раз у маркизы. Хорошо, что я его сразу не признал.
- Почему это?
- Остолоп, если бы он знал, что я его помню, он бы нас точно заколол.
Я очнулся от боли. Это было не впервой. Боль была одним из моих привычных состояний. Впервые я испытал её трёхмесячным несмышлёнышем, будучи грубо отброшен пинком ноги человека. Самый первый урок боли выученный мной. Где люди - там боль. Боль любимое развлечение людей, и пинок - одно из самых безобидных. Они могли швырнуть камнем, избить палкой, лопатой, зажать в тисках и выдернуть лапы, выколоть глаза, подвесить за хвост и подпалить шерсть. Я много раз видел, как они проделывали это с моими собратьями, теми, кто попадался. Я был более удачлив, мне попадало и камнем и палкой, но я всё ещё был жив, так как не гонялся за деликатесами вроде свиной печёнки и свежей рыбы, а обходился крысами, коих всегда хватало на городских улицах. Кроме того я не был жаден и соблюдал традиции. Раз в месяц, когда Муура, кошачья богиня полностью открывала свой глаз, я оставлял ей хорошенькую, жирную крыску. Я старался положить её на такое место, где богиня могла её хорошенько рассмотреть: на ступеньки дома, хорошо освещённую тропинку, площадь, дорогу. Муура видела мою жертву и была ко мне благосклонна.
Но очевидно в этот раз Муура была особенно голодна и одной крысы ей показалось мало. Потому что на следующее утро я попался.
Я сразу понял, что они хотят меня убить одним из своих извращённых способов. Терять мне было нечего, и я дрался, как мог. Жаль, что я не смог выцарапать одному из них глаза, а другому прокусить насквозь руку. Они скрутили мне лапы верёвкой и затащили в дыру. Я не мог пошевелиться, со всех сторон были только холодные, острые камни. Двуногие решили похоронить меня заживо. Некто, даже мои заклятые враги не назвали бы меня трусом, но мне впервые стало страшно. А я хотел жить. И тогда я нарушил табу: воззвал к Мууре не в её время...
Я только хотел объяснить богине, что я ещё молод и полон сил и буду приносить ей больше крыс, самых нежных и самых жирных. Пел я долго, не жалея горла (у меня хороший голос), даже люди наконец замолчали, вероятно и на них произвела впечатление величественно звучавшая песня.
Вдруг я почувствовал резкий, вонючий запах, капля маслянистой жидкости упала мне на нос, другие попали мне в глаза и я как будто провалился в глубокий, тёмный, узкий колодец. Я падал и падал, все вокруг было так странно, миллионы ярких светлячков кружились вокруг меня в темноте. Я падал так долго, что однажды забыл кто я, и стал одним из этих светлячков, было весело летать с ними рядом. Прошла вечность, я достиг дна и наконец, вынырнул на поверхность...
Я очнулся от боли. То была непривычная боль, болела каждая косточка, каждая мышца моего тела. Словно сотни ос воткнули в меня свои ядовитые жала. Яд был горячий и жёг меня изнутри. Я открыл глаза, всё было мутно, зыбко. Кто-то приблизился и наклонился ко мне, я уже встречал этот запах, но от боли не мог вспомнить где. Человек. Я приготовился к ещё более страшной боли, но вместо неё почувствовал, как он обернул меня во что-то мокрое и холодное. Мне сразу стало легче.
- Знаю тебе очень больно, потерпи, осталось немного, - голос неплохой, напоминает мой, с приятной хрипотцой. И тут я вспомнил запах и человека, это он столкнул меня в колодец. Я хотел вцепиться в него когтями, но вместо этого опять провалился в беспамятство...
В моём следующем пробуждение боли не было. Но мне предстояло узнать кое-что похуже. Я открыл глаза. С моим зрением было что-то не так, как выяснилось, и с головой тоже.
Я лежал в зелёном кресле, оно было придвинуто к камину, в котором оранжево-жёлтое пламя жарко лизало догорающее угольно чёрное палено. Начнём с того, что до сего момента у меня было вполне меня устраивающее чёрно-серо-белое зрение. А теперь я стал видеть другие цвета, и различал оттенки, и самое странное я знал, что кресло зелёное, а огонь оранжево-жёлтый. Ненормальность следующая: ничего, что я вообще-то простой трущобный кот, который просто не может знать, что такое кресло, обитое зелёным шелком, камин, выложенный чёрным мрамором, ажурная, кованая решётка у камина - однако я знал всё это и ещё кучу других, ненужных нормальному коту вещей. У меня всегда была великолепная выдержка и, хотя вероятно я сошёл с ума, клянусь своей первой мышью, я стоически принял свои новые способности.
Это было ещё не всё. Я лежал под укрывавшей меня мягкой тканью (память и зрение любезно подсказали: шерсть, оливкового цвета - тьфу на вас!) решив размять затёкшие лапы, я вытянул их к огню. ЭТО БЫЛИ НЕ МОИ ЛАПЫ!!! Нет, всё же мои. НО ОНИ ЖЕ ГОЛЫЕ! Безобразно блёклая желтовато- белая кожа, как у ощипанных кур и у людей. Где моя чудная чёрная шерсть? И ГДЕ МОИ КОГТИ? ИХ НЕ БЫЛО!!
Я захотел немедленно кого-нибудь хотя бы убить. Но чем?! Вот тут я не выдержал и завыл от ужаса. А кто бы нет?
- Уже проснулся? Голос остался прежним, жаль. Я не ожидал, конечно, что ты заговоришь. Но ты всё понимаешь? О, у тебя очень выразительный взгляд. А за шерсть, когти, клыки -
' Я ЕЩЁ И БЕЗЗУБЫЙ?!!' - не волнуйся, вскоре отрастут. Хотя предполагаю, они будут не совсем прежние. Но ведь и ты теперь не совсем уж и кот. Прости, по-другому было нельзя.
Он был, конечно, урод, как и все люди - огромный, бесшерстный, в одеждах, под которыми двуногие обычно прятали свои безобразные тела. Я рассматривал его с холодной бессильной яростью, (а что я ещё мог сделать - зашамать его беззубым ртом?), а он продолжал безмятежно:
- Или ты предпочёл бы задохнуться в той дыре? Уверен, что нет. Ты ведь боец, я наблюдал за тобой некоторое время, прежде чем поспешил на помощь. После пришлось подождать несколько суток, а потом я тебя размуровал, вытащил и спрятал среди своих вещей в сундуке, в нём-то ты инкогнито и пересёк океан. Ах да, ты же ещё не знаешь
'Если что-то с хвостом, подожду, пока он уснет, и залижу до смерти' - подумал я тоскливо.
- Ты теперь эмигрант, мы, знаешь ли, не на твоей родине - Франции, а в сердце Британии, в Лондоне, в моём доме.
Впервые я не понял, о чём он говорит. Понятие географии для меня тогда ещё не существовало. Мир делился просто: на подвалы - еда, погоня, место, где можно переждать дождь; улицы, подворотни, площади - днём - опасно, время двуногих, ночью - еда, погоня, переход в другой подвал; крыши - хорошее место для сна, иногда - еда, погоня, ночью - для любви и выяснения отношений: 'А, кто у нас сегодня самый крутой парень на этой самой крыше'.
- Как же мне тебя назвать? Если бы мне нужен был слуга, я назвал бы тебя Пятница. Лет пять назад, пока роман Дефо был в моде, всякого чернокожего слугу в Лондоне называли Пятница. Но мне не нужен ни раб, ни слуга. К тому же это не для тебя. Ты у нас личность свободная, в клетке как бы сытно ни кормили, сидеть не будешь. Мне это нравится, я сам такой. Так как же быть с твоим именем? По моему глубокому убеждению, имя должно быть как перчатка: не мало, не узко, сидеть как влитое и соответствовать своему хозяину. Меня вот зовут Дервард Дафф. Я смугл и черноволос, как видишь, а прочее, хм, узнаешь... Уверен, твоё прозвище найдётся со временем, а пока я буду звать тебя просто Кот. Собственно, это всё. Дом в полном твоём распоряжении, осваивайся.
Вот так я и познакомился со своим другом Дервардом и стал жить в его доме в Лондоне.
Дом Дерварда был большой, пустой и странный. Расскажу всё по порядку.
В доме было три этажа. В полуподвальном помещение располагалась кухня, кладовые, чуланы. На втором - большая гостиная затянутая синим бархатом и обшитая ореховыми панелями. Стулья красного дерева с гнутыми ножками выстроились вдоль стен, несколько столиков на тонких ножках с резной столешницей, один из них придвинут к камину. Пол и камин выложены белым мрамором. Над камином и в простенках между окон большие зеркала в замысловато украшенных золоченых рамах. Из гостиной можно пройти в библиотеку - дубовые шкафы, плотно заставленные книгами, посередине стол и пара стульев. Поднимаясь по широкой лестнице на третий этаж, попадаешь прямиком в гардеробную и комнату с чёрным камином, в которой я проснулся - собственная спальня Дерварда
Я быстро выяснил, что на самом деле комнат было больше, прямо из спальни Дерварда, по узкой лестнице, которая начиналась сразу за большой картиной, можно попасть на чердак или спуститься в маленькую комнатку, а из неё, отодвинув панель, войти в гостиную на втором этаже или сойти ещё ниже и выйти на улицу с другой стороны здания.
Все шкафы в библиотеке поворачивались вокруг своей оси. На другой стороне так же были шкафы с книгами, но более старыми и растрёпанными на вид, от некоторых вкусно пахло мышами, другие пахли очень неестественно и неприятно, я унюхал даже парочку обитых человеческой кожей. Но слава Мурре - Дервард не был таким уж чудовищем, ни одной книги подбитой кошачьим мехом я не нашёл.
В маленькую комнату около гостиной и на чердак по узкой лестнице могли ходить только Дервард и я. Остальным обитателям дома, о которых я расскажу чуть позже, приходилось ходить по скользкой мраморной лестнице.
Было ещё одно неприятно меня поразившее открытие. Крыс в доме не было. Во всём доме ни одной крысы! С ходу мне даже трудно припомнить, чтобы в каком-то месте не было крыс. Это открытие поразило меня в самое сердце и впервые заставило задуматься о смысле жизни.
Существовали нерушимые истины: есть я, остальные коты и кошки, есть худшее из зол - люди. И есть - крысы, они же и еда, трофей, жертва. У меня было несколько только мной разработанных оригинальных способов поимки крыс. А вдруг, не только в этом доме, но и в других домах, во всём мире не осталось ни одной крысы? Я решил, как только отрастёт шерсть и когти, проверить эту спорную теорию.
Пока шерсть не выросла, я стеснялся показываться на глаза кому-либо, кроме Дерварда. К нему я вскоре привык. Обычно мы ужинали в его комнате наверху. Он предпочитал хорошо прожаренный бифштекс, я сырой с кровью. После мы обычно отправлялись заниматься каждый своими делами. Дервард никогда ночью не спал в своей постели. Иногда он поднимался на чердак, но чаще спустившись по тайной лестнице, отправлялся бродить по ночному Лондону, возвращаясь только под утро.
Я продолжал исследовать дом. Выяснилось кстати, что моё черно-белое зрение возвращается ко мне по ночам. И я, не отвлекаясь на разную цветную ерунду, могу видеть нормальное, истинное положение вещей. Так оказалось, что над всеми дверными и оконными проёмами в доме нанесены огненные надписи и знаки. Мне они не мешали, и вначале я не понял, зачем они. Но потом, наблюдая за ночной бабочкой, которая никак не могла влететь в настежь открытое окно, и утром, когда это не получилось у большой, толстой мухи, я сообразил об их назначении.
Были в доме ещё странные вещи, например большая картина в спальне Дерварда, которая ещё служила дверью на лестницу. Она-то же была не совсем уж и картина. Я подолгу её рассматривал, вначале днём, а потом нормальными глазами.
Лунный свет, с трудом пробиваясь сквозь сумрачное, затянутое тучами небо, слабо освещает узкую улицу. Дома с открытыми галереями, островерхими крышами, тонут в зеленоватой воде, между ними, как диковинная хищная рыба скользит узкая гондола. Фигура лодочника почти неразличима на тёмном фоне. Днём в картине было больше света, я различал мазки и тонкие трещинки, покрывавшие полотно. Зато ночью, если внимательно всматриваться, вода в канале оживала. Один раз я смотрел так долго, что почувствовал запах свежего воздуха, сырости, и лодочник почти полуобернулся ко мне. Я переменил положение и всё исчезло.
Дервард, заметив мой интерес к картине, пояснил:
- Венеция. Лучшее место на земле. У меня там есть дом. Лет через семь¹, когда станешь опытней, ты там побываешь. Хотя может случиться и раньше, ты очень талантлив.
(В Чехии¹ есть поверье - через семь лет чёрный кот превращается в чёрта)
Мне отчего-то была приятна его похвала.
Недели через две кожа моя стала нестерпимо чесаться, лапы болеть, пасть зудела, и из неё непрерывно текла слюна. Шерсть, которая вскоре стала отрастать, на вид была не хуже прежней. Хорошо, что я не превратился в полосатого, рыжего или ещё того хуже в блондина. Прекрасная чёрная, блестящая шерсть, без единого светлого волоса, гладкая и ухоженная опять покрывало моё стройное тело. Но, как и предупреждал Дервард, она приобрела некоторые полезные качества. Новая шерсть была намного плотнее прежней, оставаясь на вид и на ощупь мягкой и шелковистой, на самом деле она стала скользкой и непробиваемой бронёй. Ещё я обнаружил, что двери, вообще какие-нибудь проёмы, мне собственно уже не нужны. Я легко проходил в нужное мне место прямо через стены.
Дервард, когда я продемонстрировал ему мою новую способность, был даже слегка озадачен:
- Я могу также, но мне приходиться прилагать определённые усилия, а прежде принять кое-какие препараты. У тебя же, кажется, получается само собой. Забавно, но всё же поостерегись, люди не любят когда кто-то выходит прямо из стены. А вообще, тебе очень идёт. С нетерпением жду когти и клыки.
Теперь, когда я был так хорошо одет, я мог показать себя другим обитателям дома, которые в основном водились на первом этаже - в кухне и кладовках. Я понаблюдал за ними какое-то время и решил, что они совершенно безобидны. Собственно так и было: ведь это были женщины. Большая женщина Дебби, вставала раньше всех и сразу принималась шуметь. Она топала, громыхала, стучала на кухне; шуршала, звенела, скребла в кладовках и чуланах. У неё, к тому же, была дурная привычка сопровождать свои действия комментариями: 'А где это у нас тут был прекрасный окорок? Да вот же он. Отнесу его на кухню. Где мой острый ножик? Вот он мой хорошенький ножик...'. Дебби была огромная, но очень подвижная. Когда она передвигалась по дому её многочисленные, длинные юбки, взметаясь вокруг колоноподобных ног, образовывали подобие маленького смерча.
Обладая совершенным тонким слухом, я, разумеется, не выношу шума, грохот, производимый этой женщиной, заставлял меня стороной обходить места её обитания. Но затем я отметил и приятную сторону во всей этой возне, после оглушительно-разрушительных действий Дебби дом наполнялся приятными, вкусными ароматами. Как известно, все живые существа рождаются на свет с определённой целью, миссией Дебби было накормить, а желательно и откормить всякого кто попадался ей под руку. Для этого на кухне что-то постоянно варилось, жарилось, запекалось и пеклось.
Мой аппетит в тот день, когда мы с Дебби познакомились, пришёлся ей по душе, и с той поры и до самой своей смерти она считала меня лучшим из котов. В чём я с ней был полностью согласен.
Но была в доме и другая женщина, которая не обладал и половиной достоинств Деб.
Думаю, вся она, вместе со своим жёлтеньким личиком, узкими глазками, мышиными косичками, прутиками ручками и худыми ножками, торчащими из коротких, по щиколотку штанишек, весила меньше одной руки Дебби. Вообще-то и женщиной она была лишь наполовину, по людским меркам её было лет 10-12.
Встречая её в различных уголках дома, где она постоянно, что-то скребла и мыла, двигаясь при этом так тихо и осторожно, что я временами принимал её за предмет мебели. Ела она крайне мало, и отчаянные попытки Дебби её откормить ни к чему не приводили. Такое безобразие заставило Дебби перейти к решительным мерам. Она принялась запугивать беднягу различными несчастьями, некоторые из которых мне были совершенно непонятны: 'Юэмэй, если ты и дальше будешь такой худой, никогда ни один порядочный китайский джентльмен не посмотрит в твою сторону'.
Деб также призывала себе в помощь всевозможных мелких духов, которых она знала предостаточно и описывала тщательно и красочно. Что-то я не заметил, чтобы девчонка принялась уплетать за обе щёки, а вот выдумки Дебби её пугали. Ночами она лежала в своём чуланчике, подтянув худые ножки почти к самому подбородку, и плакала. Я как-то зашёл к ней и прыгнул на её постель, чтобы проверить мягкая ли она. Она отчего-то мне обрадовалась. Не скажу, что я пришёл от этого в восторг, разве что когда она почесала мне за ушком. До мурлыканья я, конечно, не опустился, но посидел с ней пока она не уснула.
Перед тем как уйти я заглянул за занавеску, разгораживающую чуланчик, туда Дебби спихивала всякий хлам. Они все там сидели. Те, кого она так боялась: Том погляди-в-щёлку, Кожа-да-Кости, а у Дженни Зелёные зубы - зубы и, правда были цвета нежной молодой травы и не помещались во рту. Вот они-то как раз и толстели от её страха. При виде меня они стали дрожать, бледнеть, а вслед за тем тихо сдуваться и лопаться как мыльные пузыри. Интересней всего получилось у Кожа-да-Кости: представьте себе, как надувается, а потом лопается скелет, косточки веером в разные стороны. Не знал, что он такой затейник. Мелкие духи и раньше меня страшились, ещё когда я был обычным котом, так что мне было не трудно... И не люблю, когда плачут.
Отрасли зубы и когти. Когти чудные. Решил нынешней ночью прогуляться до соседнего дома...
Аномальное отсутствие крыс в нашем доме не распространилось на жизнь вцелом. Соседский подвал кишмя кишел крысами всех размеров и возрастов. Все они состояли в кровном родстве, и до сей поры, процветали и благоденствовали в этом уютном местечке.
Но с той минуты как я вступил в подвал, они были обречены. Я слышал их всех и одновременно точно знал, где каждая из них прячется.
Начал я с вожака. Огромный жирный крыс с мускулистым хвостом и боевыми шрамами на морде поджидал меня за бочкой. Он ринулся на меня серой молнией, надеясь вцепиться и прокусить шею. Он был самым сильным в стае и потому жил ещё какое-то время после того как я на лету оторвал ему башку.
Следом за вожаком я убрал его заместителя, потом наиболее сильных самцов стаи. Ну а затем началось массовое избиение голохвостых. Я не щадил никого - ни молоденьких самочек, ни только что родившихся голых крысёнышей. К слову сказать, матери пытались защитить своих детей, вот только шансов у них не было...
Утром я застал Дерварда у большого окна гостиной. Он стоял в своей любимой позе: широко расставив ноги и скрестив руки на груди и внимательно разглядывал текущую по мостовой сплошным серым потоком колону крыс. Крысы, прознавшие о ночной резне, спешно покидали нашу улицу в поисках лучшей доли.
- Деб рассказывает страшные подробности об усеянном трупами крыс соседском подвале. Служанка по секрету поведала ей, что особо крупные экземпляры прямо-таки виртуозно порублены в мелкую капусту. Твоя работа, рубака?
Я зевнул в ответ.
- Впечатляет. Знаешь, а мне сейчас пришло на ум, Рубака - неплохое имя для боевого кота. Как тебе? И как насчёт того чтобы заняться настоящим делом? Не составишь мне компанию сегодня ночью?
Я дурашливо подпрыгнул и погнался за солнечным зайчиком. Дервард усмехнулся и вышел из комнаты. Имя мне понравилось.
Ночь выдалась звёздная. И что меня неприятно поразило, сразу обнаружились изъяны моей супершерсти. Да, броня - непробиваемая, лёгкая и удобная. Но попробуйте одеть нечто железное практически на голое тело, подшёрсток не в счёт, и выйти в этом на продуваемую ледяным ветром ночную улицу. Только гордость и долгие месяцы прежней бродячей жизни удержали меня от того, чтобы не броситься обратно под тёплую крышу, поближе к жаркому очагу добродушной Деб. Как назло, только я вспомнил про Дебби, заурчало в животе. А там сосиски на вертеле, ещё остались...
Что за странные мысли появляются у меня в голове? Оказывается, поводки бывают разные. Как быстро Дервард поймал и привязал меня на один из таких: тепло, безопасность, сытная еда...
Я неотступно следовал за Дервардом, для человека он двигался неплохо, почти бесшумно. Темнота пустынных улиц, казалось, не смущала его, он прекрасно ориентировался. К тому же перед уходом он, что-то принял, зрачки у него были расширенны, а радужка светилась серебром. Я понимал, что мы вышли на охоту. Но почему я должен помогать ему? Я ведь не какая-нибудь там псина, которая разыскивает добычу и приносит хозяину за кусок хлеба, кости, мяса, сосиску - тьфу ты, опять желудок разговорился. Я одинокий, гордый охотник - выслеживаю добычу, убиваю и съедаю её сам. Так было. Но всё дело в том, что объект моей охоты изменился. Крысы стали не интересны, слишком лёгко. Да и признаться не вкусные (после той ночи я больше в рот их не брал). Можно попытаться охотиться на собак. Но подозреваю, что и это мне бы быстро наскучило. Что же остаётся? Люди? За всё то зло, что они мне причинили, стоило бы.
И как ни крути, Дерварду я был обязан.
Мы с ним всё дальше удалялись от нашего дома. Улицы становились всё более узкими, грязными, вонючими, а дома низкими и ветхими. И если в богатых домах ещё светились окна, и в незакрытых шторами, было видно, как хорошо одетые люди танцую, едят и смеются, то здесь только черные проёмы, задёрнутые дерюгой. Потянуло сыростью, мы спускались к реке. Усилившийся ветер гнал по воде волны, они жадно набрасывались на берег, стремясь унести с собой как можно больше в холодную бездну. И всё же тело, лежащее почти у самой воды, им пока забрать было не по силам.
Женщина лежала на спине, свободно раскинув руки, тёмные, длинные, волосы намокли и перемешались с песком и речной тиной. А вот то, чем люди отличают друг от друга, на привычном месте я не увидел. Потому как шея её была свёрнута и лицом она была повёрнута к земле.
Дервард коротко оглядел убитую, а затем, нетерпеливо оглянувшись, окрикнул.
- Эй! Энас! Где ты там, долго тебя ждать?!
Кусты, за которыми я уже наблюдал, пришли в движение, от них отделилась и неторопливо приблизилась к нам, невысокая, худощавая фигура.
Я тут же подобрал лапы и выгнул спину. Мальчишек я ненавидел. А этому было около 14-ти, возраст особо изобретательных мерзавцев.
- Эгей, Дервард, ты, я вижу, завёл себе Кайт Ши¹, карманных размеров. Придётся твоей нескладёхе-поварихе повязать ему на шею белую салфетку и откармливать, откармливать. Замечаю, граф, ты любишь подбирать ущербных, - сказал он насмешливо, обнажая в улыбке мелкие, белые, заострённые зубы.
...Конечно, я не знал, о мифическом и легендарном гигантском, чёрном коте - Кайт Ши, отличительной отметиной которого являлось белое пятно на груди. Его появление повергало людей в ужас и предвещало скорую смерть, (может он сам их и ел, хотя об этом в книге, которую мне потом читал Дервард, это и не указывалось). Следует извинить моё невежество, я ведь только-только проживал мою первую жизнь. Но зато в тот момент я отлично понял, что нахальный щенок хочет меня унизить.
Я как можно выше задрал и распушил хвост и ужасающе зашипел. Он оскалился в ответ.
Дервард поспешил вмешаться:
- К подобранным и ущербным и себя можешь причислить, - одёрнул он мальчишку. - Знакомься, Рубака, этот наглый блондинчик у нас Энас. Также как и ты, он родился обычным и нищим. Но к несчастью для него волшебники подземного мира - златовласые фейри Телуит-тег¹, в ту ночь как раз пополняли свою коллекцию белокурых младенцев. Фейри дали ему славное имя Эниас², безуспешно пытались привить хорошие манеры и дать образование. Украшения подземных чертогов, златовласого аристократа Телуит-тег из Эниаса не получилось. Фейри предпочли не позориться и прогнали своё неудачное творение.
Единственно чему он там научился: из него вышел неплохой оборотень. Я встретил его шесть месяцев тому назад, когда он попытался, превратившись в довольно милую дворнягу, напугать меня и отобрать кошелёк. С тех пор он выполняет для меня различные поручения. Так как вам предстоит работать вместе, советую поджать хвосты и не собачиться.
(Телуит-тег¹ - в британском фольклоре, златовласые фейри (эльфы), живущие под землёй, похищающие людей со светлыми волосами, а особенно белокурых младенцев
Эниас, Эней² - лат. греч; букв. тот, кого предпочли.)
- Теперь вернёмся к нашим баранам, к тому, по поводу чего мы здесь сегодня собрались. Итак, я вижу молодую женщину, которой кто-то с нечеловеческой силой вывернул шею и разворотил грудную клетку. Корсаж разорван, а вернее аккуратно разрезан на четыре полосы. Убийца имеет четырёхпалую лапу с очень острыми когтями, что также подтверждают царапины на шее. Очевидно, после того как демон свернул несчастной голову, он разрезал ей грудную клетку и вырвал сердце. После чего вероятней всего сожрал его.
- Её не здесь убили. Он откуда-то притащил её реке, - добавил Энас.
- С чего ты так решил?
- Пока тебя не было, - демонстративно обращаясь к Дерварду, продолжил Эниас,- я осмотрел берег. Песок мокрый, а женских следов нет.
Я фыркнул. 'Он осмотрел', что он мог разглядеть своими близорукими щенячьими глазками. Скорее уж унюхал, псина.
- Если и были какие-то следы около тела, их смыло водой. Но, вижу по твоей довольной физиономии, ты что-то нашёл?
- Да, один есть, пошли покажу.
След был довольно глубокий и смазанный, как бывает, если кто-то отталкивается при прыжке.
- Наш душегуб прыгает как кенгуру, - задумчиво обронил Дервард и, заметив недоумение на наших мордах/лицах, пояснил: - Зверь такой, навроде здоровенного зайца, прыгает на двух задних лапах. Интересно другое. Он поймал её, убил, вырвал и сожрал сердце. Зачем тогда было тащить жертву к реке?
- Может просто он предпочитает ужинать на природе и хотел после её догрызть, но его кто-то спугнул.
- Я предпочёл бы, Энас, чтобы ты не острил над телом. Вынюхивай, выспрашивай, выслушивай, но выясни, кто была эта девушка и где она жила. Судя по платью, она не оборванка, но и не из богатых.
Пока Дервард деловито давал указания мальчишке, я заметил кое-что необычное. Слегка зацепив Дерварда хвостом по ноге, я привлек его внимание, указывая на мою находку. Белый короткий и толстый волос, который запутался в тёмных волосах девушки, был уж точно не её. Кроме того, я точно знал, что он и не человеческий.
- Замечательно, Рубака. Только ты со своим острым зрением мог это увидеть, - одобрительно приговаривал Дервард, нагибаясь и осторожно поднимая улику.
А я с удовольствием отметил, что щенок при этом скорчил недовольную мину.
Дервард дневал и ночевал в библиотеке, пытаясь отыскать по книгам нужную нам тварь. Время от времени он зачитывал мне вслух особо занимательные на его взгляд места. Я дремал на столе, удобно пристроившись на толстом фолианте, вполуха прислушиваясь.
- А вот ещё: 'существо злобное, лютое - чёрноротая, длинноносая и косоглазая ведьма Пэг Паулер, её излюбленная пища - нежное мясо маленьких детей... которых она ловит, встретив у воды ..., а узнать её можно лишь по тому, что с конца её фартука тонкой струйкой беспрестанно капает вода...'
'О да, как же ещё, только по струйке воды и опознаешь, - подумал я, лениво обмахиваясь хвостом, - а по морде её не видно, что это зловредная людоедка с хорошим аппетитом. Впрочем, буду снисходителен, зрение у людей получше, чем у собак, но всё же препаршивое'
И как он раньше без меня обходился? В отличие от Дерварда, я и прежде без особого труда распознавал нелюдей. Их полным-полно возле людей. Разных. Мне они не докучали, так что в их деятельность против людишек я в свое время не вмешивался. Хотя и не особо жаловал: они почти все отвратительно пахли.
Интересно, он хоть знает, что одна из нелюдей сейчас орудует у него на кухне?
Конечно, Дебби женщина, но вот только не человеческого племени. Она обычная хоба, хотя и не без странностей. Как и все хобы Дебби силачка, высока ростом и обожает хлопотать по хозяйству. Но вот главного украшения для женщины хобы - длинного хвоста с кисточкой на конце (один в один коровий, на мой взгляд), я у Дебби не заметил, а смотрел внимательно. Может, у неё его вообще нет? Потеряла в результате несчастного случая? Для хобской девушки (да и для всякой дамы с хвостом) это очень большой недостаток, почти уродство. Ещё хобы ночные существа, а наша повариха просыпалась раньше всех, а лишь стемнеет - укладывалась спать. Это было также неестественно как крот встающий на зорьке для того чтобы полюбоваться восходом или сова которая всю ночь храпит в своём гнезде. Досадно соглашаться с мальчишкой-щенком, но Деб и правда, была какая-то 'нескладная' хоба. Как оборотень, разумеется, Эниас чувствовал такие вещи и не замедлил поддеть Дерварда.
Нет, думаю всё-таки Дервард знает кто такая Деб: на её территории (на кухне и в чуланах) не было заграждающих огненных надписей заклятий. Для Дебби они бы были очень опасны. А вот почему он - 'охотник на нечисть', держит у себя нелюдь? Да кто же откажется иметь у себя в кухарках шуструю, ловкую фейри¹? И потом, хобы очень добродушны.
Но попадаться им под горячую руку всё же не стоит.
(Фейри - в кельтской мифологии и мифологии европейских народов, общее название сверхъестественных существ (феи, эльфы, сиды и др.); подразделяются на две основные группы: благой двор (благосклонные к людям) и неблагой двор (враждебные к людям).
Хобы² - в британском фольклоре фейри, всегда готовые помочь по хозяйству, они сильные, высокие, имеют хвосты, очень добродушны. Ведут ночной образ жизни)
- 'Вурдалак обыкновенный или упырь (не путать с вампиром). Наружность имеет отвратную: морда тупая, страшенная, тело равномерно покрыто гнилью и слизью. Зловоние от него исходит такое, что кто непривычный - того сразу с ног сбивает'. Да, вот и интересующий нас абзац: 'когти у упыря острые, длинные - на каждой лапе числом пять'. Может статься у нашего один палец отгнил и отвалился за ненадобностью, или оторвал какой злоумышленник ненароком? Нет, всё не то, - Дервард с досадой захлопнул и отодвинул очередной толстенный том. - Послушай, Рубака, у нас очень странный демон. Конечно, можно постараться и найти седого, четырёхпалого монстра с острыми, как бритва когтями, недолюбливающего людей. Но дело в том, что все нелюди очень консервативны. Старые вурдалаки - живут на тихих, заброшенных кладбищах, около деревень и селений, лишь по молодости выбираются в шумные города. Чёрноротая Пег - предпочитает север Британии и полноводную Тиз грязноватой Темзе. Сомневаюсь, чтобы старая грымза на пятисотом десятке совершила вояж в Лондон. Водяные демоны: драки, русалки, никсы, келпи, населяющие реки, вначале обязательно утопят свою жертву, а глодать будут под водой. Монстры, и ты в этом ещё неоднократно убедишься, не меняют своих привычек. Здесь есть над чем поразмыслить. А пока мне нужно переодеться, - Дервард легко поднялся с кресла, - у меня назначена встреча с Эни. Ему пора разузнать об убитой.
...Не знаю, как там в оны дни у них было заведено, но щенок в доме не показывался. Что меня вполне устраивало. Пока он там вынюхивает и бегает по улицам, высунув язык, нам тут с Дервардом думать приходится.
'Наша Фани сидела в чулане
Фани была голодна
Ловила гусынь и без вилки и соли
Съедала, сырыми Фани одна
Фани была голодна'¹
('Рифмы Матушки Гусыни' - вольный пересказ)
Дебби тихонько, (так ей казалось, голос у неё был ей под стать - густой бас) мурлыкала себе под нос песенку и готовилась ко сну. Развалившись среди подушек и прикрыв глаза, я наблюдал за ней. У Дебби самая мягкая постель во всём доме: тюфичёк, перинка на гусином пуху, гора подушек и подушечек в белых наволочках, тёплое стеганое одеяло сверху. Ритуал был неизменен: Дебби снимала цветной, ситцевый чепец и расплетала волосы. Волос у хобы с рыжиной, блестящий и плотный, так что ей приходилось потрудиться, прежде чем она прочесывала его гребнем, вновь заплетала и укладывала в толстенные косы. Затем Деб торжественно водружала себе на голову ночной чепец столь же чудовищных размеров, что и дневной, отличие было лишь в кипенно-белом цвете последнего. После чего она недоумённо, укоризненно смотрела на меня, будто только-только заметив. Я с чувством потягивался и, спрыгнув с кровати, 'спешил' покинуть помещение. Уже за дверью я слышал грохот обрушившегося на кровать могучего тела, а через секунду-другую столь же мощный храп. В таком состоянии она пробудет до утра. Я проверял.
А ведь в это же время её подруги, одев юбочки покороче, расчесав хвосты и распустив волосы, выходят погреться под луной. Как можно спать как человек, если ты не человек, когда на небе такая луна?
Луна лежала на ночном небосклоне среди облаков и редких звёзд, как сливочное масло в узорчатой чашке в окружении взбитых сливок. Ровные квадраты порубленного на куски лунного света, пройдя через оконные рамы, тонким слоем покрыли пол в комнатах. Всё было тихо и сонно. Я не спеша обходил дом: этаж за этажом, комнаты, кладовки, чуланы...
Девочка спала крепко, подложив под голову кулачёк. Чёрные ресницы на круглых щёчках мокры от слёз. Ей снились кошмары. С чего бы это? С тех пор как я прогнал мелких пакостников, они больше не смели показываться в её чуланчике. Я прислушался, принюхался и присмотрелся.
Она тяжело вздохнула, всхлипнула и, не просыпаясь, повернулась на другой бок. Угол подушки от её движения сдвинулся. Там что-то было. Я подошёл поближе. Гребень: очень красивый, костяной, с прорезными фигурками животных, вставками из зеленоватого камня и четырьмя длинными зубцами.
Я насторожил уши, скрипнула потайная дверь с улицы. Дервард вернулся не один.
Я с удовольствием разглядывал Эниаса. Более нелепой фигуры, чем костлявый оборотень-подросток в женском платье я в жизни не видел. Несомненно, он стащил первое попавшееся ему под лапу. Чепчик, некогда кружевной и розовый, теперь очень украсил бы огородное пугало. Юбка поновей, но коротка, из-под неё торчат худые, мосластые лодыжки в мужских больших разношенных туфлях с оторванными пряжками. Признать в нём аппетитную девицу мог только очень неприхотливый вурдалак, страдающий к тому же близорукостью.
Разработанный Дервардом 'гениальный' план поимки монстра состоял в следующем.
Мальчишка выяснил, что убитая девушка работала служанкой и жила совсем недалеко от дома Дерварда, буквально на соседней улице.
- В полнолуние нечисть не может совладать с собой. Голод становиться невыносим, запах тёплой плоти нестерпим. Луна делает их менее осторожными и более глупыми. Наш убийца непременно вылезет из своего укрытия. А логово у него где-то здесь, неподалёку. Вот мы и подманим его 'опрометчиво припозднившейся девчушкой'.
При этих словах Дерварда 'девчушка' сделал кривой кникенс, и едва не грохнулся на землю, запутавшись в собственных ногах. Грации и гибкости в нём было ровно столько, сколько в молодой (то есть свежеизготовленной) метле, а с годами, верю, ещё и прибавится. Начинаю понимать Телуит-тег. Удивляюсь, как они его вообще не убили, за одно только его 'чрезвычайное очарование'? Но у Дерварда были крепкие нервы.
- Энас, прогуляйся чуток, осмотрись пока. Мы с Рубакой будем рядом и как только он появиться придём тебе на помощь, - приговаривал Дервард, выпроваживая щенка на улицу. 'Девица' кокетливо поправил выбившуюся из под сбившегося набекрень чепчика белокурую лохму и удалился, вихляя бедрами, довольно громко напевая при этом нарочно писклявым голосом:
'У меня был пёс, он мне всё носил, что бы я его, милягу, не просил'.
- Присмотри за ним, Рубака, мне требуется кое-что принять. Чувствую, ночка сегодня будет жаркая.
Дервард побежал на чердак, хлебать свои вонючие зелья, там он их изготавливал и хранил. А я отправился присматривать. Ну, разумеется не за белобрысым оборотнем, которому сейчас угроза только собственная шалопаистость. Я знал, она уже скоро должна была появиться.
Долго ждать не пришлось. Как я и предполагал, она вылезла в единственное небольшое окно на кухне.
Сутулая девица неспешно брела по улице, походя пиная попадавшиеся на мостовой мелкие камешки длинными ногами.
Лёгкое прикосновение тонкой руки к плечу.
- Юэмэй, малышка, что ты тут делаешь?
Вот ты и попался оборотень. Детская ручка мгновенно вытягивается, оборачиваясь когтистой лапой. Я был к нему несправедлив, он почти сумел увернуться. Удар прошёл по касательной, но был так силён, что мальчишка, взвизгнув, отлетел, крепко ударившись головой о булыжную мостовую. Ему было больно и опасно тотчас же перекидываться, но он не медлил и, шатаясь, вскочил уже на широкие собачьи лапы, вздыбив шерсть на загривке, зарычал, обнажив короткие клыки.
- В сторону, Эниас!
Видно зелье удалось на славу, так как выглядел Дервард жутко. Мёртвенно бледное лицо в обрамлении развивающихся чёрных волос. Губы синие, зрачки расширенны настолько, что сливаются с радужкой. На месте человека, которого вдруг вынесла бы сюда нелёгкая, я бы вначале заорав для храбрости, постарался изо всех сил драпать, либо как вариант, прикончить его, а уж потом ту милую девочку, которая обернулась на его крик со злобной гримаской на круглом личике. Дервард хорошо подготовился, он был очень быстр. Но эта тварь была быстрее и хитрее, она не стала нападать, а просто исчезла. Как сквозь землю провалилась. Для Дерварда и Энаса, но не для меня. Буду честен, я-то рассмотрел гребень и знал чего ожидать, а они нет. И я заметил её: вначале довольно крупную, волосатую жабу одним прыжком достигшую стены ближайшего дома. Я вошёл в стену как нож в масло и кинулся за ней. Внутри дома она обернулась здоровенной белой крысой с двумя хвостами. Если бы не я, она могла бы затаиться, а так ей пришлось удирать. Что она и делала зараза просто замечательно. У котов стальная выдержка, молниеносная реакция, отличная координация для прыжка, а вот долго бегать я не люблю. Я-то думал достать её одним прыжком...
К своему удивлению, я обнаружил, что Дервард с трудом продираясь сквозь стены, сильно отставая, всё же бежал следом. Очевидно, меня он успел заметить.
Белая крыса улепётывала со всех ног, хвосты помогали ей изящно огибать препятствия, я летел следом. Дервард позади выругался, врезавшись со всего размаху в мешок с мукой (могло быть и хуже, в предыдущем подвале у стены стояли большие бочки с вином), его сапоги теперь оставляли чёткие белые следы. То-то 'обрадуется' поутру хозяин злосчастного мешка... а так же его сосед, бывший владелец дюжины глиняных горшков. У нашей шустрой крысы/жабы была своя цель, я понял это когда, наконец, миновав все преграды, мы вырвались на свежий воздух. Я уже порядком устал, а она рвалась к реке, где была в безопасности. И у неё бы получилось...
...Если тебе сказали, куда нужно бежать, а ты знаешь в родном городе все подворотни, все переулки и улочки, где можно срезать, и если бегать ты можешь и любишь, то даже в обход ты успеешь. Худые бока ходили ходуном, язык свешивался чуть ли не до земли - он стоял живым щитом на своих щенячьих лапах преграждая ей путь к воде. Крыса остановилась, вероятно, решив, что так ей не справиться. Хребёт у неё выгнулся, она стала расти на глазах, в четвёртый раз меняясь, обретая, наконец, своё истинное обличье. Внешне она походила на человека. На древнюю старуху с безобразным бородавчатым лицом, длинным носом и провалившимся ртом. Впечатление портили узкие зелённые глаза с вертикальными зрачками, как у змеи. Только лицо у неё было голое. Череп и всё тело покрывали короткие, толстые белые волосы. Стояла она на четвереньках, на передних лапах - по четыре желтоватых прямых, длинных когтя. Она тоже устала, на это изменение ей пришлось затратить время. Немного, но мне хватило. Я с разбега прыгнул и вцепился в неё своими когтями. А у меня их было двадцать. На каждой лапе по пять очень острых, твёрдых, крючковатых когтя, каждый длиной почти в 2 дюйма (2, 54 см). При необходимости крючок на кончике когтя распрямлялся, добавляя длины, получались такие обоюдоострые кинжалы, которыми весьма многое можно было резать. Так что я вначале вцепился ей в спину, там, где волосы были редкие, а мерзкая, желтоватая кожа тонкая как пергамент. А потом выпрямил...
...Крыса она и есть крыса, какого бы размера она не достигала. Когда, ну наконец-то, подоспел Дервард, я уже практически закончил. Ему и Эниасу пришлось собрать все те кусочки, что от неё остались, обложить ветками и затем поджечь.
У меня, почему-то, совсем не было сил, и я даже позволил Дерварду обратно нести себя на руках.
До рассвета осталось совсем немного. Но прежде чем отправиться спать я заглянул в чуланчик. Там всё было по-прежнему, маленькая китаянка крепко спала на своей жёстком матрасе. Больше ей не будут сниться кошмары. Глядишь со временем, и улыбаться научится. Я подошёл, аккуратно вынул гребень у неё из-под подушки и отнёс Дерварду.
Дервард с повязанной вокруг головы мокрой тряпкой (вторые сутки отходил после своего суперзелья) полулежал на кушетке, глаза у него уже обрели привычный цвет, а вот лицо всё ещё оставалось бледновато-зелённым. Я сидел в кресле, а Эниас по собачьей привычке развалился прямо на ковре у камина.
- Я расспросил нашу тихоню, откуда у неё этот гребень. Она, конечно, расплакалась, но всё рассказала, - Дервард вертел в руках гребень, рассматривая искусную резьбу: уродливая жаба перепончатой четырёхпалой лапой обнимала двухвостую крысу.
-Юэмэй сирота, а ей сказали, что гребень - единственная вещь, которая осталась от её матери-татарки. Вот она дурочка и хранила эту мерзость, никому не показывая. Я и сам виноват. В первый раз, вводя Юэмэй в дом, решив, что она просто робеет, я пригласил её, когда она замешкалась на пороге. Без моего личного разрешения снаружи в дом попасть нельзя, но внутри, чтобы Дебби не поранилась, пришлось на первом этаже кое-где защиту убрать. Вот этим-то и воспользовалась наша демоница - албаста.
- Не наша. В Англии такая тварь не водится, уж я бы знал, - пренебрежительно заметил Эниас, перекатываясь с живота на правый бок и отодвигаясь от жарко разгоревшегося камина.
- Ты хвастунишка Эниас, но да, тут ты прав, албасты есть в Турции, а особенно распространены в Средней Азии. Вредоносная нечисть живёт у воды и после того как поймает жертву вырванное у неё сердце или печень, любит прополоскать в проточной воде. Демоница может принимать облик животных и даже предметов, чаще всего это гребень. Согласно поверью, завладев гребнем можно заставить Албасты служить ему. Албаста не могла навредить девочке, пока она владела гребнем. А может, у неё были далеко идущие планы, и она выжидала удобного момента, когда та подрастёт, чтобы завладеть её телом. Молодые девушки более уместны на тёмных улицах, чем маленькие девочки. Кстати у 'крысы' было два хвоста, а значит, ей было лет двести. Совсем ещё молодая, вот почему ты с ней так легко справился, Рубака. Учти на будущее.
Дервард поднёс гребень ближе к глазам, посмотрел на просвет: в отблесках пламени мерзкая картинка складывалась в злобное старушечье лицо.
- Редкая вещица, но мне не пригодится.
Гребень полетел в камин.
Эниас, который всё таки якшается с фейрами сказал, что они дали мне кличку: 'Кладбище для демона'. У демонов нет кладбищ, так как хоронить там особо-то нечего. В лучшем случае от них остаётся горстка пепла или мокрое пятно. Но в чем-то фейры правы. Начиная с этой, своей первой демоницы-албасты, я помнил их всех. Всех кого когда-то встретил: успокоил, упокоил и зарубил.
Р.S. Если кому-то интересно: хвост у Дебби всё же есть. nbsp;