Когда Вы подошли ко мне в кафе, где я сидела со своим другом, спросили, я ли Шошана, и протянули свой пакетик, то это было так неожиданно, что я даже не сообразила, что нужно, как минимум, поблагодарить, а когда развернула, увидела содержимое и прочла записку, Вас уже не было.
Я потрясена всем этим, и, знаете, мне не достаточно того, что я прочла. Не могли бы мы встретиться? Номера своего телефона Вы мне не оставили, и спасибо, что на пакетике был хотя бы номер почтового ящика, поэтому посылаю Вам номер своего сотового. Пожалуйста, я вас очень прошу позвонить мне. У меня куча вопросов.
Искренне Ваша - Шошана Гурвич".
***
Шоша запечатала конверт, приклеила марку, несколько раз повторила про себя номер ящика и улыбнулась, вспомнив вдруг рассказ Чехова "Ванька Жуков", перевод которого на английский язык накануне по совету отца прочла в одном журнале. "На деревню, бабушке", - подумала она.
Рядом с конвертом лежала продолговатая коробочка и записка - содержание пакетика, полученного ею в кафе. В коробочке была маленькая серебреная ложечка с выгравированным на ней: "Шошана", а в записке буквально несколько слов: "Эту ложечку твой прадед пытался подарить тебе, когда ты родилась, но ему это не удалось. Он просил передать тебе ее после своей смерти. Я, его жена, похоронила его две недели тому назад. Полина Матвеевна".
Несколько дней спустя Полина Матвеевна позвонила:
- Хорошо, Шошана. Я не возражаю. Давай встретимся. Я практически свободна, и ты можешь назвать любое удобное тебе время и место. Кроме, конечно же, вашего дома. Ты сама понимаешь.
На другой день они встретились в кафе.
Она вошла, маленькая, худенькая, бодрая. Ей можно было дать лет шестьдесят, но на самом деле было, скорее всего, за семьдесят.
- Я не думаю, что могу ответить на любой твой вопрос. Есть вещи, которые принято уносить с собой в могилу, - сказала она очень твердо. - Но, впрочем, спрашивай.
- Я даже не знала, что у меня был прадед. Почему мне об этом никто ни разу не сказал.
- У всех людей бывают прадеды, и прабабушки тоже, - усмехнулась Полина Матвеевна. - Разве ты не знала?
- Да, но этот все годы жил где-то по соседству.
- Жил где-то по соседству. Такое случается. В доказательство - ты и твой прадед.
Шоша задумалась.
- Это все, что ты хотела спросить?
- Я прошу вас рассказать мне о нем.
- Что тебе рассказать? Мы прожили с ним последние двадцать... нет, двадцать один год.
- Скажите, по крайней мере, как его звали?
- Почему "по крайней мере"? Я многое могу рассказать. Его звали Ильей. Некоторые называли Ильей Исаевичем. Так что теперь ты знаешь также имя своего прапрадеда.
- Интересно. И каким же он был, мой прадед?
- Каким он был? Добрым и веселым человеком. Его все любили. Мне с ним было очень хорошо. Очень переживаю его уход. Плачу.
- Но что тут произошло, и почему?.. Все это не нормально.
- Я тоже думаю, что ненормально, но мы-то с тобой не участники отношений, ссор и всякого такого... Извини, я немного путаюсь, потому, во-первых, что не все знаю. А во-вторых, не знаю, как и что тебе рассказывать. Видишь ли, твоя семья - абсолютно чужие мне люди. Я знаю, что твоя мама приехала в Нью-Йорк со своей мамой, то есть твоей бабушкой, и с твоей прабабушкой...
- Женой Ильи Исаевича?
- Да, с его первой женой. С тех пор прошло очень много лет, так много, что вряд ли тебе даже интересно теперь выяснять дела полувековой давности. Четвертое поколение. С ума сойти!
- Пожалуй, вы правы. К тому же... Их дела нам сегодня даже трудно себе представить.
- Хорошо, что ты это понимаешь. Они жили практически в другом мире.
- Догадываюсь. Я сама часто задумываюсь о том, что мир без телевизоров, без компьютеров, без Боингов, без сотовых...
- Это не только игрушки нынешнего времени, но совсем другой быт. И другой психологический фон.
- Было лучше или хуже?
- Этого нельзя сказать. Не было тысяч всевозможных радостей и просто развлечений и удовольствий, которые для нас так привычны сейчас, но было больше времени для личного общения и других радостей жизни. Спроси сегодня у любой, пусть даже самой благополучной, семейной пары, как часто они общаются?
- И ссорятся.
- И скандалят.
- Точно.
- Для тебя это древняя история. Впрочем, учти, что я сама на поколение моложе твоего прадеда.
- Я так и поняла.
- Я ровесница твоей бабушки.
- Бабушка выглядит старше.
- Она и есть на несколько лет старше. Илюша однажды показал мне ее где-то недалеко от этого места.
- Она же была его дочерью. И как давно все это случилось между ними? Я имею в виду разрыв. Он должен был сидеть во главе нашего семейного стола.
- Естественно.
- И они много лет не общались? Как долго?
- Я точно не знаю, но это случилось задолго до твоего рождения. Да, за много лет до того, как ты родилась. Очень много лет. Я только знаю, что, когда он каким-то образом узнал о твоем рождении, то встретился с твоей мамой...
- Со своей внучкой.
- Само собой. Или позвонил ей по телефону - я точно не знаю - и... он хотел подарить тебе на память маленькую серебряную ложечку. Она отказалась взять.
- Это гадко!
- Давай не будем обсуждать мотивы поступков, о которых мы ничего не знаем. Не спеши быть судьей. Тем более своих родителей.
- Пожалуй. Иначе я сама рискую оказаться в подобной ситуации.
- С умной девочкой приятно общаться. Мы можем понять друг друга.
- Но он же мог найти меня. Он мог бы...
- Что? Ответить на твои вопросы? Именно этого он не хотел.
- Но почему?
- Видишь ли, тебе и без твоего прадеда понятно, что молодые люди женятся и разводятся, ссорятся и мирятся - все это закон жизни. Но все это происходит по горизонтали. А если разводятся дети с родителями, то это против закона природы. Так он считал. Поколение за поколением, это цепь, и она обязана быть непрерывной.
- Мне это кто-то уже говорил.
- Кто?
- Один человек. Его звали Майк.
- Его звали Майк?
- Ну, да. Он работал в мастерской. Отсюда вторая улица направо. Сразу за углом. Там чинят электроприборы и компьютеры.
- Вот как? И ты была знакома с Майком?
- Однажды я принесла ему в починку мамин любимый утюг, он сказал, что может починить при мне, и пока он чинил, мы разговаривали. Он рассказал мне о себе.
- Старики любят болтать и рассказывать о себе.
- Он сказал, что во время войны служил в Балтийском флоте, на крейсере, и он стрелял по немецким кораблям из торпедного аппарата. А после войны он выучился на инженера и был главным технологом на радиозаводе. Он мне очень понравился. Мы потом много раз встречались с ним и несколько раз - в этом самом кафе. Он рассказал мне романтическую историю своей любви. Мне нравилось его слушать. Так вот однажды он тоже сказал мне то, что вы сейчас, что цепь поколений нельзя разрывать. Он сказал, что это преступление против природы, и абсолютно аморально.
- Ну, вот видишь. И Илюша говорил то же самое. Хотя он, правда, не служил во флоте и никогда не был инженером. Твой прадед окончил истфак и преподавал марксистско-ленинскую философию.
- Вы что? Он верил в эту чепуху?
- Когда-то, в молодости, мы все, не только его, но и мое поколение тоже, верили в эти бредни. Мы были отравлены. Но твой прадед, когда все понял, то...
- Он стал диссидентом?
- Вроде этого. Он написал большую статью о том, что книга Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", это просто бред невежественного человека.
- Это правда?
- Правда или нет, но Илья ухитрился переправить свою статью на Запад, и ее напечатали в толстом журнале на английском языке.
- Да? У вас есть копия?
- Есть. Я сделаю копию и для тебя.
- Спасибо. С удовольствием прочту.
- Илюша был бы рад. Его за это выгнали из университета.
- Ужас! За статью?
- И за то, что без разрешения напечатал ее на Западе. Но он не успокоился и подписал несколько коллективных писем против или в защиту чего-то. Или кого-то. Он говорил мне, но я подробностей не помню. Однажды я спросила: против чего ты выступал? Он ответил: против всех нелепостей и бесчеловечностей, которые они нагородили. Я спросила: в защиту кого? Он ответил: в защиту всех, кто попал под их колеса.
- Это было опасно?
- Еще бы! Илью арестовали и три года мурыжили в Мордовских лагерях.
- Что значит "мурыжили"?
- Это значит, что он три года жил в бараке, в обществе уголовников, ел баланду...
- Что такое "баланда"?
- Точно не знаю, не пробовала, но так называют тюремную еду.
- А что, разве тюремная еда отличается от...
- Там, в лагерях, за колючей проволокой, все отличается от того, что ты знаешь. Илья пробыл там три года. В той стране три года считалось детским сроком.
- Это же ужас! За статью по поводу какой-то книжки. Мне этого не понять.
- Таки жаль, что ты не послушала от Ильи, что он об этом думал. Он говорил об этом, как об очень интересном приключении. И уже здесь, в Америке, написал целый сборник рассказов о людях, с которыми встретился в лагере.
- И опубликовал?
- Да, но на русском языке. Ты умеешь читать по-русски?
- Не так хорошо, как по-английски, но читаю. Вы дадите мне почитать?
- У меня есть несколько экземпляров. Я подарю тебе.
- Спасибо. Но скажите, что все-таки произошло между ними?
- Между твоей семьей и Илюшей? Видишь ли, всего я не знаю - это раз. А, кроме того, в подобных делах не честно слушать одну сторону. Ты хочешь, чтобы я рассказала то, что рассказал мне он? Моя мама называла такие вещи "казала-мазала". Нехорошо. К тому же Илюша был большим фантазером. Если бы не преподавал марксизм, то мог бы стать хорошим писателем. Как знать, что, из того, что я знаю от него, правда, а что он придумал для моей забавы? Он был таким.
- Он врал?
- Можешь называть это так, но, если посмотреть с другой стороны?..
- С какой еще стороны можно посмотреть на вранье?
- Например, с литературной. Все писатели вруны. Чем красивее и интереснее врет, тем лучше. Разве не так?
- Ну, так это писатели.
- Шоши, мы ненавидим ту ложь, которая во вред, а ту, что приносит радость, очень даже любим. Твой папа никогда не сочинял для тебя сказки? Перед сном.
- У нас мастерица сочинять сказки и всякие истории - это мама.
- Ну, вот видишь? У твоей мамы это наследственное от ее дедушки.
***
Дома никого не оказалось. Родители на работе, а бабушка, скорее всего, в супере или на скамейке болтает с подружками.
Шоша вошла в ее комнату. Должно же у бабушки найтись хоть что-нибудь, относящееся к ее отцу. Все на свете люди хранят какие-нибудь вещицы, подарочки к празднику или... ну, например, серебрянную ложечку в день, когда ребенка принесли из роддома. Или письмо, сыгравшее судьбоносную роль. Наконец, фотографию. С тех пор, как Уильям Генри Фокс Тальбот изобрел фотографию, чтобы в чьем-нибудь альбоме не хранились фотографии родителей! - такого даже вообразить невозможно.
Порылась в комоде. Ничего интересного. Только аккуратно сложенное тряпье. Коробка с дешевой бижутерией. Бежевого цвета папка с тесемочками и надписью по-русски: "ДЕЛО". Что за дела? Перебрала. Старые, пожелтевшие и посеревшие документы. Свидетельство о рождении. Отец: Погорельский, Илья Исаевич. Мать: Полякова, Евгения Григорьевна. Ага! Значит, был у нее все-таки отец. Не от святого духа произошла бабуля. Диплом об окончании пединститута. Специальность: биология. Трудовая книжка с одной единственной записью: учитель биологии, школа номер 33. Справки, зачем-то рентгеновский снимок бабушкиного колена и всякое такое. Ну, спасибо, что хотя бы нашла одно упоминание о ее отце.
Вытряхнула большой, неуклюжий, с дужками прорезов для фотографий альбом. Куплен за 1 руб. 30 коп. Фотографии рассыпались по нетленному "марселевому одеялу", которым, кажется, еще ее мать застилала свою постель.
Галерея лиц и всевозможных мест. В одиночку и парами, из фотоателье и любительские, главным образом, застольные, с салатом-оливье посреди стола. Ее мать, Евгения, в Гурзуфе и Есентуках, в центре вороха детских лиц. Выпуск 10 класса, выпуски других классов. Евгения Григорьевна, еще молодая женщина (Надо сказать, прехорошенькая!) с молодым человеком на фоне дерева. Улыбаются друг другу.
Вошла бабушка.
- Что ты тут вытворяешь? Зачем ты это сделала?
- Скажи, это твой отец? - спросила Шоши.
Бабушка молча постояла, глядя на Шоши сверху вниз.
- Ну, скажи, это твой отец?
- Зачем тебе понадобился мой отец?
- Он, кажется, и мой родственник?
- Никакой он не родственник. У меня никогда не было отца.
- Серьезно? Такое бывает?
- Бывает. В этом доме не принято говорить об этом.
- И кто же отдал такой приказ?
- Баба Женя. Ты ее еще помнишь. Из уважения к ней мы никогда не говорим об этом человеке.
- О твоем отце, - поправила Шоша, а бабушка обиженно отвернулась и отошла к окну.
Шоша молча собрала фотографии. Кое-как запихнула их в альбом и положила его на прежнее место. На пороге остановилась и добавила:
- Это был твой отец, и ты мне о нем расскажешь.
***
При следующей встрече Полина Матвеевна подарила ей маленький томик. Восемнадцать рассказов. "Лица глядят из прошлого" - так называлась книжка И. И. Польского.
- Почему Польский?
- Просто так. Он решил, что Погорельский - слишком длинно и от этого имени несет гарью. И внутри этого имени "горе". Если из Погорельского исключить горе, то остается Польский. Шоша, он был такой. Он не любил ничего стандартного. Особенно стандартных мыслей.
- А фотография? Вы принесли мне его фотографию?
- Нет. Честно говоря, забыла. Но лучше если ты придешь ко мне и полистаешь наш альбом. Там их много. Выберешь и возьмешь, если захочешь, ту, что понравится. Ты знаешь...
- Что, Полина Матвеевна?
- Мне приятно быть мостиком между вами.
- Чтобы восстановить разорванную цепь, можно иногда вставить дополнительное звено в разрыве.
- Точно.
***
Все восемнадцать рассказов Ильи Польского были названы именами людей, причем только мужскими, потому что каждый - о жизни одного из друзей и знакомых по лагерю. Все - яркие, каждая по-своему, личности, и все судьбы по-разному изломаны и закручены. Собственно, такими, видимо, и бывают судьбы лагерного сброда, но чтение оставляет ощущение, что этих людей подретушировали, приподняли над их уровнем и приказали каждому: довольно ползать, лети!
И только в самом конце рассказ под названием "Сергей" - не лагерный. Главный персонаж, заведующий конструкторским бюро, заводит роман со своей подчиненной, инженером по имени Зинаида. У обоих семьи, но любовная страсть, как известно, сильнее долга, и любовники находят хитроумные предлоги и укромные места для встреч. Муж Зинаиды догадывается об их играх, но ему не до них. У него неприятности на работе, связанные с его неблагозвучной фамилией, и существует даже вероятность увольнения. Все бы было не так страшно, если бы не совершенно абсурдный поступок четвертого лица. Вообще, надо сказать, у автора была склонность к эксплуатации абсурдов. Это было заметно и в других его рассказах. Четвертым углом любовного четырехугольника была некая дама, которой очень хотелось заарканить Сергея и она как-то шепнула тому, что якобы муж Зинаиды собирается устроить большой скандал, и это наверняка дойдет до ушей жены Сергея. Что-то вроде скандального служебного романа, в котором жена Сергея являлась (Тоже классический вариант) дочерью очень большого человека, и, как говорится, не дай Бог. Рассказ - от первого лица.
Словом, Сергей, точнее, Сергей Аркадьевич встречается с автором и - с хода:
- Не вздумайте распускать слухи о моих взаимоотношениях с вашей женой. Во-первых, это неправда, в во-вторых...
- Если это неправда, то зачем нам нужно во-вторых.
- Я этого не допущу.
- Чего именно?
- Не прикидывайтесь дурачком. Я сказал: роспуска слухов и подрыва моей репутации.
- Я не собираюсь распускать слухи о том, чего не было.
Сергей Аркадьевич явно сам загнал себя в угол, и, будучи человеком неглупым, прекрасно это осознал, но выхода из этого угла не нашел и продолжал твердить то, с чего начал:
- Мое дело было предупредить.
- Хорошо, предупредили. Хотя, повторяю, если вы ничего такого не делали, то какого черта я стану распространять грязные небылицы о своей жене?
- Это на вас похоже.
- Сергей Аркадьевич, извините, но вы мелете чепуху.
- Вы хотите развестись с женой?
- С чего вы взяли?
- Она мне сказала.
- Разговор с моей женой был на работе при обсуждении проекта?
Он опять поставил себя в идиотскую ситуацию.
- Не помню где и когда, но сказала. Вообще, у меня с вашей супругой очень хорошие, я бы сказал даже дружеские отношения.
- Давно замечаю.
- Что вы замечаете?
- Что вы с моей женой дружите.
- Вы находите это предосудительным?
- Это меня не волнует.
- Но это волнует меня.
- Вы сами не знаете, чего хотите.
- Короче, я вас предупредил. За вами давно замечена склонность к распространению слухов. В том числе политического характера.
- Это уже что-то новое. И всю эту информацию вы получили от моей жены Зинаиды во время дружеских бесед?
- Бросьте ваши намеки.
- И собираетесь использовать против меня ради сохранения своего доброго имени?
- Мое дело было предупредить.
Автор рассказа утверждает, что последнее слово осталось за ним:
- Сергей Аркадьевич, вы хотите, чтобы я объяснил Зине, что я думаю о вас, или вы сами во время следующей дружеской беседы сообщите ей, что я назвал вас подлецом?
Зинаида была по природе скандалисткой и истеричкой. Вопрос о том, болезнь ли это или результат дурной наследственности и воспитания психологами изучается, но открытым, однако героиня рассказа Ильи Исаевича, не дожидаясь выпадов с его стороны, на всякий случай устроила сцену, чем подтвердила, что ее дружеские беседы с Сергеем происходят достаточно часто.
- Ты что, решил лишить меня работы? - для начала спросила она.
- То есть?
- Зачем ты закатил скандал моему начальнику?
- Я ничего ему не закатывал.
Дальше в рассказе нарастает искусно выписанное Ильей Исаевичем кресчендо невыносимой семейной сцены, в финале которой:
- Можешь убираться ко всем чертям, но учти, что дочери ты больше никогда не увидишь.
После чего - трагический аккорд - Сергей гибнет в автомобильной катастрофе, а автор отправляется в один из сибирских городов, где у него были друзья, и начинает жизнь с чистого листа.
Ничего особенного, кроме разве того, что этот сюжет мог быть, как и другие рассказы сборника, заимствован из жизни, но действительные события препарированы и видоизменены.
***
- Скажи, бабушка, в каком городе жил твой отец, когда он вас оставил?
- Я просила тебя...
- Да, ты просила, но есть вещи, которые я имею право знать. Я не прошу, а требую, и отказать мне ты не можешь.
- А я ничего не знаю и не могу ответить.
- Но откуда-то он должен был присылать алименты?
- Баба Женя мне не говорила.
- А ты не спрашивала?
- Меня это не интересовало.
- Шоша, что ты хочешь от бабушки? - послышался из кухни голос мамы, которая все слышала и поняла, о чем идет речь.
Она вошла, а следом за ней вошел папа, который вернулся с работы. Когда всем стало ясно, о чем разговор, папа сказал, что, если в этой семье таков закон, чтобы не говорить про деда, то почему вдруг кто-то решил этот закон нарушить?
- Потому что он умер, - объяснила Шоша.
- Умер? - переспросила мама и прижала руки к щекам. - Откуда ты знаешь, что дедушка умер?
- Какая разница, откуда я об этом узнала? Мне важно совсем другое. Твой дедушка жил где-то рядом, а вы все от него отказались, и никого из вас не было на его похоронах. Что такое страшное мог совершить этот старик, чтобы отвернуться от него, вычеркнуть близкого человека из своей жизни?
Шоша вышла из дома.
- Шоша, вернись. Нам нужно поговорить, - крикнул ей папа с балкона, но она не оглянулась.
***
Увидев ее, Полина Матвеевна не удивилась и пригласила присесть. На стене, прямо напротив нее висел портрет пожилого мужчины.
- Но это же дядя Майк! - почти крикнула Шоши и встала.
- Это твой прадед Илья. Сядь. Я все тебе объясню.
- Мне все время все что-то объясняют или, наоборот, отказываются объяснить, и чем больше объясняют, тем меньше я понимаю.
- Послушай, правда в том, что он чуть ли ни до конца работал в той самой мастерской, и все называли его Майком. Может, он сам захотел, чтобы его так называли.
- И он во время войны служил во флоте? И был главным технологом на радиозаводе?
- Нет, ни то, ни другое.
- Зачем нужно было врать?
- Это не было ложью.
- Бывает правда, и бывает ложь, а середины я не понимаю.
- Так постарайся понять. Середина тоже бывает. Илья был рад случаю пообщаться с правнучкой. Правнуки, это знаешь ли, особая привилегия, которой удостаиваются далеко не все. Он боялся, что, если ты узнаешь, кто он на самом деле, то об этом узнает семья, и тебя у него отнимут.
- Если бы он сказал правду, никто бы не смог отнять его у меня.
- Но он-то этого не знал. Пойми его.
- У меня в голове полная каша.
- Я вижу и пытаюсь тебе помочь.
- Я поняла, что у Ильи и бабы Жени полвека тому назад произошел разрыв на почве любовного не то треугольника, не то четырехугольника, и он описал это в одном их своих рассказов.
- Твоя баба Женя после этого не вышла замуж, и это ее сильно травмировало.
- Ну, так что? Какое это имеет отношение к его дочери... Нет, ну это еще можно понять: он ведь оставил не только жену, но и мать тоже. Обида брошенного отцом ребенка. А внучка? На нее тоже распространяется это... Я даже не знаю, как назвать.
- Вот видишь, как ты раскипятилась сейчас, когда его уже нет? А если бы ты узнала об этом при его жизни? Он это понимал.
- Но я не понимаю! - почти крикнула Шоши.
- Сказать тебе, что я об этом думаю? Когда Илюша увидел и понял, какая ты, он решил общаться с тобой так, как если бы вы были чужими. Чтобы ты, не дай Бог, не поступила с семьей так, как семья поступила с ним.
- Вы считаете, что стоило бы?
- Ни в коем случае. Вспомни, что мы с тобой говорили о цепи, которую никто на свете не смеет разрывать.
***
С этим стариком она чувствовала себя на редкость комфортно. Когда выдавалось полчасика, она заходила в мастерскую, и тут же кто-нибудь из мастеров кричал ему: "Эй, Майк, твоя girlfriend пришла!" Он вставал ей навстречу и, опираясь на трость, стилизованную под суковатую палку, шел рядом. Они были одинакового роста и шагали в ногу, как два солдата, и им было так хорошо, как бывает, когда можно просто в унисон помолчать.
Иногда, если позволяла погода, они вместо кафе выходили на набережную и шагали по деревянному настилу в поисках скамейки, на которой можно было бы уединиться, и чтобы никто не слышал их разговоров. И смотреть на бегущий им навстречу океан, и слушать его рассказы о времени, которого, к счастью, уже не вернуть, и о людях, невозможных на наших улицах, и осторожно собирать губами разноцветные хлопья мороженного, откусывая хрустящие кусочки вафельного рожка. И был в этом тот особенный fun, без которого жизнь текла бы себе и текла, как дождь по оконному стеклу или как грохот барабанов после двух часов умопомрачительного энтертейнмента в дискотеке.
***
Шоши отказалась от ужина и закрылась в своей комнате, но на другой день общесемейного совета было не избежать.
- Вы решили устроить надо мною суд? - атаковала она их прямым вопросом, и, конечно же, папа резонно объяснил, что никто не собирается ее судить, а просто нужно во всем разобраться и расставить по местам.
- Ты должна понять... - начала мама, но Шоши ее перебила:
- Вы все хотите, чтобы я поняла то, чего сами не понимаете. Я хочу понять, но не уверена, что вам есть, что мне сказать. Как вы хотите объяснить то, что вам самим непонятно? Например, ты, мама, понимаешь, почему ты семнадцать лет тому назад отказалась взять у него серебряную ложечку? Ведь подарок предназначался мне, а не тебе. Значит, ты при моем рождении за меня решила, что ни дед Илья, ни его подарки мне не нужны?
- Откуда ты знаешь про ложечку?
- Он дал мне ее. После смерти.
- Подождите, все запуталось. Дед Илья после смерти делает Шоше подарки... - попробовал вмешаться папа.
- Такое случается, - объяснила Шоши.
- Я не хотела тебе говорить, но твой прадед был уголовником, - тихо сказала бабушка. - Разве могут родители поощрять общение своего ребенка с уголовником?
- С чего ты взяла, что твой отец был уголовником?
- Он сидел в тюрьме. Мы точно знаем.
- Ясно. А за что его судили и посадили в тюрьму?
- Он совершил преступление, и его посадили. Что ты хочешь? Чтобы мы вникали в подробности? Что-то, наверное, украл. Кого-то избил до полусмерти. За что сажают?
- А если не избил и не украл? А если судья ошибся, и дед Илья отсидел безвинно?
- Не выдумывай! Зря не сажают,- заключила бабушка и, как в тот раз, отошла к окну, чтобы полюбоваться на бегущие по улице автомобили.
- Между прочим, он отсидел три года за статью о Ленине, сказала Шоша.
- За статьи о Ленине не сажают, - обижено сказала бабушка, как будто это ее обвиняют, в том, что она посадила своего отца за статью о Ленине.
- Ну, это как сказать! - возразил папа, собираясь вступить с тещей в дискуссию на политическую тему.
- Да при чем тут Ленин и статьи о нем? - вступила мама. - Мы же знаем, что все было из-за бабы-жениных истерик. Шоша, ты сама, наверное, помнишь, какой нервной была моя бабушка. Я не знаю, что у нее было, неврастения и что-нибудь похуже, но, стоило ей разойтись, и жизнь в дома становилась адом... Шоша, это было невыносимо. Это она потребовала от нас всех, чтобы даже имя этого человека не упоминалось в этом доме. Ты хотела, чтобы я взяла у него эту ложечку, а она чтобы спросила: откуда это у вас? И устроила нам тут такой концерт, что соседи бы сбежались ее спасать?
- Вот это, кажется, похоже на правду, - согласилась Шоша. - Выходит, одна неврастеничка сумела всю семью...
- Шоша, моей мамы давно уже нет, - повернулась в их сторону бабушка, и все увидели, что на глазах ее слезы. - Ее давно уже нет. А о покойниках плохо не говорят.
- Обо всех, бабушка, нужно говорить правду и только правду, - сказала Шоша. - И об умерших тоже.
- Ты не судья, чтобы требовать этого от нас, - возразила мама.
- Нет, судья. Мы все судим о поступках других, и, значит, мы все судьи. И нас тоже все судят. А судьи обязаны быть справедливыми.
***
Разговор продолжался до самой ночи, а утром, когда родители встали, то оказалось, что Шоши нет в доме. На столе лежал листок бумаги, на котором они прочли:
"Не беспокойтесь. Я в доме деда Ильи. Хочу немного подышать воздухом этого человека. Не волнуйтесь, я вернусь. Того, что вы сделали с ним, я не сделаю, потому что это дурно".