Я - Дрэд. Полицейский Вашингтона, такой же, как и 157 копов в нашем участке. Если ты - коп, ты знаешь намного больше о жизни города, чем простой гражданин. В сводках по ящику, тебе говорят, что n преступлений раскрыто на прошедшей неделе, из них m изнасилований, k убийств и b ограблений, в реальности это значит, что на прошедшей неделе изнасиловали m/2 женщин и 2m молоденьких девушек. Это статистика. На этой недели, через которую ты чудом прошёл, прожил, не сделав ничего нового, ничего не открыв и не изменив её ни на йоту, за это время погибло 2k людей, которые ничего не сделали за предыдущие семь дней, а ещё 5b человек лишились своих денег, техники и, как правило, спокойного сна, но это мелочь. По телевизору никогда не говорят сколько преступлений не раскрыто, сколько людей повесилось в своём сортире на следующий день, потому что им нечем платить по счетам, они теперь долго не смогут вылезти из долговой ямы, и та машина, за которую они уже отдали большую часть суммы кредита, к которой они привыкли, её больше нет, даже если её не угнали, её отберёт кредитор, этот жирный лысый ублюдок, который целыми днями сидит в своём вращающемся кожаном кресле с широченными подлокотниками. Ему плевать, что ты не сможешь завтра добраться до работы, потому что в свои тридцать ты не разу не был в метро. Ты твёрдо знаешь, что в метро ездят только бомжи, которым по какой-то причине урезали пособие по безработице. Ты это знаешь, потому что все это знают. Все уже два года в курсе, что "уважающие себя люди должны ездить только на машинах нашей, уважаемой по всему миру, марки". Тебе осталось доплатить 3000 баксов на покупку дома, и теперь его отберёт кредиторская компания. Если ты не кредитоспособен, у тебя есть только один выход - повесится в сортире на галстуке, подаренном твоей тёщей на годовщину свадьбы с этой сукой, которая ушла к тому парню из бара сразу после ограбления.
Это никого не волнует, пока не увидишь это своими глазами.
В среднем каждый день в нашем участке происходит около 500 вызовов, это значит, что каждый коп выезжает около 3 раз за день. Каждый вызов - чьё-то горе, несчастье и боль. После полугода работы в полиции ты уже не замечаешь стеклянности глаз, ужасных кровоподтёков, глубоких порезов, от которых сблевало бы любого. Ты просто пишешь в отчёте: "К моменту приезда пострадавший был мёртв, на теле обнаружены многочисленные порезы и синяки". Если поблизости нет журналистов, об этом узнает только 5-6 человек, не считая близких покойного.
Ты сидишь, каждый день в своём кабинете, пока голос из дежурки не назовёт твою фамилию. Ты убираешь булочку с кунжутом и колу в ящик, ключ от которого есть только у тебя, встаёшь и идёшь в дежурку, в конце ускоряясь и делая вид, что торопишься, чтобы получить повышение. Там тебе говорят адрес, и какого типа преступление.
- Вызывали?
Тед, это его голос звучит в моём кабинете.
- А... да, вот: Джордж стрит 1538, найдено два трупа в подвале жилого дома.
Глава вторая.
Мы с Марком часто лазаем по домам. Это хобби. Несколько лет назад какой-то чел из Франции, который занимался тем же, назвал это паркуризмом. Теперь все это так называют. Мы залезали на крыши заброшенных и жилых домов, по фасадам, лестницам и через подъезды. Если ты паркурист, ты видишь окружающие тебя предметы по-другому. Обычный человек видит здание, если он внимательный, он видит, что на окнах первых этажей есть решётки. Мы видим, что если залезть на решётки, то можно дотянуться до газовой трубы, поднявшись на неё, можно перебраться на карниз под третьим этажом, с него ты можешь либо влезть в квартиру через балкон (что нас не интересует), а можешь по этому балкону подняться на четвёртый этаж, после которого идут нашлёпки на углу дома. По ним ты поднимаешься, не смотря вниз. Если посмотришь, пальцы могут разжаться, и ты упадёшь с высоты пятого этажа на асфальт. Забравшись по выступам, ты легко дотягиваешься до бордюра, который сделан для того, чтобы рабочие не падали с крыши, когда проводят ремонтные работы. 5 минут и 48 секунд - это то, что нужно нам, чтобы достичь нирваны. Когда ты добрался до верха и подаёшь руку идущему за тобой, всё твоё тело ноет, мышцы пылают жаром, но это не имеет значения, потому что ты смотришь на то, что большинство увидеть не способны. Люди внизу ходят, как ни в чём не бывало. Большинство из них и не знает, что сейчас один из них мог бы быть придавлен к асфальту 60 килограммами мышц, костей, крови и мяса. Когда нибудь я сорвусь, и тогда этим муравьишкам внизу будет что вспомнить, о чём подумать ближайшую неделю.
Сегодня мы гуляем, без особого желания покорить очередную упорядоточенную груду камней, цемента и металла. Вчера мы убегали с завода от собак, просто он оказался не совсем заброшенным и охраняемым. Там, скорее всего, какая нибудь подпольная организация. Они могут разбавлять там водку для соседнего магазинчика, могут пересыпать в мешки от клея любой другой порошок, это выгодный бизнес. Выгодный пока парни, вроде нас не влезают туда. Теперь мы можем пойти и сдать их фараонам. Но мы не занимаемся подобными вещами. Придётся объяснять, как мы там оказались, давать показания, ходить на опознания. Нас могли убить, если бы мы не бегали быстро на столько, что бы собаки были в пяти метрах от нас, когда мы забегали на стену. Когда ты смотришь в глаза смерти, тебе плевать на колючую проволоку, тянущуюся вдоль забора, плевать на штыри, торчащие из земли, плевать на машину, выезжающую из ворот в 50 метрах от тебя. Главное убежать, это инстинкт, инстинкт самосохранения. То, что заставляет тебя отвернуться от её пустых глаз, бледного оскала и ледяного дыхания.
Из-за этого у нас сегодня болят ноги, моя рука, рассечённая вчера проволокой, ещё немного побаливает, когда я ей двигаю. Но я не обращаю на это внимания. Со временем у нас поменялось отношение боли.
Но, как на зло, мы стоим, а перед нами открытая дверь в тёмное, явно не жилое помещение.
Глава третья.
Мы оглядываем улицу - никого, и входим внутрь. Здесь кромешная тьма, пахнет протухшей водой и крысиным дерьмом. Не смотря на +20 на улице, здесь довольно прохладно. У нас вошло в привычку носить с собой такие маленькие фонарики из ларька у автобусной остановки, которые не мешают при беге, но дают вполне сносный свет. Два кружочка света появляются перед нами, мы осматриваемся. Помещение разбито на несколько комнат, без дверей. Стены кирпичные, явно старые. Вдруг кружок Марка изменяет свою форму, прямо перед нами пробежала огромная крыса, размером со среднего кота. Такие обычно живут под жилыми домами. Ты можешь прожить всю жизнь в своих 170 квадратных футах на третьем этаже, и никогда не узнать, что под твоим домом живут эти монстры, которые даже больше твоей кисы, и при желании, могли бы перекусить её пополам. Это никого не волнует, пока не увидишь это своими глазами.
Мы знаем, что для нас крысы не представляют опасности. Мы знаем это, потому что наш препод по биологии это знает, и так написано в учебнике. Если вас интересует настоящая биография Ван Гога, никогда не открывайте школьный учебник. Ни в одном учебнике мирового художественного искусства не написано, что он был наркоманом, что из-за кокаиновой зависимости его упекли в психушку, что мочку уха он отрезал под кайфом от марихуаны. Но здесь другое дело, преподу незачем обманывать нас. Эта не та информация, которую надо скрывать от подростков.
Весь пол находится под водой, сантиметровый слой воды, до которого никому нет дела. Кроссовки сразу промокли, но это давно стало привычно для нас. На потолке периодически проскакивают искры. Изоляция провода, благодаря которому ты смотришь телевизор, готовишь суп в микроволновке, пылесосишь ковёр с такими длинными ворсинками, что за него не жалко отдать пол зарплаты, съедена крысами. Интересно, как эти твари забираются на потолок. Вдруг справа раздаётся всплеск и глухой удар об пол. Один кружочек света погас. С таким звуком падает тело человека.
- Марк! Ты в норме?
Нет, Марк далеко не в норме, он вообще больше никогда не будет в норме. Я узнаю это через две секунды, когда увижу пятно крови, расплывающееся по воде от его затылка в эллипсе света моего фонарика. Нельзя так просто умереть: жить, ходить, думать, мечтать, любить, спорить, соглашаться, ругаться и наслаждаться жизнью. А тут вдруг бац, и всё это идёт к чертям. Всё ради чего ты жил вдруг теряет значение, теперь всё не имеет значения. Какая разница трупу, что в Африке голодают дети, в Чечне убивают невинных граждан, что в доме напротив постоянно ругаются молодожёны, не давая спать, что телевизор ловит не 120, а всего 50 каналов, что в туалете вода плохо спускается, что матрас на кровати старый, и на нём неудобно спать. Теперь Марк клал на всё это, только теперь он понял, что жить нужно было не для создания карьеры и семьи. Теперь он знает это, его лицо как никогда спокойно, потому что он просветлён. Он больше не один из зомби в этой огромной толпе живых мертвецов, он знает смерть и знает цену жизни, эти центы, которые стыдно отдать бомжу. Теперь он настоящий, настоящий, как никогда раньше.
Этот провод, обмотку, которого изгрызли крысы, он весел здесь уже больше двадцати лет, и мог бы провисеть ещё столько же. Но нет, это дерьмо, эти старые, ржавые гвозди, которые его держали, им было просто необходимо выпасть именно сейчас, когда я стоял под ними. По большому выпал только один, самый слабый из всего его окружения. Но выпав, он перестал делать свою работу, перестал держать массу провода, отведённую ему силой притяжения Земли. Весь провод, весь его вес распределяется практически равномерно между гвоздями, на которых он висит. Когда выпадает один все остальные должны держать тот же груз, но на каждого приходится немного больше. Вполне логично, что на его соседей обрушился дополнительный груз, несомый их немощным товарищем. И они тоже выскочили из бетонного перекрытия. В нормальных условиях весь провод бы свалился на пол, покрытый тухлой водой, и мне было бы слишком весело, чтобы быть незажаренным. Но этого не случилось, каждые пять метров в потолок вбивают здоровенные скобы, для страховки. Таким образом провод опустился лишь на высоту, достаточную, чтобы достать до моей левой руки. Эти чёртовы крысы! Если бы не их привычка жрать изоляцию всё было бы нормально.
Глава четвёртая.
Страшно звенит в голове, глаза открываются с огромным трудом, и я вижу, что лежу по уши в воде, а надо мной висит долбанный обгрызенный провод. Странно, что я не чувствую холода. Надо вставать. Нет, что то не так, я не могу, потому что у меня нет ни рук, ни ног, ни живота. У меня даже рта нет! Нет - не значит, что их обрубило, я их вижу, но не чувствую их.
Если вас когда нибудь било током, то вы знаете, что невозможно оторвать руки, которыми ты держишь кусок металла, по которому бегают электрончики, ради забавы забегающие внутрь тебя, бегущие по венам, костям, сухожилиям, артериям, мышцам и коже. Для человека смертельным является разряд больше двенадцати вольт.
Я потерял сознание. Фонарь, упав в воду, перегорел, и вокруг меня в большинстве своём ничего нет, темнота. Если тебя особо удачно ударит током, ты заработаешь паралич. Я это знаю, не потому что это знает наш препод по биологии, и так написано в учебнике. Я это знаю, потому что я удачливый. Когда у тебя паралич, ты не чувствуешь ни ног, ни рук, по большому счёту, ты ничего не чувствуешь. Странно, но остаётся один аппендикс, который продолжает работать - твой мозг. Дверь на улицу закрылась незадолго до того, как Марк упал. Стало быть меня наврядли найдут. Я сгнию здесь, как мешок дерьма, или меня съедят крысы, а я даже не смогу закричать.
Я не знаю сколько пролежал. Однако времени хватило, чтобы я успел успокоиться. Когда единственное что ты можешь делать - это думать, ты думаешь как никогда много. Не многие знают, но думать можно по-разному. Это как ходьба, ты можешь просто идти, можешь вприпрыжку, боком, задом, быстро, медленно, способов настолько много, что их число ограничивает только твоя фантазия. Я почти мёртв, но мой разум жив, как никогда.
Что есть жизнь? Чем она отличается от смерти? Если хорошо подумать, то жизнь - это постоянная потеря сил, возможностей и шансов изменить своё существование. Жизнь - это ежедневное, ежеминутное, ежесекундное движение. Статичное движение к смерти. Пошаговая стратегия судьбы, в которой каждый следующий шаг короче предыдущего. Жизнь - это испытание, ад, который надо ценить и любить каждый его момент. После смерти нет жизни, смерть - это всего лишь очередной шаг, но шаг последний, нулевой длинны, волшебное спасение, апофеоз мучений, ограничений и ложных надежд.
То что я ещё жив значит, что я шагал слишком большими шагами перед тем, как войти сюда. Я пришёл к концу своего пути, а что я представляю из себя перед последним шагом? И какого чёрта этот мужик на небесах подложил мне такую заподлянку?
Но я не верю в Бога, не верю в Дьявола, я не верю ни в высший разум, ни в судьбу. Во Вселенной нет ничего и никого, такого, что было бы выше, лучше, совершеннее других, что могло бы изменить мир. Я не верю ни в Христа, ни в Антихриста, число 666, равно как и 7, или 9, ничего для меня не значат. Я не верю в нигилизм и культ личности.
Каждый человек-финал истории Мира, каждый может поработить, равно, как и возвысить всё и вся. Есть лишь знаки, умея их читать, знаешь всё.
Человек-тупиковая ветвь эволюции. Нет на Земле существа умнее, созидательнее, мудрее, равно, как и разрушительнее человека.
Всё подчинено людям. Весь Мир в каждом из нас. Каждый одинаково разный и одинаково последний.
Знаки не посылаются кем-то свыше. Они внутри каждого. Знаки - это голос внутренней Вселенной, который единственно (хотя и одинаково разно в каждом) знает ответы на все вопросы. Он знает зачем есть Земля, откуда она появилась, и куда уйдёт, знает зачем существует каждое существо. Но знаний в Нём нет, есть лишь понимание всего сущего и не сущего.
Времени нет, каждый миг Мир умирает и возрождается снова уже другим. Каждое мгновение-начало и конец нового пути. В каждом человеке есть нить, позволяющая открыть новую дорогу, равно, как и обрезать нити, все до одной.
Нет истины, нет лжи. Любому утверждению есть опровержение, любому действию есть противодействие. На каждого человека есть ещё сотня других, одинаково разных и неповторимых.
Бога нет, есть лишь одинаково разная Вселенная в каждом из нас.
Неужели я жил лишь для того, чтобы подохнуть в этой дыре? Нет, сомневаюсь, мы живём не для чего-то, смерть - не цель жизни, и, скорее всего, не её последняя часть. Я жил, потому что я шестерёнка этого блевотного механизма - человечества. Очередной муравей закончил своё существование. Кому какое до этого дело. Ты можешь сидеть на мягком диване перед ящиком, жрать попкорн в своей просторной квартире, обставленной по последнему слову техники и никогда не узнать, что пятью этажами ниже крысы, обглодавшие изоляцию на толстенном проводе, выедают глаза ещё живому подростку, когда-то жившему через три дома от тебя.