Аннотация: Великий алхимик случайно устроил апокалипсис. Дальше идет псевдофизическая лабуда.
Боязнь чистого листа
В мире вечного средневековья алхимик Паноме отведал содержимого своей реторты. Это последнее, что всеведущая раса савантов, возникшая через миллиарды лет и посвятившая свое существование сбору чужих ошибок, могла сказать об этом мире.
Паноме не знал о сочетаниях веществ и той толики истин, что уже раскрыли алхимики его мира (он был одиночкой, изгоем; только в сказках одиночки и дилетанты бывают гениями). Свою адскую мешанину он собирал по наитию, бодрствуя в полнолуние, нюхая воздух в мороз и отсыпая ингредиенты ровно до второй морщинки на суставе большого пальца. Реторта бурлила, смесь меняла цвета - Паноме и сам пугался, но великая миссия была важнее. Он чувствовал, что осчастливит весь мир.
Когда в его сознании сработал незнакомый приличным людям его мира таймер микроволновки, гений-самоучка зачерпнул наперстком варева и приготовился отхлебнуть. Увы, наперсток обратился в пыль, и спасителю человечества пришлось невоспитанно отхлебнуть через край.
Жидкость вихрем пронеслась по пищеварительному тракту алхимика, омыв все особенности его анатомии (от тех людей, что нынче считают себя уникальными, Паноме и его земляки отличались в трех местах... или в четырех, все образцы давно утеряны), немедленно вышла паром сквозь кожу бедняги экспериментатора, немного помедлила на стенах лаборатории, расслаиваясь на две страшноватого вида субстанции, и распространилась - повсюду.
Все кончилось быстро - и люди, и здания, и земля под ногами бесшумно сгорели, оставив после себя лишь нотку гнилых яблок в непонятно за что державшемся воздухе да хижину, в которой творил для вечности Паноме.
Спустя несколько веков алхимик начал что-то подозревать: он до сих пор не умер и даже не нуждался в пище. Видимо, яд вымыл из его организма тот "корень смерти", который пытались найти все его соплеменники - химический элемент, через семьдесят-восемьдесят лет человеческой жизни распадающийся на составные части, которые немедленно прерывают все процессы жизнедеятельности.
Эта пара веков не прошла даром: веря в благодарное человечество, которое непременно воскреснет и оценит его, Паноме сварил ровно восемьдесят девять эликсиров, лечащих пятьдесят шесть болезней, дающих двенадцать чудесных способностей и вызывающих двадцать три различных типа галлюцинаций.
Осознав свое бессмертие, Паноме, как и положено дремучему невежде, испугался и задумался о том, что нужно что-то оставить потомкам, да побыстрее. Конечно, это должна была быть книга - ученый труд, раскрывающий все секреты жизни и описывающий все изобретенные Паноме зелья.
Мудрец - или, по крайней мере, старик - достал из самого пыльного угла хижины стопку местного аналога бумаги, тоже, видимо, ставшего вечным, вооружился алхимическим карандашом и задумался, какая же изукрашенная старинными орнаментами буква будет начинать его сочинение. Лист перед ним был до обидного чистым и почему-то белым - тогда как Паноме с малолетства привык видеть свои каракули исключительно на бледно-розовом фоне.
Со школьной скамьи алхимик знал, что предварять великий труд лучше всего емкой народной мудростью - даже если весь народ исчез много веков назад. В мудростях недостатка не было, нужно было всего лишь решить, какую же из просящихся на бумагу великих мыслей выпустить в свет первой. Поскольку все извилины Паноме были забиты гениальными откровениями, ни одно из которых нельзя было забыть, думал он не год и даже не два.
Внезапно произошло то, чего происходить не должно было. В пустоте за стеной хижины раздался голос какого-то удивительно громкого и почему-то живого менестреля, издевательски выпевающего:
"Воздух свеж и чист,
Жизнь - как белый лист,
Чистый белый лист..."
Если бы то, что впиталось в стены жилища Паноме, когда от мира ничего не осталось, позволило открыть дверь и выглянуть наружу, алхимик узнал бы, что его дом уже давно заметили наглые ученые с какой-то голубой планеты (подумать только, им было мало даже собственного мира, и они лезли в чужие), классифицировали как особо маленький астероид и, постановив, что он нарушает гармонию вселенной, переместили в какой-то тематический парк на спутнике своей планеты. Но смесь была ядреной и не хотела упускать ни грамма захваченного вещества.
Но вокруг теперь был воздух, а не вакуум, и Паноме начал это ощущать. В его глубокие раздумья о тайнах мироздания все чаще вкрадывалось желание все забросить и заняться готовкой смеси, которая позволила бы ему выйти из заточения и что-нибудь разрушить. Он не хотел поддаваться шальным мыслям, однако лист перед ним оставался издевательски белым и страшно раздражал.
Через полвека Паноме отыскал в своих запасах реактив ядовито-зеленого цвета и капнул им на бумагу. Он ничего этим не достиг, но расплывшееся по белой поверхности яркое пятно дразнило его воображение все те века, что воздух снаружи медленно окислял оболочку "астероида".
Поскольку алхимик и его жилище уже давно стали одним целым, хотя одно и думало, что может перемещаться внутри другого, сгорели они одновременно. По странному совпадению, именно эта энергия, выделившись в атмосферу, поставила завершающую точку в многовековой истории парникового эффекта и начала конец Земли.
В соответствии с эффектом домино, скоро должен был начаться каскад исчезновений и гибелей, который затронул бы все миры, и все пространство стало бы чистым листом - не все равно ли, сколько измерений у пустоты?