Солнце светило только днем. Оно было мягко-настойчивым и пасторальным как Клиффорд Саймак, оно оставляло на душе ожоги паяльной иглы по деревянной доске. На свету Амэ чувствовала себя деревом. Было приятно.
Приятно расти.
Амэ дышала.
Когда вставала Луна - что-то менялось, даже в ней самой. Даже в мире зеркала, которым была она сама. Стоило вытянуть руку - и в руке окажется Луна. Можно танцевать. Это как магия, только ты в ней одна.
Обычно Амэ бежала вперед по верхушкам деревьев. Она никак не могла заставить себя просто идти.
Старшие Арканы:
Дурак.
У неё был кот. Или она - у этого кота. Черный, словно влюбленная ночь. Пушистый - словно ты сама влюблена. И зеленые глаза, словно хотели добра, они напомнили Амэ старую медь.
Девочка стояла на кресте, погнутом кресте у дальнего конца кладбища. А кот сидел на старой плите. Зеленые побеги вьюнка и зеленые глаза кота, смеющиеся таким холодным светом, словно сама доброта.
Статуя, - подумала Амэ серьезно.
Нет, она, конечно, знала, что девочка жива, просто ей было так приятно думать, приятно было осознавать, что можно именно сейчас не сопротивляться наваждению.
Статуя в полосатых гетрах не покачнулась даже при порыве ветра, отворившем старые ворота со скрипом. Ветер влетел внутрь и стал играть меж могил. Несколько раз он перевернулся, словно примериваясь к своему новому месту жития и разогнавшись, врезался в крест, на котором стояла та девочка.
Крест скрипнул и выплюнул из себя опилок горсть. Они упали на мраморную плиту с какими-то письменами от людей по людям и для людей.
Кот смотрел с укором. Статуя, молча села и погладила деревянный крест.
Дерево, - подумала Амэ. - Так он деревянный, как всегда...
-Вернулся. - Сказала та девочка.
А Амэ тихо ушла.
Императрица.
Нос её был курносый, а свои волосы она всегда подстригала сама. Каждый раз, как звучало её имя, к нему хотелось прибавить "-сама"*1 Она одевалась просто, пока её не встретил и никогда не показывала своих глаз. Эти торчащие и грубо остриженные волосы и челка, скрывавшая оба глаза. Она носила трусики. Но только для того, чтобы прятать в них ножницы. Это были особые ножницы, а может - у неё были особые руки - но в скорости они не уступали любому клинку. Она резала ими бумагу и подстригала в одиночестве кусты, а иногда и свою школьную форму. Её одежда очень часто напоминала матроску, в любом случае были две белые и одна тонкая синяя полоска, был галстук-бабочка, и синяя юбка - тоже была. Она драпировалась в неё как Аянами Рей, именно ей мятая одежда шла больше чем разглаженная. Она спала на занятиях, лицом на парте - руки на коленях, но не сказать, что любила это дело. Просто - спала, иногда просыпалась и будила всех хохотом или плачем. Возможно, это был смех сквозь слезы, а может и слезы пытались сдержать растущий в ней смех. Она смеялась громко, а плакала тихо и всегда - невпопад, она отвечала у доски так тихо, что и классу приходилось молчать и учителю приходилось понижать голос и никто так и не понял, даже не подумал над тем - а почему он молчит, когда она говорит? Её никто не дразнил, хотя мог бы, она никого не дразнила, хотя очень могла. Её часто обижали, но она никогда не обижалась, она очень часто обижала как одноклассников, так и взрослых, но на неё никто и никогда не обижался. Она не говорила ничего интересного на самих занятиях, возможно интересным был её голос, а может интересной была она сама. Зато после занятий невозможно было предугадать её поступка. Впрочем, обычно она быстро уходила домой. Она не любила когда её отвлекают, но никогда не возмущалась, придумывала разные вещи, и смотрела, как другие приводят её планы в жизнь.
С каких-то пор я начал видеть её по ночам. Однажды мы танцевали в старом необычном городе, он целиком состоял из нагромождения деревянных загадочных игрушек и еще более странных фантазий. Я видел этот град впервые и, однако приходилось признать, что все в нем - мое.
Однажды она попробовала читать на перемене, но быстро оставила эту затею, так как на неё стали смотреть. Все оставшиеся перемены в этом и следующем годах она спала, уткнувшись лицом в парту. Никто и никогда не знал, спит ли она на самом деле или притворяется.
Иногда приходилось её будить после окончания всех занятий. Когда девочка поднимала на меня свои тёмные и загадочные, такие спокойные и внимательные глаза, со сна она казалось уж слишком необычной. На парте оставалась лужица слюни, а солнце, смущаясь, заходило за окрестные постройки.
Однажды я попробовал её, и оказалось, что она сладка как мед. Я заболел и не ходил неделю в школу. Она пришла за мной и вывалила в корзину для бумаг все мои учебники, тетрадки, зажигалкой подожгла дневник и выкинула горящее ведерко в окно. Она сказала, что у меня "синдром отмены" и теперь я зависим от её слюни. После чего нисколько не смущаясь, сунула палец в свой рот царственным жестом, а после протянула его мне.
И пришлось тут согласиться, что она...
Мир.
Вначале была она. Маленькая девочка, что шла по лесу и пела песню, от которой расцвета весь этот мир. Пусть и только в её глазах. Пусть и ненадолго. Стоило ей пройти - и сзади сгущалась тьма. Но она шла и шла вперед и пела так, что услышь её взрослый - и песня бы прекратилась. Но она шла вперед, раздвигая руками листву, а внутри - магически звенело тетивой натянутого лука маленькое чудо. Не знаю, что появилось раньше: волк или отчаяние. Серый ветер унес последний листок, он сорвал его с ветки и затянул в водоворот смертной жизни. Маленьких шажков в том лесу было уже не услышать. Пошел дождь, и все обратилось в грязь. Но знал бы кто в том лесу волшебных зверей, что снова придет весна...
Высшая жрица.
Ей было около двадцати. Белая кожа и спящие глаза. Она обитала в своем мире книг, передвигаясь по дому, где жила на инвалидном кресле. Молочного цвета кожа боялась солнца, глаза искали спасения от взглядов других людей. Дом, в котором она жила не принадлежал ей. Мир, в котором она родилась и должна была когда-нибудь умереть - тоже. Дом - больница, мир - больница, тело - больница, душа - больница.
Её мыли чужие руки, клали спать чужие руки, будили чужие улыбки чуждых сердец. В этом мире не было ничего своего, и она ждала лишь дня, когда окончательно уйти в мир снов. Но однажды пришел новый человек. Он смеялся, шутил и гонял по коридорам клиники на тележке, которая предназначалась для перевозки еды и воды, периодически врезаясь в сиделок и врачей. Он часто смотрел на неё и однажды увез далеко-далеко. Там было озеро, сразу, за вторым корпусом больницы, но пациентов не разрешалось возить туда. Там был закат и был мостик, с которого закатом можно любоваться. Но они недолго любовались им...
Так она оказалась в воде. Как именно - не сразу поняла. Подумала уже постфактум, что никогда и не думала в своей жизни учиться плавать. Он столкнул её и смеялся, смотря, как девушка тонет.
Что было потом, она не помнила, но очнулась от странного сна уже на берегу. Вся раздетая. Он лежал сверху на неё и рисовал травинкой по лицу.
-Это был несчастный случай. Я сама упала! - Сказала она отцу. И парень тот остался.
Он часто совершал странные поступки, и, не смотря на то, что снова возить по дорожке из черной гальки к озеру её мальчику запретили, он не сдавался. Он был её мальчиком, который играл с ней, словно с куклой. И очень весело смеялся.
"Однажды он убьет меня..." - Подумала она, но подумав так, не передумала. Зато она стала кричать. Сначала - от страха. Но потом он объяснил ей, как именно нужно кричать, чтобы тебя слышали. С каждым следующим своим криком, она словно разрывала невидимую преграду внутри себя. Что-то рвалось внутри девушки и что-то вырывалось наружу. Что-то отличное от ярости, похожее на желание, смысла которого она не понимала.
Он еще много раз сталкивал её в воду, и столько же раз доставал, наверное, просто чудо, что их не разлучили так быстро. Однажды столкнув, он не стал вытаскивать. Он просто стоял на том мостике и смотрел. А она со всей силы загребала руками, глотая пахнущую тиной воду. И тогда, в тот самый миг он вдруг закричал. Хоть до здания, в котором она жила всегда было больше мили, девушка почти уверила себя, что его услышали в этот раз. А значит, больше все это продолжаться не может. И она тоже стала кричать. Одних рук не хватало, чтобы удержаться на поверхности, и она быстро шла ко дну, но продолжала кричать из последних сил даже под водой. Нельзя кричать под водой. Но в тот раз Белла поняла, что только ей одной - можно! Так Белла нашла то, что она могла делать лучше, чем другие люди, то, сути чего люди не понимали.
Кен в тот раз так и не прыгнул к ней в холодную воду озера.
Белла сама выбралась на берег.
***
-Он научил меня кричать. - Сказала Белла, стоя перед отцом. И добавила. - Вот так!!!
От этого крика отец сделал шаг назад. В этих вибрирующих звуках не было угрозы, была лишь сила и стремление жить. Такой непривычный крик для девушки, настолько непривычный для человека.
Она кричала, потому что жила.
А ветер хлопал ставнями, он хотел подхватить и унести эти звуки. Северный всегда чувствует силу, южный - зовет вдаль идти. Восточный - прилетает, чтобы сказать тебе "прости..."
А если ты, подняв палец, поймешь, что подуло с запада - значит, пора перестать плакать и забыть про надежду, потому что больше некуда идти...
Но этот крик, крик только твой - он есть всегда. Это была глупость. Но - это была только её глупость, она принадлежала только ей одной и Белла была рада, что это так рано поняла...
Башня.
Когда Амэ поднялась на самый верхний этаж, то нашла комнату. Комната была полна сокровищами. На старинных персидских коврах лежала Дива и насиловала коробочку с кнопками. Амэ приподняла край ковра. Его обглодали мыши. Няша свисала с люстры, она была голодна, во рту - целый ворох дрожащих мышиных хвостиков - Няша съела мышиного короля. Коробочка - удар, рывок - и визг восторга!
Няша изумленными кошачьими глазами разглядывала свою сестру, пытаясь понять - что такого в коробочке с кнопками.
Экран.
Няша не видела ничего, кроме медленно ползущих по нему полос.
Амэ посмотрела на счастливую Диву, на недоуменно-голодную Няшу, обвела взглядом их уютно-затерянную во времени келью.
-Что ты?
Так спросила Диву Амэ. Она вспомнила, как разговаривала Кино и решила, что побудет тут чужеземкой.
-Комнату нашла!
-Да?..
Амэ запрокинула голову вверх и уткнулась носом в лицо Няши. Капелька сладкой слюни с её губ упала на щеку Амэ. Та быстро сняла пальцем и слизнула.
-Комната! Я и не знала, что она в этой башне...
В этой странной башне битком набитой сокровищами, пылающая щеками от восторга Дива только, что нашла секретную комнату!..
Амэ присела рядом и пригляделась к экрану, стараясь синхронизировать свои мысли и медленно бегущие строки. Строки складывались в изображения. Они сменяли друг дружку так медленно, что просто жуть. Но Амэ поняла - это новая, а может уже и старая человеческая игра.
-Интересная комната? - Амэ потрогала безвольно повисшие мышиные хвостики. Няша не хотела глотать без сестры.
-Я упала. Теперь нужно идти уровень заново! - Воскликнула Дива и отстранилась от мира еще на два дня.
На не успевшую увернуться Амэ свалилась с люстры голодная и злая Няша.
Колесо Судьбы.
Учитель истории был словно каппа. Он пожирал мечты учеников. Классный руководитель никогда не носил часов. Внутри него жил старый крокодил. Мудрый, триста лет проживший, он ничего не знал на третьем своем веку. Старый каппа не хотел новых целей для своей древней жизни, он просто жрал, поглощая мечты целиком. Каждый раз, открывая глаза и смотря только прямо перед собой, он втягивал сквозь ноздри запах молодой мечты. Старый классный руководитель любил с доброй улыбкой на морщинистом, похожем на пергамент лице, расспрашивать своих учеников: куда стремится их душа, чего хотят они от жизни этой, чем будут заниматься, когда от него уйдут. Одна девочка мечтала стать актрисой, но сломала обе ноги - их раздробил, переехал мотоцикл, старый, с коляской. Часто, бредя в школу в одиночестве, она видела его стоявшим у забора. И вдруг кто-то решил отремонтировать его и прокатиться на нем. Кто-то слишком много пил и слишком мало думал. Крокодил выплюнул сломанный зуб. Мальчик мечтал, на звезды глядя, хотел на Кавказ он уехать, как закончит школу, и вести учет малым телам Солнечной системы. Он потерял зрение на стройке, которая была заморожена восемь лет и вновь пришли на которую рабочие в тот самый день, как этот самый паренек туда с друзьями брел. Драки не было - был несчастный случай. Старый крокодил ни о чем не мечтал, он просто нюхал и жрал. Каждому свое в этом мире. Желтые глаза смотрели сквозь очки дружелюбно. И да, он неплохо знал историю...
Колесница.
Однажды Человек надел черный шлем и натянул черный комбинезон. Он позаботился о броне и взял надежный ствол. Однажды Человек решил мотоцикл завести и поехать в страну, о которой когда-то он слышал. Туда вела одна дорога, маркированная на всех картах, как трасса Е-95. Он успел проехать по ней пару километров только, как перед ним предстал туман. Нога в черном ботинке покоилась на сырой траве, когда тот человек решал, что делать ему. И он решил, и, заведя мотор, на мотоцикле ринулся в туман. Но не успел проехать и полжизни, как услышал гул устрашающий. Смело направившись к нему, человек увидел море зомби, штурмующих сталелитейный завод. Решил человек, что не туда заехал, и повернул обратно, но еще полжизни спустя, он снова услышал шум и снова направил мотоцикл на него. Пред ним было море, утыканное яркими всполохами света. Но стоило человеку решить, что это и есть та страна, как из-за высокой скалы, закрывавшей обзор справа, появилось Нечто. Оно испускало из себя воду, порождая смерч, ревело на столь высокой частоте, что треснуло стекло шлема человека, из последних сил повернув снова в туман, мотоциклист опять растворился в нем.
Это повторялось много раз. И каждый раз мотоцикл его стремился обратно в туман. Он ни за что не хотел соглашаться остаться. Он верил, что страна существует, по крайней мере, когда-то она была. Он задавал себе вопросы и пытался на них отвечать, не выезжая из тумана. В конце концов, они свелись к четырем основным:
Существует сейчас трасса Е-95 в тумане, или она осталась навсегда позади?
Рассеется ли когда-нибудь этот туман и есть ли у него начало и есть ли конец?
Жив ли он еще, ведь, столько раз, в тумане летя вперед, считал по полжизни своей?
И, наконец - Последний...
Повешенный.
-В этой бесцельности странствий есть какая-то сверхцель, не правда ли? - Спросил он, раскачиваясь туда-сюда. - А когда я смотрю на целеустремленные человеческие жизни, мне видится абсолютная бесцельность существования. Словно это не простая и не сложная игра, в которую заведенные самой их природой люди играют, но играют не для себя. Как марионетки в кукольном театре на площади позабытой Свободы. Надежда и любовь, привязанность и разочарование, простые и сложные одновременно, всеобщие и уникальные для каждого, эти Чувства как Правила и правила, как чувства руководят людьми, ведут людей, подводят к черте и забирают с собой в небытие. Каждая марионетка думает, что играет для себя, что она своя собственная и ничья больше; правда в своей жизни ищет, кому бы себя подарить, потому, что так заведена Мастером. Кто мастер её и для кого она играет в забытую создателем Игру Алисы? Появляется проповедник и говорит людям, что это замысел богов. Ему приходит на смену ученый и говорит, что все так, потому что так, что это эволюция привела людей к существование в своде правил, заставила эти правила любить или ненавидеть, презирать или боготворить, но самый последний человек на Земле, ни разу не задумывавшийся о них, в то же самое время всегда применяет их, всегда ведом ими. Что в них? Зачем ими? Есть правило считать, что правил нет для тебя или нет вообще. Есть правило на то, чтобы сотворить свои собственные правила из кусочков конструктора внутри себя и считать, что они только свои. Правила на то, чтобы бежать по жизни правил не видя и не замечая, но бежать за правилом по имени... Выбор? На все чем занимался, занимается и будет заниматься человек, есть правило внутри него. Эти правила общаются между собой, когда общаются люди, передаются между людьми, развиваются и живут в людях. Мир правил и люди, как куклы, носители правил. Носители идей. Носители смыслов, столь важных, что в них не видят правила. Во всем этом человек не видит правила для себя, а видит свободу свою. Почему? Почему меня так пугает правило, заставляющее людей искать смысл в правилах своих? Почему?
-Может быть, им просто нравится висеть?
Мальчик, которому нравилось висеть. Вниз головой, его подвесили за ногу. В руках. У него что-то было в руках, за секунду до того как он "это" выпустил. За мгновение до того, как нарисован был. На карте из цветной колоды, которую выронила по пути свое странствия Амэ.
На самом деле все, что мальчик тот мог делать - это размышлять...
Дьявол.
-Бог - это просто очень удобный компьютер. - Сказал Кен и добавил. - А дьявол - его вечно скучающий админ.
Но подумав с минуту, Кен добавил, что Бог - это, скорее всего, очень удобный квантовый компьютер.
А когда ему сказали, что Господь его покарает, он вдруг стал маленькой девочкой и очень грустно сказал, что только карать тот и может, что "каковы люди, таков и их Господь", что "господин всегда был в раба своего" и много еще что сказал бы, но вдруг стал самим собой обычным и, развернувшись, просто ушел...
Агрессия бывает разной, к ней можно быть готовым или готовым не быть, даже если все человечество становится врагом - всегда можно сделать еще один шаг...
И он был сделан и он будет сделан, возможно - его делают сейчас. Это как отпечаток оставить на плите с именами семи миллиардов людей.
***
Юки была сама доброта и сама честность. Когда Амэ смотрела на неё, то видела ту часть себя, которая хотела схватить в охапку Кена и повернуть штурвал "Софионы" в тёмно-голую лагуну. Навсегда. И чтобы была Земфира, просто была.
Юки пришла за помощью. Ей пришла посылка. И в ней были сто миллионов евро и письмо. В котором раскрывались правила игры. Игры Лжецов. Словно кто-то хотел играть! Но она испугалась и не знала, что ей делать с деньгами, ведь по правилам этой игры - их должны были украсть, или она украсть у противника, добыть, любым способ деньги своих оппонентов до окончания первого раунда. Разрешалось все, говорилось об обоюдном согласии. Бумага была надушена, с водяными знаками очень черная, такая черная, что становилось страшно! Будь Юки другим человеком, она бы поступила как-то, но Юки не хотела поступать никак. Ей просто не нужны были эти деньги, ей просто не нужны были никакие проблемы.
-А какие проблемы? - Спросила Амэ.
-Я не могу сдать их в полицию! Ведь по ПРАВИЛАМ я должна вернуть все деньги в конце, причем - именно с этим диапазоном номеров. Мой адвокат, которому я заплатила пять тысяч, сказал мне не идти с ними в полицию, потому что тогда я их уж точно не смогу вернуть, Амэ, подскажи! Он сказал - это какая-то пирамида или еще какое-то мошенничество.
-Это не мошенничество. - Сказала Амэ. - Это просто игра. Все, чем занимаются люди этого мира - игры. Просто одни изначально важны для них, а иные - нет. В данной игре ставок много - от твоей честности, до твоей жизни. На самом деле она не законна, как и любые игры на деньги в этой стране, на само деле - ты ничего не подписывала...
-Но я вскрывала коробку! А там было написано, что вскрыв её, я АВТОМАТИЧЕСКИ соглашаюсь с правилами игры и теперь ОБЯЗАНА вернуть деньги в конце...
-Кому? Есть конституция и есть свод остальных законов, ты обязано государству тем, что живешь на территории, которая "принадлежит всем этим людям"...
Амэ так странно грустно и меланхолично сказала все эти слова про всех этих людей, что Юки не поняла, распахнутые широко глаза и сама честность и сама доброта смотрели оттуда.
-Это мир людей. Они не понимают друг друга. Ты хочешь просто жить - они хотят играть...
-Это опасно! А вдруг это деньги мафии!? - Воскликнула Юки, хватаясь за щеки холодными руками.
-Правильнее сказать - а вдруг это не деньги мафии, но не в этом дело. Ты просто хочешь... чтобы ничего не было?
-Да!!! Пожалуйста, помоги мне, Амэ!
-Я отведу тебя к человеку, который решит любую проблему, твою или любую иную.
***
Кресло было старым и медным, а львы на подлокотниках - живые. Юки показалось или и впрямь один из них подмигнул при встрече и улегся поудобнее? В кресле сидел "тот самый Кен", но важнее было то, что он как-то слишком уж странно смотрел на Юки. Он был молодым - не старше, чем Амэ. Он был спокоен и грустен, но улыбнулся при виде неё.
-Может все-таки тебе сыграть с ними в игру? Может быть - развеешься. - Спросил тот, кого Амэ называла японским именем Кеншин или простым коротким европейским - Кен.
Юки надулась.
-Ясно. - Кен сложил пальцы обеих рук в замок и положил сверху свой подбородок, Юки показалось, что он скажет сейчас, что все "так и было запланировано", но он ничего такого не сказал, он просто продолжал. - Ты хочешь, чтобы эта посылка вернулась обратно и эти люди о тебе забыли, но они-то хотят обратного. Для них это игра и они создали её правила, и они желают сыграть в неё с тобой. А играть в неё ты не хочешь. К сожалению - они не тот тип людей, в общении с которыми ты можешь отказаться. Собственное, все так и было спланировано, чтобы отказаться ты не смогла. Но всегда есть выход. Нет людей - нет и их игры.
-Ты убьешь их? - Вздрогнула Юки.
-Я? - Улыбнулся Кен. - Нет.
Все еще улыбаясь, он достал покрытый странными письменами сотовый телефон.
-Приветствую вас. - Сказал Кен в трубку мягким, словно бархат голосом. - Вам нравятся воздушные шарики? Мне - очень. У вас есть парочка, но они прохудились, какая жалость.
После чего вздохнул и кинул трубку Амэ. Та поймала её на лету и посмотрела странно, словно видела змею. Открыв её, она тихо спросила о чем-то Кена, так тихо, что ни Юки, ни сам Кен не мог бы её услышать в этот момент. Но Кен непросто услышал - так же тихо, едва шевеля губами он ей ответил. Амэ набрала номер и, набрав полные легкие воздуха, закричала:
-Они убили её!!! Они...
Вскочив, Амэ бросила сотовый на пол и раздавила его ножкой стула. Он оказался на удивление хрупким, а может Амэ била со всей силы - его золоченый корпус смялся, как консервная банка.
-Все. - Сказал Кен и развел руками.
-Как это все? - Не поняла Юки. - Ты это им звонил?!
-Я? - Улыбнулся Кен. - Нет, конечно. И она, - он кивнул в сторону разливавшей по чашечкам чай Амэ, - звонила тоже не им...
-Тогда ты их "заказал"?! Я ничего не понимаю!!!
Кен подошел и взял Юки за руку.
-У Амэ невероятный чай, она смешивает полдюжины сортов, но никому не раскрывает секрета - какие именно и как. Я же никому никого и ничего не заказывал, но этих людей больше нет. Никого из них - поверь мне. Точнее они пока еще дышат и думают, но их не станет намного раньше, чем ты уйдешь от нас. Поэтому ты можешь забыть все неприятное, а деньги, если они тебе мешают - выкинь в реку. Кому они нужны - тот их подберет. Юки. Обычно я не рассказываю, что именно случилось, но если ты хочешь, я могу объяснить.
Юки кивнула.
-Юки, ты не одна. Точнее ты никогда не была и не будешь одна, как бы этого ни желала в своей жизни. Все люди этого мира связаны. И дело не в узах, правилах или чем-то еще - они связаны изначально и намного крепче, чем можно подумать, а тем более - придумать. Когда проповедник скажет тебе, что внутри тебя тоже живет Бог - ты лучше поверь ему, он сам того не понимая, говорит истинную правду. В тебе, во мне, в Амэ, в тех людях, что хотели навязать тебе свою игру - в каждом из нас. И в то же время Бог един - тут проповедники тоже не ошиблись. Другое дело - от того, как ты себе это представляешь, зависит - сможешь ли ты это использовать...
-Использовать? Как можно использовать Бога?!
-Очень просто. Бог - это компьютер. Самый лучший в мире, в том мире, который знает человек - нет ничего кроме Бога. Не было, нет, и не будет. Было бы ошибкой говорить, что бог в мире един, но в мире людей - он точно один, ведь он и есть люди. Все то, что ты видишь, чувствуешь, думаешь, знаешь, понимаешь, вообще все - отражается в нем. Бог - это как интернет, ты знаешь, что такое распределенные вычисления?
Юки отрицательно покачала головой и взяла теплую чашку чая из рук Амэ.
-Я мог бы рассказать тебе сказку подобную тем, которые так любят люди. О старых временах и могущественных силах. Но я скажу тебе проще - когда ты в следующий раз уснешь, твоя душа останется в том, что люди зовут Богом, боясь использовать это слово как термин. Это как интернет. Если последний - сеть, связывающая отдельные компьютеры по всему миру, то Бог - это сеть связывающая отдельных людей по всему миру и нет разницы в какого бога они верят и верят ли вообще - он есть. Строительство бога началось еще тогда, когда люди лазили по деревьям, это естественный процесс, который запускается в любой форме жизни, приближающейся к порогу обретения разума.
-Вы про ноосферу? - догадалась Юки.
-Ноосфера... Думающая, разумная сфера... Я мог бы сказать тебе, что разница между ноосферой и тем, что я тебе говорю как разница между твоей бабушкой, считающей, что интернет - это нечто астральное и "все эти сайты" витают где-то в облаках, парят высоко над землей и недоступны обычным людям; и опытным программистом, администратором в какой-нибудь компании который давным-давно все прекрасно и эффективно понимает, потому что знает.
-Знает что? - Юки отхлебнула из чашки.
-Знает то, что нет никаких полей, в которых хранятся данные, что есть протоколы, которые организуют работу различных машин, позволяя этим машинам использовать часть своих ресурсов - не будем вдаваться в подробности - для хранения самих себя, а остальное - для хранения того, что они и должны хранить.
-Вы говорите про "сервера"?
-Нет, в данном случае я говорю уже про обычных рядовых людей, таких как я или ты.
-Я... - Юки ткнула в себя пальцем. - Или ты... - И ткнула пальцем в Кена. После чего с видом глубочайшего понимания кивнула, смотря куда-то в сторону. - Ясно...
-Я мог бы тебе рассказать всю цепочку мыслей и поступков, которая приведет к скорой гибели людей, которые навязали тебе свою игру. Но для этого мне придется еще раз "послать поисковый запрос" или "спросить у Бога" - выбирай вариант, который тебе больше нравится. Понимаешь Юки - я и сам этого не знаю, потому что мне это не интересно. Я не могу знать все - знать все лежит в обязанности Бога. Я лишь администратор, который использует Бога по назначению. Я послал запрос, считай его мысленным, хоть я бы и назвал его, скорее "сонным запросом", суть запроса заключалась в необходимой смерти людей, которые втянули тебя в эту игру. Я спрашивал, не зная имен этих людей - это лишнее. Бог - это все, в том числе и эти люди, в том числе и все люди, с которым они контактировали и - в данном случае бесспорно - которым они вредили. Бог знает все, о чем они думают сейчас или думали когда-то, но не это главное. Главное - Бог постоянно прогнозирует их поведения, ведь он обладает всей возможной информацией обо всех живых, мертвых и даже - еще не родившихся людях. Он хранит все души людей, после их смерти, на это он резервирует в разумах еще живых до девяноста процентов памяти, которая не используется при жизни. Каждый раз, впадая в сон, ты сбрасываешь часть себя туда, перед смертью вся твоя жизнь проносится перед глазами - Бог хочет забрать тебя всю, он знает, когда ты умрешь, за совсем редким исключением конечно. В конце вся твоя жизнь пронесется у тебя перед глазами - кто-то называет это предсмертным сном. Он, Бог, начнет вытягивать из тебя данные за последний прожитый тобой день за долю секунды до того, как снайпер нажмет на спусковой крючок, целясь тебе в затылок, ведь и в снайпере есть Бог. Можно сказать что Жизнь - это Игра, в которой самой игрою является бог, живущий в нас, а мы, еще не родившись, подписываемся на правила этой игры, или не рождаемся вовсе. Когда ты смотришь на бабочку - именно бог показывает тебе бабочку. Только Бог, определяя посредством живущей в тебе Структуры или чертежа, который есть в каждой клеточке твоего тела особенность твоего мышления и зрения, позволяет видеть планеты - сфероидами вращения и чувствовать гравитацию. Понимаешь - у человек трехмерное зрение и четырехмерное ощущения жизни, но только потому, что так хотел бог. Измерение - от слова измерять, их будет столько, сколько ты захочешь, ведь измеряешь ты, весь мир подстроен под тебя, твое существование, однако это не значит, что он безобиден. Ты смертен, иначе - какая это игра? Но ты обязан был родиться - поэтому все константы вселенной так тонко настроены, что позволяют человеку существовать в этом мире. Чуть они сбейся - и любая форма жизни не смогла бы зародиться хотя бы по той простой причине, что все звезды не давали тепла вообще. В мире с большим числом измерений гравитация не может существовать, расстояний в привычном понимании нет, а планеты, звезды и галактики совсем не такие, какими ты их можешь себе представить. Ученые всего мира в последние двадцать лет только начинают это понимать, но наш мир изначально был создан для людей таким, каким ты его видишь, а все эти бескрайние космические пространства именно потому и бескрайние, что человек с его логикой никогда не усомнится - в мире столь огромном он ни за что не может быть один. Он никогда не догадается, что все это, все эти триллионы метагалактик, каждая из которых включает в себя миллионы галактик, подобных нашей, все это - бутафория, в которой жизни, кроме нас - нет. Они даже не созданы для нас - их порождает наша природа, все это в нас. Придумывая сюжет книги, писатель ради натуралистичности воссоздает огромный неизведанный мир даже в том случае, если события самого романа будут происходить в какой-нибудь жалкой деревушке на окраине Страшного Леса, куда вход его героям будет закрыт. Этот писатель никогда не начнет свое повествование сразу после сотворения мира, он позволит пройти бесчисленным векам, чтобы читатель не усомнился в неизведанности этого мира и бурлящей в нем жизни. Давным-давно в далекой-далекой галактике, на самых её задворках в рукаве полном странных и неизведанных, по каким-то загадочным причинам молчащих в радио эфире цивилизаций, на третьей планете от солнца - маленькой желтой звезды - жили люди. Они появились не сразу - о нет! Случай помог зародиться жизни, случай помог появиться людям, случай помог им проявить себя. Они мечтали и надеялись, стремились и отчаивались, достигали цели или гибли на пути к ней. Но они боролись. Боролись, причем - всегда. Правда, боролись не все... но иначе было бы неинтересно! Поверьте мне - Господь Бог - тот еще писатель. Существует ли вся эта бурлящая жизнью вселенная? Да, конечно, в сознании господа бога-отца она непременно есть и возможно он еще когда-нибудь про неё напишет. И в сознании бога-сына она тоже есть, читатель, он никогда не знает, что может случиться в этом мире, а чего в нем произойти не может. Читатель живет в мире своих фантазий, а мир напечатанных книг - лишь топливо для него! Именно ему предназначался этот порожденный Богом-отцом мир. Есть еще третий бог - бог печатного слова, Святой Дух Письменности, позволяющий нам, людям, передавать кусочки себя потомкам, эти маленькие или большие послания - они живут вне нас и вне читателя, по крайней мере, мы верим в это. Никто не скажет, что третий бог не настоящий, никто не посмеет - ведь он в своем роде бог и для первых двух богов. Я же - простой администратор, который присматривает за тем, как вымышленные создания общаются друг с дружкой. Однако же - это ересь, которой быть не должно! Поэтому больше не будем об этом. С тех пор, как люди изобрели компьютерные сети и начали делать то, что до этого делали ночами, сладко посапывая на подушке в сетях иного толка, объяснять принцип моей работы - или службы, называйте, как хотите - стало намного проще. Итак: был послан запрос и сразу же все семь миллиардов сознаний людей на долю секунды отвлеклись и неосознанно его обработали. И мне пришел ответ, не один, о нет. Как минимум двадцать четыре миллиона способов покончить с людьми, которые тебе надоели. Но мне нужен был самый простой, поэтому я подкорректировал вопрос под возможности моего сотового. А точнее - он умеет звонить. Вот и все. Больше мне от мира ваших сетевых технологий ничего не нужно, мир ваших снов мне предоставляет намного больше! И так, я сразу увидел на самом верху этих возможных вариаций будущего безымянных для меня людей вариант, который меня и устроил. Он заключался в двух телефонных звонках. А вот что произошло после них - тайна для меня, причем тайна неинтересная. Я слишком ценю свою время, чтобы интересоваться как именно пара десятков слов, произнесенных мной по телефону на номер, которого я никогда до этого отродясь не знал и тут же забыл после того, как набрал, приведут группку самовлюбленных богачей, которым некуда девать свои деньги и которые хотят забавы к тонкой красной линии, за которой их ждет быстрое сжатие в архив и длительное хранение по частям в головах различных людей. Очень длительное, пока они зачем-то снова не понадобятся богу и не будут извлечены из архива и введены по частям в одного или разных еще ждущих своего рождения людей. Там было много вариантов, я взял первый попавшийся, но все именно так и случится. Юки, Богу - можно верить! Откуда я знаю, что они самовлюбленные богачи, а не мошенники или мафиози? Оу! Пока я все это на тебя изливал, я нечаянно "послал еще один запрос". Теперь я немножко больше о них знаю, чем раньше, например то, что они уже, к настоящему моменту, окончательно мертвы. - Кен улыбнулся и развел руками. - Еще чаю?
-Вы точно человек? - Юки посмотрела пытливо.
-Конечно! - Кен улыбнулся и вскинул руки. - Просто я живу, администрируя Бога. Работа такая...
Суд.
Град был темным, освещенный искусственным светом, угрюмый, наполненный чуждыми нам жителями. Брат взял себе человеческое имя Рицку, я - Ао. Когда впервые увидела людей - испугалась, но брат улыбнулся - улыбнулась и я. Почему мне не говорили, что лицом они похожи на ящериц? Почему-то первым словом, которое я вспомнила - было "троглодиты". Так изменились? Лица стали удлиненными, словно из-под капюшона на тебя смотрит коричневый варан с париком из учесанных волос. Когда ты с ними говоришь, они всегда задумываются перед ответом, лица мертвеют, взгляды костенеют, даже их сердца меняют свой заведенный ход. Кажется, что они умирают. Еще - у них нет ушей, но это я и раньше знала.
Но я видела их фильмы. Там переодетые под нас прямоходящие вараны, с угрюмыми взглядами из-под одежды играют нас самих. И я видела у них накладные уши. Это стало шоком. Я спросила брата.
"Рицку" повернулся и, подняв палец, сообщил, смотря так напряженно, восторженно и игриво.
-Ао, это движение. Движение выдает наши "уши", это как улыбка - лишь движение губ или взгляд - лишь движение, выражение глаз. Пытаясь двигаться как мы, они смогут поднять наши "уши", но все равно не так, как это делаем мы. Поэтому они кажутся приклеенными.
Я и не знала, что эти, которые можно пощупать - такие странно-загадочные на самом деле так привлекают людей.
-Как свет ночного фонаря влечет мошек. Иначе - они не держали бы дома кошек!
-Правда? - Приподняла свои удивленные некоушки Ао.
Солнце.
Я не знаю, когда в первый раз увидела инопланетянина на фотографии. Старая камера медленно доставалась из сумки: щелк, щелк - звуки раздаются в моих ушах, я вращаю объектив. Когда-то хотела вырасти и стать медвежатником.
Щелк, щелк - я вращаю объектив. Глаз замирает, дыхание прекращается. Смерть у снайпера перед выстрелом. Смерть на мгновение ради весомого финала.
Равнозначный обмен.
Щелк, щелк, щел...к - я настроила фокус. Чувствую, как в руках пульсирует кровь. Я не снайпер, но я умею ждать. Мгновения вечности, распахнутые глаза, летающие "шторки" ресниц. Кровь циркулирует по телу, даря радость жизни - кислород - моим клеточкам памяти. Рука не дрожит, она помнит. Старая камера - химия пленки.
Временами... иногда... загадочные существа проявляют себя в темной комнате моей жизни.
-Они идут. Они уже близко. - Шепчу я, мои зрачки расширяются. - Еще немного, еще чуть-чуть. В тот момент, когда у тебя станет хорошо на душе, когда волосы поднимутся от счастья и наслаждение заструится по венам, внутри тебя созреет мак. Я говорю себе. Я жду, когда они ко мне прикоснутся, что оставить зайчики света на пленке.
А потом мне скажут:
-Это брак. Бракованная пленка, когда снимаешь - появляются "они".
-Они?
-Светлые светлушки. Светлячки. Шарики света. Как блики в линзах, даже у просветленной оптики, только никто не знает точно, отчего возникают именно они. Скорее всего - брак пленки.
Голос. Знакомый голос.
Говорит мне про брак.
"Когда ты вырастишь, то выйдешь замуж!"
Солнечный Мальчик, это было давно, про что ты намекал тогда?
Умеренность.
На острове есть коса, длинная, она напоминает запятую, если смотреть с воздуха. Из ярко-белого песка, такое чувство, словно растолкли мел в ступе. Несколько сотен метров в длину и дальше она уходит под воду, так вот, в отличие от других подобных ей кос, эта продолжается под водой почти параллельно водной глади. Можно пройти по ней пару километров и по-прежнему твои ноги будут лишь по щиколотку в воде.
Тогда тебе так сильно захочется упасть навзничь. И ты это сделаешь.
Если над тобой пролетит птица, она увидит человека, лежащего на воде вдали от суши. То же увидят и люди из "Сесны".
Но они не увидят того, что ты почувствуешь в этот момент.
Ночью при свете факелов тут можно ловить рыбу. Не нужны лодки, тут неподалеку бунгало на сваях. Но не для туристов это. Оттуда видно как ночью в воде над лагуной отражается лунная дорожка, и коса начинает слегка светиться.
Наверное, она и привлекает рыбу.
Значит, не только люди это чувствуют.
Справедливость.
В городе, которого больше нет на карте жила девочка когда-то. Она любила солнца свет, но было лишь одно у неё окно, ведь не могла она ходить, хоть и была Человеком. Однажды она заболела. В комнате той же лежала и смотрела в застекленное окно. Она не спала, она боялась почему-то теперь спать, ведь не хотела Чего-то терять. Она лишь смотрела в застекленное окно, пытаясь вспомнить запах улицы, но не могла. Однажды луч света проник сквозь окно, осветил её лицо и превратился в душистого кота. Солнечный Кот ей помог снова встать, они вместе играли, и все забывали. В эти мгновения ей уже было не страшно все забыть навсегда, она видела сияющие зеленые глаза кота, и удивлялась, откуда в них столько неба. Счастье затопило ту комнату, кот нашел оттуда выход, они дверь рисовали мелом под кроватью, и смело вместе ступали во Тьму.
Они гуляли по дивным мирам. Они искали дорогу назад. Кот не сказал, что та дверца захлопнулась за девочкой навсегда.
Ведь она тогда умерла...
Отшельник.
В деревне предгорной давно жил ребенок, что с детства бродил повсюду один. Костер разводил он в лесу, и нюхал туман, любил камыши и рыбу ловил, во сне трогал мох, на дереве спя, и звезды считал, когда пролетали они меж ветвей цвета сумрака теплого. Не очень любил он людей, и тьмы не боялся совсем. Когда в этот мир предвечных чудес весть неся сквозь лес пробиралась их тьма, хотел он все встретить хозяйку ночного костра. И следом он шел и звуки ловил. Он жил нелюдим, но о многом мечтал. Однажды в ночи он увидел особенный свет, он шел из окна - там кто-то дышал, там кто-то боялся в постели холодной пришествия тьмы. В окно заглянув, он увидел мечту, о которой слагались все сны. Окно он закрыл за собой, оставив лишь в памяти лик, и в лес он пошел, навстречу грядущей и жаждущей этой души утренней тьме. Он громко кричал, он весело лес свой по именам называл, и пел и плясал он от счастья. Он тьму со следу сбил, вслед за собой в лес увел, но сам заплутал.
Он был лишь ребенок, что жил меж ветвей. Так странно в лесу становилось теперь. Он помнил, он знал, что в жизни нашел вновь мечту, и не надо больше спать и на звезды смотреть. Он шел лишь вперед и шел, и слышал, как тьма продирается вслед за ним в его лес. Не помнил он лес, не помнил чем жил. Как страшно в лесу! Как глупо терять!! Он по лесу брел, устал он кричать... Да незачем стало ему - тьму ту не спугнуть, можно ли смерть напугать? Теперь так похож он на жителя стал, боящегося тьмы и не ходящего в лес за рекой. Упрямо вперед он все брел, и тьма настигала его. Он видел мечту, но видела она ли его? Он помнил лицо, за ним шла теперь тьма.
И понял он тех, кто в деревне той жил. Они все имели кусочки того, что тьме не отдать! Могли лишь солнце молить и дверь запирать, но тьма приближалась, хотела отнять, хотела заставить забыть...
-Не стану таким, - сказал он себе. - Не буду я плакать, не стану кричать. Мне есть что терять. И есть, зачем жить. Не сдамся я тьме. В ночи будет свет! Я лес подожгу!! И он будет сиять!!!
Зашла в сердце леса та Тьма... А Лес то горит!
Звезда.
В комнате неубранной, среди раскиданных игрушек спал ребенок. Это была одна ночь покоя. Ведь все игрушки не её, и не её это комната, она тут гость, а этот мир - трактир у дороги, что распахнул свои обманчиво дружелюбные двери для заблудившейся души. А в небесах горела двойная звезда восточного исчисления. И тихо шептали тени во дворе о Сестрах - что Живут! Они пришли однажды, и они сказали один раз:
-Здравствуй, ребенок света! Мы пришли к тебе за пиром, за чистой тьмой. Что в тебе? Не отдашь?
Тьма вращалась в эту ночь, тьма распускала лепестки.
-Пора цветения тьмы, пора тебе помочь. Ты знаешь, в чем ты? Ты знаешь, что в тебе?
А все игрушки комнаты кричали в ней: "не отвечай, не отвечай!" А за окном ревела улица, полная холодного огня, и монстры из стали и одиноких душ: "не отвечай, не отвечай!"
-Вы не мои... - сказала им девочка в ночной рубашке с лилией цветущей. - Я сюда пришла вчера, откуда знаете вы, что мне нужно в вашем мире? Не говорите, что я для чего-то рождена. Я не люблю легенды, они забавляют лишь меня! Когда я оказалась тут, то подивилась: "до чего же странно вы живете, все собрались на светлой стороне, все убегаете от тьмы и не замечаете, как той становится все больше, ведь каждый убежавший от неё роняет из себя её; такой вот странный мир, я видела лишь маленький кусочек, теперь мне любопытно стало: что на обратной стороне мечты!?"
Они вопили, все эти игрушки, в которые издавна играют люди этого мира. Религия и наука, любовь и надежда, отчаяние и ненависть, чувства, эмоции и знания всего мира о себе самом и только. Игрушки бывают одиноки, кульминацией их боли становится тот момент, когда понимают они, что выброшены будут скоро. Момент настал, пришла и боль несуществующих сердец. Которыми связали себя их люди. Которые надеялись, что человек заберет их, унесет с собой...
Раздался мирный шепот шин и звук шагов. В дверь тихо постучали.
-Странник Джек!
И мир проснулся...
Шут.
Это творение было переполнено тайнами, знаками и скрытыми смыслами.
-Ты тролль. - Сказала маленькая Даша и ткнула пальцем в зеленую морду.
-Не, - сказала, наклонив голову, Зеленая Морда и ткнула Дашу мордой в песочницу. Когда Даша выплюнула весь песок, она снова спросила, возможно, Тролля.
-Ты тролль?
-Неа. - Сказала не тролль, и наклонил голову уже в другую сторону.
-А кто ты? - Спросила девочка Даша. - Ты - фея?
-Да. - Сказала Зеленая Вонючая Фея.
Младшие Арканы:
Посохи:
Тихий Дом.
Она устала от суеты и праздности мира и поселилась в этом заброшенном доме. Её родители ходили иногда к ней и приносили еду. Иногда приходили и другие "связанные" люди, но никто, выйдя за порог, не помнил, что происходило в том доме. Все вокруг окуталось паутиной, кокон был готов. Для гусеницы, возжелавшей ничего.
Родители ходили в школу и брали задание, шли домой и сами его делали, шли в школу относили и улыбались. Те, кто там проверял, спокойно к этому относились. И тоже улыбались. Так они понимали друг друга. Тонкие нити паутинки доходили и туда. Иногда они звенели. Полубабочка понимала - кто-то рвется из опутавшей полгорода паутины грез и хочет понять - что же вокруг него не так?
Но все было так, так, как ей было нужно.
Тихий покой тертых вещей. Тертые - это вещи, у которых есть своя история. Их поверхность напоминает книгу, только многие люди не умеют её читать. А она умела. Она жила в живой, природной библиотеке прошлых людских судеб. Впрочем, не только людских.
Это история о девочке, которая жила в Тихом Доме на улице, выходившей в Старый Сад. Что она там делала? Наверное, это слишком сложно будет вам объяснить, но я все же попробую: она - жила.
***
Источники переменной гравитации.
-Она вращается. - Сказала маленькая японка, разглядывая гайку Кена, подвешенную на нитке. Кен хмыкнул. Сказала, конечно, по-японски, но Кен мыслил на любом мыслимом языке еще с год назад. Гайка вращалась. Концентр был, концерт близился. Кен встал и посмотрел на небо, прикрыв от света луны глаза. Луна всегда слепила его, в отличие от солнца. Но ночь всегда лучше дня! Кен всегда считал себя уютно убаюканным в полной темноте. Но луна слепила его...
Руки со свечами, тонкие язычки пламени, они поднимались вверх, образую узор, другой, "третий-третий, я второй!"
-Совсем прекрасно. - Сказал фразе сломаться мальчик, что привел Кена сюда. Кеншин молчал, разглядывая толпу, которая сначала принимала тихие и спокойные блюзовые композиции, готовясь к ночному безумству. Солнце садилось в невидимой отсюда гавани. Дождливое и вечно хмурое Киото, оказалось ярким и радостным летним праздничным днем. Еще раз повод убедиться, что наше представление - не есть реальность, так ведь?
Теперь язычки пламени сплели лилию из рук подростков.
-У вас так делают на концертах? - Спросил по-русски мальчик с японскими чертами лица.
-Да, зажигалками.
-Байкеры?
-Конечно, ты разве не знал? - Неподдельно и без сарказма удивился Кен. - В России - все байкеры!
-Зато у вас вымерли все медведи, я знаю! - Сказал мальчик-проводник. - Они отравились и сдохли когда вы резали свои ракеты с молниями на погонах.
-Нет. - Не отрываясь от леса рук, прошептал Кен. - Медведи живучие. Это все ложь... и провокация. С молниями? А, SS...
-Что ты там высматриваешь? - Спросил мальчик, всматриваясь в толпу.
-Чудо...
-...вищ?
-Разных... самых разных, какие есть... и которых нету - тоже.
***
Этот мотоциклист несся из тумана в туман. В городе ночных огней, раскрыла пасть гидра из желаний и восторгов, открыла миру бесчисленные зубы удовольствий, чтобы ухватить клок тумана с его колес. Он подсадил попутчицу, и рассказал историю о том, как однажды мир населили создания, совсем в чем-то похожие на людей...
Один далекий мир.
В котором было все, а не осталось ничего...
Похожие настолько в чем-то одном...
Они рисовали по планетам свои письмена, прочесть которые можно было лишь однажды и лишь одним способом: проехать по ним от начала и до конца. Каждый поворот дороги из черного камня вперед ведет; последний пройдет - останется позади одна буква. И так от планеты к планете, от звезды к звезде.
Что они хотели рассказать, о чем донести? И главное кому?
Мотоцикл, ревя, несся вдаль. Когда закончится этот отрезок пути, джампер рванет его дальше. Каждая буква, каждого слова - кусочек чьей-то жизни. Что за история там записана промеж звезд?
О прочитавших её до конца никто и никогда не слышал. Мотоцикл давал бессмертие существу закинувшему ногу на него в первый раз, давал раз и навсегда. Время останавливалось, клетки тела существа переставали умирать. Он мог погибнуть в пути или когда-нибудь, но все-таки доехать до последней буквы последнего слова. По планете на символ. Что за история там записана, в этой бездне меж звезд?
А мотоциклист ехал все вперед и вперед, находил друзей и терял их, забывал свое прошлое и себя самого. Каждый раз - новый мир, по дороге одной, бесконечной. Когда-то, на каком-то повороте пути он вдруг понял...
Что все это не имеет значения уже, что ему все равно. Все то, из-за чего он отправился в путь - осталось далеко позади, бесчисленные миры отделяли его от того парня, что вытаскивал из старого гаража скелет странного мотоцикла и собирал заново с нуля.
Он курил и смотрел на вращающееся грозовое облако, нанизанное на Башню Времен. Они попадались... временами. Это было странное зрелище - кто-то, чья-то неведомая сила вскрыла планету и нанизала её поверхность на невидимую глазу ось, растянув на целые парсеки. Причем теперь у поверхности планеты была лишь одна сторона, это как лента Мебиуса из временной петли - чем ближе ты к подобной башне, тем медленнее течет время, ты никогда не достигнешь её, но запросто можешь увидеть башню такой, какой она была сразу после строительства. Такие миры попадались. Иногда. И на них тоже был начерчен знак. Искривленный настолько, что в длину мог быть чуть меньше парсека и ехать по нему было чистым безумием для любого существа, еще знавшего слово "старость". Ему всегда было интересно как такой мир выглядит из космоса, но спросить это было не у кого - тут не строили кораблей, никаких, места для жизни в таких мирах было пугающе много.
Мотоцикл стоял у порога еще одного дома у дороги...
Эта история больше не имела для него значения, ведь пытаясь прочесть, в пути, он нашел что-то свое, потеряв при этом себя.
Облако медленно вращалось. Еще один нелепый слепок чьего-то замысла. Вечность, кто-то вновь захотел её познать. Призраки, все, кого он встречал до сих, пор были лишь призраками. Такие похожие на самих себя в машине различий по имени разум.
Когда-то в одном далеком мире жили существа, похожие в чем-то. Но никто не знал на кого. Там было все и не осталось ничего. Когда-то давным-давно они рисовали по планетам письмена, в надежде, что проехав этот путь, кто-то найдет пустоту, кто-то себя, а кто-то - кого-то еще.
Может быть они не теряли надежды? Может быть, они все еще надеялись, эти живые письмена, что кто-то, прочтя их - найдет их создателей?