Monosugoi : другие произведения.

La sangre de los inmortales, la sangre de los condenados

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В Барселоне нынче неспокойно. Солнце не появляется уже который месяц. По улицам бегут реки воды, излитой отравленными небесами. Здесь свирепствуют чума и инквизиция. Пока первая пожирает тела, вторая предает огню падшие души. Город осажден войсками Изабеллы Кастильской, сжигающими дотла каждого, кто покинет его. И вот спрашивается, на кой черт сюда занесло бродячего гранадского алхимика Боабдиля Аль-Фихри и бессмертное существо, когда-то бывшее человеком по имени Николас Фламель? Рассказ - финалист конкурса "Наше дело правое-2010" на сайте Веры Камши. Первое место на конкурсе вампирской прозы "Трансильвания-2011" на Truebloodsite.org.

   22 Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло;
   23 если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?
   Евангелие от Матфея
  
   Густые черные капли дождя барабанили по покрытым потеками черепам горгулий Барселоны. Твари недовольно рычали и вжимали головы в плечи. Изъеденные временем, их каменные ноздри втягивали влажный туман с однообразным шипением паровой машины. Промозглый воздух наполняли мириады запахов, но все их перебивал тяжелый дух смерти. То была вонь разлагающихся тел - чудовищного урожая чумы, собранного ею за последние дни.
   Однако город продолжал жить, и порой обитателям крыш удавалось полакомиться не только скручивающей гранитные кишки мертвечиной. Не далее как вчера горгулье, оседлавшей фронтон часовни святого Маркуса, случилось перехватить нежной детской плоти. Мать девчонки умерла прямо на улице, намертво вцепившись обезображенной язвами рукой в свою дочь. На крики беспомощного человеческого детеныша слетелась целая стая, но горгулья с часовни успела первой. Жалкие, запуганные людишки обходили кровавый пир стороной - не столько из-за горгулий, сколько из-за страха перед чумой.
   Впрочем, ребенком особо не наешься, и спазмы в зобе горгульи уже начали с противным скрипом перекатывать желудочные камни.
   Горгулья подпрыгнула на месте. Камни в зобе отозвались глухими стуками.
   Чудовище обвело взглядом расстилающиеся под ним улицы, узкие лабиринты мощеных троп, втиснутые в ущелья домов и храмов, с которых скалились его родственники. Над домами торчали леса громоотводов, добывающих эфирное электричество, и тысячи труб, изрыгавшие удушливый смрадный дым. Дым стекающий на узкие улочки города, скрывая разливающиеся по ним реки крыс. На окраине трубы начинали расти непроходимой чащей, там господствовали цеховики, под тиглями которых даже в чуму не прекращал гореть огонь, и смрадный воздух наполнял грохот транзакционных передач. А за лесом труб была видна багровая полоса горизонта. Где-то там вставало солнце, и не было дождя. Но над Барселоной, словно ей было мало одной чумы, вот уже который месяц изливались наполненные ядовитыми испарениями алхимии тучи.
   Ноздри горгульи на часовне святого Маркуса уловили тонкую струйку запаха живого существа. Она оглянулась на своих товарок, но, похоже, кроме нее, никто его не слышал. Дождь перешел в ливень и тяжелые капли с утроенной силой заколотили по каменной шкуре. Миазмы от реактивов алхимиков, которые принес с собой ливень, едва не забили слабый запах, взбудораживший горгулью и та, расправив крылья, тяжело сорвалась с фронтона.
   Мощеная брусчатка и залитый черной жижей фонтан неслись ей навстречу с умопомрачительной скоростью, но почти у самой земли полет выровнялся, и горгулья взмыла вверх, лавируя среди громоотводов. Запах стал сильней, но к нему примешался какой-то оттенок, вызывающий смутное беспокойство. Не будь горгулья так голодна, она, может быть, и призадумалась бы над этим, тем более, что пролетая между домами ей удалось разглядеть павшую лошадь с вздувшимся животом, до которой не успели добраться ни уличные собаки, ни другие обитатели крыш. Но аромат живой плоти сводил с ума, манил, звал за собой, а камни в зобе яростно гремели, заглушая голос разума.
   Несколько минут спустя горгулья оказалась на крыше ювелирной мастерской на улице Коммерс. Из ее труб не вырывалось ни облачка дыма, зато стены оказались закопчены. Старый ювелир-мавр и вся его семья скончались еще месяц назад, и дом вместе с трупами и одним глупым мародером спалили флогистоном. Когда-то украшенные яркими разноцветными изразцами стены почернели, окна зияли пустотой, а плитка отвалилась и грязными кучами валялась под стенами. По странной иронии уцелел лишь намалеванный мелом на углу здания крест, означавший присутствие заразы.
   Запах стал еще сильней, а мгновение спустя из темного переулка показался и его источник - тощий монах-доминиканец в заляпанной грязью одежде. Лицо монаха скрывала воздушная маска с огромными глазами-линзами и свиным рылом респиратора. За его спиной болтался огромный кожаный короб, в котором что-то позвякивало. Сопровождал служителя Господа субъект куда как более колоритный, на две головы выше своего спутника, закутанный в спускающийся до икр фиельтро и низко надвинувший на лицо широкополую шляпу. Там, где складки плаща на груди расходились, мелькали серебристые полоски пластрона. Руки скрывали тонкие кожаные перчатки, обшитые стальными пластинками так, что стоило сжать кулак в такой перчатке, как она превращалась в знатный кастет.
   На мгновение горгулья замешкалась - явно она чувствовала запах только одного живого существа, но видела перед собой двух. Кроша кладку трубы, на которой пристроилась, тварь принялась переминаться с ноги на ногу, вздымая крылья. Но чем ближе подходила эта беспечная парочка, тем сильней становился запах. И горгулья не выдержала.
   Она сорвалась вниз стремительно, как порыв зимнего ветра. Сложив крылья, она метила в грудь доминиканцу. Еще мгновение - и под когтями затрещат хрупкие ребра. Жертва закричит, но будет поздно. Каменное чудовище взмоет в небо и скроется среди чащи труб, оставив разносится лишь эхо от воплей жертвы.
   - Брат Ансельмо!!!
   На крик человека в плаще горгулья внимания не обратила, но тот с непостижимой быстротой толкнул монаха в лужу, а потом и вовсе случилось нечто невообразимое. Только что он стоял посреди улицы, и деваться ему было некуда, как вдруг через долю мгновения прямо в раскрытую пасть чудовища уже глядели шесть вороненых стволов. Вырвавшаяся из них вспышка стала последним, что горгулья увидела в своей жизни, прежде чем разлететься на куски.
   - Однако, дорогой мой Николас, уже даже и не знаю, что, право, меня напугало больше - ваши манеры или появление этого бесовского отродья, - монах вытер покрывшиеся по самые запястья грязью длани о тунику и, убедившись, что ни руки, ни облачение чище не стали, огорченно вздохнул: - Опять a pedibus usque ad caput...
   Тот, кого священнослужитель назвал Николасом, откинул стволы пеппербокса и вытряхнул гильзы в ладонь.
   - Боюсь, брат Ансельмо, если бы не мои дурные манеры, райские кущи распахнули бы свои врата перед вами гораздо раньше отмеренного срока, - произнес он, вкладывая новые патроны в оружейные стволы. - Как вы любите говорить, отправились бы вы ad patres, кто бы тогда позаботился о страждущих?
   - Вознесем хвалу Господу нашему Иисусу Христу, что он не допустил этого, - доминиканец снял маску, пригладил жидкие волосы и вздохнул. - Совсем распоясались, окаянные булыжники! Я еще ребенком был, и уже тогда нашим любимым развлечением было сталкивать их днем с крыш. А теперь из-за проклятых туч братия к ним и на пушечный выстрел подойти боится.
   Без солнечного света горгульи совсем перестали засыпать и превращаться в камень. К тому же из-за этого они вечно оставались голодными, что делало их еще опасней.
   - Дорого я бы дал, чтобы это была самая большая беда этого грешного города, - Николас протянул руку брату Ансельмо, помогая тому подняться.
   Словно в подтверждение его слов, за углом раздался грохот и скрежет. Медленно переставляя тумбообразные ноги, на улице показалась покрытая копотью колонна механических гомункулов. Обнаружив на своем пути людей, они замерли. Безглазые латунные головы словно по команде повернулись к монаху и его спутнику. Из раструбов огнеметов в трехпалых руках гомункулов стекали капли прожигающего брусчатку флогистона.
   - Что за черт? - раздался из проулка раздраженный голос. - Чего встали, проклятые железяки?
   В узкий проем между стеной дома и боком закупорившего проход гомункула протиснулась скрюченная фигура в замызганном ярко-алом плаще. На груди и спине могильщика скалился криво намалеванный череп. Такой же украшал его дыхательную маску. Стекла вставленных в провалы глазниц линз недобро поблескивали из-под капюшона.
   - Не богохульствуй, сын мой, - укорил могильщика брат Ансельмо.
   - Простите, падре, но вас-то как сюда занесло? - маска на лице могильщика задвигалась в такт словам. - Чума убила здесь почти всех... Уберите огнеметы, дубины! - рявкнул он, заметив, что стоит как раз на линии огня.
   Оживленные еще самим Альбертом Великим, гомункулы безмолвно исполнили команду.
   - Ищем все, что может помочь облегчить страдания несчастных жителей Барселоны, сын мой, - брат Ансельмо встряхнул свой короб.
   Внутри зазвенело стекло.
   - А это кто такой? - могильщик перевел взгляд на закутанного в черное спутника доминиканца.
   - Еще один смиренный слуга Господа, - кротко ответствовал брат Ансельмо.
   - Что-то не очень он похож на вашего брата, - пробормотал могильщик. - Шли бы вы отсюда, святые отцы. Иначе, боюсь, в Барселоне станет еще одним выжженным храмом больше. Тучи, похоже, нынче скрывают нас не только от солнца, но и от лика Господня.
   Гомункулы стронулись с места. Эхо от унылого скрипа давно не смазываемых деталей заметалось среди домов и, в конце концов, было проглочено одним из пустых оконных провалов. Улицу Коммерс вновь захватил шорох дождя, прерываемый лишь скрипом ставен и воем одичавших псов.
   Как только колонна механических кукол и надсмотрщик скрылись, Николас расслабил руку, все это время лежавшую на рукояти пеппербокса.
   - Неудачное время мы выбрали для прогулки, Николас, - брат Ансельмо забросил короб за спину и одел маску. - Этот поджигатель туп, но там, за углом, на стене болтается очередное объявление о розыске еретика Фламеля. А псам Торквемады много времени не потребуется, чтобы два и два сложить. Уж эти точно будут действовать hic et nunc.
   - Может быть, брат Ансельмо, не стоит оттягивать неизбежное? - бледное лицо Фламеля исказила страшная гримаса.
   Поползшие вверх уголки губ обнажили белые и острые как иглы резцы, а в глазах загорелся нехороший огонь.
   - Николас, держи себя в руках! - доминиканец в ужасе отшатнулся от Фламеля.
   - Все в порядке, - жуткая гримаса спала с лица Фламеля. - Я справлюсь.
   Он пошарил рукой в кожаной сумке на поясе и извлек флягу из толстого муранского стекла. Вид плещущейся в ней жидкости вызывал у брата Ансельмо чудовищное отвращение, которое он в присутствии Фламеля старался скрывать. Однако так как сейчас лицо его скрывала маска, монах дал волю чувствам.
   - Поджигай!
   Командный голос могильщика донесся до ушей брата Ансельмо, когда Фламель нетерпеливо выдирал пробку. В конце улицы полыхнул оранжевый шар и к тучам рванул столб бездымного огня. В стороны брызнули искры - разлетевшиеся капли флогистона подпалили несколько сотен ворон, слетевшихся на запах мертвечины. Мгновением позже брат Ансельмо услышал рев пламени и треск камня. Колеблющийся свет залил улицу, разбросав ломаные тени гомункулов по покрытым плесенью стенам. Фигура упершего руки в бока могильщика в алом плаще вдруг показалась доминиканцу карикатурным изображением дьявола из одной из старых книг, живописавшей посрамление оного святым Сульпицием. Вот только ничего воодушевляющего он для себя в этом не нашел.
   Фламель запрокинул голову и вылил содержимое фляги в рот. Последние капли просвечивающей багровым в свете адского флогистонового костра жидкости зависли на горлышке сосуда и Николас нетерпеливо стряхнул их на губы.
   - Все, идем, - Фламель спрятал флягу на место. - Пока на самом деле не накликали на себя беды.
   Переступая через разбросанные по мостовой обломки горгульи, они скрылись в переулке, из которого вышли могильщик и его гомункулы.
  
   Томмазо де Торквемада, генеральный инквизитор Кастилии и Арагона, обвел взглядом притихшую толпу. Горожане прятали лица за грязными тряпками. Они подозрительно косились на каждого, кто кашлянул или пошатнулся, выискивая признаки чумы, и готовы были моментом броситься наутек при первой же угрозе.
   Торквемада усмехнулся. Жалкие глупцы, разве от чумы можно сбежать? Каждого, кто пытался покинуть город, ждала смерть в огне архимедовых машин, которыми Изабелла Кастильская окружила Барселону. Они не сдвинутся с места, пока чума не насытится. Но даже и тогда войска Изабеллы не уйдут - они будут ждать знака от генерального инквизитора. Ибо помимо чумы в городе поселилась куда как более страшная болезнь.
   Помост, на котором стоял Торквемада, окружала его личная охрана, вооруженная длинноствольными мушкетами. На надраенных флорентийских кирасах ветвились герметические знаки, лица стражников скрывали покрытые белой эмалью маски. По центру каждой маски был проведен черный крест, в поперечной перекладине его прятались отверстия для глаз.
   На самом помосте рядом с Торквемадой стоял только его приближенный инквизитор Диего Деза, епископ Саламанки, кутающийся в плащ. От промозглой осенней сырости Барселоны у Деза бесперестанно текло из носа и болела голова. Вода, стекая по меху, заливалась за шиворот, давно уже промочив насквозь и пелерину и тунику. Все это приходилось терпеть, ибо его наставнику непогода была нипочем.
   Деза прекрасно понимал чувства, написанные на лицах толпы, уставившейся на привязанного к столбу человека. В такие времена чернь готова продать душу дьяволу, лишь бы спасти собственную жизнь. И дьявол пришел к ним - трижды проклятый Господом алхимик Фламель.
   Привязанное к столбу существо (у Деза язык не поднимался его назвать человеком), дернулось и зарыдало. Толпа отшатнулась и вновь прилилась обратно к строю стражников.
   - Если бы мы не забывали обо всех тех милостях и бесчисленных благах, - начал Торквемада. - Которыми Господь осыпает нас каждый день нашей жизни, то наверняка бы простились со своими греховными привязанностями и дурными склонностями к омерзительным деяниям, противным как Богу, запретившему их в Своих могущественных заповедях, так и человеку, чей закон называет такие деяния ненавистными Господу, на Чьем слове стоят и которое заключают в себе все земные законы, применяемые для того, чтобы наказывать и уничтожать тех порочных и закоренелых во зле нарушителей заповедей Всевышнего, что по всем законам человеческим заслуживают казни. Но такова наша слепота, греховность страстей и ненасытность внушенных дьяволом желаний, что ни заповеди Господни, ни законы нашего королевства, ни любовь ближних, ни даже собственное наше благосостояние не в силах убедить нас в том, как полезно было бы для нас самих окинуть пристальным взором свою жизнь и заклеймить те пороки, которые запрещает как закон Божеский, так и человеческий. Ибо может ли быть что-либо ненавистнее и отвратительнее в глазах Господа, нежели наш отказ от Его Божественной власти, когда мы ради горстки земного богатства отдаем себя в услужение сатане или расточаем свои силы на ненависть к ближним, в то время как могли бы оставаться слугами, нет, детьми Всевышнего Господа, Который принес в жертву Единственного Сына, чтобы освободить нас из рабства и привести к вечному свету и благодати, неизменным во веки веков. Да и найдется ли христианин, настолько ослепленный невежеством или сбитый с пути истинного сатанинскими наваждениями, чтобы без трепета помышлять о приговоре Всевышнего таким преступникам или законах сего королевства, по справедливости творящих суд за все их дьявольские деяния и отвратительные прегрешения?
   Деза поднял голову. В небе над площадью кружилось несколько горгулий. Описывающих широкие круги каменных чудовищ привлекли запахи толпы, но они не осмеливались нападать на такое скопление людей, да и хорошо понимали, чем им грозят мушкеты инквизиторской охраны. Распуганное горгульями воронье жалось по крышам, время от времени разражаясь хриплым карканьем.
   Толпа затихла. Торквемада говорил и говорил, но Деза ясно видел, что слова инквизитора не достигают душ собравшихся. Чума стояла за каждым углом, а на столбе корчилось их единственное спасение. Сатанинский соблазн принять дар исцеления от дьявольского отродья был слишком велик. А сейчас чернь лишали шанса поддаться искушению. Стоит только инквизиторской страже дать слабину, и толпа разорвет привязанное к столбу существо в клочья, чтобы напиться его греховной крови. Но мушкеты охранников были заряжены, а алебарды остры, в чем убедился уже не один житель Барселоны, не вовремя попавшийся на пути святейшей инквизиции. И теперь в головах сбежавшихся на аутодофе боролись страх перед смертью и страх перед костром с очищающим огнем.
   Деза перенес взгляд на обложенный хворостом столб. Ветки поблескивали - дабы дождь не помешал божественному правосудию, их облили маслом и напихали вниз пропитанной им же ветоши. Веревки крепко удерживали бьющееся отродье в облике девушки, облаченной в грубое рубище. Несмотря на спутанные волосы и покрытое грязью лицо, было хорошо заметно, что девушка молода и красива. Пытки не оставили на ней следов - как и на других таких же чудовищах, раны затягивались почти мгновенно. Стянутое веревками, рубище плотно облегало ее соблазнительную фигуру. Деза тут же отринул греховные помыслы. Дьявол любит прибирать к рукам юные души, стойкость которых перед соблазнами низка.
   Дождь припустил как из ведра, и Деза забеспокоился, как бы дрова для аутодофе не отсырели окончательно. Он украдкой бросил взгляд на вещающего обвинительным тоном Торквемаду, но тот и сам уже понял, что пора закругляться, и приступил к зачитыванию приговора, благо в таких случаях признания от обвиняемого не требовалось:
   - Я, Томаззо де Торквемада, милостью божьей генеральный инквизитор Кастилии и Арагона, Диего Деза, епископ Саламанки, принимая во внимание, что ты, Кристина Гуэль, проживающая на улице Вдов в городе Баселона, была обвинена перед нами в еретической извращенности, принимая далее во внимание, что обстоятельства дела не позволили нам оставить ее незамеченной, мы приступил к следствию. Для этого мы снимали допросы со свидетелей, допрашивали тебя, производили также другие действия, которые требуются каноническими постановлениями. После того как мы внимательно исследовали все относящееся к этому делу, а также неоднократно выслушивали мнение собираемых для этой цели людей, сведущих в праве и богословии, мы, действуя в качестве полномочного судьи, желая служить только Господу и правде, имея перед собой пресвятое Евангелие и призывая имя Христа, решаем следующее: на основании всего того, что мы видели и слышали, что нам было в настоящем процессе показано и рассказано, затронуто и разобрано, мы нашли, чтобы то, что тебе ставилось в вину, получило свое законное подтверждение. Посему, согласно уложениям "Malleus Maleficarum", объявляем мы, что если кто-то причинил вред или ущерб людям при помощи злых сил, его необходимо наказать, отняв у него жизнь, и это наказание должно осуществляться через сожжение.
   При последних словах приговора девушка отчаянно задергалась, пытаясь вырваться из пут. Глаза ее побелели и вылезли из орбит, однако рот надежно затыкал кляп, так что ничего, кроме невнятного мычания, она издать не смогла.
   - Приступайте, - Торквемада махнул рукой стоящему внизу палачу с факелом в руках.
   Тот бегом, чтобы факел не успел загаснуть, бросился к столбу, разбрызгивая черную жижу из луж. Стоило ему сунуть пылающую головню в ворох веток, как те занялись трескучим огнем. Промасленная ветошь полыхнула, едва не опалив охранника, и тот спешно отскочил назад, выронив факел. Пламя взобралось по веткам и вгрызлось в ноги девушки.
   Словно птица в силках, та забилась в окутывающих ее клубах дыма. Занялось рубище, и бледная кожа вздулась чудовищными волдырями. Кто-то в толпе не выдержал, дернулся было к костру, но был встречен пикой и отступил.
   Огонь добрался до волос, те исчезли почти мгновенно. Несколько минут спустя прогорели веревки, удерживавшие кляп. Жуткий вой пронесся над площадью и обугливающееся тело обвисло на удерживающих его путах. По толпе прокатился отчаянный вздох, ибо на ее глазах спасение от чумы вновь поглотил огонь.
   По знаку Торквемады охрана обратился ружья на собравшихся, ибо наступал самый опасный момент, когда чернь могла взорваться бунтом. Озлобленные, искаженные страхом хари обратились в сторону инквизиторов, однако сотня направленных на них ружейных стволов быстро расставило все по своим местам.
   - Все кончено, проваливайте! - крикнул стоящий за оцеплением альгвазил. - Или среди вас есть те, кто хочет сменить сатанинское отродье на костре?
   Словно стая крыс, в которую бросили камень, барселонцы разбежались по темным подворотням. В угасающем свете костра то там, то здесь мелькала пугливая тень. Угли тлели еще долго, но, кроме инквизиторов и их охраны, на площади больше не объявилось ни одного человека.
   - Жители этого города столь же трусливы, сколь и нечестивы, - Диего Деза запахнул плащ поплотней. - Сдается мне, монсеньор, каждый из ныне присутствовавших здесь не задумываясь нахлебался бы крови отродья, не задумываясь о последствиях.
   - А что с ними стало бы, узнай они, что это еще не все, - Торквемада сошел с помоста и направился к шипящему под дождем костру. - Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat; quae ferrum non sanat, ignis sanat.
   Останки Кристины Гуэль повалилось в угли бесформенным обгоревшим кулем, в котором с трудом угадывались человеческие черты. Торквемада носком сапога пнул их. Тело дернулось. Покрытый коркой рот растянулся в немом крике, в его провале задергался черный огарок языка.
   - Quae vero ignis non sanat, insanabilia reputari oportet, - закончил Торквемада. - Но не надейся, что все кончилось. Я знаю, что ты меня слышишь. Неужели ты думала, что мы столь глупы? Даже на таких, как ты, у священной инквизиции найдется управа.
   Тело выгнулось в агонии и ужасный спекшийся обрубок с провалами глазниц и рта повернулся к генеральному инквизитору.
   - Нет, ты не успеешь отрастить себе новые органы, мразь, - когда Торквемада не выступал перед толпой, голос его звучал тихо и устало. - Заберите это с собой, я сам отпущу ей последние грехи.
   Солдаты подошли к костру и, ухватив тело за руки и ноги, сбросили его на кусок грубой ткани. Связав концы, один из них забросил получившийся сверток себе на плечо и отошел к капитану. За маской невозможно было понять, испуган ли он или уже привык к подобному за месяцы нахождения в Барселоне.
   - Помогите мне, брат Диего, - Торквемада протянул руку в перчатке епископу. - Я чувствую себя преотвратно, а мне еще разбираться с этим порождением тьмы. Грязные кровососы...
   Искаженное гримасой ярости, лицо Торквемады с глубоко запавшими глазами выглядело чудовищно бледно, словно из него вышла вся кровь. Деза обратил внимание и на то, что руки Великого инквизитора мелко подрагивают, а из-под обитой изнутри красным инквизиторской мантии происходит нездоровый запах. Пребывание в Барселоне дорого обходилось Торквемаде. Сказывался возраст, да и здоровье его ухудшалось с каждым днем, а вслед за временными улучшениями следовал новый спад. Характер Торквемады, и до этого не отличавшегося терпимостью, и вовсе стал ужасен. В некоторые дни даже самому Деза страшно было приближаться к нему. Лишь когда им удавалось изловить очередного вампира, наступало столь желанное просветление.
   Но вампиры плодились один за другим, а главная цель инквизиторской охоты - Николас Фламель - так и оставался недосягаем.
  
   Несмотря на чуму, службы в кафедральном соборе монахами-доминиканцами проводились минута в минуту. Колокол исправно возвещал начало службы, и его заунывные звуки разносились в гулкой пустоте брошенных домов. Редкие прихожане рисковали добраться до храма, ибо на пути их вставали чума, отчаявшиеся мародеры, голодные собаки и горгульи. Ходили и слухи о том, что крысы стаями набрасывались на людей, пожирая их заживо. Монахи тайком при этом вздыхали с облегчением, ибо не были уверены полностью в том, что Господь защитит их от охватившей город заразы.
   Часовню святой Люсии, когда-то одно из самых популярных мест у прихожан, не открывали уже пару месяцев. Цветные витражи в окнах храма потускнели, кое-где в них зияли прорехи - кусочки смальты выпадали один за другим, поэтому внутри гулял промозглый ветер, а у алтаря скопились лужи.
   Однако дверные петли, когда брат Ансельмо проскользнул внутрь часовни, даже не скрипнули. Не зря же он смазывал их маслом каждую ночь.
   Старый доминиканец прокрался в пресвитерий и нащупал на стене тайный выступ. Каменная плита загремела, поворачиваясь в пазах под полом, и открыла уходящие в темноту ступени. Брат Ансельмо зажег масляную лампу и ступил на лестницу. В нос ему ударил едкий запах химикалий, заставив поморщиться. Стоило монаху спуститься на десяток ступенек, как вокруг начал разливаться холодный белый свет. Складывалось ощущение, что под землей взошла полная луна.
   Лестница привела брата Ансельмо в подземелье, о существовании которого мало кто знал даже из монахов, прослуживших при соборе всю жизнь. Вырытое ненасытными подземными червями мавров в период их недолгого властвования в Каталонии почти семь веков назад, оно представляло собой купол, подпираемый по центру кругом из каменных колонн. Купол покрывала затейливая словесная вязь, однако о чем говорили сии древние письмена, брату Ансельмо было неведомо.
   Погасив лампу, монах окунулся в мертвый свет развешанных на колоннах фонарей.
   Между колонн громоздилось воистину чудовищное сооружение из медных цилиндров с поршнями, стеклянных змеевиков и пышущей жаром алхимической печи. Слаженная работа механизмов порождала похожие на дыхание звуки, которые лишь усиливали сходство машины со спящим чудовищем. От аппарата по полу тянулись тонкие трубки, заползающие под странное сооружение, напоминающее что-то среднее между креслом и дыбой. В кресле, закинув вверх бледное лицо и уставившись в купол невидящим взором, сидел Николас Фламель. Правый рукав его рубахи был закатан по локоть, над ней нависал стеклянный цилиндр, в котором медленно ходил латунный поршень. Сосуд заполняла багровая взвесь, мечущаяся за стеклом словно живая. Из медного основания цилиндра выходила узкая игла, едва заметная в призрачном свете, воткнутая в предплечье алхимика.
   В эту минуту Фламель более чем когда-либо походил на мертвеца.
   Брат Ансельмо поставил принесенную с собой корзину на пол и шагнул к жуткому трону, но был остановлен голосом за спиной.
   - Падре, не надо. Организм подобных ему, гм-м... существ с трудом расстается с собственными внутренними соками. Сейчас он в забытьи и выдергивать его оттуда крайне опасно - в первую очередь для вас.
   Из-за колонны вышел толстенький лысый человечек в небесно-голубом кафтане. Черты смуглого лица выдавали в нем мавра, большинство из которых недавно было блистательно изгнано Фердинандом Арагонским из Гранады, а теперь на них посматривали косо уже по всей Кастилии. В руках мавр держал бутыль. Заметив неодобрительный взгляд монаха, он поболтал ей в воздухе.
   - Красное вино, падре. Прекрасно восстанавливает кровопотерю, а темная сторона нашего общего друга Николаса, увы, требует ее от меня порой чересчур много.
   Мавр, прихрамывая, прошел к каменному столу, заставленному тиглями, ретортами и перегонными кубами, и устало опустился на табуретку.
   - Присаживайтесь, падре, в ногах правды нет, - мавр спихнул со стоящей рядом табуретки увесистый том.
   Доминиканец поставил корзину на пол и сбросил с нее тряпку. Внутри оказалось полкруга сыра, кусок мяса землистого цвета и грубый хлеб.
   - Падре? - мавр покосился на бутыль.
   - Multum vinum bibere, - вздохнул брат Ансельмо, - nоn diu vivere. А, впрочем, на все воля божья.
   Рубиновая жидкость пролилась в подставленную мензурку. Монах отпил ее и снова вздохнул.
   - Божественно прекрасное вино, Боабдиль-эфенди, особенно прекрасное в столь непростые времена как наши.
   - Старые запасы, - пожал плечами мавр. - Последняя бутылка, кстати. Теперь, когда добрая королева Изабелла обложила город архимедовыми машинами и прислала своего цепного пса Торквемаду, боюсь, что-то похожее появится в Барселоне нескоро.
   Боабдиль долил брату Ансельмо еще вина.
   - Как это не прискорбно, но нельзя не признать, что шаг этот предпринят, так сказать, propter necessitatem, - доминиканец вновь приложился к мензурке. - Чума уже унесла бессчетное число жизней по всей Европе...
   - Ай, клянусь мощами пророка! - Боабдиль всплеснул руками. - Я уже столько раз вам, падре, объяснял - чума не есть заболевание, суть которого заключается в неистовстве сил природы, она - явление метафизическое! Ее распространение невозможно остановить, сжигая людей или изолируя город, ибо основа ее лежит в самой сущности человеческой! Ваши горожане думают, что, выпив вампирской крови, они излечиваются, но на самом деле они лишь трансмутируют в иное существо, проклятое, как бедолага Фламель! Достаточное количество вампирской крови убьет в человеке семя чумы - и чем больше степень заражения, тем больше требуется ее для излечения - но вместе с ним будет убита и душа! А уж здоровому человеку достаточно и вовсе одной капли!
   Боабдиль разошелся не на шутку. Лицо его потемнело, глаза метали молнии. Яростно размахивая руками, он чудом не разметал свои приспособления со стола. Многие из них были сделаны из хрупкого стекла, и хоть у мавра имелось все для выплавки новых инструментов, брату Ансельмо не улыбалось лишний раз отправляться в мародерские рейды по брошенным домам - стекло в городе встречалось не так часто, как хотелось бы.
   - Но если Фламель сделал все это с собой по незнанию, - продолжал буйствовать Боабдиль. - То уж вы-то должны понимать, к чему приводит такое, так сказать, лечение!
   - Однако же и вы продолжаете искать лекарство от чумы в крови Фламеля, - монах отодвинул оказавшийся в опасной близости от локтя Боабдиля перегонный куб.
   - Это все потому, что у меня нет той книги, которой он пользовался, когда варил свой эликсир! Если бы она была у меня, я бы обязательно нашел, где Авраам Иудей ошибся!..
   Словоизлияния мавра прервал протяжный стон и скрежет. Боабдиль отреагировал мгновенно, бросившись к креслу, на котором бился в судорогах Фламель. Кожа на лице у алхимика натянулась, обрисовав кости черепа, и приобрела нездоровый синеватый оттенок. Глаза закатились, явив страшные бельма, из горла вырвался глухой стон. Даже с того места, где сидел брат Ансельмо, было видно, как мечутся стрелки на круглых циферблатах, приделанных к медным цилиндрам кресла.
   - Держите ремни, падре! - бросив взгляд на показания приборов, Боабдиль принялся рыться в сумке на поясе.
   Брат Ансельмо вцепился в удерживающие тело Фламеля кожаные ленты. Сухощавый алхимик обладал чудовищной силой - ремни бились как живые, оставляя глубокие рубцы на ладонях монаха.
   - Готово! - Боабдиль воткнул в руку Фламеля шприц с мутной бирюзовой жидкостью и с силой вдавил поршень.
   Мгновением позже Фламель обмяк.
   - Гретхен! - прошептали его посиневшие губы, прежде чем зрачки вернулись на место и он смежил веки.
   - Gloria Dominus! - пробормотал доминиканец, отпуская врезавшиеся в руки ремни. - Кто такая эта Гретхен?
   Утерев пот со лба, мавр выдернул иглу из руки алхимика. Рана мгновенно затянулась.
   - Его разум терзают призраки прошлого. - Боабдиль вернулся к столу. - Вы не задумывались, падре, что привело в вашу обитель столь разных людей, как бродячий мавританский ученый и беглый алхимик, которого разыскивает инквизиция?
   - Господь всемогущ и всемилостив, а потому, когда вы двое появились на пороге монастыря и объяснили, что вам нужно, я сразу понял, что Он направляет мою руку.
   - Ну, предположим, со мной все понятно - я лишь ученый, ищущий средство от чумы. Но Фламель, чудовище, держащее в страхе целые города... Что заставило его прийти со мной, зная, что вы принадлежите к тому же ордену, что и Торквемада, преследующий его уже добрый десяток лет?
   - На все воля Господа, - пожал плечами брат Ансельмо.
   - Потрясающее разнообразие ответов, - хмыкнул Боабдиль. - Впрочем, сейчас это говорит лишь о том, что вы просто хороший человек, падре. Фламель был одним из самых известных алхимиков в свое время. Он объездил половину Европы, побывал даже в Гранадском эмирате, где в одной из книжных лавок он приобрел старую книгу, написанную Авраамом Иудеем. Книга содержала тайные знания, но была написана на древнеарамейском и зашифрована так, чтобы несведущему не было понятно ни слова. Однако Фламель смог прочитать ее и создать то, что он посчитал эликсиром бессмертия. К сожалению, он ошибся в переводе и лишь спустя какое-то время осознал, к каким последствиям это привело.
   Сперва, безусловно, он испугался, поняв, во что превратился. Потом наступило опьянение - все же он стал бессмертен. Цена бессмертия, светобоязнь и чужая кровь, пугали его лишь первое время. Он убедил себя, что это того стоит. Что он, великий ученый, сможет принести человечеству много большую пользу, чем несколько десятков бесполезных людишек, кровь которых он выпил. Он также выяснил, что выпитая человеком кровь вампира также делает его вампиром. Но Фламель оказался достаточно разумен, чтобы никогда не использовать этот метод. Почти никогда...
   Долгие годы он путешествовал по Европе. Побывал в Польше, Трансильвании, России, Китае, Японии, добрался даже до Багдадского халифата. Возвращаясь из Африки, он попал в Лейпциг, где встретил девушку по имени Гретхен, в которую и влюбился. Он забросил все свои научные изыскания и проводил все время с ней, правда, не открывая своей истинной сущности. А через некоторое время в Лейпциг пришла чума. И Гретхен заболела. Фламель отдал ей свою кровь, но как только его возлюбленная узнала, кем стала, она бросилась в ближайшую церковь. Священник оказался круглым дураком и о произошедшем узнали горожане. Они в прямом смысле слова разорвали девушку и напились ее крови... Фламель впал в страшную ярость и за одну ночь перебил бесчисленное количество горожан. Многие бежали, в том числе те, кто отведал крови Гретхен - и они понесли заразу вампиризма дальше. Инквизиция объявила охоту на Фламеля, а тот даже не прятался - когда пелена ярости спала с его глаз, он понял, что мертв, и его бессмертие - лишь обман. Потеряв Гретхен, он лишился смысла жизни. Вот, падре, кем является ваш гость.
   Брат Ансельмо поежился и тайком бросил взгляд на обмякшего в кресле Фламеля. Грудь алхимика не вздымалась, словно там на самом деле сидел мертвец.
   - Однако вы все равно продолжаете утверждать, что в нем наше спасение от чумы? - слова с трудом проталкивались сквозь пересохшее горло доминиканца.
   Он схватил мензурку с вином и немедля пригубил ее.
   - Чума, падре, это яд, что убивает душу, - говоря это, Боабдиль перебирал четки. - Любой вампир - это ходячий мертвец, оболочка, голем, который только имитирует человека...
   - А Фламель?
   - С Фламелем все не так просто. Он не пил кровь, он принял эликсир, который сделал его вампиром заживо. У него осталась душа, и сейчас она страдает. Он не может простить себе смерть Гретхен, а также тысяч обратившихся. На вампиров охотятся все, и инквизиция и толпы тех, кто смертельно боится чумы. Страх смерти лишает последних разума, и лишь обратившись, они понимают, что теперь пришла их очередь скрываться во тьме и ежеминутно ждать того, что толпа тебя растерзает. Когда я нашел Фламеля, он был истощен и вновь погружен в безумие. Он приковал себя цепями к стене в подвале дома. Воистину, падре, вот тогда он был страшен. Но все-таки внял доводам разума. Я обещал ему найти лекарство от чумы, страх перед которой толкает людей на обращение. В обмен на мою кровь, он согласился отдавать мне свою для исследований...
   Раздался стон. Фламель зашевелился и открыл глаза.
   - Спокойно, Николас, не двигайся! - Боабдиль подбежал к креслу и принялся ослаблять ремни. - Помогите ему, падре.
   Уступив место доминиканцу, Боабдиль закатал левый рукав. Все предплечье у него оказалось замотано окровавленными тряпками.
   - Ах, если бы у меня была эта проклятая книга... - зашипев, мавр снял тряпки, освободив покрытую синяками руку со следами многочисленных уколов.
  
   Вид, открывавшийся из галереи епископского дворца, не радовал ни взор, ни душу. Окружающие дворец сады походили на иллюстрацию к Апокалипсису - покрытые пятнами гнили голые деревья торчали из земли как руки мертвецов, грешников, поднимающихся к Страшному суду. Вдали, бросив отсвет на скребущие вершину Тибидабо облака, полыхнула вспышка. Еще один несчастный попытался вырваться из Барселоны и был испепелен архимедовыми машинами.
   Погруженная в полутьму Барселона, между тем, то там, то здесь озарялась кострами поджигаемых могильщиками домов. Вспыхивали столбы всеочищающего пламени, но они гасли довольно быстро, и лишь клубы чадного жирного дыма после еще долго вливались в темень нависающих над городом туч.
   - И отяготела рука Господня над Азотянами, и Он поражал их и наказал их мучительными наростами, в Азоте и в окрестностях его, а внутри страны размножились мыши, и было в городе великое отчаяние...
   Деза, стоящий у арки, обернулся. В тусклом свете ламп лицо Торквемады с глубоко запавшими глазами мало отличалось от черепа.
   - Еще пару месяцев назад мы были уверены, что здесь нет ни еретиков, ни ведовства, - Деза отвернулся от унылого зрелища. - Однако чума обрушилась столь внезапно...
   - Она пришла вместе с противными Господу тварями, - Торквемада тяжелым шагом прошествовал к каменной скамье и присел на нее. - И пока мы не доберемся до главной ее причины, до Николаса Фламеля, болезнь не покинет ни Барселону, ни всю страну.
   - Вам лучше, монсеньор? - Деза вгляделся в укутанную в плащ фигуру генерального инквизитора.
   - Гораздо лучше, брат Диего, гораздо, - Торквемада откинулся к стене. - Но мы должны вернуться к поискам Фламеля как можно быстрей. Изабелла в гневе от того, что из-за чумы порт простаивает. Она благочестива, но, как и всякого иного монарха, дела земные зачастую заботят ее гораздо больше дел духовных.
   Из темного конца галереи раздался скрежет. Вскоре показались два охранника Торквемады с фонарями в руках. На куске ткани они несли скорчившееся тело вампира, сухое как доска. За то время, что прошло с аутодафе, он успел нарастить кое-какие ткани и теперь походил на гигантскую голую крысу, пролежавшую на солнце не один месяц. И даже при всем этом он не лишился человеческих черт. Однако, вне всякого сомнения, на этот раз существо было мертво.
   - В печь его, - взмахнул рукой Торквемада. - Прах ссыпать в урну и закопать на Монжуик. И пусть не забудут могилу освятить.
   - Монсеньор, мы изловили уже почти сотню вампиров, однако все они - безмозглые и трусливые горожане, обратившиеся по глупости, - Деза подошел к Торквемаде. - Никто из них в глаза не видел Фламеля и даже не знает, кто это. Мы ходим по кругу с того дня, как нам стало известно, что Боабдиль и Фламель вошли в город. Наши люди рыщут везде, за головы этих двоих обещана огромная награда, но они как сквозь землю провалились...
   - И это не дает нам права прекращать поиски, - оборвал Деза генеральный инквизитор. - Я лично обещал Изабелле добраться до Фламеля, и либо я его найду, либо сгнию от чумы как весь этот проклятый город - а он тогда сгниет вместе со мной! Не смейте, слышите, не смейте даже думать о том, чтобы покинуть Барселону без головы Фламеля!
   В голосе Торквемады зазвучала угроза.
   - Но если он попытался выбраться отсюда и был сожжен войсками Изабеллы? - приступ ярости напугал Деза, но не настолько, чтобы отступиться от вопросов.
   - Он здесь, брат Диего, - Торквемада закашлялся, прикрывая рот рукавом. - Можете не сомневаться. Пусть наши люди начнут перетряхивать всех мавров, что остались. Если мы найдем Боабдиля, найдем и Фламеля.
   Торквемада поднялся, опираясь о стену.
   - Идите, брат, отдохните. Наберитесь сил перед завтрашним днем - он будет не лучше сегодняшнего. Но труды наши не пропадут даром - блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. А теперь идите, брат, идите.
   Убедившись, что Деза покинул галерею, Торквемада подошел к каменной балюстраде. Взор его обратился к притихшей как побитая собака Барселоне. Если бы сейчас Деза заглянул генеральному инквизитору в лицо, он бы сильно удивился. Глаза Торквемады горели злобным огнем, в них плескались волны флогистона, испепеляющего пропитанный смертью город.
   Ослабив шнуровку на пелерине, Торквемада запустил руку за ворот туники. Ладонь ощутила теплое прикосновение металла. Он оттянул ткань, и в свете очередной вспышки флогистона, блеснули стекло и медь. Цилиндр покоился прямо на груди инквизитора, а сквозь стеклянное окошко можно было увидеть плещущуюся внутри кровь. Две тонкие гофрированные трубки уходили из цилиндра под ключицы. Места, где они впивались в кожу, окружала воспалившаяся ткань. Механизм на груди Торквемады издал едва слышный вздох, вслед за ним последовали несколько щелчков шестеренок, и уровень крови в окошке слегка уменьшился.
   - Время, время, - прошептал Торквемада, не выпуская цилиндр из рук. - Fugit irrevocabile tempus...
  
   Старик-мавр сложил в сумку обернутые в тряпки и запечатанные сургучом пробирки. Разноцветные жидкости в них были чересчур летучи и неустойчивы даже на том слабом свету, что проливался сквозь облака, чтобы допустить их контакт с воздухом.
   В тускло освещенной свечами комнате с заколоченными окнами собралось все семейство аптекаря - жена и две дочери. Когда-то их аптека славилась на весь квартал Аррабаль, но сейчас люди не верили в то, что чудодейственные порошки мавра спасут их от чумы. Не верил в это и сам старик-аптекарь.
   - Обязательно передайте, что к новолунию эссенция утратит силу, - бормотал мавр, заворачивая свои драгоценные склянки в еще один слой ткани. - А свойства тинктуры Джабира без серы так и не раскроются в полной мере... А, впрочем, что я несу? Боабдиль-ходжа, да хранит его Аллах, разбирается в этом куда лучше меня, старого глупца...
   Бормоча все это себе под нос, старик избегал смотреть в глаза возвышающемуся над ним Фламелю. В глазах трех женщин, прижимающихся к стене, читался откровенный страх - в отличие от большинства горожан, одна мысль о находящемся у них в доме бессмертном существе вызывала дикий ужас.
   Фламель осторожно взял из рук мавра сверток и сунул в висящую на боку сумку.
   - Прощайте, аль-Хайтан-эфенди, - он слегка склонил голову. - Боабдиль-ходжа просил вам передать, что без вашей помощи он никогда...
   Громкий стук в дверь прервал слова Фламеля.
   - Эй, старый пес, открывай! - донесся снаружи грубый голос. - Открывай, нехристь поганая, а то хуже будет!
   Еще один удар в дверь едва не совал дверь с петель.
   - Открывай, старик! Ты думаешь, что, если заколотил окна, мы не узнаем, что ты там опять колдуешь, грязное отродье?!
   Мавр в ужасе сжался, а его жена обхватила дочерей и прижала к себе.
   - О нет! - запричитал он. - Опять эти негодяи, мои соседи!
   - И чего им понадобилось? - в голосе Фламеля прозвучала угроза.
   - Раньше они были моими постоянными покупателями, кто только что не брал - и ведь им грех было жаловаться, все мои лекарства прекрасно помогали... Но с тех пор, как пришла чума, они постоянно обвиняют меня в колдовстве! Но на самом деле... на самом деле...
   Аль-Хайтан бросил быстрый взгляд в сторону своих дочерей. Обоим еще не было тринадцати, но по сравнению с большинством барселонских барышень они выглядели сошедшими из райских садов гуриями.
   - Уходите, - Фламель снял сумку и положил ее на стол.
   - Да вознаградит вас Аллах, Николас... - аль-Хайтан едва не бросился обнимать Фламеля, но вовремя остановился.
   Во взгляде алхимика не было ни капли тепла, лишь холодная, расчетливая ярость.
   - Пусть он будет к вам милосерден в Судный день, - эти слова старик прошептал, уводя жену и дочерей по лестнице в подпол.
   Фламель снял плащ. На поясе у него висел узкий, слегка изогнутый меч в черных лакированных ножнах. Узнать в нем катану, самый смертоносный в мире клинок, в этих краях могли лишь те немногие из монахов-доминиканцев, что успели побывать в далекой Японии. В тот момент, когда меч почти бесшумно покинул ножны, дверь не выдержала и рухнула внутрь.
   На пороге стояло с десяток мужиков с намотанными на лица платками. Весь этот сброд был вооружен вилами и дубинами, у пары человек в руках обнаружились ржавые рапиры.
   - Господа, - тон Фламеля не предвещал мародерам ничего хорошего. - Чем обязан столь внезапному визиту?
   Нападавшие опешили. Они никак не ожидали встретить вместо беспомощного мавра вооруженного кабальеро. Однако наглости им было не занимать, да и толпа за спиной прибавляла хамской уверенности.
   - А ты сам-то кто будешь? - стоявший первый шмыгнул носом. - Тоже колдун? Так мы тебя сейчас быстро того, значит...
   Фламель окатил горожанина презрительным взглядом. Веки скрытых под прорезью маски глаз предводителя шайки задергались в нервном тике.
   - Я бы предложил вам убраться отсюда по-хорошему, - Фламель сделал шаг вперед, отводя меч вбок. - Но для этого у меня слишком плохое настроение...
   Взмах катаной ни один из мародеров заметить не успел. Здоровенный детина с вилами, стоявший справа от предводителя, осел на землю. Пол под ним тут же залило потоком крови, хлынувшей из рассеченной пополам груди.
   Фламель на мгновение замер, слизывая кончиком языка брызнувшие на лицо капли. Кое-кто из мародеров рванул было прочь, но сзади их подпирали оставшиеся на улице.
   - Вперед, трусы, он же один, а нас много! - надо было отдать должное предводителю, тот не испугался и первым кинулся на алхимика, занося над головой дубину.
   Мгновение спустя жизнь его оборвалась столь же скоротечно, как и у предыдущего бедолаги. Но толпа уже вошла в раж и скопом ринулась на Фламеля. Однако причинить ему вред оказалось куда как более затруднительно. Мародеры крушили мебель, выбили одно из окон, но число их неотвратимо уменьшалось. Фламель со своим чудесным клинком легко уворачивался от ударов, делая редкие, но смертельные выпады.
   Вскоре пол стал скользким от крови, что и сыграло с алхимиком дурную шутку. Он поскользнулся во время очередного выпада и в ту же секунду не верящий своей удаче мародер вогнал ему прямо под пластрон свой клинок.
   - Ага! - заорал несчастный, не выпуская эфес. - Ну что, гадина, сожрал?!
   - В точку, - Фламель одним взмахом отсек руку, держащую рапиру, и выдернул ее из груди.
   Оставшиеся в живых мародеры остолбенели. Лишь тот, кого Фламель лишил руки, орал благим матом, убаюкивая культю. Не глядя, алхимик снес ему голову, оросив стены фонтаном крови, и бросился на ближайшего человека. Тот оцепенел, глядя на приближающегося вампира, и, лишь когда Фламель погрузил клыки ему в горло, застонал.
   Через пару минут все было кончено. Кровь стекала с порога дома на брусчатку мостовой, усеянную растерзанными телами не успевших разбежаться людей. Между ними, запрокинув голову и собирая губами капли дождя, стоял Фламель с окровавленным мечом в руке. Вряд ли брат Ансельмо или Боабдиль обрадуются такому повороту событий, но разве у него был выбор?
   Фламель вложил меч в ножны, вернулся в дом аль-Хайтана. Там он подобрал плащ, сумку с эссенцией, и покинул жилище мавра, стараясь не замечать, как тот смотрит на него из-под приподнятого люка и шепчет молитвы.
   Алхимик шел не оборачиваясь. Внутри у него бушевало сатанинское пламя, требующее еще жертв и крови. Поглощенный борьбой с ним, Фламель не заметил, как от стены соседнего дома отделилась тень. Дрожа от страха, человек, единственный чудом выживший в стычке с Фламелем мародер, у которого хватило ума спрятаться, следовал за алхимиком до самого собора. Там, убедившись, что Фламель вошел в часовню и более ее не покидал, он, разбрызгивая лужи, со всех ног бросился к епископскому дворцу.
  
   - Поверить не могу, что все, наконец, вот-вот закончится, - брат Ансельмо погладил по голове мальчишку, сидящего у него на коленях.
   Еще вчера тело пятилетнего Энрике покрывали язвы. Боабдиль и Фламель нашли его в доме, над которым кружилась стая горгулий. Из семи членов семьи, Энрике был единственным, кто еще дышал. Однако жить ему оставалось считанные часы - даже если бы горгульи не добрались до мальчишки, он не протянул бы долго. Боабдиль, до этого не смыкавший глаз всю ночь, влил ему в рот несколько капель сыворотки, ставшей результатом трехмесячной работы.
   Десятки раз до этого жертвы чумы умирали прямо на руках Боабдиля, демонстрируя бесплодность попыток мавра победить смерть. Но в этот раз просветление во взгляде ребенка давало ему надежду. Язвы исчезли еще по пути в собор, пока Фламель нес завернутого в плащ Энрике. Боабдиль, не веря своим глазам и не смея загадывать наперед, полоснул ножом по пальцу руки и поднес выступившую кровь ко рту мальчишки. Тот скривился и заплакал.
   И тогда Боабдиль впервые за все это время засмеялся, чисто и беззаботно.
   Сейчас, сидя с братом Ансельмо на крыльце часовни, Энрике с изумлением наблюдал, как перед часовней вздымается огромная туша странного животного, шкура которого состояла из пропитанной каучуком ткани. Огромный кит становился все больше с каждым вздохом, во время которого один из хитроумных аппаратов мавра закачивал в него легкий газ.
   - И что, Боабдиль-эфенди, вы собираетесь делать с этим чудовищем? - брат Ансельмо с трудом ухватывал принцип действия воздушного шара. - Неужели эта штука и вправду может воспарить в небо аки птица?
   - Несомненно, падре, - Боабдиль что-то настраивал в механизме распыляющей сыворотку машины. - Он был испытан уже не один раз. Единственная проблема - зависимость от ветра, но, по счастью, сегодня он не силен. Так что мне только остается вверх и разбрызгать сыворотку...
   На улице по-прежнему лило как из ведра, но мавра это заботило мало. Рядом с ним проводил какие-то свои непонятные измерения молчаливый Фламель.
   - А почему вы хотите делать это в небе? - спросил Энрике, сползая с колен монаха.
   - Сыворотка попадет в дождевые облака, смешается с ними и выпадет по всему городу, попадет в колодцы с водой и вообще в каждую щель, - Боабдиль отвечал, не отрываясь от настройки. - Это куда верней, чем ходить по городу и давать ее каждому страждущему. Благодаря крови Николаса, сыворотка стала самовоспроизводящейся, так что одной капли воды будет достаточно, чтобы излечить тысячи людей. И теперь она лишена элемента, превращающего их в вампиров...
   - Значит, я не буду бессмертным? - огорчился Энрике.
   - Знаешь-ка что, дитя мое, - брат Ансельмо слегка шлепнул мальчишку пониже спины. - Заканчивай эти еретические речи. У тебя уже есть бессмертная душа, дарованная Господом. А ну, кыш отсюда! Или к брату Хосе на кухню, у него наверняка осталось что-нибудь вкусное!
   Эннрике, услышав про еду, со всех ног припустил в сторону трапезной, но на полдороге остановился.
   - Именем священной римской инквизиции, оставайтесь на местах, грешники! - усиленный рупором голос ворвался под своды собора, заставив Боабдиля испуганно дернуться.
   Во двор хлынул поток стражников с мушкетами и алебардами. Всадники взяли в кольцо заставленную инструментами площадку. Лошади ржали и опасливо косились на колышущийся на земле баллон воздушного шара.
   - Как же вы не вовремя! - в сердцах воскликнул Боабдиль. - Николас, сделай что угодно, лишь бы они не помешали мне взлететь!
   Мавр отступил под вздымающиеся стенки шара.
   Фламелю подобные приказы не надо было повторять дважды. В одной его руке оказался тот самый пеппербокс, из которого он давеча разнес на осколки горгулью, в другой - катана. Солдаты вскинули ружья и прицелились в алхимика.
   Во двор въехала черная, ничем не украшенная карета. Один из солдат открыл дверцу, и из экипажа спустился епископ Деза. Вслед за ним, опираясь на руку Деза, вышел Торквемада.
   - Стойте, Николас! - брат Ансельмо сорвался с места, видя, что алхимик вот-вот бросится на прибывших. - Смерть в этом городе уже собрала и без того обильную жатву!
   - Ба, да это никак наш разочаровавшийся в божественном правосудии брат! - раздался язвительный смех Торквемады. - Я так и думал, что из всех барселонских монахов только ты, Ансельмо Саура, мог приютить у себя под крылом врага веры и отродье сатаны.
   - Вы были инквизитором, брат Ансельмо? - Фламель покосился на монаха.
   - Это было давно, - отрезал тот. - И я не мог больше смотреть, как детей сжигают только за то, что они подобрали на улице голодного черного котенка. Монсеньор, я не надеюсь достучаться до вашей души, но взываю хотя бы к разуму. У этих людей есть средство, которое позволит спасти этот город...
   - Людей? Людей?! Где вы людей видите?! - взорвался Торквемада. - Я жгу тех, кого породила нечестивая природа Фламеля уже не один год! Все они из-за принесенного им проклятия лишились бессмертной души! Из-за него, из-за этой проклятой книги!
   Торквемада запусти руку под пелерину и вытащил оттуда книгу в потрескавшемся кожаном переплете. При ее виде у Фламеля сразу загорелись глаза.
   - Что, вампир, узнал? - Торквемада швырнул книгу в грязь под ноги Фламелю. - Забирай, все равно ее может прочесть лишь тот, чьей рукой водит дьявол.
   - Николас, оставь, - донесся из-за спины алхимика голос Боабдиля. - Книга уже один раз искалечила твою жизнь. Теперь она нам не нужна. Жаль, конечно, что ее не было у меня раньше, но теперь, благодаря тебе, сыворотка и так создана. Лучшее, что можно сделать - это сжечь книгу как только все закончится.
   Фламель не шелохнулся, но взгляд от книги Авраама Иудея оторвал с трудом. Торквемаде же его жест дался дорого - он захрипел и схватился за грудь, но нашел в себе силы продолжить говорить.
   - А это у нас, я полагаю, великий ученый и философ Боабдиль аль-Фихри?! Может быть, вы расскажете своим друзьям, что на самом деле привело вас сюда?
   Торквемада раздвинул строй целящихся в монаха и алхимика солдат и вышел к ним.
   - Монсеньор, остановитесь! - Деза попытался было задержать генерального инквизитора, но тот с неожиданной силой оттолкнул его.
   - Не лезьте, Диего! - Торквемаде стало душно и, несмотря на проливной дождь, он распустил завязки плаща, сбросил его и остался в одной тунике. - Эй, нехристь, может быть ты все-таки расскажешь легковерному брату Ансельмо и твоему дружку-вампиру, кто запустил в наши края чуму?
   Фламель впился глазами в инквизитора.
   - Да-да, Фламель, именно так. Алхимики Кордовы измыслили этот поистине дьявольский план, когда после битвы при Лас-Навас-де-Толосе Альмохадам стало ясно, что их дни в Иберии сочтены! Они рассчитывали выжечь чумой всю Европу, но Фернандо Третий слишком быстро сплавил их обратно в Африку. Чума прокатилась по христианскому миру, но это уже ничем не помогло сарацинам! А теперь случилось то, чего они и сами не ожидали - чума пришла в Багдадский халифат! Вот как аль-Фихри оказался здесь - ему нужна была только твоя кровь, Фламель, и ничего больше. Если сейчас он улетит, лекарство от чумы покинет пределы Испании навсегда.
   - Николас, он же лжет! - брат Ансельмо отшатнулся от алхимика. - Ты ведь понимаешь, почему я перестал быть инквизитором - как раз из-за лжи!
   Фламеля била дрожь. Его глаза полыхали пламенем цвета венозной крови. Алхимик готов был вот-вот взорваться и, памятуя об истории Гретхен, брат Ансельмо понимал, что сейчас случится.
   - Нет, падре, на этот раз никто не врет, - Боабдиль, сложив руки на животе, стоял около полностью заполненного газом воздушного шара. - Чума действительно добралась до Багдада...
   Фламель оказался около него быстрее, чем кто-либо успел моргнуть. Схватив мавра за шею, он прижал лезвие меча к его горлу.
   - Назови мне хотя бы одну причину, чтобы не убивать тебя, лгун! - прошипел Фламель, едва разжимая зубы.
   Боабдиль, хоть стальная хватка вампира почти лишила его возможности дышать, оставался спокоен.
   - Не я выпустил чуму в этот мир, Николас, - слова давались ему с трудом. - Но те, кто это сделал, были глупы. Аллах покарал нас за их глупость - чума добралась до моего дома и лишила меня семьи, как тебя твоей возлюбленной. Ни ты, ни я не вернем наших мертвецов с того света, но с твоей помощью я спасу множество жизней. Ты можешь проткнуть меня своим мечом сейчас и посмотреть, что сделает с сывороткой инквизиция. А можешь отпустить меня, чтобы я спас этот город и отправился спасать свой. Ты вправе ненавидеть и меня, и мой народ, так что решать тебе.
   - Давай, режь ему глотку, - зашелся в хохоте Торквемада. - Сделай хоть одно доброе дело перед смертью!
   Фламель, не отпуская горла Боабдиля, обвел взглядом присутствующих. На лице Торквемады играла ядовитая усмешка. Епископ Деза выглядел растерянным и испуганным. У него внутри происходила схватка между верой и надеждой на спасение. Такие же чувства были написаны на лицах охранников инквизитора, а также собравшейся толпы горожан. Фламель даже не успел заметить, когда они набежали, но теперь сотни глаз впились в него.
   Он отпустил Боабдиля и повернулся к инквизиторской страже.
   - Прекрасно, - злобная гримаса исказила лицо Торквемады. - Взять их! Взять их живьем! Фламель - последний вампир в Испании! Упустите его - ни у кого не будет лекарства от чумы!
   Ружейный залп снес ветки растущих перед часовней деревьев и пролил дождь цветных осколков - прекрасные витражи погибли безвозвратно. В окутавшем двор дыму невозможно было что-либо разобрать, и брат Ансельмо начал потихоньку отступать к стенам часовни. Под ноги ему с плачем кто-то бросился. Оказалось это Энрике.
   - Ну-ну, дитя мое, все будет хорошо, - доминиканец прижал мальчишку к себе и продолжал пятиться, пока не уперся в каменную кладку. - Все будет хорошо.
   Из дыма доносились крики и лязг металла. Кто с кем сражался, было совершенно непонятно, но брат Ансельмо не сомневался, что инквизиторская охрана быстрее покалечит себя сама в этой неразберихе, чем причинит хоть какой-то вред Фламелю.
   Когда дым рассеялся, монаху и Энрике предстала жуткая картина. Церковный двор устилали тела раненных и убитых охранников Торквемады. Сам генеральный инквизитор стоял, вонзив чью-то рапиру в грудь покрытому многочисленными ранами Фламелю, из тела которого торчали обломки нескольких клинков. Тот, в свою очередь, сжимал руки на горле Торквемады. Но самое ужасное было не это - туника Торквемады оказалась сорвана и перед обезмолвевшим от ужаса монахом предстала изуродованная чумой плоть, сплошь состоящая из наползающих друг на друга язв. На груди инквизитора болтался странный аппарат, рассеченный ударом меча. Из него капала кровь, и брату Ансельмо не потребовалось много времени, чтобы понять, чья это кровь и как Торквемада мог прожить так долго, будучи фактически мертвецом.
   С другой стороны двора на Торквемаду взирал Деза. Его глаза выкатились из орбит, а руки тряслись. Мир рушился перед ним.
   - Мне нужна твоя кровь, кровосос, - прохрипел Торквемада, вонзая рапиру все глубже. - Я столько лет служил церкви и Богу - и вот она, награда - чума поразила мое тело! Нет, теперь я не верю ни в рай, ни в ад, я хочу одно лишь жить, и жить вечно! Кровь твоих ублюдочных отпрысков лишь на время останавливает болезнь...
   Торквемада всем телом навалился на эфес.
   - Раз уж я не смог понять, о чем пишет Иудей, значит, мне нужна твоя кровь - только она дарует мне бессмертие.
   - Глупец, - лицо Фламеля исказила горестная гримаса. - Я бы сполна дал тебе насладиться такой вечной жизнью, но, разу уж ты истребил всех вампиров, ни к чему мне повторять свои ошибки.
   Фламель сжал пальцы, и шея его противника с громким треском сломалась. Тело Томмазо де Торквемады, генерального инквизитора Кастилии и Арагона, обвисло в руках алхимика, и душа его отправилась в ад.
   - Смотрите, падре! - Энрике дернул оцепеневшего брата Ансельмо за тунику.
   Мальчишка указывал в небо. Словно небесный кит, воздушный шар Боабдиля аль-Фихри поднимался к облакам. Через борта прицепленной к шару корзины во все стороны летели измельченные до почти невидимого состояния капли сыворотки, смешивающиеся с дождем. На востоке небо очистилось, и в лучах зари распыляющаяся из корзины сыворотка казалась радужными крыльями бабочки.
   - Николас! - брат Ансельмо повернулся к недавнему полю боя.
   Фламель рухнул на колени над телом Торквемады и свесил голову. Он опирался на ножны своего меча. Его длинные черные волосы свисали на лицо, по ним бегали яркие искры.
   - Николас! - Ансельмо бросился к алхимику.
   Деза и остатки инквизиторской охраны в панике разбегались из собора. Ноги несли их куда угодно, только подальше отсюда. Однако толпа горожан неотрывно пялилась на обессилевшего Фламеля. И эти взгляды о многом говорили брату Ансельмо.
   - Дети, мои, одумайтесь! - монах встал между ними и алхимиком.
   - Бросьте, брат Ансельмо, людей не изменить, - прохрипел Фламель. - Дело ведь было не только в чуме. Даже теперь, когда ее нет, они хотят вечной жизни. Они просто боятся, что, когда их Бог призовет их к ответу за содеянное при жизни, им нечего будет сказать ему...
   Фламель зашелся в кашле.
   - Прочитайте им Нагорную проповедь, задержите их еще хотя бы на пару минут, и все будет кончено... Сегодня для меня слишком много солнца.
   Брат Ансельмо обернулся. Там, где тела алхимика касались солнечные лучи, вспыхивали тысячи искр, поглощающие его плоть. Вампир истаивал у него на глазах. Это же наблюдали и горожане.
   - Хватайте его, пока кровь еще осталась! - раздался крик из толпы.
   Словно по команде, люди бросились к загораживающему Фламеля монаху.
   - Стойте! - крикнул доминиканец. - Одумайтесь! Посмотрите на него - неужели вы хотите такой судьбы? Вы хотите вечно бояться рассвета? Прятаться по чердакам, пока инквизиция рыщет по городу? Хотите, чтобы за вами охотились ваши же близкие? Вы такой жизни хотите?
   Горожане застыли.
   - Чума навсегда покинула Барселону, мавр не соврал! - продолжил брат Ансельмо и показал на жмущегося к стене Энрике. - Вот тому наглядное подтверждение. Я понял бы вас, коли вы опасались бы умереть от нее в мучениях. Но теперь, чего вы добьетесь теперь? Лишитесь истинного бессмертия, станете чудовищем, на которого пойдет охота всем миром?
   Рвущиеся к алхимику руки опустились.
   - Расходитесь с Богом, не грешите на святой земле!
   Больше доминиканцу сказать было нечего. Толпа шутя могла смести его со своего пути и разорвать Фламеля, и брат Ансельмо понимал, что ничего не сможет сделать. Тогда одна чума всего лишь сменила бы другую.
   - Пожалуйста, не надо этого, - доминиканец вдруг почувствовал в своей руке тепло маленькой детской ладошки. - Уходите...
   Энрике встал рядом с братом Ансельмо, загораживая Фламеля.
   Люди молча стали поворачиваться. Кто-то попытался было дернуться вперед, но его подхватили под руки и потащили прочь.
   - Надо же, брат Ансельмо, - Фламель снова зашелся в приступе кашля. - А они не такие уж и скоты, какими я их считал.
   - Дайте им время, сын мой, и они вас сильно удивят, - монах опустился на колени рядом с алхимиком.
   - Вот времени-то у меня и нет, - с трудом усмехнулся тот. - Отпустите мне, что ли, грехи, падре. Хотя я не уверен, что мне это поможет...
   - Будьте спокойны, сын мой, - брат Ансельмо сложил руки вместе. - De profundis clamavi ad te, Domine. Domine, exaudi vocem meam...
   Когда он закончил молиться, от Фламеля осталась лишь горсть пепла, да и его тут же подхватил ветер и разметал по сторонам.
   - Падре, а он попадет в рай? - Энрике вновь взял доминиканца за руку.
   - Не знаю, дитя, - брат Ансельмо прикрыл глаза рукой, всматриваясь в расчерченный косыми струями воды горизонт, над которым все выше поднималось золотое яблоко солнца. - Я могу лишь надеяться...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"