Молодых Вадим Александрович : другие произведения.

Мыльные пузыри

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   III
  
   Пузырь деловой активности
  
   - Я говорю ясно: хочу верить в вечное добро, в вечную справедливость, в вечную Высшую силу, которая все это затеяла на земле. Я хочу познать эту силу и хочу надеяться, что сила эта - победит. Иначе - для чего все? А? Где такая сила? - Поп вопросительно посмотрел на Максима. - Есть она?
   Максим пожал плечами.
   - Не знаю.
   - Я тоже не знаю.
   - Вот те раз!..
   - Вот те два. Я такой силы не знаю. Возможно, что мне, человеку, не дано и знать ее, и познать, и осмыслить. В таком случае я отказываюсь понимать свое пребывание здесь, на земле. Вот это как раз я и чувствую, и ты со своей больной душой пришел точно по адресу: у меня тоже болит душа. Только ты пришел за готовеньким ответом, а я сам пытаюсь дочерпаться до дна, но это - океан. И стаканами нам его не вычерпать. И когда мы глотаем вот эту гадость... - Поп выпил спирт, промокнул скатертью губы. - Когда мы пьем это, мы черпаем из океана в надежде достичь дна. Но - стаканами, стаканами, сын мой! Круг замкнулся - мы обречены.
  
   Василий Шукшин
   "Верую!"
  
  
   Предисловие к сказке. Почти что быль...
  
   При его теперешнем финансовом состоянии нечего было и думать о кондиционере в гробу.
   Юрий Мамлеев
   "Чарли"
  
  
   Мучимый тяжелым похмельем, небритый, примерно сорокалетний мужик шел по утренней улице, полной торопящегося по своим делам народа. Был обычный будний день, и встречные светлые лица и ясные глаза вызывали в душе мрачного мужика похмельный стыд и злость. Особенно его злили улыбки. Он по обыкновению алкоголика принимал их на свой счет. Как будто все эти трезвые люди видели, что он вчера вытворял (а он этого не помнил), и теперь смеются над горьким пьяницей, на лице которого было красочно изображено абстинентное страдание. Ноги у мужика дрожали, шаг был нетвердый, а по городу его двигало простое желание - опохмелиться. Он был одет в не новое кожаное пальто, не новое настолько, что уже начали немного оттопыриваться карманы от постоянно всунутых в них рук; крупной вязки однотонный серый свитер, черные джинсы и штиблеты с твердыми каблуками, мерно отстукивающими ритм шагов по тротуару. Внешний вид у мужика был, как у загулявшего матроса, который недавно вернулся из долгого рейса и уже который день празднует это обстоятельство. Было очевидно, что "матрос" несколько дней не был дома, а потому небрит, помят, имеет несвежий выхлоп и, вообще, мерзок. Сам себе прежде всего. Только очередная доза спиртного, как лекарства, могла подлечить больного и помочь ему вспомнить, что такое уважение к самому себе.
   Когда мужик проходил мимо городского центрального рынка, к нему подтрусил еще более мерзкий тип явно бомжеватого вида и, преданно заглядывая в глаза, тихо заговорил:
   - Братан! Помоги! Дай пару рублей. Умираю...
   - Самому бы кто помог, - прохрипел, не останавливаясь, мужик.
   Это была не жадность. Это была правда. Мужик вышел на улицу в надежде раздобыть где-нибудь, у кого-нибудь, хоть сколько-нибудь деньжат, чтобы поправить здоровье. Хоть он и не выглядел конченным бомжом, но у мужика уже давно не было своего дома, семьи, постоянной работы и постоянных денег. А сейчас у него не было даже сигарет. Только спички мерно брякали под шаг мужика в кармане расстегнутого пальто.
   Звали мужика Вадим Алексеевич Алсанов.
  
   * * *
  
   Через несколько часов Алсанов вернулся домой, вернее, в съемную квартиру, где он жил. Ему посчастливилось-таки встретить знакомую сердобольную докторшу-невропатолога, лечившую его когда-то от сотрясения мозга после драки, и стрельнуть у нее "пару копеек". Точнее сказать, не встретить, а в наглую зайти к ней в кабинет прямо во время приема больных. И если больные из очереди после его слов "Я на минутку..." успели зашипеть только в закрывшуюся за ним дверь, то медсестра, старая грымза, сразу начала выговаривать ему свое двойное возмущение тем, что, во-первых, еще не вышел предыдущий пациент и, во-вторых, в верхней одежде нельзя. Врачиха, преодолев первоначальную оторопелость, сказала ему "Подождите", дописала рецепт, распрощалась с больным и под выдуманным предлогом выслала медсестру в регистратуру. Засунувшейся было в дверь голове очередного пациента она бросила "Минутку" и обратилась к нему:
   - Что? Опять! Я же тебе говорила, тебе пить нельзя. У тебя тормозов нет. Смотри, до "белочки" допьешься...
   - Кира, подожди, - горячо заговорил Вадим и даже взял ее за руку. - Мне помощь нужна, дай пару копеек...
   - Ты что, с ума сошел?! - возмущенно вскинула красивые брови доктор Кира. - Нашел, у кого спрашивать - у врача в районной поликлинике. И потом... Я вижу, зачем тебе... Опять бухать пойдешь.
   - Н-нет, - еще более горячо и резко заговорил Вадим. - Я с гонораром сегодня пролетел, там бухгалтерша заболела. А мне даже хлеба не на что купить. Помоги, а! Я же вам помог, когда просили.
   Это была правда. В свое время сменившееся начальство в городском управлении здравоохранения хотело почему-то убрать зав. поликлиникой, с которой Кира дружила. И она как-то обмолвилась об этом своему пациенту - журналисту Алсанову, который печатался в разных изданиях. Обмолвилась в процессе разговора, без задней мысли, просто поделилась с симпатичным ей, неглупым вроде, человеком. А тот предложил накатать статейку в одно издание, которое испытывало трудности с собственным штатом пишущей братии. И накатал-таки очень качественную пиар-статью о поликлинике и ее сотрудниках, "идущих навстречу пациентам". Статью быстро опубликовали, так как номер "горел", а печатная площадь пустовала. Публикация возымела действие, приезжал со свитой сам мэр (впервые в истории учреждения!), приказал чиновникам помочь с ремонтом ("У них ведь своих-то денег нет!") и даже распорядился выделить поликлинике из резервного фонда управления какой-то компьютерный медицинский аппарат большой ценности. От зав. поликлиникой с претензиями после этого, естественно, отстали, и конфликт перешел в тлеющее состояние. Вадьку потом угощали чаем с тортом и искренне благодарили. Он и сам не ожидал такого эффекта от своей писанины.
   - Ты посмотри на себя! - с укоризной, но смягчившись после Вадькиного напоминания, сказала Кира. - Давно пьешь?
   - Дня три... Может пять, не помню.
   - Пообещай мне, что не будешь больше, - скзала врач тоном, в котором угадывалось ее собственное неверие в любые его клятвы. Вадька понял, что его обещания нужны ей для успокоения совести, мол, я не виновата, он сам обещал.
   - Обещаю, Кира. Клянусь! - горячо прошептал Алсанов и даже приложил ее руку к своему сердцу. Вадим обрадовался, что не ошибся с визитом и пустой отсюда не выйдет. Он даже ожил, словно рюмку дернул.
   - Ладно, побудь здесь. Я к заведующей схожу.
   - Только не говори, что для меня.
   - Ясный пень. Мог бы и не говорить. Слушай, а может тебе спирту набрать? Шучу...
   И вышла. Минут через пять принесла ему бумажку-пятисотку.
   - Она поняла, что это для тебя, - Кира улыбнулась. - Она тебя видела в окно и по твоему шагу и виду догадалась, в каком ты состоянии. О сроках отдачи не спрашивает.
   - Это хорошо или плохо?
   - Сам решай. Ладно иди, у меня пациентов много.
   В момент, когда благодарный Вадим целовал Кире руку, вошла грымза - медсестра. Алсанов смутился и вышел.
   Итак, после утренней результативной прогулки Алсанов вернулся домой. Он был опохмелен ста граммами и принес с собой две бутылки водки, полторашку пива, три пачки сигарет, небольшую сумму денег на завтра и отличное настроение на сегодня. Жизнь продолжалась.
  
   * * *
   Алсанов сидел и тупо смотрел в экран телевизора. Он уже проглотил почти поллитра принесенной водки и, будучи пьяным, в сотый раз прокручивал в хмельной башке известный постулат: "неправильно организованное похмелье приводит к длительному запою". Он понимал, что пьянка и на этот раз приняла довольно крутой оборот, и что этот факт для него довольно приятен, что ему по фигу, сколько еще он будет пить - один день или десять. Заказов от издательств не было. Ни на пиар, ни на рекламу, ни на редакционный материал, ни на что. А вот про гонорар он врачихе Кире не соврал. Один "глянец" ему действительно должен был деньги за опубликованную статью. Алсанов сидел и, слушая вполуха пластмассовый гламур по MTV или МузТВ (он презирал оба канала и слабо их различал), никак не мог вспомнить, о чем же он написал в этот рекламно-синтетический журнал с обилием полуголых женских тел, которые до общепринятых усредненных пропорций доводит на компьютере дизайнер Ростик. Журнал представлял собой то самое облегченное чтиво с картинками, которым, словно уличный сортир говном, набит под завязку каждый киоск и развал периодики. Вадька спьяну не помнил, о чем его статья, но он помнил полные цинизма слова главного редактора , умницы Хельги, его давней знакомой и даже почти подруги:
   - Вадюхин, статья - гут. Хорошо, интересно написано. Пиши еще. Что хочешь. Только одно замечание... Ты не забывай, пожалуйста, что у нас журнал для идиотов. Так что поменьше умствований...
   "Стало быть я снова не в формате действующего агитпропа оказался, - с удовлетворением вспомнил разговор с Хельгой пьяный Вадюхин, - а значит, стыдиться нечего, хоть статья и пошла в публикацию. Черт, когда они деньги заплатят? Почему молчат так долго?!"
   И он с ненавистью посмотрел на мобильный телефон, воспринимая его почему-то не как технологическое достижение, а как атрибут новой всепроникающей потребительской идеологии. Налил рюмку, выпил, запил пивом. Сделал телевизор погромче и отправился на балкон курить. Проходя мимо зеркала, глянул на себя. "Вот это да-а!" Морда была не похмельная, морда была запойная. Но выражение глаз при всей их туманности было счастливым. "Мне нравится быть пьяным," - с удовольствием подумал Вадим и сделал попытку причесаться пятерней.
   Внизу, на улице, вовсю шла трезвая жизнь. Ходили люди, ездили машины, но все эти движения воспринимались Вадькой как нечто потустороннее. Трезвая жизнь казалась Алсанову чужой и ненастоящей. Вся эта суета была, по его пьяному мнению, абсолютно бессмысленной. "Зачем они куда-то идут? Зачем куда-то едут? Чего они все хотят? А-а, знаю! Они всё делают на автомате. Механически, как роботы. Ха-ха, они все - биороботы, функционирующие по введенной в них программе. Едят, пьют, спят, ходят на работу, делают детей, разговаривают о своих глупых и никчемных делах... Зачем всё это? Кто ввел в них программу и для чего? Должен же быть какой-то смысл в этой программе... А я не вижу никакого смысла... Причем по пьяни это понимаешь отчетливее. Ха-ха, спьяну смысла не видно ярче... Бессмысленность яснее... На трезвую башку суетишься, как все, и некогда о главном подумать... А на пьяный мозг идеология, агитпроп в кровь не всасываются и выводятся из организма естественным путем. Интересно, почему же трезвое сознание такое восприимчивое для туфты? А потому же самому, почему и врать по-настоящему можно только на трезвую башку! По пьяни так качественно, как трезвый, не сбрешешь. Потому-то наши начальнички боятся быть пьяными, боятся потерять контроль над собой... Боятся, что правду ненароком скажут... Правды они, суки, боятся! И хотят, чтобы все ее боялись... Ну или, по крайней мере, отвергали. И не грузились естественным и вполне объяснимым нигилизмом по отношению к действующей идеологии, даже если она топорно состряпана, типа идиотского слогана "Бери от жизни все!". Чтобы стаду стало понятно, что значит "ВСЕ!", существуют эти дебильные медиа-продукты, в которых я имею честь, вернее, теряю честь, публиковаться. Такие, как я циники и лицемеры объясняют человеческой массе, о чем сегодня модно мечтать, к чему сегодня актуально стремиться. Главное, не дать людям задуматься о вечном. Отвлечь их от главного повседневными заботами о сиюминутном. Увлечь их погоней за призрачным счастьем, точнее, суррогатом счастья. И это не так уж и трудно, оказывается... Во всяком случае я могу это делать с большим запасом, раз Хельга говорит, чтобы не умничал слишком в текстах. Блин! Сколько же скотства кругом!.. Однако, надо выпить..." Алсанов отправился в комнату поближе к выпивке, когда в дверь уверенно и настойчиво позвонили. Он открыл, на пороге стояла юристка Дебора из враждебной ему фирмы.
   Собственно враждебной она стала не так давно и не по каким-то там принципиальным разногласиям во взглядах на жизнь, а по простой и привычной у нас причине ссоры при дележе денег. Но кроме этого был еще один повод для ругани, от которого Вадьку просто блевать тянуло...
   - Привет, Вадим. Можно войти.
   - Привет, Дебора. Входи, раз пришла.
   Юристка прошла в комнату, с сомнением и пренебрежением взглянула на бутылки, потом на хозяина дома, спросила:
   - Ты разговаривать по делу в состоянии?
   - Послушайте, уважаемая, - Вадька, заметив выражение лица гостьи, тоже придал себе максимальное количество пренебрежения, даже, презрения, хотя лично против Деборы ничего не имел, ибо знал, что она чужие танцы танцует. - Я вас в гости не звал. Более того, я примерно догадываюсь, о каком деле вы собираетесь говорить. И прежде, чем мы опять заведем эту сказку про белого бычка, у меня есть вопрос: скажи, Дебора, тебя саму не достало "шестерить" на своего босса? Ты ж юрист! Пошли его на хер и найди другую работу. Проблема, что ли?
   Судя по всему проблема действительно была. Юристка была юрисконсультом фирмы уже давно только по штатному расписанию. Она с некоторых пор стала своего рода "послом по особым поручениям" директора, его доверенным лицом. Занималась специфическими, далекими от правовых, обязанностями, которые частенько выходили, мягко говоря, за рамки правового поля. Шестерила, короче. И имела за это особую компенсацию и бонусы. Привыкла, но растеряла юридическую квалификацию, хотя и сохранила должность и погоняло "Юристка". Внешность у нее была мужеподобная, которую в деталях и описывать-то не хочется. Мужик он и есть мужик. На женских зонах такие лесбиянки за мужиков и канают. Дебора была лесбиянкой.
   - Может водкой угостишь?
   - Чё тебя угощать? Сама наливай да пей... Закуси нет, у меня разгрузочные дни...
   - Я вижу... - булькала не в рюмку, а в стакан юристка. Залпом, по-мужски, засадила всю дозу, запила пивом прямо из горла, закурила сигарету и уставилась на Алсанова.
   - Если ты будешь так глотать чужую водку, то для беседы тебе придется в магазин еще за одним пузырем бежать.
   - И что?! Ты способен женщину отправить в магазин, вместо того, чтобы сходить самому?
   - Ха! Послушай, женщина, ты чё сюда, бухать явилась? Так мне собутыльник, тем более такой, на хер не нужен. Давай поднимайся и вали... Либо за пузырем, тогда разговор будет... Либо вообще... Не будет пузыря - не будет разговора...
   - Ладно, ладно. Не нервничай. Схожу. А ты пока подумай насчет денег, которые Сергею Вараввовичу должен... Ты пойми, Вадим, он от тебя не отстанет...
   Алсанов молча подошел к столу, налил себе рюмку водки и так же молча выпил. Только потом молвил:
   - Твой Сергей Вараввович - педрила. У вас там, вообще, розово-голубой паноптикум подобрался. Как будто специально вас собирали в одну кунсткамеру.
   - А ты не дразнись, - обиделась юристка. - Когда дела с ним делал, его голубизна тебе не мешала...
   - Да, не мешала! Потому что он ко мне клинья не подбивал! - чуть не заорал Вадька. - А теперь что?! Любви ему, пидарасу, захотелось. Дак это ему захотелось, не мне! Я не голубой, неужели не ясно?! Я женщин люблю. Меня только женская структура тела возбуждает. Будь у тебя желание, я бы и с тобой любовь сделал... Но не с мужиком! Меня щас вырвет!..
   - Тогда гони бабки!
   - Ага, это значит он мне предлагает такую дилемму, да? Либо я его в задницу пру, либо в должниках у него хожу, так?
   - Ну-у... В общем, да, примерно так... Только уж очень ты грубо...
   - Да чё там примерно! Так и есть. И начальник твой тебя сюда за этим и пригнал. Ему, видите ли, меня захотелось, и он никак не может смириться с тем, что я его на хер послал с его гомосексуализмом. Он, может, думал, что я латентный пидор, а?
   Дебора со вздохом взяла бутылку водки и снова наполнила стакан. Засадила его залпом. Вадька даже удивился ее способности и умению выпивать. Она, меж тем, пыхтела, но говорила вполне твердо:
   - Мне неведомо, что он там на твой счет думал. Но я точно знаю, что ты его кинул. Обещал поделиться, но все бабки сам забрал. Хотя, без него их бы не было вообще. - Тут она, пьянея, уже смягчилась и сделала запанибратское, фальшиво улыбчивое лицо, мол, чего ты, ей-богу. - Вадим, да трахни ты его. Купи какого-нибудь стимулятора, выпей как следует и... Проблема решена... Никаких претензий...
   Алсанова начало тошнить по-настоящему, со спазмами, и он побежал в туалет унитаз пугать. "Б-бу-у-а-а-а-а!"
   Когда очухавшийся и умытый он вернулся в комнату, то увидел, что пьяная юристка сняла джинсы, оставшись в одних колготках и представив на обозрение свои совсем даже недурные, стройные и плотные, а главное, явно женские ножки; кроме того, она надела Вадькину полосатую рубаху, завязав ее узлом на пузе, в разрезе которой мелькал при малейшем движении черный лифчик. Лицо Деборы выражало неосознанную, пьяную похоть.
   - Т-ты чего это? - промямлил выбитый из колеи Вадька.
   - Ну ты же сказал, что со мной бы любовь сделал. Так давай...
   - Н-но... Ты же не по этим делам...
   - Много ты знаешь, по каким я делам! - с укоризной покачала головой юристка. - Ты мне давно нравишься... Ну!.. Что же ты?! Или вы все только болтать мастера?!
   Дебора начала демонстративно снимать колготки, затем развязывать узел, не снимая, впрочем, рубахи, чем умело вызывала алсановский аппетит полуприкрытым телом.
   - Да нет! Мы не только болтать мастера... - ответил Вадька и пошел в наступление.
  
   * * *
  
   - Сергей Вараввович, конечно, порядочная сволочь, - со спокойной злобой сказала Дебора и воткнула в рот сигарету. - Он весь такой гладкий, мягкий, вкрадчивый, но подлый, сука!..
   - Слушай, Дебора, а чё за странное отчество у него? Ва-ра-вво-вич... - спросил Вадька и тоже воткнул в рот сигарету.
   - Вообще-то он Варварович. Папа был Варвар, представляешь. Разве пидор может с таким отчеством жить! Вот и придумал себе Ва-ра-вво-вича. Необычно и загадочно. Голубые это любят. Они ж как женщины и дети одновременно.
   - А мне про тебя говорили, что ты лесбиянка... Ты буквально только что ввергла меня в сомнения по этому поводу...
   - Я всеядна, скажем так. Я просто люблю секс, как таковой, с теми людьми, которые мне нравятся. Независимо от пола.
   - А я не представляю себя в обнимку с тем же полом, что и я. Мужик! Грубый! Волосатый! Член торчит! Плечи широкие! Сисек нет! Ф-фу! Это невозможно! Неужели тебе не противно с женщиной кувыркаться?! Ведь у нее все то же самое, что и у тебя...
   - Но женщина же не грубая и волосатая с торчащим членом. Она ласковая и нежная... И сиськи у нее есть... А щетины нет... И пахнет от нее лучше, чем от мужика...
   - Так, стоп! Не хочешь ли ты сказать, что от меня какой-то дрянью воняет?!
   - Воняет, конечно. Табаком, перегаром, пОтом. Сейчас особенно...
   - Возможно ты удивишься, но от тебя сейчас тоже...
   - Ха-ха-ха. Природа так распорядилась. Я тебя действительно по-настоящему захотела...
   - Я это понял по твоим крикам и стонам...
   - Ха-ха-ха. Да, мне понравилось. Надеюсь, как-нибудь повторим...
   - Ага! Когда тебе мужик понадобится, да? Я тебе чё? Мальчик по вызову? Ты ошиблась, тетя! Мое желание с твоим может не совпасть...
   - Ничего, совместим...
   - А как же педрила Варварович? Забыла свою функцию?
   Поддев таким образом самолюбие юристки, Алсанов вызвал прогнозируемую реакцию - ревность.
   - Да пошел он!.. Все равно ты его дрючить не будешь... Ведь так?! Я это поняла, когда ты блевать побежал. А по поводу бабок разбирайся с ним сам, в конце концов, я тебе передала, все, что он хочет. Кстати, это он тебя прокуратуре сдал, если ты не в курсе...
   - Я в курсе...
   - Вот и хорошо. Давай вмажем.
   - Кто-то, между прочим, обещал за пузырем сходить...
   - Между прочим - между дрочим... Схожу, схожу. Давай вмажем за нас с тобой... Мне, правда, понравилось. Я давно этого хотела... А тебе, скотине, по херу, я смотрю... Обидно...
   - Да ладно тебе. Явилась без приглашения. Сначала наехала, потом трахнула...
   - Ха-ха-ха. Миленький ты мой... Садись, наливай.
   После того как выпили и отдышались, Алсанов промолвил:
   - Я только не могу понять, знаешь чего?
   - М-м?
   - Какие могут теперь быть бабки, если эта козлина меня мусорам сдала. Уже суд был, и теперь государство мне официально предьяву кинуло. Сергей Вараввович-то теперь при чем?
   - Да он, по-моему, от вожделения сам не знает, что делать. Он, просто, тебя так хочет, что мозги у него отключились напрочь. Я тебе еще скажу... Если бы не твоя сумасшедшая любовь с этой замужней дамой, Любаней, Любкой чертовой, то не было бы у тебя никаких проблем с ментами. У тебя, у самого от этого романа мозги отключились. Все внимание обратили. Что действительно так круто влюбился?
   - Да... Влюбился серьезно... До сих пор страдаю...
   - Вот-вот. И уязвимым поэтому стал. И Вараввович тебя после этого захотел и возненавидел. Я согласна, она, конечно, баба красивая, и многие мужики тебе завидовали, и, стало быть, зла тебе желали... Вот ты и влетел! В наше время влюбляться по-настоящему - себе дороже...Ладно... Пойду подмоюсь и схожу в магазин. Заодно поесть чего-нибудь возьму, а то ты, поди, денег на еду не имеешь? Только на водку...
   Дебора чмокнула Вадьку в щечку и бодренько, как это обычно бывает у удовлетворенных женщин, пошлепала в ванную. Вадька надел трусы со штанами, накинул рубашку и отправился на балкон проветриваться.
   На обратном пути он опять остановился перед зеркалом. После очередной никотиновой дозы морда стала еще пьянее. Он начал осматривать себя в полный рост. Когда опускал глаза вниз, его начинало качать, и он даже подумал, что если качнет немного сильнее, то он упадет прямо на зеркало. "Мне еще порезаться не хватало," - подумал он, поворачиваясь, чтобы идти в "банкетный зал". Поворот не удался. Ноги не послушались, и Алсанов сначала заступил одной за другую, сильно качнулся от зеркала, потом, пытаясь выровняться, отставил вторую ногу в сторону крена и его качнуло обратно. Он не смог вторично удержать равновесие и всем телом, боком грохнулся прямо на трюмо. Его пьяное сознание перед выключением отметило, что, падая на зеркало, он как будто проваливался в жидкую субстанцию, принимавшую его тело без осколков и всплесков, словно сироп в бассейне принимает в себя ныряльщика.
  
   * * *
  
   Очнулся Вадька в темноте. Удивился тому, что ничего похмельного не чувствует, вроде и не пил совсем. Поднялся, вошел в комнату, включил свет. Никого не было. Бухнулся в кресло перед телевизором, который почему-то не работал, хотя Вадька помнил, что оставлял его включенным.
   По привычке рукой тестируя свою физиономию на небритость, с удивлением обнаружил, что его пикантное родимое пятнышко, маленьким бугорком отмечавшее левую щеку, почему-то теперь оказалось на правой. "Что за черт?" Пошел опять к зеркалу. Там он увидел, что, действительно, - родинка на правой щеке, а на левой она теперь была в его отражении, словно Алсанов поменялся местами со своим зеркальным двойником. Чтобы убедиться в этом предположении, он задрал рубаху и увидел, что резаный шрам под сердцем, оставленный в армии ему на память одним проворным душманом (Вадька тогда чудом отвел его руку с ножом, и удар пришелся вскользь) тоже теперь справа. Он приложил руку к правой стороне груди - точно сердце билось там. "Теперь я - отражение, а настоящий Алсанов - там, в зеркале. Очень интересно, - подумал Вадим. - Тоже еще новость. Алиса в Зазеркалье, мать его!.."
   В этот момент из самостоятельно включившегося телевизора донесся голос диктора Юрия Николаева, который во времена Центрального Телевидения СССР вел музыкальную программу "Утренняя почта" и по вечерам читал список передач на следующий день:
   - И прежде, чем попрощаться, - теперь уже не своим, но очень знакомым Вадиму голосом, фонетически грамотно сказал Николаев, - обращаю внимание гражданина Алсана Алексеевича Вадимова, что в ноябре, он будет обязан явиться в суд в качестве обвиняемого по известному ему делу. Повестку доставят заранее. - Николаев опять перешел на свой собственный голос. - А сегодня, 1-го декабря, наши передачи закончены. Всего доброго. Спокойной ночи.
   Телевизор стал мерно выдавать противный на слух сигнал, высвечивая при этом надпись: "Не забудьте меня выключить!" На последних словах диктора Вадим уже смотрел в экран, начиная догадываться, что Алсан Вадимов - это он. Догадку проверил легко - достал из кармана висящего в шкафу пиджака паспорт. Фото его. Имя - Алсан Алексеевич Вадимов. Странным было только одно - невозможность разобрать дату рождения. После того, как Николаев по телевизору сказал, что ноябрь будет после 1-го декабря, Вадим предположил, что в Зазеркалье время течет в обратную сторону. Он даже посмотрел в висящий на стенке календарь. Так и есть: ноябрь шел за декабрем, потом октябрь и так далее. "Очень интересно, - подумал Ва... простите, Алсан, Алик, как он сам себя теперь назвал, - Алик от слова Алкаш. Продолжаем размышления... Если время для меня теперь течет в обратную сторону, то, по идее, должна стоять дата рождения Алсана Вадимова, которая для Вадима Алсанова, живущего в нормальном, не зеркальном мире, и который сейчас мое отражение, это будет датой смерти. Почему же ее нет? Хорошо было бы узнать. Не навсегда же я в Зазеркальный мир переехал. Точнее, провалился... И, стало быть, все пережитые мной события проявятся опять, только в обратной последовательности..." Алсана так пронзила эта мысль, что у него мурашки пробежали не только по спине, они прощекотали все его тело. "Да... Но те события происходили с Вадимом, а не с Алсаном. Теперь-то я в Зазеркалье. Значит меня ждут отражения тех событий. Очень интересно!" Эта мысль поразила его еще сильнее предыдущей. Так, что он даже дрожащими руками прикурил сигарету.
   Алик курил и вспоминал все самые яркие события, происходившие в жизни Вадима в последнее время. И вдруг как ударило: " А почему, собственно, в последнее время? А если вся эта обратная история надолго... Да и потом, хорошего в жизни Алсанова было ничуть не больше, чем плохого. Даже начинается эта байда с суда надо мной. Остается надеяться, что та алсановская трагедия теперь будет фарсом... И все-таки интересно, почему в паспорте нельзя прочитать дату рождения меня теперешнего - дату смерти меня бывшего?"
   Сразу после этой его мысли сам собой опять заговорил телевизор. Там снова появилось лицо диктора Николаева, и он опять не своим, но хорошо знакомым Алику-Вадьке голосом проговорил:
   - Желая узнать дату рождения гражданина Вадимова, ты хочешь узнать не прошлое, хитрец. Ты хочешь узнать будущее гражданина Алсанова. Верно?
   - Ну конечно! - искренне ответил невольный зритель-собеседник.
   - Но будущее можно предсказать только двумя способами: первый - если знаешь, что что-то произойдет, то не можешь знать, когда это произойдет; второй - если знаешь, когда что-то произойдет, то не можешь знать, что именно произойдет. Это понятно?
   - Не очень.
   - Если знать оба способа сразу, то, значит, можно будет воздействовать на будущее в прошлом и настоящем. А какое же это будет будущее! Такое воздействие человеку не дано. Знать и то, и другое человек не может. Это могут только Бог и Сатана. Теперь ясно?
   - Н-ну, так...
   - Твой случай как раз первый. Ты, вернее, твое отражение, гражданин Алсанов знает, что умрет. И с него хватит. Когда это произойдет ему (и тебе!) знать не положено.
   - Имею возражение.
   - Попробуй.
   - Я-то, будучи теперь гражданином Вадимовым, знаю оба варианта своего будущего - я ведь знаю дату своей смерти, то есть дату рождения гражданина Алсанова...
   - Ну-у, мужик, - скривившись сказала "говорящая голова" в телевизоре. - Не все так просто и однозначно. Ты в детстве бывал в комнате смеха? А про старинный ярмарочный аттракцион "Зеркальная комната" слышал? Это зеркальный лабиринт, где все время, набивая синяки и шишки, неожиданно натыкаешься на собственное отражение...
   - Конечно.
   - Хохотал в комнате смеха от души?
   - Бывало.
   - А все потому, что зеркала бывают разные. И кривые тоже. Искривление пространства. Слышал о таком?
   - Да.
   - А о взаимосвязи пространства и времени знаешь?
   - Я не физик, конечно, но что-то такое все, по-моему, знают...
   - Ну вот и прекрасно. Стало быть, ты меня понял. И не думай, что ты, как отражение гражданина Алсанова, всегда будешь его идеальным отражением. Повторяю, зеркала разные бывают, но нет, не было и не будет идеального зеркала. Не научились делать.
   - А я уже было ждал повторения событий и эмоций, пережитых Алсановым.
   - События - да, вернее, возможно. Эмоции - совсем необязательно... Ведь зеркала, кроме всего, имеют двойственную природу. Первая отражает реальный мир, вторая - параллельный, в котором и прошлое, и настоящее, и будущее протекают одновременно. Недаром зеркало считается "подарком самого Князя тьмы".
   - А как же мой паспорт без даты рождения. Я продержусь только до первой проверки документов. Мне вот в суд надо...
   - Насчет этого не волнуйся. В дату рождения, как правило, не смотрят. А тот, кто захочет, увидит то, что ему надо.
   - Недопонял, извините.
   - Спи спокойно, дорогой товарищ. Ты в Зазеркалье...
   - Ладно. Скажите, у гражданина Алсанова по ту сторону Зеркала теперь тоже дату рождения не прочесть?
   - Кая те хрен разница! - опять скривилось лицо в телевизоре. И гражданина Вадимова осенило, откуда он знает этот голос. Именно эта фраза заставила его вспомнить: "Вергильевич!" Лицо, между тем, продолжало:
   - Тебе, кстати, надо бы забыть о существовании некоего гражданина Алсанова Вадима Алексеевича и о том, что с этим именем было связано. Теперь он - просто твое безымянное зеркальное отражение, а у отражения не может быть своего собственного прошлого. Будущее для тебя теперь - terra incognita.
   После этих слов "говорящей головы" в телевизоре что-то закоротило, из розетки посыпались искры. Алик рванулся, чтобы выдернуть штепсель. Стоило ему дотронуться до вилки подключения сети, как его эта самая сеть так ударила током, что он без сознания рухнул навзничь.
  
  
   А вот и сказка...
  
   Мир может быть изменен только в нашем сознании, ничему другому эта задача не под силу. Лишь сознание преобразует мир, сохраняя его неизменным. Вселенная навсегда застыла в неподвижности, и одновременно в ней происходит вечная трансформация.(...) Человеку и дано сознание для того, чтобы вынести все тяготы жизни. Зверю подобное оружие ни к чему, он не считает жизнь источником тягот. Это прерогатива человека, она и вооружила его сознанием. Только бремя от этого не стало легче.
  
   Юкио Мисима
   "Золотой храм"
  
  
   Подобно тому, как память компьютера очищают от застарелых и ненужных файлов, так была очищена и память Алсана Вадимова от "зазеркальных" воспоминаний, связанных с жизнью Вадима Алсанова. Да вот беда, своей-то осознанной жизни у Алсана Вадимова до сих пор не было, и как личность он был, по сути, новорожденным. Взрослым дитя. Однако, инстинкты, генная память, подсознательные рефлексы работали и потому, когда он пришел в себя после электрошоковой психотерапии, то ощущал себя вполне нормально и адекватно. Он знал, кто он, что он, он даже помнил о предстоящем судебном процессе.
   Вскоре по почте пришла повестка со следующим текстом:
   "Милостивый государь! Нижайше и покорно просим Вас посетить наше учреждение такого-то ноября в такое-то время. Без Вашего участия для нас будет весьма затруднительно разрешить некоторые вопросы из сферы денежного обращения.
   Если же великотрудная Ваша деятельность не позволит Вам выкроить время в указанный день и час для общения с Вашими покорными слугами, то просим Вас самому назначить время и место для встречи.
   С уважением, почтением, пристрастием, раболепием, etc. Председатель городского судилища Тюрягин, секретарь Кичманова."
   Алсан понял, что дело серьезное - трудности у людей, без него они ну никак не обойдутся, помощи просят. Значит, надо идти в указанный день и час, а то невежливо с его стороны будет. Тем более, что как раз в это время он свободен при всей его обычной занятости. То, что он постоянно занят, он знал. Но никак не мог вспомнить, чем. Впрочем, Алик на этот счет сильно не расстраивался, списывая "провалы в памяти" на недавнее воздействие электроудара. Он был уверен, что со временем сам собой очухается и придет в себя. А то, что не знает, какие такие "вопросы денежного обращения", так это не беда. Господа Тюрягин и Кичманова как раз и расскажут.
  
   * * *
  
   Когда пришел срок, Алсан решил, что надо выглядеть, как подобает при визите в учреждение. Поэтому он не стал бриться, чистить зубы и соответствующим образом оделся: майка, шорты, шлепанцы. На входе его встретили два милиционера, фуражки которых были надеты козырьком и кокардой назад, объяснили, как пройти в зал заседаний. Там уже собрался народ. Время в ожидании коротали по-разному: кто-то пил водку, разложившись с выпивкой и закуской на газетке; влюбленные парочки страстно целовались, переплетаясь своими конечностями друг с другом самыми причудливыми способами; бабули с внучатами играли в "ладушки".
   Вскоре из боковой двери появилась секретарь Кичманова, чье появление публика встретила одобрительным гулом. Секретарь подняла руку, призывая к тишине, и прошла к своей конторке-пюпитру. Кичманова наладила его по высоте и наклону, посмотрела на часы на правой руке и села ждать урочного времени. Но она не просто села, она сделала ногами примерно то, что сделает актриса Шэрон Стоун в фильме "Основной инстинкт". Юбка у Кичмановой по длине была бы до нижнего края трусов, если бы эти трусы были. Когда, после столь изящного и соблазнительного движения, одна ее нога оказалась на другой, в ее руке появилась сигарета, а другой рукой она лихо чиркнула спичкой о собственную пятку, публика похлопала в ладоши. Хотя и не очень интенсивно, очевидно, понимая, что секретарь Кичманова - это только "разогрев" перед основным действием, которое начнется с появлением судьи Тюрягина.
   Наконец, все услышали, как бьют часы на здании вокзала, что километрах в пятнадцати от Городского судилища. Время! Спокойно потушив окурок опять же о собственную пятку и щелчком отправив его в публику, Кичманова встала, втянула ноздрями побольше воздуха и, сделав свирепое лицо, заорала:
   - Рота, подъё-ом!!!
   Все встали. Из встроенных в стены динамиков громко заиграл очень популярный, фанфароподобный шлягер на стихи Ивана Петровича Сидорова, признанного недавно высшим руководством "Лучшим русским стихоплетом среди живших, живущих и, возможно, будущих жить".
   Во мне бурлит радость от жизни,
   Ощущаю от жизни я кайф.
   Пусть поярче шампанское брызнет,
   И восславлю я клёвый свой life!
   Несомненно, такой мощный текст вкупе с не менее мощной музыкой "Лучшего гитарного бренчальщика..." Сидора Петровича Иванова будил в гражданах уснувшую было любовь к родному государству и разжигал в народе угаснувший было патриотизм.
   Под звуки фанфар в зал вошел судья Тюрягин. Самым примечательным в его внешности было выражение лица. На нем одновременно отпечаталась суровость и непреклонность, граничащая с самопожертвованием; но и угодливость по типу лакейского "чего изволите?". Одет он был традиционно для своей должности: поверх полувоенного френча было накинуто длинное латиноамериканское пончо яркой и причудливой расцветки. Для завершенности образа надо было бы еще сомбреро на голову и кастаньеты или маракасы в руки, но их не было. Вместо них Тюрягин имел надвинутую на глаза блатного вида кепку и держал металлическую рамочку с висящими на ней разнокалиберными колокольчиками.
   Он прошел на свое место, поставил на стол рамку и встал перед креслом, напоминавшим трон, чтобы вместе со всеми торжественно дослушать фанфарный шлягер. Музыка кончилась, и Тюрягин величественным жестом пригласил всех садиться. Как только он сел, колокольчики сами по себе стали вызванивать приятную мелодию, которая станет музыкальным сопровождением детской телепередачи "В гостях у сказки" в 70-х годах ХХ века. Диньдилиньканье продолжалось безостановочно несколько тактов, бабули с детишками улыбались, судья мрачно смотрел на рамку и накапливал злость. Наконец, накопил и взорвался:
   - Хватит! - гаркнул он, и колокольчики мгновенно и какофонично захлебнулись собственным звоном. Судья самодовольно хмыкнул и повернулся к залу:
   - Ну-с, уважаемая публика, что мы имеем?
   - Уголовное дело о разрешении некоторых вопросов из сферы денежного обращения, - подскочила со своего места секретарь Кичманова.
   - Обвинение и защита где?
   - Вдефь, - с полными ртами закуски синхронно крикнули два абсолютно одинаковых мужика, пивших водку на заднем ряду.
   - Товарищ Строгосажаев и товарищ Отмазнюк, займите места согласно судебному регламенту. И-и... Хватит бухать, ей-богу! Сколько можно!
   - Всё, всё, ваша честь. Завязали, - засуетились, заотряхивались Строгосажаев и Отмазнюк. Аккуратно свернули остатки снеди в газетку, рассовали свертки и бутылки по карманам пиджаков и стали пробираться в разные стороны зала.
   - А подсудимый где? - пожал плечами Тюрягин. - Кого судим-то, в натуре?
   - Вот его, - Кичманова показала пальцем на Алсана, сидевшего в первом ряду.
   - Подсудимый, встаньте, - ядовито-вежливо улыбнулся судья Вадимову, пребывавшему в полном недоумении. - Что собрался натворить?
   - Так ведь, деньги казенные он с грехом пополам прикарманит, - цыкая и высвистывая из зубов остатки еды, поднялся и сказал Строгосажаев.
   - Он виртуозно облапошит держателей казны, то есть бюджета, - вскочил, выкидывая вперед руку, защитник Отмазнюк.
   - Ладно, ша! Давайте по порядку. Слово предоставляется стороне обвинения. Прошу вас, товарищ Строгосажаев. Только покороче... Строго в пределах регламента, а то микрофон выключу.
   - Так у нас нет никаких микрофонов, - изумился обвинитель и с сомнением посмотрел на судью. - Микрофоны бывают не у судебной власти, ваша честь, а у исполнительно-законодательной. Там их и выключают, если что не так. Например, строгий секрет от народа или не по сценарию кто заговорит. А у нас...
   - А у нас, стало быть, можно болтать чего и сколько влезет? Так что ли?! - перебил Строгосажаева судья.
   - Ну-у... Примерно так... - подняв брови, покачивал головой обвинитель. - Тем более, что результат нашей болтовни заранее известен тем, кто имеет право выключать микрофон.
   - Н-да? Может быть, может быть, - задумчиво проговорил Тюрягин, но тут же встряхнулся. - Однако, мне пока ни хрена не известно по нашему конкретному делу. К примеру, сколько подсудимый прикарманит?
   - Тонн 50, примерно, баксов. Немного.
   - И всё! - пренебрежительно сморщился судья.
   - Протестую! - раздался голос Отмазнюка с другой стороны зала.
   - Чё ты протестуешь?
   - Протестую против пренебрежительного отношения к моему подзащитному.
   - Ладно, говори.
   - Мой подзащитный с удовольствием упрёт не только 50 тонн, но и все 500. И даже 5 лимонов баксов. Просто у этих клоунов таких денег не будет.
   - Чё, в натуре? - обратился Тюрягин к Вадимову. Тот помялся, мол, не знаю. - Протест отклонен.
   Судья объявил, колокольчики звякнули.
   - Как отклонен? Почему? - возмутился защитник.
   - Так он сам ни фига не знает. Собрался бюджет бомбить и не знает, на сколько, - усмехнулся Тюрягин.
   - Верно, ваша честь, - оживился Строгосажаев, - 50 тонн, ручаюсь, больше он не выкрутит.
   Судья внимательно всмотрелся в обвиняемого. Возникла пауза, в тишине которой стало даже слышно, как с внешней стороны окна в стекло бьется муха, отчаянно пытаясь залететь внутрь.
   - И не стыдно вам, молодой человек, - с осуждением, как учитель двоечнику, сказал Тюрягин Вадимову.
   - Протестую! Моему подзащитному не может быть стыдно. Бюджет от него не зависит.
   Судья отмахнулся:
   - Да ясно, что бюджет от него не зависит. Он и от меня не зависит. И от тебя, и от него, и от них. Просто... Какого черта мы из-за такого мизера здесь собрались? Ну я понимаю, там 500 тонн хотя бы... Еще лучше 5 лимонов или даже 5 арбузов... Хотя нет... Если 5 арбузов, то уже приходится к таким крупным деятелям с отчетами бегать. Н-да... Но 50 тонн!.. Вы меня извините... Стоит ли вообще огород городить? Или он - кретин?! - Тюрягин, обращаясь к Строгосажаеву, показал пальцем на Вадимова, покрывшегося пурпуром.
   - Так точно, ваша честь, он - идиот, - радостно поддакнул обвинитель, чувствуя, что побеждает защитника.
   - Еще раз спрашиваю, подсудимый, вам не стыдно?
   - Стыдно, ваша честь.
   - А почему вам стыдно?
   - Потому что я деньги украду.
   Обвинитель хохотнул, защитник в досаде хлопнул себя по ляжке. Судья продолжал смотреть на подсудимого, но теперь улыбаясь.
   - И это всё? - спросил он.
   - Всё. А что же еще-то?
   Строгосажаев откровенно рассмеялся. Отмазнюк, отдуваясь и глядя в сторону, уселся на свой стул. Зал загудел. Судья заулыбался еще шире. Наконец, звякнули колокольчики, и наступила тишина.
   - То есть, если я вас правильно понял, подсудимый, вы считаете, что сунув в карман 50 тонн казенных баксов, вы совершите реальную кражу. И именно за нее вам стыдно.
   - Да, ваша честь.
   Зал зашевелился и загудел еще громче прежнего. Судья перестал улыбаться и отвернулся к окну.
   - Я же говорю, ваша честь, что он - идиот! - перекричал публику Строгосажаев.
   - М-м-мда-а... - беззвучно пошевелил губами Тюрягин. Наконец, снова звякнули колокольчики, и все затихли. Слышно стало, как скрипит перо в левой руке Кичмановой, и шлепаются на бумагу чернильные кляксы.
   - Ну ладно, - опять заговорил судья. - Допустим, что 50 тонн - это действительно и объективно предельная сумма. - Отмазнюк почувствовал под ногами спасительный ил, под которым должна быть твердая почва победы в дуэли со Строгосажаевым, и начал неуверенно подниматься. - Давайте тогда поговорим о механизме присвоения. Я хочу знать тактико-технические характеристики подсудимого.
   - Ваша честь, - не давая возможности обвинителю опять в чем-нибудь обвинить подсудимого, быстро и громко заговорил Отмазнюк. - ТТХ подсудимого ни в чем не уступают лучшим образцам отечественной воровской практики.
   - Да?! А поподробнее...
   - В основу всего механизма ложится обычная, старая добрая спекуляция.
   - И всё?! Однако это слишком просто...
   - Зато гениально!..
   - Но это же не его изобретение...
   - Зато налицо будет умение грамотно и максимально эффективно использовать достижения человечества в собственных корыстных целях.
   - Ну и каков же будет процент завышения цены?
   - Ваша честь, мой подзащитный оборзеет настолько, что он задерет закупочные цены поставщика до 10 раз, то есть до 1000 процентов!
   - Да-а?! - судья теперь с уважением посмотрел на Вадимова. Строгосажаев заерзал на стуле, видя, как адвокатская чаша весов в руке Фемиды пошла вниз.
   - Но не только в кратности завышения цены дело, ваша честь. Потрясающие, поистине незаурядные способности моего подзащитного выразятся в обведении вокруг пальца держателей казны. Вот, что станет основой безупречной операции по незаконному обогащению. Эти дураки ведь подпишут к оплате все счета с ценами, которые выкатит им мой подзащитный. Стало быть, доверять ему будут...
   - Протестую! - увидел лазейку в безукоризненно выстроенной линии обороны Отмазнюка Строгосажаев.
   Судья недовольно поморщился. Ему было приятно слушать гладкую речь защитника и, будучи доброжелательным, в общем-то, человеком, он уже кайфовал от того, что подсудимый не такой кретин, как показалось вначале и есть, за что его уважать. Но тут опять этот!..
   - Чё за протест?! Чё те не нравится, в натуре?!
   - Они будут подписывать счета не потому, что подсудимый обладает гениальными ораторскими способностями и силой убеждения. Они просто захотят войти в долю и срубить себе бабла на стандартном откате. Подсудимый, кстати, на этом и сыграет.
   Стргосажаев самодовольно посматривал то на Вадимова, то на Отмазнюка, в конце концов, его взгляд остановился на Тюрягине. Тот уже неодобрительно смотрел на подсудимого:
   - Так? - спросил он строго. Подсудимый пожал плечами и уставился в пол, дескать, не знаю. Судья в сердцах плюнул и обратился к Отмазнюку:
   - Так или нет? Отвечайте!
   Красный от волнения Отмазнюк суетливо переминался с ноги на ногу:
   -Так, ваша честь. - Публика в зале выдала громкий вздох разочарования. - Но, ваша честь, позвольте мне договорить... Я отвечу обвинителю на его обвинение в бездарности обвиняемого...
   - Ну давай, валяй... - с большим процентом скептицизма разрешил Тюрягин.
   - Мой визави прав. Речь о заурядном откате в пользу держателей казны, конечно же, имеет место быть. Как же без отката в нашем бизнесе с использованием бюджетных бабок, - обвинитель, тем временем демонстративно улыбался, но сквозь искусственную улыбку проступали напряжение и собранность в ожидании продолжения речи защитника, - всё верно. Эти придурки, образно говоря, уже мешки для баксов приготовили. Ха-ха. Но... - многозначительная пауза Отмазнюка до максимального повышения температуры нетерпения и оппонента, и публики в зале, и (что самое главное!) судьи Тюрягина. - Но! Мой подзащитный всех кинет! И заберет весь навар себе! А от подельников отмажется сущими безделицами - сувенирами и подарками навроде сотового телефона. И всё!
   В публике кто-то сначала робко сказал в наступившую тишину: "Браво!" Затем это зазвучало громче и из разных сторон. Потом зал в единодушном порыве взорвался аплодисментами. Судья Тюрягин после сильнейшего нервного напряжения со вздохом облегчения отвалился на спинку своего трона и стал удовлетворенно смотреть в зал и слушать, не прерывая, его водопадный шум.
   Защитник Отмазнюк раскланивался и принимал цветы и поздравления. Подсудимый Вадимов вежливо повернулся лицом к публике и приветственно махал ей рукой. Строгосажаев сидел на стуле с видом "А мне по фигу". Кичманова фиксировала в протоколе заседания: "Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию."
  
   * * *
  
   Отдохнувший судья Тюрягин взглянул на свою рамку с колокольчиками, и те звякнули. Вакханалия справедливости мгновенно прекратилась, и все быстро расселись по своим местам.
   - Ну ладно. Это еще не всё. Надо заслушать потерпевшую сторону. Так или нет?
   - Так, - в один голос, но в ожидании разных результатов заслушивания, согласились Строгосажаев и Отмазнюк.
   - Терпилы в зале?
   - Конечно, ваша честь, - встала Кичманова. - Держатели казны, подъем!
   Громким чмоком разорвав засосный поцелуй, поднялась влюбленная парочка.
   - Приготовьтесь к допросу, лохи озабоченные, - Тюрягин показывал свое к ним пренебрежение. - Обвинение, можешь их трясти.
   Строгосажаев пощелкал в воздухе пальцами, чтобы влюбленные наконец оторвали глаза друг от друга и обратили внимание на него. Сработало.
   - Скажите, терпилы, что вот так, ни за понюшку табаку, вы весь откат и провороните? Чему же вы учились? Как в держатели казны попали?
   - Ну-у, на полтинник подсудимый, пожалуй, нагреется, - с легкой улыбкой заговорил мужчина. Женщина повисла у него на руке, прижимаясь головой к его плечу и счастливо улыбаясь.
   - Я горжусь тобой, - шепнула она ему.
   Строгосажаев оживился. Отмазнюк помрачнел.
   - Понимаете. Кроме спекулятивной закупки, на которой подсудимый нас якобы кинет, существуют еще строительно-монтажные и эксплуатационные расходы. Но самый кайф - это ремонт. Здесь вообще золотая жила, поэтому мы в пролете не окажемся.
   - Я горжусь тобой, - горячо прошептала женщина-терпила и нежно поцеловала мужчину-терпилу.
   Строгосажаев торжествовал. Тюрягин заинтересованно смотрел на любовников:
   - Так, так, так. Значит не все так просто, гражданин Отмазнюк.
   - Протестую, ваша честь...
   - Чё не так?! Они, оказывается, не такие уж лохи. Тоже работать умеют. Чё ты протестуешь?
   - Строительные и ремонтные сметы не имеют отношения к существу дела моего подзащитного.
   - Как сказать... - задумчиво и тихо сказал судья, - как сказать... Впрочем, теперь ты попробуй их протрясти.
   - Терпилы, ответьте, - горячо заговорил Отмазнюк, - вы собираетесь завышать упомянутые вами расходы по сметам?
   - Конечно, - обыденно ответил мужчина.
   - Я горжусь тобой, - нежный поцелуй женщины.
   - А на сколько вы планируете их задрать?
   - Протестую, - встрял тут же Строгосажаев. - Это действительно не имеет отношения к рассматриваемому делу.
   - Да пускай расскажет, - весело махнул рукой Тюрягин.
   - Понимаете, - спокойно, как на лекции, проговорил мужчина, - это такая же импровизация, как при спекулятивной закупке. Если замазать наверху всех, то можно, конечно, и до десяти раз завысить. А можно только до десяти процентов, если без замазки. Но в любом случае, цифирь будет покрупнее, чем 50 тонн зеленью.
   Женщина со сладострастным стоном впилась в губы мужчины:
   - Я горжусь тобой!
   - Уж не хотите ли вы сказать, терпила, - пунцовея от досады, зашипел Отмазнюк, - что 50 тонн, которые выкатает мой подзащитный из бюджетных денег, вы ему как бы дарите с барского плеча?
   Мужчина помедлил, раздумывая.
   - Нет, так я не стал бы говорить. Мы бы и это бабло, по идее, должны поделить. Ну да что поделаешь... Хрен с ним. Жадность фраера губит.
   Отмазнюк опять отдувался, только теперь с облегчением. Легкая тень досады легла на лицо Строгосажаева. Полное удовлетворение отпечаталось на иконном лике Тюрягина. Ещё бы! Наконец-то судебное следствие закончило свой тернистый путь к истине, которая, как всегда, оказалась посередине. Судья махнул рукой, и зал зааплодировал. Звякнули колокольчики. Наступила тишина.
   - И наконец, последнее, - сказал Тюрягин. - Допрос свидетелей.
   Отмазнюк и Строгосажаев подскочили было, но судья жестом усадил их и подмигнул, мол, ладно, хватит с вас, я сам.
   - Свидетели есть?
   - Конечно, ваша честь, - встала Кичманова. - Старый и малый, подъем.
   Поднялась бабуля с внучком. Она держала его за ручку.
   - Скажите, свидетели, вы здесь всё хорошо слышали и поняли?
   - Э-э, милок, без базара, - весело сказала бабуля.
   - А кто по вашему прав?
   - Так, это... И тот... И те...
   - То есть, вы подтверждаете услышанное?
   - Так я ж и говорю. Без базара. Только, милок, одно замечание. Можно мне как старшему поколению, а ему, - она показала на внука, - как младшему?
   Тюрягин умильно улыбнулся и кивнул.
   - Ты, милок, терпил тут лохами назвал. Так это неверно, - и, обращаясь, к внучонку, - правда, маленький?
   Тот сказал: "Угу." И вдруг они оба хором на все судилище объявили:
   - Лохи - это мы. Старые и малые.
   И весело засмеялись. Сразу же уселись и заиграли в "ладушки". Зал снова взорвался аплодисментами, переходящими в овацию во славу окончательного и совершенного торжества справедливости в жизни.
  
   * * *
  
   После того, как звон регламентирующих колокольчиков остановил народное ликование, выражавшееся в стихийных отплясываниях "Комаринского", "Гопака", "Коко Мамба", в вождении детско-пенсионерских хороводов вокруг подсудимого и в ритуальном сжигании уменьшенной копии соломенной скульптуры "Трухлявой несправедливости" (крупный оригинал тоже сжигали регулярно, но для этого дело должно выходить на более приличный вес в валюте), судья Тюрягин с выражением торжества правосудия на лице гордо встал. Пока еще звенел мотив "В гостях у сказки", публика рассыпалась по своим местам и тоже встала (даже карапузы), гордо и торжественно вытянув спины.
   - Именем... - в наступившей звенящей тишине провозгласил Тюрягин, - от имени и во имя, приговариваю!..
   Пока судья держал театральную паузу, все услышали, как настырная муха обнаружила, наконец, распахнутую форточку и влетела-таки в зал. Она, подобно тяжелому бомбардировщику, под многочисленными взглядами прогудела через всё помещение и приземлилась на запасном аэродроме - рабочем пюпитре Кичмановой. То ли горючее было на исходе, то ли экипаж бомбардировщика, расслабленный успешным выполнением задания - проникновением внутрь через стеклянные оборонительные рубежи, потерял бдительность, но место для посадки было выбрано неудачно и даже трагично. Толстая и тяжелая амбарная книга, как высокоточный заряд, управляемый умелыми ракетно-артиллерийскими руками секретаря Кичмановой, со страшной силой опустилась на цель, уничтожая не только бомбардировочную муху, но и превращая в груду обломков не приспособленный для такого мощного удара запасной аэродром-пюпитр. Это было вполне в духе национального самосознания - если нужна победа, то за ценой не постоять. Пусть даже это будет пиррова победа. Таким образом, после всеобщего одобрительного троекратного "Ура!" дальше Кичмановой пришлось вести протокол на коленке, все время стараясь не измазать ее останками мухи.
   - Приговариваю! - повторил судья. Потом задумчиво помедлил и заговорил живее, безо всякой торжественности. - А чё приговаривать-то, в натуре? Кого приговаривать-то? Этого? - Тюрягин показал пальцем на Вадимова. - Так он бабок снимет на пределе возможного для него. Невиновен получается. А эти... - Тюрягин показал на терпил, мужчину и женщину, - С этими в следующий раз решать будем. После того, как обвинение с защитой приготовятся как следует. Короче!.. Не приговариваю, а оправдываю. Гуляй, Вадимов Алсан Алексеевич! Алик или Саня, как там тебя... Оправдан!
   Колокольчики сказали финальное "дзынь", и сразу же зазвучала фанфароподобная музыка Сидора Петровича Иванова со словами Ивана Петровича Сидорова. Все стали в ладоши выхлопывать ритм. Под этот же ритм подстроились и бабули с внучатами, игравшие в "ладушки".
   Но стоило музыке закончится, как опять громко возник обвинитель Строгосажаев с крайне недовольным и озабоченным лицом:
   - Я протестую! Я категорически протестую! Так не бывает!..
   Судья раздраженно сморщился:
   - Ты чё?! Ненормальный, что ли?! Всё! Процесс окончен. По домам.
   Пытаясь быть спокойным и вежливым, обвинитель, тем не менее, заговорил:
   - Ваша честь! Вы же все правила своим решением через хер бросаете. Какое на хер может быть оправдание?! Раз он здесь, я имею в виду обвиняемого, значит по определению виноват! Иначе зачем тогда весь этот цирк? Получается, что всё, что мы делаем - зря?! И нам не за хер собачий зарплату платят! Так что ли?! Нас же с работы повыгоняют, ваша честь! Причем, вас первого!
   Тюрягина пробрала горячая аргументация Строгосажаева. Он, с благодарностью глядя на обвинителя, протянул:
   - Ве-е-ерно... Раз попался, значит виноват. А раз виноват, значит надо наказывать. Правила такие.
   Строгосажаев заулыбался:
   - Конечно, ваша честь. И Отмазнюк не возражает. Хоть водкой без закуски до блевотины и обморока напоить или там, чтобы триппер поймал. А то не по-людски будет. Верно, коллега? - Защитник согласно кивнул, мол, чуток надо, мол, всё ж таки одно дело делаем.
   - Ладно, - снова сказал свое любимое слово судья. - Секретарь, удалите из протокола слова об оправдании.
   Кичманова с треском вырвала страницу из амбарной книги.
   - Пишите новый приговор. Раз попался, значит виноват в том, что попался. А потому... "Вадимов Алсан Алексеевич приговаривается к месячному запою в следственном изоляторе за счет государства в компании разгульных забулдыг и девиц-нимфоманок. В качестве смягчающих обстоятельств выдать осужденному по месту отбывания наказания надлежащее количество препаратов "Алказельцер" и "Виагра". Обвинение, защита, вам понятен приговор? - Те удовлетворенно в один голос сказали "Да". - Подсудимый, вам понятен приговор? Обжаловать будете? Нет? Ну тогда приговор окончательный и обжалованию на подлежит. Поздравляю!
  
   * * *
  
   Через некоторое время большая черная лакированная машина остановилась у расцвеченного радостными огнями дворца с тяжелыми, резными дверями и надписью "Острог" над ними. Большие окна верхнего этажа светились особенно ярко, сквозь стекла доносились музыка, пение, голоса, смех.
   Одетый в парадную форму с аксельбантом и красный колпак Санта-Клауса водитель-милиционер выскочил из машины, обежал её спереди и широко открыл заднюю дверь, давая возможность Алсану Алексеевичу Вадимову как можно более комфортно и с достоинством, не потеряв случайно ни одного шлепанца, выйти из лимузина. Охранники-омоновцы в отутюженной, пропитанной дезодорантом серой форме, шапочках с волчьими ушками на головах и прикрепленными сзади в районе копчика волчьими хвостами повылезали из машины сами. Они встали вокруг осужденного, передернули затворы своих короткоствольных автоматов, направили их в небо, нажали на курки и дали праздничный хлопушечный залп. Разноцветное конфетти обильно осыпало арестанта и конвоиров. Те сразу же хором заорали: "Ура!"
   На крик-пароль открылась входная дверь в здание, процессия поднялась по мраморной лестнице и вошла в пенитенциарный вестибюль. Её встретил привратник в черном фраке с белоснежной кружевной манишкой на груди и в фуражке служащего внутренних войск козырьком назад.
   - Ждём-с! Давно ждём-с! - широко, словно для объятий, раскинув руки и профессионально улыбаясь, вскричал он. - Все уже собрались в зале! Начинается праздник! Банкет, какой стол!.. Танцы неприличные! Любовь продажная! Одним словом, чудо! Чудо!
   - Простите, а что за праздник? - растерянно спросил Вадимов.
   - Как?! - В искреннем недоумении привратник переводил взгляд с одного участника арестантской делегации на другого. - Вы что, на суде перегрелись, гражданин. Новый год уже все отмечают. Впряглись в затяжную пьянку аж до 4-го ноября! А те, кто помоложе и послабее, хотя бы до 7-го должны продержаться! Для них это святой день. Так что... Долго праздновать будем! Будем жрать, пить, плясать, трахаться!.. Ну не работать же, в самом деле! Чё мы, глупые японцы какие-нибудь или немцы недоразвитые?! Они же варвары!.. Нам с ними не по пути. Пусть работают, если нравится дуракам. А наше начальство здорово устает руководить такой большой страной. Ему долгий отдых нужен. На горных лыжах или, там, на пляжных островах где-нибудь. Они сами себе каникулы расписывают, им же виднее... А что? Нефтегазовая труба сама качает. Присмотреть за ней несколько человек поставить и всё! Национальные, региональные, муниципальные лидеры, их соратники, преемники, свита и челядь, все! - на пляжные лыжи и на лыжные пляжи! Ну а мы в отсутствие начальства - за водочный стол сначала на работе, потом дома, потом в гостях, потом неизвестно где, потом в койке с "не помню, как тебя зовут", потом "какое сегодня число?"... Хорошо, весело! Новый год! Праздник!
   Под конец этого эмоционального выступления у омоновцев развилось такое обильное слюноотделение, что интенсивное сглатывание уже не справлялось. Не справлялось и сплевывание. Вообще, горячий, жизнелюбивый спич встречающего сотрудника МВД заставил организмы вынужденных уехать с начавшегося в тюрьме банкета охранников активно выделять: слюни изо рта - от желания, сопли из носа - от зависти, слезы из глаз - от обиды, серу из ушей - от злости.
   Но... Служба есть служба... Партия сказала "Надо!"... Отчизна отдала приказ... Приказ есть приказ... Приказы не обсуждаются... На службе не пьют... Родина доверила оружие... Честь офицера... Если кто-то кое-где у нас порой... Охранять покой граждан... Спокойно дети спят... Ну... и так далее.
   Размазав по своим сытым, откормленным, румяным мордам всевозможные выделения из лицевых отверстий, омоновцы-конвоиры синхронно развернулись "кру-гом!" и в ногу покинули здание.
   Служивый привратник провел Алсана в комнату-преодевалку. Там его приняли два короткостриженных, усатых и плечистых офицера-фельдшера в белых халатах. Блондин и брюнет. Судя по накрашенным губам и ногтям, - явные педерасты. Возможно даже супруги.
   - Девочки! - обратился к ним обофраченный мент. - Проверьте, промойте и переоденьте свежеосужденного, как положено.
   - Есть! - взвизгнули дискантом, не вяжущимся с их мужественной внешностью, "девочки". Привратник улыбнулся и вышел.
   Вадимову велели раздеться догола. Причем, команда была дана со сладострастным придыханием, что вызвало у Алсана некоторое беспокойство. Но, все равно, он быстро скинул шорты и майку и получил в руки яркий пластиковый пакет с надписью "Royal French". В пакете были фирменные, дорогие, душистые, экологически чистые, изготовленные из натуральных природных ингредиентов: мыло, шампунь, пена, гель, кремы, ароматические настои и бальзамы. А еще новые, в упаковке: губка-мочалка, щеточки разных размеров и термометр.
   - А градусник зачем?
   - Ну как же, мужчина! - "мужчина" томно, с растяжечкой. - Чтобы вам было удобней регулировать воду в ванне по температуре 36 и 6 десятых градуса.
   - Хорошо. Показывайте, куда идти.
   Его проводили - один спереди, другой сзади - в операционно-чистую ванную комнату, украшенную и благоухающую орхидеями.
   - Какой парфюм предпочитаете?
   - Приготовьте мне, девочки, одеколон "Балафрэ".
   - О-о-о! Изысканно! Сексуально! - "сексуально" шепотом и с закрытыми глазами. - Вы чудный, гражданин арестант. Одеколон будет у вашего стилиста в салоне мужской привлекательности за этой дверью. Там же маникюр, педикюр и предварительный стимулирующий минет во время парикмахерских процедур. И просим вас, не задерживайтесь, а то праздник пройдет без вас.
   Послав Алсану воздушный поцелуй, голубые офицеры вышли из ванной и закрыли за собой дверь.
   Через час чистый и пахучий Алсан открыл указанную ему дверь, но сразу попал не в салон красоты, а в смотровую, где его дожидались давешние блондин и брюнет. Они сняли с него кардиограмму - все в порядке. Проделали анализы мочи и крови - норма. Прощупали печень - признаков увеличения нет. Осмотрели с фонарем полость рта - санация не требуется. Наконец, подошли к самому волнительному.
   - Расставьте пошире ноги и наклонитесь пониже вперед, - дрожащим голосом попросил блондин, стыдливо спрятал глаза и зашел сзади Вадимова. Тот было дело занервничал, но выполнил все в точности.
   - Теперь возьмитесь руками за ягодицы и раздвиньте их пошире, как только сможете, - за спиной Алсан слышал спертый голос и учащенное дыхание.
   "Ну всё! Тюрьма есть тюрьма, - подумал он, - и сейчас меня сделают пидором. Хотя... Один раз - не пидарас." И он показал блондину свой анус во всей его физиологической красе. Через секунду-другую Алсан услышал сзади тяжелый, мягкий, фрагментарный стук. Алик выпрямился, повернулся и сразу же вместе с фельдшером-брюнетом бросился к лежащему блондину, который не выдержал порнографического образа девственной алсановсой жопы и от избытка вожделения упал в обморок. Офицеру подули на лицо, пошлепали по щекам и дали нюхнуть нашатыря. Когда тот немного очухался, усадили его на кушетку и сунули в руку чашку с чаем. Настал черед брюнета.
   - Возьмите свой член в руку и оголите головку, - не глядя в глаза Алсану, просипел второй исследователь.
   Но стоило только Вадимову дотронуться до своего пениса, ему как на грех вспомнились слова о предстоящем стимулирующем минете, и член стал увеличиваться в размерах и твердеть. Когда сама собой оголилась головка, брюнет застонал, его широко раскрытые глаза, уставленные в алсановский пах, закатились, колени подкосились, и он с мягким, тяжелым стуком грохнулся без чувств.
   - Дубль два, - невольно сказал Вадимов. Они с блондином бросились откачивать теперь офицера-брюнета. - Экие вы, девочки, впечатлительные... Голого мужика со всей его атрибутикой как будто не видели.
   Но как бы ни эмоционально прошел приемный медосмотр вновь прибывшего арестанта, офицеры-фельдшеры в итоге с искренним восхищением констатировали прекрасное здоровье и отличную физическую форму Алсана Вадимова.
   - Послушайте, мужчина! - "мужчина" с выделением страстным шепотом. - У вас отличные сердце, печень и половые органы. Может вам не понадобятся смягчающие наказание обстоятельства - "Алказельцер" и "Виагра"? Вы и без них прекрасно справитесь...
   - Стоп, девушки! - жестко перебил Алсан. - Решение суда обязательно к выполнению, так? Так! Будьте любезны тогда без самодеятельности. Не пытайтесь подменять собой справедливый и гуманный...
   - Есть! - вновь дискантом взвизгнули испугавшиеся мужской суровости и непреклонности "девушки". Их широко раскрытые глаза смотрели на арестанта с любовью и подобострастием.
  
   * * *
   Еще через час прошедший все приёмные, санитарно-гигиенические и банно-прачечные процедуры, парикмахерскую и стилистическую подготовку, переодетый в тюремную робу - тончайшей шотландской шерсти светло-серый костюм от Ричарда Джеймса, идеально сочетающийся с цветом волос его обладателя; шёлковую алую сорочку и в меру пёстрый с преобладанием красного цвета шёлковый шейный платок Hedi Sliman; в аксессуарах от Картье и обутый в чёрные кожаные мокасины от Берлути - Алсан Вадимов под конвоем двух улыбчивых и жизнерадостных вертухаев в маскарадных гестаповских костюмах со взведенными ручными огнеметами подошел к высоким двустворчатым дверям главного тюремного зала. Конвоиры встали спиной ко входу по обе стороны от арестанта, подняли оружие под углом, как на похоронном салюте, и выдали из крупнокалиберных стволов пиротехнические выстрелы и бенгальские огни. Сразу же плавно распахнулись двери, и залитый ярким светом хрустальных люстр актовый зал острога встретил свежеосужденного разноцветным и голосистым цыганским ансамблем, который, идя навстречу Алсанову, под гитарно-скрипичный аккомпанемент затянул встречную песню:
   Жизнь всегда полна огрехов,
   Но печаль, тоску - долой!
   Наконец-то к нам приехал
   Алсанлексе-еич да-а-ра-а-гой!
   Вперед вышла ослепительной красоты жгучая цыганка с шикарными, распущенными, струящимися волосами, черноглазая и чернобровая, полногубая и смуглокожая, с профессионально и эстетически безупречно наведенным макияжем. В руках она держала расписной поднос, на котором стоял полный водки хрустальный фужер "Puiforcat" и лежал ярко-желтый эквадорский банан. Цыганка ближе подошла к новенькому и после вежливого кивка головы так стрельнула в Алсана глазами, что у того перехватило дыхание. Он поклонился в ответ и взял фужер как раз в ту секунду, когда хор начал весело приговаривать:
   Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!
   Алсан поднял водку над головой и приветственно покачал фужером во все стороны зала и П-образного праздничного стола, полного напитков, яств и сидящих за ним гостей, которые тут же ответили вновь прибывшему радостным визгом и улюлюканьем. Под продолжающийся призыв "Пейдодна!" Вадимов разом осушил штрафную и с возгласом "Э-эх!" грянул бокал об пол. Красавица взяла банан в руку и отшвырнула поднос. Тот, вертясь, спланировал в угол и с жестяным громом приземлился за новогодней ёлкой. Брюнетка с хищной улыбкой на помадных устах и испепеляющим, немигающим взором страстных очей задрала свои многочисленные юбки, продемонстрировав остолбеневшему Алсану свои длинные, стройные ножки в черных чулках с красными подвязками и красных бальных туфельках на высоком каблуке от Гуччи. Она неожиданно расставила ноги на ширину плеч и, приоткрыв рот для оханья, медленно провела бананом по своей промежности, прямо по красной шёлковой ткани своих трусиков "Banana- Republic". Вадимов то ли от водки, то ли от эротического представления не мог вдохнуть и с тупым выражением лица ждал, когда сможет вернуться к жизни. Красотка надорвала кожуру банана, губами и языком облизала кончик плотной бледной мякоти и, вручая фрукт Алсану для закуски, шепнула ему на ухо:
   - Я - Надежда, герой,
   Взяв его, жующего и сопящего, под руку, она проводила Адсана во главу стола, где сидел пахан-смотрящий. Это был интеллигентного вида обаятельный мужчина с аккуратной академической бородкой, которая своей густотой и благородной проседью не давала возможности даже примерно определить возраст ее хозяина. Кроме того, здоровый загар на лице, живой блеск озорных глаз, открытые в улыбке крепкие белые зубы свидетельствовали о молодости смотрящего, но в то же время, глаза по внешним краям были опечатаны "гусиными лапками" на коже, резкие морщины, идущие вниз от крыльев носа, продольные укоренившиеся складки на лбу и поперечные ближе к переносице говорили о давних и частых, серьезных и тяжелых раздумьях пахана. "Человек без возраста, - подумал Алсан, - вернее, вне возраста. Как Вечный жид..." На плечи хозяина была накинута горностаевая мантия, воротник рубашки под горлом стягивала тёмно-бордовая бабочка.
   - Садитесь, милейший, садитесь! - приветливо и радушно встретил пахан Вадимова и пожал ему руку. После чего щелкнул пальцами и цыкнул зубом, и мгновенно кто-то из его незаметных "шестерок" поставил справа от него стул ( со спинкой заметно ниже, чем у смотрящего). Вторая "шестерка" так же незаметно обеспечила место столовым прибором.
   - Знаешь, кто я? - приобняв севшего на стул Алсана и склонив к нему голову, спросил главарь.
   - Догадываюсь...
   - Пра- иль- но! - удовлетворенный хлопок по алсановскому плечу. - Я - вождь! Я - лидер! Тюремный... Государственный... Национальный... Не важно. Без разницы. Я - президент! Ебёныть! Пахан, короче! Папа! Кому - крёстный отец, кому - отец родной. Я - командир! Главнокомандующий! - И он взял у подсуетившейся "шестерки" недавно вошедшую в военную моду фельдмаршальскую "треуголку" и водрузил себе на голову.
   - Да что там, главнокомандующий, мать его!.. - продолжал распаляться командир-президент-папа. - Я - генералиссимус!!!
   С этими словами самый главный воинский начальник сменил уже вошедшую в моду треугольную шляпу на еще только входящую в моду скромную фуражку образца предстоящей Второй мировой войны.
   - Да хер ли там, генералиссимус! - он уже почти орал. - Я - царь!
   На голове фуражку сменила жестяная корона, покрытая сусальным золотом.
   - Даже нет! Не царь! Я, мать вашу, холопскую, - ИМПЕРАТОР!
   Пахан сорвал с головы жестянку и протянул ее за спинку своего престола. Но случилась заминка, и корона повисла в воздухе.
   - Ну! В чем дело?! Где?.. - разгоряченно и весело выпалил царь(пока еще), продолжая подавлять алсановскую волю своим пристальным на него взглядом.
   - Так-ить, это, Валет... - залепетала "шестерка".
   - Какой я тебе Валет! - зло оборвал прислужника император, и, повернув голову, пронзил его молнией гневного взора. - Моя кликуха теперь "Король". Можно "Царь". Но я жду, когда будет "Император"!
   - Так-ить, это... продолжала лепетать испуганная "шестерка", - ваше благородие...
   - Величество!
   - Извиняюсь. Ваше величество! А на что жестянку-то сменить?
   - На Шапку Мономаха, кретин!
   - Так-ить, ваше величество, нету шапки-то...
   - Как нет?
   - Так-ить не скроили, не сшили, каменьями не украсили ещё. По правде говоря, даже ещё не запроектировали.
   Властное лицо желающего стать императором сделалось удивленным. Потом разочарованным. Голос стал надтреснутым и жалостливо-высоким:
   - Да? Какая досада... - Голос снова окреп. - Ну что ж, придется подождать, пока мои верноподданные созреют в своей любви и преданности, спроектируют и слепят мне державный головной убор, соответствующий моему статусу и значимости в их никчемных и бессмысленных жизнях, мать их!..
   Потом с еще большей уверенностью и злобой повелел:
   - А вы, слуги мои: дружина моя стойкая, свита моя вездесущая, челядь моя раболепская, короче, холуи мои преданные (то есть, готовые предать сами и готовые к тому, что предадут их) проследите с самого начала, чтобы камешки там: рубины, сапфиры, изумруды, алмазы, чтобы оторочка там соболем... Ну вы поняли... Чтобы роскошь и власть сразу видны были. И чтобы быстро всё это!.. К очередной годовщине...
   - Слушаемся, ваше-ство! - дружно отозвались все "шестерки".
   - Извините, ваша величество, что отвлекаю вас от важных тюремно-державных дел, - Алсан вежливо дотронулся до королевской руки с короной, - но позволю себе сделать одно замечание из области будущих исторических фактов и событий.
   - Слушаю вас, милейший.
   - Шапка Мономаха - изначально не императорский символ, а великокняжеский. Именно такое звание пожалует золотоордынский хан Ивану Даниловичу - хитрому правителю, которого нарекут Калитой.
   - Ну и?..
   - Так если Шапка Мономаха у вас на голове будет, то не "император" вы, а "великий князь"...
   Пахан задумался, с уважением глядя на новенького. На державно-тюремном лице отразилась борьба терзающих сознание противоречий. Победили благоразумие, субординация и дисциплина:
   - Неплохо бы, конечно, называться "великим князем", - растягивая слова, заговорил он, но тут же решительно и демонстративно отрёкся от этой идеи. - Но нельзя! Есть уже великий князь! Все у него в подчинении, даже я... Так и зовут его - Светлейший Князь Тьмы... Отставить Шапку Мономаха!
   - Слушаемся, ваше-ство! - стройный ответ "шестерок".
   - Останусь царем-королем. А ты, Алик, молодец. Вовремя предупредил.
   - Рад служить вам, ваше величество. Тем более, что корона под эту мантию очень вам идет...
   - Херня это, а не корона. У нас ведь ничего путного сами сделать не могут. Тяжелая, жесткая, холодная. Голова от нее зябнет. На уши то и дело сползает. Надо на воле новую заказывать... Чтобы с чеканкой по зубцам, с войлочной подкладкой по окружности, чтобы пастагоем не драить...
   Король небрежным движением кинул жестянку за спину. Ловить ее бросились обе ближайшие "шестерки" и, одновременно падая на пол, поймали сразу в четыре руки.
   - А вам, мудрый и любезный Алсан Алексеевич, высочайшую милость дарую. Отныне и до скончания века позволено вам обращаться ко мне не по державному титулу - "ваше величество" - и не по тюремной кликухе-погонялу - "король", он же "царь", - а по имени-отчеству в полном соответствии с этикетом свободного и воспитанного человека.
   - Премного вам благодарен... Простите, а как ваше имя-отчество?
   - Адам Вергильевич. От рождения и во веки веков.
  
   * * *
  
   - Ну, а теперь, милейший Алсан Алексеевич, давайте запросто так, без затей, выпьем, закусим. За встречу сначала, потом за праздник.
   Адам Вергильевич поднял бокал шампанского "Cristal Roederer", в другую руку "шестерка" вручила ему вилку с нанизанным на нее подземным французским грибочком-трюфелем местного бочкового посола. Возле сверкающей елки цыганский хор тянул "Космополитические страдания":
   О, бонжур-р, тужур-р, лямур-р...
   Ай -нэ-нэ-нэ-нэ...
   Арестанты, каторжники и гости за столами вполне довольные жизнью и собой в этой жизни ели, пили, вели разговоры в образовавшихся, как это всегда бывает на масштабных пьянках, малочисленных ячейках рядом сидящих, подхлопывали и подвывали артистам, некоторые даже пускали пьяную слезу, подперев голову кулаком и расчувствовавшись от цыганского вокала, полного тоски и грусти, эфемерного ощущения того, что "всё не так, ребята". Эти пьяные плаксы подсознательно готовились к эмоциональному взрыву, к следующей за тягучкой, по всем законам кабацкого музыцирования, лихой пляске, когда все неумело трясут грудями, пытаются бить чечетку, невпопад орут "Эх, ромалы!", срывают с себя пиджаки и шапки и с силой швыряют их себе и другим под ноги.
   - Адам Вергильевич, - со смаком чавкая бутербродом с белужьей икрой на черном хлебе после выпитой рюмки "Абсолюта", заговорил Алсан, - позвольте одно предложение, даже рекомендацию.
   - А что это ты, мой юный друг, с водки начал? Шампанское не пьешь...
   - Не хочу градус повышать. Говорят, чревато.
   - Да? Мудро... Ладно, давай свое предложение-рекомендацию.
   - Двойная кликуха-погоняло - это не дело, я думаю. Даже учитывая смысловую схожесть званий "царь" и "король", надо не забывать о полном отсутствии созвучия этих слов. Мне кажется, это может внести не только путаницу в неокрепшие в своей верноподданности умы отдельной части плебса, но и (что намного опасней!) разброд и шатание. В том числе, и искусственно культивируемые вражескими шпионами-нелегалами, а также состоявшимися уже и потенциальными ещё предателями и заговорщиками. А тех и других вокруг и внутри тюрьмы - как собак не резанных.
   - Что, серьезно? - "Царь-король" даже испугался.
   - А как же! По другому не может и не должно быть в наших условиях и при нашем взгляде на мироустройство.
   - Ну и что делать-то? - пахан становился раздраженным. - Где предложение?!
   - Адам Вергильевич, система должна быть вертикально интегрирована не только по своей материально-организационной сути, но и, скажем так, чисто морфологически.
   - То есть?
   - Нельзя, чтобы вертикаль на самой своей вершине раздваивалась даже в словесном выражении. Надо всеми возможными, в том числе языковыми, способами демонстрировать железобетонную монолитность. Короче, кликуха должна быть одна!
   - И какая же? Только не забывай о моих амбициях...
   - Ну разумеется. Назовитесь просто и круто - "Цезарь". С империями опять же связь...
   - Это типа как в Риме будет?
   - Ну не только в Риме. Нам ближе Византия будет.
   - А что?! Мне нравится! - Довольный хлопок по вадимовскому плечу. Затем развитие рассуждений. - Византия - не Византия, Рим - не Рим, не важно. Главное, что надо не корону новую заказывать, а золотой лавровый венец. Aut Caezar, aut nihil!
   Адам Вергильевич даже заерзал на троне, хлопнул стопку "Remi Martin" и, закусив ложкой гусиной печени фуа-гра, жаренной с картошкой, продолжил:
   - Точно! Лавровый венец! Люцифер не рассердится. Он даже "за" будет. Ведь на голову этого идиота-назарянина терновый наденут. А у меня лавровый, да еще и золотой, венец будет! Круто! Молодец, Алсанлексеич! Проси, чего хочешь.
   - Свободы хочу, Адам Вергильевич.
   Тот аж поперхнулся и закашлялся, покрывая стол и всё, что на нем стояло, мелкой мозаикой из брызг гусиной печёнки и картошки, перемешанных и склеенных его слюной.
   - А ты, что, несвободен, что ли? - искренне удивился пахан.
   - Не знаю...
   - Вот именно, что не знаешь. Ду-урак! Ты самый свободный из всех, здесь сидящих.
   - Почему я самый свободный?
   - Потому что ты, по сути, новорожденный. Младенец. Ангелочек.
   - Чё это я новорожденный? - обиделся Вадимов и даже надул щёки. Точь-в -точь как карапуз. - Я же взрослый человек.
   - Так у тебя же прошлого нет. Скажи, вот ты помнишь свое прошлое?
   Алсан напряг мозги, задумался - безрезультатно.
   - Не помню.
   - Вот видишь. А раз не помнишь, значит и нет его. Не было ещё.
   Алик затряс головой, сморщился, пытаясь найти брешь в дьявольской логике Цезаря.
   - Ерунда какая-то. Я взрослый человек. Я женщину хочу. Вон её, - он пальцем показал в сторону танцующей цыганки Надежды. - А то, что я своего прошлого не помню, так это оттого, что меня током ударило.
   - А это, братан, без разницы, - пахан наклонился к Алику и опять приобнял его. Дружелюбно заговорил, - без разницы, почему ты его не помнишь. Нет у тебя прошлого. Твоей истории нет. В том числе, кредитной.
   - А это ещё что такое?
   Цезарь удовлетворенно откинулся на спинку трона. Сделал властный жест в сторону сцены. Цыганский ансамбль остановил свою дикую пляску и скучковался, молча глядя на пахана. Все сидящие перестали жевать, пить, галдеть, хлопать в ладоши и повернули головы в сторону Самого. Цезарь щелкнул пальцами, и одна из "шестерок" взяла с вазы гроздь янтарно-солнечного винограда и подала ему. Он медленно и аккуратно оторвал одну ягоду и положил себе в рот. Нежно, одним языком и верхним нёбом, раздавил её там. Насладился выступившим наглюкозенным соком, а выжатую виноградину смачно выплюнул на стол прямо перед собой. Её оттуда сразу же убрали. Двумя пальчиками, с почтением.
   Цезарь взял за руку Алсана и вместе с ним встал. В зале висела полная, почти вакуумная, тишина. Пахан поднял руку.
   - Слушайте сюда, мои верные патриции, и вы, многочисленные менады и гетеры, - пониженный тембр голоса Цезаря и поднятая вверх его рука придавали выступлению дополнительной серьезности и театральности. - Мой друг и советник Алсан Вадимов, - пауза, - не знает, что такое кредитная история.
   Опять тихая пауза. Затем всеобщий искренний возглас-вопрос:
   - В на-ту-ре?!
   Цезарь ногтем большого пальца со щелчком зацепил зуб:
   - Бля буду.
   Через секунду банкет превратился в ревущий Колизей. Кто-то, приветственно вскинув руку, орал "Виват!", кто-то свистел; дамы посылали воздушные поцелуи, топали ногами, визжали и в эсказе падали в обморок; аплодировал даже Сам. Алсан вежливо приложил левую руку к сердцу и начал благодарно раскланиваться приветствующей его, как победителя варваров, толпе. Побесновались так минут пять. Затем Цезарь опять поднял руку и в теперь уже звенящей тишине изрек:
   - Но мой друг, советник и герой Алсан Вадимов не понимает, что он самый свободный из всех вас. - Повышение громкости и тембра голоса до максимальных величин. - Так докажите же ему, верные мои патриции, менады и гетеры, что он самый свободный и самый счастливый человек на нашей киче!
   Рука Цезаря резко падает, и вместо тихого зала снова возникает ревущая арена Колизея. Еще пять минут восторга, и праздник по команде пахана снова входит в свою колею - цыгане, тосты, хохот, морды в салате.
   - Поймите, Алсан Алексеевич, - Цезарь опять приобнял Вадимова. - Ведь вы не только кредитной истории не имеете. Вы совершенно чисты и непосредственны, а главное, искренни в своих словах и поступках. Вы же, не задумываясь, показали пальцем на женщину, которая вам нравится. Заметьте, при всех показали. А другой бы так не смог. Неприлично, мол. Воспитание не позволяет. Этикет. Более того, подсудно. Сексуальные притязания, мол. Херня это всё! Условности. Нельзя, дескать, давить лимон в чашке с чаем, пусть так плавает. А на хера он тогда нужен?! Суть вещей должна быть раскрыта до конца. Вкуснее, ведь, когда лимончик подавишь. И в чисто философском плане только так можно считать путь пройденным полностью. А воспитание, образование, то, сё: здесь не лежи, там не сиди, тут не стой, калечат и корёжат нежные детские души, с рождения переполненные радостью жизни. И в итоге этого насилия к зрелому возрасту подбирается зашуганный, закомплексованный болван или, наоборот, полный негодяй, который таки давит лимон в чашке с чаем, но делает это не потому, что так вкуснее, а чтобы было всем назло. И вот это уже страшно. Но кто же в этом виноват? Кто, я вас спрашиваю?! Он? Негодяй? Или общество, которое, пытаясь сделать не ему, а себе хорошо, вбило в него такую массу условностей, что эта масса в его конкретном случае стала критической и, в конце концов, взорвалась?
   Цезарь самолично наполнил два кубка и вручил один Алсану.
   - В тебе, мой друг, никаких этих условностей нет: ни так называемого воспитания, ни морали этой лживой, ни порядочности ханжеской и лицемерной, ни прочей мутотени. А потому ты свободен, ибо ни хера не помнишь. Ты наполнен только инстинктами и подсознательными рефлексами, в которых не отдаешь себе отчета. Так иди ж по жизни свободно и радостно. За тебя! На брудершафт!
   Когда выпили и расцеловались, Цезарь, еще морщась от крепости напитка, сдавленным голосом подозвал "шестерку":
   - На, кинь бабки ансамблю. Закажи персональный номер: "Для друга Алика от Адама Вергильевича звучит эта песня." Дословно пусть скажут, понял! Надежда пусть поёт под гитару. Ну и скрипочка там... Ну ты понял...
   "Шестерка" убежала выполнять задание, а Цезарь с довольным видом, уже заметно захмелевший после кубкового возлияния, победно смотрел на Вадимова.
   - Спасибо, Адам Вергильевич.
   - Нема базара, братан!
   - А можно вопрос?
   - Валяй.
   - Что же такое кредитная история?
   - Я тебе так скажу. Кредитная история - это новый тип идеологии для тупорылой толпы. Идеологии псевдоделовой псевдоактивности. Механизм подчинения. Самый совершенный на сегодня способ выстраивания неорганизованного населения по ранжиру и по порядку. Кредитная история, несмотря на свое название, никогда не бывает и не работает в прошлом. Это единственный вид новой исторической науки, выводы от изучения которой имеют конкретный, осязаемый, жизненно важный в настоящем и будущем характер. Кредитная история может быть удовлетворительной для жрецов новой идеологии или неудовлетворительной. Если "уд" - значит клиент лоялен, покорен, всецело, безропотно и с готовностью подчиняется. Его, стало быть, можно ставить в строй под общее знамя победы. Если "неуд" - отщепенец, предатель, сука и козёл. Смерть ему на задворках империи. Всё просто. Согласись, здорово придумано...
   - А кто определяет "уд" - "неуд"?
   - Ну-у, етит-твою... Уж такого-то рода деятелей никогда не бывает в дефиците.
   - А как они определяют-то?
   - А-а! Какой хитрый. В такие дела они никого и никогда... Повторяю, никого и никогда!.. Не посвящают. На то они и жрецы. Если они расскажут "как", то пропадет вся сакральность. Они не смогут держать толпу в подчинении, потеряют власть и погибнут. В любой идеологии должна быть тайна, даже когда идеология проста, как кредитная история - "уд - неуд". А ты, парень, вне этих игрищ. Тебе нельзя скомандовать "Встать в строй" или "Выйти из строя". Ты свободен! Радуйся жизни!
   Цезарь хитро улыбнулся, подмигнул и движением головы показал на приближающуюся процессию в составе красавицы Надежды, гитариста и скрипача. Они со своим цыганским романсом обошли уже весь зал, доведя многих гостей до слёз и соплей, и теперь подходили к объекту заказа - Алсану Вадимову.
  
   * * *
  
   Потрясающе красивая и, главное, гармоничная во всех отношениях Надежда со своими аккомпаниаторами приблизилась к Алсану и Цезарю, как раз начиная припев. Он звучал гораздо живее пения куплетов, и цыганка, собираясь протрясти своими многочисленными юбками, намеревалась окончательно сразить и так уже ошалевшего и не сводящего с неё глаз клиента - Алсана, Алика. Песню все хорошо знали, и судьба отмерила ей долгие годы. Впоследствии она будет известна как эстрадно-кабацкая "Дорогой длинною" с другим, более или менее приличным текстом и той же мелодией.
   Сейчас же Надежда, продолжая испепелять Алсана черными угольками горящих очей, затряслась и заходила:
   В отдельной камере
   Да ночкой тёмною
   Красотка та,
   Что в сердце у тебя,
   С цыганской страстию
   Да плюс с "Виагрою"
   Не пощадит,
   Замучает, любя!
   Алсан даже не заметил, как махнул поднесенную ему рюмку водки, продолжал пялиться на страстно танцующую брюнетку, чем вызвал понимающую улыбку пахана. Тем временем, выступление артистов раскочегарилось до предела, и в аккомпанемент солистке вступил уже весь ансамбль, включая лысого рокера-ударника. Накал исполнителей передался публике, Алсан, резко оттолкнув стул, выскочил из-за стола и с криком "Чавел-ла!" начал ритмично, с силой топтать пол. При этом он вертелся вокруг Надежды, широко расставлял руки и отплясывал некий танец-гибрид традиционной "Цыганочки" и классической "Лезгинки". Повылезали со своих мест и другие наиболее эмоциональные патриции со своими менадами и гетерами. Ансамбль без перерыва, наращивая темп, наяривал припев, чем доводил разгоряченную первобытным экстазом публику до полного исступления.
   С цыганской страстию
   Да плюс с "Виагрою"
   Не пощадит, замучает, любя!
   Уже с мягким сухим звуком ударялись об пол скомканные пиджаки, трещали и разлетались каблуки и шпильки, раздавался лихой присвист и вопли "Эх-ма!", как возле красавицы Надежды появилась тяжело пляшущая, немолодая, крупная дама совершенно негетерного вида. У нее были резкие, угловатые черты лица, тяжелый нацистский подбородок, тонкие сердитые губы и глубоко посаженные глаза. Общее выражение лица было злое и по всем природным законам должно было принадлежать мужчине. Женщина носила короткую прическу и совершенно не носила сережек. На ней не было видно никакой косметики, даже помады. Одета она была не в вечерний наряд, осенённый благословением Эроса под сладкоголосое пение малолетних Амуров, а в деловой жакетный костюм бизнес-леди с длинной, до щиколоток, юбкой. Костюм, хотя и дорогой на вид, был здесь и сейчас абсолютно неуместным. Тем более, что он не мог скрасить нестандартную мужеподобную фигуру дамы. У бизнес-тетки явно просматривались широкие плечи и угадывались узкие бедра. Грудь, если она была, скрывалась в рюшах и кружевах на сорочке под жакетом. Глазами-буравчиками она с ненавистью сверлила Алсана, периодически переводила взгляд на цыганку, и тогда он становился хищным и целеустремленным. Невольно понаблюдав за дамой короткое время, Вадимов понял, что у нее не только мужеподобная внешность, но налицо также все признаки мужского склада характера и бойцовской силы воли.
   Когда с последним аккордом Алсан упал на колени и, демонстрируя Надежде душевную широту и открытость, раскинул руки в стороны и открыл свои ясные влюбленные глаза, то с мгновенным и яростным удивлением обнаружил, что его пылкий взор обращен не к лицу желанной красавицы, а упирается в теткину задницу, будто срубленную топором неумелым плотником и затянутую в дорогое джерси декоратором-новичком. Тетка нарочно встала между Алсаном и Надеждой, руки которой дама не выпускала из своих и которой требовательно и призывно заглядывала в глаза. Вадимов поднялся, не отрывая глаз от жопы:
   - Простите, с кем имею честь, тэсэзать?
   Жопа-джерси не отреагировала. Остывающий народ начал пробираться и рассаживаться по своим местам. К Алсану подошел Цезарь и, спокойно взяв его за руку, повел к столу. Но, не успев далеко отойти, повернулся и обратился к женщинам:
   - Милые дамы! Шагом марш по местам, согласно штатному расписанию. Надежда - к ансамблю продолжать выступление. А вы, Варвара Сергеевна, пожалте за стол есть и пить всласть.
   Цыганка освободила, наконец, руки и, еще раз огненно стрельнув глазами в Вадимова, смеясь, убежала к своим друзьям-артистам. Тетка на это прикрыла глаза и издала едва слышный стон, потом повернулась к пахану и по-эсэсовски щелкнула каблуками:
   - Яволь, майн фюрер! - отвесила головой резкий поклон и почти строевым шагом потопала на свое банкетное место.
   Под вновь заигравшую музыку усевшийся на поднятый стул Алсан возбужденно спросил развалившегося на троне Цезаря:
   - Кто эта Варвара Сергеевна?
   - Ха-ха. Это самая влиятельная и опасная здесь лесбиянка по кличке Шахиня.
   - Лесбиянка?! - изумился Алик. - Так чего ж тогда она с каким-то мужиком сидит, воркует.
   Рядом с бизнес-теткой, и правда, сидел очкастый, щуплый и субтильный мужичонка, которому она, весело болтая, подкладывала в тарелку какую-то снедь. Мужичонка с готовностью, как по команде, смеялся ее словам и, вообще, натужно демонстрировал всем своим видом полнейший жизненный кайф.
   - А-а этот... - брезгливо протянул Цезарь. - Это ее муж.
   - Как муж? Она же лесбиянка!..
   - Ну и фто! - пахан с полным ртом макарон, перемешанных "по-флотски" с жаренным фаршем из мяса лобстера, искренне удивился наивности своего собеседника. - Она замувем, это ее муф. У них и дети ефть.
   - Выходит, она ему с другими бабами изменяет?
   - Ефё как! - весело согласился Цезарь и запил деликатес хлебным квасом. - Ха-ха, чего-чего, а баб эта старая сволочь любит. Ни одной юбки не пропустит. Или, ха-ха, вернее сказать, всех старается, ха-ха, через себя пропустить.
   Его так развеселила собственная шутка с игрой слова "пропустить", что он не в силах налить сам, хохоча, щелкнул пальцами и показал "шестерке" на бокалы.
   - Самое смешное, что он, ха-ха-ха, об этом знает.
   - И живет с ней? Любит, наверное...
   - Ха-ха, какая там любовь! Они спят в разных комнатах. Приживалка он! Содержанец. Демимонден. В их, с позволения сказать, семье она - мужик, конь с яйцами. До сих пор никто толком не может знать, зачем она его возле себя держит.
   - Может, ради детей?
   - Тогда, скорее, ради внуков.
   - И эта старая сука, - зашипел сквозь зубы Вадимов. - Хочет у меня мою Надежду украсть?! Убью тварь!
   - О-о-о! А вы, молодой человек, начинаете взрослеть. - Цезарь даже похлопал в ладоши и тут же серьезно продолжил. - Только не вздумайте влюбляться, любезный мой Алсанлексеич. В нашей жизни, как и вашем приговоре, любовь не предусмотрена. Тем более любовь с цыганкой - артисткой, куртизанкой. Допускается только секс, плотская радость, никакой души, запомните. И я, как смотрящий, буду контролировать строгое исполнение этих правил. В случае нарушения пощады не будет, а нашей дружбе конец, имейте в виду.
   - Но я от нее без ума!
   - А этого сколько угодно. Но, повторяю, вы имеете право терять ум только от вожделения.
   Сзади раздался неуверенный голос "шестерки":
   - Товарищ Цезарь, разрешите обратиться к товарищу Вашему другу и советнику.
   Пахан с интересом обернулся и кивнул головой:
   - Разрешаю, обращайтесь.
   "Шестерка" стояла навытяжку и в руке держала перед собой бутылку коньяка "Арарат" и записку на салфетке. Коньяк был поставлен на стол, салфетка вручена Алсану.
   - От кого это? - спросил Цезарь.
   - На словах велено передать только: "От нашего стола вашему столу."
   - От кого, я спрашиваю?!
   - Велено говорить только его превосходительству, товарищу другу и советнику...
   - Ты чё, сука, нюх потерял?! - Цезарь аж побелел от злости. "Шестерка" побелела от ужаса. - От кого это, последний раз спрашиваю?
   - Успокойтесь, Адам Вергильевич, - Алсан протянул пахану расписанную салфетку, - это от нее, от Варвары Сергеевны.
   - Да?! Ну-ка, ну-ка, интересно...
   Он взял нежную и ветхую записку и начал с выражением и своими комментариями читать вслух:
   - "Милостивый государь!" - Неплохо начала. - "Вы, наверное, уже получили информацию обо мне из уст нашего солнцеподобного, светодарящего и всесогревающего тюремного лидера - товарища Цезаря. Не знаю точно, что конкретно он Вам сказал, но утверждаю - всё, что он сказал, всё верно, ибо по-другому не бывает в принципе. Ведь лидер (тюремный, партийный, национальный - не важно) благодаря нашим восторженным воплям искренне думает, что всегда говорит правдиво и правильно. И не только говорит, но и делает!" - Умница тетка Варвара. - "От себя осмелюсь добавить, что мне понравилась не одна Ваша Надежда, но и Вы сами." - Во дает старая ведьма! - "А потому, официально заявляю: я Вас хочу и предлагаю по окончании банкета явиться ко мне, в камеру N13, где я Вас с удовольствием и трахну. Если же в момент Вашего прихода я буду занята, к примеру, насилием над Вашей Надеждой, то настоятельно рекомендую Вам подождать своего приема в приемной, на стуле за чтением самой свободной в этом мире официозной тюремной прессы." - И подпись, ха-ха. - "С искренним желанием увидеть Вас голым страстно целую Вас прямо в дёсны. Ваша Варвара Сергеевна." - Ха-ха-ха, мой юный друг, вы попали. Оказывается, ей под наступающий климакс уже по херу с кем кувыркаться - с мужиком или бабой. Она, пока еще кончать не разучилась, хочет по максимуму секса набрать. Нимфоманка херова. Ха-ха, попал ты, парень, попал... Впрочем, отымей её во все дырки... - Цезарь лукаво сузил глаза и хитро улыбнулся. - Если ей понравится, она твоей покровительницей станет. Будешь как сыр в сладкосолёном масле кататься.
   В отличие от веселого Цезаря Алсан был серьезен:
   - Ага... Если ей понравится, то потом от нее вообще не отвяжешься. Да я и в первый раз не смогу. У меня от одной только мысли об этом член не то, что не встает, он, вообще, спрятаться хочет.
   Цезарь от этих слов еще больше развеселился и искренне рассмеялся. Вадимов, тем временем, писал на салфетке ответ:
   "Сударыня! Свет еще не видел человека более счастливого, чем я после получения Вашего признания в большом, чистом и светлом чувстве ко мне. Я был бы рад ответить Вам взаимностью, да вот беда - я просто физически не смогу выпить для этого нужного количества водки. Слёзно молю о прощении за мою природную несостоятельность и убедительно прошу Вас не ждать меня ни сегодня, ни когда-либо в будущем. Вообще не ждать! Увы Вам, сударыня, не Ваш Алсан Алексеевич Вадимов."
   - Ну-ка, дай почитать, - продолжая прихахатывать, Цезарь взял ответное послание. Прочитал, веселье сошло. - Круто ты ее послал. Но ты, друг, должен понять, что тем самым ты объявляешь ей войну.
   - Да на хер она мне нужна! Я ее просто отшиваю. Вежливо прошу оставить меня в покое. Свободу мне дать.
   - Значит, она тебе войну объявит. Какая разница? Это не важно, кто начнет. Важен результат. А конечный результат любой войны - это потери и разрушения. Готовься... Она не прощает, когда ей не дают того, чего она хочет. Тетка Варвара - Шахиня. Имей в виду. Она ведь из босоты вышла, и даже морковка, как сладость, была для нее дефицитом. Она же людей ненавидит и считает, что они все у нее в долгу. Как говорится, спасибо партии родной за наше несчастное детство.
   Алсан хлопнул рюмку даренного "Арарата" и на закусь снял с вилки дольку квашенного лимона, услужливо поднесенную "шестеркой". С грустью посмотрел в сторону ансамбля, который для фона распевал кавер-версию "Эх, ромалы, до чего ж вы хороши".
   - Так это что же получается, - чавкая кислой слюной, произнес он, - эта старая озабоченная сука... или кобель?.. твердо решил... решила над моей Надеждой надругаться.
   - То-то и оно.
   - Хер ей... ему... по всей харе, чтоб голова не качалась! - Вадимов даже ладонью по столу хлопнул. - Хочет войны, она ее получит!
   - Ну-ну-у, - с сомнением протянул Цезарь. - Ты всё-таки подумай... Тем более, у тебя в приговоре прием "Виагры" допускается в качестве смягчающего обстоятельства.
   - Я любовь на целесообразность не меняю! - нагло перебивая пахана, горячо возразил Алсан.
   - Кая, на хер, любовь! - разозлился пахан. - Я уже сказал тебе о правилах нашей кичи. А в отношениях, которых от тебя хочет эта старая сука, как раз все правила соблюдаются. Советую тебе еще раз: напрягись, мой друг и советник, обожрись таблеток-стимуляторов так, чтобы шляпа дымилась. Чтобы все равно стало, куда ее засовывать, хоть в упругую нежность молодой прелестницы, хоть в раздолбанную лоханку изъезженной кобылы. Искренне советую, ведь Варвара Сергеевна не только бешеная бисексуальная блядь по основному своему роду деятельности и призванию. Она, между трахом, еще и министр.
   - Министр?! А чего министр? Детей и женщин?..
   - Кой хер, детей и женщин! В этой старухе, по-моему, тестостерона не меньше, чем в нас обоих. Я не сильно удивлюсь, если у нее вместо клитора над влагалищем пенис торчит, и яйца болтаются. Она - министр информации с функциями контроля и правом запрета, распространяющимся на информативность, информатику, информатизацию, и с возможностью использовать для этих целей любых информаторов. Она по службе про всех всё знает, даже про меня. И мне же докладывает, вернее, обязана докладывать всё, но кое-что сохраняет, как она думает в тайне, для себя, на всякий случай. Она, ведь, всех ненавидит и с удовольствием на уровне сексуального наслаждения готова уничтожить любого, даже меня. Страшная баба, параноидальная маньячка. Я это знаю. А она знает, что я знаю, и потому в открытую не выступает. Сохраняет существующий статус кво. А ты его нарушить решил, пороть её не хочешь! Это война, товарищ друг и советник...
   - Вот именно, Адам Вергильевич. Она - министр, а я - друг и советник, значит, тоже при должности. Я ее не боюсь. К тому же, что про меня можно такого компрометирующего и опасного знать, если у меня нет истории. Я - младенец!
   После этих слов он взял из фруктовой вазы крючковатый банан. Немного подумал и положил его обратно. Из овощной вазы взял огромный, толстенный и длиннющий, жёлто-зелёный, семенной, пупырчатый огурец, развернул на нем презерватив, сунул под его ободок салфетку с запиской, вручил "шестерке" и кивком головы указал, куда доставить.
   Цыганский ансамбль в это время под дискотечный гитарно-барабанный бой закончил композицию хоровым пением:
   Слышу где-то песнь цыган в ночной тиши.
   Э-эх! Ромалэ, до чего ж вы хороши!
   И танцуют кони, гривами тряся.
   Ну и будя, песня кон-чи-ла-ся!
  
   * * *
  
   Разудалая музыка разом стихла, и стали хорошо слышны звяканье рюмок и вилок, чавканье и кряканье, смешки и поцелуи. Артисты тоже расселись за отставленным для них в стороне от главного столом, собираясь отдохнуть, выпить и закусить.
   Неожиданно со стуком широко и резко распахнулись входные двери, и в зал въехала сверкающая полированной нержавейкой судомоечная тележка, толкаемая двумя примечательными персонажами - дамой и кавалером.
   - О-о-о! - улыбаясь протянул Цезарь, будто увидел давно не встречавшихся приятных ему людей. - Резиновая Люся и бойскаут Русик! Очаровательно! Прелестно!
   Вадимов с удивлением глядел на вновь прибывших. Потом перевел взгляд на пахана и отобразил в глазах знак вопроса. Речевые вопросы не понадобились.
   - Это, товарищ мой друг и советник, - меняя приветливую улыбку на сардоническую, начал объяснение Адам Вергильевич, - самые влиятельные представители тюремной богемы. Точнее сказать, Люся-резинка - богемная авторитетка или... авторитетная богемка, как вам больше нравится. Бесспорно, дама талантливая во всех областях искусства, включая камасутру. За долгие годы своего художественного ремесла научившаяся делать всё предсказуемо и, одновременно, быть неожиданной.
   - А почему её называют резиновой?
   - Как вы думаете, дорогой товарищ, сколько ей лет?
   - Ну... она не девочка, конечно, но очень неплохо выглядит. Фигура, ноги, грудь, лицо...
   - Это она издалека неплохо выглядит, - перебил Алика пахан. - В ней же ничего природного не осталось. Всё, что можно заполнено силиконом и прошито золотом. Всюду подтяжки, оттяжки, растяжки, благо, макияж существует, грим, парики, ресницы и прочая дребедень, без которой глаза у неё давно бы уже были на висках, а уши - на затылке. Вся кича поражается эластичности её старческой кожи. В натуре, как будто резиновая.
   Цезарь самолично взял со стола пластиковую баклажку с мутным свекольным самогоном, плеснул в два граненных стакана:
   - Давай-ка вмажем за латекс, каучук, резину и вулканизацию. За губительный для женщин натурализм и продлевающую их век синтетику! За всё возвышающий женский обман, который для нас, похотливых самцов, дороже любых низких истин! Ура!
   Парочка с тележкой, меж тем, двигалась вдоль внутренней стороны образованной столами буквы "П". Движение резинки и бойскаута сопровождала скандируемая ими под шаг кричалка:
   Пустое и грязное надо
   Убрать! Навести порядок!
   Тарелки и вилки - Люсе!
   Банки, бутылки - Русе!
   За столом происходила суета. Гости складывали в стопки грязные тарелки и передавали их богемной даме, которая ставила их на нижнюю полку тележки. Вилки, ложки, ножи с сабельным звоном, как при кавалерийской рубке, сыпались в лоток наверху. Русик оставил тележку, достал откуда-то два баула - один в красную клетку, другой - в синюю - и складывал в них отдельно стеклянные бутылки и алюминиевые банки.
   Алсан с присвистом всосал в себя сопливую устрицу. Поморщился после самогонной отдачи, посопел, повторно продавливая сивуху морепродуктом вниз. Спросил пыхтящего Цезаря, вокруг которого хлопотали с посудой верные "шестерки":
   - А чего это она, вся такая богемная, вся такая талантливая, в судомойки записалась?
   - Понимаете, Алсанлексеич, у нас в тюрьме вся система жизнедеятельности и жизнеобеспечения вертикально интегрирована. Образно говоря, всегда есть кто-то, чьё говно ты должен убирать.
   - Это не внушает оптимизма...
   - Не спешите. Во-первых, говно можно убирать по-разному. Люся-резинка, например, делает это настолько театрально, что весь процесс превращается в настоящий перформанс, и вся публика в полном восторге, а богема - в зависти. Во-вторых, с чисто практической, а не богемной точки зрения, выгода тоже возможна, ведь при такой системе появляется шанс найти того, кто будет убирать говно за вами.
   - Уже лучше...
   - Конечно! Прекрасно просматриваемая и предельно ясная перспектива роста: чем больше энтузиазма в уборке чужого говна, тем выше вероятность обзаведения уборщиками говна собственного. Прямая пропорциональность.
   - Люся-резинка, получается, по вертикально интегрированной системе обязана здесь уборкой заниматься.
   - Ну да. Здесь сидят все, от кого зависит её благополучие. Она у них с рук кормится. И кормится, надо сказать, неплохо, потому что талантлива и обслуживает их хорошо.
   - А есть кто-то, кто за ней убирает?
   - Разумеется. Она ведь в своей сфере - это высшая лига. Звания, премии, любовь всего тюремного плебса и спокойствие элиты. Ей доверяют верхи и верят низы. Русик у неё как раз на стажировке. Она его тренинг с азов начала - с постельных упражнений по приручению дикого, неуправляемого либидо, - Цезарь, подчёркивая важность этого обстоятельства, поднял вверх указательный палец, потом направил его на Вадимова, покачал им и снова поднял вверх, - и с уборки грязной посуды, объедков и блевотины верхнего эшелона вертикали. Потом он уберёт за ней, примет душ и, закрыв её отмытую от штукатурки, изуродованную пластикой морду её же трусами, напряжётся и трахнет её по долгу службы.
   - А кто этот Русик и что у него за служба?
   Цезарь отправил в рот кусочек свежего круассана, следом кусочек селёдочки, хрустнул свежесорванным огурчиком и обильно запил молоком.
   - Служба самая простая! Говно убирать и за ней, и за ними, и за нами. За всеми. Думаешь, почему он - бойскаут? Потому что он - начинающий. Он еще только постигает азы делового мироустройства. Он ещё пока в разведке. Но уже в разведке боем, раз его резиновая Люся с собой притащила. Видишь, что у него на груди написано...
   Вадимов присмотрелся к парочке внимательнее. Богемная дама выглядела по-журнальному стандартно: модная причёска (парик), вывернутые наизнанку губы-вареники (силикон) и неестественно тонкий нос (пластика), стройная фигура с тонкой талией (удалённые нижние рёбра и липосакция) под облегающим и выравнивающим форму платьем чуть выше колен (латекс), высокая грудь (силикон) и туфли на шпильках.
   Её спутник выглядел оригинальнее: на нём была панама со множеством значков, шорты на лямках крест-накрест через плечи, шерстяные гольфы до колен, тяжёлые туристские ботинки на протекторе, на поясном ремне болталась круглая фляга, обшитая брезентом. Вся эта амуниция была цвета хаки, и на её фоне выделялась плотная чёрная майка с аксельбантом и газырями. Алсан вслух прочитал надпись на майке:
   - Сво-и... Восклицательный знак. Что это значит, Адам Вергильевич?
   - Так называется передовой отряд тюремного детства и юношества. Общественно-политическое, авангардно-молодёжное, цинично-конформистское, лицемерно-патриотическое движение "Свои", объединяющее наиболее активную часть подрастающего поколения. При наличии необходимых условий такие движения создаются искусственно. Они есть сейчас и будут в будущем. Только с разными названиями, но с сохранением сути - уборкой говна за старшими товарищами, вождями народов, великими руководителями, национальными лидерами, фюрерами и кормчими. К примеру, через некоторое время "Свои" станут "комсомольцами", те - "хуньвейбинами", потом появится "гитлерюгенд" и так далее, всё время.
   Люся-резинка с посудной тележкой и Русик-бойскаут с разноцветными баулами подошли, наконец, к местам президиума и, повернувшись, встали прямо напротив Цезаря и его друга и советника. Цезарь радушно вскинул руки вверх и в стороны и воскликнул:
   - Рад! Безмерно рад и почти что счастлив! Руслан и Людмила! Сколько лет, сколько зим!
   Пахан встал, перегнулся через стол навстречу резиновой Люсе и троекратно с ней чмокнулся, не касаясь, впрочем, её кожи, дабы не испортить ненароком сложного декора на её искусственной морде. Потом обозначил поцелуй в миллиметре от лайковой перчатки на её правой руке и с искренним участием спросил:
   - Люся! Дорогая! Резинка ты наша незасыхающая! Не сильно ли терзают творческие муки?
   Люся хрипло и вежливо посмеялась:
   - Ха-ха-ха, Ваше величество, - Цезарь это её обращение принял спокойно, мол, что поделаешь, богема, с ветром в голове в облаках витает, - если долго мучиться, что-нибудь получится. Ха-ха.
   - Ха-ха-ха, - вежливо ответил Цезарь и переключил внимание на Русика-бойскаута. Протянул ему руку. Пожал. Тот зарделся от гордости.
   - А у вас, Русик, всё ли в порядке? Ведь вы - наша смена и нам интересно, в достойные ли руки перейдёт возведенное нами здание. Короче говоря, юноша, как жизнь половая?
   Юноша покраснел ещё гуще. Вместо него заговорила незасыхающе-резиновая Люся:
   - Ваше величество, у нас потрясающая молодёжь! Руслан, как яркий её представитель, прямо-таки гордость внушает своим талантом и своей старательностью. Его целеустремлённости можно позавидовать. Вы только представьте, ваше величество, ведь он третьего дня чуть хер себе не сломал от усердия. Аж прослезился, бедный. Но что характерно, дела не бросил! Пустил в ход все резервы - язык и пальцы - и дотащил-таки меня до праздника плоти. Настоящий боец! На него можно положиться... Впрочем, можно и под него... Я думаю, он уже созрел, чтобы кто-то и за ним начал говно убирать. Ей-ей, пора нам уже о его карьере подумать.
   - Ну что ж, - одобрительно глядя на пунцового и по неопытности смущенного бойскаута, сказал Цезарь, - пишите, Русик, заяву. Люся чиркнёт на ней подписку за вас. Мы на сходняке рассмотрим и, глядишь, выдадим вам первую серьёзную ксиву и откомандируем к вам первую "шестёрку". Только вы уж не подведите, а то ведь Люся за вас зуб даёт, и если вы в законе облажаетесь, мы не только вас, но и её на ножи поставить обязаны. А она у нас - легенда. Жалко будет... Не вас, конечно. Таких как вы найти нетрудно... Её! Ибо она уже долгие годы "своя"!
   - Я не подведу!.. Я оправдаю!.. - сумбурно и горячо затараторил Русик-бойскаут. - Честное слово!.. Вы не пожалеете!.. Я для вас всё, что угодно!.. Я жизнь за вас!.. И за неё...
   - Хорошо-хорошо. Не сомневаюсь. А сейчас познакомьтесь. Это - мой новый друг и советник Алсан Алексеич Вадимов. Это - Руслан и Людмила.
  
   * * *
  
   Резинка с интересом всматривалась в Алсана. Глаза плавно, но быстро, начали выражать сексуальное желание. Она подошла вплотную к Вадимову у уперлась в него - грудью в плечо, а коленкой в коленку.
   - Новенький, значит. Вы привлекательный мужчина. Мне очень приятно с вами познакомиться. Вы в какой камере остановились? Впрочем, это неважно... Я вас приглашаю в гости к себе. Сегодня же. Русик свалит на службу в рамках присяги по "ночному бдению", и я буду скучать в одиночестве. Надеюсь, вы сможете развлечь примадонну нашего искусства. Я жду вас в камере номер...
   Она не успела назвать номер. Ей помешала налетевшая как вихрь Варвара Сергеевна, которая сразу же оттолкнула Людмилу от Алсана:
   - Ты чё это, старая сука, глазки ему строишь, а-а? Я его первая застолбила, и ты на него вагинальную смазку не выделяй! Ишь какая! Халявщица! Тут тебе меценатства и благотворительности не будет.
   - Это ты-то меценатка и благотворительница?! - взвилась, в свою очередь, Резинка. Она хоть и жила на спонсорские деньги активных деловых сидельцев, но по выслуге своих многочисленных лет считала себя им ровней, по крайней мере, оскорбления и скандалы её не пугали, тем более, что вопрос интимных связей, по её мнению, напрямую деловых отношений не касался, а стало быть никакого спуску старой бисексуальной нимфоманке не дождаться. - Да я от тебя на своё гениальное творчество ни копейки не видела. И если бы не наш глубокоуважаемый пахан, ты бы не на мои высокохудожественные выступления ходила, а до сих пор бы сказки "Про репку" и "Курочку Рябу" в одиночестве и по слогам читала. Короче, Варвара Сергеевна, вали отсюда сама! Он меня хочет! Правда, милый, сам ей ска...
   Люся опять не смогла договорить. Бизнес-тётка Варвара Сергеевна с раскрасневшейся от злости мордой, с полного разворота, прямой левой рукой со сжатым кулаком, со всей силы так треснула Людмилу в ухо, что с той слетел парик, а сама она с грохотом переворачиваемой нержавеющей тележки, разлетающихся вилок-ложек-ножей и бьющихся грязных тарелок-чашек завалилась на кучу аккуратно ею же собранных до этого дебоша столовых приборов. Цезарь засмеялся. Следом засмеялись все сидящие. Стихийно образовался тотализатор. Пошли ставки. Зазвучали подбадривающие крики болельщиков.
   Разгневанная резиновая Люся, сидя в грязном блюде из-под торта и шаря по полу, схватила и сжала в суровом кулаке первое, что попалось под руку, - вилку для рыбы.
   - Ты чё, тварь?! Ты на кого руку подняла?! Ваше величество, вы видели?! - Резинка медленно и зловеще поднималась на ноги, держа вилку наизготовку. Тем временем на защиту Людмилы бросился Руслан. Но и он тоже получил оглушающий удар в ухо, только теперь правой рукой, был слегка контужен, а на его разлетевшихся баулах полопались зиппера-молнии, и по актовому залу с жестяно-стеклянным громом раскатились банки-бутылки.
   Люся воспользовалась превосходством их с Русиком численности и необходимости воевать Варваре Сергеевне на два фронта. Пока та отвлеклась на нейтрализацию "юной смены", Резинка подкралась и с силой вонзила ей в шерстяную жопу рыбную вилку на полную длину острых шипов.
   - А-а-а! Падла! - завопила министерша информации и информационных технологий.
   - Что, старая селёдка, получила?! На ещ-щё! - и Люся, вырвав вилку, снова воткнула её в задницу соперницы, но в другую теперь половину.
   - А-а-а! Сука!
   - Ха-ха-ха-ха! - засмеялся громче пахан, следом за ним все его верноподданные кроме Алсана Вадимова. Тот был не на шутку серьёзен, даже испуган такими уголовными страстями.
   Характер Варвары Сергеевны не позволял ей обижаться и лить слёзы даже при серьёзных, болезненных ранениях. Шахиня от таких злоключений становилась просто намного злее. Впрочем, резиновая Люся тоже нюни не распускала, потому что в жизни много чего плохого видела и знала, что "на обиженных воду возят". В общем, сцепились две влиятельные немолодые дамы не на шутку - одна с торчащей в жопе вилкой, вторая с жиденькой седой прядью волос на голове и большим красным правым ухом-локатором.
   - Я тебе последние твои волосики вырву, старая синтетическая ведьма! - визжала Варвара Сергеевна, схватившись за прядку на голове Людмилы.
   - Я тебя раздеру, старая обнаглевшая стерва! - визжала Резинка Люся, вонзая свои наманикюренные когти в морду Шахини.
   С развитием генеральной драки банкетный зал превратился в ревущий многотысячный спорткомплекс во время проведения мирового финала по боям без правил. Жестокость бойцов вселила в Алсана настоящий ужас:
   - Адам Вергильевич! Этот беспредел надо немедленно прекратить! Они же поубивают друг друга! Остановите их! Мобилизуйте своих "шестёрок"!
   - Ну-у, зачем же?! Во-первых, пьянку, если она не заканчивается дракой, можно считать неудачной. - умиротворённо и удовлетворённо рассуждал Цезарь, хлопая в ладоши и гиканьем поддерживая бескомпромиссность бойцов. - Во-вторых, люди на этой драке стали проявлять деловую активность, они уже тотализаторы организовали, ставки принимают практически у всех здесь присутствующих, а это уже бизнес одних и азарт других. Нельзя вмешиваться, иначе бунт и тех, и этих. И, наконец, в-третьих, обе эти старые прошмы вам противны, ведь так? Так! Вы же сами говорили о цыганке, артистке, куртизанке. Тогда вам самому выгодно, чтобы эти без пяти минут климактерические старухи друг друга если не поубивали бы, то хотя бы покалечили. По крайней мере, от вас отстанут.
   Всё было логично в рассуждениях пахана. Но логика логикой, а незамусоренная душа и не привыкшая к сделкам с целесообразностью младенческая совесть Алсана Вадимова заставили его вмешаться в драку, как только он увидел разлетающийся седой пушок с головы Резиновой Людмилы и разбрызгивающуюся кровь из борозд на лице Министерской Варвары.
   - Прекратите! - орал Алик, вклиниваясь между соперницами, не поделившими его любовь. - Не надо драться! Не нужны вы мне! На хер не нужны! Обе!!!
   Услышав такое, дамы перестали рвать друг друга и, замерев, с ненавистью уставились на объект своего коллективного вожделения.
   - Ах ты мерзавец! - это Люся. - Звезда его хочет, а он рыло воротит!
   - Ах ты негодяй! - это Варвара Сергеевна. - Этот козёл меня ещё и оскорбил письменно!
   После этих слов министерша технично провела мощный апперкот под алсановский подбородок, от чего тот вытянулся и даже приподнялся на цыпочки. И в момент его максимального растяжения по всей своей длине Люся-резинка, мгновенно сбросив туфлю, не менее технично провела резкий прямой удар мая-гири пяткой точнёхонько в солнечное сплетение отступника, мерзавца и негодяя, не признающего то ли по незнанию и неопытности, то ли от собственной гордыни - неважно - норм и правил жизни в остроге. Алик без чувств рухнул на пол, и глаза его закатились.
   * * *
  
   Когда Алсан открыл глаза, он обнаружил себя лежащим без пиджака на широкой и мягкой двуспальной шконке. Над пришконковой тумбочкой с его стороны мягко светился бра, выполненный в дизайнерской манере под модерновую стеариновую свечу для темницы. Над ним на коленях стояла и делала его руками искусственное дыхание, выводя его из глубокого нокаута, цыганка, артистка, куртизанка - единственная для него Надежда.
   - Где я? - прохрипел Вадимов.
   - В камере, родной. В своей камере. - Низкий, бархатный, тихий голос, почти шёпот, его Надежды заставил Алсана зажмуриться от возникшей щемящей любовной боли в груди, в районе сердца. А когда цыганка оставила его руки в покое и прильнула губами к его губам в точном соответствии с инструкцией Министерства "Что Случилось" по искусственному дыханию, когда он осознанно ощутил на своих устах её нежность, влажность, дыхание и тепло, то от переизбытка положительных эмоций и чувств к очаровательной спасительнице моментально провалился в обморок.
   - Слава Богу, теперь хоть дышит, - сама себе сказала Надежда, слезла с кровати, подошла к телефону и набрала номер "Обслуживания в камерах". - Будьте добры, в камеру номер 777 для осуждённого Вадимова Алсана Алексеевича и его Надежды, меня, то есть, парочку шампанского "Cristal Roederer", вязочку эквадорских бананов, горький чёрный шоколад с орехами, толстые сигары "Montecristo", дамские сигареты "Житан" и на ужин две порции акульих плавников под соусом из аллигаторовой груши. И побыстрее, пожалуйста. Да! Чуть было не забыла! Для Вадимова прихватите его смягчающие обстоятельства - Алказельцер и Виагру. Причём, Виагра имеет неоспоримый сейчас приоритет. Ждём. Спасибо.
   - Надежда, - услышала цыганка уверенный голос с кровати, - для общения с тобой мне Виагра не нужна.
   - Ты уверен? - улыбнулась, повернувшись, цыганка.
   - Надежда, расскажи, что со мной было и как я здесь оказался?
   - О-о-о! Милый! У меня чуть сердце не разорвалось, когда я увидела, как твой благородный порыв примирить этих... Этих... Этих!.. чуть не закончился трагедией для меня...
   - Может, для меня?
   - Нет-нет. Для меня, для меня! Тебе-то что было бы? Ну умер бы от асфиксии, так мало того, что это не больно, это же освобождение с почти что элэсдэшным головокружением. Кайф, одним словом. А вот я перепугалась, что буду страдать от твоей смерти. И я бросилась на этих... Этих!.. Одну я отправила под стол хуком справа, вторую в аут - маваши слева. Пока первая выползала из-под стола, подскочили мои подруги из ансамбля, и мы все вместе заставили её... Её...Её!.. искать пятый угол. Не нашла, падла! Отрубилась раньше. Ну тут повысыпали из-за стола те, кто серьёзные ставки делал и бабки не смог отбить, потому что эти... Эти... Эти!.. обе без сознания валялись, причём не от рук друг друга, а от посторонних. Получилось, что никто на тотализаторе не выиграл вообще. Все оказались в пролёте. Ну и началась массовая драка всех со всеми. Или, если хочешь, каждого с каждым. Один Цезарь не дрался, а только сидел, свистел и подскакивал, хлопал в ладоши и топал ногами, болел, одним словом. Я под шумок закинула тебя, бесчувственного и бездыханного, на плечо. Цезарь подсказал номер твоей камеры-люкс, пожелал нам обоим счастливой ночи, и вот, мы здесь. Сейчас принесут всё, что нужно для красивой прелюдии и не менее красивой оттяжечки...
   - Да, я слышал, что ты заказала. Но у меня есть опасение, не обожрусь ли я до расстройства или несварения желудка акульими плавниками под соусом из аллигаторовой груши. Ведь я никогда этого блюда не пробовал. Вдруг с непривычки пронесёт?
   - Не бзди раньше времени. Пронесёт, так пронесёт. Сортир с музыкальным унитазом сразу за дверью в эту спальню. Успеешь добежать... Хотя... Я не думаю, что это вообще случится. От акульих плавников всем бывает только лучше. Кстати, и в любви тоже.
   - А крепительного, на всякий случай, всё же надо было заказать...
   - Не суетись. Это всё равно невозможно. Нет никакого крепительного в твоём приговоре и смягчающих обстоятельствах. А правила в тюрьме жёсткие, сам уже понял, так ведь?
   Во время этого обмена мнениями Надежда не торопясь и жутко эротично расстёгивала и снимала свои многочисленные юбки и кофточки, обнаружив, в конце концов, под своим конкретно-этническим нарядом вполне космополитическую джинсовую мини-юбку и тончайшего трикотажа топик, ткань которого возбуждающе обозначала торчащие соски и совсем не прикрывала ещё более возбуждающий пупок на смуглом животе.
   У Алсана помутилось в голове и его ответа на повисший в камере последний вопрос не последовало. Он поднялся со шконки и, не сводя глаз с преобразившейся Надежды, подошёл к ней и попытался её обнять. Помешал стук в дверь и игривый призыв: "Обслуживание в камерах. Будьте любезны открыть и принять заказ."
   Цыганка... Впрочем, теперь скорее просто брюнетка, подошла к двери и прильнула лицом к глазку, встроенному специально для негласного наблюдения заключенных за надсмотрщиками. За дверью стоял и профессионально улыбался вертухай во фраке с перекинутым через руку белоснежным полотенцем. Как только Надежда, открыв многочисленные задвижки и замки, распахнула дверь, в трёхкомнатную камеру-люкс, сбив с прохода зазевавшегося рекса, с криками "На шконку! Лежать! Мордами вверх!" вломился минсвязевский женский спецназ. Отделение служивых, полуголых девок повалило несостоявшихся любовников на шконку, запрыгнуло на них сверху и прижало им головы под горлом длинными, резиновыми дубинками-фаллоимитаторами телесного цвета. После пресечения возможных попыток сопротивления в камеру важно вошла Шахиня с разодранным лицом. Изо рта у неё торчала палочка от чупа-чупса. Она подошла к нейтрализованной паре, вынула изо рта конфету и, водя ею попеременно то по Надеждиным, то по Алсановым губам, медленно и по-хозяйски заговорила:
   - Ну вот... Так даже лучше... Не надо вас по очереди трахать... Я сейчас с вами обоими одновременно группен-секс буду делать. - И щелкнула пальцами.
   Две спецназовки подскочили и выбежали в коридор. Там раздался звон разгребаемой на полу посуды, и вскоре девки вернулись в спальню. Одна надавила на щёки Вадимова, отчего тот открыл рот и сразу же получил в него пригоршню каких-то пилюлей, заливаемых следом газированной водкой-брют. Вторая спецназовка сделала Надежде объемный укол в вену.
   - Ну вот... - снова повторила Варвара Сергеевна. - Желанные мои. Сейчас препараты начнут действовать, и мы с вами такой отрывной беспредел устроим!.. М-м-м-м!
   Она застонала и начала краснеть. Шуганув подчиненную и задрав свою длинную юбку, уселась на алсановский живот и сунула руку себе между ног. Начала извиваться и пыхтеть, второй рукой поглаживая Надеждины бёдра. Вадимов от не пошедшей в помощь водки и тяжести двигающегося на нём угловатого тела Шахини ощутил рвотные позывы. Он кряхтел и часто сглатывал, благо давление на горло было снято. Надежда лежала без движения с искусственно-счастливой улыбкой, совершенно не замечая прикосновений старой озабоченной суки. Выполнившее задание отделение тоже начало терять бдительность и при виде разгорающейся страсти свой начальницы стало нервно облизывать губы. Варвара Сергеевна распалялась с каждой секундой всё сильнее, верхом елозила по алсановским животу и паху всё интенсивнее, глаза её закатывались всё чаще, и пыхтела она всё громче. Наконец, наступил вожделённый момент. Шахиня заорала, рукой сильно схватилась за Надеждину ляжку, вдавила жопой алсановский живот и сжала вокруг него ноги. И если ей в этот момент было хорошо, то Вадимову от её "хорошо" стало очень плохо. Он не выдержал давления и его вырвало давешней газированной водкой с пилюлями. В тот самый момент, когда он, подобно гейзеру, извергал вверх содержимое своего нутра, в камеру с решительным видом влетела Люся-резинка. Она мгновенно поняла суть происходящего и со звериным криком "Он мо-о-ой!" прыгнула в сторону кайфующей соперницы, сбила ей весь кайф и её саму на пол, не обращая внимания на заблёванное джерси Шахини, упала на неё и по-звериному вцепилась ей вставными зубами в нос. Зубы были вставлены крепко, не в тюрьме, а на свободе, в период поощрительного отпуска, и Шахине перестало быть хорошо. Ей стало больно. Но она знала, что следом будет и больно, и хорошо.
   - А-а-а! Пластбассовая ведьба! - проорала она с французским прононсом.
   - А-р-р-р! Штарая ожаботенная ш-шука! - не отпуская хватки прорычала Люся.
   Разгорячённые такими великими садо-мазохистскими страстями спецназовки совершенно забыли о служебных обязанностях. Мало того, одна, самая отчаянная и темпераментная, уже вовсю стимулировала рукой свою промежность и всё, что выше. В свете наступающего бурного оргазма у неё задрожали ноги, и она схватилась рукой за свою коллегу, которой тоже передалась её перегретая сексуальность. Девки слились в засосе. Остальные службистки тоже начали хватать друг друга за разные места и со стонами целоваться под аккомпанемент возящихся на полу, кряхтящих, пыхтящих и мычащих от боли и страсти главных героинь.
  
   * * *
  
   Вадимов, видя такое дело в среде налётчиков и понимая, что, возможно, это единственный его шанс на спасение своей и, главное!, Надеждиной чести, вскочил, подбежал к самой опасной, той темпераментной, командирше отделения, совсем уже пребывавшей "на взлёте" и вибрирующей от нарастающей мощи внутренней силовой установки. Алсан оторвал от неё вторую спецназовку и схватил командиршу одной рукой за зад, другой - за грудь и, тем самым, отпустил её тормоз и врубил форсаж. Темпераментная командирша конвульсивно задёргалась и с рёвом устремилась "в небеса". Следом в разных местах камеры стали раздаваться звуки одной с командирскими природы, но разные по громкости и тембру.
   Алсан схватил ледяную водку, которой давеча запивал таблетки, и, набрав её в рот, душем извергнул в искажённое гримасой удовольствия лицо службистки, делавшей укол Надежде. У той от резкого облома даже дыхание сбилось. Она выпучила на Алика удивленно-испуганные глаза.
   - Антидот доставай! - проорал он ей прямо в морду и толкнул в сторону Надежды. - Коли ей! Живо и побольше!
   Быстро и уверенно тупая улыбка растворилась на лице цыганки, глаза стали смотреть осмысленно. Вадимов схватил и рванул её за руку устремляясь к выходу из камеры. Они побежали по ковровой дорожке коридора в сторону скоростных лифтов.
   - Может лучше по лестнице? Вдруг они лифты вырубят, - притормозил в нерешительности Алсан.
   - Они сейчас ничего не смогут вырубить. Они ж в улёте. - К запыхавшейся Надежде вернулась способность думать. - Там лифты сверхзвуковые... Когда эти соски придут в себя, мы уже на выходе будем.
   - Так мы что, в побег уходим?
   - Не мы, а ты! Или ты хочешь, чтобы тебя эти старухи поимели?!
   - Я хочу, чтобы меня поимела ТЫ!
   - Тогда держись! - прыгая на лифтовой поддон, крикнула красавица и одним движением ножа перерезала прикреплённый к нему в четырёх углах подъёмный канат. Поддон и стоящие на нём люди с воем как при бомбёжке и ускорением 9,8 метра в секунду в квадрате устремились в побег. Через пару минут свободного падения Надежда рванула на поддоне кольцо запасного парашюта. Ещё через полминуты поддон плавно и беззвучно опустился на уровень первого этажа. Там беглецов уже ждал привратник во фраке с белоснежной манишкой на груди, но на этот раз без фуражки, надеваемой козырьком назад. Он галантно помог даме сойти с лифта и радушно приветствовал за руку Вадимова:
   - Знаю-знаю! Когти рвёте! Да ещё такую шмару прихватили! Брависсимо! Бля буду, это настоящее чудо! Поздравляю!
   - Она не шмара!!! - начал было возмущаться в сияющую рожу привратника Вадимов, но Надежда, взяв его за руку, остановила.
   - Милый, это же острог. Тут всех женщин шмарами называют. Так надо!
   Привратник не обратил никакого внимания на алсановский выпад в его адрес. Он только театрально взмахнул рукой и устремил её вдаль, вернее, в сторону входной двери и воскликнул:
   - А теперь, мой дорогой рецидивист, на волю!..
   - У вас всё готово? - перебила постановочное действие Надежда.
   - Разумеется, сударыня! У входа в острог ждёт полный заложников автобус, который отвезёт вас в аэропорт...
   - Заложники-то зачем?! Я сама заложница, неужели непонятно?!
   - Я подумал, сударыня, что кашу маслом не испортишь...
   - А возиться с ними?.. Особенно с детьми!.. То писать, то какать!.. То есть, то пить!..
   - Сударыня, всё учтено могучим ураганом. В заложники взяты исключительно совершеннолетние лица мужского пола, которые будут очень вам полезны при погрузке багажа.
   - А где багаж?
   - Ну разумеется, в багажнике!
   - Тогда пока, любезный!
   - Счастливо вам, драгоценная шмара! И вам удачи, дорогой рецидивист! Держу за вас кулаки! - И через пару минут внезапно вспомнив и выскочив за дверь острога, привратник прокричал в сторону отъезжающего автобуса и пристроившегося за ним багажника в виде пяти больших самосвалов, гружённых пятьюдесятью тоннами алсановских баксов. - А что передать пахану-Цезарю?
   Но этот последний его вопль адресаты уже не услышали.
  
   * * *
  
   Без проблем пройдя регистрацию на рейс и отпустив погрузивших все тонны багажа заложников, Алсан и его единственная оставшаяся заложница-Надежда с комфортом расположились в первом классе. В салон вышел стюардесс и объявил:
   - Братья и сестры! Спасибо, что вы выбрали нашу, сука, авиакомпанию. Командир корабля, пилот первого класса Подземельнова Акулина Адамовна и весь, сука, экипаж приветствуют вас на борту нашего, сука, лайнера. Мы с вами совершим рейс из нашей, сука, кичи на волю. Рейс будет проходить на глубине десять тысяч метров со скоростью...Смотря как разгонимся... Время в пути... Да... Хер знает, примерно, несколько часов... Когда как... А сейчас пристегните наручники и сядьте прямо. Бухать, курить пока не надо. Разгонимся - пожалуйста. Отстёгивайтесь, бухайте, курите, чё хотите делайте. Ну всё, сука. Помчались.
   И сразу же после этих слов достал из кармана фляжку водки, глотнул и закурил "Беломор":
   - Эй, Акулина Адамовна, давай, заводи. Поехали, сука.
   Загудели двигатели, лайнер начал подрагивать. Когда они стали визжать, дрожь прекратилась, а движение почти не ощущалось. Все пассажиры сразу почувствовали спокойствие и комфорт. К паре беглецов подошел стюардесс:
   - Чего, сука, желаете? - И увидев, что те всё еще пристегнуты наручниками, изумился. - Да отстёгивайтесь уже! - И криком дальше по вагонам. - Все отстёгивайтесь, граница острога пройдена. Ничтяк, сука, разогнались.
   Залязгало железо, защелкали замки, загалдели пассажиры.
   - Так, чего, сука, желаете? - ещё раз обратился стюардесс к конкретной "первоклассной" паре пассажиров.
  
   * * *
  
   По прибытии в аэропорт назначения Алика и Надежду посадили во встречавший их суперлимузин "Лада", принадлежавший одному активному в деловом отношении иноземцу Джону Булю. Он сидел в салоне напротив криминальной парочки и сразу брал быка за рога:
   - Вы, дорогие мои, прибыли на обитаемый настоящими деловыми людьми остров, на котором сам всевышний велел надувать пузыри деловой активности, надувая тем самым собственные фискальные структуры. Я вас, Алсанлексеич, с вашими тоннами денег уже даже заждался. Думал, вы прибудете один, а вы с такой очаровательной спутницей... Позвольте представиться, сударыня... Деляга и проходимец международного уровня Джон Буль. А как ваше имя?
   - Надежда.
   - Простите, а кто вы по профессии?
   - Я ЕГО Надежда, - красавица-брюнетка перевела взгляд с собеседника на Алсана.
   - Понял, не дурак, - проходимец Джон вручил ей ледяной бокал с шампанским. - "Cristal Roederer", я ведь не ошибся в ваших предпочтениях?
   - Послушайте Джон, - заговорил Вадимов. - А что с нашим багажом?
   - О-о-о! Не переживайте дорогой рецидивист Алсанлексеич. Им уже занимаются грузчики-брокеры. Они перегружают все ваши... простите, наши тонны баксов на биржу, вернее сказать на несколько разных бирж. Мы ведь не хотим держать все яйца в одной корзине, правда?
   С этими словами он с остервенением почесал у себя между ног, улыбнулся и чокнулся своим бокалом с обоими гостями. Суперлимузин "Лада" быстро и плавно, слегка покачиваясь, плыл вдоль золотого пляжа и лазурного моря мимо пальм, кипарисов и полуголых праздных, совершенно свободных людей, по виду которых было трудно понять, проявляют они здесь деловую активность, надувая собственные фискальные структуры, или просто отдыхают на курорте.
   - Одно другому не мешает, - хитро прищурившись, негромко сказал Джон Буль и глотнул шампусика. - А пока отдохните, вздремните с дороги. Я вижу, вам не терпится остаться наедине, словно молодоженам. Ха-ха, понимаю... Вас сейчас отвезут по новому месту вашего жительства. Отдайте водителю свои удостоверения личности для прописки. Пока временной, а там посмотрим. Без прописки, видите ли, здесь нельзя. Мусора постоянно будут бабки требовать. На них, по жизни голодных, сука, не напасешься. Все давай, да давай! А так хоть отмазка будет законная - бумазя со штампом. У водилы в мусарне родственник служит, он вам прописку намутит на раз. Ну отстегнете ему пару копеек... Это же не вопрос, так?
   - Это как раз вопрос, Джон, - озабоченно сказал Алсан. - Во всяком случае для меня. Я ж с кичи ноги сделал! Какое на хер удостоверение личности?..
   - Ах да! - хлопнул себя по лбу проходимец и влил в себя остатки шампусика. - Я забыл... Надо ж вам ксиву намутить... Тогда придется грузчикам-брокерам сказать, чтобы не только на жизнь несколько тонн наличности тормознули, но и на фальсификацию документов. Как желаете теперь называться?
   - Пусть будет наоборот - Вадим Алексеевич Алсанов.
   - Прелестно! Мы приехали. Выходите, прошу вас.
   Джон Буль тоже вышел из машины, чтобы проводить гостей до дверей их нового дома - крепкого, бревенчатого сруба, сработанного из Сибирской таежной древесины, еще сохранившей настоящий морозный дух и природный запах.
   Алсан, наконец, как следует рассмотрел своего компаньона. Тот был моложав, сухощав и импозантен в своем белом костюме, под пиджаком которого ярко пестрела ямайская шелковая рубаха. На ногах Джона были кожаные древнегреческие сандалии, обутые на черные, ангорской шерсти, носки. Прически у Джона не было. Лысый череп отливал загорелым глянцем. Глаза скрывались под розовыми солнечными очками. Белизну зубов во рту подчеркивала одна золотая фикса на верхнем клыке. Проходимец протянул Вадимову ключ от дома:
   - Жду вас вечером в прибрежном кабаке внизу, познакомитесь еще с одним участником нашей аферы. Там же получите новую ксиву и вашу долю ценных бумаг с наших тонн денег. До вечера.
   И по обычаю троекратно расцеловавшись с гостями, Джон загрузился в суперлимузин "Лада" и уплыл по гладкой, почти зеркальной дороге в обратную сторону.
  
   * * *
  
   Не обращая внимания на бродящих по сеням избы курам. уткам и на важно жующего жвачку-отрыжку в углу, в огороженном загоне, теленка, влюбленные устремились прямо к большой дубовой кровати, крепко срубленной топором сибирским мастеровым. Они по пути с хрипом срывали друг с друга одежду и расшвыривали ее прямо по выскобленному, не крашенному, досчатому полу так стремительно и страстно, что на пуховую перину кровати упали уже абсолютно обнаженные и присосавшиеся друг к другу в глубоком поцелуе. Алсану, на одной ноге которого умудрился чудом остаться носок, в эту секунду почему-то вспомнились слова Джона Буля об отдыхе и дремоте. Какое там!.. Любовная страсть, сдерживаемая долгое время разными людьми и обстоятельствами, а потому еще более горячая и желанная, наконец, на радость и безумие обоих любовников, разгорелась на полную мощь, превращая перину в мокрый от пота эпицентр пожара.
   Через несколько часов активного сумасшествия совершенно опустошенный Алсан отлепился от своей Надежды и, покачиваясь, подошел к кадушке с водой. Набрал ковшик и жадно попил. Потом набрал ведро, вышел в сени и прямо там, стоя босиком на земляном полу, вылил ведро себе на голову. Встряхнулся и зашел обратно в избу.
   - Ты откуда это такой мокрый? - Надежда, слегка прикрытая шелковым покрывалом, блаженно, даже счастливо улыбалась и лениво курила в постели, стряхивая пепел на чистый пол.
   - Из душа, - Алсан посмотрел на полуприкрытые утомленные прелести Надежды и почувствовал сладкую, щемящую боль в груди. - Я тебя люблю!
   Надежда нежно улыбнулась и протянула к нему руку. Алик с вафельным полотенцем фирмы "Siberia" на шее подошел к ней, взял ее руку, сжал до нежной боли, прижал к своему лицу и еще раз:
   - Я люблю тебя...
   - Я тоже тебя люблю...
   И влюбленная Надежда с резкой нежностью поднялась в объятия Алсана. Они просидели, обнявшись и молча, несколько минут. Наконец, Алсан вспомнил о деле:
   - Надо собираться на встречу. Чё одевать-то? Встреча вроде деловая... Но в то же время на пляже...
   - Оденемся как все - по-пляжному, но с учетом вечерней прохлады...
   - Это как?
   - Да просто взять с собой по тулупу-кожуху, вон они на гвоздях висят на стенке. И нормально.
   - Точно... Давай собираться... Вон ведро, вон вода в бочке. Иди в сени, прими душ.
  
   * * *
  
   Через часок свежие и причесанные любовники вышли из дома и перешли гладкую как зеркало дорогу, направляясь вниз, к пляжу. На другой стороне трассы, по которой их привезли к новому месту жительства, под пальмой Надежда увидела играющую в песке маленькую девочку. Ребенок был то ли загорелый, то ли смуглый от природы, в широкой цыганской юбчонке, с яркими бусами на шее и с распущенными, черными как смоль волосами. Надежда подошла к девочке и заговорила с ней по-цыгански. Потом они вместе чему-то посмеялись, Надежда угостила девочку конфетой, и та в полном соответствии с академическим воспитанием исполнила в ответ книксен. Надежда погладила ребенка по головке и вернулась к ожидавшему Алсану. Еще через несколько минут они поднялись на деревянный настил пляжного кабака, где их уже ждал обаятельный международный аферист Джон Буль. Рядом сидела дама, лицо которой было повернуто в сторону эстрады, где выступали знаменитые музыканты из оркестра Conjunto Los Latinos, исполнявшие свой шлягер "Te Olvidare Mi Amor". Рядом с "осомбреренной" эстрадой кружились пары танцующих дилетантов, которые не поймешь, что танцевали - то ли румбу, то ли медленный фокстрот, то ли блюз. Танцующим было все равно, правильно они двигаются и выполняют нужные па или нет. Им просто было хорошо. Они расслаблялись и ни о чем не думали. Общее настроение передалось и влюбленной паре, для которой гостеприимный Джон заказал для начала две "Текилы бум".
   - А что будем есть? - спросил он под бесстрастным, уставленным в никуда, взглядом официанта.
   - Акульи плавники под соусом из аллигаторовой груши, - повернулась, наконец, к столу дама-меломан. И, о ужас для Алсана и его Надежды, это была Варвара Сергеевна.
   - Судя по вам, вы уже знакомы, - шаря глазами по лицам, проговорил Джон Буль. - Но все равно, познакомьтесь еще раз, драгоценный Алсанлексеич. Варвара Сергеевна - это наш партнер по бизнесу. Бабло будем пилить на троих после того, как ценные бумаги на биржах подорожают, и мы их спекулятивно спулим каким-нибудь лохам.
   Алик с сердитым лицом, едва раскрывая рот, полушепотом проговорил:
   - Не мог что ли другого кого найти... Она ж не головой думает... У нее между ног думалка... и мысли соответственно. Я против того, чтобы с ней делиться.
   - Ну-ну -ну. Алсанлексеич, - примирительно затараторил, разводя ладони в стороны, Джон Буль. - Будьте благоразумны...
   - Да! - уверенно и нагло бросила старая бисексуальная нимфоманка. - Без меня вам никак. Капусту помыть только я и смогу.
   - Скажите, Джон. Мы все на равных в деле?
   - Да, уважаемый рецидивист. Все на равных. Все с правом голоса. Но, боюсь, вы с вашим недовольством сейчас в меньшинстве.
   - А я тебя и твою Надежду все равно отымею, - наклонившись к алсановскому уху, зловеще прошептала Варвара Сергеевна. При этом она смотрела на Алика немигающими глазами. На ее беду это обещание услышала красавица Надежда, которой сразу же вспомнился недавний налет на их камеру в остроге, временное выключение ее из жизни и попытка надругательства над ее к Алсану любовью. Надежда прошипела по-цыгански какое-то ругательство, ладонью шлепнула Варвару под подбородок, потом схватила ту за волосы и резко шмякнула мордой прямо в тарелку. Ш-шлёп! В разные стороны разлетелись брызги аллигаторовой груши:
   - Заткнись, сука!!!
   - Браво, браво! - раздался над завозившимся клубком тел жизнерадостный голос подскочившего на скандал кабацкого мэтра-распорядителя. Все мгновенно прекратили возню и дисциплинированно откинулись на своих стульях, ибо по голосу узнали пахана, Императора, Цезаря Адама Вергильевича. Тот насмешливо продолжал:
   - А я смотрю, кто это в моем кабаке так живо дела решает. А это вы, друзья мои. Ну что ж... Когда дележ бабла сопровождается такого рода обсуждением, то это нормально. Бизнес без ругани - это не бизнес...
   - А чего она?.. - сверкала глазами Варвара Сергеевна.
   - О-о-о, да я вижу, здесь деловые отношения пересеклись с сугубо личными. Ха-ха-ха. Ну не будем продолжать банкет. Договоритесь в следующий раз. Пойдемте, мой дорогой друг и советник, Алсан Алексеич и вы, Надежда. Я провожу вас до дома.
   И не давая времени на раздумья, он увлек за собой Вадимова. Надежда задержалась, стоя выговаривая старой озабоченной информминистерше, все, что она о ней думает. Джон не встревал, давая возможность выйти в свисток всему пару, ведь иначе любые дела просто немыслимы.
   Тем временем Адам Вергильевич, взяв под руку Алсана, мягким тоном, подчеркивавшим зловещее значение слов, сказал:
   - А вы, Алсанлексеич, оказывается клятвопреступник.
   Вадимов, продолжая движение прогулочным шагом, удивился:
   - И какую же клятву я нарушил?
   - Ну как же. Мы же договаривались на кичманском банкете, что никакой любви, никакой доброты, никакой порядочности. Это закон. По поводу порядочности у меня к вам претензий нет, ведь вы уже включили механизм кидка своих партнеров по бизнесу. Даже матерый Джон Буль в пролет летит. Так? Так. По поводу доброты пока только вопросы. А вот по поводу любви у меня к вам стопудовая предъява. Вы ведь по-настоящему влюбились в свою Надежду. Страшнее того, вы об этом так ей и сказали, мол, "я тебя люблю". Это знаете ли, ого-го! Серьезное правонарушение. И я обязан вынести вам соответствующее официальное предупреждение.
   - Ну и выносите. Я ее действительно люблю.
   - Ну и выношу. - Цезарь не на шутку рассердился и возвысил голос. - Ты вот что, парень, сильно-то не борзей. Не забывайся и не забывай, с кем разговариваешь. А то сейчас друг и советник, но ведь в два счета можно в отступниках и врагах начать числиться. А это сам понимаешь, чем для тебя чревато. - И пахан провел ребром ладони по горлу.
   - Ну и что же мне делать?
   - Сделай ей какую-нибудь подлость, - и пахан сморщил лицо и поднял брови, дескать, это же так очевидно. - Брось ее, например, на девятом месяце беременности. И все! Ты реабилитирован!
   В это время они подошли к зеркально гладкому дорожному полотну, отделявшему пляж от жилых домов, изб, бань и сараев. И тут Вадимов увидел, что та самая маленькая цыганка погналась за укатывающимся мячиком прямо на трассу, по которой со страшной скоростью, грохотом и ревом мчался огромный самосвал "КрАЗ" по прозвищу "рекс" - настоящий шедевр грузового автомобилестроения, отличавшийся бешеной грузоподъемностью и при этом очень высокой скоростью. Мгновенно остановить такую махину невозможно, и водитель уже вовсю сигналил, увидев ребенка на дороге. Алсан начал напрягаться, пытаясь вырвать руку из ставшей железной хватки Адама Вергильевича.
   - Не сметь! - тяжелым басом сказал тот. - Она же цы...
   - Да пошел ты! - Алсан вырвал руку и рванул на дорогу за ребенком наперерез стремительно приближающемуся монстру. Он подскочил к девочке, схватил и отбросил ее на песчаную обочину. А сам успел подпрыгнуть и как каратист выкинуть обе ноги в сторону влетевшего в них сурового бампера самосвала, тормоза которого истерично визжали, но сделать ничего не могли. Удар. Резкая боль. Провал. Темнота.
  
   * * *
  
   Когда он открыл глаза, то увидел сидящую и плачущую возле его больничной кровати Надежду и рядом с ней ту самую маленькую нарядно одетую девочку. Она погладила его по перебинтованной руке и сказала:
   - Дядя, я тебя люблю.
   И положила рядом ним свою куклу как самый дорогой от нее подарок.
   - Как тебя зовут? - прохрипел Алсан и удивился и хрипу, и своей способности говорить вообще после того, как вспомнил, что с ним произошло.
   - Вера. Дядя, меня зовут Вера.
   - С тобой все хорошо, Вера?
   - Да, со мной все хорошо. Ты же меня спас.
   - У тебя мама есть?
   - Была мама София. Но она куда-то потерялась.
   - Я Веру к себе взяла, - утирая слезы и шмыгая носом, прошептала Надежда и положила голову ему на грудь. - Слава богу, очухался. Оклемался, теперь дело на поправку быстрее пойдет. Давай-ка бульончику домашнего. Я специально для тебя петуху башку отрубила. Боялась жутко. Первый раз все-таки. Но напряглась, глаза закрыла и шмякнула его, бедолагу. Побегал немного по двору безголовый и упал. Ужас. Вот теперь бульончик куриный из него. Наваристый, жирный, хороший. Вера с удовольствием кушала.
   - А петуха-то за что. Он же один был. Там кур полно. Что они теперь без него делать будут.
   - За то, что он был самый злой, наглый и жирный. Ничего, нового заведем.
   - А давно я тут валяюсь.
   - Да уж две недели. К тебе пахан рвется. Ждет, когда в себя придешь. Злой как черт, сволочь. Всех докторов подмазал, гад, чтобы регулярно докладывали, как ты, что ты, когда в себя придешь.
   - Я знаю, чего он хочет.
   - Я тоже знаю. И я боюсь, Алик.
   - Не бойся, хуже уже не будет.
   Еще через неделю Алсан уже ходил по палате, имел прекрасный аппетит, улыбался и весело играл с Верой. Та его просто обожала, резвилась прямо в палате и звонко хохотала. Надежда улыбалась и не верила своему семейному счастью. Вернее сказать, она его боялась. По жизненному опыту на киче она знала, что все время так хорошо просто не может быть. И ждала дурных последствий. И они конечно же наступили.
   Однажды в отсутствие Веры и Надежды к нему заявился таки Адам Вергильевич.
   - Как дела, герой?
   - Вашими молитвами, - нарочито весело ответил Алсан.
   - Поиздевайся, поиздевайся. Ты, сука, отступник. Отщепенец, - пахан прямо шипел от злости. - Ты что думаешь? Ты будешь счастлив теперь в своем семейном гнездышке с табором со своим. Я тебе, падла, не дам. А знаешь, что я сделаю? А ничего. Я просто не стану тебе больше помогать. Тебя твои же бывшие партнеры, которых ты кинул, и достанут. Да и так у тебя врагов предостаточно. Ну давай бывший друг и советник. Выздоравливай. Здорового мучить интересней. Результат ярче виден.
   И ушел. Надо думать, навсегда.
  
   * * *
  
   Через несколько дней Алсан поправился совсем и его выперли из госпиталя. Состоялась торжественная встреча у порога больницы. Стоял разукрашенный по свадебному образцу суперлимузин "Лада", к которому от дверей вела ковровая красная дорожка с установленной на ней трибуной с микрофонами. По левую руку от машины, немного поодаль, чтобы не глушить собравшихся громким звуком, расположился духовой оркестр в сверкающих на солнце пожарных касках с начищенными и не менее сверкающими медью инструментами. Из числа отличников были отобраны пионеры для вручения цветов. Детвора была одета в белый верх - черный низ, в пионерские галстуки и жутко волновалась. У дверей больницы стояли нарядные Вера и Надежда как самые близкие виновнику торжества люди. Остальная толпа, собравшихся была за лимузином. Перед машиной с двумя охранниками-неграми стоял Джон Буль с бутылкой шампанского наизготовку. Рядом с каменным лицом, но тоже, как и все, с цветами стояла Варвара Сергеевна. А куда деваться - встреча партнера по бизнесу, чудом выжившего в автокатастрофе, как никак.
   Наконец открылась дверь, и на пороге в потрепанном, изношенном больничном халате (его собственная одежда порвалась и погибла при аварии) появился герой нашего времени Алсан Алексеевич Вадимов. По новому, фальшивому паспорту - Вадим Алексеевич Алсанов. Оркестр сразу же грянул Туш. Толпа радостно замахала флажками и заверещала от восторга. Алсан приветственно помахал рукой и начал процесс объятий и поцелуев с близкими ему людьми. Процесс немного затянулся, потому что они с Надеждой так присосались друг к другу, что даже забыли обо всех остальных. Наконец подошел опытный распорядитель и настойчиво проводил Вадимова к трибуне с микрофонами. Он запахнул получше рваный халат, чтобы срам не был виден, слегка пощелкал пальцам по микрофонам, проверяя их работоспособность, и заговорил:
   - Уважаемые, товарищи. Друзья! В этот знаменательный для всего прогрессивного человечества день мне хотелось бы от себя лично, а также от имени моих коллег по работе - присутствующих здесь, уважаемых Варвары Сергеевны, старой министерской бисексуальной нимфоманки и сэра Джона Буля, афериста и проходимца высочайшей квалификации, поблагодарить вас за теплую встречу. Особое спасибо вам всем от моих близких людей - маленькой Веры и цыганки, артистки, куртизанки Надежды. Клянусь ваша доброта и искренняя радость от встречи растрогали меня до слез. - С этими словами голос его дрогнул, и Алсан по-настоящему разрыдался прямо в микрофоны.
   Оркестр снова грянул Туш, толпа опять восторженно завизжала, к плачущему Алсану подбежали пионеры и вручили ему букеты, за что тот наградил их поцелуями и измазал их щеки слезами и соплями. Гордые от этого дети убежали на свои исходные места. Немного успокоившегося Вадимова вместе с подошедшей к нему семьей распорядитель проводил к лимузину. Там трогательная встреча с поцелуями повторилась. Причем, целуясь поочередно с Алсаном и Надеждой, Варвара Сергеевна громко стонала в обоих случаях, хотя и смотрела на них с ненавистью. Джон сам радостно бабахнул шампанским, и толпа опять восторженно завизжала. Оркестр в последний раз сыграл Туш. Делегация загрузилась в "Ладу" и отбыла с места торжества.
   - Что с нашими делами, Джон? - сидя с бокалом в руке на заднем сиденье лимузина, спросил Вадимов сидящего напротив афериста. При этом Алсан по мужскому обыкновению широко раздвинул ноги, и полы его больничного халата мгновенно распахнулись, сползли с колен, оголяя все мужские причиндалы. Джону это было по фигу, а вот Варвара Сергеевна, тоже расположившаяся напротив, чтобы лучше видеть оба объекта своего вожделения, туда немедленно устремила хищный взор и совершенно перестала думать о деле и следить за ходом разговора. Сидящая рядом с Алсаном Надежда периодически ревностно поправляла халат, но куда там. Такая рванина, что ты!
   - Все нормально, - отвечал меж тем Джон. - Мы уже сняли кое-что с нашего размещения, пока ты там валялся. Варвара Сергеевна помыла эту капусту, и она опять пошла в дело. Как и договаривались, доверенности на управление нашими ценными бумагами уже готовы на имя Вадима Алексеевича Алсанова, твое новое то есть. Бумаги ждут тебя дома. Так что дело идет, дорогой. Чин-чин.
   Джон Буль улыбнулся и поднял бокал, приглашая всех выпить. Варвара Сергеевна сделала это в полной прострации, продолжая смотреть в одну точку.
   - Так может мы прямо сейчас поедем в кабак и отметим возвращение, - предложил Джон.
   - В этом? - Алсан взял руками полы халата и демонстративно поднял их, отчего те окончательно престали что-либо прикрывать. Варвара Сергеевна застонала. - В другой раз, Джон. Я хочу домой. Я хочу попариться в баньке. С Надеждой.
   - Хорошо. Ты прав, конечно. Водила, рули к избе на набережной.
  
   * * *
  
   И так стали они с Надеждой и маленькой Верой жить-поживать да добра наживать. Причем, про добро - это буквально. Ведь Алсан весьма успешно играл на бирже на общаковые деньги. Он постоянно кидал своих партнеров, и это пока прокатывало, так как все отчетные бумаги хоть и были откровенной туфтой, но слеплены были так виртуозно и грамотно, что обнаружить обман мог только очень квалифицированный экономист, да и то при тщательном рассмотрении. Фактически это была параллельная бухгалтерия, выставляемая напоказ. Основная была алсановской маленькой тайной, приносящей, впрочем, большой доход.
   Надежда бросила свое артистско-куртизанское дело и целиком посвятила себя крестьянско-домашнему. Она разводила кур, уток и гусей. Научилась доить корову и выгонять ее вместе с теленком на пастбище. Она поделила один гектар их участка и засадила полгектара картошкой сорта "Цыганочка", вторую половину - огурцами, помидорами и ананасами. На вопрос Алсана, почему именно ананасами, Надежда ответила, что именно из них делают эффективные средства для похудания, а зачем, мол, средства, если есть свои свежайшие ананасы. Домашнее хозяйство целиком и полностью захватило ее. Более того в планах у нее было разведение страусов как производителей самых крупных яиц. Алсан не возражал. Хоть верблюдов с бегемотами.
   Немного подросшую и повзрослевшую, избавившуюся от диких и кочевых инстинктов, Веру отправили на учебу в престижный женский пансион с проживанием в тамошнем пансионате.
   Жизнь стала похожа на рай. Но, как это всегда бывает, когда очень хорошо, это самое "но" ворвалось и в их счастливую жизнь.
   Варвара Сергеевна, переполняемая одновременно и ненавистью, и желанием, с примешавшимся чувством зависти, обратилась к независимому аудитору, не пожалев собственных бабок. И тот порассказал через некоторое время такое! Чувство зависти усилилось многократно. Соответственно, и чувство ненависти. Что удивительно, и желание тоже. Причем, не только к Алсану как главному производителю материального благополучия, но к Надежде как главному его потребителю.
   Было созвано экстренное заседание совета директоров их компании. Вадимова туда не пригласили. На нем Джон Буль и Варвара Сергеевна единогласно решили "Призвать козла и падлу к ответу", что и было занесено в протокол заседания. Кроме того, отдельным пунктом "P.S." было записано, что с "Этого дня для этой гниды включается счетчик".
   И вот однажды, когда Алсан в кальсонах с развязанными внизу штанин тесемками и Надежда в длинной ночной рубашке лежали на перине и собирались уже было спать, могучей силы удар заставил их дубовую дверь распахнуться. Не выдержал даже кованный в кузне крюк, на который она запиралась. К ним в горницу ворвались девки из минсвязевского спецназа и два негра-охранника Джона Буля. Следом за налетчиками в дом вошли их хозяева.
   - Ну что, сволочь, рассказывай, как ты нас прокидывал все это время, - зловеще нежно заговорил Джон поднявшемуся на кровати Алсану.
   Вадимов попытался вскочить к стенке, на которой висело охотничье ружье, но получил встречный удар от минсвязевской спецназовки кованым ботинком прямо в живот. Он согнулся пополам и упал. Надежда истерично завизжала и бросилась к нему. Ее тоже пытались ударить таким же манером, но она лихо увернулась и упала на колени возле Алсана:
   - Миленький, что с тобой? Что они сделали?
   - Как будто, ты не видела, - в ответ прохрипел Алсан.
   В это время к ним по команде своего босса подошли два громилы-негра, подняли обоих и с силой швырнули в сторону большого старинного зеркала, которое от возраста уже начало мутнеть по краям. Но его размеры вполне еще позволяли пользоваться им по прямому назначению. То, что наблюдали дальше все налетевшие на счастливое семейство, заставило их изумиться.
   Летевший впереди Алсан и следом за ним Надежда мягко, без осколков и звона, будто вплыли в это зеркало, не оставив после себя ничего. Только небольшие расходящиеся к краям круги волн. Впрочем, очень быстро угаснувшие и тоже не оставившие следов.
  
  
  
  
   Послесловие. Почти что быль...
  
  
   Проиграть в наших условиях может быть достойнее, чем выиграть.
  
   Сергей Довлатов
   "Компромисс"
  
  
   Вдалеке сваебой, словно кукушка, мерно отсчитывал ритм жизни. В каменном лесу свои приметы и прогнозы. Вадим Алсанов аккуратно вытащил свою руку из-под головы любимой женщины, которая мирно и спокойно сопела во сне. Вадим встал с постели и отправился на кухню курить.
   - Сваебой, сваебой, сколько мне жить осталось? - негромко спросил в окно Алсанов, закуривая. И в этот момент сваебой еще раз ударил, только намного легче, и затих. Вадим улыбнулся. - Однако...
   Тишина в пространстве продолжалась недолго. И через некоторое время, начав со слабого удара, сваебой опять вышел на привычное отбивание ритма. Но Вадим еще раз играть в судьбу не стал, затушил сигарету и пошел в постель к своей любимой Любке, Любане, Любови.
   Любовь - шикарная натуральная блондинка, с великолепной фигурой, но может чуть маленькой грудью, форма которой сохранялась после двух рожденных ею детей благодаря пластической операции, про которую Любка рассказывала, не стесняясь. Даже шрамики показывала, но силикон она туда не закачивала и импланты не вставляла. Попа и ноги были безупречны. Лицо было очень привлекательным. Ясные глаза, пухлые, сочные губы и слегка выступающий нос, над которым она сама, издеваясь, смеялась и называла его "буратино". Голос был низкий с хрипотцой, максимально сексуальный. Все вместе создавало неповторимый, не кукольный, запоминающийся образ. Вадька так и говорил, мол, не только видя тебя, но просто подумав о тебе, я сразу возбуждаюсь, я хочу тебя постоянно. Она хрипловато смеялась, отчего Вадька всегда приходил практически в животное состояние. Любовь отдавалась самозабвенно, но без воплей, аристократично. Она не только позволяла себя любить, она сама любила, иначе бы ничего у них не было, не такой она была человек. Короче, Вадим Алсанов полностью потерялся, несмотря на одно существеннейшее "но". Любовь Афанасьевна была замужем. Ее муж служил в милиции, в уголовном розыске, был честным, по-настоящему честным ментом и, вообще, отличным мужиком. Его с Любкой дети отца обожали. Но она его НЕ любила. Кончилось у нее все. И не из-за Алсанова вовсе, а гораздо раньше. Вадька потом появился, впрочем, к обоюдной радости. Хотя Любка периодически с ним порывала, пытаясь вернуться в семью, но чувство к нему ее не отпускало, и все опять начиналось заново. Алсанов даже привык к таким поворотам и как настоящий мазохист начал получать удовольствие от таких разрывов, зная что это ненадолго. Хотя в глубине души он боялся того, что она больше не придет никогда. Ее муж конкретно Алсанова не знал, но его существование чувствовал, конечно. Любовь даже жаловалась неоднократно, что он иногда берет ее силой, из неосознанной ревности. Он ее тоже любил. Ее, вообще, нельзя было не любить и не хотеть. Тайно желающих было много, но она выбрала Вадьку. Вольного журналюгу и маргинала. В силу профессии для Любкиного мужа не было бы проблемой вычислить ее любовника, но он сам этого не хотел. Вернее, боялся. Сам себя боялся. Боялся, что ему откажет выдержка, и он схватится за пистолет, и тогда вся жизнь под откос. А дети?.. Из-за них и терпел, и держался из последних сил. Мужик, одним словом.
  
   * * *
  
   Однажды Сергей Вараввович вызвал к себе юристку Дебору:
   - Я так понимаю, - мягко, по-женски, растягивая слова заговорил он. - Алсанов не собирается со мной расплачиваться...
   - Скорее всего...
   - А ты что же? И в постели от него ничего не добилась?
   Дебора удивилась тому, что этот педрила про ее эпизодическую связь с Алсановым прознал. Откуда?! Потом поняла, что он либо чисто женским чутьем прорюхал, либо просто на понт ее решил взять.
   - Я, Сергей Вараввович, женщинами интересуюсь. Грубые и вонючие мужские тела меня не интересуют...
   - Про грубость и вонь ты это зря, - перебил ее обиженный начальник. - Давно известно, что с точки зрения классической эстетики мужское тело гармоничнее и совершеннее, чем женское.
   - Так это с точки зрения классики. Но вкусы-то у всех разные. - Дебора умело увела шефа от скользкой темы.
   - Ладно, сейчас не об этом, - вернулся тот к денежному вопросу. - Если этот козел не собирается делиться, если он собрался меня, МЕНЯ! кинуть, если он думает, что это в принципе возможно, то я намерен его наказать.
   - Каким образом?
   - По городу слухи ползают, что у него роман с замужней дамой по имени Любовь. Причем этот роман то вспыхивает, то угасает, то опять вспыхивает. И так уже довольно длительное время. Короче, у Алсанова любовь с Любовью. Ха-ха-ха, - посмеялся собственному каламбуру Сергей Вараввович. - Давай-ка ему все счастье поломаем.
   - А как? - Дебора, задавая этот дежурный вопрос, уже знала, что сейчас предложит ее отвергнутый Алсановым начальник.
   - Конечно же чужими руками, - "Так и есть", - подумала юристка. - Надо бы сделать так, чтобы об этом адюльтере узнал муж этой мадам. Накрутить его соответствующим образом. Я думаю, это будет несложно, ведь у них дети есть. Короче, Алсанов грубо влез в чужую семью. Понятно? Твоя задача - узнать для начала, кто ее муж.
   Дебора прекрасно знала, что это мент по имени Игорь Данилович, ибо пользовалась не только официальной проверенной информацией, к которой только и относятся с уважением все начальствующие субъекты. Она внимательно отслеживала и фильтровала все блуждающие по городу слухи и сплетни, даже исходящие от рыночных торговок. Бабья болтовня и позволила ей узнать о муже алсановской любовницы. Но юристка решила пока не раскрывать свое знание Сергею Вараввовичу. Она собралась подумать-поразмыслить, как из этой ситуации извлечь для себя максимальную выгоду. Кроме того, у нее в памяти осталось то давнее любовное свидание с Вадькой, которое, как она сама себе призналась, ей понравилось, и воспоминания о котором приводили ее в возбуждение. Хотелось повторить. Особенно заводила мысль о том, что он из-за нее хоть на время забудет о своей Любке и изменит ей с Деборой. Это будет круто! Эта идея реально усиливала желание многократно. "Я его трахну, - решила Дебора, - назло этой расфуфыренной белокурой сучке. Подумаешь, красавица! Разум и воля - вот, что ей рога наставит."
   - Хорошо, Сергей Вараввович. Я все узнаю в подробностях. И даже с психологическим портретом этого бедного, несчастного мужа и отца.
   - Вот и хорошо. Только действуй быстро. Я не могу больше ждать и терпеть наглость этого... этого!.. В общем, ты поняла...
   Юристка кивнула головой, вышла из кабинета и стала пробивать на своем мобильнике базу данных, выискивая телефон Алсанова. Нашла, позвонила, сказала, что нужна срочная встреча. В разговоре она попросту импровизировала, все ее мысли оказались узконаправленными в сторону одолевшего ее от алсановского голоса желания. Она даже потом толком не помнила, что плела в трубку. Но как бы то ни было, встречи она добилась и стрелку забила, причем на его территории, с которой было связано столько сладких воспоминаний. Дебора так возбудилась в итоге, что не в силах больше сдерживаться, прошла быстрым шагом в туалет, где со страстью и с зажатым в зубах носовым платком, чтобы не орать, промастурбировала до дрожи и головокружения. Она даже за раковину схватилась в самый яркий момент, чтобы не упасть на обессилевших ногах. Затем села на крышку унитаза, отдышалась, отстоналась и только потом освободила от тряпки рот, умылась, вытерлась полотенцем и вышла. Это было незабываемо. Ну, Алсанов, держись!
  
   * * *
  
   - Привет, Алсанов.
   - Привет, Дебора. Ты сегодня потрясающе выглядишь, слушай. Никогда тебя в таком наряде не видел. Прямо женщина настоящая. Да еще и с макияжем.
   - А ты не издевайся. Лучше оцени мои старания. Это все специально для тебя.
   - Да ты чё?! Ты же вроде по делу что-то такое говорила, - Алсанов откровенно подтрунивал над гостьей. Впрочем, без злобы.
   - Конечно, по делу...
   - Все по тому же?
   - Не совсем... У тебя выпить есть?
   - Нет. Я сейчас как-то не бухаю. Некогда, да и не хочется...
   - Я знаю, почему тебе некогда и почему не хочется. Любовь крутишь...
   Алсанов посерьезнел и жестко выставил ограничение:
   - А вот это, тетя, не твое дело!
   Дебора разгорячилась. Она не собиралась тянуть кота за хвост и по-мужски сразу взяла быка за рога. Ей очень хотелось...
   - Это как раз мое дело. Я же тебе говорю, что я специально для тебя так выгляжу. Я... Я... Не могу забыть ту нашу встречу... Вадим, давай повторим... Милый, я тебе потом что-то очень важное расскажу...
   Если Дебора и играла любовь как актриса, то только наполовину. Ей действительно хотелось сделать с Алсановым лямур, но и в силу своей природной, мужской рациональности, а равно и женского коварства, перемешанных в ней самым причудливым образом, она, конечно, ничего стоящего Алсанову рассказывать не собиралась. Но в то же время чувствовала, что если он начнет расспрашивать в минуту или даже секунду максимальной ее слабости, то она вряд ли сможет что-то утаить, слишком сильно ей его хотелось. У нее даже от предвкушения кайфа низ живота заболел. Алсанов, впрочем, на это ее предложение только рассмеялся:
   - Помнишь, юристка, я тебе говорил, что твое желание может не совпасть с моим. Как раз тот случай. А я не мальчик по вызову. Так что извини. Если есть, что сказать, - говори. Если нет - до свидания. Мне статью надо писать. У меня заказ срочный.
   - Ну подожди. Давай хоть винца выпьем... Поговорим...
   - Да нет у меня спиртного...
   - У меня есть, - Дебора достала из своей сумки бутылку породистого "сухаря".
   - Ладно, проходи, - Вадим смягчился. - Ты и впрямь сегодня потрясающе выглядишь.
   Эти слова сбили юристку с панталыку, и она поторопилась с выводами. Дебора подошла вплотную к Вадьке, решительно закинула руки ему на плечи и впилась губами в его рот. Алсанов даже ничего сделать не успел. Он начал ее отталкивать, только уже почувствовав, как ее язык с усилием стремится проникнуть между его губ и зубов. Наконец, напрягшись, Вадька оторвал ее от себя. Она смотрела на него одновременно бешеными и обиженными глазами:
   - Ну что?! Ну почему?! - И начала стремительно расстегивать пуговицы на блузке. Алсанов смотрел на нее как завороженный. Дебора расстегнулась и, не снимая блузки и демонстрируя ему свою вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь под красивым и дорогим шелковым бельем, снова устремилась к нему с объятиями и поцелуями. Но теперь она своей правой рукой нырнула ему под пояс штанов, с удовлетворением обнаружила там твердый уже член и схватилась за него, начав левой рукой расстегивать джинсы и продолжая сосать его язык. Вадька понял, что еще немного, и он не выдержит и сломается. А ему этого смертельно не хотелось. Он снова напрягся и с криком "Не-е-ет!" оттолкнул юристку от себя. Выставил вперед останавливающую ладонь и, тяжело дыша, заговорил:
   - Все, Дебора, все! Ничего не будет. Уходи. - И снова крикнул. - Вали отсюда! Не хочу я тебя! Я другую люблю. Вали, слышишь! Все!
   Он стоял перед ней и застегивал штаны. Это немного ее остудило. Дебора смотрела на него со злостью, не мигая:
   - Не хочешь, значит? У тебя же стоит! Чего ж ты?!
   - Все, я сказал. Вали отсюда. Ничего не будет.
   - Ага, - юристка сузила глаза. - О своей замужней Любке, значит, мечтаешь. Смотри, Алсанов, пробросаешься. Ценить надо тех, кто тебя любит...
   - Спасибо тебе... За любовь... За верность... Только что-то я в нее, в твою любовь, не очень верю. Ты, по-моему, меня с проституткой путаешь.
   - Дурак! Я же искренне к тебе пришла...
   - Извини, извини, Дебора. Но с некоторых пор, я хочу только ту женщину, которую люблю... Извини, но это не ты.
   Голова юристки окончательно, после этих его слов, остыла и стала работать в привычном режиме мужской практичности и целесообразности. Но и с примесью отчетливого женского желания отомстить за отказ от ответной страсти.
   - Смотри, Алсанов. Хотела тебе кое-что рассказать, - блефовала Дебора. - Теперь не буду. Ты меня очень сильно обидел. Оскорбил даже. На, забери пузырь на свои поминки. Знать тебя больше не желаю... Козел! Импотент проклятый!
   И со злостью хлопнула входной дверью прямо перед алсановским носом. "Ну и слава богу," - подумал Вадька, продолжая отдуваться и отходить после такого мощного и уверенного напора на его сексуальность. " Я тебе, сука, отомщу, - думала, спускаясь по лестнице и скрипя зубами от злости, Дебора. - Вот теперь я тебя точно Варварычу сдам. Со всеми потрохами и по полной программе. Пусть он тебя, козла, по стенке размазывает." Она решила пойти домой, умыться от этой дурацкой краски на морде, переодеть эти дурацкие бабьи шмотки и сразу же с докладом отправляться к шефу, у которого выторговать серьезные премиальные за скорость в добывании информации и за подготовку плана по максимально полезной реализации этой информации.
  
   * * *
  
   Узнав все, что надо,Сергей Вараввович резонно рассудил, что разговор с несчастным мужем алсановской любовницы - это уже его дело, и юристку в детали посвящать ни к чему. Береженного Бог бережет. Тем более, что в мыслях у голубого начальника месть кидале и гордецу представлялась крайне жестокой. При том, что Сергей Вараввович носил брюки, пиджаки и галстуки, выглядел по-мужски и даже брился, ход его мыслей, пристрастий и желаний сильно отдавал женским началом. Впрочем, как у всякого гомосексуалиста. Гипертрофированная жестокость по отношению к объекту вожделения, присущая отвергнутым и обиженным женщинам, в арсенале его страстей всегда пребывала в постоянной боевой готовности. Настало время использовать ее по назначению, и Сергей Вараввович по телефону договорился о встрече на нейтральной территории, на всякий случай опасаясь прослушки в своем или в его кабинете.
   - Здравствуйте, Игорь Данилович. Это я вам звонил и приглашал для разговора.
   - Простите, скажите еще раз, как вас зовут?
   - Сергей Вараввович. Отец был Варавва. Необычное имя, правда? - интриган-педик изо всех сил старался расположить к себе милиционера-сыщика.
   - Так о чем вы хотели мне сообщить? Или поговорить со мной? Вы по телефону сказали, Сергей Вараввович, что у вас для меня важная информация и разговор. Начинайте, информируйте и разговаривайте. Я так полагаю, что предмет разговора имеет отношение к моей работе?..
   - Н-не совсем... Даже не знаю, как начать... Понимаете, Игорь Данилович, сам бог нам велел стать союзниками в одном очень деликатном деле. И пусть мы касаемся его разными сторонами нашей жизни, но интерес у нас с вами один и тот же - призвать негодяя к ответу...
   - Как-то вы туманно изъясняетесь, - промолвил мент, но в глубине сознания с беспокойством и даже страхом уже примерно догадываясь, о чем, вернее, о ком пойдет речь. - Говорите поконкретнее.
   - Ну хорошо. Вы меня извините, но ваша жена... как бы это... мать ваших детей... короче, она вам изменяет...
   - Ну а ты-то здесь при чем?! - жестко перебил побледневший мент.
   - Вы меня извините, Игорь Данилович. Но я об этом узнал совершенно случайно. Просто тот человек, который совершает подлость в отношении вашей семьи, еще раньше совершил подлость в отношении меня. Выясняя всю суть произошедшего и желая восстановить справедливость в жизни, я и узнал про ваше горе...
   - Мне бы не хотелось обсуждать мои семейные проблемы, тем более, что они вам, похоже, известны даже лучше, чем мне. А вот узнать про вашу проблему с этим... человеком... было бы очень интересно.
   - Он меня, как теперь говорят, кинул. У нас был совместный бизнес. На доверии... Глупость, конечно, по теперешним временам... Какое может быть доверие. Но эта сволочь... Извините, не могу подобрать другого слова... Умеет расположить к себе человека, лапши на уши навешать... А потом попросту нае...
   - На сколько он вас нагрел? - снова перебил Игорь Данилович, опять уже догадывающийся, что ему сейчас предложат. Более того он понимал, что как только узнает, что за мерзавец спит с его любимой Любовью, он психологически станет готов к самому страшному. А если так, то делать это надо на холодную башку, тщательно подготовившись и ни в коем случае не показывая готовности этому, сидящему напротив, жуку. Пусть уговаривает... Пусть бабки платит... На всякий случай... Детям пригодятся...
   - Примерно на пятьдесят тысяч долларов, - прошептал Сергей Вараввович. - Это реально были общие деньги, но он их все забрал себе. А мне втёр какую-то ерунду про то, что его наши западные партнеры кинули, дескать, он сам этих денег не увидел. Он рассчитывал, что наши компаньоны уже свалили за кордон, к себе на родину, и я ничего узнать не смогу. Ему поверю. А я точно знаю! Он меня нагрел, как вы выразились, на пятьдесят штук минимум!
   - И что же вы хотите?
   - Я хочу объединить наши усилия и старания...
   - Но я не предпринимал никаких усилий. Если меня разлюбила моя жена, то тут уже ничего не попишешь...
   - Ну это вы напрасно. А вдруг сработает старый принцип "не видела и забыла"? И потом, почему вы так уверены, что она вас разлюбила? Может это временное затмение, помутнение даже... Я ж вам говорю, что эта скотина умеет без мыла в жопу влезть. Извините за стиль, но у меня гнев бьет через край...
   - Так возьмите и грохните его, если гнев у вас. Сами не можете, наймите кого-нибудь. Я вам тоже спасибо скажу... В таком случае я бы даже не хотел знать, кто он такой.
   - А я и пригласил вас для этого, - совершенно откровенно и по-мужски заявил голубой. - Почему бы вам не взяться за это благородное дело. Вы ведь специалист...
   - Вы соображаете, что вы говорите! Я не киллер... Я - наоборот...
   - В любом случае вам эта сторона жизни хорошо знакома...
   - А вы решили на мне сэкономить. Так? Мол, у мужика злость в ту же сторону, можно ему денег не платить. Он и так все сделает, если его накрутить как следует. Так рассуждали, когда звонили? Ну?! В глаза смотри! Так думал?!
   - Не буквально, конечно, но примерно так, - к удивлению мента совершенно спокойно отвечал Сергей Вараввович. - Вы меня действительно заинтересовали как союзник и специалист, имеющий дело с оружием. Но об экономии я совершенно не думал и не думаю. Я достаточно зарабатываю. Мне важно восстановить справедливость. А она, как известно, бесценна... Ну-у... В разумных пределах, разумеется. Видите, Игорь Данилович, как мы хорошо друг друга понимаем, и как скоро мы вышли на откровенный разговор.
   - И сколько же вы мне положите за это дело?
   - Десятку.
   - Половину от суммы, на которую он вас надул плюс оружие. Не из табельного же "макара" мне работать.
   - Однако, дороговато. Эта сволочь столько не стоит...
   - Мы не на базаре, Сергей Вараввович. Мои условия окончательные. Более того, я еще до конца не решил, что подписываюсь на "мокруху". Поэтому торговаться не получится. Да - да, нет - нет. И разбегаемся.
   - Я подумаю...
   - Ищите бабки и "примус".
   - Простите, а примус - это?..
   - Ствол...
   - Какой предпочитаете? Беретту, Магнум, Глок или...
   - Не надо никакой экзотики. Чем обычней, тем лучше. Но только, чтобы мощная пушка была. Тимофей Тимофеич там или Стечкин. - И тут мент резко и зло поднял указательный палец перед лицом заказчика. - И чтобы не засвеченный был... И, не дай бог, не "мокрый". Понял?! Смотри!..
   Сергей Вараввович только теперь понял, насколько серьезное дело он затеял. Он испугался и побледнел от осознания того, что после проведения акции его собственная жизнь не будет стоить ничего. И этот чертов мусор завалит его потом, не задумываясь и не сокрушаясь. Но теперь уже было поздно включать заднюю. Надо было подумать о гарантиях безопасности. "Черт, дорогое это удовольствие - человека грохнуть. Вернее, двух..."
  
   * * *
  
   Голубой начальник через неделю получил известие от прикормленных уголовников, выполнявших для него самые грязные задания, о том, что есть безномерной ТТ, сделанный одним очень сильно квалифицированным и очень слабо зарабатывающим слесарем.
   - Пушка абсолютно новая, начальник...
   - Так это плохо, - рассудил Сергей Вараввович. - Ее же пристрелять надо.
   - Спокуха, начальник. Примус работает без сбоев. Мы сами с этим мастеровым в лесу по бутылкам палили. Все в порядке. А главное, что патроны к нему Маузер 7,63. Они мощнее... Две обоймы по восемь штук бронебойных... Я тебе отвечаю, начальник, пушка вообще не засвеченная. Номера на ней нет. Ее в природе не существует... Бери! Ты сам палить будешь или как? Пристреляешься, привыкнешь...
   Сергей Вараввович, понятное дело, не ответил на бестактный вопрос урки. Но кустарное исполнение оружия с одной стороны было очень кстати, с другой - внушало опасения в надежности. Вдруг осечка. Тогда все дело пропало. Бабки уйдут зазря... Да что там бабки! Если пушка подведет, то этот мент поганый его, заказчика, точно грохнет. Впрочем, самого мусора в любом случае валить тоже придется.
   - Послушай, уважаемый, а нельзя сначала попробовать волыну, убедиться в надежности и только потом расплачиваться.
   - Базара нет, начальник.
   На том и порешили.
   Оставалась одна для Сергея Вараввовича нравственная проблема. Он совершенно не хотел не то что касаться оружия, он даже видеть его не хотел. Брезговал, чистюля. Но тогда кто его передаст Игорю Даниловичу? Дебора? Еще один свидетель, точнее, соучастник. Тогда и ее убирать потом надо. Не слишком ли много трупов? Не слишком ли дорого этот Алсанов ему обойдется? Ладно, хер с ними со всеми! Дебора свое дело сделала, узнала все, что нужно: мужа-исполнителя, адрес клиента, график его жизнедеятельности, слепок ключа добыла... Хватит с нее, пусть живет. Придется самому... Но только в резиновых перчатках!
   И тут же Сергей Вараввович решил обсудить вторую главную составную задачу в комплексе всей операции:
   - Послушайте, уважаемый... как бы это сказать... В общем мне нужен исполнитель.
   - Да?! - то ли искренне, то ли деланно изумился уголовник.
   - Да! - ехидно и зло заявил заказчик, не решающийся посвящать урку до конца во все тонкости дела.
   - И кто же клиент? В кого стрелять надо?
   - В том-то все и дело, что мент.
   - О-о! Мусор дяденьке хвост прижал? Знаешь, начальник, мент - это дело опасное. Менты за своего всю землю потом перероют. Особенно, если он не какой-то там сержантишка постовой... Ведь не сержантишка же, правда?..
   - Офицер из уголовки...
   - У-у-у! На хер, на хер... А кстати, чего это уголовка на тебя насела? Ты чё, бандит, что ли? Тобой УБОП и УБЭП интересоваться должны... Ну или там ФСБ...
   Сергею Вараввовичу ничего не оставалось, как рассказать урке почти все подробности. О том, что мент - это и есть киллер, которого надо из того же тэтушника и убрать, смоделировав самоубийство на почве несчастной, потерянной любви, ревности, совершенного убийства любовника своей неверной жены и ужаса от содеянного.
   - Ну а что, начальник, версия красивая и правдоподобная. Он дело сделает, сразу же треснуть его по башке, потом примус зажать в его руку и выстрелить в ту же башку. Я бы, пожалуй, взялся...
   - Сколько?
   - Мент - это опасно. Поэтому дорого...
   - Сам же говоришь, версия красивая и правдоподобная. Никто и искать-то ничего и никого не будет...
   - Береженного бог бережет, начальник. Я ж говорю, мент!
   - Ну так сколько? - раздражался Сергей Вараввович.
   - Десять. Пять до и пять после.
   - Ты охерел! - Такие расходы голубой заказчик не предвидел и разозлился совершенно искренне. Более того, он прекрасно понимал, что нанять для убийства урку-рецидивиста, который постоянно не в ладах с законом, должно стоить во много раз дешевле, чем нанять для такой же "мокрухи" правоохранителя, который по службе тех самых урок и ловит. - Петерик, не больше! И только по выполнению заказа.
   - Начальник, добавь хотя бы пару тонн... - заканючил униженный уголовник, точно узнавший свое место под солнцем.
   - Сделаешь все как надо... Красиво и точно... Премиальные будут... Пятьсот баксов. Но чтобы сразу из города вон! А то начнешь здесь по малинам гужевать, языком по пьяни молоть!..
   - Ладно тебе, начальник. Я чё, дурак? Добазарились. Бабки забираю и сразу чухаю в далекие края. Лады?
   - Лады.
  
   * * *
  
   На следующий день, вечером, основные заговорщики, каждый на своей машине, съехались в укромном месте городского лесопарка.
   - Так вы согласны на мои условия, Сергей Вараввович?
   - А не могли бы вы, уважаемый Игорь Данилович, повторить их еще, - и глядя в удивленное этой просьбой лицо исполнителя, заказчик добавил: - Так, на всякий случай, чтобы ничего не перепутать...
   - Инструмент и двадцать пять сразу.
   - Как сразу?! - воскликнул изумленный Сергей Вараввович. "Они что, все сговорились, что ли? Бабки заранее просят." - Обычно оплата идет за сделанную работу, а вы предоплату требуете. Как я могу быть уверен, что вы не заберете деньги и не исчезните?
   - Вы прекрасно знаете, что я не исчезну, - жестко и безапелляционно сказал потенциальный убийца. - Вы прекрасно знаете, что у меня в этом деле есть свой интерес, который вообще деньгами не измерить. Именно поэтому вы и обратились ко мне. Ведь так? Короче, деньги вперед.
   - Ну хорошо. Я, признаться, был готов к этому. Вашего клиента зовут Вадим Алексеевич Алсанов. Он борзописец на вольных хлебах. Статейки на заказ штампует. Бесполезный с точки зрения общества персонаж. Никто по нему плакать не станет. Живет он один...
   Милиционер с усмешкой и даже презрением посмотрел на заказчика:
   - Давайте покороче. Без этой псевдоморальной воды. Можно подумать мы с вами лучше. Тоже мне, борец за чистоту рядов...
   - Ну что ж... - Сергей Вараввович нырнул рукой во внутренний карман пиджака и достал оттуда карточку, блокнотный лист и ключ в полиэтиленовом пакетике. - Вот его фото, адрес и примерное расписание дня. Хотя, подчеркиваю, расписание сугубо примерное. Он ведь богема, мать его! Катится по жизни, куда нелегкая вынесет. Вот, извините, жена ваша попалась...
   - Хватит. Давайте сюда.
   Сергей Вараввович не хотел давать собственноручные записи в руки исполнителя, но тот его успокоил:
   - Не переживайте вы! У меня просто зрительная память хорошая. Я прочитанное лучше услышанного запоминаю. Мы сейчас же эту улику и сожжем...
   Будучи опытным опером и видя неискушенность заказчика в технологиях мокрой заказухи, Игорь Данилович ловко подменил фотографию, листок бумаги и смял уже совсем другой, без почерка Сергея Вараввовича. Он молил бога, чтобы на оригинальном листе был действительно почерк Вараввовича, и беспокойство заказчика за бумажку укрепило исполнителя в его вере в удачу. В итоге на глазах злодея-начальника сгорели дотла и были развеяны по ветру абсолютно пустой и никчемный бумажный оторвыш и фотография какого-то киноартиста. Подлинники спрятались в рукаве милиционера.
   - Примус?
   - Пойдемте в мою машину.
   В салоне дорогого лимузина Игорь Данилович с еще большей усмешкой и презрением смотрел, как заказчик надевает на руки резиновые перчатки и только в них дотрагивается до целлофанового пакета, из которого достает сверток с пистолетом и двумя обоймами.
   - Нигде не учтенный, безномерной ТТ, с бронебойными патронами Маузер калибра 7,63, - как заправский оружейник отрапортовал Сергей Вараввович.
   - Самоделка, что ли? А стрелять-то он стреляет? И как стреляет?
   - Фирма гарантирует. Производитель - не новичок и настоящий мастер. Ручная работа! Впрочем, у вас есть время опробовать и привыкнуть, ведь мы никуда не опаздываем...
   - Разумеется опробую. Деньги?
   - Заберете на вокзале. Камера хранения, ячейка номер 777, код А666.
   - Не слишком просто?
   - Бросьте. Какая разница... Одна просьба к вам, Игорь Данилович.
   - Валяйте.
   - Я бы хотел знать дату и время... скажем так... акции возмездия.
   Офицер еще больше укрепился во мнении, что он сам пока рассчитывает все безошибочно. И этот жук - настоящая сволочь. "Ну, ну... Давай дерзай, деятель..." Вслух спросил, включая дурака:
   - А зачем вам? Смотрите криминальную хронику. Все и узнаете.
   - Вы не поняли меня... Я заранее хочу знать, когда это состоится... Поймите, меня переполняет жажда мести! Я хочу справедливости...
   - Ладно, ладно. Хоть это и против всех правил. Я сообщу...
   - Спасибо! Спасибо вам, - запричитал раскрасневшийся и совершенно удовлетворенный заказчик. " Ну мент, он и есть мент. Тупорылая скотина..."
  
   * * *
  
   Узнав от исполнителя дату и время акции, Сергей Вараввович назначил урке встречу, на которой просто назвал и заставил того запомнить адрес места действия, день и время действия, показал, не давая в руки, фото обоих главных героев и передал второй экземпляр дубликата ключа. Голубой начальник продолжал чувствовать безотчетное беспокойство от того, что такие серьезные улики - фото клиента и бумага с почерком начальника - побывали в руках приговоренного мента. И вроде бы тот их на его глазах сжег. А все равно в душе что-то саднило. Поэтому было решено, что урка, человек по определению безответственный и не надежный, увидит то, что ему предназначено, только из Варварских рук, которые потом эти улики самолично уничтожат. Так спокойнее будет.
   - Еще раз, уважаемый, тезисно, по пунктам и по порядку поведайте мне план ваших действий.
   - Я отслеживаю прибытие на дело исполнителя и вхожу в подъезд следом за ним после короткой паузы. Бесшумно открываю дверь нужной квартиры и затаиваюсь в прихожей до тех пор, пока не прогремит выстрел или выстрелы. Как только это произойдет, я сразу же бесшумно и стремительно проникаю в помещение, где они прозвучали, и бью исполнителя в висок так, чтобы он, по крайней мере, был оглушен. Забираю из его рук пистолет и стреляю из него в тот же самый мусорской висок, имитируя самоубийство. Затем сваливаю через чердак и другой подъезд. Потом в камере хранения забираю бабки и сразу же чухаю из города. Все...
   - Вопрос первый: в какой висок вы бьете мусо... А-а, черт!.. Никаких таких терминов не должно быть! Он у нас зовется "исполнитель"! Ясно! - Урка кивнул. - Так в какой висок вы бьете исполнителя?
   - В правый. Он ведь правша и стрелялся бы туда... - Теперь кивнул заказчик.
   - Вопрос второй: чем вы бьете исполнителя?
   Урка достал из внутреннего кармана маленькую, чугунную, каминную кочергу.
   - Уважаемый, но это же не эстетично.
   - Зато дешево, удобно и практично...
   - Так вы ж убить ею можете... - Уголовник этой фразе усмехнулся. - Ах да, впрочем... Только, уважаемый! - Сергей Вараввович сделался чрезвычайно строгим. - Не забудьте его поднять после удара и хотя бы голову его держать вертикально, если он будет без сознания. И только тогда стрелять! Видите ли, никто и никогда еще не стрелялся лежа...
   На это замечание урка по-настоящему разозлился. Ему надоело, что эта гнида, желающая за его и мусора счет в рай въехать, считает их обоих идиотами:
   - Послушай, начальник. Маромой ты, сука. Хватит меня азбуке учить. Если ты такой умный и опытный, то бери железяку и вали мента сам!..
   - Ладно, ладно. Не сердись и не пыхти. Просто я хочу, чтобы ты понял, насколько серьезное дело тебе предстоит...
   - Я знаю! Я очень хорошо знаю, что такое завалить мусора! Я знаю, что мне за это будет, если я запалюсь, - лицо и, главное, немигающие глаза урки стали выражать полнейшее бесовство, от которого Сергея Вараввовича опять, как в прошлый раз при разговоре с ментом-исполнителем, охватил ужас. Урка, тем временем, членораздельно и зловеще закончил: - Или если меня кто-то сдаст!..
   - Я уверен, - через силу, с трудом двигая челюстями, произнес заказчик пересохшими губами и ртом. - Все будет гладко и удачно. С Богом!
   И он троекратно перекрестил убийцу.
  
   * * *
  
   Не до конца веривший в реальность собственного становления убийцей опер однажды вечером дома не выдержал и, жуя словно вату приготовленный женой ужин, спросил у нее:
   - Скажи, ты знаешь человека по имени Вадим Алсанов?
   Любовь мгновенно сошла с лица, и опытный мент, многократно допрашивавший подозреваемых , это сразу же заметил и убедился в правдивости сведений заказчика.
   - Я читала его статьи, - ответила взявшая себя в руки изменница. - Он, кажется, журналист и пишет интересно...
   - Так ты его знаешь или нет? - начал терять самообладание несчастный муж.
   - Лично что ли? Нет, конечно. Откуда? - Любка чуть ли не тряслась. Она давно уже считала себя готовой к этому разговору, она хоть и не любила больше своего мужа, но она его продолжала уважать, и ей было трудно его обманывать. Но у нее не хватало решительности рассказать ему правду. Она видела, как дети любят отца, а он - их. Но и уйти от него без детей тоже было для нее немыслимо Она постоянно сама себя "кормила завтраками", в глубине души надеясь, что все как-то само собой образуется. И что он как мужчина сам станет инициатором этого выяснения отношений и ему достанет мужества понять и простить ее, тем более, что она даже не думала ограничивать впоследствии общение детей с родным отцом. Да, она считала себя готовой к такому разговору. Но на деле оказалось - нет. Ее состояние после его вопроса было предобморочным. Любовь поняла, что Игорь что-то узнал. Хотя, было бы удивительно, если бы он с его к ней отношением, умом, чутьем, профессиональным опытом и интуицией бесконечно оставался бы в дураках. "Только бы не бил... Не уродовал... А то Вадька тоже ввяжется, если увидит побои, а тогда ужас, что может случится... Не дай Бог!"
   - Не знаешь, значит... - Игорь с силой сжал в ладони лезвие кухонного ножа. Брызнула и закапала кровь.
   - Ну откуда я могу его... - она повернулась к мужу и закричала. - Что ты делаешь! Игорь! Кровь! О Господи!
   В ее голове словно прокрутилась магнитная пленка с записью их прошлой счастливой жизни с Игорем, их страстной и нежной любви друг к другу, появление на свет ее плодов - детей, полного семейного благополучия и зависти ее менее счастливых подруг. Проснулась ностальгия. Стало больно.
   Он от ее крика пришел в себя и быстро подскочил к раковине, чтобы не заляпать кровью всю кухню. Он принесла из домашней аптечки все, что нужно. Порез оказался неглубоким и безопасным, а крови было много только от поразившего Игоря высокого давления.
   - Не знаешь, значит... Ну-ну... - бормотал он, пока она мазала йодом и бинтовала ему руку.
   - Конечно, миленький. Ну откуда я могу его знать, - бормотала она, и слезы сами собой катились по ее щекам и капали сначала на его рану, потом - на бинты на ней.
  
   * * *
  
   В наступивший день и время "Ч" исполнитель бесшумно вошел в алсановскую квартиру. Осмотрелся, услышал негромкую музыку в комнате, достал ТТ и потихонечку стал пробираться к месту действия. Его зрение, слух, обоняние были доведены до предельного уровня чувствительности, нервы были натянуты как струны. Ему казалось, что внутри его тела они даже звенят. Игорь подошел к двери и заглянул в комнату. Там в кресле сидел мужчина и при свете торшера читал журнал. Мент спрятал ствол за спину и негромко спросил не замечавшего его мужчину:
   - Тебя зовут Вадим Алсанов?
   Мужик от неожиданности вздрогнул, широко раскрытыми глазами взглянул на гостя и машинально кивнул:
   - Да. Это я. А... в-вы... кто? Как вы сюда вош-шли?
   Игорь навел на него пушку, подошел к усилителю и, прежде чем добавить мощности звука, негромко сказал:
   - Я Любкин муж. Молись...
   И сразу же добавил громкости. Алсанов положил чтиво на столик и встал. Тут произошло неожиданное для исполнителя. На громкий звук в комнату вероятно из кухни пришла Любка и, обалдев от увиденного, встала в дверях .
   - Игорь?.. Что т-ты з-здесь делаешь? - Но видя пистолет в руке мужа, направленный теперь в ее сторону, она сразу все поняла и бросилась к Алсанову с воплем, - Не-е-е-ет!
   Игорь мгновенно пришел в себя. Он не собирался убивать свою жену, даже несмотря на то, что ее присутствие здесь в эту минуту не предусматривалось заранее и было совершенно неуместно. Он перевел пистолет обратно на Алсанова, но все равно не успел сработать по плану и, нажимая на курок, выпускал пули уже в спину повисшей на алсановской шее своей жены. Стрельба в упор, мощные пороховые заряды и не самый крупный калибр оружия прошивали нежное женское тело насквозь, вонзались и застревали в прижатом к нему мужском теле, пришивая таким образом эти влюбленные тела друг к другу навечно. По комнате разлетались брызги крови, пороховой дым и крики боли и ужаса. От пулевых ударов и болевого шока Алсанов повалился назад в кресло, продолжая держать в обнимку совершенно обмякшую Любовь. Он все еще был в сознании и видел, как убийца, совершенно спокойно и по-деловому отошел к стене и встал, прячась, за распахнутой дверью в комнату. Потом положил только что стрелявший пистолет на пол и достал из кармана другой. Этот другой был девятимиллиметровым "макаровым" - припрятанной в оперативном сейфе давнишней уликой - разыскиваемым долгие годы вещественным доказательством одного совершенно беспорядочного убийства, совершенного по пьяному делу, и до сих пор не раскрытого. В этот момент в комнату крадучись входил еще один человек, державший в руке какую-то железяку. Новенький не замечал исполнителя, уже взявшего его на прицел. Он начал в беспокойстве вертеть головой и, как только она повернулась лицом к Игорю, тот мгновенно нажал на спусковой крючок. Пуля вошла в лоб и вырвала ползатылка. Новенький с удивленными глазами рухнул на пол. Алсанов уже не мог оставаться с открытыми глазами - они закрывались сами собой, но усилием воли он продолжал смотреть на происходящее в его доме и держать на себе свою любимую женщину, начинавшую сползать на пол. Он даже напрягся и, стиснув зубы, подтянул ее повыше, так, чтобы ее безжизненная голова легла на его плечо.
   Муж-убийца, тем временем, уложил новоявленный труп ногами по направлению к Алсанову и головой - к разлетевшимся по стенке мозгам. Взял отлетевшую железяку и положил ее к себе в карман, а во внутренний карман вновь прибывшего бедолаги сунул фотографию Алсанова и блокнотный лист с почерком заказчика. Протер тряпочкой рукоятки обоих пистолетов и вложил, крепко сжав их в чужих ладонях: первый - в руку новенького покойника, второй - в алсановскую.
   - Живой еще, сука... - негромко проговорил киллер, ощутив в ней слабеющие признаки жизни. - Вот и помирай с богом.
   Потом он встал и склонил голову, глядя на мертвую жену, закрыл ее остекленевшие глаза и со слезами вышел из комнаты.
   Ослабевшая правая рука Вадима опустилась со спины Любки, выронила пистолет и взяла мертвую женскую руку. По ним обеим, свесившимся с подлокотника кресла, текла, смешиваясь, кровь и капала в одну страшную, густеющую лужу.
   Алсанов начинал терять сознание. Его смертельно травмированная воля и расслабляющее осознание того, что все закончилось, буквально закрывали его глаза и выключали способность думать о чем-либо. Но прежде, чем провалиться в небытие, он отчетливо слышал, как внизу, в стоявшей во дворе бойлерной периодически включался какой-то агрегат. Его приглушенный гул, слышимый только в позднее время, когда наступает общая уличная тишина, в ускользающем алсановском сознании воспринимался как церковный хор, отпевающий где-то вдали его грешную, шальную и измученную душу.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"