Аннотация: Когда исчезают белые слоны - рушится мир.
Суббота. Наконец то я могу не думать о дедлайнах и тайм менеджменте. Проект сдан, заказчик доволен, по крайней мере я его в этом надёжно убедил, и можно, наконец, насладиться красотами бескрайней Российской глубинки.
Мне нравится это место на летней веранде за то, что с него открывается потрясающий вид. Кафе стоит на юру и на закате, как сейчас, очень хорошо видна излучина Царёвы реки. Как правильно склонять это чудное название я так и не узнал. Но оно мне казалось древним, многозначительным и очень странным. Река Царева. Или Царёва? С нашей нелюбовью к букве "Ё" теперь и не поймёшь. Впрочем, современный мир всё менее и менее постижим, и всё более загадочен. Вот раньше, на Руси, всё было куда проще.
Мне принесли холодную окрошку, пироги и запотевший графинчик. Рядом поставили рюмочку и блюдце с нарезанными вдоль малосольными луховицкими огурчиками. Настроение поднялось, а алкоголь усилил градус ностальгии и романтичности.
Какой великолепный закат! Розовые облака отражаются в водах реки. Красные, как маки лучи уходящего светила раскрашивают луга внизу, горизонт и даже деревянные перила летней веранды в неестественные пастельные цвета. Природа затихла, готовясь ко сну. Даже вездесущие комары куда-то попрятались. Только ветер, похожий на дыхание ночи время от времени шелестел по луговой траве и скидывал на лоб мою отросшую за неделю чёлку. На том берегу сквозь просветы в перелеске виднелась церквушка. Точнее это было два отдельных здания. Собственно церковь с колокольней и небольшой домик. Наверное жилище настоятеля. Они выделялись ярким, чужеродным белым пятном среди акварельной зелени июльских берёз, редких островков луговых цветов на заливных лугах, бездонной голубизны неба и розовых облаков плывущих то ли по небу, то ли по реке, растворяясь и тая, и унося с собой хрупкое очарование среднерусских пейзажей.
Я вздохнул и выпил ещё одну рюмочку, хрустнув луховицким.
- Как белые слоны, - раздался позади меня приятный женский голос.
- Слоны? Ах, да, я слышал об этом то ли вьетнамском, то ли камбоджийском поверии.
- Гражданство не имеет значения. Ты их или видишь, или нет.
Тут я позволил себе оглянуться и пригласить милую девушку присесть. Надо сказать, я очень не люблю дураков. На генетическом уровне. Перед людьми же, говорящими так, что слова заставляют тебя призадуматься:"А то ли я понял, что он хотел сказать", - я преклоняюсь.
- Выпьете чашечку чая со мной? - я отодвинул стул и махнул рукой официанту.
- Нет, спасибо. А впрочем...
Она подобрала лёгкий воздушный сарафан в синих васильках и присела напротив, так же как и я любуясь закатом.
- Вы из Вьетнама? Я что-то слышал про легенду о Белом Слоне, но не помню сути.
- Нет, - она посмотрела на меня и улыбнулась. Но глаза её при этом были печальны. Или мне показалось?
- Я из Индии. Мы с мужем живем там уже почти семь лет. В Бангалуре.
- У вас совершенно европейское лицо. Вы Россиянка?
- Да.
Принесли чай. Я налил ей пол кружечки, пока он ещё толком не заварился, а сам взял рюмочку и сделал вид, что чокаюсь.
- Владимир.
- Анна, - она не стала поднимать свою кружку с чаем.
- А Белые Слоны совсем не обязательно из легенды, - продолжила девушка, - Это.. Это... Понимаете, иногда, очень редко, такое случается. Обычный мир, современные скорости и технологии, спешка, заботы и вдруг...
Никольский Торжок. Царева. Закат.
Это такой контраст, что немного теряешься. Тут всё так чисто, так едино. Понимаете, этот уездный мирок совершенен. В нём всё на своих местах. Не улучшить, ни украсить.
А эти церквушки.
Как белые слоны.
- Вы атеистка? Церкви испокон веков на Руси ставили на юрах, да так, чтобы и с дороги видно было.
- Я понимаю, - она улыбнулась одними губами, - я о другом.
Повисла тишина. Птицы уже не пели и только редкие грузовики нарушали закатную тишину металлическим лязгом. Который далеко разносился по водной глади. Вечером или ночью, звуки на реке удивительно далеко слышны. Мне вспомнились ночные гармошки на Волге. Было в них что-то душевное, родное... Я чувствовал, но до конца не мог понять, что именно имела в виду Анна, говоря о Слонах. С реки потянуло прохладой и вечерней сыростью. Восточного вида мужчина, должно быть хозяин кафе, принес нам пледы и зажёг на столе маленькую свечу.
- Странно. Не правда ли? - Анна произнесла это не глядя ни на меня, ни на стол. Она смотрела за реку, - зажигать свечи, когда ещё совсем светло.
- Это не для света. Это для души.
- Но он же не видит Белых Слонов? Зачем ему свечи?
- Для порядка. Многие люди делают что-то не потому, что хотят, а потому, что "так положено".
- И тогда создаётся впечатление, что все видят Белых Слонов.
- Как же вас занесло из Бангалура в Никольский Торжок?
-У меня здесь брат. Он... Он тронутый немножко.
- Больной? - по инерции переспросил я, не успев подумать: "Удобно ли?".
-Нет, - вот теперь она улыбнулась и глазами, - тронутый.
Я вопросительно взглянул на неё, не решаясь переспрашивать.
- Он спал в поле на солнцеворот, и его Полуденица тронула. Ну вот. И проснулся он уже тронутым.
Видимо, вздёрнутые к переносице брови сподвигли Анну продолжить.
- А разве вы не слышали о ней? Здесь об этом все местные знают.
- Я, видите ли, не дачник. Я сюда работать приехал. И, честно говоря, пока я не сдал проект меня ни Полуденицы, ни даже Полуночницы не интересовали.
Она взглянула на меня так, словно я подошёл к невидимой черте, через которую не надо переходить и сказала:
- Ну, это старое поверье. Я думала его все знают.
Говорят, кто в поле в полдень на солнцеворот заснёт, того Полуденица либо разума лишит, либо вылечит от смертной болезни, либо того, - она смешно, по-женски неказисто, провела тонким пальцем по высокой шее. Жизни лишит.
- А что случилось с вашим братом? Может быть это просто солнечный удар? Может его врачам показать? У меня есть очень сильные знакомые специалисты.
Ох уж эта её улыбка! Опять она улыбнулась губами, сделав при этом невозможно печальные глаза.
- От любви врачи не помогут...
- Ну от любви то как раз, только врачи и лечат. Причём быстро, недорого и весьма эффективно.
- Я о другом, - она не стала обращать внимание на мой мужской юмор, чем ещё больше расположила к себе.
- Говорят, Полуденица очень красива. И своевольна. И всегда юная. Это покоряет мужчин. А брат... Скажите, вы любите кого-нибудь?
- Конечно, я же женат.
Анна улыбнулась.
- Я спрашиваю ЛЮБИТЕ ли вы кого-нибудь?
- Конечно, я любил свою Светлану.
- Насколько?
- То есть? Разве можно любить много или мало? Чуть-чуть или на пять грамм больше?
- Можно. Понимаете, мы живём, работаем и часто забываем о своей любви. Иногда не можем отказать себе и идём на встречу с друзьями в спорт бар или с девчонками в кафе "Рай". А это маленькое предательство любви.
- Ну, знаете... - я успокоился и расслабился, - это всего лишь демагогия. Я люблю мою Светлану. Очень. И, даже, если бы вы и смогли меня в чём то упрекнуть, то люблю, повторюсь, ЛЮБЛЮ, я только Светочку мою. Всё остальное пыль.
- А вы помните свою первую любовь?
- Ну это несерьёзно всё было.
- Вот видите.
Я немного разозлился. Упрекать меня?! Да большего семьянина во всём Муроме не сыщешь! Но переубеждать женщину - дело безыдейное. А уж обиженную или несчастную в этот момент, вообще, дело абсолютно бес-полезное. Я налил себе из графинчика и продолжил.
- Вы очень бескомпромиссны. На самом деле жизнь так устроена, что всё время надо выбирать из двух зол при полном отсутствии добра. С кем-то соглашаться. Кому-то уступать. Но и овечкой быть не надо. Мы не так далеко ушли от зверей, от тех же слонов, кстати, назвав себя homo sapiens. А значит если ты не будешь защищать своё и отвоёвывать чужое - тебя просто напросто съедят. Я мужчина. И я берегу свою любовь и делаю для неё всё. И за-метьте, это не вздохи на скамеечке (хотя, чего уж там, и такое случается), а деяния. Как Толстой, тот, что граф учил. Любовь должна быть деятельной. Поэтому квартира, машина, шуба. И если вы скажете, что она счастлива от богатства - это будет ложь. Такая же, как и то, что мы бы продолжали бы любить друг-друга даже проживая в деревенском шалаше. Я много прожил и много видел. Я видел как тает любовь от нищеты и болезней. Понимаете, Анна, любовь и жизнь - это два взаимоисключающих понятия. Но всё равно, если ты любишь, можно быть счастливым. И даже очень.
Она удивлённо взглянула на меня, словно я открыл ей что-то, чего она раньше не слышала
- "Не так уж далеко ушли от слонов"? Да нет. Именно от них то вы и ушли. Вы знаете, что сычи образуют стойкие пары на всю жизнь? "Один, как сыч" - людская выдумка. Миф. Как и то, что можно жить без любви. Просто это не всем дано.
- Вы хотите сказать, что я этого не достоин? Ну, знаете, так мы далеко зайдём. Этим можно любить, а этим нет. Эти белые, а эти негры.
- Я думала вы другой. Мне так показалось сначала. Кстати, а вот и мой брат.
Она протянула руку в сторону скамеечки, стоящей над самым спуском к реке у одинокой берёзки. Вниз, к пристани, от неё спускалась узкая крутая тропинка.
Человек на скамейке сидел отрешённый от всего мира. Он смотрел так далеко, что казалось место это находится за пределами нашей планеты. Он был очарованным. Иногда замирал и не двигался. Иногда покачивался, положив руки на колени. О чём он думал? Что видел? Анна сказала, что любовь его к Полуденице была сильнее жизни. Но судьба разлучила их. И теперь он вроде как и не живёт. Она приезжает к нему. Помогает деньгами. Но всё напрасно. С тех пор, как он проснулся в поле он даже говорить перестал. Одно слово - тронутый Полуденицей.
"Может быть это и есть самый счастливый на Земле человек?" - подумал я и оглянулся. Девушки не было. Был официант. Я его спросил:
- Слушай, дорогой, а что это за мужик на скамейке у берёзы сидит? Весь вечер не двигается.
- А этот то. Да дурачок он. Тронутый. Говорят, Полуденицы сын. Вон там, на том берегу церква, там рядом старуха молочница живёт. Мы у неё творог и молоко берём. Так деревенские её Полуденицей кличат. Снасильничали её лет тридцать пять назад. В лихие девяностые. Издевались шибко... Только к полудню и нашли её всю растерзаную. Жара была... Неимоверная в то лето. А тут ещё все мужики деревенские на её девичий стыд уставились. Ну эти, что сено ворошить пришли, да на Аннушку наткнулись. Ну вот дурачка и родила. Да и сама то странная какая-то. Так и живёт с тех пор без мужика.
- На Аннушку?
- Ну да, Анн Петровной её ещё иногда кличут. Вот ваш счёт.
Я ещё раз посмотрел на мужичка на скамейке. Тот не двигался. "Наваждение какое-то"
Принесли сдачу.
- Постой, - я потянул официанта за тёмно-синие тренировочные штаны, - а где Анна?
- Какая Анна?
- Женщина, что со мной чай пила. В таком сарафане светлом, с васильками.
- Какая женщина? Не было здесь никого. Вы у нас сегодня последний посетитель. Одни остались.
Я посмотрел на ту сторону реки. Солнце село и церкви не было видно. Одна серая полоска на горизонте. Лес? Дома? И не разберёшь.
В голове шумело. "Водка. Окрошка. Устал я, наверное".
- Ты знаешь, что Земля плоская? - спросил я официанта?
- Наверное. А что?
- Её держат три белых слона.
Которые стоят на черепахах.
А те плавают в безбрежном океане.
Я снова взглянул за реку.
Ничего.
- Знаешь, - я заглянул официанту в глаза. В них не было ничего. Совсем. - Знаешь, брателло...