Аннотация: Жизнь учителей, учеников и их родителей одной маленькой школы провинциального городка.
'Неродные Родные'
Учительские записки
(посвящается моим выпускникам)
Азбука. Глава1.
Очень давно пришла мне мысль о таких рассказах. Но время... Его всегда не хватает. И вдруг оно появилось. Я заболела, и рассказы родились.
Впрочем, все по порядку. Я появилась в семье учителей: отец, тетки, троюродная сестра - все были учителями. С пяти лет я играла в школу, нещадно лупила по столу линейкой и выкрикивала фамилии самые необыкновенные, типа 'Птичкин! Пирожков!' Потом с большим удовольствием ставила жирные двойки в самодельный журнал. Я поздний ребенок. Мать потеряла в самом начале войны мужа и двоих детей. Второе замужество. Я долго не появлялась на свет - наверное, страшновато было.
Когда мне исполнилось семь лет, умер отец. К нам переехала жить его родная сестра- Лелечка, неземное чудесное существо. Мы прожили вместе тридцать лет. Моя мать, хлебнувшая горя во время войны, была очень строгой, сдержанной. А Лелечка была человеком мягким, нежным, никогда меня не ругала, и моя жизнь озарилась светом распрекрасности.
Вот и школа. Нас было много. Не хватало тетрадей, азбуку шили сами, не было хорошей одежды и обуви. Учительницу звали классически - Мария Ивановна. Я любила ее до самозабвения. Копировала ее походку, голос, жесты. Она на нас никогда не кричала, не раздражалась. А у нее была большая семья, куча ребятишек, и она, конечно, уставала. Жила Мария Ивановна очень далеко от школы, на другом конце города. Автобус туда не ходил... Много позднее мы поняли, как трудно было нашей учительнице. Нас она любила, и светом любви своей согревала и лечила. Вспоминается такой случай. В классе учился мальчик. Звали его Коля. Худенький, маленького роста, он вечно опаздывал, что-то забывал, говорил тихо, невнятно. И у него не было...азбуки! Это была катастрофа. Когда мы доставали буквы из карманчиков своих азбук, он растерянно оглядывался вокруг, пытаясь заглянуть к нам. Мария Ивановна как-то сказала: 'Может, чья-нибудь мама сошьет Коле азбуку?'
Учительница подсказала мне, что надо делать. Домой я летела на крыльях. С порога озвучила, Что мы с мамой будем сегодня делать. Спасибо мамочке: вечером мы сели за работу. Новая азбука получилась куда наряднее и удобнее, чем моя. Господи! Как же приятно помогать другому человеку, радовать его, что-то дарить. Коля был счастлив. На переменке, проникшись ко мне доверием, он поведал мне еще об одной беде. Оказывается, когда он выходит из школы после уроков, его постоянно преследуют и обижают мальчишки из других классов. Я не могла дождаться конца уроков. Как будет выглядеть моя защита, я не знала, но решимости было хоть отбавляй. И вот мы выходим вместе из школы. Коля жил недалеко, у леса. Мы отправились. По другой стороне улицы, параллельно с нами, двинулись четверо мальчишек. Они переговаривались и поглядывали нас. В одном из них я узнала своего соседа по улице Сашку. Казалось, он был слегка смущен. Мой подопечный, как я уже упоминала, был маленького роста, да и я не отличалась крупной комплекцией (в связи с этим у меня было прозвище 'Кнопка'). Мальчишки были, видимо, озадачены и ничего не предпринимали. Дойдя до дома, я громко, на всю улицу прокричала: 'Пока! Завтра опять пойду тебя провожать!'. Несколько раз я еще водила его до дома, а потом от него отстали. Я даже попросила учительницу, чтобы она посадила меня с Колей. Помню, она погладила меня по голове и сказала: 'Спасибо тебе'. О моей первой учительнице я рассказывала сыну, внуку, а теперь о ней знают и правнуки.
Когда мы закончили начальную школу и учились уже в 7-м классе, к нам пришла работать учительница немецкого языка - Генриетта Михайловна. Она сыграла в нашей жизни огромную роль. Классы были очень большие, никто не собирался делить нас на две группы, чтобы легче было овладеть предметом, и возраст наш диктовал нам самые непредсказуемые поступки. У всех учителей были проблемы с дисциплиной в нашем классе. Но, наверное, существует какая-то тайна, позволяющая обуздывать неуправляемых озорников. И новая учительница, конечно, знала эту тайну. Она была очень красивая, небольшого роста, с копной пышных каштановых волос. Разговаривала с нами, как со взрослыми, и этим сразу покорила наши сердца. Мы любовались ею, слушали ее, учили немецкий. Если нам задавали диалог, мы заходили в березовую рощу недалеко от школы, проигрывали заданное, причем, в диалог она ставила всегда мальчика - девочку, и только потом дрались, играли и расходились по домам. Учительница была строга, оценки никогда не завышала. Когда я поступила в институт и мы пришли на первое занятие по немецкому языку, преподаватель предложила сесть студентам в разные ряды в соответствии с оценками: у кого тройка- в первый ряд, у кого четверка- во второй, пятерка- в третий. И начала нас спрашивать. В конце занятия многие из третьего ряда были водворены во второй и даже первый. А меня перевели к отличникам. Вот как нас учили в школе!
И уже в старших классах мне посчастливилось учиться у замечательного педагога. Она преподавала русский и литературу. Нина Николаевна научила думать, размышлять над текстом, писать сочинения, впервые мы пробовали инсценировать отрывки из художественных произведений. Это было прекрасно. И после школы мы навещали своих учителей, заходили к ним, советовались.
Когда я получила аттестат, мне очень захотелось свободы, новой одежды, книг. И я решила: пойду поработаю немного, потом буду поступать в институт. Педагогический. Да и из дома не хотелось уезжать, уж очень мы все любили свой городишко. Нет больше нигде в мире таких красивых озер, лесов, деревень.
Но тетеньки из комиссии по трудоустройству, посмотрев мой аттестат, очень точным пинком отправили меня поступать в НГПИ. Поступила. Так я оказалась на филфаке, где готовили учителей русского языка и литературы.
Институт. Из учебного процесса больше всего нравилось, когда начиналась практика в школе. Да и преподаватели у нас были прекрасные. Тамарченко, Тюрин, Строгова, Павлова, Черкасова... А наша куратор Клевцова Антонина Васильевна!
Институт давал знания, теорию. Но ни один институт не учит, КАК работать в этом веселеньком месте. Помню, однажды на практике в одной из школ г. Новгорода я давала урок литературы в 9-м классе. Готовилась я к нему долго, писала конспекты, репетировала, нашла портрет писателя и иллюстрации к его произведениям - у меня был вводный урок по творчеству И. С. Тургенева. Все, что у меня было приготовлено и рассчитано по минутам, я умудрилась вывалить на головы девятиклассников за какие-то двадцать минут. Когда я взглянула на часы и поняла, что остались пустыми почти полчаса, а сказать мне им больше абсолютно нечего, я просто отошла к окну и заплакала, размазывая слезы по щекам. Тут же ко мне подбежала учительница, которая сидела на уроке, обняла меня, успокоила, ободрила. И закончила урок. А как действовать в такой ситуации, если ты уже сама учительница, да еще и без грамма авторитета, тебя этому никто в институте не научит. А таких щекотливых ситуаций даже за один день может набраться с десяток.
Надо признаться еще в одном: я очень любила учиться, мне нравились все предметы, на практику ходила с радостью, а когда надо было одного студента послать на практику в детскую комнату милиции, а никто не соглашался, я пошла. Это была ужасная, неблагодарная, безрезультатная работа, но я все равно упрямо навещала подопечного Эдика, таскала его на прогулки, пыталась с ним говорить. Это, конечно, не исправило мальчика, впоследствии я узнала, что он совершил страшное преступление и погиб в тюрьме. Это я рассказываю для того, чтобы признаться в нелюбви к одному предмету. И предметом этим была почему-то 'Педагогика'. Все, что я читала в учебнике, казалось мне скучным и ненужным. Да простят меня авторы этих трудов и все замечательные педагоги. И в дипломе моем красуется позорная 'тройка' по Педагогике.
А.С. Пушкин. Глава.2.
А вот теперь о самом тяжелом, самом прекрасном, ужасном, невероятном и необъяснимом. Ну, одним словом, о ШКОЛЕ. Я пришла в свою родную школу. Мне дали 7-й, 8-й и 9-й классы. 9-й был равен 10-му, до 11-о еще не додумались. Старше их я была на шесть лет. В девятом - 37 человек. Веселые такие, незатаившиеся. Они очень хотели, чтобы мне было нескучно, и проявляли в этом вопросе искрометную фантазию. Придя в класс, я становилась спиной поближе к доске для комфорта и защищенности, и дальше мое дело было просто смотреть. Обычно шоу начиналось с очень дружного хлопанья пудовыми крышками парт. Потом народ выбирался на середину, начинались пляски народов мира с удивительно ритмичными постукиваниями, подвываниями и просто застольными песнями и даже частушками.
Так непринужденно проходил урок за уроком. Но по школе поползли слухи. Видимо, и другим учителям хотелось так повеселиться. В конце концов на урок в девятый класс пришла завуч. Наверное, хотела обобщить мой опыт. Мне всю жизнь невероятно везет на замечательных людей. Завуч была именно из них. Ее звали Екатерина Ивановна, В школе - авторитет. Она была прекрасна, умна и умела смеяться. Села за последнюю парту, и тут же наступила звенящая тишина. В окно заглядывало ласковое нежаркое осеннее солнышко, а на улице шумели разноцветными листьями березы и красавцы клены. Я оторвалась от учительского стола и сделала первый шаг.
Тема урока 'Пушкин.' П-у-у-у-шкин. Я думаю, сам Александр Сергеевич был бы польщен моим рассказом: цитаты сыпались как из рога изобилия. Правда, в мое повествование нахально заскакивали то Есенин, то Лермонтов. А какие факты из биографии! А какие параллели с современностью!
Звонок. Завуч поднимается, подходит ко мне, наклоняет мою голову и целует в потную макушку: 'Спасибо! Очень много нового и интересного узнала о Пушкине!' Дети были потрясены: сама Екатерина Ивановна похвалила! И они на благоговейных цыпочках вышли из класса. После уроков - разбор полетов. Она и ругала меня, и хвалила. Помню, сказала, что из меня получится хороший учитель. И еще: мне надо почитать биографию Пушкина. А девятый стал учиться и лепиться ко мне со своими стихами, тетрадями и даже что-то про любовь. Это был настоящий переворот в наших отношениях с 9-м классом, и это только благодаря мудрому наставнику. Своей похвалой (которую я и не заслужила) она подняла мой авторитет в глазах ребят, и этот еще не существующий пока авторитет придется отрабатывать годами.
И тут я вспомнила о седьмом классе, где я по закону была классная. Они тоже хотели, как и девятиклассники, внимания и заботы. Но о них рассказ дальше. С родителями как-то сложилось сразу. Видно, они меня жалели, с удовольствием ходили на собрания, делились своими мыслями, давали мне советы - ведь они были намного старше меня. Случались, конечно и другие истории. Случай, о котором я расскажу, произошел с девочкой, у которой я не была классной, она училась все в том же любимом 9-м.
Папа. Глава 3.
У этой девочки умерла мама. Она осталась с отцом и сестрой, которая ходила в шестой класс. Горе девчонок не измерить ничем. Горе отца тоже было велико, но оно увеличило дозы приема алкоголя в качестве успокоительного до невероятных размеров. Сначала он пил и плакал, потом хватал полено и колотил старшую дочь.
Однажды в зимнюю ночь ко мне в дверь забарабанили. На пороге в ночной рубахе, пальто и валенках стояло синее и дрожащее существо. Это была моя ученица. Я уложила ее в постель. Ничего не спрашивала, потому что и так все было понятно, а утром отправила домой за одеждой и учебниками (благо отец в это время уже был на работе). Девочка осталась у меня. Прошла неделя. Младшая сестра подходила ко мне в школе, рассказывала, что отец очень переживает. Я засиживалась в школе долго, потом шла за сыном в садик, дома проверяла тетради и учила уроки. По вечерам мы ужинали и подолгу говорили с Наденькой (так звали мою девочку). Через неделю младшая сестра принесла мне письмо. Их отец умолял меня прийти к ним в гости. В гости я люблю, поэтому сразу и отправилась. Хороший добротный дом, тропинки выметены, только яблок на снегу не хватает.
Меня встречают. Все сверкает. Пахнет вкусной едой. Сам папаша стоять не в силах- падает на стул. На нем белая нейлоновая рубаха- смерть народов, отпаренные, со стрелками, брюки, сверкающие ботинки. Сказать толком он мне ничего не смог, да и не надо было. Мне стало его очень жалко. Мы мирно расстались. Ничего подобного больше не случалось.
Москва. Глава 4.
Однажды на осенних каникулах нас с молодой училкой по немецкому языку отправили в Москву на экскурсию. Со старшеклассниками. Наверное, в школе понимали: такое дело можно доверить только нам. Правда, дело это осложнялось тем, что многих ребят я не учила и даже не знала их имен. К вечеру мы прибыли в Первопрестольную. В интернате нам выделили две просторные спальни - для девушек и для юношей. Оставить детей одних в больших спальнях было нельзя. Моя молодая коллега сразу предупредила: 'К мальчикам в спальню не пойду! Я девица. А ты уже мама. Давай!' Летящей походкой я направилась в спальню и присела на свою раскладушку. Юные изверги потрудились над ней основательно - этот вывод я сделала, когда оказалась на полу внутри сложившейся конструкции. Они, конечно, все сделали, чтобы меня оттуда извлечь, но все равно было обидно. Особенно потому, что конструкторы покатывались со смеху. Но утром мы с коллегой поняли, что теперь имеем полное право на такую прелестную вещь, как месть. К вечеру мы тихо покинули стан врага и отправились в близлежащее кафе. Оно казалось нам роскошным рестораном. Москва радовалась нам изо всех сил. А мы ей. Мы успешно восстанавливали свои силы. На обратном пути училка распевала немецкие детские песенки и грозные гимны. Нам было очень весело. Когда приблизились к месту стоянки, увидели, что деточки все поняли правильно: перед нами в свете фонарей стоял застывший строй безукоризненно вымуштрованных бойцов, готовых стать героями и даже нашими рабами.
Прошло 50 лет ... И вот эти мои первые остались на всю жизнь лучшими, верными самыми. После школы меня навещали доктора, ученые, начальники, шоферы, крановщицы, боксеры и даже одна артистка. У меня нет родственников - раскулачивание, репрессии, война- весь род под корень. Сын погиб в 22 года. Я растила внука. А мои деточки приезжали, таскали какие -то коробки, прятали для меня деньги в толстые книжки, угощали нас с мальчиком разными вкусными вещами, а потом задавали сложные, порой очень сложные вопросы о жизни. Ни в коем случае нельзя было показать, что я сама ничего не понимаю в этой жизни, поэтому я пыталась давать советы, что-то объяснять, а, самое главное, я их слушала, вместе с ними радовалась, горевала, сопереживала. Они почему-то успокаивались и... исчезали до следующего раза.
Жить будет. Глава 5.
Девочка, на которой когда-то отец вымещал свое горе, закончила школу, уехала в Петербург. Вскоре появилась с симпатичным молодым человеком. Поженились. Оба работали. Она была большая умница, но учиться возможности не было, и она стала крановщицей. Очень хорошей крановщицей. И им даже дали комнатку в рабочем общежитии. Начало новой счастливой жизни праздновали долго и основательно. Возвращаясь с очередных 'горько' от друзей, выяснили, что потеряли ключ. И моя маленькая бесстрашная обезьянка (недаром она работала на кране) стала карабкаться по балконам вверх, благо балкон первого этажа был почти на земле. Окрестности огласились торжествующим воплем: 'Юра, смотри!' Но Юра не смотрел, он медленно сползал по дереву, у которого стоял, вниз. Она не взяла последнюю высоту- пятый этаж- и рухнула ... На газон с цветами. Это спасло ей жизнь.
На следующий день я была уже в Петербурге и осаждала двери известного медицинского учреждения, которое занималось тем, что несчастных разбившихся, разломанных людей собирали в одно целое. Мой распухший от слез нос занимал всю местность на лице и, видимо, привлек внимание одного из врачей. -К кому ? - сурово спросил доктор. Я ответила. -Вы кто ей? - Я учила ее в школе. У нее нет матери. -Ну, ладно, пошли. Хотя сейчас к ней еще нельзя. Мы вошли в палату. На кровати лежала моя девочка, в бинтах и проводах. -Мы вчера твою беззубую (зубы были или выбиты, или сломаны) сначала разобрали, а потом собрали. Жить будет, - сказал врач с жестким медицинским юмором.
Девочка выжила, прошла реабилитацию, научилась ходить. Но через некоторое время ее потянуло брать следующую высоту: два года в браке, и нет удивительно ярких ночей с пеленками и детским ором. И она отправилась к гинекологу. Платному. В здание с красивыми коридорами и тропическими пальмами. Гинеколог- женщина- (мужчина, наверное, так бы не сказал) отрезала: -Вы что, ненормальная? Какие дети?! Переломаны все кости таза, ноги, руки! И прошло еще так мало времени!
В отчаянии она вернулась домой. Села и замолчала. А вечером был звонок от ее мужа. Через несколько дней я звонила в дверь моей высотницы. План был продуман до мелочей и согласован с мужем девочки. Когда мне открыли дверь, я, не допуская никаких расспросов, простонала: -Я заболела. Мне надо срочно к гинекологу. Ты же меня сведешь! Да и сама сходишь! Расстроенная моей 'болезнью', она даже ни слова не сказала о своем визите к доктору. Мы быстренько стали записанные. И вот пальмовый коридор, светлая дверь...Я забегаю первая. -Что беспокоит? Рассказывайте! - обращается ко мне врач. С чего начать? С полена? С балкона? С пеленок? Как-то начала. Доктор рвалась меня осмотреть, но история ее, видимо, уже захватила. -Мне- то, мне что надо делать? - спрашивала она. -От Вас нужна только одна фраза: 'Девочка, у тебя будут дети, кости таза срослись, все на месте, ноги, руки в порядке'.
Доктор уже горела вместе со мной. Я выползла в коридор, махнув девочке рукой. Дверь за ней закрылась... Я смотрела на пальму. А когда дверь, наконец, распахнулась, я поняла, что меня сейчас закинет на эту пальму от радостного цунами, который катился от моей девочки. Я ее пообнимала и помчалась на вокзал.
Через три месяца взрослым голосом (уже не салага) она по телефону произнесла тихо и серьезно: -У нас будет маленький. Получилась маленькая. Прелестная девочка с глубокими темными глазами, точеными ручками и ножками. Сейчас ей около 30 лет, она мама двух сыновей. Моя любимая Наденька умерла рано: она унаследовала от матери больное сердце. Мне остается только молиться о ней, что я и делаю. А с ее дочерью мы дружим, бываем у них в гостях, и они приезжают к нам на природу.
'Космонавты' Глава 6.
Через четыре года я получила новое 'классное' руководство. Дети - старшеклассники. Вот они действительно, были классные! Прежняя учительница скрылась от них по-тихому в Петербург и там залегла на дно. Когда шумиха по поводу ее исчезновения утихла, она устроилась воспитателем в рабочее общежитие. Имея высшее образование, зная в совершенстве немецкий язык, долгое время она не переходила в школу не, в силах забыть впечатления от классных ребят. О! Это были чудесные ребята! Они были умны, хитры, изворотливы, действовали слаженно, четко. Это были не простые мальчики и девочки. Это были космонавты - все они жили на одной улице с этим милым названием- улица Космонавтов. Эта уличная и душевная близость позволяла им четко и дерзко строить планы и моментально претворять их в жизнь-космос научил их многому.
В школе в то время существовала премиленькая традиция: училки должны были посещать своих птенцов дома и выклевывать мозг их родителям. Начинался обход. Первый посещаемый, пользуясь замечательно поднятым настроением родителей, выскальзывал на улицу. Как же им было хорошо: к концу рейда все дети были на улице, они бегали друг за другом, толкались, обнимались, строили планы на завтра. Я оставалась с ними до конца - оставить их одних было нежелательно. Мы все полюбили эти рейды. Даже родители. Ведь в это время в домах устанавливалась тишина и порядок. Однажды, во время такого рейда, родителей ученика не оказалось дома, и я решила забежать к ним утречком перед работой. Уж очень хотелось мне поплакаться его маме. Хотела сказать все мягко, тактично, но не получилось: молодой человек очень мне досаждал. Когда я пришла, он лежал еще в кровати, и я бесцеремонно начала обличать его в грехах. Мать не долго думая схватила ремень и принялась его стегать со всей любовью и негодованием, на которые способна только мама, которая и сама понимает, что с парнем что-то не так. Его положение было ужасным: соскочить с постели он не мог, поэтому стыдился, крутился и приговаривал: 'Ма, ты чего! Ну, хватит!'. С тяжелым сердцем шла я в школу. Что я наделала! Он не простит мне такого унижения! Зачем меня понесло к ним утром! Ребята заходили в класс, готовились к уроку. Я сидела за столом, перебирая какие-то бумажки. И вдруг: 'Доброе утро, Татьяна Александровна!'- 'Доброе утро, Сережа', - мне хотелось броситься ему на шею, ведь так благородно, переступив через свою обиду, мог поступить только настоящий мужчина. Мы подружились и с ним, и его мамой - отец у него умер давно. Спустя лет так пятнадцать, он привел ко мне учиться своего сына, тоже Сережу.
Галочки и картошка. Глава7.
С этими 'космонавтами' было много удивительных историй. Одна из них связана с обыкновенной... картошкой. Осенью вся школа ездила 'на картошку'. Это мероприятие было и приятным, и не очень одновременно. Приятное- мне не надо было учить уроки на следующий день (а надо заметить, что уроки я учила все 40 лет своей работы в школе). А не очень- потому что я невероятно уставала. Ездила я с большим ведром, в которое и собирала картошку. Один мальчик у нас был костровым: он готовил совершенно потрясающую печеную картошку по методу, которым пользовался, наверное, еще его дед. Он выкапывал ямку, что-то туда кидал, приговаривая, как заядлый шаман, клал картошку, накрывал ее ведром (исключительно всегда одним и тем же), разводил огонь... и о-о-о-о!!! Когда мы садились есть (у нас никто никогда не ел отдельно под кустом), нам навстречу плыл такой запах, что все понимали: есть счастье в жизни! Наш класс почему-то собирал всегда больше, чем любой другой в школе. Почему так, было непонятно, ведь мои дети были далеко не любители ковыряться в криво наезженных полупьяными трактористами бороздах и выбирать облепленную грязью картошку. Но однажды все разъяснилось. Как-то с нами поехал мальчик из параллельного класса - со своим классом он не мог поехать, и его отправили с нами. Когда мы выгрузились, я взяла свое немаленькое ведро, встала впереди моей доблестной колонны, согнулась в три погибели и начала в силу моих скромных способностей изо всех сил бросать картошку в ведро. Дети мои шли кто рядом, кто около, кто за мной и делали то, что и я. Потом красивым галопом я бежала к мешку, высыпала картошку и быстренько возвращалась назад, на борозду. Мой приемыш (я краем глаза наблюдала за ним) вел себя как-то странно: с изумленным видом он переминался с ноги на ногу, почему-то не решаясь поднять ни одной картошины. Потом подошел ближе и задал мне странный какой-то вопрос. Целых два.
- А где у Вас бумажка? И: - Сколько ведер надо собрать? Я молчала. Явно, мы не понимали друг друга. Пришлось просить объяснения. Оказалось, что учителя, выезжая с детьми на картошку, брали тетрадь, ручку, давали норму, то есть определенное количество мешков, и каждый набравший ведро должен был сообщить об этом учителю. В погоне за 'галочкой' в ведра, а потом и в мешки летели камни, трава, грязь. -Так, - сказала я, - вставай рядом и собирай картошку. Без палочек.
И я продолжила свои нехитрые манипуляции. Я собираю - все собирают, я расклонилась - все приостановились. И так до конца. До боли в спине. До усталости. До того момента, когда мы садились к печеной картошке. Я даже поняла, почему мы собирали много: нам не мешали палочки и галочки! А ведь сколько хороших дел загубили эти палочки! Так мы и ездили на картошку.
Но однажды случилось ужасное: мне удалили аппендицит с очень красивым иностранным названием - флегмонный. Согласитесь: такой загадочный аппендицит, шов от которого буквально разрезал меня пополам и потом украшал всю жизнь, не к каждому пристанет. Неделю я отдыхала в больнице, и это мне страшно надоело. Дальше меня ждал месяц больничного... Но очень скоро мне позвонила директор. Ее нежный голос с нотками сочувствия обещал мне райскую жизнь, если я потихоньку, ну, совсем чуть-чуть, буду ползать на уроки (благо живу недалеко). Голова моя вскружилась от собственной важности и значимости - и я согласилась. Кроме того, я преподавала во всех старших классах, а этот процесс требовал движения. Благополучно проползав дня три-четыре, получаю новый указ от директора. Уже очень строгим голосом (мне должно быть в это время очень стыдно) она сообщила о совершенно недопустимом, наносящем вред школе и всему государству в целом поведении моих деточек. Третий раз их посылают на картошку с учителем труда - властным, умным, строгим дядькой. И как только автобус подъезжает к полю, как по мановению волшебной палочки, класс исчезает. Благо кустики и лесок рядом. И только многочисленные дымки от сигарет красиво поднимаются в небо. Трудовик, видимо, сначала не мог озвучить эту ситуацию - ну, как-то несерьезно. Но терпение лопнуло, как туго надутый шарик, он пришел в кабинет к великодержавной и, для убедительности завернув несколько раз крепким словцом, - наотрез отказался от этих чудесных поездок на природу. Скорбя и возмущаясь по поводу того, как же я воспитываю детей на классных часах и политинформациях, директор ледяным голосом объявила: - Поедете завтра сами! В моей голове со скоростью света пронеслись видения: высоченная ступенька в автобусе, мое большое ведро и постыдная невозможность хоть что-то делать с этим ведром. Я поплелась в класс на пятиминутку. 'Что, Иванушка, не весел? Что ты голову повесил? - висел в воздухе вопрос. 'Не дадут пропасть', - пронеслось в моей голове. Я озвучила новость о завтрашней поездке. Дети начали орать и радоваться. Иди, Иванушка, спи спокойно! Коньки-горбунки все устроят завтра. На следующее утро, когда я подошла к автобусу, двое рослых ребят подсадили меня в салон. На переднем сиденье лежала старая подушка, на которую они меня пытались усадить, но я не решилась - трясло, ведь не асфальт! По прибытии меня таким же образом выгрузили, быстро набрали небольшую кучу картошки, положили на нее все ту же старую подушку, усадили меня на нее, ноги укутали пустыми мешками, а сами отправились работать. Я сидела рядом с парнишкой, который занимался картошкой... И было мне так хорошо! Если честно, этот день у меня в памяти как один из самых счастливых дней в моей жизни: ясный сентябрьский день, дымок костра, запах картошки, дети мои на длиннющей борозде, а самое главное- ощущение невероятной защищенности. А это, скажу я вам, чудесное ощущение! Детям, видно, понравилось опекать меня. Ведь делать доброе так приятно, и они, видимо, почувствовали это. Наверное, потому, что часто у меня получалось все как-то не так, и меня постоянно ругало начальство. В частности, я никак не могла вовремя сдать кучу всяких разных отчетов, подсчетов, бумажек. Я эту работу характеризовала так: детей помножить на количество парт, вычесть количество подоконников, прибавить количество съеденных пирожков и все возвести в квадрат. Всегда убивала и удивляла пустая, никому ненужная отчетность по глупейшим вопросам. А за бортом оставались дети, уроки, интересные дела.
Приближались выходные. Дети мои объявили, что в воскресение с утра я должна быть у школы. Без ведра. Когда я приплелась, все были в сборе. 'Космонавты' были обвешаны топорами, ножами в чехлах и без, огромными рюкзаками, похожими на горы. Стоял чудесный осенний день, небо было таким синим, каким бывает только в очень ясные дни сентября. Меня поставили в известность, что мы идем на озеро. Это озеро носит поэтическое название - Юрково. Это чудесное лесное озеро, обрамленное соснами и елями, с чистейшей водой и необыкновенной тишиной на берегах. Шли очень медленно из-за моего аппендицита, а там, где встречались огромные лужи с глинистыми краями, мои рыцари тащили меня на заклюках. (На заклюках - это наш диалект, а выглядит это очень просто: рыцарь присаживается, а я цепляюсь ему за шею. Вот и вся хитрость.) Место, куда мы пришли, действительно, было необыкновенным. Мы окунулись в неброскую осеннюю, немного грустную нашу русскую красоту. Вот уже разгорелся костер, и уха булькает в котелке. А мы сидим и разговариваем. О жизни. О будущем. О любви. Ведь дети-то большие, они в выпускном классе. Говорили так, как будто долго не виделись. Написали записки, пожелания, стихи, запихали в бутылку и закопали бутылку на берегу, у воды. Все как положено. Правда, бутылку через десять лет не нашли, хотя собравшиеся дяди и тети очень этого хотели.
Все сам. Глава 8
В этом же классе был мальчик. Загадочный. С необыкновенным чувством юмора. Частенько, слушая его искрометные, оригинальные шутки, я сознавала, что они мне не под силу. Я знала, что он начал посещать секцию бокса. А глаза у него были печальные. В сочетании с чувством юмора это выглядело необычно. Учился хорошо...Я решила навестить его дома (он один жил не на улице Космонавтов). Большой дом выглядел неухоженным, было понятно, что здесь нет мужской руки. Меня встретила уставшая, видно, когда-то красивая женщина. В доме еще были дети. Из немногословного рассказа хозяйки я поняла, что им приходится туго. А еще поняла, что этому загадочному мальчику надо помочь. Я знала, что их тренер по боксу - замечательный человек. К нему я и обратилась. Через некоторое время он добился места в спортивной школе с содержанием под Петербургом. Начали собираться. Нашелся старенький чемодан, в который были уложены нехитрые пожитки: трусы, носки, майки.
Мальчик уехал. Прошли годы. Он стал профессиональным боксером, участвовал в крупных соревнованиях, но на тренерскую работу не пошел (видимо, на его решение повлияла определенная степень жестокости этого вида спорта). И всю жизнь он дружит с тренером, поддерживает отношения с ребятами, которые вместе с ним занимались боксом. Он получил прекрасное образование- закончил институт имени П. Ф. Лесгафта (ныне Национальный государственный Университет культуры, спорта и здоровья). И все сам. САМ! Он женился, живет в Петербурге, у него прекрасные дети, а сейчас он уже дедушка. Когда они с женой приезжали к нам, это всегда был грандиозный праздник. Под Новый год это были обязательно Дед Мороз и Снегурочка с огромным мешком подарков, с готовыми продуктами на стол, со вкусным вином. Мне просто становилось плохо, когда я представляла сумму денег, затраченную на такие визиты. Если это было лето, мы отправлялись с ними на красивейшее озеро, где у них дача, и здесь уже все было по плану: баня, озеро, шашлыки, красота необыкновенная и радушие хозяев безмерное. И даже в тяжелые дни пандемии, они из Петербурга приехали поздравить меня с о-о-очень солидным юбилеем.
Кто делает праздник. Глава 9.
В этом же космическом классе училась девочка, сестра моей верхолазки. Человек необыкновенного ума, несгибаемой воли и невероятного упрямства. Она уже жила и училась в Петербурге. Помощи ей тоже было ждать неоткуда, всего в жизни она добилась своим умом и трудом. Получила прекрасное образование. Работала в крупных фирмах бухгалтером. Она растила сыночка и была незаменимым человеком, если кому-то нужна была помощь: привезти лекарства, посидеть с маленьким ребенком, помочь со свадьбой или похоронам. И вдруг обнаруживается, что я как-то выпала из круга ее опекаемых. Меры были приняты в срочном порядке.
Однажды к дому подкатила машина, марку которой я не выучила до сих пор. Из машины вышел симпатяга с такой улыбкой, что... (оказывается, она вышла замуж). Без долгих объяснений нас с внуком загрузили в сверкающее чудо и повезли... Симпатяга оказался чернобыльцем, и жили они в совершенно райском месте города Сестрорецка, на десятом этаже многоэтажного дома. Когда я утром открыла глаза, передо мной с высоты многоэтажки расстилалось... море - сверкали на солнце воды Финского залива. Позже мы ездили сюда уже с правнучкой. Время, проведенное у них - это фейерверк, праздник, салют и такая программа детских развлечений, что воспоминаний и восхищений хватало на целый год: детские театры, зоопарк, игровые центры, рестораны, пляжи, парки, новогодние елки, ночные гулянья по городу! А когда моя правнучка серьезно заболела, с такой же энергией ее возили по медцентрам, больницам, договаривались с врачами - до победного, пока не выздоровела. Нередко они приезжали к нам, загружали всех детей (их уже было к тому времени трое) и везли на озеро, кормили шашлыками и невероятно вкусной корюшкой, которую симпатяга Александр добывал на Финском заливе.
Просто подпись. Глава 10
Еще один рассказ из серии 'Космонавты'. В лихие 90-е годы, честно говоря, нам с внуком приходилось туго, особенно по части поесть: зарплату не выдавали по четыре месяца. Однажды выпускница этого класса вместе с мужем приехали к нам и привезли такое... Она выгрузила на стол пятилитровую канистру с подсолнечным маслом, а ее муж поставил посередине кухни полмешка муки. Поставили и исчезли... И я, всю жизнь проверяющая дома тетради и умеющая хорошо варить только картошку 'в шинелях', научилась печь блины, и вкуснее тех блинов мы уже никогда не ели, хотя тяга к ним у внука осталась на всю жизнь.
Так как я растила внука, меня в школе предупредили, чтобы я срочно оформляла документы на опеку, иначе будут искать маму и ребенка отдадут ей. Мама-то его никуда и не пропадала. После гибели мужа, моего сына, она вышла замуж, родила дочку и уехала в Петербург. Какое-то время они с мужем жили со свекровью, но это было нелегко для обеих сторон, и молодая семья решила пожить самостоятельно. Так сказать, пустились в плавание. А годы были все те же, 90-е... Ни работы, ни жилья. Жили на каких-то квартирах, перебивались, Бог знает как добывая деньги. Дочка, конечно, оставалась у бабушки. Мы общались очень редко, и я хотела только одного: чтобы мальчик остался со мной и мы могли бы и дальше спокойно жить и учиться. К этому времени мы с ним прожили уже пять счастливых лет. Я не собиралась лишать маму родительских прав, мне просто была нужна ее подпись в документе об опекунстве. С этой задачей одной мне было не справиться. Я помчалась к нашим друзьям, которые только что спасли нас, снабдив маслом и мукой. У них была машина, и их дети учились в Питере, где жили в большой квартире. Мне казалось, что это достаточно веские аргументы, чтобы убедить их сейчас же пуститься в путь. Сергей и Елена (так звали моих ребят) выслушали меня без особого восторга. Я решила, что причина была в следующем: надо собираться в дорогу, а денег у меня ни гроша - 90-е! Значит, нас надо возить, кормить... Это я так думала. И мне стыдно за эти мысли... Моего же героя интересовало только одно: знаю ли я, где искать означенную даму. Я не знала. По Сережиному виду я поняла, как это замечательно. Зато у меня был номер ее петербургской свекрови. Когда мы ей позвонили, она толком ничего не могла объяснить, только ругала беглецов. Наконец, вспомнила координаты квартиры, где они обитали последнее время. Правда, она предупредила, что вряд ли мы их там найдем, потому что адреса эти постоянно меняются. Наш разговор происходил в первой половине дня. Сергей скомандовал: -Идите домой, собирайтесь. Если есть какое постельное-берите. Нас будет много. Я не стала выяснять, что значит 'много', и помчалась домой собирать сумку. Мы с внуком быстро справились, оделись ...
И вот мы уже в дороге. Быстро темнело. Разыгралась метель. Внук уснул. Машина, рассекая светом фар бьющий в стекло снег, летела к Петербургу. Когда мы приехали, было уже совсем темно. Поднялись на какой-то этаж какого-то огромного дома. Дверь открыл... одноклассник Елены. Я обомлела. В огромной комнате с высоченными потолками (видимо, дом был старинный) стояла раскладушка, которая выполняла роль стола. На нее была положена какая-то боковина от полки, и в результате получился длинный низенький стол, уставленный снедью и бутылками. Внука накормили и отправили играть к детям, которых здесь уже было несколько штук. Никто из них даже не повернул головы в нашу сторону - все завороженно смотрели на экран компьютера, о существовании которого мы только отдаленно слышали. Внук органически влился в эту счастливо завороженную массу. Вокруг стола на полу, на табуреточках, на ящичке сидели мои дорогие дети-одноклассники Елены. Ребята, которые на то время проживали в Петербурге, трое мальчиков и их жены. Уселась и я. Стоял страшный гвалт, потому что космонавты (вы их, конечно, не забыли) даже и взрослые - все-таки космонавты. Но похулиганить нам не очень удалось. Мой спаситель и герой, который чудесным образом доставил меня сюда, объяснил, почему их классная вообще здесь. Мы ели, пили, меня уже никто не тревожил: коньки-горбунки забили копытами и начали действовать. Перво-наперво они запланировали утром сначала отправиться на ту явку, которая была названа свекровью. Они умели быстро все решать. Поздно вечером вернулись сыновья наших хозяев, и нас, действительно, стало много. Кто мог хорошо двигаться, те отправились домой. Но нас все равно было много, спать укладывались все в одной комнате и без особого комфорта. А нас с внучком положили на кровать, застелив ее нашим родным стираным-перестираным бельем. Нам было удобно, тепло и мягко.
Когда я проснулась, дома никого не было, лежала записка: 'Ждите! Ешьте!' Потихоньку я начала уборку в комнате, где ели, пили и спали столько человек. Я очень увлеклась, все намыла, сложила, разобрала в комнате и перешла в прихожую, потом на кухню. С огромным удовольствием перемыла гору посуды, надраила газовую плиту, намыла полы, и все это с меркантильной мыслишкой, что я уж не совсем конченый человек и, между прочим, тоже могу приносить пользу людям. И тут я обнаружила вторую записку на кухне: 'Мясо замариновано в тазике, пожарьте!' О-о-о! Я несчастная! Пожарить мясо! Вы что? Я и мяса год не видела, а если и видела, то жалкий кусочек в супе...Так. Без паники! Тогда не было у меня спасительного смартфона, где можно почитать обо всем. Я заглянула в тазик. Содержимое выложила на сковородку- и мое мясо начало прыгать, шипеть, брызгаться... Мясо жарилось, но стены были загажены в радиусе десяти метров. Когда вернулись мои коньки-горбунки, мясо они съели, итоги подвели. Весь день дети ездили с одного адреса на другой, объясняя жильцам, что им нужна небезызвестная дама. И те под нажимом четырех мужиков называли следующий адрес. Если бы мои ученики нашли маму, они привезли бы ее к нам. Но ее нигде не было. Маленький юркий мужичок дал номер ее телефона на последней квартире. Долго звонили, дозвонились, доступно объяснили. Она назначила им встречу на станции метро у черта на куличках. Поехали на машине, планируя совершить захват и доставить ее прямо к нам на квартиру. И они снова помчали. Мы с Еленой и внуком остались ждать. Ждали долго. Очень. Вернулись мальчики, конечно же, ни с чем. Она не приехала, и телефон на квартире молчал. А ведь нам на следующий день надо было уезжать, да и ребятам всем надо было на работу. Меня успокоили и положили спать.
На следующий день мы с хозяевами поднялись очень рано. Собрали свои шмотки и двинулись по адресу последнего места жительства нашей родственницы. Это было далеко, в Рыбацком. Нам повезло: так рано вся компания была дома и мирно отдыхала. Со мной в квартиру пошла Елена. Сергей с внуком остались в машине. В дверях показалась заспанная и совсем недружелюбная наша ... мама. Не задав ни единого вопроса, не спросив о мальчике, она взяла бумагу, поставила подпись и пошла в комнату. Мы вернулись в машину. В глазах внука стоял вопрос. Я обняла его и зарыдала. 'Все будет хорошо, все будет хорошо!!!', - твердил Сергей. Он остановился у первого супермаркета, заскочил в огромные распахнутые двери, а уже через несколько минут вышел, нагруженный какой-то едой, соком, сладостями и двумя маленькими бутылочками коньяка. Одну бутылочку впихнул в руки мне, другую - жене, которая тоже почему-то безутешно плакала. Мой мальчик принялся за сок и сладости... Домой я приехала спокойная и радостная: мне не надо было больше трястись по поводу того, что дорогого мальчика заберут.
А ребята эти так и идут с нами рядом всю жизнь. Сергей со временем начал писать замечательные книги для детей и подростков. Я же радовалась тому, что была всегда первым читателем этих добрых, поучительных, светлых стихов, поэм, баллад. Со своими произведениями и с лекцией 'В чем секрет счастья' он объездил все школы своего города, Новгорода и даже несколько школ и гимназий Санкт-Петербурга. Его выступления всегда имеют большой успех - он умеет говорить и с детьми, и с подростками. Мои собственные правнуки учились читать именно по книгам Сергея. Вот так закончилась эта обычная житейская и совершенно необычная по исполнению история.
Дорогая девочка. Глава 11.
Дети вырастали, уходили, приходили новые, у которых я опять была классной. Самое удивительное, что ушедшие в своем большинстве не пропадали, а оставались в моей жизни. Я о них все знала, давала советы, которым они верили и ехали за ними, бывало, очень далеко. Я уже говорила, что родственников у нас не было. И сын погиб в 22 года. А мне досталось сокровище- внук. Вот его я и поднимала. Зато росло число самых родных и надежных людей, на которых я могла положиться, попросить о помощи, разделить с ними радость. Внук долго думал, что все эти дяди и тети и есть наши родственники.
А тут появилось у меня еще одно 'хобби' - я ударилась в болезни. Мой организм как-то больше тянулся к хирургии. Операции сыпались одна за другой. Кажется, отрезать уже было больше нечего, но мое 'Я' нашептывало: 'Не волнуйся, найдется!' И ведь находилось! Пятнадцать раз я лежала на операционных столах в разных городах и больницах. Пятнадцать раз созерцала обстановку операционных помещений и должна признаться, что это наводит далеко не на радостные мысли.
И опять я классная в классном классе. В этот раз дети отличались тем, что мне все время было с ними как-то страшновато: они были ужасно умные, ответственные, а я была известная разгильдяйка и забывальщица... Потом ничего, они как-то привыкли, но меня держали в строгости и в тонусе. В этом классе тоже были такие дети, о которых невозможно промолчать.
Ребята этого класса как-то быстро и успешно закончили школу и уплыли в большую жизнь. Одна девочка (у нее была толстенная русая коса) с умнющей золотой головой поступила в ЛЭТИ в Новгороде, вышла замуж за студента с королевской фамилией, закончила с Красным дипломом институт, родила трех дочерей и оказалась... в Белом доме, в администрации области. А где же еще? Золотые головы еще, бывает, встречаются (хотя и крайне редко), а уж на дороге-то точно не валяются. Звали ее Татьяна. Она была прекрасным программистом, отлично знала свою работу, настоящий ас. И деньги получала немалые. Очень немалые. А в остальном, как говорили о ней дамы из администрации, -фу.... Серая мышь. На корпоративы не ходит, одевается немодно, прически из толстой косы не делает. В общем, тундра. И вдруг... тундра пропала. Никто вообще не представлял, куда могут пропадать тундры с таких теплых мест. Но все сошлись в одном: она сошла с ума, иначе бы не пропала. А что же наша девочка? Усвоив, что в администрации достигнут высочайший уровень превращения государственных денег в свои, кровные, она решила поискать другую работу, для души. Еле различимые следы вели в областную Колмовскую больницу, в хирургическое отделение. Ее должность именовалась гордо: санитарка хирургического отделения. Хирургия- звучит красиво. Но как же обманчив мир! Хирургия - это место, где люди в белых халатах в белых таких кабинетах что-то все время отрезают от других людей, иногда пришивают. Это кровь, грязь, вонь, стоны, слезы, страдания. Наша героиня приступила к работе. Она была классным программистом, а еще замечательным, необыкновенным человеком. Ей было очень тяжело, недаром хирургию называют самым грязным отделением. Но она так разговаривала с больными, так за ними ухаживала, содержала отделение в такой чистоте, что, казалось, ей легко и комфортно. А муж говорил, что давно не видел ее такой довольной. Вот так. А мы говорим, что чудес в наше время не бывает. Однажды Танечка спускалась в лифте вместе с главным хирургом- Кимом. Он рассеянно смотрел на санитарку, и вдруг взгляд его стал заинтересованным: 'Извините, мне кажется я Вас видел несколько раз в администрации? Вы ведь там работаете? А что Вы делаете у нас?'
-Теперь я работаю у вас.
-Почему?
-Потому что каждый человек должен представлять, как страдают больные люди. И если он не врач, так хотя бы повыносить сУдна и помыть туалеты.
Она светло улыбнулась и выскользнула из лифта, оставив известного доктора в недоумении и восхищении. (К слову сказать, мне в своей жизни еще раз пришлось столкнуться непосредственно с таким благородством и мужеством. Это произошло в реанимации Новгородской инфекции, где я лежала с тяжелейшим ковидом. Ухаживал за нами, совершенно беспомощными, молодой мужчина пятидесяти лет, офицер в отставке, прошедший не одну горячую точку, чудом оставшийся в живых, видевший смерть, кровь, ужас и вот уже второй год работающий в таком страшном месте. А мы говорим, чудес не бывает!)
В это время у меня появилась правнучка, и мы некоторое время жили в Новгороде. Танечка быстро вычислила мои координаты и стала приезжать на службы в храм Успения Богородицы в Колмово. Она ехала туда через весь город, потому что по воскресениям и праздникам мы с младенцем ходили именно туда. Неизменно на ней было старенькое пальтишко, голову покрывал платок, под которым была безжалостно скручена в тугой узел коса. А что было приметное- так это допотопный зонтик черного цвета, годов так 50-х, может, вы помните такие? Он был даже уже не черный, а сероватый от долгой и нелегкой жизни. И второй примечательный предмет - это рюкзак, такой симпатичный, во всю спину мешочище. После службы она отправлялась с нами, по дороге рассказывая какие-то невероятные истории о спасении котят, щенков, птичек и других меньших братьев.
У нее самой были уже внуки, и любимая- Марусенька. Марусеньку мы не знали, но то, что это очень щедрый ребенок- мы усвоили хорошо. Марусенька была старше нашей девочки на несколько месяцев, то есть ей было тогда полгода, может, чуть больше. Так вот мешок-рюкзак развязывался и под песенку 'Это вам от Марусеньки. И это. И это. И еще вот это...' из него извлекалась масса чудесных вещей. Марусенька была такая щедрая, что дарила нам памперсы, красивые одежки, меховой комбинезон, дорогущие детские смеси, очень красивые игрушки и даже книжки, которые Маруся, видимо, уже прочитала. Кроме этих несметных богатств из мешка могли выскочить дорогая рыба, мясные консервы, душистый чай, хороший кофе... Когда я пыталась протестовать, Танечка говорила: 'Так это же от Марусеньки!' Родители моей правнучки тоже очень полюбили щедрую Марусю, ведь и им перепадало от Марусеньки. И утром, разбегаясь по институтам и заправляясь бутербродами с Марусиным сыром, они пели ей дифирамбы. Моя программистка- санитарка, наш ангел- хранитель, моя дорогая девочка умерла от онкологии в областном онкоцентре. Когда ей делали 'химию', она должна была лежать без движения то ли 12, то ли 24 часа, пока из черных капельниц не выползет вся жижа. Я часами просиживала у ее кровати, давясь рыданиями, а она своим чистым, как серебряный колоколец, голосом рассказывала мне удивительные истории о добрых людях, которых, по ее мнению, хоть пруд пруди, о котах, собаках, о своих дорогих девочках и внуках. И о Боге. Больше никогда и ни от кого я не слышала, чтобы именно ТАК говорили о Нем. Не ЧТО, а именно КАК. Появлялась уверенность, что он был ей очень близок, понятен, был ей Отцом, Утешителем, Наставником, был ее Другом. И она все благодарила и благодарила его за все- все, что было в ее жизни, и постоянно молилась за живых и мертвых.
Я не видела ее усопшей, у меня в очередной раз отрезАли что-то лишнее в любимой хирургии. А ребята- одноклассники говорили, что она улыбалась... А как иначе? Ведь ее там ждали и встречали.
Удивительная семья. Глава 12.
В этом же классе учился мальчик. Необычный. У него была сногсшибательная белозубая улыбка, невероятно умная голова и здоровое самолюбие. Он никогда никуда не лез, не 'якал', он просто полгода ездил по предметным олимпиадам, занимая везде первые места, добывая славу родной школе и директору. Он никогда не был доволен собой и всегда стремился к лучшим результатам.
Прошли годы. Встретились мы с ним в Храме. Я знала, что он занимает важный пост на одном из ведущих предприятий города. Теперь это был подтянутый, спортивный мужчина с той же белозубой улыбкой. А вот взгляд изменился. Он был мягкий, спокойный и невероятно доброжелательный. Он сразу заговорил с моей крохотной правнучкой, после службы взял ее за руку и повел к большой красивой машине. Вот в этом чуде техники мы и подкатили к дому.
Сколько лет прошло, сколько воды утекло, и как крепко связала нас жизнь! Сколько мы получили от этого человека материальных, моральных, душевных, духовных сокровищ! Один из его сыновей тоже учился у меня в классе, и у него тоже своя история. Он унаследовал такую же умнющую голову и невероятные способности к точным наукам. Добавлю лишь, что у сына была еще одна потрясающая способность: он писал такие сочинения, что им позавидовал бы Маркс. Моя изощренная и отточенная за годы учительства фантазия раз за разом выдавала такие темы сочинений, что, честно говоря, я и сама толком не знала, о чем можно было бы в этом случае написать. А он знал и писал! Его сочинения я стала собирать и хранить с 7-о класса. Как только кончалась одна тетрадь с шедеврами, я, как коршун, выхватывала ее у него из рук и утаскивала домой. Сколько незабываемых минут провела я, перечитывая по десять раз его работы! К 11-у классу собрание сочинений превратилось в увесистую папку, которой я очень дорожила. Темы становились все сложнее и накрученнее, работы - все яснее, точнее, интереснее. Эти сочинения я зачитывала при любом удобном случае своим ученикам, своим выпускникам, своим домашним и своим друзьям. Работы слушали с огромным интересом, и всегда начинались дебаты, что меня очень радовало. Правда, однажды девочка, которая у меня не училась, а ходила, чтобы подтянуть русский, сказала: 'Вы не обижайтесь, но я ни за что не поверю, что это мог написать ученик 7-ого класса'. Сочинение называлось 'Да разве найдутся на земле такие силы, которые пересилили бы русскую силу!' (После изучения 'Тараса Бульбы' Гоголя). Что я могла ответить этой девочке?! Что мы сообща благополучно уничтожили наше образование, и поэтому наши дети в 9-м классе не умеют читать?!
Этот юноша поступил учиться в Санкт-Петербург в институт точной механики и оптики - ИТМО. После окончания этого учебного заведения его пригласили работать в корпорацию 'Комета'. Он занимается ракетами и постоянно висит в воздухе между Петербургом и Москвой . Самолет для него привычнее, чем такси.
Но художественные способности не заглохли - они привели его к увлечению музыкой. Он выучился виртуозно играть на сложнейшей гитаре, петь и сочинять очень современные, оригинальные, нужные песни, нашел единомышленника. Собирается записать альбом. Вот текст одной из его песен.
К1
Сверкают вдалеке зарницы,
И с неба льёт кислотный дождь.
Вода нам даже и не приснится!
О, избавление, ты идёшь?
Припев:
Огонь смывает наш порок,
Вокруг не видно уж не зги.
Не изменить нам этот рок-
Господь, жги!
К2
Ни птиц не слышно и ни зверя-
Шипение серы лишь с небес.
Так закатилась наша эра-
С цепи сорвался красный бес.
Припев.
К3
Вокруг стоят столпы из соли
И горы пепла - позади.
Никто не избежит сей доли -
Рука судьбы, меня веди!
Припев
СПб, 2021
И это при его невероятной занятости на работе! Эти ребята уже обрели почитателей и ценителей их искусства. А еще его гуманитарные наклонности имели место проявиться и на работе: для своих подчиненных в космической лаборатории Михаил периодически устраивает... диктанты, так как считает, что работники такого уровня, как они, должны быть и безукоризненно грамотными. Бывает, что после такого диктанта народ бежит повторять правила орфографии. И надо признать, что этим ребятам, владеющим сложнейшими компьютерными программами, не всегда удается легко расправиться с русской орфографией и пунктуацией.
Несколько раз Миша приезжал к нам со своей очаровательной женой и отцом. И, конечно, с гитарой, с коньяком, сладостями. Но мы больше напирали на грибочки, которые очень вкусно делает его мама. Он пел. А мы слушали. Я очень переживала, что мне будут непонятны эти современные песни, но мои опасения были напрасны: полные смысла, красоты, в прекрасном исполнении эти песни как нельзя лучше говорили обо всем, что происходит вокруг нас. А папа мальчика, Анатолий, продолжал нас опекать. Возил меня в больницы и из больниц, помогал с лекарствами, молился за нас.
Меня мучил вопрос о судьбе Мишиных сочинений. Расставаться с ними мне было очень жалко. И все - таки я их подарила, вернее, отдала по назначению. Вы, наверное, уже догадались, кому. Конечно, папе, Анатолию. Это семейная реликвия и, может, не одно поколение этой удивительной семьи будет перечитывать Мишины шедевры. И, думаю, первым человеком, который познакомится с этими тетрадями, будет любимица деда - внучка Кира.
Как жаль, что я уже не выучу французский... Глава 13.
В классе, где учился Михаил, было много таких личностей, что впору было помещать о них материал в известную серию ЖЗЛ ('Жизнь замечательных людей'). Об одной из них мне тоже хотелось бы рассказать. Внешне Машенька выглядела гораздо младше своих одноклассниц. Задумчивая темноглазая девочка. Умничка и труженица. У меня она отличалась тем, что очень любила литературу, много читала, писала прекрасные сочинения и творческие работы. Вот бывает, читаешь сочинение и вроде бы все правильно, все на своих местах, а...ску-у-у-чно. А ее сочинения- размышления - это блеск, каждый раз эссе, одним словом. Она всегда брала дополнительный материал, уходила за рамки темы. Это-то я и ценила больше всего. А еще она в школе писала стихи. Некоторые из них попали в сборник 'Вдохновение', который был напечатан силами моих выпускников. Это были пронзительные стихи взрослого человека. Одно называлось 'Танаис' (крылатый ангел смерти). Его я помню до сих пор.
Танаис
Фарами скован
И схвачен светофорами,
Терпит свою жизнь, не следя за мной,
Город-пыль, Город-зной.
Шумные улицы,
Скрежет тормозов.
Прохожие сутулятся
От 'приятных' снов;
Попадешь, по молодости -
Закружишься встрасть.
Душит своей гордостью
Город-власть.
Здесь ты не помолишься -
Миром правит жуть,
Новое чудовище
Освещает путь.
Дорогие вина,
Окна до небес.
Дышит тебе в спину
ГОРОД-БЕС...
В общем, была мне от нее настоящая радость. Поступать Машенька поехала в Литературный институт им. Горького в Москву. В тот год в школе в связи с сокращением часов на уроки литературы было выброшено из программы много авторов, в том числе Маяковский. И я, очень любившая этого поэта, преступно и халатно не изучала с ребятами этот материал, используя драгоценные часы на другие темы. В институт на экзамены она приехала одна. Одна такая. Так как абитуриентами здесь были люди искушенные, многие уже где-то печатались, кого-то уже знали в литературных кругах. Маша не добрала одного балла... Ей достался Маяковский. Думаете, она побежала в какой-нибудь институт попроще? Нет. Она поехала домой и, не давая себе отдыха ни днем, ни ночью, принялась готовиться снова к поступлению. Через год она стала студенткой этого престижнейшего и сложнейшего вуза. (Думаю, не ошибусь, если скажу, что в этом вузе больше никто не учился из нашего города). Ей было безумно трудно и безумно интересно. Она мне писала, изредка забегала на каникулах.
Шли лекции, семинары. На одном из них Маша отличилась. И я вместе с ней. Совершенно случайно. Придя на занятие, преподаватель сказала: 'Тема Андрей Платонов. Рассказ 'Третий сын'. Думаю, вам это ни о чем не говорит, так как его нет в программе'. Моя Машенька в ответ: 'Почему же, мы изучали в школе.' - 'Да? А из какого ты города? Из какой гимназии?' Когда преподаватель услышала, что девочка из самой глубинки Новгородской области и училась в самой обыкновенной школе, она решила послушать, что же та ей может сказать по поводу рассказа. Видимо, ответ ее удовлетворил, потому что она нахвалила Машу, а заодно и учительницу. И удивлялась, почему мы его изучали, если нет в программе. А дело было так. Когда я стала готовиться к урокам по А. Платонову, мне было очень трудно. Это сложный писатель, тем более, у него очень своеобразный язык. И по одному-двум рассказам совершенно невозможно что-либо понять. Вот я и стала подряд читать все. Стало интересно, стало понятнее. И вдруг этот рассказ. Он потряс меня до глубины души, и я, конечно же, потащила его в школу. Мы не просто прочитали его, мы разобрали его по косточкам, написали по нему сочинение. Сюжет прост: в деревне умерла старуха, мать пятерых сыновей. Ее дети съезжаются со всех концов страны, чтобы проводить ее в последний путь. Обычная история. А у Платонова она подана на такой глубине, на какой только и можно говорить о Любви. О той Любви, для которой не существует преград, которая ничего не требует, на которой все держится и о которой мы так мало знаем, так мало говорим и так мало замечаем. Недаром у гроба матери ее взрослые, умные дети вдруг понимают, с какой же силой шла к ним ее любовь через годы, расстояния и никогда не иссякала и помогала им жить. Пересказать это невозможно.
Годы учебы затянулись - почти семь лет Маша постигала тайны писательства и перевода и на выходе стала переводчиком с французского языка. Кроме основного образования, Маша закончила Французский Университетский колледж при МГУ и сдала экзамен по французскому языку. Давала частные уроки. Дипломную работу она делала по произведению небезызвестного французского писателя. Работа увлекла, девочка несколько раз встречалась с автором в России и во Франции. Она поняла, ЧТО для писателя главное в этой книге, и сделала блестящий перевод. И все. Теперь надо было искать работу. Ей предложили перевести несколько произведений. Она погрузилась в переводы. Один роман 'Маленькая торговка спичками из Кабула' Маша привезла мне. Перевод сделан профессионалом. Она говорит, что переводчик - это тот же садовник, который пересаживает растение из одной почвы в другую. Вот и Мария чувствует себя садовницей, которая берет томик Пушкина и пересаживает его в сердце носителя другой культуры. И смотрит, как он там приживается. Но пересаживать пришлось не Пушкина, а то, что предлагали переводить. Содержание, скажем мягко, не совсем устраивало юную переводчицу, и она стала отказываться от этой работы. Жизнь сложилась так, что она уехала во Францию. Ей хотелось большого, интересного и благородного дела. Идей было много. Нужны были единомышленники. Таким близким человеком стал ее муж - Квентин. Поле их деятельности велико: они создали театр, в котором на французском языке идут русские пьесы. Многие пьесы Маша сочиняла сама. Бывали и выездные спектакли. В 2013 году они играли спектакль в посольстве России в Париже. Муж - профессиональный певец и музыкант, а их дуэт завоевал сердца слушателей. Репертуар обширен: это и народные песни - русские, немецкие, английские и современная песня. К тому же Маша взялась за диссертацию, над которой трудилась не один год.
Однажды поздно вечером меня разбудил звонок. Из Франции. Моя выпускница пыталась объяснить мне, что им с мужем срочно надо в Россию и именно к нам. Я окончательно проснулась и стала выяснять все по порядку. Минут через пятнадцать картина прояснилась. В то время, когда происходили эти события, мой внук служил иереем в одной из деревушек Демянского района Новгородской области. И мы всей семьей - папа, мама, двое детей и я - жили в маленьком домике, где всегда было сыро, и мы все время топили печки (одна из них качалась, когда кто-то рисковал проходить мимо). Внук чуть ли не чертил головой по потолку. Дом стоял практически посредине болота. Так вот. Об этом я подробно рассказала Маше. А суть ее проблемы заключалась в следующем. Она была очень загружена работой, много читала, думала, рассуждала и пришла к выводу, что ей пора принять Крещение. К тому же она хотела помолиться, чтобы Господь Послал им с мужем младенца. Креститься она хотела только у моего внука, который, кстати, был младше ее на пять лет, но как-то умел понимать людей и более старшего возраста. Я пыталась ее вразумить. Ну, хорошо, если ты хочешь креститься в России, сделай это в Храме Москвы или Петербурга, в нашу-то дыру зачем тащиться?! В конце концов и у нас в родном городе есть Храм. Маша и слушать не хотела.
Через месяц мы готовились к встрече заморских гостей. Ни я, ни жена моего внука не представляли, что мы будем делать с 'месье' и чем его будем кормить. Они ехали на два дня. С ними две Машины одноклассницы, одна из которых должна была стать крестной нашей француженки. Путь их из дома в нашем родном городе, куда они прибыли и остановились у Машиной мамы, до нашей деревни был и долгим, и трудным. Сначала они ехали час на автобусе до Крестец, там в крохотном грязном здании автовокзала ждали два часа другой автобус, около двух часов тряслись по направлению к Демянску по разбитой дороге. Потом выходили в чисто поле и еще двадцать километров надо было добираться до нашей деревни. Во чисто поле за ними отправилась на машине жена внука. Наш 'Логан', ездивший по этим дорогам уже год, имел довольно потрепанный вид. Ожидание было томительно и напряженно. Наконец наша машина вкатилась во двор. Из 'Логана' появилась улыбающаяся француженка с подружками и красавец француз, черноглазый, черноволосый, высокий. Только лицо его было бледно до синевы. Он что-то пробормотал на родимом языке и рухнул на стул. 'Моя машина развалилась бы на первом километре такой дороги', - улыбаясь, перевела жена.
Умылись, немного отдохнули, перекусили, потому что большой стол был запланирован на вечер, и стали готовиться к величайшему и важнейшему Таинству Крещения. Внук беседовал с Машей. Ее муж с интересом и изумлением разглядывал жилище, в котором ему предстояло провести два дня. Видно было, что его очень заинтересовали качающаяся печка, душ прямо в кухне с еле текущей струйкой воды, прохладной, бодрящей, и, конечно же, абстрактно разрисованные зелененькой плесенью стены - сырость в доме была невероятная. Все остальные наряжались и наряжали детей.
Через полчаса мы прибыли к нашему Храму, освященному в честь великого святого - Николая Мир Ликийских чудотворца. В Храме царствовала торжественная тишина. Не было чужих любопытных глаз, и мы все погрузились в атмосферу великого Таинства. Были только священник, облаченный в праздничные одежды, юная женщина в белом и совсем рядом Господь. Действо это не быстрое, но никто из нас не замечал времени. Наконец, держась за Батюшку, Маша обошла вокруг аналоя и, мокрая от обряда Крещения, счастливая, попала в руки мужа, который бережно принял свое сокровище. Наши дети были тоже радостны и счастливы.
На террасе нашего дома стояли драный диван и ломаная кровать. Вот здесь мы и расположились за длинным раскладным столом. Еды было много, прихожане натащили ради такого случая. Тушеное мясо, картошка, жареная рыба, на огромной сковородке- яичница, несколько салатов, пирожки, и венчал всю эту красоту большой торт, который печь большая мастерица жена моего внука. Было и спиртное, хотя я предполагала, что наши французы не пьют. Мы сделали коктейли. Если честно, я сильно сомневалась, сможет ли мальчик-француз есть наши 'деликатесы'. Меня смущало еще и то, что жена, кивая на стол, что-то быстро говорила Квентину (нам разрешили называть его на русский манер просто Квентя, здорово, правда? Почти Федя). 'В чем дело?', - поинтересовалась я. - 'Ему нельзя. У него диета. Он поест творожку, я там у вас видела. И ему пока достаточно. И пить, конечно, мы не будем', - добавила она, увидев, что на столе появились бокалы. Я обняла ее: 'Дорогая моя девочка, вы приехали в такую тьму- таракань, проделав трудный и далекий путь, ты сегодня покрестилась здесь - значит, ты мне веришь. Вот и не сомневайся. Не пугайся. Не волнуйся, не противоречь и не лезь мне под руку!'. Она рассмеялась. И сразу стало легко и просто. А Квентя был голодный. И мы приступили к трапезе, мы ели и пили. Француз изредка взглядывал на меня вопросительно, а я ласково гладила его по плечу и повторяла: 'Ешь, ешь, сынок!' Он кивал, улыбался - здесь перевод был не нужен. Девочки оживленно болтали, вспоминая школу. А потом Квентин принес гитару, большую, темно-вишневого цвета, сложного устройства. Таких гитар я никогда не видела. Это была не просто гитара, а серьезный музыкальный инструмент.
А дальше... Боюсь, что не найду слов, чтобы описать наши впечатления и эмоции от того, что мы услышали. Перед нами сидел профессионал, который творил такое дивное чудо, что невольно выступали слезы на глазах и сердце замирало от восторга. Его маленькая жена пела с ним вместе. Когда? Как? она постигла такие вокальные тонкости?! Только с Любовью можно это сделать. Они пели очень много, и их репертуар был очень разнообразен: национальные песни народов мира, в том числе и русские. Ни единой ошибочки в словах, ни единой шероховатости! Пели из спектаклей, пели любимое. Как только стихала песня, моя маленькая правнучка кричала: 'Ессе, ессе!' (Она не выговаривала звук щ.) И они пели ессе.
Глубокой ночью закончился наш концерт. Дети уснули на диване, их унесли, стол разобрали. Сдвинули кровать и диван, положили матрац, одеяла, отдали две нормальные подушки. И они остались на террасе. Вроде все хорошо. Но я не сказала еще о двух очень пикантных деталях. Дело в том, что наш дом, как вы помните, находился на болоте. А еще он стоял в двухстах метрах от железнодорожного полотна. Деревня была захолустная, но железная дорога современная и, видимо, имеет какое-то стратегическое значение, потому что движение было очень интенсивное, и особенно по ночам. Мимо нас проходили тяжеленные большегрузы, зачастую они перестраивались, маневрировали, и все это с таким шумом, что земля дрожала. Ходили и пассажирские. Вы сейчас ахнете: например, 'Москва - Старая Русса'. Ну, и как следствие - тряска всего дома, а террасы особенно. Мы-то уже привыкли, что все время куда-то едем. Днем вообще не замечали, а ночью...все так уставали, что ехать было даже приятно. Когда я с детьми спала на террасе, так они даже быстрее засыпали под грохот вагонов. Машиных одноклассниц мы уложили в доме. Но французы! Как они это перенесут! И венчал все эти удобства пятизвездочного отеля деревенский туалет с дыркой. Бедный Квентя!
Первыми проснулись дети и побежали смотреть на французов, но поссорились перед самой занавеской, которая была повешена вместо двери на террасу. Пока они препирались, перед ними появились наши дорогие гости, слегка помятые, но улыбающиеся. Мы их не спрашивали, а они тактично промолчали о том, далеко ли уехали в ту ночь. Внук уже был в Храме на службе, а мы уселись уплетать остатки вчерашнего пиршества. Немного подышали свежим воздухом и вернулись в дом собираться к отъезду. Пришел внук, время летело незаметно. И вот пора отправляться в обратный путь. Квентин что-то быстро говорит мне, Машенька переводит: 'Он благодарит вас за все. А еще говорит, что выступал в разных городах перед разной публикой, но нигде и никогда его не слушали так, как здесь'. Я посмотрела на него, он улыбнулся и произнес: 'Ессе!' ('Еще!').
Приглашали в гости во Францию. У меня дома даже появился русско-французский словарь...Ну, а в результате в моей тетрадке появились вот такие стихи:
Как жаль, что я уже Не выучу французский. Каблук высокий не надену, И платье узкое. Как жаль...
Не буду путешествовать, Ведь тяжела дорога, И книжек не прочту премного-много.
Навстречу мне глаза ребячьи не засияют. Не засияют. Как жаль... А дни так быстро убегают.
Как жаль, что я не выучу французский, А как бы здорово на нем было болтать. А впрочем, что же это я о грустном? А может быть, с французского Сегодня и начать? (Стихи невеселые, потому что я ушла из школы и опять попала в больницу.)
Ребята вернулись во Францию, вскоре у них родилась малышка, которой дали имя Софья. Сейчас девочке три с половиной года. Родители в ней души не чают. Муж Маши работает в школе, он талантливый художник и музыкант. Маша - учитель французского и режиссер детской театральной студии. Она много пишет и занимается вокалом. Софья уже создает и ставит свои первые спектакли и занимается вокалом. Это творческая семья, которая постоянно работает над каким-нибудь творческим проектом. Машенька написала диссертацию и получила право преподавать в университете. Из-за пандемии они пока не могут приехать в Россию, но мы перезваниваемся, переписываемся.
Нынче у меня был очень серьезный юбилей и собрались многие мои выпускники. Когда шли поздравления, ребята включили ноутбук, а на экране ... моя француженка и еще ребята из ее класса. Так душевно поздравляли, а в подарок еще от Машеньки отдельно - книжечка стихов, заранее распечатанная ее же одноклассником. Вот одно из стихотворений этой из этой книжки.
***
Не жалейте, назад не смотрите,
Просто делайте каждый день.
Просто пробуйте, просто идите,
И гоните беспечную ленью.
Не жалейте ни шага, ни взгляда,
Ни секунды, ни часа, ни дня.
Все уснет под седым снегопадом,
Детством в памяти робко звеня.
Все очистится внутренним светом,
Разорвав с телом бренную связь,
Все воскреснет весной или летом,
Будет жить, но уже не для нас.
Уходя, уходите, но взглядом
Оставляйте надежду и свет.
Просто будьте всецело и рядом
Через тысячи пройденных лет.
Так заканчивается еще одна история о необыкновенной девочке из обыкновенного маленького городка.
Родное сердце. Глава 14.
В классе с француженкой училась еще одна необычная девочка. Когда она была пятиклассницей, то выглядела тихой, незаметной. Отвечала, всегда волнуясь и переживая. К старшим классам это был уже совершенно другой человек. Она очень преуспела в учебе, много занималась, ездила на олимпиады. Незаметная девчушка превратилась в высокую черноглазую красивую девушку. После школы училась в НовГУ Ярослава Мудрого Институт сельского хозяйства и природных ресурсов по специальности экология. Вернулась в родной город. Работает в ГОКУ 'Региональный центр природных ресурсов и экологии Новгородской области' Она специалист по экологии. С головой ушла в работу, занимается особо охраняемыми территориями Новгородской области, интересуется историей родного края. Великая вещь - память! Пока человек знает свою историю, пока ценит и бережет память о ней, пока несет это знание своим детям - жив народ, есть в нем и сила, и достоинство, и мудрость! Сколько за эти годы собрано вместе с единомышленниками интереснейшего, бесценного материала! Юля говорит, что собранный по крупицам материал складывается в узор родной России прошлых веков, ведь человек без Родины, что дерево без корней: захочет подняться, а опереться не на что. Сейчас Юля принимает активнейшее участие в разработке проекта 'Прогулочный парк поэтов 'серебряного века 'Новинка'. В частности, материал о Фердинанде Иогановиче Шаце, о его усадьбе 'Новинка' в Окуловке. Инженер- строитель из Риги немало сделал для Парахина и, нынче идет речь о благоустройстве усадебного парка Шаца. Все тропки около усадьбы, березы, камни на подъездной аллее, сам дом знакомы ей с детства. Юле очень интересен этот материал еще и потому, что она живет недалеко от бывшей усадьбы Шаца.
В процессе работы над этим материалом сложились стихи, их Юля назвала 'Усадьбы- Судьбы'.