Жизнь потихоньку набирала обороты, и непривычные поначалу приметы нового времени постепенно входили в повседневность, уже не вызывая первоначального интереса. Все составляющие компоненты буржуазности, казалось бы только вчера осуждаемые центральной прессой в знакомой любому обывателю рубрике "Их нравы", все эти приемы, презентации, благотворительные обеды, строительство убежищ для бродячих животных, высочайшие посещения детских домов, возведение бывшей номенклатурой храмов и монастырей, меценатство "крутых загривков" в малиновых пиджаках и даже президентские балы, становились рутиной.
Ирине, редактору небольшой столичной газеты, довольно часто приходили приглашения на какие-нибудь очередные мероприятия, которые привлекали ее не столько самим фактом их проведения, сколько появившейся, наконец, возможностью на людей посмотреть и себя показать. Учитывая к тому же совсем недавний военный конфликт, покореживший не одну судьбу, да лютые зимы, когда, обложившись двухлитровыми бутылями из-под минералки или пива с горячей водой, она согревалась в ледяной постели, не представляя себе, что день грядущий ей готовит, можно было догадаться, как ценились ею эти проявления все еще нестабильной мирной жизни.
Она явно опаздывала на обещавшую быть шумной презентацию какого- то издания, дающего рецепты на разрешение всех мыслимых и немыслимых разновидностей человеческой нетерпимости. Незаметно проскользнув в слабоосвещенный угол большого, набитого до отказа зала и, наконец-то пристроившись, она стала присматриваться к разношерстной публике.
Откуда-то сбоку раздался знакомый голос:
- Привет!
- Привет!
- Давно тут?
- Да не то чтобы...Чуть опоздала на начало...
- Как тебе книжка!
- Ну зачем спрашиваешь?
- А переплет, переплет каков!
- Уж не собираешься ли процитировать?
- А что?
И Аркадий, ее бывший сотрудник, точь-в-точь как автор свежеиспеченного, явно конъюнктурного труда, открыл наугад аккуратненький томик и, гнусавя и растягивая слова, стал читать: "Кон-флик-то-ло-о-о-гия... Мы считаем, что конфликт - это процесс противоборствующего взаимодействия гомеостазированных объектов, направленный на изменение их взаимного статуса и переразграничение сфер существования, действования и влияния".
-Перестань! - давясь от смеха, прервала она его. - Тут и без тебя уши закладывает.
-Нет-нет, ты послушай это наукообразие: "данный исторический этап можно определить как окрестность точки структурного самоопределения социума; в этом плане доминантным может быть назван его автоморфизм!" Вот так, ни больше, ни меньше. Интересно, научный аппарат имеется или наш гений до всего додумался сам ? - Аркадий сунулся в конец издания.- Конечно же, ни одной ссылки! Придется лично засвидетельствовать почтение доморощенному Гаэтано Моска !- захлопнул он книгу.
Кто-то сзади обхватил ее за плечи, и знакомый голос прощебетал: - Ирка, надо же!
- Господи, неужели это ты? - повернула она голову, - и снова здесь?!
Лена, Лена Кудря стояла перед ней, худущая, носатая, но с таким европейским шармом! С тончайшей сигаретой в эффектно отведенной руке, загадочно улыбаясь и стряхнув мизинцем пепел в предусмотрительно подставленное Аркадием блюдечко, она врастяжку вместе с клубочком дыма выпустила: - М-да-а... ненадолго...
Аркадий развесил было уши, но поймав на своем широком носу пристальный взгляд Елены, поставил импровизированную пепельницу на близлежащий стол и слинял, спинкой назад, понимающе выставив ладонь: "Все, все..."
Несколько минут они, молча, с бокалами в руках, разглядывали публику, теснившуюся у фуршетного стола. Мимо прошествовали рядком послы двух славянских стран-соседей. Долетели обрывки разговора:
- Ты хоть пролистал? - Да хрень какая-то...
Ленка хмыкнула, от чего говоривший поперхнулся, и сановная пара тут же растворилась в толпе.
- Знаешь, Ир, устала я... В этой Лапландии... Финляндии...Представляешь, полгода за окном метель... Ни зги не видать... А он... Компьютер перед носом, бутылка под боком... И все... Глухо, как в танке... Вокруг - ни души... Современный хутор... О чем говорить? О чем спорить? ...Он глазенки свои серые на секунду от компа оторвет, отхлебнет из горла, и в той же позиции снова застынет... Тоска-а-а... Подойдешь к нему, а он вяло так скользнет по заду рукой... В общем, характер нордический... в полном смысле слова...Нет, это не для меня! - твердо поставила она точку, вдавив окурок в блюдце. И лихие глаза ее заиграли веселым огнем:
- Знаешь, нарыла я в виртуале немца. Ученый! Лаборатория! Германия все-таки... Центральная Европа...
- Дорогая, опять ведь на что-то нордическое нарвешься...
- Ир! - Ленка стукнула себя кулачком по хилому декольте.- Ну не могу я здесь тоже. Посмотри на это мурло ! Жмоты ! Пару тыщ в кармане завелось, - и смотрят уже на тебя, как на последнюю шлюху. Вот я лекции в университете читала, в газетах за смешные гонорары всякую чушь несла и снова пишу. И что?! Я в этом океане дерьма плавать научиться должна, да еще и умудриться одновременно есть, не заглотнув при этом какую-нибудь гадость.
Она уткнулась Ирине в плечо, неожиданно всхлипнув. Потом, резко откинув голову, весело заорала: "Давай выпьем!"
Театральным жестом опрокинув в себя бокал и произнеся "живы будем, не помрем!", она улетучилась, вцепившись в локоть какого-то официального лица.
Аркадий не заставил себя долго ждать.
- Ну что? Как тебе наш философ-фотограф? - ерничая, поставил он ударение на последний слог.
Автор шумной презентации Алексей Тартаков, человек с утомленным взглядом и чеховской бородкой, заложив руки за спину, чинным шагом обходил гудящий круглый зал департамента. Ирина знала его по писательской тусовке, где Тартаков подвизался в качестве поэта среди десятков таких же, как он, жаждущих признания на стихотворном поприще. Творческие эманации растекались во все стороны из многочисленных щелей его на редкость скучного "я", давая плоды то в виде бесконечных поэм-заклинаний, вызывающих убийственную сонливость (находка для психотерапевта), то в виде пылившихся в газетных киосках фотонаборов с достопримечательностями столицы. И вот теперь бьющая через край томительная энергия бывшего кандидата математических наук вылилась в очередное, уже политологическое творение.
"Нельзя, однако, отказать ему в умении ловить на крючок кошельки с ушами. Везет шельме, - в который раз отметила про себя Ирина.
Выступавшие перед фуршетом разнокалиберные чиновники департамента, представители дипкорпуса и другой официоз из правительственных и неправительственных организаций единодушно сошлись в своих речах во мнении о выставленном на всеобщее обозрение труде как "актуальном", более того "злободневном", уважительно поглаживая при этом ледериновую обложку книги и тисненное золотом злободневное название.
Она очнулась от своих мыслей, расторможенная назойливым шепотом вездесущего Аркадия:
- Он тебе пригодится... Грамотный... В писанине разбирается... Ирина никак не могла врубиться, о чем это он. Аркадий, отстранившись и даже позволив себе на ее реакцию добродушно-ироничную гримасу, продолжил, привлекая к себе жестом сравнительно молодого человека, стоявшего неподалеку с наигранно-безразличным видом в явном ожидании внимания с ее стороны.
- Понимаешь, числится он по Академии, в одном из отделов по физике. Точно не знаю, в каком , да это и не важно...Фактически не работает... Я знаю, как ты зашиваешься. "Уж кому, как не тебе знать", - подумала Ирина.
- Так он в самый раз тебе подходит: и репортажик отснимет, и статейку накропает... Я б и сам... Он тут же осекся под резким взглядом Ирины. - Нет-нет, я ничего... Но он запросто сможет...
Аркаша, добрячок Аркаша... Своеобразный, небесталанный художник, неформальный лидер стайки "халявщиков" - бессменных участников всевозможных тусовок, презентаций, поминок, освящений офисов, ресторанов и прочих собраний, сопровождаемых застольями, - и сметающих все со столов в мгновение ока... Помнится, в одной из местных газет даже проскочила такая заметка: "Презентация и последовавший за ней фуршет были омрачены отсутствием всем известного господина Н. и его команды".
- Ладно, знакомь!
- Вот, представляю вам своего приятеля. Евгений Корсаков, - скоморошничая , произнес Аркадий.
- Ирина Васильевна, - ответила она. - Можно просто Ирина, только на "Вы". Предупреждаю, я могу в разговоре сорваться на "ты" - я старше вас, - но это ничего не меняет. В понедельник утром жду.
По дороге домой мысль о новом знакомом не покидала ее: внешне, вроде, человек как человек. Но что-то напрягает... Лицо смуглое, узкое... Нос прямой. Прическа лохмами... Вот глаза... Как мышки бегают... Совсем запущенный", - заключила она и повернула ключ в замке.
В выходные позвонила Лена. Встретились не дома, а в ближайшем кафе "La mama". Перебрали всех знакомых, обсудили все, что произошло за те последние пару лет Ленкиного отсутствия в городе. "А ты молодцом, - отстранившись от края столика, оценивающе оглядела она Ирину. - Как дети? - Лучше спроси, как внуки, - усмехнулась та. - Ты особо не афишируй это, - наклонилась Елена к Ирине. - Кому охота с бабулькой в койку? Обе рассмеялись. - Брось ты эти свои шуточки, - Ирина поправила челку. - Знаешь, кому как повезет. Давай лучше о другом. Хочешь, насмешу?
- Ну...
- Вчера вечером заглянула дочь с зятем и детьми - Аликом и Элей. Ему шесть, ей - четыре. Вот , значит, Элька и говорит: "Ба, послушай. Жили-были мишки, лисички и микробы. И однажды они все вместе поехали в Америку. А там все были шоколадные. И мишка вышел замуж". Алька тут же вмешивается: "Все ты неправильно говоришь. Замуж - это когда уже беременный!"
Обе прыснули.
Ой, тебе все-таки хорошо, - заглядывая в косметичку, протянула Елена. Водя помадой по губам, она одновременно выплескивала свои проблемы: "Моей в этом году поступать. Каково мамане, можешь себе представить. За моей фыцкой сейчас - только глаз да глаз нужен. А я?.. Все в странствиях, все в поисках... Хоть бы какой богатый дурак попался. Эти наши - избалованные, а тамошние - бери не хочу! - затюканы феминизмом.
- Ты Лена, насчет дураков поосторожней. Мне один знакомый, фотохудожник из Национального музея, Юра, фамилию не помню, да ты его знаешь, как-то сказал: "Остерегайся дураков, ибо ум у них всегда свеж, потому что постоянно отдыхает".
- Что правда, то правда, - поскучнела Елена. Ну да ладно, волков бояться - в лес не ходить.
Евгений явился в понедельник часам к одиннадцати. Ее поразил звук за дверью. Будто кто-то скребся. "Кто это с собакой притащился? - подумала было она, но тут в створке двери показалась рука, вцепившаяся в край, и в образовавшейся щели появилась встрепанная голова, а затем в кабинет протиснулся всем своим нескладным корпусом и сам Аркашин протеже.
- Здрасьте! - смиренно произнес он. Она разом охватила всю его фигуру. Как и в первый раз, поразил его неопрятный вид: "И эти катышки на свитере... Неужели не замечает?"
- Вы хотите у меня работать?
- Конечно, - кивнул он, подчеркивая "ч".
"Еще и ерничает", - отметила Ирина.
- Так вот, завтра приходите ко мне после парикмахера , и еще: пройдитесь щеткой по одежде. Все!
- Будет сделано! - по-армейски отрапортовал он и бочком выскользнул в коридор.
Она чертыхнулась. Тряхнула головой, пытаясь отогнать дурацкие мысли. Что это она так много внимания уделяет заурядной ситуации? И все же... Эти бегающие глазки-зверьки... И этот запах. Нет, не вонь. А именно запах... Острый запах залежалого белья, мокрой шерсти, несвежего дыхания... Собачий запах... Вот-вот, запах псины.
Необъяснимое беспокойство охватило ее. Пересилив себя, Ирина набрала телефон Аркадия:
- Ты, конечно, только с постели...
- Ой, после вчерашнего...
- В сторону твое вчерашнее! Кого это ты мне подсунул? Он хоть раз в месяц в бане бывает? Амбре такое, что...
- Ир, не хочешь, не бери. Человека жалко: пропадает. Денег - ни копья... Старушка-мать...
- Ты можешь ко мне забежать?
Аркаша на этот раз был на удивление скор. Его словоохотливость сейчас даже устраивала ее.
- Я тебе скажу, случай, конечно, еще тот, - налегши всей грудью на стол и почему-то шепотом начал Аркадий. - Семья у него была не из последних. Отец - крупный босс, кресло за ним числилось где-то в аппарате ЦК, сам , как полагалось , рабоче-крестьянского происхождения, из пролетариев, а вот мамаша - та благородных кровей... сейчас пенсионерка , а вообще - известный микробиолог... фигура в науке... была. Квартира у них, скажу... Тебе и не снилось... Правда, засранная нынче, скажем так , до предела... Так вот, я как приду к ним, маман его из своей клетушки все меня спрашивает: "Может вам кофейку или чаю?" А речь только из "позвольте", "отнюдь", и все такое... А Женька...
- Сколько лет ему?
- Да около сороковника, может чуть больше... Женька при золотой молодежи числился... Это ему по ранжиру полагалось... Папаша крут был с ним, но от армии отмазал, и все, что положено, для сынка сделал: и в политех пристроил, и место в Академии нашлось... Одним словом, нужды ни в чем не было. Скажу тебе прямо, тараканы в башке у него всегда водились - а у кого их нет? - но когда вся эта круговерть началась и отец, можно сказать, из-за этого помер, вот тогда все пошло наперекосяк. Все стало по-другому...
- Но ведь не калека же он? И с образованием в порядке. И ведь из Академии его никто не отчислял, насколько я понимаю...
- За те-то гроши ходить туда?
- А таскаться по фуршетам и халявщиком числиться?
- Вот тут попрошу тебя, - оскорбился Аркадий, - святое не трожь! А для чего их организуют? И , в конце концов, я тебе не барахло предлагаю!
С минуту помолчав и немного помявшись, он, как бы вспомнив о чем-то, опять разоткровенничался:
- Есть у него, правда, пунктик...
Он искоса посмотрел на Ирину...
- Ага, амбре такое...
- Понимаешь, слабинка у него по собачьей части. Набрал он этих, бродячих, штук десять, а может чуть меньше, я не считал. И все они у него и квартируются , и харчуются. Тут уж не до уборки. Еж у него был, а потом издох где-то под диваном. Воздух такой стоял...! Посыпались жалобы от соседей, выселять чуть ли не хотели... А он, парень не дурак! - Из старого гардероба - раз! - рубашечку, - раз! - галстучек, пиджачок приличный - и в полицию. Попробуй, что докажи...Барин... И в квартиру силком не решились зайти. Вот такие дела... Так ты ему помоги?
- Я тебе уже помогла.
- Ну да ладно, я ж - другое дело.
Аркаша, действительно, был "другое дело". На первых порах работы в газете он был незаменим, но, как всякая творческая натура, долго на одном месте не удерживался. "Не приспособлен я к системному труду, - оправдывался он после очередного прогула. В общем, пришлось с ним распрощаться, хотя иногда скучновато было без его трепа. Ну да он на нее обиды не держал, время от времени забегая в редакцию и как сорока на хвосте принося все столичные сплетни.
Скрепя сердце, Ирина приняла решение.
- Контракта я с тобой не подпишу, - сказала она Корсакову, - а внештатником - пожалуйста. Гонорары небольшие, но лучше, чем ничего. А там - жизнь покажет.
- Спасибо огромное. Да вы что, я - и у вас, в редакции!
Что получалось у него хорошо, так это фото. С текстами было похуже. Но неожиданно проявил он себя в небольших репортажах с культурных мероприятий. На последующие за этим фуршеты она махнула рукой. Во всяком случае, появление его там никем уже не оспаривалось. Подвалы светской хроники были забиты. Появилась даже возможность отбора материала, что несколько ослабило прорезавшийся в нем репортерский пыл.
В принципе, в редакции к Корсакову притерпелись, считая его появление очередной блажью Ирины. В душе Ирина осознавала это, но вечный цейтнот не давал возможности особо углубляться в подробности.
Как-то она обратила внимание, что карманы его набиты странными предметами. "И не предметы это вовсе, а аксессуары, - уточнил он. - Вот, к примеру, нынче я к старообрядцам на пасхальное разговение иду, так для этого у меня ремешок для подпоясывания, ну и крест нательный. Ежели что у иудеев, так кипа для этого имеется. Прошлый раз с Аркашей нас на какой-то там байрам пригласили, - а у меня тюбетейка на этот случай припасена - отцу в Средней Азии сувенир когда-то преподнесли...
- А в Академию ты, политеист, хоть раз заглянул?
- Ну что вы мне настроение портите, - искренне огорчился он. - Конечно можно, но зачем? Все равно сократят. Так лучше позже: стаж все-таки набегает. Что я мельтешить буду? И потом, за мной статейка плановая числится... Спрашивать начнут...А может вы, - вдруг оживился он, - за меня словечко замолвите. - У вас ведь получится, - чтоб меня не трогали, а?
- Уйди, Корсаков, не трави душу, - вырвалось у нее в сердцах...
Весна была на исходе. Лето давало о себе знать первыми наскоками жары. Приближался отпускной сезон. Ирина затеяла косметический ремонт квартиры, превративший ее жизнь в хаос. И вот тут Евгений оказался на высоте: и мастеров по объявлению нашел, и вызвался приглядывать за ними...
Она перестала обращать внимание на удивлявшие поначалу его уличные пробежки, когда он, по-особому перебирая ногами и вытянув вперед шею, буквально прошмыгивал, незаметно обходя прохожих, в переулки, мгновенно теряясь из виду.
О том, что он роется в отходах на мусорках, она узнала из смущенного рассказа Аннушки, наборщицы, живущей, как оказалось, в одном с ним дворе. "Ирина Васильевна, вы поймите меня правильно, я бумаги из его рук, честное слово, беру с опаской".
Но Ирина замечала другое. И то, что в парикмахерскую зачастил, и дезодорантом пользоваться стал, и что оглядываться на него дамочки стали... И наглости в нем прибавилось...
Однажды она спросила его, почему он не женат. - А зачем? - Как зачем? Жизнь упорядочил бы...
- Ирина, - неожиданно снисходительно и , можно сказать, менторски , вдруг произнес он: - запомните раз и навсегда - из всех основных инстинктов меньше всего меня прельщает основной. Все эти сопли и вопли вокруг "любите друг друга" - лишь проявление слабости духа, и расплата за это - потеря себя. Да, встречался я с одной. Так, внешне, ничего самочка, но темь - кромешная... Ушла к другому. "Грязно тут у тебя, да и перспективы никакой". Ушла и ушла. Припечет - другая найдется. Стоит ли из-за минуты нетерпежа жизнь себе калечить! И еще, вы мне становитесь совершенно неинтересны своим морализаторством.
Странно, но для отпора слов у нее не нашлось.
Случился еще один казус, о котором не то, что говорить, вспоминать было неловко.
Шли они как-то вместе после очередного мероприятия. Было довольно поздно. Он проводил ее до дома. Ирина прошла несколько вперед и вдруг остолбенела: "Милая, - чуть дрогнувший, полный нежности голос, буквально парализовал ее. - Что же ты так дрожишь. Тебе одиноко, родная ? ". Она автоматически обернулась. Присев на корточки, он гладил невесть откуда взявшуюся собачонку, отвечавшую ему тихим поскуливанием. Свет от лампочки над подъездом падал прямо на его лицо... Человеческое лицо, искаженное состраданием и... На ее глазах преступалась черта, за которой была пропасть... Веки его опустились, из перекошенного уголка рта показалась струйка слюны, тут же подхваченная влажной тряпицей собачьего языка ...Казалось, вот-вот...и он свалится...Собака вылизывала ему уши, глаза... кончиком касалась неба... зубов. Он отвечал ей тем же... Они составляли единое целое... Они говорили на одном языке.
Ирине стало жутко, она вскочила в подъезд. Дышать стало трудно... Ее чуть не стошнило.
Дни щелкали с неумолимостью метронома. С окончанием ремонта она уехала в срочную командировку за пределы страны. Неожиданно для себя сказала матери: "Ремонт окончен. Корсакова в дом не пускать". Однако, как оказалось, к старушке он наведывался , и не раз. "Вежливый такой, обходительный, о здоровье моем справлялся. Я его чайком напоила", - довольная собой отчитывалась она. Ирина промолчала.
Наводя порядок на полках, она ощутила какое-то беспокойство. Прошлась руками по безделушкам. Вроде все на месте. Ах! - вдруг вырвалось у нее. Маленькая опустевшая ниша заставила ее чуть ли не застонать. Нет-нет, не может быть! Уникальная бронзовая статуэтка "Адам и Ева", антиквариат, бесследно исчезла. Перерыв все, она поняла, что искать нет смысла.
Октябрьским вечером за дверью раздалось знакомое поскребывание.
- В чем дело?
- Да я тут мимоходом. Был у приятеля. Хочу показать вам кое-что. - Можно я пройду? - и, не дождавшись ответа, он прошмыгнул на кухню. С легким стуком поставив на стол нечто из шуршащего целлофанового пакета, он торжествующе сверкая глазками-мышками, сорвал мятую газету, прикрывавшую находившийся под ней предмет. "Ну как?!" Ирина, не сводя глаз, смотрела на прекрасный, старинного стекла граненый графин...
- Откуда это у тебя?
- Да у меня много всего. Люблю красоту. В старости прокормит...
Она неотрывно, не останавливая бурный словесный поток, смотрела на этот амебный похотливый рот.
- Хотите, продам задешево. Я к дружку зашел. Наркоман конченый... Из приличной семьи. В школе вместе учились. Я ему бутылочку пивка, хлебца принес. Обрадовался он несказанно. Вы себе даже представить не можете. Удивительное дело - жратва, и включены мы через нее в великий круговорот природы. Как говорится в писании, высшая сила дает о себе знать, исполняя пищею и веселием сердца наши. Творец, так сказать, обеспечивая людей пищей, свидетельствует о своих качествах. Так что для дружка своего сегодня я вроде того самого Демиурга. Взял я у него эту вещицу. К чему она ему? Все равно спустит на "колеса"... Так берете, или нет?
- Слушай меня внимательно, дуй отсюда мигом и больше не появляйся.
- Да что вы, право, как маленькая... Я же благо ему сделал...
С этой минуты она поняла, что от Корсакова пора избавляться. Но она, такая решительная, никак не могла произнести это короткое и окончательное слово "вон". Что сдерживало ее, она не понимала. Хотя... Ее мучило нечто схожее с тем, что сближает людей, занятых наукой, и детей, - это неистребимое желание узнать, "а что там внутри" и "зачем и почему".
На работе он стал появляться реже. Как-то Ирина столкнулась с ним на улице. Неожиданно для себя она предложила: -Не поможешь отовариться на рынке?
Шли , не разговаривая, с оттянутыми от груза руками. Он первым нарушил молчание:
- Вот думаю, с чего это у вас отношение ко мне поменялось?... Со мной, как в байке случилось: "Эх, есть в жизни разочарование, - сказал ежик, слезая с кактуса".
- Ничего умнее не вспомнил?
- А вам, что умнее, что глупее - все одно. Вот я, к примеру, стихи пишу. Нет бы вам их поправить, отредактировать...
- Услуга за услугу?
- А что?
- Можешь повторить свою байку.
х х х
Было довольно холодно. Влажная цветная плитка на тротуарах грозила покрыться хрустящей ледяной коркой. Ирина с Алькой и Элькой вскочили в маршрутку. День хоть и субботний, но объявлен был рабочим, в счет какого-то праздника. Дочь упросила ее заняться внуками хоть день-два. К великой их радости она решила на полдня взять детей с собой в редакцию. Глядя в окно и наблюдая за мелькающим транспортом, Алька засыпал ее вопросами: "А когда все машины будут летать? - Да, наверное, лет через пятьдесят. - Значит, я буду еще почти молодой, - удовлетворенно отметил он. - А игрушки будут? - Конечно, будут. Если есть дети, как же без игрушек?!
- А дети будут?"
- Ах ты, маленький мой философ !- прижала она Алькину голову к своей груди. Маршрутка остановилась на пересечении улицы Пушкина и площади Великого Национального собрания. Здесь стоял густой туман, и уже Эльку, востроносую большеглазую девчушку стали одолевать вопросы: - Ба, это что - пар? - Это облако. Оно опустилось на землю, - шагая в ногу с ребятней, - откликнулась Ирина.
- А где же Бог? - изумилась Элька.
Не менее изумленная Ирина, из множества в секунду промелькнувших ответов выбрала этот: - А он на другом облаке в небе сидит.
- А-а-а, - протянула малышка...
С шумом переступили они порог кабинета. Разбирая горы накопившейся бумаги, она даже не заметила, как дети выскочили в почти пустой коридор. - Надо же быть такой глупой... Ее работа позволяла все-таки отсидеться дома. Да ладно, - успокоила она себя. -Хоть порядок наведу, отвлекать никто не будет. "Ага, опять явился, - услышав знакомое поскребывание, констатировала Ирина.
- Я тут материальчик с фото принес.
- Положи туда, на полку, стоя на стремянке, указала ему Ирина. - Кстати, посмотри, где там моя малышня. Пригони их сюда, пожалуйста. - И она с рвением стала вытирать пыль с верха книжного шкафа. В коридоре стояла тишина. Она забеспокоилась и, спустившись со стремянки, направилась к двери. Но тут раздался топот, и двери распахнулись - Ну, наконец-то, - вздохнула она с облегчением. - Где это вас носило? Они тихо уселись. - Что это вы такие смирные? Что, дядя Женя, приструнил? Они, опустив глаза, промолчали. - Не хотите отвечать, и не надо. Весь день они были послушны, как овечки. Она даже посмеялась в душе: "Вот что значит, когда с ними без сюсюканья".
Ирина заглянула на работу и в воскресенье. Охранник игриво зацепил ее: "Что же вы не отдыхаете? И вчера здесь суетились, и сегодня". Она засмеялась: "Зато тихо, и может это и есть мой отдых".
- И то правда, - согласился охранник.
Темнело рано. Приближались зимние праздники, которые, казалось, тянутся до самой весны. Ей нравилось, сбросив дела, идти по вечернему сверкающему проспекту, вдыхая морозный воздух и наблюдая за полетом редких и бесшумных снежных мух, ни о чем не думая.
И ей даже не помешал откуда-то вынырнувший Аркаша. Хотелось поболтать.
- Вчера Оська Левенштейн звонил, - разглядывая витрины ,сказала она,- из Германии. - Как там у него?- поинтересовался Аркадий.- Он мне что-то давненько о себе не напоминает.
- Несколько раз звонил, и все по ночам. Только задремлешь, - звонок... Не знаю, зачем он туда сорвался? Здесь мастерская была, заказы, работы у него были интересные...
- А я его никак не пойму, но не с той стороны, что ты : живет на всем готовом, чего еще надо?
- Тебе бы так, что ли?
- Честно говоря, меня бы очень устроило: пусть скромненький , но чистенький барак, постель сменная, еда трехразовая... Что-то вроде Дома творчества... И пиши себе, что скажут...прикажут ...И думать ни о чем не надо... Только не надо меня переубеждать! Художник не должен быть голодным! Просто :"не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда...",-напел он старый мотивчик.- А насчет Оськи? Что тебе сказать: на фоне его нынешнего фатерланда и родного юденрата ты - светлое пятно.
Она часто задумывалась, что такое ее жизнь. Сплошные будни: работа - дом, дом - работа. И тут же одергивала себя: не суесловь - работа по призванию, дом - свой. И от отсутствия общения она явно не страдала. Уж чего-чего...
Корсаков снова зачастил в редакцию. Беседы с ним затягивали ее. Они напоминали игру в пинг-понг: будоражили и раздражали. Его резонерство оттачивало ее реакцию, умение заставить собеседника поднять забрало.
- Вот наблюдаю я за ними, этими дворовыми тварями, - с упоением изливался он. - Как они ловко приспосабливаются! Вы обратите внимание, каков их бег!
- Да, я заметила, как ты переплетаешь ноги и принюхиваешься при своей иноходи.
- Это у лошадей - иноходь...
- Неважно! Важно, что ты имитируешь их повадки.
- Я учусь у них довольствоваться тем, что дарит нам окружающая среда.
- Поэтому крутишься у мусорок?
- Не вижу повода для порицания. Сколько добра выбрасывается!... И что, собаки издыхают от этого? Да ни в коем случае! А если что и происходит, так, простите, - естественный отбор. Сильные выживают. Я не видел ничего прекрасней оскаленной пасти сильной собаки! Я пытаюсь быть похожим на них во всем. Они так совершенны...
- А дальше что?
- А это мой рецепт для выживания.
- Другого не дано?
- Может, предложите языками заняться? Одно унижение достоинства. Что я из этого нового, полезного вынесу? Бог мой, какая у меня была жизнь! Будь все по-прежнему, вы бы у меня на коленях сейчас ползали. Я был свободен, свободен так, как может быть свободен тот, у кого есть исключительные возможности.... Суповый набор, палка колбасы, жалкая одежда, райская перспектива в 32 квадратных метра... - это был не просто набор, это были составляющие счастья для огромного безликого большинства...
Но не для нас! Нас окружала тайна...ключ от которой был только для посвященных! ...Quod licet Jovi, non licet bovi ! , как говаривали древние, то бишь, что приличествует Юпитеру, то не дано быку ...Сделать из меня нацмена! ...Помню, батя, бывало, хлопнет меня по спине: - А что, оболтус, махнем-ка на выходные в тайгу? Это из Молдовы-то... Крут он был, папаня. Но все прощаю за то, что было мне дано... Кисловодск... Крым... Криковские подвалы..Байкал ... А вы, меня, как мальчишку, тычете носом: - учись! Кому нужен весь этот гуманитарно-политический балласт? Речь ведь идет о самом что ни на есть примитиве - пробиться поближе к кормушке. Кто сильнее, тот и удостаивается чести. Жизнь сводится к одному: прокормиться и отстоять кормушку. Остальное - социальные мутации. К сожалению, не в мою пользу... нынче. А выход имеется - живи естественно, как животное. Это ли не мечта?
- Ты это серьезно? Ей Богу, у меня голова кругом идет! С кем это я сейчас общаюсь?- глядела она на него в полной растерянности. - Значит, все по боку? И чудо явления человека на свет, и его способность мыслить, строить планы, делать каждый день маленькие открытия в самой что ни на есть банальной повседневности и испытывать радость в превращении своих задумок в реальность, в любви к этой реальности, в любви к близкому человеку, в желании иметь детей...
- А я тоже превращаю свои планы в реальность.
- Зачем же тебе нужны люди?
- Чтобы еще раз убедиться в их никчемности.
Ирину прорвало: "Ты? Ты определяешь ценность человеческой жизни?!
- А почему вы мне в этом отказываете? Вот мои восемь собак. Признаюсь, я о них совершенно не забочусь: они сами добывают себе пропитание. Но какая у них иерархия, какой порядок! Жильцы подъезда установили код на дверях, чтобы собачки мои в дом не проникали. Так они, умницы, в одном месте лаз прорыли со стороны подвала. Я, естественно, им помог...
Ирина завороженно слушала, и бессилие все больше охватывало ее.
- И не приводите аргументов в пользу вашего чистоплюйства, - разглагольствовал он. - Человек должен быть естественным, как они. Что, от вашей стерильности болезней меньше стало? К черту вашу гигиену и социальные нормы!
Она еле сдержала эмоции. Болтовня грозила перерасти в стычку. Сдавленным голосом она прекратила это шоу на двоих: - В 16.00 пресс-конференция. От тебя требуются: презентабельный вид, фото и небольшой комментарий.
х х х
Шоу получило неожиданное продолжение на следующий день.
- Сволочи, нелюди! - орал он, размахивая руками. Ну укусил пес пацана. Ну и хрен с ним! Следить надо! Путаются промеж ног! В полицию грозились заявить, плебеи хреновы! Уже в который раз! И не надоест же!
- Слушай, ты, пик эволюции! - с переливающейся через край яростью набросилась она на него. - Рядом с тобой люди, дети! Зарыты же где-то в тебе хоть какие-то человеческие чувства! Должен же ты различать, где добро и зло! Совесть проклятая или что-либо похожее на нее, должно же где-то дремать в твоих извилинах?!
Он холодно отстранился от нее:
- Может, мы с вами начнем сейчас еще и диспут об альтруизме?
- Слушай, ты, я начинаю понимать тех, кто отрицает селекцию человека из жалкой обезьяны! Если в эволюции выживает сильнейший, то это - волк, собака, все что хочешь, только не человек, - почти кричала она. - Да ты понятия не имеешь ни о великодушии, ни о сострадании! Где уж тебе до самоотречения и бескорыстия ! Только человек осознает цену или жертву, которая приносится при этом!
- Да, да, и сотворил Бог человека по образу и подобию своему, - презрительно процедил он, и хлопнул дверью.
- Ах ты , Маугли ублюдочный, оборотень! - только и могла выдохнуть ему вдогонку Ирина.
х х х
Вот уже пару дней ее мучила головная боль. Рождественские праздники были на носу. Актовый школьный зал оглушал. Спонсоры расщедрились по полной программе - десять компьютеров были принесены в дар лицеистам. Она уже успела записать имена благотворителей, добыть сценарий всего этого шумного действа, а Корсаков так и не высветился. "Фото, фото кто сделает..., - билась беспокойная мысль. Знала бы, свой аппарат захватила бы", - изнервничалась Ирина. Вокруг вспыхивали блицы конкурентов. Она с трудом протиснулась в узкий проход на опустевшую лестничную площадку. Там, упершись руками в стену и зажав таким образом юную училку, куртуазничал Корсаков.
Не церемонясь, она коснулась его плеча. Он резко обернулся: "Чего надо?
- Кто снимки делать будет?
Он окинул ее взглядом с головы до ног.
Ирина уже шла к лестничному пролету, когда до нее долетели его слова:
- Ну, как тебе эта?
"Эта?!" - кровь бросилась ей в голову. В секунду она оказалась рядом с парочкой. "Эта?!" - повторила Ирина и, повернувшись к опешившей девице, уже тихо, совсем по-матерински сказала: - Милая вы моя! Да посмотрите, как с вами общаются, гляньте на траурную кайму под его ногтями, принюхайтесь, наконец! И не работает он нигде...
Ему она бросила в лицо, как плюнула: "Фотоаппарат Аннушке и - вон!"
По дороге в редакцию всю ее трусило. Корректор Снежанка, выслушав сбивчивый рассказ Ирины, даже не удивилась:
- И что вы трагедию строите? Лучше я вас анекдотом порадую, в тему кстати:
Сидят два мужика. Пьяные в стельку. Один другому говорит: Вась, а ты коня на скаку остановишь?
- Не-а...
- А в горящую избу войдешь?
- Да что я, дурак что ли?
- Вот за что люблю тебя, Вася, что не баба!
И ей стало вдруг так смешно, что она с трудом остановилась.
Господи, как же хорошо! Как легко! Проветрить все углы, вытравить собачий дух, сжечь все бумаги с его метками! Свобода от этой твари, этой бестии, этого Маугли навыворот! - и жить, жить, жить!
С порога она кинулась обнимать Альку и Эльку, выпорхнувших на ее звонок в прихожую. Она вдыхала их аромат, и никак не могла успокоиться: маськи вы мои дорогие! - только и приговаривала она.
"Ба, - высвобождаясь из ее объятий и перебивая друг друга, чуть ли не хором начали они, - а мы хотим тебе что-то сказать!
- Говорите же, лапушки вы мои!
- А твой дядя Женя плохой! - выпалила девчушка. Сердце у Ирины екнуло.
- Дай я скажу! Нет, я! - препиралась малышня. - Скажу я! - выступил вперед Алька:
- Помнишь тогда...
- Ну два позавчера назад, - подсказала Элька.
- Не перебивай! - строго взглянул на сестру Алик. - Так вот тогда, когда мы были в коридоре у тебя на работе, мы пошли, где старый лифт. А там было открыто. И мы стали глядеть в ту яму, шахту то есть.
- Очень глубокая яма, - подтвердила Элька.
- А тут подошел дядя Женя.
Я его спросил: А что там внизу?
А он и говорит: - А ты прыгни! Прыгни - и узнаешь! Что же ты не прыгаешь? Ну же! Давай! Давай! Давай!