Фарбер Максим : другие произведения.

Зодчие (гл. 1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Когда Джим нашёл их, это была ещё не группа. Тем более - не ансамбль. Несколько одиночек, обладавшие, конечно, исключительными способностями, но (как это обычно случается) неизвестные в кругу знатоков. Ни Невилль, ни Кристина, ни - тем более - старина Гэри ещё не умели себя "подать", как положено. "А я", - сказал Корман, - "выставлю вас перед господами эстетами как действительно лакомое блюдо. На золочёном подносе".
    Они поверили; потом, как бы жизнь их ни колотила - не раскаивались ни разу.
  
  Globe with gears (Steampunk art) [Бесплатный фотобанк]
  
  Фанарт в тему: "Steampunk City" (автор -- неизвестен)
  
  
  1. Ястребок и спектрограф
  
  
   – Ну какой из тебя альб, – хмыкнул Тони, вольготно развалившийся на лежанке. Он явно предпочитал ничего не делать (и даже – не готовиться к выходу), поэтому просто свернул из газеты некое подобие голубя – большекрылого, с толстым носом – и запустил им в мишень для дротиков, что висела на двери.
   В маленькой гримуборной было тихо. Запах крепкого табака въелся в стены. Тут и там валялись забытые кем-то прошлогодние zeitungen, дамская горжетка, насквозь провонявшая слащавым парфюмом, конфетные фантики да обрезки ненужного шитья. Старые шпалеры, много видавшие ещё со времён, когда Тони был юным и неопытным (и не язвил над беднягой Джимом из-за разницы в их возрасте), слегка шевелились под ветром, проникавшим сюда сквозь щель в углу. При взгляде на это первая мысль у любого местного актёра была бы – «так вот она, блестящая карьера, надежды на будущее, на славу и почёт? Э-эх… не лучше ли пойти в уличные разносчики?» Пожалуй, Джим и его друг во многом были правы; но, решив (вопреки ужасной нищете) ремесло своё не бросать, старались, чтобы горьких чувств заметно не было: коротая время перед репетицией, вовсю поддразнивали друг друга.
   – Думаешь, не сильно похож? – наложив на лицо последние мазки грима, молодой Корман повернулся к другу. – Смотри: вокруг глаз круги, как надо… и вот этот серо-жёлтый оттенок кожи…
   – «Не похож»? Друг мой, даже за сильфа ты при всём желании не сойдёшь. Самое большее – за кого-нибудь из Народца.
   – Сказал тоже… В Гернии у нас Народец, сам знаешь, не особо-то любят. Стыдно мне на них быть похожим.
   – Стыдно – не стыдно, а так и есть. Пока ты тратишь время в частных студиях Рокенбридджа – у тебя мало что будет получаться. Джейми, послушай человека, битого жизнью: хочешь получить признание на поприще артиста...
  – Зодчего!! – прервал, (как всегда, экспансивно), пылкий и не-слишком-то-сдержанный Джейми.
   – Да неважно, – ответил Антуан. – Если вправду ты этого хочешь, делай всё сам. Не стоит гнуть спину на чужого дядю. Я – скажем прямо – умом от Бога не обделён, профессиональными навыками – тоже; а потому всегда считал, что даже в такой захудалой студии, как эта, у меня есть шанс себя проявить. Но ты-то явно умней и способней. Ты подобных условий не заслужил… У тебя получится сольная работа; верь мне, брат! Это, конечно, тот ещё труд, я бы даже сказал – каторга; однако ж поверь мне – дело стоящее.
   Спустя несколько лет, уже всерьёз распробовав пресловутую «каторгу» на своей шкуре, Джейми будет всеми правдами и неправдами пробиваться в «избранное меньшинство», делающее погоду среди местных, как он говорил, зодчих; наступит миг, и он вспомнит эти слова друга… и – ни на секунду не пожалеет, что ввязался в рисковое мероприятие.
  
  
  ***
  
  
   Когда Джим нашёл их, это была ещё не группа. Тем более – не ансамбль. Несколько одиночек, обладавшие, конечно, исключительными способностями, но (как это обычно случается) неизвестные в кругу знатоков. Ни Невилль, ни Кристина, ни – тем более – старина Гэри ещё не умели себя «подать», как положено. «А я», – сказал Корман, – «выставлю вас перед господами эстетами как действительно лакомое блюдо. На золочёном подносе».
   Они поверили; потом, как бы жизнь их ни колотила – не раскаивались ни разу. К тому же, надо сказать, сперва всё получалось более чем хорошо. Хоть Гэри временами и посмеивался: «Куда нам до настоящих зодчих, нас даже ваятелями с трудом назвать можно!», разумеется (по мнению Джима), он сильно преуменьшил. Уж что-то, а работать с сырым материалом, придавая ему форму, группа умела. Только в нынешние, и без того паскудные, времена знатоки всё больше охладевали к «искусству для искусства»; Джим бесился, исходя кровавыми слезами, но всё-таки был вынужден подрабатывать, украшая своим присутствием всяческие застолья, свадьбы и сходки местных тузов.
  Последняя вечеринка (у Докинса) была – как считал солист их группы – воистину кошмарной. Слава Богу, после вчерашнего спектакля пейзаж не пришлось заново «рихтовать», хотя Невилль всерьёз опасался за цельность получившейся картины. «Наши »ваятели» такое могут начудить на пьяную голову… сама знаешь, Кристи, с этим шутки плохи!» Нет – обошлось. Утром в небесной прохладе появились не ящеры с рогами и не кляксы-исполины, подобные лохматым козам (чего певец всерьёз боялся, вспоминая, какую форму чаще прочего обретают хмельные кошмары его друзей и коллег) – всего лишь лёгкие зеленоватые облака, будто слой тонкой марли набросили поверх пастельного рисунка. И был слабый, но всё равно ощутимый ветер с запада («А вот это, похоже, действительно Гэри напророчил. Ну, да неважно; терпимо!»)
  В то утро Джим Корман, молодой человек лет двадцати трёх, сероглазый, светловолосый и (как он сам про себя думал) не слишком-то хорошо сложенный, страдавший ещё ко всему дрянной привычкой (пусть простительной, но оттого не менее дурной: он был мягкосердечен, даже незнакомцам верил с первого слова), – этот-то самый Корман стоял на крохотной площадке в воздушном порту, сопровождаемый двумя миловидными инженю из своего так называемого «ансамбля», и смотрел, как садятся тут и там мощные летательные машины.
  Крупный тёмно-серый карго опустился раньше, чем они думали; пришвартовавшись у длинной мачты, выпустил лестницы, по которым тут же поползли рабочие. То был корабль, принадлежавший компании «Джозеф Леннард и Тэйн»; уж кому-кому, а им наш герой доверял. С одного трапа – тонкого, колеблемого бризом, как пена на гребне волны – слетела девушка, по виду явно из эскорта, не из обслуги: в иссиня-лиловом суконном бушлате, за поясом – кинжал; штаны из того же плотного гернийского сукна – вопреки ранней свежести и сырости -- подвёрнуты чуть выше колен. На чёрных (чернее смоли) кудрях красовался бархатный берет, алый с лёгким золотистым отливом.
  – Ну как вы тут? – она едва не накинулась на трёх артистов с поцелуями. – Я, пока через пустоту в межвременье шла, всё думала: ждут? Не ждут? Лететь самой искать?.. Теперь вижу – правильно надеялась. Не разочаровал ты меня, Джим!
  – Ладно-ладно, – (на словах он мог быть сколь угодно суров, но сам расчувствованно улыбался, и это не укрылось от её взора). – Любезности – на потом; хорошо, Руна? Скажи лучше, ты привезла нам, что Невилль просил?
  – Ещё бы, – отозвалась девушка, чьё настоящее имя было, кстати, Руфина (она терпеть не могла, когда её называют иначе, но самым близким друзьям позволяла). Она похлопала загорелой рукой плотную обшивку грузолёта: – Всё тут… Разве ты думал, что я подведу? Это, знаешь ли, недостойно кадета из корпуса Серых ястребов.
  Джейми опять улыбнулся (только теперь уж – про себя); прекрасная Руна между тем тараторила:
  – Установка мощней-ша-я; не первый раз, конечно, возим, но такая – ещё не попадалась. Одного не пойму: зачем она тебе? Что, какое-то особенное ревю затевается?.. На обычный спектакль, – (она произнесла это слово с мягким лузиньенским акцентом, как если бы родом была из южных провинций. К счастью, Джейми знал, что это не так; вернее, не совсем так… и относился к ней иначе, чем ко многим эмигрантам оттуда), – на обычное представление, друг мой, у вас уйдёт разве что четверть её силы.
  – Милая, – лидер группы покровительственно потрепал красавицу по плечу, – вот об этом я прошу тебя не беспокоиться. Что и зачем мне надо – это уж мои проблемы. Ладно?
  – Как знаешь, – Руна передёрнула плечами. Джим понимал: она верна слову. Несмотря на природное любопытство (и на то, что она ещё не Седой ястреб – только «Серый»), по-настоящему интересоваться секретом его установки девушка не будет. А значит, хитрый лорд Роберт только что лишился одного из самых главных источников информации. Поймать артистов на откровенном жульничестве ему будет трудно.
  «Хотя и нам не так легко старого чёрта провести. Но мы попытаемся». Лорд искренне считал, что у Джима не получится «показать класс» на будущем званом вечере, и весь ансамбль давно уже лелеял тайную надежду – ткнуть старика носом в собственную ограниченность.
  Размышляя об этом трудном деле, юноша мимоходом взглянул на небо. То ли тень острокрылой серой птицы действительно промелькнула в недрах ближайшей тучки, то ли показалось – но он был уверен: это Ястребок с ним кокетничает, «украшая» пейзаж немного по-своему. Такое беспричинное озорство Джейми не любил, тем более, талант у его подруги был слабенький… можно сказать – не истинный талант.
  «Она ведь всё понимает. Потому и дразнится».
  Руфина заметила его взгляд. Хмыкнула; усмехнулась, опустила руку на эфес кинжала. Откинула голову, зная, насколько импозантно смотрится сейчас. В общем-то, девушка и не пыталась скрывать, что ей охота покрасоваться; Корман с лёгким сердцем простил её тщеславие – как всегда.
  Грузчики тем временем сняли установку с воздушного корабля. Затянутая в ткань, эта машина казалась ещё громадней и внушительней, чем была. Джим примерно представлял себе, какой откат она даст при первом (стандартном) запуске, и как повлияет на внешний вид окружающей реальности, а потому мысленно поражался. Красота, да и только.
  – Пошли, пройдёмся, – Ястребок лениво повела рукой в пространстве, словно показывая – есть куда. И (вновь улыбнувшись): – Чего на одном месте торчать; пока-то они её расчехлят, да всё проверят, да обратно запакуют – мы ещё сто раз успеем вернуться. А ты ведь, Лотта, наверно, хочешь посмотреть порт?
  – Да, не отказалась бы, – задумчиво произнесла старшая актриса.
  – Бьен, – подытожила лётчица, – альзо, коммен вир? – (Джим так и не понял, отчего она вдруг перешла с лузиньенского на старогернийский, но это его, прямо скажем, не очень-то интересовало. Потому что интересовала юношу – и сейчас, и всегда – в основном сама Руна).
  Утренняя сырость постепенно уходила; солнце не появлялось, но стало заметно теплей. Парило. Четверо друзей, не спеша, побрели по аэровокзалу. У кромки лётного поля Руфина вдруг негромко ойкнула – она (как выяснилось) встала на порядком уже нагревшийся бордюр. Тут же, отдёрнув ногу и неловко скособочившись, прыгнула наземь; Джейми рассмеялся. Сдержанные артистки только усмехнулись краем губ.
  – И ничего, – зашипела девушка, подскакивая на ходу и поджимая ступню, – ни-че-го, поверь мне, друг мой, тут смешного нет!..
  – Не расстраивайся, милая, – он похлопал её по плечу. – Представь, была бы ты не в столице, в самих горах Гернии – кто б тебя пожалел? А тут есть мы. Твои вер…
  – Верные-беспримерные, – уже не так сердито пробурчала она. – Утешил, Джим, спа-асибо. Ладно, – оперлась ему на плечо, пошарила ножкой по каменным плитам, ища, где удобнее. – Кажется, всё, теперь – как надо. Отпускай меня, парень.
  Корман разжал руки, и девушка (с легкой неохотой, пусть даже чуток наигранной) освободилась из его обьятий. К этому времени небо понемногу окрасилось в тёплые, почти рдяные тона; как ни хотелось ещё побездельничать, а рабочий день наступал. Им оставалось только смириться…
  – Ну что, – сказала младшая инженю, – кажется, наш аппарат уже на дрезину грузят. Скоро ехать в отель. Давайте, что ли, прощаться.
  – Погоди, – глаза у второй хитро заблестели. – Может, прежде чем разойтись, снимемся на память? Вон и спектрограф стоит.
  … «Мастер спектра» оказался приятным в обхождении. Усатый, светлоглазый и неожиданно крепко сложенный – по крайней мере, для уроженца Рокенбридджа – он всё время читал посетителям нотации:
  – Сейчас сумрак сгустится. Вы не бойтесь, это на минутку-другую. Потом ещё – резкая вспышка, и всё. – Нет, он, конечно, знал, что большинство из них тут не в первый раз, спектрограммы не боятся… но это же был его долг: предупредить. Руна улыбнулась, видя такую любезность. Джейми – понимающе – кивнул, и они прошли в кабинку.
  Там было тесно. Застыв рядом с подругой и чувствуя, как холодный радужный свет пронизывает всё его тело до костей, юноша в очередной раз подумал: зачем, собственно, он посещает эти аттракционы, надоевшие ещё со школьных лет? Но заставил улыбку (правда, немного натянутую) не сходить с лица. «Грех не порадовать девчонок, раз уж они того хотят».
  Потом увидел себя – и их – на экране, вмонтированном в бревенчатую стену кабинки: все четверо были веселы, Энни строила глазки, Джим и Лотта тоже бодрились; никак нельзя было угадать, что сегодня же вечером их ждёт труднейшая, неизвестно ещё с каким риском связанная работа… Внезапно одна из фигур на эмалированной пластине ожила. Двинулась в сторону, шагнула за край блестяще-белого квадрата и пропала.
  – Поздравляю, – хохотнул Корман, – милочка, ты привела в этот мир «бегучего» спектра! Теперь тебе лишняя головная боль – по всему континенту за ним гоняться, чтоб назад на эмаль вернуть.
  – Ладно, ладно, – Ястребок неспешно отмахнулась, при том даже не заметила, что повторяет слова самого Джима, сказанные сегодня при встрече, – как-нибудь займусь и этим. Бьен. Вы уже уходите? А то мне сейчас к Сэму надо.
  – Да, и мне тоже, – задумчиво протянул её друг. – Гэри, кажется, говорил, там кое-кто ждёт. Спасибо, подруга, напомнила; а то бы эта встреча совсем вылетела у меня из головы. Только смотри – без сапог в бар всё-таки…
  – Можно подумать, – хмыкнула девушка, – меня там не знают. Как и тебя, кстати; ведь ты всегда в таком виде… или я ошибаюсь? – она подмигнула несколько стушевавшемуся приятелю. – Значит, решено? Мы идём к Сэму. А Лотта и Энн…
  – В гостиницу, к нашим, – даром что в ансамбле её полагали глуповатой, старшая актриса с ходу всё поняла. – Пойдём, Энни. Друзьям надо чуток побыть вместе.
  
  2. Корман продолжает рассказ.
  
  Утро было хорошее. Альбы-дворники как раз в это время заканчивали работу; тротуары после уборки хоть и не сияли идеальной чистотой, но выглядели красивее (и аккуратнее), чем накануне вечером, когда пол-города отмечало сорокалетие Боба Докинса. Впрочем, мне всегда по душе мой город, и если даже он бывает грязноват, это его не портит ни капли.
  Настраиваясь на лёгкую, приятную прогулку, я хотел слегка подправить ландшафт – скажем, окрасить небо светло-голубым… или подмешать к облакам немного рыжего солнечного пламени. Но Руна запротестовала: ей не нравилось ни то, ни то. «Строгость, мой милый Джейми. Строгость и неброские тона – вот что главное». Поэтому я не стал ничего рихтовать, а тем более – раскрашивать; просто выцветил небосвод, сделав его серым, как если бы собирался дождь. Многие прохожие, как я заметил, были этим обмануты – спешно покидали улицу, собираясь под красно-белыми полосатыми навесами на её обочине. Руфина только смеялась. Ни меня, ни девушку сизое небо не смущало; кроме того, было по-прежнему влажно, зато уже не так зябко.
  Впрочем, какая бы там погода ни стояла, идти ранним утром по городу с такой очаровательной южанкой – истинное счастье… особенно если, не отвлекаясь на мелочи вроде городского пейзажа, заняться делом: дать волю жадным до поцелуев губам.
  …Среди всех, кого я знал, Ястребок отличалась почти прирождённой грацией: она двигалась столь же стремительно, как, бывало, кружатся юные раконды в небе Намера. Только Петер умел так подчиняться движению, становясь единым целым со стихией и позволяя себя нести без смысла (но в итоге — куда ему самому надо! Потому он и слыл лучшим из всех наемников, каких вербовал под свои знамёна Саймонсон).
  Петера я, кстати, уж давно не видел. И сестру его тоже. Как они там, живы ли ещё?
  Но я отвлёкся… В этом смысле Руна очень напоминала мою старую подругу – Энджи. Ту самую, с которой мы были друзьями, когда служили у намерийцев. Должно быть, Энджи – лучшая из всех фройляйн, мисс и мадмуазелей, с кем я был знаком.
  …Правда, всё хорошее (в том числе — воспоминания!) когда-нибудь кончается. Через пару кварталов – то заведение, куда мы шли.
  
  В ресторане у Теда было, как всегда, людно; под сводами – тёмными, прокопченными дымом от жаровен – витал аппетитный запах готовящейся баранины; сверх того, кофе, жжёный сахар, шалфей и шафран царили тут безраздельно. Кроме обычных посетителей и посетительниц присутствовало несколько дам, чью особую природу выдавали радужные просветы в спине и плечах – будто смотришь сквозь стенку мыльного пузыря. Кое у кого были видны кости тазобедренного сустава, тоже отливавшие этим радужным сияньем.
  Руна (вот ведь лакомка!) почти сразу бросилась к автомату для продажи чикля, и было похоже, что она там проторчит ещё немало времени… поэтому я остался в гордом одиночестве. Но это, пожалуй, и неплохо: мне тут нравилось. Кое-кто из местных укоризненно качал головой, бросая неодобрительный взгляд на мои подвёрнутые шаровары и торчавшие из-под стола чуть запылённые ноги, но, как правильно говорила Ястребок, большинство людей знали, кто я и почему так хожу. Раз ты не такой, как другие – в этом есть и положительные стороны; приятно быть «особенным», что ни говори…
  – Боткинофф, – представилась очередная женщина-спектр, вылезая, как это у них водится, совершенно «из ниоткуда», – Джулия Боткинофф.
  – Корман, – в тон ей отозвался я. – Джим Корман. Так ты, значит, мой новый партнёр по джеттингу? Гэри меня предупредил, что ты здесь.
  Она подсела к моему столу.
  – Я, в принципе, не люблю джеттинг, – равнодушно пожала плечами. – Но иногда, просто чтоб размяться…
  «Не любишь», – удивлённо подумал я, – «а почему-то всё-таки подрядилась». (Вслух, конечно, ничего не сказал).
  – А ты, стало быть, – продолжала она, – и есть тот дурачок, что на «слёзных» финалах деньги делает? Я никогда… ни-ког-да… не одобряла напряжённый драматический конфликт. Ну его. Насколько легче на сердце, когда вообще нет ни тревоги, ни страха! В-с-е истории должны кончаться хорошо, – (она сделала ударение на слово «все», хоть я и без того её прекрасно понял. Да и как тут было не понять: это очень, очень распространённое мнение).
  «Скорее всего», – решил я, потягивая вино из бокала и разглядывая между делом свою собеседницу, – «старина Гэри, рассказывая обо мне, малость сгустил краски». Пристрастия к плохим финалам у меня нет; но и к сусально-карамельным, само собой, тоже. Обычно я стараюсь завершать свои перфомансы, как этого требует сюжет – ни более ни менее. И грустная развязка, и весёлая хороши только тогда, когда они к месту; я, художественный директор труппы, не должен – по идее – брезговать ни тем, ни другим.
  Но такие, как моя собеседница-спектр, этого не понимают. Для них всё просто: не признаёшь бескровных коллизий? не любишь спектакли, в которых за героев попросту нельзя волноваться?.. значит, редкостный глупец. Видимо, поклонник «чернухи и порнухи», или просто злой человек. (Самое главное – с ними не поспоришь. Хоть и знаешь, где, в чём неправы: как сказал один поэт с далёкого севера, лишь пустое сердце бьётся ровно…)
  Правда, мне встречались иногда, кроме подобных ей, и другие спектры: страдавшие примерно той же хворью, только… навыворот. Эти, ничтоже сумняшеся, утверждали, что жизнь полна дерьма; кто считает иначе, тот смотрит «через розовые очки». (Не знаю, как другие – а я вообще никаких очков не ношу, ни розовых, ни прозрачных, ни солнцезащитных). И, когда передо мной один из таких горе-«знатоков» жизни, поневоле хочется спросить: «Ну если всё так хреново – что тебя удерживает на этом свете? Возвращайся, брат, на эмаль, к блаженному небытию». Однако, стоит только заикнуться об Уходе, спектры-пессимисты начинают орать как оглашенные: «Нет, нет, НЕТ, уж это – ни под каким видом!» Что и объясняет, собственно, всё их позёрство, мерзейшие намёки – мол, «жизнь… это вам не мёд», чисто подростковую тягу к эскапизму, которую они маскируют своим грубоватым поведением… и прочее непотребство. Сталкивался, как же… К несчастью своему.
  (А ведь и те, и другие всерьёз считают, что намного взрослей меня. Хотел бы я увидеть, как кто-нибудь из них – неважно, оптимист или пессимист – действительно со временем повзрослеет. Но, боюсь, это несбыточная мечта).
  – В общем, – сказала Джулия, протягивая мне руку, – хоть я и не джеттер в душе – согласна побороться. В жизни мы вряд ли что-то сможем друг другу доказать, а на ринге – пуркуа бы и не па? – (последние слова она произнесла по-лузиньенски, но с таким монструозным акцентом… о Боже!)
  – Буду рад встретиться с тобой, – доброжелательно кивнул я, – как положено, один на один.
  – Значит, до завтра?
  – Лучше до послезавтра. – Я улыбался: дескать, «буду рад». А ведь особенного удовольствия в том не видел…
  Присев в реверансе и шаркнув на прощанье туфелькой – словно сотканной из лёгких, переливчатых пятен света – женщина-спектр удалилась; я думал, опять нырнёт в своё «третье измерение», как у них обычно принято, но она меня разочаровала: не стала прибегать к эпатажу, и просто ушла.
  «Это будет сложная схватка», – решил я про себя, – «но, наверно, интересная».
  
  – …Ну что? – Руфина, уже улетучившаяся было куда-то по своим делам, снова неожиданно возникла у столика. – Поговорил?
  – А как же, – я подвинул блюдо с хурмой и сливочным десертом чуть поближе к моей храброй горянке. – По крайней мере, до утра среды она не появится. Если у тебя на сегодня нет никаких дел, я весь в твоём распоряжении.
  – Интересно, – сладким голоском пропела она, – с чего ты взял, что я так хочу бесед в твоём обществе?
  – Ну, бесед не бесед, но меня-то ты хочешь наверняка… мм?
  – Негодник, – рассмеялась девушка. – В следующий раз па-апрашу без этих твоих намёков, – и пнула меня ногою под столом.
  Мы веселились, находя особое удовольствие в том, чтобы дразнить друг друга, и не думали о «плохом». В то утро я не удосужился спросить, чего она хотела от Теда. А потом очень жалел, что так получилось. Ещё возможно было избежать страшной беды; я – почти наверняка – спас бы Руну от вождей Сопротивления. Не стал бы её втягивать в ту борбу за бездну межвременья, а значит, (возможно), и сам избежал бы сей позорной службы.
  
  5. Сражение
  
  Джеттинг, или «реактивная борьба» – это занудный, отнимающий много времени и сил, подчас – чреватый перегрузками вид состязаний («истязаний», как любит шутить мой друг Невилль). Уже поэтому назвать его настоящим спортом я всё-таки не могу. Он необходим, конечно, для оттачивания рефлексов мироформиста-«профи»: игра с воображаемыми средствами боя, которые сам же и берёшь в потоках своей энергии – это не тренировка, как владеть оружием, это скорее попытка научиться его (и не только его) «лепить» буквально на ходу, можно сказать, из ничего. Учатся борцы не на живых людях. Спектры («бегучие») – идеальные мишени; а кроме того, «wie die Waeffe, so der Feind» говорят ученики зодчих в нашей Гернии. Но что касается меня – я (как вы, наверно, поняли) давно уж не учусь. Я сохраняю форму; не более, но и не менее.
  
  На стенах небольшого спортзала были изображены любопытные жанровые сценки из жизни Рокенбридджа: паромобили, грузолёты, люди, снующие по стальным спиральным трассам внутри полукружий из голубоватой плитки, бывших в наши дни местами развлечений знатного и зажиточного сословия. Дух энергичности, почти наэлектризованности, чувствовался в этих картинах. Мне подумалось, что художник хотел изобразить столицу как чрезвычайно живой, динамичный и развивающийся, а потому – неумирающий город, вроде древней Румии. Но ведь ничего вечного в природе не существует, так что поверить неизвестному автору фрески я вряд ли мог…
  В зал – один за другим – входили зрители, которых я позвал вчера, опасаясь, что без них совсем уж станет неуютно. То были, все до одного, спектры. «Бегучие». Я узнал одного Джейми, лет двенадцати, сбежавшего со своей (моей!) первой эмали, и с трудом найденного мною через столько лет. Потом шёл совсем юный – семнадцатилетний – спектр, также бежавший: из моего удостоверения личности. Куда менее опытный и хуже знающий местный свет, чем я.
  Много-много Джимов (а на воле, до сих пор не разысканные мной, бродят ещё больше). Но, так или иначе, те, кого я нашёл – заинтересованы в этой битве. В том, чтобы сюжет, посвящённый мне, не превратился в сюжет неизвестной нам пока мадмуазель Джулии. Иначе… иначе – пропаду не только я, но и всё это множество спектров, созданных когда-то мною. А они, само собой, против.
  …Заиграли в бархатном полумраке, чередуясь под музыку, светло-красные, жёлтые и серо-голубые огни; я, как водится, щелчком пальцев убавил громкость, но цветовое сопровождение предпочёл пока оставить: оно мне не мешало. Джулия Боткинофф вышла на ринг. Присела передо мной в положенном книксене; я – наверное, из природной вредности и духа противоречия – вместо этого сложил руки по-аллански. Потом мы отступили на пару крохотных шажков, полюбовались друг другом, и… и схватка началась.
  Я – опять же, щёлкнув пальцами – выпустил «чёрно-красную отраву», в ответ Джулия ударила по мне всеми мыслимыми и немыслимыми феромонами, включая «сладкий яд гипноза». Тут я не стал церемониться, и, соорудив из воздуха некое подобие паровой бомбы, обрушил её – а потом ещё одну, и ещё – на голову противнице. Она вскинула узкую ладонь, зачерпнула прямо из бесцветного потока над собой, формируя воздушный купол; снаряды разорвались, окутав её мантией из белёсых клубов пара, но – разумеется! – не причинив вреда. Много этих снарядов уходило с моей стороны, и много – не коснулось её, так что я почувствовал отдачу .И всё же меня теперь было трудно сдержать. Я лупил по стройной фигурке женщины-спектра создаваемыми на ходу орудьями смерти; пускал в ход разрывные и сонные пули, и, конечно, банальные молнии с потоками пламени. Обычного зодческого «комплекта» должно было, по идее, хватить где-то на десять таких вот упорных дам… но я решил израсходовать всё снаряжение, которое смогу создать сегодня, потому что боевой задор, как ни крути, давал себя знать.
  – Истории должны хорошо кончаться, – осклабилась моя противница, выпуская из сложенных «челночком» рук широкую огненную струю. – В-с-е, до единой. И если ты этому вовремя не научился, то… что ж поделать, в финале сей истории просто не будет Джейми Кормана. Его проглотит и переварит «жестокий мир», в который я не верю, но зато верит он сам. Каждому по убеждениям его, парень…
  – Посмотрим, – вздохнул я. – Будущее рассудит, – и мы продолжили наносить один другому незримые удары, больше задевавшие совесть бьющего и душу жертвы, чем тела. (Ну какой, в самом деле, вред от таких мироформистских штучек могло испытать неощутимое тело спектра… или даже вполне себе материальное – моё? Душа – иное. Совсем иное…)
  Аудитория пока благосклонно принимала выход моей соперницы – спектры усмехались, кое-кто даже и вовсе доброжелательно; у некоторых, впрочем, на губах играла двусмысленная ироническая ухмылка, однако и они решили в итоге принять участие, слегка похлопав ей. Я услышал несколько приветственных возгласов. Да и было бы странно, если б спектры не поддержали ее вовсе: в конце концов, при всей своей крикливости и позёрстве, она ведь тоже из их народа. Но эти ребята, хоть и бросили меня в своё время, на деле прекрасно понимали, где – спектакль, а где настоящее противоборство. Поэтому я знал: когда придёт пора, они будут со мной.
  И битва длилась, затягивалась, превращалась в бессмысленный уже (почти) обмен джет-приёмами: мы щеголяли друг перед другом тем, как оба знаем боевое мастерство. Я и забыл, какие у меня счёты к Джулии (если вообще имелись какие-то); подозреваю, она забыла тоже – главное сейчас состояло в ином: не останавливаться ни на миг, не дать сопернику (а тем более, себе!) передохнуть…
  …а потом вдруг напряжение схлынуло. Мы снова стояли рядышком – улыбающиеся, вежливые и почтительные, кавалер с дамой, чуть-чуть позволившие себе разгорячиться во время беседы, но в целом – прекрасный пример, даже образец, ходячих правил этикета. Зато теперь я понимал: женщина-спектр – партнёр серьёзный, она своей позиции не уступит и не откажется так просто от мысли, что меня – «морально нестойкого» и вообще «пессимиста» – надо из этого сюжета исключить.
  Впереди у нас была ещё не одна схватка. И ещё не один поворот сюжета, который я – уж увольте – не дам ей переделать под себя. Кто бы что ни говорил насчёт этого, но книгу своей судьбы пишу я, и только я.
  
  …Когда мне пришлось, проводив удаляющуюся девушку взглядом, снова спуститься к ним в зал толпе, начался гул и гвалт. Тут-то у меня как раз и возникла тревога: а вернусь ли я из их объятий невредимым. Такой тревоги я не испытывал даже во время самого поединка, который прошёл хоть и напряжённо, но всё равно очень предсказуемо – а сейчас… сейчас, по крайней мере, за целость рёбер были основания волноваться. Но, тем не менее, я отделался от них, хотя, признаюсь, некоторого труда это всё же стоило. (Особенно Джим-семнадцатилетка был навязчив – хуже рыбы-прилипалы, par dieux!)
  Их беспокоили вопросы. Столько лет прошло… и, конечно же, вопросы просто не могли у них не родиться. Они хорошо помнили доверчивого, простодушного (и во многом, увы, прекраснодушного) Джейми – мальчика из благополучной семьи, не нюхавшего жизни как следует; поэтому теперешний я – куда более циничный, саркастичный и подчас зубастый – их несказанно удивлял.
  Тринадцатилетний вовсю галдел, махал руками и вообще не стеснялся проявлять эмоции, ибо скрывать, как он мне рад, получалось у него хреново. Более строго смотрели янгмены – и тот, сбежавший из паспорта, вместе с ними. Но говорили они то же самое: «Ты, Джейми, перестал бы строить из себя невозмутимого »рубаху-парня». С нами тебе стесняться нечего, знаешь сам. С нами ты можешь быть каким угодно!»
  И в самом деле, меня подмывало расчувствоваться. Раскрыть свою душу перед ними, начать сетовать на злодейку жизнь, на Роберта, который меня – и всех моих актёров – вовсю тиранит.
  Словом, хотелось поунижаться, поплакать, вести себя – грубо говоря – по-свински. Но всё-таки что-то не давало мне этого сделать. Был некий внутренний барьер, через который переступать – нельзя. Даже если твой собеседник – ты сам…
  
  Выйдя из спортзала на улицу, я с удовольствием сделал глубокий вдох, потом выдох…
  И выкинул всю эту историю из головы. До следующего поединка – неделя (как минимум); за это время я сто раз успею обдумать, как же вести себя с моей непримиримой противницей. Кроме того, впечатления от встречи со своими спектрами тоже могут пока повременить: сейчас надо думать о другом. Меня ждала моя труппа – верней, ансамбль; меня ждало много, много работы..
  
  ***
  
  И было так: молнии, разрывающиеся в пустом тёмном небе. Пронзительный ор воронья, спугнутого с лужайки перед домом; крики петухов – хриплые, мерзкие, ещё более тошнотворные. На окрестных фермах из-за нас никто ночей не спал, ни хозяева, ни домашняя скотина. Похоже, местный народ всерьёз полагал нас нечистой силой…
  И был нежный голос Лотты. И – прелестный речитатив моей Энн. И были пейзажи, пугающие, как ревю в стиле хоррорс, а потом – успокаивающие, словно декорации к пастушескому водевилю. В общем, всё традиционно. Набившая оскомину, подчас – даже утомляющая рутина.
  Лорд Роберт появился только к вечеру в пятницу; где он до этого пропадал, для меня осталось загадкой. Наверняка плёл какие-то свои интриги. Я, устало вздохнув («до чего надоело копаться в чужих тайнах…»), всё же с облегчением передал ему многострадальную машину. Работа шла не очень хорошо; мои друзья не понимали этого до конца, но я-то чувствовал – не хватает стимула, который должен нас мобилизовать. Наверняка было глупо надеяться, что одной только мощью аппарата обойдёмся… но чем дальше, тем больше соблазн такой возникал (особенно у Гэри; а вот, например, Энн и Кристи от природы всё-таки терпеливее, чем он). Я боялся, что группа всерьёз «заболеет» этой не вполне достижимой на деле целью – и не знал, как справиться с возникающей у народа ленью. Установка и её усилитель не заменяют способности, актёрскую игру; но… но, НО… Тор вас всех раздери!!!
  Если зодчий банально не хочет заниматься лепкой образа и доводить его до ума – то и не будет ни за какие коврижки.
  В этом, наверно, и был план столь не любившего меня Роберта. Подсунув нам установку, он получил власть над ансамблем… «Очень не хочется», – думал я втайне от других, – «ощущать себя Красной Шапочкой в пасти волка. Которая ещё не сомкнулась, но… уже вот-вот».
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"