Алексеева Татьяна Сергеевна : другие произведения.

Резанов и Кончита. 35 лет ожидания (ознакомительный фрагмент)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Первый вышедший на бумаге и восьмой в "общем зачете" роман. История любви графа Николая Резанова и Марии-Консепсьон Аргуэльо. Опубликован в издательстве "ЭКСМО". Продается в Москве в магазинах сети "Новый книжный" и "Читай-город" и в Петербурге в сети магазинов "Буквоед".

Обложка [ЭКСМО]

Татьяна Алексеева

  

Резанов и Кончина. 35 лет ожидания

  
   Глава I
  
   Россия, Иркутск, 1771 г.
  
   Непослушное перо то царапало бумагу, то принималось пачкать ее густыми чернилами, а порой и вовсе норовило вырваться из пальцев. Маленький Николка громко сопел, прикусывал от напряжения кончик языка, ерзал на стуле и шмыгал носом, но ни одно из этих "средств" не могло помочь ему хорошо выполнить возложенную на него работу. Буквы все равно получались кривые и наползали одна на другую, строчки упрямо загибались вверх, а вместо точек в конце некоторых фраз уже расползались уродливые черные кляксы. С трудом осилив четыре строки, мальчик скосил глаза в тетрадь точно так же мучавшегося рядом с ним старшего брата и немного утешился - Саша писал так же коряво, с той лишь разницей, что у него концы строк опускались вниз, а буквы получались прерывистыми, словно бы разорванными на части. Количество же клякс в обеих тетрадках было одинаковым.
   Саша, заметив, что брат смотрит на его записи, тоже оторвался от работы и тяжело, по-взрослому вздохнул. С кончика его пера тут же сорвалась небольшая блестящая капля, и на бумаге расплылось еще одно черное пятно. Мальчик протянул было руку к шкатулке с песком, но толку от этого было немного, основная часть чернил уже впиталась в бумагу, почти полностью скрыв под собой последнее из написанных Сашей слов. Николка чуть злорадно хихикнул, но тут и с его пера соскользнула на бумагу капля чернил, и теперь уже ему пришлось поспешно сыпать на страницу мелкий белый песок и тщетно пытаться спасти хотя бы часть написанного текста.
   - Оставь, все равно переписывать придется, - голосом обреченного на самые страшные муки человека сказал Саша. Николка молча кивнул, признавая его правоту. И откуда только взялась эта капля, перо ведь уже еле писало, он как раз хотел его снова в чернила обмакнуть! А впрочем, переписывать все равно бы пришлось, и без этой последней кляксы...
   Николка отложил перо и посмотрел на громко тикающие на стене часы. Учитель обещал вернуться через десять минут, прошло уже восемь, он вот-вот придет и опять будет ворчать, говорить, что братья никогда ничему не научатся, и требовать, чтобы они переписывали этот десяток коротких фраз снова и снова, пока текст не будет чистым и красивым. Мальчик представил себе, как ему придется в тысячный раз осторожно макать перо в чернильницу и выводить ненавистные буквы, и чуть не расплакался от досады. Ну неужели ему опять, как вчера и в прошлую пятницу, придется переписывать это задание до самого обеда?! Лучше бы его заставили выучить еще что-нибудь по-французски или по-немецки, хоть целую страницу из какой-нибудь книги - вот это было бы интересно, этим он бы занимался с удовольствием хоть весь день! А вот писать...
   И учитель, и няня говорили, что писать бывает трудно только поначалу, но после того, как испишешь много-много листов бумаги, рука сама привыкнет держать перо и выводить аккуратные красивые буквы, и никаких сложностей с этим делом больше никогда не будет. Но вот Саша учится писать буквы и слова уже больше года и все равно по-прежнему роняет на бумагу кляксы и делает ошибки. Да что Сашка - даже старшая Настя, которой уже десять лет, терпеть не может писать и часто получает выговоры от учителя! Сколько же еще времени им всем придется учиться, чтобы письмо стало даваться им легко, сколько еще придется ждать?!
   Скрипнула дверь, и вошедший в комнату учитель с усталым видом приблизился к столу, за которым сидели братья. Те, предчувствуя очередную нотацию, опустили глаза в тетради и попытались изобразить на своих лицах искренний интерес к учебе. Однако опыта в притворстве у мальчиков было еще меньше, чем в письме, поэтому "ангельские" выражения их лиц не вызвали у их наставника на капли сочувствия. Правда, отчитывать нерадивых учеников он на этот раз почему-то не стал.
   - Перепишите все еще раз и постарайтесь, чтобы хоть клякс поменьше было, - сказал он спокойным и каким-то грустным голосом и тихо, почти шепотом, словно бы обращаясь не к детям, а к самому себе, добавил. - Все равно все это бесполезно...
   - Почему бесполезно? - удивленно спросил Николка.
   - Да потому что никому ваш красивый почерк все равно никогда не будет нужен! - недовольно проворчал учитель, усаживаясь за стол напротив мальчиков. - Будете какими-нибудь мелкими чиновниками, переписчиками третьих копий, а там каллиграфия ни к чему, и плохонький почерк сойдет. Хотя, если вы будете писать с ошибками, вас и туда не возьмут...
   - Почему не возьмут? - не менее изумленно воскликнул Саша. Но учитель уже опомнился, сообразил, что разговаривает с маленькими детьми, и снова вернулся к своему обычному строгому, но при этом спокойному тону:
   - Перепишите все еще раз и на сегодня - все.
   Он откинулся на спинку стула и стал смотреть в окно, на затянутое тучами зимнее небо и слегка раскачивавшиеся на ветру голые деревья. Братья переглянулись и, не сговариваясь, одновременно потянулись перьями к чернильнице. Николай успел первым - он осторожно обмакнул кончик пера в черное отверстие, дотронулся им до его края, чтобы снять излишки чернил, и начал аккуратно выводить на бумаге первую букву. Саша, поглядывая то на брата, но на учителя, который, казалось, полностью потерял интерес к их уроку, тоже начал писать не менее старательно.
   Дело пошло лучше, первая строка у обоих братьев получилась ровной, а следующие, хоть и стали загибаться у одного вверх, а у другого - вниз, все-таки тоже выглядели более аккуратно. И только последние слова мальчики, измученные нетерпеливым ожиданием конца урока, снова написали коряво, завершив страницу очередными кляксами. Однако в целом написанный текст в обеих тетрадях выглядел уже намного лучше, и учитель, заглянув в них, удовлетворенно улыбнулся:
   - Вы молодцы, очень хорошо. Завтра продолжим.
   - До свидания, месье, - попрощались с ним братья и, едва дождавшись, когда учитель выйдет за дверь, тоже вскочили со своих мест, как всегда, невероятно счастливые, что им больше не надо сидеть неподвижно на жестких и неудобных стульях.
   - Почему это он сказал, что из нас только мелкие переписчики получатся?! - выпалил Николка, все еще удивленно хлопая глазами.
   - Да, какой-то странный он сегодня... - неопределенно пожал плечами Саша, которому очень не хотелось признаваться младшему брату, что он тоже не понял слов учителя. Николка, догадавшись об этом, разочарованно фыркнул. Однако его любопытство было сильнее гордости, и от попыток выяснить, почему же учитель так плохо о них думает, мальчик не отказался.
   - Может, у Насти спросим? - предложил он брату.
   - Еще чего! - мгновенно вспыхнул тот. Старшая сестра обычно не упускала случая, чтобы посмеяться над "малышами", как она называла Николку и Сашу, и упрекнуть их в глупости и неспособности понять самые простые вещи. А потому одна мысль о том, чтобы дать ей для этого такой роскошный повод, приводила мальчика в сильнейшее возмущение.
   - Ну, ты как знаешь, а я спрошу! - младший из братьев вприпрыжку побежал к двери. Он уже не мог успокоиться, ему нужно было выяснить все, и ради этого он готов был стерпеть даже насмешки острой на язык и высокомерной сестры.
   - Не смей! - Саша погнался за ним, стремясь помешать неразумному брату опозорить их перед девочкой. Догнать шустрого Николку ему удалось только у самой двери. Младший брат уже тянулся к бронзовой дверной ручке, когда старший повис у него на руке и принялся оттаскивать его от двери. Николка сперва попытался вырваться, но хватка у восьмилетнего Саши была крепкой, и отцепить его от себя менее сильному младшему брату не удалось. Тогда Николка, извернувшись, со всей силы лягнул брата ногой. И тут же почувствовал, как его рука выпускает дверную ручку, и они с Сашей оба валятся на пол - старший брат, вскрикнув от боли, не удержал равновесия и стал падать, увлекая за собой своего более легкого противника.
   - Пусти! - завопил Николка тонким, почти девчоночьим голосом.
   - Даже не думай!!! - рявкнул на него в ответ Саша.
   - Все равно спрошу!!!
   - Только попробуй!..
   Драться мальчики умели не слишком хорошо. С самого раннего детства все их попытки выяснить отношения кулаками быстро пресекались сначала няней, а потом - учителями и гувернантками. Даже на прогулках им не разрешалось смотреть, как дерутся уличные мальчишки или дети живших при доме слуг: их сразу же уводили подальше от таких неподобающих сцен, попутно объясняя, что "благовоспитанные мальчики из хороших семей никогда так не делают". Однако Николку с Сашей, да и их сестру Настю тоже, эти воспитательные меры не убеждали, и они всеми силами старались задержаться неподалеку от дерущихся, чтобы посмотреть, как те это делают. А время от времени между ними самими случались яростные и совершенно неподобающие "благовоспитанным детям" стычки.
   Так было и сейчас. Братья уже не думали о том, с чего началась их ссора, они почти забыли об уроке письма и неприятно удививших их словах учителя - главным для каждого из них теперь было победить в драке, оказаться сильнее и ловчее. Боролись они упорно, хотя и неумело, смутно помня, как лупили друг друга в прошлые разы и как выглядели драки мальчишек из простых семей на улице. Николка пытался добраться до двери, Саша прилагал все усилия, чтобы не дать ему это сделать. Братья громко сопели и пыхтели, но больше не спорили и не кричали друг на друга, опасаясь, как бы их возмущенные вопли не привлекли внимание кого-нибудь из взрослых.
   Увы, все предосторожности мальчиков оказались напрасными. И няни, и воспитатели с учителями, и родители никогда не оставляли их одних дольше, чем на несколько минут, а потому в самый разгар драки дверь, до которой Николка так и не сумел дотянуться, распахнулась, и на пороге показалась их старшая сестра Настя, ее учительница-француженка и - что было особенно некстати - хозяин дома, граф Петр Гаврилович Резанов.
   - Так... - сказал он не предвещающим ничего хорошего тоном.
   Братья обменялись еще парой тумаков - ни один из них не хотел сдаваться первым - но затем все-таки успокоились под грозным взглядом отца и, стараясь не смотреть ни на кого из вошедших в комнату, встали с пола. Вид у обоих был не намного лучше, чем у тех уличных детей, с которых им строго-настрого запрещалось брать пример. Костюмчики их были в пыли, чулки порваны, волосы всклокочены... Николка оглядел старшего брата, понял, что сам выглядит так же, и еще ниже опустил голову. Он ужасно не любил быть грязным и неаккуратным, хотя ему нечасто удавалось этого избежать.
   - Кто первым начал, вояки? - спокойно поинтересовался отец, оглядев обоих сыновей чуть насмешливым взглядом.
   Братья обменялись быстрыми взглядами и снова опустили головы, упрямо засопев. Настя, выглянув из-за спины отца, злорадно хихикнула.
   - Понятно, значит, будем молчать, - констатировал отец все тем же строгим тоном, однако в его голосе прозвучала едва заметная нотка удовлетворения. - Из-за чего поссорились, тоже не скажете?
   Саша и Николка засопели еще громче. Учительница возмущенно всплеснула руками. На мгновение на лице графа Резанова появилась улыбка, но он тут же снова вернул себе серьезное выражение.
   - Ну, раз вы оба молчите, значит, оба и виноваты, - вынес отец семейства свой "приговор". - И наказаны тоже будете оба. Как всегда - лишаетесь сладкого и до вечера стоите в углу. А сейчас - марш переодеваться, а то и обедать вас не пущу!
   Мальчики по-взрослому вздохнули, но так и не сказали ни слова. Настя снова негромко фыркнула и показала братьям кончик языка, но как только отец посмотрел в ее сторону, тут же напустила на свое лицо кроткое и послушное выражение. Петр Резанов укоризненно покачал головой и вышел из детской, даже не оглянувшись, чтобы проверить, собираются ли дети выполнять его требование. Вслед за ним ушла и учительница, поманив за собой Настю. Вместо них в комнату проскользнула сердито поджавшая губы няня, все слышавшая и теперь готовая ворчать на непослушных драчунов все оставшееся до обеда время. Она полезла в шкаф за чистой одеждой, и Саша недовольно наморщил нос - он терпеть не мог одеваться и переодеваться, и если с тем, что это надо делать это один раз утром, еще мог примириться, то лишние смены костюма в течение дня переносил с трудом. Зато Николка едва дождался, пока нянька поможет переодеться старшему брату и очередь дойдет до него: если бы отец хотел наказать его сильнее, то ему следовало бы оставить младшего сына в таком виде до вечера. Саша, догадывавшийся об этом, посматривал на довольного брата, насупившись и явно завидуя. Николка, поймав его взгляд, незаметно от няни показал ему язык.
   Но когда переодетые и даже заново причесанные братья были отправлены стоять в разные углы, ссора была забыта, и они даже успели обменяться серьезными сочувствующими взглядами. Затем няня достала из комода что-то из детской одежды, порванной во время прошлых ссор или игр, и уселась в одно из кресел зашивать вещи. Несколько минут в комнате стояла тишина, а потом то из одного угла, то из другого начали доноситься тяжелые скорбные вздохи. Были они такими грустными и звучали так естественно, что любой мягкосердечный человек, не выдержав, сразу же смягчил бы детям их наказание, а то и вовсе выпустил их из угла вопреки требованию хозяина дома. Но няня растила всех троих детей Резановых с младенческого возраста и на такие уловки не поддавалась. Поначалу она просто делала вид, что ничего не слышит, а когда вздохи Николки стали особенно артистичными, рассмеялась грубоватым смехом:
   - Не вздыхайте, не вздыхайте, нечего было хулиганить! Радуйтесь, что ваши родители добрые, в других семьях вы бы на коленях в углу стояли. На горохе!
   Мальчики снова вздохнули, теперь уже почти не притворно. От того, что других детей наказывали гораздо сильнее, им самим стоять в углу было не легче. А судя по тому, как решительно была настроена няня, им вряд ли стоило надеяться хотя бы на смягчение наказания. Теперь они могли рассчитывать только на то, что, занятая шитьем, няня не будет постоянно следить за ними глазами и они смогут хотя бы оглядываться друг на друга и корчить друг другу рожицы. Этим братья и развлекались в течение бесконечно долгого часа, пока у няньки не закончилась требующая починки одежда, и она, подняв глаза на детей и обнаружив, что они заняты вовсе не обдумыванием своего плохого поведения, прикрикнула на них и велела каждому отвернуться к стене. Мальчики повиновались и, зная, что теперь бдительная няня не спустит с них глаз, больше не решались оглядываться.
   - Брали бы пример с Настеньки - уж она всегда хорошо себя ведет! Или с Мити и Кати, - продолжала ворчать нянька. - Они, когда подрастут, уж наверное, такими не будут...
   Чем развлекал себя в углу Саша, Николка не знал. Сам же он от нечего делать стал прислушиваться к изредка раздающимся из-за двери шагам и пытаться угадать, кто именно прошел по коридору мимо детской. Вот кто-то быстро пробежал, шелестя юбками - наверное, одна из горничных куда-то спешит. Вот кто-то прошаркал, тяжело дыша, остановился неподалеку от двери, немного постоял и двинулся дальше - это, без всякого сомнения, бабушка. Легкие шаги вприпрыжку - это Настя, больше некому, наверное, закончила все свои уроки и бежит играть, счастливая, не наказанная! Неторопливый тяжелые шаги... то ли это отец, то ли дворецкий, так просто не догадаешься...
   Мальчик так увлекся этим угадыванием, что когда тяжелые и тоже слегка шаркающие шаги послышались у него за спиной, в комнате, сначала даже удивился - он совсем забыл, что был не один. Няня подошла к двери, остановилась и внимательно посмотрела на притихших в углах детей.
   - Я на пять минут выйду, - сказала она строго. - Когда вернусь - чтоб стояли так же и даже не думали озорничать!
   Братья промолчали в знак согласия, и няня вышла из комнаты. Хлопнула дверь. Мальчики оглянулись друг на друга, потом с опаской посмотрели на дверь и на цыпочках зашагали друг другу навстречу.
   - Как думаешь, она не к папеньке пошла? - шепотом спросил Саша. - Может, попросит его, чтобы разрешил нас выпустить?
   Николка с сомнением пожал плечами: иногда такое в их семье случалось, но сегодня нянька была не в настроении и вряд ли стала бы добиваться у хозяина дома "помилования" для своих провинившихся подопечных.
   Дверь вдруг снова скрипнула, и мальчики в панике бросились обратно по углам. Однако вместо возмущенного вопля няни наказанные услышали ехидный детский смешок:
   - Чего, испугались? Топаете вы так, что сейчас весь дом услышит и сюда сбежится!
   - Тише ты! Они на твой хохот сейчас сбегутся! - зашипели Николка и Саша на сестру. Девочка в ответ лишь снова довольно захихикала.
   - Вот, держите! - сказала она, подбегая к Николке и всовывая ему в руку что-то липкое и твердое, а затем так же проворно бросаясь ко второму брату. Николка опустил глаза, проверяя, что подсунула ему сестра, и подпрыгнул от радости - на ладони лежал маленький красный леденец в форме лошадки. Саша в своем углу тихо, но радостно ахнул - судя по всему, он тоже получил нежданное лакомство.
   - Только тихо! - шикнула на обоих осчастливленных мальчиков Настя. - Ешьте их тихонько и не чавкайте, а то меня тоже в угол поставят! - и не успели братья ничего ответить и вообще осознать, что страшная кара быть оставленными без сладкого их в этот день миновала, как сестра уже исчезла из комнаты и только за дверью еще некоторое время были слышны ее удаляющиеся шаги. А потом их сменили шаркающие шаги няни, и Николка с Сашей снова затаились в своих углах, спрятав леденцы в кулаках.
   Няня вошла в комнату, удивленно крякнула, обнаружив детей послушно отбывающих наказание на своих местах, уселась обратно в кресло и застучала вязальными спицами. Николка выждал еще немного, чтобы она полностью погрузилась в вязание, и лишь после этого осторожно поднес конфету ко рту. Приторно-сладкое лакомство, да еще и поглощаемое тайком от суровой "надзирательницы", тут же сделало пребывание в углу гораздо более приятным и интересным. Николка стал думать, каким образом сестре удалось раздобыть целых два леденца, да к тому же сделать это до обеда, а не после. Ей для этого пришлось тайком от всех пробраться на кухню, выпросить две конфеты у кухарки - и выпросить так, чтобы та пожалела наказанных и дала! - а потом еще так же тайком подкараулить, когда няня выйдет из детской, забежать туда, отдать леденцы и вернуться к взрослым. И ведь если бы ее поймали во время этих маневров, она бы тоже оказалась в углу и без сладкого! "Надо будет тоже что-нибудь хорошее для Насти сделать! - тут же решил мальчик. - Вот только что? Ее ведь почти никогда не наказывают!.."
   Через бесконечно долгое время - леденцы как раз были доедены - няня снова завозилась в своем кресле и отложила в стороны корзинку с вязанием.
   - Я смотрю, вы сегодня молодцы, не балуетесь, - сказала она уже совсем не сердитым, а почти ласковым голосом. - Поняли, что драться нельзя? Не будете больше?
   - Не будем! - разом ответили братья, незаметно вытирая липкие ладони о штаны.
   - Ох, ну ладно, пойду попробую уговорить барина, чтобы разрешил вас выпустить, - вздохнула нянька и, снова повысив голос, поспешно добавила. - Но пока стойте тихо!
   Обнадеженные Саша и Николка даже дышать на мгновение перестали. Теперь, когда сладкое кончилось, стоять без дела в углу стало еще невыносимее, чем вначале. Иногда родители действительно соглашались прервать наказание раньше срока, но случалось это, лишь когда они были в очень хорошем настроении. А бывало такое довольно редко...
   Прошло еще несколько минут, показавшихся братьям вечностью, и дверь, наконец, снова скрипнула, пропустив няньку обратно в комнату.
   - Выходите, озорники! - воскликнула она громко и радостно. От строгости в ее голосе не осталось и следа, она тоже была довольна, что скучающие в углах дети получили, наконец, свободу. Ну а мальчики не заставили просить себя дважды и мгновенно выскочили на середину детской, после чего бросились в коридор искать старшую сестру. Найти ее удалось быстро - в те дни, когда братья были наказаны или заняты с учителем, Настя любила прятаться в бабушкиной комнате и копаться в ее шкатулке с принадлежностями для шитья. Так было и в этот раз: робко заглянув в бабушкину комнату, братья обнаружили старшую сестру сидящей за столом с деревянным грибом для штопки чулок в руках.
   - Ага, вас выпустили! - улыбнулась она, увидев мальчиков, а потом с сомнением прищурилась. - Или вы сами из углов вышли, тайком?
   - А вот и нет, нам папа разрешил выйти! - Саша показал девочке язык, и она разочарованно фыркнула.
   - Спасибо за леденцы, где ты их взяла? - поинтересовался Николка. Настя снова хитро сощурила свои большие черные глаза:
   - Не скажу. Лучше сами расскажите, из-за чего подрались!
   - Ну тогда и мы ничего не скажем! - тут же надулся Саша, успевший за время стояния в углу порядком подзабыть, из-за чего случилась их с Николкой ссора. Младший же брат, который и так догадывался, что Настя просто-напросто разжалобила кухарку, обижаться стал. К тому же, он, в отличие от Саши, хорошо помнил, с чего все началось, и по-прежнему хотел получить ответ на мучавший его вопрос - что же имел в виду расстроенный их слабыми успехами учитель?
   - Мы подрались, потому что я хотел у тебя кое-что спросить, а Сашка мне не давал, - объяснил он любопытной сестре.
   - Потому что ты все равно ничего не знаешь! - сразу же продолжил настаивать на своем старший из братьев. - И нечего переспрашивать разные глупости!
   Настя мгновенно присоединилась к спору, возмущенная пренебрежением Саши и страшно заинтригованная словами Николки.
   - Чего это я не знаю?! - набросилась она на мальчиков. - Ну-ка говорите, а то я сейчас скажу, что вы опять деретесь, и вас вернут обратно в углы!
   Эта угроза была весьма серьезной - вторую драку за день братьям точно бы не простили, и им пришлось бы скучать в углу до самого вечера. Бросая на сестру злобные взгляды, Саша и Николка притихли, а она, почувствовав себя самой сильной, смерила их снисходительными взглядами:
   - Так о чем же вы хотели меня спросить?
   - Почему месье сегодня сказал, что мы можем стать только мелкими переписчиками? - выпалил Николка, уже жалея, что начал этот разговор. Он чувствовал, что вопрос его звучит глупо, а сестра вряд ли знает на него ответ.
   Однако Настя, услышав эти слова, неожиданно по-взрослому понимающе кивнула:
   - Я знаю, почему он так сказал! Он думает, что раз мы такие бедные, что даже переехали из Петербурга сюда, то никого из вас ни за что не возьмут на хорошую должность, а меня никто не возьмет замуж. Только это все неправда! Моя мадемуазель говорит, что на хороших девушках женятся даже вообще без приданного! Ну и хорошие юноши тоже могут сами всего добиться, - тут она посмотрела на братьев с некоторым сомнением, словно не была уверена, относятся ли слова учительницы к ним.
   Но Николка и Саша не обратили на этот взгляд никакого внимания - слова сестры задели их гораздо сильнее, и, переглянувшись, братья поняли друг друга без слов. Обоим в тот момент стало ясно, что они, когда вырастут, сделают все, чтобы добиться большего, чем должность простого переписчика. Даже если для этого им придется стараться красиво писать и хорошо учиться другим наукам.
   - Настя, а расскажи про Петербург! - решил сменить грустную тему Николка. Девочка довольно приосанилась - она любила, когда младшие братья расспрашивали ее о городе, из которого их увезли, когда все они были совсем маленькими. Почему это случилось, дети не знали: мать, когда ее об этом спрашивали, всегда хмурилась и переводила разговор на их успехи в учебе или еще что-нибудь важное и скучное. И поэтому Николке, который совсем не помнил родного города, оставалось довольствоваться теим отрывочными воспоминаниями о нем, которые сохранились у Насти. Саша, правда, уверял, что тоже помнит столицу, но никогда не рассказывал ничего сам, а только поддакивал сестре. Настя же помнила смутные картины длинных улиц и ярких фонарей, да еще улыбчивых женщин в удивительно красивых платьях, которые приходили к ним в гости и восторженно сюсюкали с девочкой, и частые дожди, из-за которых ее отказывались вести гулять, и низкое серое небо. Но, рассказывая об этих отрывочных воспоминаниях, она добавляла к ним множество собственных фантазий, и по ее словам получалось, что семья Резановых когда-то жила в самой настоящей сказочной стране. И эти рассказы Николка с Сашей могли слушать бесконечно.
   - В Петербурге все совсем не так, как здесь, в Иркутске... - начала Настя свой рассказ, и братья, удобно устроившись на огромном сундуке и забыв обо всех своих разногласиях, приготовились к очередной красивой истории.
  
   Глава II
  
   Россия, дорога в Крым, 1787 г.
  
   Это была первая зима, когда бескрайняя украинская степь перестала быть чисто-белой. Никогда раньше на ее заснеженных просторах не появлялось никаких ярких пятен - а теперь через всю равнину протянулась длинная цепь высоких красно-рыжих костров. Издалека они казались огромными пышными цветами, неведомым образом распустившимися на снегу вопреки всем законам природы. Впрочем, расцвели эти "цветы" не сами - им помогли странные люди в бурой с красными эполетами форме, проехавшие по степи на больших, доверху наполненных дровами санях. Время от времени они останавливались, вываливали на снег внушительного вида горку поленьев и поджигали ее, но вместо того, чтобы погреться у разведенного костра, снова забирались в сани и ехали дальше. А потом опять останавливали сани, оглядывались на предыдущий костер, разжигали еще один и тоже бросали его в чистом поле, чтобы отправиться в дальнейший путь.
   Некоторое время костры горели в одиночестве, но длилось это недолго. Вскоре снова послышался топот лошадиных копыт, гораздо более громкий, чем когда по степи неслись первые сани, и на равнину выехала длинная вереница поставленных на полозья экипажей, по обеим сторонам от которых скакало множество всадников. Управлявшие экипажами кучеры смотрели, в основном, не на едва различимую среди снегов дорогу, а на яркие огненные пятна на снегу, и весь составленный из саней поезд неторопливо продвигался от одного костра к другому. Из окошек небольших передних экипажей изредка выглядывали скучающие лица - пассажиры без всякого интереса поглядывали на уже давно приевшийся им пейзаж, убеждались, что он ни капли не изменился, и вновь скрывались внутри, задергивая за собой плотные шторы. Окна же самого большого экипажа, похожего, скорее, не на карету, а на поставленный на полозья миниатюрный домик, и вовсе оставались всю дорогу прикрытыми бархатными занавесками.
   Кортеж величественно проехал мимо нескольких костров, а потом кучер одного из передних экипажей начал сильнее нахлестывать четверку лошадей, которые тут же прибавили шагу и вскоре понеслись по снегу проворной рысью. Экипаж вырвался вперед, оставив другие, медленно ползущие сани далеко позади, промчался по степи до самого последнего из разложенных костров и остановился. Из него выскочили несколько человек в меховых тулупах, и вокруг костра закипела работа: прямо на снег выгрузили несколько сияющих медью начищенных самоваров, над которыми вскоре тоже начал клубиться легкий дымок, рядом с ними поставили большие плетеные корзины, из которых вкусно пахло пирожными и сладкими булками, зазвенели стаканы, зазвякали тяжелые серебряные подносы...
   Остальные сани, тем временем, медленно приближались к расставленным вокруг костра раскаленным самоварам. Некоторые из них проехали немного дальше, некоторые остановились, так и не добравшись до этого костра, а двигавшийся в середине самый большой и богатый экипаж-дом замер в точности рядом с ним. Распоряжавшийся чаепитием мужчина уже расставлял на одном из подносов дымящиеся паром стаканы, помогавшая ему молодая барышня в черном полушубке раскладывала на том же подносе шелковую салфетку, на которую еще один слуга выложил несколько пухлых кремовых пирожных. Девушка подхватила поднос и, слегка отклонившись назад под его тяжестью, осторожно, но быстро пошла по глубокому снегу к большой карете.
   - Аккуратней! - крикнул ей подъехавший к главному экипажу на красивой гнедой лошади молодой человек. Но было уже поздно - служанка шла прямо на небольшую занесенную снегом кочку, увидеть которую ей не давал загораживавший обзор поднос. Другие придворные, обернувшиеся на окрик всадника, были не настолько близко к барышне, чтобы остановить ее, а сама она, услышав его, только вздрогнула, но при этом продолжила двигаться вперед. Столкновение с коварным бугорком и падение на землю вместе с полными кипятка стаканами казались неизбежными.
   Молодой человек успел подскакать к ней вплотную, нагнуться и выбить поднос у нее из рук всего за мгновение до того, как она споткнулась и, беспомощно взмахнув руками, упала на спину. Поднос отлетел далеко в сторону, именно туда, где не было людей, и тяжело плюхнулся в невысокий сугроб. На белоснежном снегу быстро расплылись уродливые коричневые пятна горячего чая, один из стаканов со звоном разбился, налетев на что-то твердое. Кто-то испуганно ахнул.
   Молодой всадник спешился и, наклонившись к барахтавшейся в снегу служанке, бережно подхватил ее под руки, помогая встать. Та тихо охнула и как только вновь почувствовала под ногами твердую землю, смущенно отшатнулась назад, опустив голову.
   - Не ушиблись? - деловито спросил ее молодой человек.
   Девушка посмотрела на упавший поднос, к которому уже спешили другие слуги, потом на кочку, из-за которой она едва не обожглась чаем, и лишь после этого робко подняла глаза на своего спасителя. Остальные придворные за ее спиной, возившиеся с самоваром и уже готовившие новый поднос со стаканами и пирожными и подбиравшие улетевшую в сугроб посуду, негромко, но бурно обсуждали случившееся.
   - Нет, господин Резанов, - покачала служанка головой и, снова засмущавшись, принялась стряхивать снег с полушубка и юбки.
   - Господин Резанов, как всегда, оказался героем, - послышался из большой кареты приглушенный закрытыми дверцами низкий женский голос. Гомон слуг мгновенно стих, а девушка, ставшая причиной вызвавшего столько шума происшествия окончательно перепугалась и еще ниже опустила голову. Молодой человек повернулся к карете и почтительно поклонился начавшим открываться дверям.
   Из кареты выглянула полная дама лет сорока, закутанная в темную бобровую шубу и такую же пушистую шапку. Ее некрасивое, но выразительное лицо было спокойным - она уже выглянула в окно кареты и видела, что никто из участников этого маленького происшествия не пострадал.
   - Государыня императрица хочет знать, не обжегся ли кто-нибудь чаем? - спросила она, тем не менее, по очереди разглядывая обоих виновников переполоха.
   - Не извольте беспокоиться, госпожа Анна Степановна! - заверил ее молодой человек. Девушка, все еще испуганная и смущенная, пробормотала что-то неразборчивое, старательно мотая головой. Анна Степановна смерила ее снисходительным взглядом, усмехнулась и вновь посмотрела на Резанова.
   - Государыня приглашает вас в карету. Чтобы вы сами могли рассказать, как вам удался ваш очередной подвиг. А еще, - дама чуть повысила голос, - мы бы все-таки хотели чаю с пирожными!
   Слуга, распоряжаnbsp; - Пусти! - завопил Николка тонким, почти девчоночьим голосом.
&вшийся разливанием чая, уже подготовил новый поднос и лишь ждал удобного момента, чтобы отнести его в карету императрицы. Анна Степановна, заметив его краем глаза, быстро кивнула, продолжая однако смотреть на Резанова. Тот в ответ еще раз, теперь уже не так низко, поклонился:
   - Сию минуту, госпожа!
   Он поискал глазами свою лошадь, которая, оставшись без присмотра, уже подошла к корзинам со сладостями и несмело принюхивалась к одной из них, должно быть, рассчитывая, что кто-нибудь из суетящихся вокруг людей не откажет ей в скромном угощении. Подхватив болтающуюся уздечку, Резанов повел лошадь к другим коням уже спешившихся охранников. По дороге он незаметно сунул руку в прикрепленную к седлу небольшую сумку, достал оттуда кусок сладкой булки и сунул его лошади под нос. Та наградила его благодарным взглядом и в один миг сжевала предложенное лакомство.
   Молодой человек привязал лошадь к одному из экипажей, следовавших за императорским, и вернулся к роскошной карете, из которой по-прежнему выглядывала Анна Степановна Протасова, самая верная и любимая фрейлина царицы Екатерины Второй.
   - Государыня вас ждет, - сказала она Резанову, отступая вглубь кареты, и он поднялся по искусно сделанным откидным ступенькам в передвижные царские "покои".
   О том, что внутри карета выглядит, как самый настоящий жилой дом с таким высоким потолком, что в ней можно свободно выпрямиться в полный рост, он слышал еще в самом начале путешествия, но убедиться в этом лично ему еще ни разу не удавалось. Теперь же он собственными глазами увидел, что фрейлины и другие приближенные императрицы, удостоившиеся чести проехать вместе с ней часть пути, нисколько не преувеличивали. Потолок кареты действительно позволял Резанову, несмотря на его богатырский рост, стоять совершенно свободно, не рискуя удариться о него макушкой. Впрочем, первым делом молодой гвардеец не забыл поклониться закутанной в меха хозяйке чудо-дома на полозьях и лишь после этого позволил себе украдкой оглядеть внутреннюю обстановку этого жилища.
   Екатерина любила роскошь и комфорт и не смогла расстаться с ними даже в этом самом длительном в ее жизни путешествии. Поэтому в первый момент Резанову показалось, что он снова оказался в Петербурге, в одном из залов Зимнего дворца, каким-то неведомым образом уменьшившимся в десятки раз. Пол кареты устилал толстый ворсистый ковер с яркими, хотя и немного затоптанными узорами, стены были обиты блестящей светло-кремовой тканью, а сиденья вдоль этих стен, больше похожие на миниатюрные диванчики - покрыты пушистыми меховыми шкурами. Сидевшие на них императрица и несколько фрейлин тоже кутались в длинные меховые шубы: в карете было не намного теплее, чем на улице, а теперь еще и Протасова с Резановым напустили внутрь морозного воздуха.
   - Присаживайтесь, Николай Петрович, - Екатерина указала гостю на одно из свободных мест. Очередной поклон - и Резанов уселся на приятно спружинивший под ним мех. На маленьком круглом столике, прибитом к полу кареты, стояли стаканы с чаем, на сиденье между двумя фрейлинам находилась корзинка со сладостями. Повинуясь взгляду императрицы, Николай взял один из стаканов и осторожно пригубил горячую жидкость. Приятное тепло тут же разлилось по всему его телу, и он только теперь понял, насколько сильно замерз, пока скакал по степи рядом с экипажами. Захотелось расслабиться, откинуться на мягкую меховую спинку, закрыть глаза и медленно отогреваться. Но увы, именно этого он в присутствии императрицы и ее ближайшего окружения позволить себе никак не мог.
   - Согревайтесь, Николай Петрович, и отдыхайте, - сказала Екатерина все так же спокойно и как будто бы безразлично, но глаза ее стали приветливыми и веселыми.
   - Да, отдохните как следует перед тем, чтобы снова кого-нибудь спасать! - кокетливо улыбнулась ему одна из сидевших в углу молоденьких придворных дам. Остальные фрейлины сдержанно заулыбались.
   - Ну-ну, не смущайте нашего гостя! - шутливо погрозила им пальцем в расшитой перчатке императрица. - Он и так в нашем обществе неловко себя чувствует!
   Однако дамы, вместо того, чтобы пощадить гвардейца, лишь еще больше заулыбались и принялись бомбардировать его лукавыми взглядами. Резанов, мысленно проклиная императорское гостеприимство, неуклюжую служанку и заодно весь белый свет, опустил глаза и сделал еще один глоток чая.
   - Жаль, что я не видела, как вы прыгали с лошади и бежали к этой бедной барышне, - делая вид, что не замечает кокетства своих спутниц, заговорила Екатерина. - Выглянула в окно, только когда вы уже отбрасывали от нее поднос. Вы ведь успели в самый последний момент, еще немного, и она бы его сама на себя опрокинула?
   - Мне просто повезло, ваше величество, я уже совсем близко был, - не поднимая глаз, ответил Николай.
   - А по-моему, вы скромничаете, - голос царицы неуловимо изменился, зазвучал чуть-чуть хитрее и насмешливее. Простой человек или даже не приближенный к императорскому двору аристократ не заметил бы этой перемены, но собравшиеся в карете женщины очень хорошо знали Екатерину и мгновенно улавливали любой новый оттенок ее речи. Не укрылась эта легкая хитринка и от Резанова, который, хоть и недолго служил императрице, но быстро осваивал тонкую и трудную науку царедворца. "Неужели в тех глупых сплетнях о том, что я нравлюсь царице, была доля правды?! - ужаснулся он про себя. - И что мне делать, если это так?!" Слухи, бродившие среди путешественников вскоре после выезда императорского поезда из столицы и гласившие, что Екатерина Вторая "питает к молодому Резанову заметное расположение", он долгое время считал ложью, распускаемой кем-то из его завистников. Но теперь приглашение в императорскую карету и недвусмысленное восхищение его совершенно нормальным для любого уважающего себя мужчины поступком навели молодого человека на мысль, что дело обстоит еще хуже: слухи могут быть и правдивыми.
   - Угощайтесь, прошу вас, - предложила ему, тем временем, Екатерина, указывая на корзинку с пирожными. Есть Николаю не хотелось совершенно, о сладком в такой напряженный момент было противно даже думать, но об отказе не могло быть и речи, и он с благодарностью достал из корзины самую маленькую булочку со взбитым кремом. Другие фрейлины тоже принялись за пирожные, продолжая, впрочем, время от времени поглядывать на растерявшегося гостя. Екатерина мелкими глотками пила чай, держа обеими руками серебряный подстаканник, и открыто смотрела Резанову в лицо изучающим взглядом. Мечтая провалиться сквозь землю, молодой человек откусил от булочки и сделал глоток чаю, стараясь хоть немного скрыть свою растерянность.
   - Не правда ли, вкусно? - спросила его одна из молоденьких фрейлин. - Или вы уже пробовали эти пирожные на прошлой стоянке?
   - Нет, госпожа, в прошлый раз я не успел, - учтиво улыбнулся ей Резанов.
   - Потому что сражались с другим стаканом чая! - хихикнула еще одна придворная дама, и все остальные, включая и императрицу, тоже засмеялись. Николай представил, как вечером, когда они остановятся на ночлег в каком-нибудь выбранном гвардейцами заранее селении, о его "неравном бое со стаканами" будет говорить весь императорский поезд, и едва удержался, чтобы не застонать. Неужели с ним случилась самая ужасная для придворного вещь - неужели он стал предметом насмешек?! Стоило ли ради этого все эти годы учиться, стараться попасть в Измайловский полк и заслужить право сопровождать царицу в походе?!
   Но Екатерина Вторая, насладившись сполна растерянным видом своего гвардейца, подарила ему спокойствие так же легко, как до этого заставила переживать.
   - Все, мои милые, хватит! - сказала она чуть более строгим голосом, и смешки фрейлин мгновенно стихли. - Господин Резанов может подумать, что вы не верите в его смелость и думаете, что он только и умеет, что подносы в снег опрокидывать! Мы не будем больше смеяться над этим глупым случаем и не будем никому о нем рассказывать. Потому что он действительно смелый человек и может справиться с любыми врагами. Ведь так, Николай Петрович?
   - Ваше величество... - пробормотал Резанов, но заканчивать фразу не стал - иначе ему пришлось бы либо хвастаться своей невероятной отвагой, либо признать неправоту царицы, что было для него одинаково невозможно. Зато он позволил себе посмотреть на Екатерину с благодарностью за пресечение насмешек, и она без труда поняла, что молодой человек хотел ей сказать.
   - Кто-нибудь, выйдите на улицу и попросите всех не болтать об этом инциденте, - произнесла царица, не обращаясь ни к кому из фрейлин конкретно. Несколько девушек поднялись и, запахивая поплотнее шубы, одна за другой выбрались из кареты. Кроме императрицы и ее гостя там остались только пожилая Анна Степановна и еще две молодые барышни.
   - Не обижайтесь на этих насмешниц, - вновь улыбнулась ему Екатерина. - Они на самом деле были в полном восторге, когда все увидели. И уж конечно, никто из них не сомневается в вашей доблести. У вас просто еще не было возможности доказать ее по-настоящему.
   - Да, ваше величество, - согласно кивнул Резанов. - Но я рад, что мне не представилось случая доказать ее во время этой поездки. И я очень надеюсь, что так будет продолжаться до самого Крыма, а потом - до возвращения в Петербург. Что вы не подвергнетесь никакой опасности, ваше величество.
   - Вот, берите пример! - обратила императрица к оставшимся в карете фрейлинам. - Господин Резанов больше ценит мое спокойствие и безопасность, чем чужое мнение о своей персоне!
   - Ваше величество! - обиженно вспыхнула одна из молоденьких фрейлин, но Екатерина жестом прервала ее возражения и снова повернулась к Николаю:
   - Хотя я почему-то уверена, что вы, Николай Петрович, уже испытывали себя на отвагу. Ведь признайтесь, наверняка вы хотя бы один раз участвовали в дуэли?
   - Нет, ваше величество, - ответил Рещанов и едва удержался, чтобы не добавить: "Мне просто как-то случая для этого еще не представилось". Впрочем, мудрая Екатерина наверняка догадалась и о той части ответа, которая осталась не высказанной.
   - Неужели ни разу? - наигранно удивилась она. - Что ж, это значит, что вы - мирный человек, не любящий ссоры по пустякам. Но я сильно подозреваю... нет, я абсолютно уверена, что если кто-то посмеет вас оскорбить, вы заставите его заплатить за это.
   "Нет, дворцовые сплетники врали! - Резанов в отчаянии прикрыл глаза. - Ее величество вовсе не одаривает меня своим вниманием, наоборот - я чем-то вызвал ее немилость, и она хочет меня наказать! Иначе она не задавала бы таких вопросов, на которые невозможно ответить!!!" Он сделал большой глоток чая, чтобы выиграть время и решить, что в его положении хуже: признаться, что готов нарушить закон, или же выставить себя мужчиной, способным отказаться от поединка. О втором варианте ему не хотелось даже думать, однако и первый мог с одинаковой вероятностью вызвать как уважение царицы, так и ее гнев. Нельзя было и медлить, Екатерина и ее верные спутницы ждали его ответа.
   - Если это случится, я поступлю так, как подскажет мне моя совесть, - осторожно произнес молодой человек, отставляя на столике полупустой стакан и молясь про себя, чтобы императрица не потребовала от него уточнить, что именно совесть должна подсказать ему, окажись он в таком щекотливом положении.
   К счастью, Екатерину его ответ полностью устроил: она удовлетворенно кивнула и подарила своему измученному сомнениями подданному еще одну любезную улыбку.
   - Ладно, девушки, - обратилась она ко всем трем фрейлинам, включая и госпожу Протасову. - Сходите узнайте, все ли напились чаю и готовы ли ехать дальше. А если кто-нибудь еще пьет, то пусть поторопится. И потом сразу же возвращайтесь!
   Анна Степановна и обе девушки тут же покинули карету, и Николай остался наедине с главой Российской империи. Она придвинулась поближе к окну и отдернула в сторону тяжелую бархатную занавеску. В передвижном доме стало светлее, и Резанов внезапно увидел, что императрица уже далеко не молода. Конечно, он знал это и раньше, но только теперь, оказавшись совсем рядом с ней, смог разглядеть ее слегка обвислые щеки и сгрудившиеся вокруг глаз морщины, которые не могла полностью скрыть щедро напыленная на лицо пудра. Выглядывавшие из-под высокой меховой шапки пряди волос были уже основательно тронуты сединой. А еще лицо царицы выглядело очень усталым. Непрерывная езда по городам и деревням, с жизнью которых Екатерина пожелала познакомиться лично, длилась уже больше трех месяцев и должна была продолжаться, в лучшем случае, еще столько же времени. И если в начале путешествия императрица изучала жизнь своих подданных с огромной заинтересованностью, то после нескольких недель, проведенных в пути, ее энтузиазм пошел на убыль. Мимо некоторых недавно построенных деревень она даже согласилась проехать, не останавливаясь в них, последовав совету готовившего ее поход князя Григория Потемкина.
   - Значит, ни разу в жизни не дрались на дуэли? - переспросила она своего гостя и вдруг мечтательно улыбнулась. - А я вот в юности один раз попробовала... Вы не знали об этом?
   - Нет, ваше величество! - изумленно поднял голову Николай, не веря своим ушам.
   - Да, сейчас об этом случае уже мало кто помнит, - снова улыбнулась царица. - Это было еще до моего приезда в Россию и замужества. Мне было пятнадцать лет, моей кузине Анне Людвиге - столько же. Но мы с ней, к счастью, вовремя одумались... а если говорить совсем откровенно, то испугались. К тому же эти шпаги - такие тяжелые! Мы ни одного выпада не смогли сделать правильно... к счастью для нас обеих.
   Она испытующе посмотрела на Николая. А тот терялся в догадках, зачем императрице понадобилась вести с ним настолько откровенный разговор и рассказывать о таком необычном и выставляющим ее в не самом лучшем свете эпизоде из своей жизни.
   - Вы, конечно же, думаете, что это совершенно не женское дело, да, господин Резанов? - продолжала между тем Екатерина Вторая.
   - Это слишком опасно для совсем юных девушек, - дипломатично ответил тот, теперь уже удивляясь собственной находчивости - императрица раз за разом ставила его в неловкое положение, но он умудрялся найти такие слова, чтобы не показаться ей излишне дерзким и при этом не солгать.
   - Да, это дело опасное и неженское, - подтвердила Екатерина. - Но мне всегда казалось, что если бы я тогда не согласилась на ту глупую дуэль, мне не удалось бы так успешно заниматься другим опасным и неженским делом, управлением страной.
   Резанов вежливо кивнул, на этот раз нисколько не кривя душой и искренне соглашаясь со своей высокопоставленной собеседницей. "Интересно, что же она не поделила со своей кузиной? - закралась к нему в голову озорная и любопытная мысль. - Уж не мужчину ли?" Но о том, чтобы задать ей такой вопрос, он не мог бы и мечтать, а сама Екатерина о причине своего поединка так ничего и не сказала, и Николаю пришлось смириться с тем, что этой тайны он так никогда и не узнает.
   Чтобы разрядить повисшее в карете неловко молчание, Николай допил остывший чай из своего стакана и снова поставил его на место.
   - Благодарю вас, ваше величество, - сказал он тихо, и с радостью услышал у себя за спиной стук двери. В карету возвращались фрейлины, и молодой человек был готов расцеловать каждую из них и даже позволить им снова хихикать над его недавним "подвигом". Они избавляли его от гораздо более ужасной вещи - от доверительной беседы с самой царицей Екатериной!
   - Все готовы ехать дальше, ваше величество, - сообщила Протасова, поднимаясь в карету и стряхивая со своей шубы снежинки.
   "Ура!!!" - мысленно завопил Николай Резанов и, с трудом смог удержаться от того, чтобы не вскочить с сиденья и не выбежать вон. Вместо этого он постарался встать как можно медленнее и поклонился Екатерине и начавшим рассаживаться вокруг нее придворным дамам:
   - Благодарю вас за оказанную мне честь, ваше величество!
   - Не торопитесь, Николай Петрович, - остановила его царица. - Я думаю, никто не будет против, если вы проедете немного с нами. Хотя бы до следующей стоянки.
   - Благодарю вас... - дрогнувшим голосом повторил Резанов, в полном ужасе опускаясь обратно. Ему стало ясно, что выбраться из кареты он уже не сможет. А до следующей остановки просто-напросто не доживет - умрет от неловкости и тщетных попыток понять, чего добивается от него Екатерина!
   Он все-таки попытался сделать еще одну отчаянную попытку вырваться из императорской кареты на свободу.
   - Мне надо предупредить кого-нибудь из охраны, чтобы они присмотрели за моей лошадью, - сказал он, снова пытаясь встать. В голове вертелись самые безрассудные планы побега - вскочить в седло и ускакать в степь, а потом догнать поезд и сказать, что лошадь понесла, или даже нарочно выпасть из седла и сделать вид, что он сильно ушибся при падении. Одновременно Резанов также пытался решить, является ли побег от женщины, пусть даже такой высокопоставленной, трусостью и дезертирством.
   - Да сидите! - рассмеялась императрица. - Неужели же они сами не догадаются, что раз вы отсюда не вышли, значит, едете со мной? Разберутся как-нибудь, что с вашим конем делать!
   Николай послушно сел на свое место и приготовился к самому худшему.
  
   Глава III
  
   Россия, Петербург - Иркутск, 1794 г.
  
   Князь Платон Александрович Зубов держался так самоуверенно, словно был не гостем, а хозяином богато обставленного кабинета правителя Коммерц-коллегии. Впрочем, настоящий его хозяин уже был наслышан о том, что новый приближенный императрицы ведет себя так везде, где бывает, включая покои Зимнего дворца.
   - Я хочу, чтобы этот мальчишка убрался как можно дальше от столицы и от двора! - объявил Зубов сразу же после обмена приветствиями и прочих формальностей. - Уверен, что вы, господин Державин, понимаете, как это необходимо, и не будете чинить к этому никаких препятствий!
   - Я совершенно не понимаю, почему должен удалять из канцелярии одного из ее лучших работников, - изображая на лице равнодушие, отозвался его собеседник. - Господин Резанов ничем не заслужил такого отношения, он добросовестный и честный человек, он лучше всех справляется с самой трудной работой и мне не в чем его упрекнуть.
   - Ну а мне - есть в чем, почтенный Гавриил Романович, - нахмурился Зубов. - И мне очень странно, что вы не хотите этого понять!
   Он встал с кресла и прошелся вдоль стола Державина, подошел к окну, резко развернулся и зашагал обратно. Его слегка вытянутое и довольно красивое лицо приняло капризное выражение, какое бывает у маленьких детей - казалось, еще немного, и могущественный князь расплачется, а то и вовсе упадет на пол и начнет бить по нему ногами, как малыш, которого родители не сумели правильно воспитать.
   "Да, это вам не граф Орлов и не князь Потемкин... - вздохнул про себя Державин, украдкой разглядывая своего высокопоставленного посетителя. - Измельчали нынче фавориты ее величества, ох, как измельчали! Кто бы мне сказал лет так двадцать назад, что она приблизит к себе такого... Ни за что бы не поверил! Хм, а кто бы мне сказал, что я буду так неуважительно думать об императрице..." Державин шумно вздохнул и постарался придать своему лицу понимающее и сочувствующее выражение.
   - Если Николай Петрович в чем-то провинился, он, безусловно, будет наказан, - пообещал он Зубову.
   - Если бы этот сопляк в чем-то провинился, его наказал бы я! - резко повернулся к Державину его гость. - Но я дожидаться, когда это произойдет, не намерен! Я, можно сказать, хочу предотвратить несчастье, помешать ему совершить дурные поступки. И для этого прошу вас просто отправить его в другой город для решения каких-нибудь важных вопросов. Ни за что не поверю, что у вашей коллегии нет никаких серьезных дел за пределами столицы! Ведь есть же? Такие, с которыми как раз и сможет разобраться самый лучший и добросовестный работник?
   "Нет, до Потемкина или Орлова этому фавориту далеко... - еще раз с прискорбием констатировал Державин. - Тем бы и в голову не пришло ревновать Екатерину к первому попавшемуся красивому юноше только потому, что она любит иногда с ним побеседовать или поручить ему какую-нибудь мелочь! Прошлые ее приближенные были выше этого, у них было собственное достоинство! И у Екатерины оно было - в те времена она бы на этого Зубова и не посмотрела даже!.."
   Однако Зубов ждал его ответа, и дальше размышлять о том, как изменилась царица, ее фавориты и вообще нравы российского двора, было невозможно. Надо было что-то ему отвечать, причем сделать это так, чтобы, по возможности, выгородить "провинившегося" Резанова и не навлечь гнев царского фаворита на себя.
   - У меня много дел в провинциях, князь, - согласился он с Платоном Александровичем. - Но Николай Резанов нужен мне здесь, в Петербурге. Здесь важных дел, требующих его участия, гораздо больше. Я вообще собираюсь со следующей недели загрузить его работой так, что ему придется надолго забыть о балах и прочих развлечениях. Но отсылать его в другой город - это невозможно.
   Однако князя Зубова такое положение дел тоже не устраивало. Ему было недостаточно того, чтобы Резанов был занят и не имел времени видеться с Екатериной Второй, он хотел, чтобы у молодого красавца вообще не было для этого ни малейшей возможности.
   - Мне очень странно слышать это от вас, господин Державин! - сказал он, удивленно приподняв брови. - Неужели во всей вашей коллегии работает только один толковый человек, без которого вы не сможете обойтись?
   "Вот же упрямый ревнивец!" - с досадой возмутился про себя Гавриил Романович, уже понимая, что Зубов не успокоится, пока молодого Резанова не удалят из столицы, и что царскому фавориту все-таки придется уступить. Делать ему этого очень не хотелось, и раньше Державин ни за что бы не позволил так обращаться с собой и со служащими у него людьми, однако теперь времена действительно изменились. Да к тому же, сил на тайную борьбу и интриги у него с каждым годом оставалось все меньше...
   - В моей коллегии все работники толковые, и без каждого очень трудно обойтись, - холодно возразил он князю. - Возможно, я сумею подыскать господину Резанову дело в провинции, и, разумеется, мы справимся и без него, но кое в чем это работу коллегии все-таки затруднит.
   - Но я ни минуты не сомневаюсь, что такой прекрасный руководитель, как вы, Гавриил Романович, сумеет без труда с этим справиться! - удовлетворенно улыбнувшись, заверил его Зубов.
   - Благодарю вас за доверие, князь, - вздохнул Державин.
   - А я - вас, за то, что вы его оправдываете, - ответил Зубов. - До встречи!
   Дверь за ним с тихим стуком закрылась, и Гавриил Романович, устало вздохнув, откинулся на спинку своего мягкого кресла. Отправлять Резанова в другой город ему страшно не хотелось, идти на поводу у самодура-Зубова хотелось еще меньше, а признавать свое бессилие перед ним было и вовсе противно. Но ничего другого Державину не оставалось, и он был уже достаточно мудр, чтобы понимать это.
   "Расписать бы тебя, глупого индюка, в стихах, да так, чтобы все, кто тебя знает, поняли, о ком речь, и смеялись над тобой! - думал Державин, поглядывая на верхний белый лист лежавшей перед ним стопки бумаги. - Только у меня вряд ли так получится, не привык я высмеивать, умею только хвалебные оды писать... Это Крылов мог бы тебя высмеять в какой-нибудь басне, но он тоже с тобой связываться не захочет. А жаль. Может, конечно, еще появится какой-нибудь молодой поэт, который это сможет, но вряд ли... Молодежь теперь литературой не интересуется, ей бы только карьеру при дворе делать да на балах блистать! Новых талантливых поэтов в России больше не будет..."
   Вспомнив о том, что одного представителя такой практичной и стремящейся к славе молодежи ему сейчас предстоит сильно огорчить, Державин еще раз шумно вздохнул и, обернувшись назад, дернул на свисающий со стены шнурок звонка.
   - Господин Резанов на месте? - спросил он явившегося на вызов слугу.
   - Да-с, господин Державин.
   - Передайте ему, что я просил его зайти.
   - Слушаюсь!
   Через несколько минут молодой человек, судьба которого только что решилась далеко не самым лучшим для него образом, вошел в кабинет Державина и остановился перед его столом. Был он красивым и статным, всегда одетым в безупречно аккуратный костюм и идеально причесанным, и Гавриил Романович в очередной раз невольно залюбовался своим лучшим сотрудником. "Не удивительно, что этот красавчик нравится Екатерине! - усмехнулся он мысленно. - Женщины только таких и любят - либо молодых и блестящих, либо тех, кто им грубо льстит восторженными одами... Но все равно, жаль этого юношу, сам ведь и страдает из-за своей красоты!"
   - Присаживайтесь, Николай Петрович, - он сделал приглашающий жест в сторону одного из ближайших к его столу кресел и, дождавшись, когда Резанов усядется, сочувственно ему улыбнулся. - У меня для вас не слишком радостные новости. Вам придется в ближайшее время уехать из Петербурга в Иркутск.
   Лицо Николая стало озадаченным, но было видно, что пока еще он не понимает всей глубины обрушившихся на него неприятностей.
   - Как вам будет угодно, - сказал он почтительно, хотя и без особой радости в голосе. - Что я должен буду сделать?
   - Вам поручается проинспектировать работу одной из крупных сибирских компаний, - ответил Державин. - Ее владелец живет в Иркутске, и зовут его Григорий Шелихов. Завтра я подготовлю для вас все бумаги по этой компании.
   - Будет сделано, - Резанов чуть наклонил голову. - И когда я должен буду туда выехать?
   - Чем скорее, тем лучше, - отозвался Державин и, немного помедлив, добавил. - А вот с возвращением оттуда вам спешить не стоит. Вы останетесь там и будете присматривать за Шелиховым... еще некоторое время. Столько, сколько потребуется.
   По красивому лицу Николая пробежала тень. Он уже начинал что-то понимать, но боялся до конца поверить в то, что теперь удача от него отвернулась.
   - Я сделаю все, что потребуется, но скажите... я ведь смогу потом, хоть когда-нибудь вернуться?
   - Я надеюсь, что сможете, - искренне улыбнулся ему Державин. - Но, боюсь, это станет возможным не раньше, чем через несколько лет. И лучше всего будет, если вы вернетесь оттуда женатым.
   Молодой человек помрачнел еще сильнее, но не стал ни задавать новые вопросы, ни спорить со своим начальником. Ему и так было ясно, что послужило причиной таких резких перемен в его жизни.
   - Вы ведь сами родом из Иркутска, если я не ошибаюсь? - спросил Державин.
   - Я родился в Петербурге, но наша семья переехала в Иркутск, когда я был еще младенцем, - вежливо поправил его Резанов.
   - Но в любом случае, вы хорошо знаете этот город, верно?
   - Да, конечно же. В этой... дыре прошло все мое детство. Мой старший брат живет в нашем фамильном имении под Иркутском, а недавно родители тоже к нему переехали.
   - Значит, вы не будете там совсем уж одиноко себя чувствовать, - сделав вид, что не заметил злости, с которой молодой человек произнес слово "дыра", попытался утешить его Державин.
   - Разумеется, - кивнул Резанов с обреченным видом.
   - Что же, больше я вас не задерживаю, - сказал Гавриил Романович, и молодой человек, скорбно вздыхая, направился к выходу из его кабинета.
   "Только бы никто не догадался, как я расстроен! - вертелось у него в голове весь оставшийся день. - Только бы не выдать это раньше времени!"
   Однако ближе к вечеру Николай неожиданно понял, что, называя Иркутск "дырой, где прошло его детство", сильно покривил душой. Уже после того, как его досада и злость из-за "важного поручения" - а по сути изгнания из столицы - немного утихли, он с удивлением обнаружил, что соскучился по городу, в котором вырос, и что ему, без всякого сомнения, будет приятно снова увидеть знакомые улицы и площади. И это ожидание встречи с давно покинутым городом постепенно смягчило его возмущение от несправедливых подозрений и печаль от разлуки с Санкт-Петербургом. Он вдруг сообразил, что уже несколько лет не виделся с братом и сестрой и даже писать им стал гораздо реже - и обрадовался, что скоро сможет с ними увидеться. Вспомнил нескольких друзей детства, с которыми не поддерживал вообще никакой связи, но которые должны были по-прежнему жить в Иркутске - Николай не был уверен, что они будут так уж рады с ним увидеться, но что-то подсказывало ему, что хотя бы с парой-тройкой из них он найдет тему для душевного разговора. А еще можно будет выехать загород и прогуляться в лесу, побродить среди деревьев, никуда не торопясь, ни на кого не оглядываясь, не опасаясь в любой момент допустить какую-нибудь оплошность...
   Резанов так ясно представил себе такую прогулку, что почувствовал сильнейшее желание оказаться на окраине Иркутска прямо сейчас. Но увы, это было невозможно, и даже ускорить отъезд из Петербурга было не в его власти - необходимо было дождаться, когда будут готовы необходимые бумаги и соберутся в дорогу сопровождающие его помощники. Прикинув, сколько времени им может понадобиться на сборы, молодой граф снова загрустил: в самом лучшем случае ему предстояло ждать еще пару недель. "Ладно, зато мне со сборами не нужно будет торопиться, я за это время десять раз все подготовить успею!" - успокоил он себя и, повздыхав еще некоторое время, решил пройтись по городу и подышать свежим воздухом.
   Вечерняя прохлада и дувший с Невы свежий ветер окончательно развеяли все его обиды и сомнения. Резанов вышел на безлюдную набережную, полюбовался слегка серебрящейся от фонарей черной водой и решительно потряс головой, избавляясь от плохого настроения. Ничего по-настоящему ужасного с ним не произошло. Его ни в чем не обвинили, его не ссылали в Сибирь за какое-нибудь преступление - ему просто немного не повезло. И у него еще был шанс с триумфом вернуться в Петербург и снова добиться того положения, которое он уже завоевал один раз. А то и еще более высокое!..
   Где-то вдали процокали лошадиные копыта, прогрохотал экипаж. Николай повертел головой и обнаружил, что зашел на одну из узких темных центральных улочек, в которых он постоянно путался, а пару раз даже умудрился заблудиться. К счастью, в конце этой улочки был виден тусклый отблеск горящего фонаря, и Резанов, прибавив шагу, двинулся в ту сторону, надеясь, что выйдет на одну из больших и хорошо знакомых ему улиц.
   Его расчет оказался верным - вскоре темный переулок вывел Николая на широкую и хорошо освещенную улицу, в которой молодой человек с удивлением узнал Невскую перспективу. Несмотря на поздний час, мимо него прошли два громко споривших о чем-то мужчины, промчался, нахлестывая лошадь, извозчик. Вдалеке мелькало еще несколько силуэтов прогуливавшихся людей. Жизнь в столице продолжалась даже ночью, немного стихая, но никогда не останавливаясь полностью.
   Николай тоже зашагал по выстланному досками тротуару, не рискнув возвращаться домой по маленьким переулкам. Он шел мимо мрачных невысоких каменных домов, чередующихся с вычурными особняками, обогнул опустевшие до утра ряды Гостиного двора и с грустью подумал, что главная столичная улица все-таки выглядит совсем не солидно. Насколько было бы лучше, если бы вся перспектива была застроена такими же дворцами, как Аничков или как дом Строгановых!.. Может быть, рано или поздно так и будет - многие знатные семейства, по слухам, уже присматривались к обычным домам на Невском, собираясь выкупить их и построить на их месте еще более красивые особняки. Вот только увидит ли он новые постройки, если они будут? И если увидит, то когда?..
   "Нет уж, не смей опять расстраиваться!" - одернул себя Резанов и зашагал еще быстрее. Он уезжал из Петербурга вовсе не навсегда, он еще вернется в столицу, пусть не сразу, пусть через несколько лет, но вернется! И еще налюбуется и Невской перспективой, и другими улицами, еще насмотрится на новые дворцы. А может, он вообще сможет приехать обратно быстро, через год или два, и на Невском даже построить ничего нового не успеют.
   Правда, скорое возвращение в столицу означало, что граф Резанов быстро обзаведется супругой, о чем молодому человеку думать пока не хотелось. Он дошел до поворота на знакомую улицу, свернул на нее и снова оказался в темном лабиринте узких проходов и внутренних дворов. Еще через полчаса он был уже дома и, устало зевая, готовился ко сну. Поездка в Иркутск его больше не огорчала, он только что попрощался с Петербургом и пообещал этому городу вернуться.
   Сборы в дорогу, как Николай и предполагал, затянулись почти на три недели. Он изнывал от нетерпения и скуки и готов был считать минуты до дня отъезда. И в тот день, когда два нагруженных сундуками экипажа, размеренно покачиваясь и поскрипывая рессорами, выехали, наконец, за пределы города, на лице Резанова сияла такая довольная улыбка, словно поездка в Иркутск была для него не "почетной ссылкой", а самой настоящей наградой. Спутники графа искоса посматривали на него с тщательно скрываемым любопытством: разумеется, сплетни о том, что инспекция сибирских торговых компаний - это только предлог, чтобы удалить его от императорского двора, уже распространились по всей столице, и они рассчитывали увидеть угрюмого и раздосадованного, а вовсе не радующегося жизни молодого человека. Николай делал вид, что не замечает их удивленных взглядов, немного злорадствуя про себя: от него ждали, что он будет переживать и что его можно будет снисходительно жалеть, но он не доставил никому этого удовольствия.
   А потом экипажи выехали на заснеженную лесную дорогу, оставив позади шумную и освещенную множеством фонарей столицу, и Резанов вообще перестал обращать внимание на своих спутников, на время позабыв и о собственных неприятностях, и о предстоящих делах. Он вдруг с изумлением обнаружил, что зимний лес - это потрясающе красивое зрелище, не менее красивое, чем зимняя заснеженная степь, по которой он скакал семь лет назад, охраняя карету Екатерины II. И ведь этот лес был совсем рядом с ним, а ему даже в голову не приходило выехать из города и полюбоваться такой красотой! Годами сидел безвылазно в столице, ездил из дома в канцелярию и обратно, скучал на работе и на светских приемах, и даже просто по улицам, по Неве почти не прогуливался! А уж о том, чтобы хоть ненадолго забыть о городской жизни и делах и вовсе не помышлял... Похоже, судьба в виде ревнивого Зубова дала ему шанс отдохнуть от бесконечных дел и насладиться природой.
   Весь вечер Николай делал вид, что его интересует, не меняется ли погода, и под этим предлогом выглядывал в окно экипажа. Небо постепенно темнело, из светло-серого становилось ярко-синим, а потом - черным, и вместе с ним так же синел укрывающий дорогу и ветки деревьев снег. А когда они отъехали на достаточно большое расстояние от вечно затянутого тучами Петербурга, в небе зажглись звезды - такие большие и яркие, что ими, уже не смущаясь друг друга, залюбовались все пассажиры.
   Правда, первая ночевка на станции, в плохо протопленной холодной комнате под тонким, почти не греющим одеялом, несколько поумерила восторги Резанова. Но наутро, когда они снова понеслись по заснеженному и освещенному ярким солнцем лесу, настроение у него опять поднялось, и он снова продолжил смотреть в окно, почти не слушая болтовню своих попутчиков и окончательно забыв об оставленной позади столице. Они ехали среди сугробов, порой тяжело прогнувшиеся под снегом еловые ветки нависали над крышей экипажа с обеих сторон, скрывая от него солнце, а порой лес расступался, и они оказывались посреди ровного, как застеленный белой скатертью стол, поля. Тогда Николай и его спутники начинали щуриться от отраженных от снега слишком ярких солнечных лучей и нехотя задвигали занавески на окнах. Но долго сидеть в полумраке и пересказывать друг другу и так всем известные последние новости им было не интересно, и вскоре чья-нибудь рука снова начинала тянуться к занавескам, чтобы впустить в экипаж дневной свет и разогнать темноту вместе со скукой.
   Через неделю попутчики окончательно сдружились и почти забыли о необходимости соблюдать светские манеры. Несколько раз им пришлось вместе с кучерами выталкивать завязшие с глубоком снегу экипажи, ругая снегопад и нерасчищенные дороги, а дважды они, не успевая добраться до темноты до станции, сворачивали в ближайшую деревню и останавливались на ночлег в душных крестьянских избах. Жалобы на неудобства и тяжелую работу, которыми непривычные ко всему этому городские жители поначалу оглашали зимний лес, постепенно сменились шутками и дружеским подтруниванием друг над другом. А спустя еще несколько дней пассажиры уже веселились вместе с кучерами, почти позабыв обо всех сословных различиях.
   Резанов уже не скучал ни по Петербургу, ни по Иркутску - он просто наслаждался дорогой, скоростью и красивыми пейзажами. О делах, прошлых или будущих, молодой человек не вспоминал вообще. Мысли то вертелись вокруг давних детских воспоминаний и теперь уже почти такого же давнего путешествия в Крым, то уносили Николая в далекое будущее: он мечтал, что когда-нибудь все-таки вернется в Петербург, но будет часто возвращаться в Иркутск, а под старость и вовсе поселится где-нибудь в глуши среди красивой природы. "Так бы и ехал по этой дороге, и пусть бы она никогда не кончалась..." - пришло ему как-то раз в голову, когда экипаж особенно разогнался в чистом поле. Вдалеке, за искрящимся на солнце снежным "одеялом" виднелась длинная череда маленьких домиков, над которыми поднимались темные столбы дыма - экипажи ехали мимо какой-то деревни - и казалось, что они катятся по какому-то не настоящему, сказочному миру. Из которого не хотелось уходить ни Николаю, ни его попутчикам.
   Однако длиться бесконечно их поездка не могла, и к началу весны в их дружной компании стали все чаще начинаться разговоры о том, какие дела ждут каждого из них в Иркутске. И Николай тоже постоянно ловил себя на том, что мыслями снова возвращается в свою обычную жизнь, полную работы, всевозможных проверок, встреч с множеством разных людей и прочих не особенно интересных ему вещей. А покрытые снегом деревья и другие красоты уже не казались такими очаровательными и вызывали своим однообразием легкую скуку. Сказка заканчивалась, и хотя расставаться с ней было немного грустно, новые дела все-таки с каждым днем манили молодого человека сильнее.
   Последние дни путешествия, когда до Иркутска оставались уже считанные версты, и Резанов, и все его спутники уже, не скрываясь, ерзали на сиденьях и не могли дождаться, когда их поездка, наконец, закончится. При проверке подорожных на въезде в город они в один голос ругали медлительных смотрителей и в нетерпении бродили кругами вокруг экипажей, с тоской поглядывая на выцветшее на солнце изображение тигра с красной лисицей в пасти на городском гербе. Наконец, все необходимые формальности были улажены, и экипажи въехали в город. Впервые за много недель за окнами вместо деревьев, полей и полузасыпанных снегом редких деревенских домиков замелькали аккуратно расчищенные улицы и каменные двухэтажные дома.
   Прощались попутчики бурно, но тоже нетерпеливо - все прекрасно понимали, что вряд ли увидятся снова, но никакого сожаления из-за этого не испытывали. Николай страстно мечтал оказаться в гостинице, вымыться с дороги и одеться в новый чистый костюм, но оказавшись в номере, рухнул на кровать, не раздеваясь и не снимая с нее покрывала, и мгновенно погрузился в сон.
   Спал он долго и с наслаждением - трясущиеся повозки и жесткие кровати на станциях не шли ни в какое сравнение с мягкими матрасом и подушкой иркутской гостиницы. Правда, проснувшись, Резанов все-таки почувствовал себя неловко из-за того, что не привел себя в порядок сразу. Раньше он себе такого не позволял, и даже когда вернулся в Санкт-Петербург из Крыма, спать завалился только после бани... "Старею, - с грустью подумал граф. - Раньше я так не уставал! Что же со мной еще через несколько лет будет?"
   Весь следующий день он тоже провел в гостинице, отдыхая и привыкая жить "на ровном месте". После этого Резанов планировал заняться делами, однако, выйдя на улицу, неожиданно передумал и отправился просто гулять по знакомым с детства кварталам. Он медленно шел вдоль домов, сворачивал то в один, то в другой переулок и с изумлением отмечал про себя, что с трудом узнает те места, где бывал, будучи маленьким ребенком. Память у него всегда была отличной, и он видел, что дома с тех пор почти не изменились, но в то же время не мог отделаться от чувства, что в чем-то они стали другими. Хотя в чем - этого Николай, как ни старался, понять не мог.
   Он прошел мимо одного из заваленных высокими сугробами двориков, в котором росло несколько старых толстых деревьев. Приостановился, вспоминая - не здесь ли они однажды гуляли со старшими братом и сестрой, когда ему было лет пять, а им чуть больше? Да, конечно же, они были здесь, если только в городе нет другого, очень похожего двора! Чем-то им тогда приглянулись эти вековые деревья, было в них что-то загадочное, и все трое детей просто безумно захотели подойти к ним поближе, потрогать руками их кору. Няня не пускала их в чужой двор, но выглянувшая в окно молоденькая хозяйка крикнула, что свершено не против, если дети посмотрят на деревья и вообще на все, что их заинтересует, и через минуту бесконечно счастливые маленькие Резановы были уже рядом с огромными стволами и пытались обхватить их руками.
   И сейчас деревья были такими же огромными и необхватными, они даже должны были стать еще больше за прошедшие четверть века, но никакой особой загадочности и тайны в них больше не было. Как не было их и во всем остальном - в каменных домах, когда-то казавшихся маленькому Николке похожими на крепости, в тесных проходах между ними, в высоких неприступных заборах. Не было во всем городе его детства - он стал самым обычным городом, хотя и остался по-прежнему любимым.
   Повздыхав над этим символичным окончательным прощанием с детством, Резанов побродил еще немного по улицам и, замерзнув, вернулся в гостиницу. К дому, где когда-то жила их семья, он не пошел, убедив себя в том, что и так слишком много времени потратил на бесцельную прогулку, но в глубине души понимая, что ему просто не хочется, чтобы и этот дом оказался обыкновенным, ничем не примечательным, да еще и совсем чужим.
   На этом сентиментальная часть его новой жизни в Иркутске, казалось, была полностью завершена. Впереди была работа, откладывать которую дальше Николаю было совестно. А потому следующим утром он уже ехал по Иркутску, не глядя по сторонам и не обращая внимания на красивые улицы. Пусть его лежал в контору знаменитого путешественника и купца Григория Ивановича Шелихова.
  
   Глава IV
  
   Россия, Иркутск, 1795 г.
  
   Первого знакомства с человеком, которого ему предстояло проверить на честность и законопослушность, Николай Резанов ждал со смешанными чувствами. Он много слышал о Шелихове, знал обо всех его опасных путешествиях на Аляску и не мог не испытывать к нему глубокого уважения и даже некоторой зависти - как к человеку, сумевшему многого добиться и выйти с победой из серьезных испытаний. Однако необходимость контролировать его дела и некоторые намеки, сделанные Гавриилом Державиным, говорили Резанову о том, что его новый подопечный вполне может оказаться хитрой и скрытной личностью, способной и на обман, и на подделку бумаг, и на многое другое. Шелихов мог оказаться крайне интересным человеком и при этом - достойным противником, который сумел бы с легкостью дать проверяющему отпор и обвести его вокруг пальца. В общем, отправляясь в контору основателя первых русских поселений на Аляске, Николай Петрович мог только гадать, предстоит ли ему найти в Иркутске нового друга и приятного собеседника или же его ждет сложная, хотя и интересная борьба с умным и изворотливым соперником.
   "В любом случае, скучать мне на новом месте, по всей видимости, не придется!" - был уверен молодой человек, готовясь к встрече с Шелиховым и уже совсем не жалея о том, что ему пришлось уехать из бурлящего жизнью и интригами Санкт-Петербурга.
   Григорий Иванович, уже извещенный письмом о приезде в Иркутск "человека из столицы", встретил Николая гостеприимно и приветливо, но даже без малейшего намека на испуг или заискивание. Он держался совершенно спокойно и уверено, как человек, которому абсолютно нечего скрывать от закона. И хотя Резанов отдавал себе отчет в том, что все это может оказаться искусной игрой, он все равно с первых же минут разговора невольно проникся к своему новому знакомому доверием. Шелихов же, судя по его довольному виду, без особого труда это понял.
   - Все документы здесь! - он указал Николаю на два огромных шкафа, плотно набитые бумагами, при виде которых на проверяющего сразу же накатила страшная тоска. - Здесь - начало, здесь - бумаги за последний год. Спрашивайте, пожалуйста, все, что захотите узнать, я в любой момент к вашим услугам. А вечером приглашаю вас отобедать с нами!
   - Благодарю вас! - приглашение на домашний обед после нескольких недель дрянной еды на пересадочных станциях или в деревнях немного подняло Резанову настроение, хотя мысль о предстоящих часах изучения бумаг по-прежнему не доставляла ему никакой радости. Зато подозрения, которые он испытывал в отношении Шелихова, рассеялись еще больше. Григорий Иванович как будто не пытался ничего скрыть: он не оттягивал проверку, не говорил Резанову, с каких документов ему следует начинать работу, и вообще предоставил ему полную свободу действий. Если бы он стал юлить, уговаривать сперва отметить знакомство, а проверкой заняться "когда-нибудь потом", если бы настаивал, чтобы Николай начал с каких-нибудь давних дел компании и не трогал свежие записи, это было бы поводом подумать, что купец что-то скрывает. А так - придраться молодому человеку было совершенно не к чему.
   Тем не менее, работал Резанов, как всегда, тщательно, и ни одна из слегка пожелтевших пыльных бумаг не избежала его подробного исследования. Изредка он отрывался от заваленного документами стола, поглядывал в окно на пушистые от снега ветки растущего рядом с конторой дерева и незаметно зевал от скуки. Пару раз Шелихов интересовался, не нужна ли ему помощь и не хочет ли гость сделать передышку, но в работу не вмешивался и вообще, как показалось Резанову, очень старался ему не мешать. А Николай все работал, шелестел бумагой, сверял аккуратно написанные столбики цифр и все чаще гнал от себя мысли о том, что путешествие Шелихова через океан было гораздо более достойным и нужным делом, чем его собственная работа, чем все составленные им, Резановым, правила и проведенные проверки вместе взятые.
   В конце концов, бесконечно длинный день перевалил за середину, и Григорий Иванович, подойдя к столу проверяющего, вежливо кашлянул. Николай оторвался от бумаг и с благодарностью посмотрел на хозяина кабинета.
   - Едем обедать, - дружелюбно предложил Шелихов. - Если опоздаем, моя супруга будет очень сердита!
   Николай вежливо улыбнулся, радуясь про себя, что у его нового знакомого такая сварливая жена и что благодаря ей он может с чистой совестью прервать работу. Они быстро доехали до особняка Шелиховых, и Резанов в очередной раз удивился тому, каким маленьким по сравнению с Санкт-Петербургом был его второй родной город.
   Дверь Григорию Ивановичу и его гостю открыла не служанка, а девочка лет десяти-двенадцати.
   - Папа пришел! - крикнула она звонким радостным голосом, но затем, увидев Резанова, смущенно замолчала и, покраснев, отбежала вглубь коридора. Зато на ее место из какой-то боковой двери выскочило еще несколько детей самых разных возрастов - Николаю в первый момент показалось, что их не меньше десятка. Они громко загалдели, рассматривая незнакомого человека любопытными глазами, но показавшаяся вслед за ними высокая девушка лет пятнадцати или шестнадцати, ласково шикнула на всю эту ораву и быстро загнала малышей обратно в комнату. После этого она вышла навстречу отцу и его гостю и, скромно опустив глаза, сделала реверанс:
   - Здравствуйте!
   - Здравствуй, Аннушка, - тепло улыбнулся ей Шелихов, мгновенно превратившись из невозмутимо серьезного делового человека в доброго и любящего отца. - Познакомься, это господин Резанов из Петербурга, которого мы давно уже ждали, - он повернулся к Резанову. - Анна, моя старшая дочь.
   Девушка еще раз сделала реверанс, Резанов тоже церемонно поклонился ей и почему-то вдруг почувствовал какую-то легкую светлую радость, как бывало с ним в Петербурге, когда из-за туч на вечно пасмурном небе внезапно прорывался одинокий чуть теплый луч солнца. Дочь Шелихова не могла похвастаться необычной красотой, но черты ее лица были тонкими и правильными, а осанка - по-царски прямой. Возможно, она казалась бы еще более привлекательной, если бы не скромное и даже немного робкое выражение лица и почти все время опущенные вниз глаза, но Николаю эта девушка понравилась и такой. А когда он вместе со всем многочисленным семейством Шелиховых уселся за стол и Анна, помогая матери, принялась утихомиривать весело болтающих младших детей, Резанов и вовсе поразился тому, с какой любовью она смотрела на каждого из них. Сам он, вспоминая свою старшую сестру Анастасию, помнил, в основном, ее насмешки и попытки при каждом удобном случае блеснуть своими лучшими, чем у младших братьев и сестры успехами. Без сомнения, Настя тоже всех их любила, но такой ласки, какую дарила своим братьям и сестрам Анна, они не получали от нее никогда.
   Жена Григория Шелихова, полная и властная дама, с одинаковой легкостью командовавшая и слугами, и детьми, тоже произвела на Николая сильное впечатление. Если раньше он недоумевал, как могла женщина, пусть даже безумно любимая, заставить мужа-путешественника взять ее с собой в плавание на другой конец света, то теперь, присмотревшись к Наталье Шелиховой, понял, что в жизни возможно и такое. Наталья держалась так уверенно, что мало кто решился бы даже начать с ней о чем-нибудь спорить, а если бы спор все-таки случился, она наверняка без труда сумела бы настоять на своем. К тому же, эта уже не очень молодая, родившая на свет девятерых детей женщина даже теперь отличалась строгой, величественной красотой, и нетрудно было представить себе, какой прекрасной она выглядела десять лет назад. Впрочем, гораздо чаще во время обеда его взгляд обращался не к Наталье, а к сидящей на дальнем конце стола Анне, которая была почти полной противоположностью своей матери - тихой, застенчивой и послушной.
   Как и ожидалось, супруги Шелиховы принялись расспрашивать Резанова о Петербурге. Их интересовало все: от политики до моды, от отношений императрицы с новыми фаворитами до погоды и цен на разные товары. Николай подробно отвечал на их вопросы, стараясь не подавать виду, что самому ему, только что покинувшему столицу из-за глупых дворцовых интриг, вспоминать о ней не слишком приятно. Хотя Шелихов и его жена, без сомнения, догадывались, что заслуженного и имеющего награды работника Коммерц-коллегии вряд ли отправили в далекий Иркутск просто так. Но они ничем не выдали своих подозрений, за что Николай бы им особенно благодарен.
   В тот день со старшей дочерью Шелиховых Резанов встретился глазами еще только один раз, когда всех девятерых детей отправили отдыхать после обеда, и она, все с той же добротой и любовью в голосе уговаривала их поторопиться. Проходя мимо Николая, девушка подняла голову и на мгновение их взгляды пересеклись - и ему снова показалось, что в комнату заглянул робкий, но теплый и нежный луч солнца.
   Следующий день начался точно так же: Николай Резанов приехал разбираться с документами в контору Шелихова и получил от него обещание любой помощи и приглашение на обед. Сказано все это было так радушно, что отказаться от визита в гости Резанов не мог - это было бы совершенно невежливо. Однако предложение отобедать у них дома, сделанное Шелиховым второй раз подряд, заставило Николая немного насторожиться. Просто так постоянно звать к себе нового знакомого семья, имеющая дочь на выданье, скорее всего, не стала бы. Очень похоже, что у Шелиховых были какие-то виды на "красавца из Петербурга". Впрочем, эти подозрения Николая не испугали - после знакомства с молоденькой Анной мысль о женитьбе стала казаться ему гораздо менее неприятной. И пусть думать об этом пока еще было рано, приглашение Николай принял и обедать к Шелиховым поехал с какой-то нетерпеливой радостью: ему очень хотелось увидеть Анну еще раз.
   Так прошла зима, а потом и весна. Николай старательно выполнял свои обязанности в компании Шелихова, хотя ему уже и так было ясно, что никаких нарушений и даже случайных ошибок он там не найдет. Правда, Резанова не покидало ощущение, что где-то Григорий Иванович все же схитрил, причем сделал это так ловко, что никакие проверки не могли это обнаружить, но доказать это он все равно при всем желании не смог бы. Но к тому времени, когда к Николаю закралось это подозрение, разоблачать Шелихова ему уже не хотелось. Он слишком сблизился с ним и со всей его семьей, слишком привязался к его дому, где всегда был желанным и уважаемым гостем. А самое главное - Резанову совсем не хотелось расставаться с очаровательной скромной Аннушкой.
   Обычно им удавалось лишь обменяться парой-тройкой общих фраз во время обеда, но старшая дочь Шелихова всегда внимательно слушала рассказы Резанова, и стоило ему посмотреть в ее сторону, он каждый раз ловил на себе ее заинтересованный и едва ли не восторженный взгляд. Правда, когда это случалось, девушка сразу же отводила глаза в сторону и заливалась краской, и это наивное смущение казалось Николаю невероятно трогательным. А родители Анны при каждом удобном случае старались похвалить дочь перед новым другом семейства, в красках расписывая все ее многочисленные достоинства. Возможно, при других обстоятельствах эти почти не скрываемые попытки подтолкнуть его к женитьбе заставили бы Резанова прервать знакомство, но чем больше он ездил в дом к Шелиховым, тем приятнее ему было любоваться Анной и тем сильнее хотелось узнать ее еще ближе. А понятные каждому хитрости Григория и Натальи вызывали у него только улыбку: по сравнению с дворцовыми интригами в Петербурге они были такими милыми и безобидными! К тому же, чем больше Николай ездил в их дом, тем сильнее он убеждался, что все рассказы Натальи Шелиховой о достоинствах ее старшей дочери были чистой и даже ничем не приукрашенной правдой.
   К середине лета всем уже было ясно, что так часто бывающий в гостях у Шелиховых неженатый человек не может ездить к ним просто так. Даже младшие дети Шелиховых понимали, что предложение их сестре скоро будет сделано и принято. Понимали это и сам Николай, понимала, судя по ее все более смущенному выражению лица, и Анна, и обоих эта неотвратимо приближающаяся перемена жизни только радовала. Правда, и особого нетерпения ни он, ни она как будто не ощущали. Все шло так, как должно было идти, и им обоим очень это нравилось.
   Тот день, когда все свершилось, начинался точно так же, как многие дни до него. Резанов в очередной раз приехал в контору к Шелихову, потом поехал вместе с ним к нему в гости, пообедал в окружении их большой семьи, а затем младшие дочери и сыновья, как обычно, отправились в детскую, однако повела их туда вторая по старшинству дочь Григория Ивановича, смешливая и любопытная Екатерина. Анна же осталась сидеть на своем месте за столом. Шелихов еще некоторое время разговаривал с Николаем, но было видно, что их беседа не вызывает у хозяина дома ни малейшего интереса. Наталья Алексеевна немного посидела рядом с ними молча, изредка вздыхая и совершенно не слушая, о чем говорили мужчины, после чего тоже незаметно куда-то ушла. А потом и Григорий, извинившись и пробормотав что-то о распоряжениях, которые ему необходимо было отдать, встал из-за стола и оставил гостя и старшую дочь наедине.
   Николай посмотрел на Анну, и девушка, как всегда, стыдливо опустила глаза. Она уже знала, что сейчас произойдет, и Николай тоже знал, что от него требуется, и хотя он давно ждал этой минуты, на мгновение его вдруг охватила непонятно откуда взявшаяся легкая грусть. Счастье, к которому он стремился, было совсем близко, он точно знал, что оно будет, знал, что сидящая напротив замечательная девушка ответит на его предложение согласием. И эта неотвратимость почему-то делала счастье не таким желанным, как если бы за него пришлось долго и упорно бороться, если бы Николай не был так уверен, что ему скажут "Да"...
   Однако тянуть с тем, что он обязан был сделать, Резанову было нельзя, и он медленно поднялся, постаравшись как можно тише отодвинуть стул, на котором сидел. Анна подняла голову, и ее почти всегда бледные щеки залились нежно-розовым румянцем. Николай обошел вокруг стола, остановился в паре шагов перед сидящей девушкой, посмотрел в ее красивые черные глаза...
   - Анна Григорьевна, мы с вами не так давно знакомы, но... я полюбил вас. Я прошу вас стать моей женой.
   Молодая Шелихова тоже встала со стула и сделала шаг навстречу Резанову, протягивая к нему руки:
   - Николай Петрович, я согласна!
   "Вот и все! - слегка разочарованно подумал Николай, прижимая тонкую, почти прозрачную руку своей невесты к губам. - Так просто и так быстро..."
   Дальше раздумывать об этом ему не дали - в столовую вернулись взволнованные супруги Шелиховы, их с Анной начали обнимать и поздравлять, Наталья Алексеевна уверяла, что для нее предложение Николая было совершенно неожиданно, Григорий Иванович требовал, чтобы молодой человек заботился о его дочери и сделал ее счастливой. А потом в столовую вбежали младшие дети, еще толком не понимающие, что случилось, но догадывающиеся, что происходит что-то интересное и радостное, и желающие непременно принять в этих событиях самое деятельное участие. За детьми прибежала гувернантка и кто-то из слуг, в комнате стало шумно и весело, и виновники всей этой суматохи даже немного отодвинулись на второй план - теперь хозяева дома были заняты тем, что утихомиривали малышей и объясняли всем, что произошло. Анну и Николая оттеснили к окну, и они замерли там, глядя друг на друга и улыбаясь.
   - Дорогая Анна, - негромко сказал Резанов, наклоняясь к девушке и приближаясь к ней почти вплотную - теперь правила приличия разрешали ему это. - Я вам очень благодарен за все. И очень рад, что меня отправили сюда, в этот замечательный город, где я вас встретил!
   - А я благодарна судьбе, Богу, всем - за то, что вы к нам приехали! - чуть ли не впервые за все время их знакомства с жаром ответила девушка, и обычное робкое выражение ее лица сменилось радостным и восторженным. С некоторым удивлением Николай понял, что ей история их знакомства и только что прозвучавшее предложение кажутся очень романтичными - хотя на его взгляд во всем этом не было ничего особенного. Но и об этом ему некогда было раздумывать, к нему снова подскочили родители Анны, сумевшие, наконец, успокоить и услать на прогулку всех остальных детей.
   - Вы уж меня простите, Николай Петрович, я, как мать, должна сейчас слезу пустить и немного пострадать, что вы забираете у нас Аннушку, но я так рада, что она нашла такого прекрасного мужа, что плакать никак не могу! - откровенно призналась ему грозная Наталья Алексеевна. Николай в ответ лишь кивнул с вежливой улыбкой - он и представить себе не мог такое невероятное зрелище, как плачущая супруга Григория Шелихова. Сам же Григорий Иванович, услышав слова жены, громко расхохотался:
   - Глупости все это, радоваться надо, а не плакать! Такой чудный человек входит в нашу семью! И не только в семью, но и в наше дело. Слышите, Николай Петрович, у меня есть кое-какие планы, мы с вами могли бы организовать новую, совместную компанию. Вы ведь теперь в курсе всей моей работы и хорошо в ней разбираетесь!
   Резанов с удивлением взглянул на своего будущего тестя - о его компании и вообще о делах он сейчас мог думать меньше всего, хотя предложение Шелихова сразу показалось ему заманчивым. Но обсуждать его теперь, когда рядом стояла его любимая женщина, только что пообещавшая стать его женой, Николай был не в состоянии. К счастью, Наталья Шелихова поняла его чувства и, взяв мужа за руку, потащила его прочь из столовой:
   - Ладно, пошли, давай им хоть пять минут наедине поговорить дадим.
   И опять вокруг стало тихо, и Анна с Николаем смогли, наконец, хоть немного побыть вдвоем. Однако, оставшись одни, они посмотрели друг на друга растерянными взглядами, совершенно не зная, что еще каждый из них может сказать.
   - Послушайте, Анна, - начал, наконец, Резанов, - к тому времени, когда мы поженимся, я закончу все дела в компании Григория Ивановича и смогу вернуться в Петербург. Даже если мы с ним начнем какое-то совместное дело, я думаю, им можно будет заняться и там. Скажите, вы хотели бы, чтобы мы переехали в столицу?
   - Я не знаю... - растерянно захлопала глазами юная Шелихова. - Я ведь никогда там не была. Отец был и немного нам рассказывал... Это очень красивый город, да?
   - Очень, - подтвердил Николай, почему-то вспомнив вдруг детство и рассказы старшей сестры о Петербурге и обрадовавшись, что у них с Анной появился интересный предмет для разговора. - Красивый и большой. И в нем все совсем не так, как в Иркутске. Вам обязательно там понравится!
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"