Одним знойным летним днём волею случая довелось мне побывать в древней части города. Почему-то я недолюбливал её. Извилистые улочки, булыжная мостовая, небольшие домики с черепичными крышами прячутся в тени орехов и яблонь. Не знаю, уж чему умиляются любители старины, но все эти возрождённые средневековья и прочие ренессансы меня совсем не привлекают. Наверное, подозреваю я, из-за того и занимаюсь коммуникационными системами, что уж очень ярко могу представить себе это Средневековье во всей красе. Болото, сточные канавы вдоль улиц, смрад... Жутко, если честно. Никогда не питал романтических иллюзий на этот счёт.
Почему-то на этих кривых рукавах переулков, оканчивающихся обычно культёю на берегу реки, меня всё время жуть берёт. Жена однажды вытащила меня в ресторанчик возле моста, в "Монарший Домик" (скромненький такой, с павлинами и фонтаном у входа), так я по пути домой почему-то всё время норовил под стеночкой идти. И кошмары полночи снились - конское ржание, гул голосов, собаки, рвущие моё тело. Три дня не в себе был.
Но заказы, надо сказать, отсюда поступают регулярно. А как же иначе? В Старом городе жить престижно. Одухотворённость, история, ореолы всяких тайн... Пауков в подвалах, небось, культивируют, словно в английских замках, привидений зазывают... А вот нам, инженерам коммуникаций, работка только усложняется. Хотя, надо отдать должное, платят исправно и в полном объёме. Обычно старинными домами занимается Петруха, но сегодня у него оказия. Старшая родила - первый внук, как-никак. Вот и пришлось мне...
Заказ оказался плёвым делом, обещал неплохую прибыль, поэтому и настроение моё было светлым и приподнятым. Даже предательские булыжники под ногами, которые, того и гляди, вынудят оступиться, не омрачали моих мыслей. Я шёл, напевая под нос лёгкий весёлый мотивчик, даже не вспоминая своё навязчивое желание держаться ближе к обочине. Ритмичное цоканье каблучков вернуло меня к реальности, выдернув из того сомнамбулического веселья. Я слегка обернулся, словно почувствовав укол взгляда. За ближайшей калиткой, в прогалине густых жасминовых ветвей виднелось лицо женщины лет тридцати, чрезвычайно худощавой, но привлекательной. Она взглянула на меня пронзительно, но, словно спохватившись, тут же обернулась и пошла вглубь дворика. "Откуда я знаю это лицо?" - в растерянности размышлял я, и тут меня осенило. Она точь-в-точь походила на Варю, мою первую любовь, но сейчас ей должно быть отнюдь не тридцать. Мы учились в одном классе и даже встречались некоторое время, да...
Мне стало интересно. Я вернулся к калитке и вошёл внутрь. Глубокий дворик встретил меня волной жасмина и влаги. Приземистый домик под заросшей мхом черепичной крышей пытался спрятаться в тени небольших вишнёвых деревьев. Странное ощущение охватило меня - ощущение некоей неотвратимости, непреклонности судьбы, дававшей мне отсрочку, а сейчас словно вдруг передумавшей и застигнувшей врасплох.
- Простите... - начал я неуверенно, не имея даже понятия, что сказать, - день добрый, - принесла же меня нелёгкая! Что я тут делаю вообще? В глубине узкого коридора сквозь проём двери угадывался темный тонкий силуэт.
- Варвара?.. - в надежде позвал я. Сначала я увидел взгляд, а потом и она сама словно выдвинулась из домашнего полумрака.
- Узнал-таки? Вот уж, не думала... - голос, не в пример внешности, был старчески скрипучий, увядший, но в нём ещё угадывались нотки бархатного контральто, который так сводил меня с ума, - уж проходи, коль пришёл.
- Я бы тебя ни с кем не спутал, - проговорил я. Соврал, конечно. Сначала я подумал, что на меня смотрит её дочь, - но ты практически не изменилась. Сколько же лет мы не виделись? Двадцать пять? Тридцать?
- Тридцать три, - произнесла она спокойно. Так, словно все эти дни только тем и занималась, что считала годы.
- Но как тебе это удаётся? Быть такой... хмм...
- Застывшей, - саркастически ухмыльнулась она, - Как муха в янтаре. Я действительно ощущаю себя букашкой в этой древней смолистой архаике. Она заставляет слипаться даже мысли, а вместо этого вкладывает в голову... вот... - она обвела жестом очень затенённую комнату, где даже в знойный полдень царил могильный полумрак.
На стенах вокруг были картины. Преимущественно графика, рисованная карандашом. Городские пейзажи, булыжники дорог, деревья. Люди с огромными корзинами, полными больших домашних хлебов. Кони и всадники. Дети, играющие под незапряженной телегой. А ещё - страшные, угольные собачьи морды. В нескольких штрихах - злобные, оскаленные, окровавленные морды. Мне стало жутко.
Я принялся говорить ни о чём, спрашивать, как сложилась её судьба после школы. Выучилась ли она на каскадёра, как когда-то мечтала? Вышла ли замуж? Есть ли у неё дети? Варвара отвечала неконкретно и как-то неохотно. Как пошла учиться - не на каскадёра, конечно, а на обычного преподавателя. Как, было, чуть снова не влюбилась - она так и сказала: "снова", что немало потешило моё самолюбие. А потом что-то случилось - я так и не понял, что.
Однажды её потенциального жениха нашли в парке. Он был мёртв. Ему перегрызли горло. Это настолько разрушило её душевный покой, что она уединилась в этом маленьком домике на много-много лет. А потом пришли сны. Сны, полные конского ржания и собачьего визга. Они мучили её каждый день. Мучили до такой степени, что она уже не осознавала, сон ли это, явь ли?
- Я выходила на улицу и видела там это, - она кивнула в сторону картин, - отшатывалась от машин и конских морд, не понимая, что из них реально. А потом... Потом пришёл этот пёс. Чёрный и облезлый, он шарахался от забора к забору. Его трясло и покачивало, он вполне мог оказаться бешеным, но я почему-то приютила его.
- Не слишком-то ты его жаловала, судя по наброскам. Какой-то монстр получился, - мне хотелось юморить, но получалось только с каким-то нервическим смешком.
- Это другой, - скупо сказала она, но объяснять ничего не стала, - а сам-то как? Наверное, семья, дети, поди, внуки уже...
- Да нет, всё как-то не собрились... А потом - нельзя ей, опасно. Вот и не сложилось с детьми, - мне не хотелось об этом говорить, - а кто это? - я указал на картину, чтоб перевести тему. На булыжной мостовой лежала девушка в длинном наряде, который обычно рисуют на иллюстрациях к рыцарскому роману, над ней свесил морду соловый конь, а пёс в ногах присел в угрожающей позе, скаля клыки.
- Хмм, - она не знала, что сказать, - ты не поверишь, но это я. Мёртвая.
Могильная тишина. Я не нашёлся, что ответить. И как-то совсем перехотелось говорить. Эти собаки... рвущие моё тело... Сон настолько стал явным, что я пощупал своё горло и откашлялся. Но, тем не менее, она продолжала:
- Я нарисовала это лет пятнадцать назад. С тех пор и перестала меняться. Только мои огненно рыжие волосы поблекли и истончились, словно худое полотно.
- Знаешь, мне пора уже, - сказал я неожиданно даже для самого себя, - но мы ещё встретимся, обязательно.
Внезапно я почувствовал такую жуткую тревогу, которой не знал ещё в жизни. Я ощутил, что начинаю грезить наяву. Гул людской толпы, цокот подков по булыжникам, конское ржание. Бешено летящий светлый конь с рыжеволосой всадницей. В конце улицы дети. У телег. Я бросаюсь наперерез, а конь шарахается со всей мочи - и женщина летит вниз на мостовую...
- Ну, прощай, - сказала Варвара, - ты, это, не приходи больше: что-то нехорошее я чувствую.
- Больше не приду, - сказал я. И не удержался, - верхом приеду. На белом коне. Ты же меня всю жизнь ждёшь.
Я даже не успел сообразить, так быстро всё произошло. Варя крикнула: "Нет!", но огромная чёрная тень мелькнула, сбивая её с ног. Последнее, что я увидел, когда огромные клыки вцепились в моё горло - красная струйка крови, стекающая по виску её недвижимого упавшего тела.