Ликадандра стояла над обрывом и смотрела на танец туман-огоньков. Она любила приходить сюда вечером и представлять, что там, внизу. Когда солнце пряталось за горным кряжем вдалеке, и Туманная Падь наполнялась призрачным фиолетовым свечением, Ликадандре казалось, что она различает очертания высоченной дандровой чащи. Тех лесов, которые, как рассказывают древние старцы, когда-то росли в Пади, пока она ещё не стала Туманной. А в иной вечер, когда от летней ночи оставался только дрожащий хвостик чуткого соху, и туман на донышке пропасти окрашивался в молочно-голубое, Ликадандре грезился город изгнанников - вот, словно привиделся только что, мгновение назад. Она всматривалась в глубину, пока туман-огоньки не начинали свой яркий хаотичный танец. После этого уже было тщетно ждать, очертания больше не проявлялись.
Она вспомнила, как однажды взяла с собой Манудана, своего ровестника и постоянного спутника во всех начинаниях. Ликадандра была дочкой вождя и в будущем - женой его преемника, поэтому держалась особняком от остальных детей в племени. Да они особо и не пытались с ней сблизиться, ведь избалованность и гордыня далеко не лучшие спутники детской дружбы. Один только Манудан умудрялся держаться на равных. Хоть был он щуплым и не обладал большой физической силой, а сверстники часто поколачивали его (да так, что даже Лике приходилось вмешиваться), слова мальчика были остры, как отцовский нож, и легки, словно перья птичек-бабочек. Она любила слушать. Манудан знал много старых легенд и песен, но задавал такие вопросы и в таком количестве, что старцы только неодобрительно качали головами в ответ. Именно о нём кто-то когда-то сказал слово "нугой", и Лика узнала об изгнанниках. Именно с ним она могла говорить о чём угодно - странные вопросы, которые её друг высказывал с такой лёгкостью, тоже иногда посещали её, но оставались внутри невысказанными тенями.
Манудан долго и задумчиво взирал в пропасть, но так ничего и не сказал. Тогда Лика с жаром принялась рассказывать о том, как это, должно быть, интересно - стремиться к звёздам. О том, как ей обидно, что она не родилась в то время, когда таким, как нугои, был практически каждый. Ведь счастье в её понимании - это не беззаботность и отсутствие изменений. Счастье - это возможность искать и находить, мечтать и достигать, жить, а не просто поддерживать искорку жизни.
Её слова были очень опасны. Манудан зажмурился изо всех сил, пытаясь отогнать всю жизнь преследовавшее его ощущение. Ведь ему с самого раннего детства пытались привить совсем иные связки: искать - терять то, что есть; мечтать - отдаляться от реальности; беспокоиться и желать перемен - терять гармонию... Только теперь девушка поняла, почему её речь так неожиданно заставила парня измениться в лице тогда. Лика сказала именно то, что он, сколько себя помнил, пытался выжечь в своём сердце, как советовали старцы. И лишь после долгого молчаливого созерцания глубин Туманной Пади Манудан произнёс: "Ты будешь счастлива, я сделаю тебя счастливой".
Странно и некстати вспоминать об этом сегодня, в первый День Небесного Танца. Ледяная глыба Кулу уже появилась над горизонтом, охотясь за вниманием солнца, и вскоре станет ясно, будет ли у них ещё один виток. Не каждому поколению выпадает случай видеть эту чудо-сестру. Говорят, что когда-то давно, все люди были похожи на нугоев, и даже больше - создавали механизмы (Ликадандра улыбнулась, когда вспомнила это слово - куулы - словно зловещее происхождение роднило их с Ледяной Звездой, которая угрожающе приближалась с каждым витком) и стремились путешествовать меж звёзд. В то время Кулу, словно сестра-близнец Лику, кружилась вместе с ней. И были они обе невестами солнца, а течение времени измерялось не коварными витками, а обычным счётом. А ещё рассказывают, что люди в безудержном стремлении своём разлучили Сестёр при помощи этих куулов (хоть Ликадандра и не представляла, что же это такое, ведь закон запрещал делать неживое, что бы двигалось, словно живое, или меняло бы расстояние, или наделяло бы сверхъестественной силой), и они стремятся воссоединиться в танце снова. Но никак не могут поймать ритм друг друга.
Это продолжается уже много витков. Кулу появляется, пытается соединиться в танце с Лику, а когда ей это не удаётся, крадёт у неё прозрачный свадебный платочек и первые ласки солнца. И начинается новый виток. Говорят, что когда-нибудь в главный День Небесного Танца, Кулу начнёт танцевать с Лику как раньше или убьёт её одним ударом и станет на её месте - единственной невестой солнца.
Ликадандра ушла прочь из поселения на время ритуального действа. На других обрядах она, как дочь вождя-шамана, присутствовала всегда, но не в этот раз, потому что всё слишком серьёзно. Отец говорил, что здесь имеют право собираться только самые сильные духом и чистые помыслами люди племени, которые жаждут возвращения гармонии в Вечном Танце Сестёр. Должна была бы оставаться дома, но не могла отказать себе в удовольствии пойти к обрыву. С тех пор, как исчез Манудан, это единственное, что её утешало. Тем более что дышалось тут на удивление легко, не то, что в родном поселении, где ты ощущал себя немного не в себе. Старцы говорили, так происходит потому, что Кулу крадёт свадебный платочек. Но это заставляет всех в эйфории радоваться, ведь это всего лишь платочек, а не место невесты солнца.
В чаще за спиной что-то закопошилось. Лика настороженно оглянулась и крайне удивилась, увидев силуэт позади. Когда человек приблизился, радости девушки не было предела.
-Манудан! - воскликнула она. - Клянусь всеми благословенными витками, я думала, что больше никогда тебя не увижу! - она с жаром прижалась к нему, без страха, словно в последний раз.
- Я вернулся, Лика, - просто произнёс, проводя ладонью по её волнистым непослушным волосам. Растроганно отметил, что перерос девушку почти на полголовы. - Я вернулся...
.
***
Старый шаман был подобен большой, подточенной временем каменной глыбе. Он сидел возле шалаша и с сомнением смотрел на пришедшего. Тяжёлый старческий взгляд, словно в пустоту, не предвещал ничего хорошего.
- Покой миру твоему! - поздоровался парень с подчёркнутой учтивостью и присел напротив, в отдалении, соответственно традиции.
Он удивлённо смотрел на низенькие, невзрачные лачуги, среди которых прошло его детство, которые едва поднимались выше человеческого роста. Центральная площадь селения, казавшаяся когда-то огромной, чуть ли не с Туманную Падь, измельчала и скукожилась на фоне воспоминаний Ману о городе нугоев. Ритуальный камень, который не смогли бы поднять все мужчины племени вместе взятые, уже не вызывал мистического восторга, после того, как он увидел громадные куулы, что перемещали мегалиты ещё больше. Новый опыт позволил парню чувствовать себя увереннее, чем раньше. Это было заметно.
Шаман только зыркнул в его сторону, но выдержал ощутимую паузу.
- Итак, Манудан, ты здесь. И память нечисть-куулов тебя не поглотила. Для чего ты вернул в племя беспокойство души своей?
Лаксоху - Тот-кто-добыл-соху - был резок и недоволен. Очевидно, теперь он вдвойне сильнее желал бы, чтоб этот странный юноша насовсем исчез в чаще за Тумнной Падью, куда ему и дорога. От шамана не укрылось, что Лика бросает острые взгляды в сторону Ману. Заинтересованные. Напряжённые. А иногда даже - мечтательно-тёплые. Эта нежность не осталась незамеченной и крайне беспокоила его. Зря проницательный Лаксоху не обращал внимания на их сближение раньше, воспринимая как очередную забаву самой любимой дочери.
Манудан с уважением и достоинством, но без покорности и страха, смотрел на шамана. Его голос был чётким, хоть и негромким, а взгляд - твёрдым и уверенным.
- Да, отец, я вернулся, - в племени все, кто не имел отца, считались детьми вождя и опекались общиной от его имени. Жизнь заставляла лелеять каждого человека, каждую искорку. Никого не бросали на произвол судьбы. - Я хочу просить тебя.
Наверное, уже не было ни одного, кто бы не слышал, что Манудан, которого за глаза называли не иначе как нугоем, вернулся после долгого отсутствия. Хотя на это никто и не надеялся. Юноши, что не заканчивали обряд перехода со своей группой, навсегда исчезали в непроходимой чаще. Норы, повреждённые и открытые благодаря смещениям и ливням, поглощали мгновенно - человек даже не успевал понять, что случилось. Разнообразные насекомые, казалось, способны сожрать тебя живьём или впрыснуть тебе яду, чтоб превратить в неподвижный кусок пищи - на потом. Одному выжить там крайне сложно, до недавнего времени вполне справедливо было бы сказать - невозможно. Раньше это удавалось очень немногим. Сейчас - никому, кроме Лаксоху. Ещё до того, как он получил это имя.
- Надеюсь, ты не пожелаешь невозможного? Ещё не одичал в чаще Надпадья? - ухмыльнулся шаман. Весомость его слов чувствовали все соплеменники, что потихоньку столпились на некотором расстоянии от почтенных собеседников.
- Я хочу просить тебя, отец, отдать за меня Ликадандру, - сказал Ману, словно отстучал призыв на камне. Толпа заметно заволновалась.
Лаксоху беззвучно захохотал.
-Знаешь ли ты, наглец, чего просишь? Что на себя берёшь? Моя старшая дочь когда-нибудь станет женой нового шамана. Или ты, найдёныш, претендуешь на право называться вождём племени? Мальчишка...
Лика стояла возле шалаша плетильщиц бледная как Ледяная Звезда. Смотрела и не могла насмотреться на Манудана - только теперь осознала, как же она его любит. Если раньше, воспитанная отцом в духе покорности и гармонии, девушка до мелочей знала и принимала свою судьбу, то сейчас поняла, что способна изменить порядок вещей. Ей нисколечко не хотелось становиться одной из двух жён будущего шамана, ей было безразлично всё - племя, гармония, Вечный Танец. Даже Ледяная Звезда, что угрожающе загораживала полнеба, стала незаметной для неё тенью. Лика видела - вот мужчина, её мужчина. Не друг детства, не вождь, не найдёныш, не нугой - просто её мужчина, всё остальное неважно.
- ...брат, ты её брат, - вёл дальше Лаксоху, - вы не можете стать мужем и женой. Об этом говорит закон. Ты - сын мой!
И в самом деле, потенциально каждое появившееся без отца дитя могло быть ребёнком шамана. Рождение детей вне брака - явление редкостное, но если такое случалось, тогда вероятнее всего шаман утверждал своё отцовство. И опровергнуть это могла только мать, но таких случаев не помнили даже старцы. Естественно, жениться настолько близким родственникам было нельзя.
Пришла очередь Манудана. Он поднялся.
- Вот ты, отец, да и не только ты, - он окинул взглядом соплеменников, - зовёшь меня найдёнышем. Да, я найдёныш! - твёрдо провозгласил парень. - Я не твой сын, ведь не имею не только отца, но и матери. Традиция ничего не говорит об этом, потому что на такие вещи даже не обращают внимания: они невозможны в принципе. Ребёнок не может появиться ниоткуда. Но - вот он я! И меня радует то, что так расстраивало в детстве. Ведь теперь я имею право просить Лику стать моей.
Сердце трепетало в груди у девушки. Она была готова потерять сознание в ожидании ответа. Казалось, напряжение так сильно, словно Ледяная Звезда Кулу вот-вот упадёт прямо на их головы! "Пусть, ну и пусть, если отец откажет. Какой смысл в искорке жизни, что не может гореть огнём любви? - думала Ликадандра. - Пусть исчезнет всё, словно призрак дандровых лесов в Туманной Пади!"
- Но это ещё не всё, - выдержав зловещую паузу, изрёк Лаксоху, - если ты претендуешь стать моим зятем, и не просто зятем, а преемником, ты обязан пройти испытание. Ты должен добыть соху - доказать свою хитрость, мудрость, стремительность и силу. Надеюсь, ты знаешь об этом?
- Я могу добавить к этому только одно, - сказал Манудан с полуулыбкой и, запустив руку за пазуху, достал за длинные уши маленькое серое существо. Больше всего впечатляло то, что соху был живой. Едва парень поставил зверушку к ногам шамана и ослабил хватку, длинноухий исчез, словно его и не было. Соплеменники, позабыв обо всех законах, загудели, как рой мошкары, и столпились теснее. Все были поражены.
- Я должен подумать, пока Кулу так близко. Вдруг этот Виток окажется последним? Сейчас не время для таких решений. Возможно, Сёстры снова сойдутся в Танце, и гармония будет восстановлена... - Лаксоху лукавил. Он просто не находил весомого повода для отказа.
-Сейчас самое время. Этот Виток последний. Танца не будет. Будет только Лику или ничего, - прошептал Манудан, но всё же недостаточно тихо, чтоб его не услышали.
- Вы слышите? - истерично взвизгнул шаман. - Он оборотень нугоев! Вы слышите?!. Свяжите его и закройте в укромной яме!
Десяток крепких рук схватили Манудана и принялись вязать его густой волокнистой сетью. Где-то за шалашом плетильщиц Ликадандра упала без чувств.
.
***
Манудан не спал. Он лежал с открытыми глазами, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в беспросветной темноте ямы. В голове туманится, а сознание наполняется отрывками картин прошлого и воображаемого марева. Очевидно, сказалась нехватка кислорода. Учитель Стахну говорил, что в этот раз Кулу подошла слишком близко к Лику - это может привести к определённым изменениям в их орбитальном движении, но всё это уже неважно. Манудан сделал глупость. Он так и не научился быть невозмутимым.
"...это и есть дарованное им счастье: незнание, нежелание знать. Просто по-детски беззаботно радоваться каждому наступившему дню", - лёгкая улыбка на лице учителя, подчёркнутая чёрточками морщин, в такие моменты напоминала Манудану старого шамана его племени, хотя и был Стахну в два, а то и в три раза старше. И теперь, в яме, когда в его голове стучало то ли от кислородного голода, то ли от далёких приглушённых ударов по ритуальной глыбе, они становились одним нерушимым целым.
Парень попробовал подняться на ноги. После нескольких тщетных попыток ему это удалось, но легче не стало. Память отказывалась избавиться от понимания, что Ликадандра отныне недостижима для него, словно далёкая звезда. Манудан болезненно зажмурился. Единственное, что беспокоило его теперь: а что же дальше? Неужели они решатся на убийство? В такие дни, как сейчас, по традиции особенно важна гармония и покой. И дело не в том, что юноше было жалко лишиться жизни. Тогда, когда он остался один на один с чащей, когда казалось, что готов уснуть на ходу, потому что нельзя этого сделать по-настоящему, а можно только идти. Когда бессильно упал возле странного серо-коричневого мегалита с удивительно звонким голосом - да, в эти острые моменты осознания собственной ничтожности ему становилось жалко умирать. Было обидно из-за того, что всё зря, что он никогда не воплотит грёзы Ликадандры. Да и смерть, - ничего не поделаешь, - она случается.
Но сейчас, когда до мечты осталось перепрыгнуть нору не толще волоса, лишиться жизни... Что может быть в это мире глупее? Ликадандра должна убедиться, что её фантазии - реальность для других. Как убедился в этом он. Что они существуют, нугои, еретики и изгнанники, дерзкие искатели, которые стремятся путешествовать среди звёзд. Нугои, самоуверенность которых чуть не обрекла всю их планету на уничтожение. Которые сдвинули Кулу с постоянной орбиты, желая отправиться на ней в звёздное путешествие, но не всё рассчитали. И, несмотря на угрозу, продолжают действовать, мечтать и жить.
"...счастье - в восстановлении гармонии. Петли витков становятся всё теснее, и нам необходимо просить судьбу, чтоб Лику и Кулу уравновесились в Вечном Танце. Твои вопросы нарушают мою уверенность, - сказал Лаксоху незадолго до обряда перехода, - надеюсь, в чаще ты найдёшь ответы или потеряешь желание спрашивать", - и лицо шамана превратилось в призрачную предрассветную тень.
Манудан открыл глаза. Он-таки задремал стоя, как тогда, у входа. Сверху просто ему под ноги опустилась жердь и скользнула хрупкая фигура.
- Лика... - устало проговорил юноша.
Она приблизила уста к самому его уху, так, что Манудан почувствовал лёгкое тепло дыхания, и с жаром зашептала:
- Ману, ты должен уйти прочь, далеко, к своим нугоям. Отец уничтожит тебя. Отец заставит пить настой нечуй-травы, и ты станешь бесчувственнее каменной глыбы на площади, - Лика цепкими пальцами пыталась распутать сетку, время от времени парень даже ощущал касание обсидианового ножа. - Если ты не покоришься, отец пойдёт на всё, даже на убийство. Он убедил старцев, что ты - вестник беды, и нежелание восстанавливать гармонию в тебе настолько сильно, что научило насылать марево на их головы. Что соху, которого ты принёс, на самом деле не было - это навеянное. И та ересь, которую ты высказал дальше... - девушка смолкла, разрезав последнюю верёвку. - Всё, ты свободен. Спеши.
- ... но ведь это правда! - глаза Манудана словно зажглись. Он надеялся, что любимая поверит ему безоглядно, лишь потому, что всё это рассказал он. Неужели и ей нужны доказательства? - Уже завтра Кулу распадётся на две части. Если они всё рассчитали верно, меньшая останется сопровождать Лику, а другую мы никогда не увидим - её поглотит солнечное пламя. Если же они в чём-то просчитались... ничего больше не будет иметь значение. Ведь ничего больше не будет.
- Значит, ты всё-таки нашёл их... - констатировала девушка, словно всё ещё надеясь, что это не так.
Они выбрались из укромной ямы наружу. Поселение вокруг словно оцепенело - ни одно движение не привлекло их внимания. Они молча дошли до чащи за крайним шалашом и нырнули в заросли. Лаксоху наблюдал сквозь щель в занавеске, как дочь огляделась вокруг. Он просил у судьбы только одного: пусть Вечный Танец благословит её выбор. Пусть не даст ей ступить на скользкую стезю пустых мечтаний. Пусть она вернётся.
Осторожно подсказать Ликадандре наилучший ход событий - вот и всё, что мог сделать старый шаман. Он даже смог вложить достаточно наглости в её сердце, чтоб она осмелилась украсть отцовский нож. Но это ничего. Она вернётся, Лаксоху уверен. Он подождёт.
С каждым шагом, приближающим Лику и Ману к обрыву, дышалось всё легче. Юноша всё говорил, не прекращая. Для девушки всё это звучало дико и нереально: что город нугоев всё-таки существует, что все их легенды - это настоящая история, а куулы создавались не для того, чтоб нарушать гармонию, а чтобы облегчить жизнь людям. И дандровые леса, - они существуют, ты слышишь? - восстанавливают кислородный запас Лику, а иначе бы не осталось в чаще больше никого.
- Знаешь, они, как и раньше, стремятся путешествовать среди далёких звёзд. Они живут в Туманной Пади уже много витков с тех самых пор, как прекратился танец Лику и Кулу. Нугои и мы из одного корня. Но мы изменились, ведь дышим совсем иным воздухом. Наша жизнь непродолжительна, а они же, наоборот, живут по два, три, а то и по четыре витка!
Ликадандра шла молча. Она сосредоточилась на собственных мыслях. Как, как отпустить Ману, если он так сильно ранит её сердце? Ещё день назад она была самым счастливым существом на земле! А теперь... Но она не предаст отца, не отступит от традиции. Будь что будет.
- Всё, я не пойду дальше, - сказала Лика, не решаясь взглянуть любимому в глаза, - прощай.
- Лика, пошли со мной! Я сделаю тебя счастливой, - помнишь, я обещал тебе? - я могу вернуть тебе то, к чему ты так стремилась - право на мечту! Ты увидишь, какие величественные дандры со стволами, толстыми, как ритуальный камень. Ты... ты узнаешь, как это - дышать полной грудью!
- Извини, но я не могу. Здесь моя семья. И я, так уж случилось, очень тесно с ними связана. Я должна... А мечты... их никто не в состоянии отнять. И даже когда тебя здесь не было, мне прекрасно мечталось над обрывом, - она заставила себя улыбнуться.
- Да, но я... я люблю тебя... - растерялся парень. - Мне показалось... я думал... Неужели ты совсем меня не любишь?
Девушка молчала. Её сердце стучало мелкой дробью, словно малая птичка, которая долбит в чаще стволы в поисках личинок. Она ощутила, что ещё миг, и она не сможет уйти.
- Лика, наступают новые времена. Нугои разобьют Кулу, я знаю. Больше Вечного Танца не будет, потому что этот мир принадлежит мечтателям. Традиция исчезнет, как исчезнут и те, что цепляются за неё. Поверь мне, просто поверь, если ты меня хоть немного любишь - я вернусь. Я снова вернусь к тебе - навсегда. И тогда никто, - ты слышишь? - никто, даже твой отец, не сможет стать между нами! Если ты только любишь...
Он ещё раз попробовал взять её за руку, но девушка отстранилась. Она спрятала лицо в ладонях и повернулась к парню спиной. Манудан погладил её по волосам как тогда, над обрывом.
- Я вернусь, - еле слышно сказал он и исчез в зарослях чащи.
На небе ярко и безжалостно светило солнце.
.
***
Поселение словно вымерло. Так требовала традиция - в главный день Небесного Танца никто не смел поднять глаза к светилу до тех пор, пока Кулу не выпустит его из своих объятий. Говорят, иногда это продолжается не одни сутки. И люди сидят, просят судьбу сжалиться над ними и подарить ещё один виток, пока не прояснится проём на верхушке шалаша.
Старый шаман был подчёркнуто молчалив. Вот и хорошо, что всё случилось именно так. Не зря говорят: "Мудрый камень мхом порос, глупый камень всё время бросали". Время вылечит всё, даже душевные раны. Лаксоху не оглядывался - чувствовал, Ликадандра сверлит его спину взглядом, полным ненависти. Это ничего, это пройдёт. А там, как только Кулу исчезнет за горизонтом, пусть судьба благословит кого-нибудь из сильных добыть соху. Ведь уже пора думать о будущем. А счёт старого шамана уже исчерпан, как первые весенние дожди. Он был хорошим вождём. Ни одна искорка жизни не погасла, кроме тех, кому уже пора. Вот и его время близится.
Лаксоху думал о законе своего племени. О своей любимой Нанудаге, ради которой решился остаться один на один с чащей на несколько суток. Давно уже её нет на этом свете, вот уже и Ликадандра совсем выросла. А тоска по ней, матери его детей, так и не покидает его. Ни Лота, вторая его жена, ни даже молодуха, которую он взял сразу после смерти Нану, не смогли утешить его, хоть и подарили ему сыновей. Если бы закон не принуждал его, шаман вряд ли бы снова женился. Но народ мудр в своём стремлении к гармонии и сохранении искорки жизни. Так его племя живёт уже много витков. И если судьба милостива - так будет и дальше. Дочь поймёт его. Она выбрала правильный путь. Пусть теперь её глаза полны слёз, а ум - хмурых мыслей, Лика успокоится. Придёт время, и она станет женой нового шамана.
- Становится светлее, - сказала Ликадандра, но он уже и сам ощутил: что-то изменилось вокруг. Ну и хорошо: судьба благословила их на ещё один виток. Да будет так.
Лаксоху поднялся через силу, собираясь выйти к ритуальному камню и отстучать призыв к собранию. Кулу выпустила солнце из своих объятий, и наступило время для празднования начала нового витка. И пусть все сложности и проблемы останутся в прошлом.
Лика прислушалась, но призывных ударов так и не услышала. Странно... Неужели что-то случилось? Девушка обеспокоенно оглядела родню, но все покорно ждали. Тогда она встала и подошла к занавешенному входному проёму, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь. Посреди площади возле ритуального камня стоял отец, подняв взор к небу. Он прижимал руку к груди, и девушке показалось, что ему плохо. Ликадандра вопреки всем законам отодвинула занавеску и выбежала в сумерки нового дня.
- Что-то случилось, отец? - смешавшись, спросила она.
Он посмотрел на дочь, словно на призрака, испуганно, растеряно и ткнул пальцем в небо. Сбоку на бледно-голубом теле Ледяной Звезды извивалась тоненькая тёмная змейка. Она рассекала Кулу от края до края и постепенно становилась всё шире.