Гуревич Рахиль : другие произведения.

Осенние заморозки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Финалист конкурса "Свободный театр-2011" Драма о событиях 93-ого года в Москве

Рахиль Гуревич

О С Е Н Н И Е З А М О Р О З К И

Драма в двух действиях с прологом

   Исходное событие драмы - расстрел Белого Дома 4 октября 1993 года в Москве. Три возрастные роли, остальные - средний возраст, две роли - молодёжные.

0x01 graphic

Аннотация.

   Крушение идеалов, крушение надежд, новые возможности, бедность и капитал - всё это характеризует 90-е годы. Привычный быт, привычный советский образ жизни разрушен - это становится ещё более очевидным после расстрела Белого Дома в 93 году. Герои пьесы каждый по-своему страдают от реформ 90-х. "Осенние заморозки"-- сага среднестатистической профессорской семьи. "Осенние заморозки" -- драма о том, как поменялись мы сами, наши близкие, наши знакомые в "лихие" 90-е.
   Драма "Осенние заморозки" (первый вариант) вошла в 2009 году в длинный список драмконкурса "Действующие лица-2009", а также стала финалистом драмконкурса "Свободный театр-2009" (вторая редакция).
   Драма "Осенние заморозки" получила положительный отзыв доктора исторических наук, профессора МГУ А. С. Орлова.

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

   Зина Земскова,
   Стас,
   Станислав Русланович (Стас спустя 17 лет),
   Дина, их дочь -- 16 лет,
   Наталья Алексеевна Земскова- мама Зины,
   Тёть Лёль (Ольга Леонидовна) - соседка Земсковых по этажу,
   Пал Соломоныч - сосед Земсковых этажом ниже, хозяин собаки,
   Аджиев И-Гэ,
   Аджиева Елена Евгеньевна - его жена,
   Егор, их сын -- 17 лет,
   Серый - серый костюм, галстук, под мышкой - папка, в руках - большая "мобила" первого поколения,
   Пятнистый - каска, гимнастёрка, галифе, сапоги, на груди - автомат,
   Стекольщик - алконавт с претензией на гениальность, в руках - радиоприёмник, из которого доносятся новости государственной радиостанции,
   Боксёр - молодой человек в спортивном костюме, в каске, отрабатывает приёмы различных боевых искусств с невидимым противником,
   Незаметный --просто незаметный господин,
   Доктор - худой, похож на скелет, белый халат.
  
  
  
  
  
  
  
  

Пролог

      -- Очень далеко от Москвы

Действие пролога происходит на авансцене, которая поделена на неравные две части. Большая часть авансцены - комната Аджиевых, меньшая часть, за перегородкой -- невнятный закуток с тремя стульями и столом. Около перегородки - диванчик. Елена Евгеньевна беременна, одета неряшливо, нечёсана, она в ожидании мужа, она нервничает, в руках у неё карта Москвы. Ходит Елена Евгеньевна в тапочках, позже снимает тапочки и ходит босиком.

   Елена Евгеньевна. Господи! Господи! Ну что же это? Самолёт два часа как приземлился -- он не звонит. Обещал же позвонить из аэропорта. Господи, лишь бы не прибили! У людей праздники, майские выпивохи. А я все-- на нервах. Не дай бог, что-то приключилося. Здесь крах, полный крах, здесь нельзя оставаться. Все мзду берут, а он попался. Попался, потому что зарвался. Совесть просто потерял. Всё жадность его. Сгубила жадность. При советской власти так не наглел. Боялся. Такое место! В рыбнадзоре же. За осетрами присматривал - и вот тебе. Господи помилуй. Скорее бы отсюда. Такие нервы. Господи. Хоть бы капиталы не пропали. Свою-то книжку он всю на взятки раздал, и дело не завели. Пока не завели. Но приказали убираться. Да за такие деньги они должны были всё замять. Они его выживают. Чёрная икра в цене поднялась. Контрабанда. Кругом контрабанда. Мафия, рыбная мафия, не дают госслужащим, как раньше, заправлять. Звонил из Москвы. Всё нормально -- говорит. А что нормально? Ничего не говорит. Квартира в Москве - шутка ли. Господи!

Входит Аджиев И-Гэ. Голова перевязана бинтом. Он устал.

   Елена Евгеньевна. Что, Игорёк? Опять рекетиры? Никак не отстанут, нелюди!
   Аджиев И-Гэ. Успокойся, не рекетиры, упал. Давление. Упал. Не обращай внимание.
   Елена Евгеньевна. Да я уж привыкла. Пятый раз тебе бошку пробивают. Первый раз у меня стресс. Второй раз - тоже стресс. А на третий - тоска, всего лишь тоска. Не болит? Не кружится?
   Аджиев И-Гэ. И кружится, и болит. Но терплю. Ну, мать, ну что ты босиком - простудишься! А тебе нельзя простужаться. Будет снова выкидыш. Одиннадцатый выкидыш я не переживу, мать.
   Елена Евгеньевна. Ну что ты, Игорёк? У меня же семь месяцев -- а выкидыши-то на десятой неделе...
   Аджиев И-Гэ. Ну мало ли, мать. Ну поздний выкидыш. Я в самолёте журнальчик читал.
   Елена Евгеньевна. Почему не звонил? Я думала тебя в аэропорту встретили, под белы рученьки и...
   Аджиев И-Гэ. Дай отдышаться, мать.
   Елена Евгеньевна (визжит). Не называй меня матерью! Забыл про десять выкидышей. У-у! (Хватается за живот).
   Аджиев И-Гэ. Всё, Леночка. Вот так. Вот и полежи. Всё сейчас расскажу. Вот уже на краешек присел. Носочки тебе надену. Беременная должна себя беречь. Должна лежать в постельке в шерстяных носочках.
   Елена Евгеньевна. У-ууу! Ну что там?
   Аджиев И-Гэ. Не хочу, Леночка, тебя волновать, душка. Ты моя девочка! А там, как думаешь, кто?
   Елена Евгеньевна. Да какая разница кто? Наследнико-- вот кто!
   Аджиев И-Гэ. Ну всё, Ленусик. Всё.
   Елена Евгеньевна. Ну?!
   Аджиев И-Гэ. Ну если сейчас родишь, я не виноват.
   Елена Евгеньевна. Ну?!!
   Аджиев И-Гэ. По порядку. Рассказываю исключительно по порядку.
   Елена Евгеньевна. Ну?!!!
   Аджиев И-Гэ. Квартирочки в Москве есть. И в центре есть. Денежков, мать, не хватает на приличное.
   Елена Евгеньевна. Господи!
   Аджиев И-Гэ. Показывают квартирки агенты -- милые такие дяденьки, вроде меня. А начальники - ну бандюки хуже, чем на нашем на Сахалине: на боцманов смахивают.
   Елена Евгеньевна. И?
   Аджиев И-Гэ. Ну сошёлся я, значит, с фирмой, с агенством точнее. Я там справочки наводил. У всех агенств старички по ренте больше года не живут, а у этих есть бабульки и по три года в ренте - ну то есть не совсем убивцы это агенство. Заключил договорчик, агентик процентики берёт. Ну и сразу стали с агентиком, с агентом по недвижимости, ходить, квартирки-то осматривать. Всё в центре, как ты велела. И чем тебе окраина не угодила, не пойму. Вот Крылатское...
   Елена Евгеньевна. Крылатское, Крылатское... (Изучает карту, брезгливо передёргивается.) Я плебейкой, как здесь, ТАМ быть не собираюсь. Понял? Мне тридцать три, и не работы, ничего. Десять выкидышей - всё что я в жизни пока что смогла. А у меня характер сильный. Я жить хочу. Нормально жить. Сыто жить. А не выживать!
   Аджиев И_Гэ. В общем, тридцатого смотрели квартирки, тридцать первого. А тридцать второго... Ой, прости, мать, устал. А первого, мать, я тоже квартирку смотрел. На улице Ленинский проспект....
   Елена Евгеньевна (изучает карту с лупой). Ленинский проспект, Ленинский проспект. Обурел?!
   Аджиев И-Гэ. Мать! Центр же. Смотри внимательно, Ленусёчек. Вот сюда. Видишь? Центр, мать. И меня, мать, там побили.
   Елена Евгеньевна. Так я и знала. Окраина, вот и побили.
   Аджиев И-Гэ. Да нет, мать. Улица Ленинский проспект длинная. Про-спект! Центр. Площадь Гагарина.
   Елена Евгеньевна (расплывается в улыбке). Как же! Знаю. Проходили в институте! Хорошее место. Вид из окна. Может, конкуренты выследили, как и у нас?
   Аджиев И-Гэ. Там всех били. Я под раздачу попался. Мы посмотрели квартирку, вышли из подъездика. Нас догнали и побили. Меня особенно. У меня ж мать куртка с красными полосками.
   Елена Евгеньевна. Хорошая куртка. От какого-то Висячи. Задорого купила, с корабля. Понравилась мне. Капитан уверял, что фирма наиизвестнейшая. Ты бы объяснил, что ты в такой куртке, какая им и не снилась.
   Аджиев И-Гэ. Надавали по башке, коммунякой обозвали. Мы то во дворе были. У квартирки окна во двор. У однушечек окошки всегда на одну сторону.
   Елена Евгеньевна. Какие кошки. Глюки что-ли? Выпей анальгину и продолжай.
   Аджиев И-Гэ. Эх, мать, твою мать. Там на площади памятник.
   Елена Евгеньевна. Ну.
   Аджиев И-Гэ. Гагарину.
   Елена Евгеньевна. Ну.
   Аджиев И-Гэ. Около памятника - маёвка.
   Елена Евгеньевна. Ну так, первое мая. День труда. Мир, труд, май.
   Аджиев И-Гэ. Дура! Совка давно нет. Полторашка годиков как нет совка! Коммуняком быть теперь плохо. Теперь все демократы. Забыла, мать?
   Елена Евгеньевна. Ой, Игорёк, прости! С этой беременностью ополоумела в конец. Всё перезабылося. Что давно было, хорошо помню, а что вчера - один сплошной стресс. Так тебя что - за коммуниста приняли? Вот тебе и фирма, вот тебе и настоящая Италия, Висячи подвёл, красного налепил!
   Аджиев И-Гэ. Ну да. Тошнить начало. Крови немного. У агентика, -- его кстати тоже чуть пристукнули, но он говорит не в первый раз, -- у него шапка бронированная. Снаружи - обычная кепочка, а внутри - броня. Э-эх, а я-то без шапки!
   Елена Евгеньевна. Руками бы прикрылся.
   Аджиев И-Гэ. Лучше, мать, по башке, чем по яйцам. Руками яйца прикрывал. И скулил.
   Елена Евгеньевна (разматывает бинт, обрабатывает рану). Плохо скулил.
   Аджиев И-Гэ. Полотенчико у агентика было, и йод, и аптечка в машине.
   Елена Евгеньевна. Ну и?
   Аджиев И-Гэ. Баранки гну и. Думаешь, только у нас чёрная икра. Там в Москве тоже есть чего делить. Покруче икры.
   Елена Евгеньевна. Дальше!
   Аджиев И-Гэ. Ну и агент пожалел меня. В больницу мне нельзя. У меня билет на третье, дел по горло. Наличных денежков у меня почти нет. Ну и агент предложил мне полежать, отдохнуть несколько часиков в одном месте. А он по остальным адресочкам сам бы прокатился. За отдельную дополнительную плату. Я согласился. Ну, мать, ну очень плохо себя чувствовал. А агент - он же профессионал, все мои требования понял. К тому времени пятнадцать квартирок осмотрели. Доехали мы до станции метро "Кузнецкий мост"--переход на станцию "Лубянка" бывшая "Дзержинская", пошли по улице Рождественка, бывшая Ждановская. И вошли в Воросонофьевский переулок, бывший Ворсонофьевскиий переулок.

Елена Евгеньевна водит пальчиком по карте, повторяя названия улиц.

   Елена Евгеньевна. О! Совсем рядом от Вофского переулка Площадь Лубянская, бывшая Дзержинского. Памятник видел?
   Аджиев И-Гэ (орёт). Не видел! Ой! (Хватается за голову).

Елена Евгеньевна укладывает мужа на диванчик.

   Елена Евгеньевна. Там такой памятник. Держит всю площадь. Зрительно, естественно. Держит. Мы в институте проходили. Уникальная площадь.
   Аджиев И-Гэ. В переулке - дом, такой длинненький низенький, двухэтажненький. Агентик сказал, бывшая коммуналка, никто не живёт, продалась коммуналка, и он точно знает, что никто не придёт сегодня. Ну и завёл меня. Там комнаты. В первой комнате холодильничек маленький, стул и стулья... старые старые стульчики.

Аджиев И-Гэ встаёт. Оббегает закуток с тремя стульями и столом.

   Во второй комнате диванчик.

Заставляет жену встать. Оттаскивает диванчик к перегородке, ложится на него.

   И презервативы валяются по полу. Ну лёг на диванчик и сразу заснул. Сонливость, мамочка, такая. Сотрясение, мамочки, очередное. Проснулся - слышу голоса. Ну а я -лежу. А в соседней комнате кто-то говорит. Я лежу, трясусь, и слушаю...
      -- Явка

В закутке появляются Серый, Пятнистый, Стекольщик и Боксёр.

   Стекольщик. Странно. Коврик у входной двери сдвинут.
   Пятнистый. Да никого нет, кому быть-то? Покупатель найден.
   Серый. Ну что там, где олимпийку порвал?
   Боксёр. Красно-коричневый ножом махнул.
   Серый. Уверен, что не наш, не провокатор?.
   Боксёр (хмуро). Уверен. Убил бы.
   Стекольщик. Что ж не убил?
   Боксёр (очень хмуро). Не смог. Подготовленный. (Сплёвывает.) Коммуняка.
   Пятнистый. Странно. Они чаще всего безобидные. Интеллигенты очкастые.
   Серый. Довожу до вашего сведения. Я только что с совещания. На осень запланирована грандиозная акция. Гражданская война.
   Боксёр (с надеждой). Летом ничего?
   Серый. Силы готовь на осень. Лето нас не касается. Деньги на ваши счета начислены. До осени свободны.
      -- ...
   Аджиев И-Гэ. Так что летом, ласточка, в Москву не летим.
   Елена Евгеньевна. А когда?
   Аджиев И-Гэ. Осенью видно будет.
   Елена Евгеньевна (бросает со злостью карту, всхлипывает). Чё хоть в столице носят?
   Аджиев И-Гэ. Да куртки, мать. В кожаных куртках все, по талии верёвочка продета. Неважнецки одеваются, обувь тоже... Ну ладно. Ну не плач. (Хочет встать с дивана. Хватается за голову.) О! (Снова ложится.) И на Сахалине жить можно. И рожают все нормально. В Москве, слышал от агента, плохо в роддомах, не хватает младшего медецинского персональчика. Перебёг персональчик в палатки торговать. Ой!
   Елена Евгеньевна. Выпей обезболивающее, Игорёк.
   Аджиев И-Гэ. Анальгинчик, анальгинчик.

П е р в о е д е й с т в и е

      -- 1993, 4 октября

Москва. Сталинская семиэтажка напротив Белого Дома. С левого края -- лестничная площадка и две входные двери в квартиры. На одной из дверей (квартира Тёть Лёль) -- светлый прямоугольник от снятого давным-давно почтового ящика. Основное пространство сцены - двухкомнатная квартира Зины. Слева на второй линии - комната Зины: кровать, бра на стене над кроватью, окно, штора на карнизе-струне, на полу -- 4 гипсовых бюста Ленина. Справа спереди - гостиная: мебель красного дерева с вырезанными деревянными скульптурами (шкаф и сервант), большой овальный обеденный стол, прикреплённый к стене телефон 40-х годов, телевизор 70-х годов, на телевизоре - небольшая новогодняя пластиковая ёлка в старых игрушках. За гостиной -- коридор на кухню (кухня - дальний план), в коридоре - двери в ванную и, дальше (перед кухней) -- в туалет, между этими дверями - вдоль стены книжный стеллаж, почти загораживающий дверь в туалет. Перед комнатой Зины - прихожая: к стене прибита вешалка с крючками для шляп и одежды, под вешалкой - калошница. Паркет под ногами поскрипывает.

На вешалке висит телогрейка, рядом - яркая куртка. На калошнице - яркие кроссовки. Около калошницы -- грязные резиновые сапоги. Зина сидит на стуле в прихожей, закутавшись в шаль.

По авансцене пробегает с собакой под мышкой испуганно озираясь и пригибаясь Пал Соломоныч. Пал Соломоныч - стильный, современный, нестареющий мужчина. Слышны выстрелы, взрывы снарядов, автоматные очереди. За занавешенным окном - вспышки. Смеркается.

Скрип замка. На лестничной площадке появляется Тёть Лёль. Она стучится в квартиру к Зине.

Зине - 20 лет, тёть Лёль - 60 лет. Тёть Лёль с царственной осанкой и голосом как у дикторов ЦТ, одета старомодно, добротно, в берете.

   Зина. Заходите, тёть Лёль. Открыто!
   Тёть Лёль (заходит). Телефоны отключили. Дай, думаю, зайду...
   Зина. Давно вас жду... Скучно... Страшно... Холодно чё-то...
   Тёть Лёль. Чё-то! Зиночка! Умница! Не пользуйся просторечью, жаргонами, сниженной лексикой, паразитами, эвфемизмами. Шире открывай рот, произноси гласные чётко, не спеша! Учу, учу тебя... С таких вот (Показывает ладонью полметра от пола.) лет учу -- всё без толку! Что с тобой делается? Из интеллигентной семьи, мама - скульптор...
   Зина. Бывший скульптор.
   Тёть Лёль. Папа - профессор, доктор наук, преподаватель...
   Зина. Бывший преподаватель...
   Тёть Лёль. В школе с традициями на ...
   Зина. Выгнали из школы с традициями на...
   Тёть Лёль. А какой жаргон! Это всё институт твой обувной... Как могли в Центре Москвы такой вуз организовать! Жаргона нахваталась. Тип речевой культуры фамильярным стал. А был - среднелитературный!
   Зина. Смеются надо мной, тёть Лёль... Все ж по фамильярному типу общаются или на просторечье. Все...
   Тёть Лёль. Ты - не все! Ты - носитель традиций. Ты - носитель элитарного московского произношения! Поменьше с народом разговаривай, побольше со мной...
   Зина. Да уж...
   Тёть Лёль. Тебе -- что? Со мной общения не хватает?
   Зина. Нет!
   Тёть Лёль. Мой тебе дружеский совет: общайся только с кастой. По произношению друг друга узнают актёры, профессура МГУ и так далее... Твой институт не в счёт. (Презрительно.) Ремесленники! (Смеётся.) Обувщики в Замоскворечьи!

Шум выстрелов за окном усиливается. Тёть Лёль охвачена любопытством, проворно подбегает к окну, резко и неосторожно отдёргивает штору.

   Тёть Лёль. У вас в обе стороны окна... С моей стороны -- всё тише, намного тише, но уши закладывает... Как с утра раннего что-то там зарррычало, зарррррычало, в темноте... Я думала - парад какой незапланированный, танки едут на парад. А оказалось - это Парламент расстреливают. Вчера радио слушала... Диктор как закричит: "У нас стреляют! Стреляют!" И - молчок. И по телевизору всю ночь молчок. Ох! Тоска! У тебя ж, Зинаида, есть приёмник на батарейках?
   Зина. Есть. Но батарейки сели. Я полночи слушала - они и сели.
   Тёть Лёль. А сейчас всё заработало. И телевизор, и радио. Транслируют как у нас здесь стреляют... Но мы и так знаем, как стреляют... Как депутатов выводят. Этого мы, конечно, не знаем, как выводят. Теперь телефон отключили! И газету страшно выйти купить. "Краснопресненская" закрыта, "Баррикадная" тоже, "Смоленская" ... Не к "Девятьсот пятому" же топать! Тьфу ты - идти хотела сказать. Ох, тоска на пенсии. Тоска...
   Зина. Отойдите от окна, тёть Лёль! Стреляют ведь!
   Тёть Лёль. Ведь! Стреляют не по домам, стреляют по Белому Дому.
   Зина. А Белый Дом - что: не дом?
   Тёть Лёль. Белый Дом - это Белый Дом! (Пауза.) Смеркаетса!
   Зина. Как смеркается? (Смотрит на наручные часы.) Только шесть. Восемнадцать ноль-ноль.
   Тёть Лёль. От дыма кажется, что смеркаетса. И, пожалуйста, не произноси "ся" мягко. Надо говорить "смеркаетса".

Слышен взрыв. Вспышка. Тёть Лёль отпрыгивает от окна, крадучись подходит обратно к окну, потом к кровати, встаёт около бра.

   Тёть Лёль. Весь день так сидишь? Странно всё это. Война. И тут же народ на набережной...

Тёть Лёль включает бра - слышен тонкий свист, звон стекла. Тёть Лёль забивается от страха в угол. Зина хватается за шею.

   Тёть Лёль. Пуля! Дырочка в стекле! Зиночка! Пуля! В паркете!
   Зина (опускает руку, смотрит на ладонь). Кровь! Я же говорила, тёть Лёль -- по домам стреляют.
   Тёть Лёль. Больно?
   Зина. Как в парикмахерской. Однажды мне ухо порезали, ещё как-то шею царапнули. Ножницы у них в парикмахерских острые, а руки...
   Тёть Лёль. Ох, господи, господи, светлое будущее! Могли б пристрелить! Где перекись? Где аптечка?
   Зина. Не знаю.
   Тёть Лёль. А бинт?
   Зина. Не знаю!!!
   Тёть Лёль. Дезинфицировать надо!
   Зина. Спирт "Рояль".
   Тёть Лёль. Ох, дурра, прости господи, светлое будущее, ох, ох! Всё маме расскажу. Как не ешь ничего. Как спирт разбавленный из под крана в одиночку глушишь... студентка, прости господи. И у меня бинта нет. Побегу! К Марте Борисовне. (Показывает на потолок.) Ох, дитё неразумное! (Уходит.)
   Зина. И салфетки стерильные, тёть Лёль! Салфетки стерильные!
   Голос тёть Лёль. Спрошу у Марты Борисовны! Спрошу!
   Зина. И тряпочку -- дырку забить. Дует! Тряпочки -- тоже не знаю, где.

Зина держится за шею. Стук в дверь.

   Зина. Открыто, тёть Лёль.

Входит мужчина. Ему лет 30. (Это Стас.) Он небрит, нечист. В грязной куртке-"аляске", шапочке-петушке с надписью "adidas".Стас запыхался, держится за сердце, трясётся.

Пауза. Зина, изумлённая, поднимается со стула.

   Зина. Вы - жулик?

Стас отрицательно мотает головой.

   Зина. Вы - бомж?

Стас отрицательно мотает головой.

   Зина. Вы - убийца? Вы - маньяк?

Стас беззвучно открывает рот, хочет что-то сказать, шатается, падает на пол. Зина подходит к нему.

   Зина. Красно-коричневый, что ль?
   Стас (шепчет). Спрячьте меня! Схороните! (Приподнимается на локте.) Не выдавайте, мой ангел!

Зина садится на стул, растерянно смотрит на Стаса, идёт к телефону, снимает трубку, бросает трубку - телефон не работает. Входит Тёть Лёль. Зина закрывает дверь на защёлку.

   Тёть Лёль. Марта Борисовна (Показывает на потолок.) перекись дала, и бинт. Ей тоже окно прострелили. Две дырочки - две пули. Марта Борисовна из-за занавесок, как и я наблюдала, что во дворе творится. Марта Борисовна сказала, что в соседнем подъезде квартиры обходят... А ещё сказала, что над ней, на чердаке, кто-то ходит... Тихо ходит, крадучись... Я тоже слышала... Марта Борисовна сказала... (Замечает Стаса.) Это что?
   Зина. Не знаю. Думала, что вы, и -- впустила.
   Тёть Лёль. Но это не я!
   Зина. Чего делать-то, Ольга Леонидовна?

Тёть Лёль обрабатывает рану Зине.

   Тёть Лёль. Сразу и Ольга Леонидовна... Он не вшивый? Он незаразный? По телевидению показали, что их всех в автобусы, и в тюрьму.
   Зина. Кого--их?
   Тёть Лёль. Ну, даёшь! В нашем дворе стреляют! А в генеральском доме, в подъезде депутатов бьют. И магазин разбит...
   Зина. Бутик?
   Тёть Лёль (визжит). Чтоб не слышала здесь американизмов! Это что такое? Сначала "нАчать" и "консенсус", теперь вот - "бутик"! Это что же с русским языком делают!
   Зина. Кто вам сказал, что депутатов бьют?
   Тёть Лёль. Марта Борисовна. (Отрывает бинт.)
   Зина. Понятно.(Осторожно трогает бинтовую повязку.)
   Тёть Лёль (кричит). А Марте Борисовне - Пал Соломоныч. Он с ЛенинЫм вышел погулять. ЛенинУ-то не объяснишь, что опасность. ЛенИн от выстрелов по-маленькому на паркете, а по-большому Пал Соломоныч его во двор потащил.
   Зина. У старых собачек всегда недержание. ЛенинУ двенадцать лет поди...
   Тёть Лёль. Поди... Ленинские терьеры до четырнадцати жить могут.
   Зина. Кто сказал? Марта Борисовна?
   Тёть Лёль (кричит). Пал Соломоныч сказал.
   Зина. Что с этим-то делать, тёть Лёль?
   Тёть Лёль. В милицию звонить. Пускай забирают.
   Зина (обходит мужчину). Телефон не работает! (Принюхивается.) Потный, сальный... Одет как на Северный полюс. На бомжа не очень похож.
   Тёть Лёль. Ох, уж эти мне бомжи. Тоже мне -- неологизм! Давай его разбудим и прогоним.
   Зина. Он зашёл и в обморок грохнулся... Он в отключке...
   Тёть Лёль. Что такое - "грохнулся", что такое -- "отключка"? Без жаргонов, Зиночка!
   Зина. Нервничаю я. Шея ноет. В стекле дырка... Лежит тут. Лицо красное, с синими подтёками. Давайте, тёть Лёль, вместе его оттащим к лифту.
   Тёть Лёль (подходит, пригибаясь, к подоконнику, приподнимается чуть-чуть, смотрит в окно). Одни автоматчики во дворе. Милицию надо! Дует, Зинаида! Не простынь!

Слышится автоматная очередь. Тёть Лёль отпрыгивает.

   Тёть Лёль. Что такое! Целый день стреляют. Посадите вы этих депутатов, и всё! Чего стрелять-то? Людей беспокоить! (Зине.) Ты за голову. Я за ноги.
   Зина. Нет. Вы - за голову.
   Тёть Лёль. Я вшей боюсь!
   Зина. А я -- раненая!

Тёть Лёль приподнимает голову мужчины, кряхтя, тащит его по прихожей к входной двери. Зина смотрит, скрестив руки на груди.

   Стас. Не выдавайте меня, мой ангел! Жизнь закончитсА! ПристрелЮт.
   Тёть Лёль (разгибается, вытирает пот со лба). Ты слышала, Зинаида?
   Зина. Слышала.
   Тёть Лёль. Это не бомж. Это наш!
   Зина. Что? Бомж - наш?
   Тёть Лёль. Это не бомж!
   Зина. Бомж!
   Тёть Лёль. Ты говорила: на бомжа не похож!
   Зина. А теперь говорю: похож! Если он вам так нравится, тащите его в свою квартиру.
   Стас (бормочет). НравитсА!
   Тёть Лёль. И потащю! И потащю! Произнёс "нравитсА"! В отключке, но -- с элитарным произношением!
   Зина. В отключке???
   Тёть Лёль. Фу ты...

Настойчивый звонок в дверь.

   Зина. Это кто?
   Тёть Лёль. Я же говорила. По подъездам рыскают. Этих вот ищут. Пал Соломоныч рассказывал, и Марта Борисовна - а ты не верила. Давай спрячем элитарное произношение!

Громкий нетерпеливый стук в дверь.

   Зина. В туалет.

Оттаскивают мужчину в туалет. Зина прикрывает дверь. Звонок и стук в дверь одновременно. Зина открывает.

Входят Серый и Пятнистый. Пятнистый осматривается, принюхивается. Показывает Серому на паркет около стула Зины, потом на бюсты Ленина в комнате Зины.

   Серый. Здравствуйте господа жильцы!
   Тёть Лёль. В этом подъезде господ нет. Здесь только товарищи!
   Серый. Почему не открываете органам, товарищи?
   Тёть Лёль. Органы, молодой человек, удаляют. Органы, молодой человек, сварить можно или пожарить. Сердце, например, или печень. А дверь открывают сотрудникам правоохранительных органов. Профессионализмы, молодой человек, употребляйте среди коллег. А мы вам - не коллеги. Наш подъезд - ленинский, и не надо нас госструктурами пугать. Не сметь пугать!

Пятнистый удивлён. Серый невозмутим. Пауза.

   Серый (Пятнистому). В этом подъезде все чокнутые. (Тёть Лёль) Устал... Прошу прощения...
   Пятнистый. У стула -- кровь. (Наводит автомат на Зину и тёть Лёль.) Он точно здесь!
   Серый. Так почему долго не открывали, товарищи?
   Тёть Лёль. Рану перевязывали.(Показывает на пакет с медикаментами.)
   Серый. Тааак. Уже что-то.
   Тёть Лёль. Пишется "ча", а говорится "ша". Што-то.
   Серый. Паспорт ваш, гражданка.
   Тёть Лёль. И вы - паспорт.

Серый держит корочку в развёрнутом виде перед глазами Тёть Лёль.

   Тёть Лёль. Ооо!
   Серый. Паспорт ваш, гражданка.
   Тёть Лёль. Одну минуту.

Тёть Лёль хочет выйти - Пятнистый преграждает ей путь.

   Серый. Стоять! Вы здесь проживаете?
   Зина. Я здесь проживаю. Вот - паспорт. А Ольга Леонидовна - моя соседка. Ольга Леонидовна Лещинская--доктор наук, профессор, всю жизнь проработала в Институте Русского языка, лауреат Ленинской премии. Ольгу Леонидовну во всём мире знают, а вы автомат на неё наставили. (Зина копается в сумке, достаёт паспорт.)
   Тёть Лёль. Вы, товарищ полковник, должны знать мою главную работу "Словарь языка Вэ- И Ленина", обязаны знать.
   Серый (смотрит паспорт Зины). Да знаю я, знаю. Высочайший уровень в развитии русского литературного языка конца девятнадцатого--начала двадцатого века. Тридцать семь с половиной тысяч слов.
   Тёть Лёль. Тридцать семь четыреста девяносто шесть!
   Серый. Из них редкие слова - одиннадцать тысяч...
   Тёть Лёль. Одиннадцать тысяч семьдесят одно! Эмоционально-экспрессивная лексика...
   Серый. А вы, Зинаида Юрьевна Земскова, тоже лауреат Ленинской премии?
   Зина. Мне ваш Ленин до лампочки.
   Тёть Лёль. У Зиночки личное. Зинаиду из пионеров исключили. Она и обиделось.
   Серый. Странно. Тут в вашем подъезде - все лауреаты, а вы - не лауреат, и даже не стипендиат, и из пионеров исключили. Я, честное слово, думал, что раз такой подъезд, значит вы - Зина Портнова.
   Зина. А я думала вы - Марат Казей.
   Тёть Лёль. Наш подъезд - особый! У нас все с ЛенинАми связаны. Мама Зиночки - скульптор - ленинОв лепит.
   Зина. Лепила. За десять минут с закрытыми глазами... Лепила.
   Тёть Лёль. Совершенно верно. Десять минут - один ЛенИн, двадцать минут - два ЛенинА, тридцать минут...
   Серый. Три ленинА. Почему кровь?
   Тёть Лёль. Это мы у вас спрашиваем: почему - кровь? Почему - пуля? Почему - в стекле дыра? Почему у ребёнка (Показывает на Зину.) ранение огнестрельное? Что мне родителям сказать? Под мой присмотр ребёнка оставили! И телефон не работает!
   Серый (Зине). Я вас должен арестовать. Пройдите со мной.
   Тёть Лёль. Никуда она не пойдёт! Что это такое? У Марты Борисовны (Показывает на потолок.) две пули в окно залетело, у Зиночки, вот, одна. Ранило её. А могло убить! Мы заявление напишем! Мы в суд пойдём! В прокуратуру!
   Пятнистый (на ухо Серому). Это пятнадцатый, товарищ полковник.
   Серый (тихо). Обезвредь!
   Пятнистый. Слушаюсь!
   Тёть Лёль. СлушаюС!
   Серый. И возвращайся.
   Пятнистый. Слушаю.. (Вопросительно смотрит на Серого, тот кивает.) СлушаюС!
   Тёть Лёль. Способный мальчик!

Пятнистый уходит.

   Серый. Родители, Зинаида Юрьевна Земскова, где?
   Зина. На даче.
   Серый. Дача где?
   Тёть Лёль. В "Заветах Ильича", где ж ещё.
   Серый (выдвигает антенну, нажимает кнопки телефона). Алё! Запрос. "Заветы Ильича", Земсков. Так. Так. (Кивает Тёть Лёль, опускает телефон.)
   Тёть Лёль. Какая у вас рация необычная!
   Серый. Где вы его спрятали?
   Тёть Лёль. Кого? Где?
   Серый. Не надо, Ольга Леонидовна. Сколько вы над словарём языка Ленина работали, сколько составляли?
   Тёть Лёль. Двенадцать лет.
   Серый. Вот на столько же Зинаида Юрьевна сядет за пособничество государственному преступнику.
   Тёть Лёль. Вы выражение выбирайте. Зиночка никого не укрывает.
   Зина. Никого!
   Тёть Лёль. Зиночка одна проживает!
   Зина. Одна.
   Серый. Одна?
   Зина. Хотите присоединиться?
   Серый. Позже, Зинаида Юрьевна, попозже не откажуС. (Смотрит на Тёть Лёль - тёть Лёль одобрительно кивает.) А сейчас - на работе. Государственных преступников разыскиваем. Приказ у меня. Чтоб мне не искать, паркет не царапать, сдайте его. И всё. На третьем этаже уже изъяли, и на четвёртом, и вы - сдайте.
   Зина. У нас никого нет. Вы ошиблись.
   Серый. А телогрейка - чья?
   Зина. Моя.
   Серый. Ваша... А сапоги вот эти - чьи?
   Зина. Мои.

Серый поднимает сапоги, смотрит на подошву, отковыривает грязь.

   Серый. Сорок третий размер. У вас - сорок третий размер?
   Тёть Лёль. У Зиночки - сорок первый! (Всплёскивает руками.) Такая проблема! Акцелерация!
   Серый. Акселерация.
   Тёть Лёль. Сниженный вариант.
   Серый. Значит, у Зинаиды Юрьевны -- сорок первый. А сапоги - сорок третий!
   Тёть Лёль (зло). Не было в "Краснопресненском" сорок первого! И в ЦУМе не было!
   Зина. Хорошо хоть сорок третий завалялся! Продавцы смеялись.
   Тёть Лёль (передразнивает). Продавцы смеялись! Кто такие - продавцы? (Презрительно.) Просторечный тип речевой культуры!
   Серый (тёть Лёль). Да знаю я. Ниже просторечья есть ещё шестой уровень, жаргонизирующий. (Зине.) А зачем, простите, девушке телогрейка и сапоги? Вот куртка - я понимаю. Вот кроссовки - я понимаю. А телогрейка и сапоги - это, простите, не для дочери ваятеля бюстов Вэ-И.
   Зина. В колхозе я была. В колхоз отправили.
   Тёть Лёль. Совершенно верно. Ниже просторечья есть ещё жаргон, феня - язык бродячих торговцев.
   Серый (тёть Лёль). Да знаю я. Слово "клёво" восходит... (Зине.) В какой колхоз?
   Зина. Колхоз "Рассвет", Озёрский район Московской области.

Тёть Лёль хочет что-то сказать, Серый делает повелительный знак молчать.

   Серый. Кто отправил?
   Зина. Декан приказал: второму курсу -- в колхоз. До пятнадцатого октября. А третьего, утром, нас в столовке собрали и домой отпустили, ничего не объясняли.
   Серый. Значит, Озёрский район. Картошка?
   Зина. СвеклА.
   Тёть Лёль. Свёкла, Зиночка. Грубая ошибка.
   Серый. Это пофессионализм. Значит, свеклА? ВУЗ какой?
   Зина. МТИЛП.
   Серый. Адрес?
   Зина. Не знаю.
   Тёть Лёль. Осипенко--тридцать три. Угораздило же девушку туда поступить! Ремесленники!
   Серый. Фамилия ректора?
   Зина. Не знаю.
   Серый. Не знаете. Фамилия декана?
   Зина. Иванов.
   Серый. Значит, Иванов. Имя?
   Зина. Сергей Сергеевич.
   Серый (раздражённо). Хоть бы врать научились, Зинаида Юрьевна! Ну?! Где ваш ... защитничек Дома Советов...
   Тёть Лёль. Почему такое недоверие к ребёнку?
   Зина. Почему оскорбляете недоверием светлую девичью душу?
   Серый. Значит, недоверие? (Вытягивает антенну, нажимает кнопки.) Алё! Запрос! МТИЛП. Так. Лёгкой промышленности! Лёгкой промышленности! Да. Институт. Да. Осипенко, тридцать три. Да. Второй курс. Да. Деканы! Деканы! Так. Так. Так. Ну, надо же! Так. (Зине) Факультет какой?
   Зина. Технологии обувного производства.
   Серый (в мобильник). Обувного производства! Обувь! Обувь! Сельскохозяйственные работы? Так. Так. Понял. (Выключает телефон, задвигает антенну.) Действительно -- Иванов Сергей Сергеевич. Действительно -- декан. И действительно - свеклА. Прошу прощения!
   Тёть Лёль. Ремесленников институт готовит, вот вам простонародные имена, рабоче-крестьянские...
   Серый (Зине). Что же вы фамилию ректора не знаете?
   Зина. Забыла.
   Тёть Лёль. Память девичья. Память девичья.

Слышна автоматная очередь.

   Серый. Ну и как вам, Зинаида Юрьевна, колхоз?
   Зина. Бараки. Удобства на улице. С утра встаёшь: в кранах - сосульки.
   Серый. Холодный был сентябрь. Морозный даже! Заморозки.
   Тёть Лёль. Ранние в этом году заморозки. И лето было холодное. Жуть! И заморозки в сентябре. А сейчас, в октябре, бабье лето началоС. За дымом, правда, не разглядеть!

Входит Пятнистый, кивает Серому.

   Серый. Разрешите осмотреть квартиру, Зинаида Юрьевна!
   Тёть Лёль. Ордер есть?
   Серый. А как же, Ольга Леонидовна, всё по закону, всё по закону. Сейчас чрезвычайное положение объявлено и комендантский час. Всё по Конституции, всё по конституции... По новой конституции, которую скоро примут. (Достаёт из папки лист А4, показывает.) Свет зажгите, Зинаида Юрьевна.

Зина ходит, включает везде свет, останавливается у стеллажа в коридоре, закрывая собой дверь в туалет.

   Тёть Лёль. Проходите.
   Серый (смотрит на картины в гостиной). Шишкин?
   Тёть Лёль. Этюды.
   Серый. Ёлка зачем?
   Тёть Лёль. Зиночка разбирать не хочет.
   Серый. Грамотно. Скоро опять ёлки наряжать.
   Зина. Мы её не разбираем. Раз в год под кипяток - и как новенькая ёлочка.

Пятнистый рыскает по комнатам, иногда останавливается. Ёлочку на телевизоре изучает довольно долго. Шарахается от бюстов Ленина, заглядывает в шкаф и под кровать. Убегает на кухню, прибегает.

   Пятнистый. Чисто.
   Серый. Санузел?
   Пятнистый (заглядывает в ванную). Темно.
   Серый. Зинаида Юрьевна, включите свет!
   Зина. Лампочка перегорела.
   Серый. Когда перегорела?
   Зина. Приезжаю вчера из колхоза, включаю -- а она перегорела.
   Серый. И как же вы без света это самое...?
   Зина. С фонариком.
   Серый (Пятнистому). Давай фонарь!
   Пятнистый. Батарейки сдохли, товарищ майор. Сутки уже как...
   Серый. Дайте, пожалуйста, свой фонарь, Зинаида Юрьевна.
   Зина. На столе.
   Серый (Пятнистому). Возьми!
   Тёть Лёль. ВоЗми!
   Серый. ВоЗми!
   Пятнистый. ВзАл.
   Серый. Да не взАл, а в санузАл! Скорее! Нам ещё на седьмой.

Пятнистый заходит в ванную.

   Пятнистый. Еле светит! Батарейки садятся. (Выходит из ванной, кладёт фонарь на стол.) Чисто!
   Тёть Лёль. А ко мне не хотите зайти? У меня свет везде горит! Все лампочки зажигаются! Лампочки Ильича!
   Серый. К вам -- непременно!
   Тёть Лёль. Я вас чаем напою. Больше нет ничего, извините. Пенсию-то наЩитали - такой мизер! Всех в пенсии сравняли: и просторечье и элиту!
   Серый. Извините за беспокойство, Зинаида Юрьевна! Скорейшего выздоровления! (Включает бра, подходит к окну, отдёргивает штору, смотрит) Стёкла вам заменят завтра. (Нагибается, поднимает с пола пулю.)
   Тёть Лёль. А Марта Борисовна с седьмого (Показывает на потолок.) пули не отдаст!
   Серый. Придётся отдать. Иначе стёкла не заменим. Значит, Ольга Леонидовна, тридцать семь четыреста девяносто шесть слов, говорите?
   Тёть Лёль. Не шесть, а "шесьть". Зиночка! Дай, дорогая, ещё бюстик! (Берёт под мышку бюст Ленина). Шестой! (Серому и Пятнистому.) Я на него, товарищи, (Стучит по лысине бюста.) шляпки свои надеваю -- очень удобно. Шляпки форму сохраняют, моль не ест. И чувствую себя в его (Стучит по лысине.) окружении не так тоскливо... Вам, товарищ майор, не понять одинокую женщину! Лучшие годы ему (Хлопает по лысине.) отдала! Двенадцать лет -- лучших лет!-- только о нём мысли, только о нём! (Даёт бюсту подзатыльник.) Спокойной ночи, Зиночка.
   Зина. Спокойной ночи, Ольга Леонидовна... Тёть Лёль...

Серый, Пятнистый и Тёть Лёль с бюстом уходят. Зина закрывается изнутри, занавешивает окно, выключает свет, пробует телефон - телефон не работает, в изнеможении опускается на пол.

Скрежет. Шевеление. Кряхтение. Дверь в туалет открывается - шатаясь, выходит Стас.

   Стас (опускается на стул). Спасибо, мой ангел!
   Зина. Шапку свою уродскую сними, в ванную ползи!
   Стас. Да-да. (Начинает раздеваться.)
   Зина. О! Два свитера-то зачем? Фуу! Стоп! (Идёт на кухню, возвращается с холщовым мешком.) Сюда манатки складывай. Фу-фу!
   Стас. Да-да. (Падает.)
   Зина. Ой! Ей! (Пинает ногами.) Опять! Давай! Давай! В ванную -- ползком! Убогий!
   Стас (приподнимается на локте). Водка есть?
   Зина. Спирт.
   Стас. Рояль?
   Зина. Рояль.

Зина возится у серванта, наполняет спиртом чайную чашку из сервиза, с графином идёт на кухню - шум водопроводной воды. Возвращается к Стасу.

   Зина. Не разбей чашки. Кузнецовский сервиз. Супницу гости кокнули, гостей не перевариваю.

Стас пригубляет, морщится, залпом выпивает спирт и запивает водой из графина. Раздевается, пихая вещи в мешок: два свитера, две пары спортивных штанов, идёт к ванной в кальсонном нижнем белье с длинным рукавом. Зина брезгливо тащит двумя пальцами мешок к двери в ванную.

   Зина (стучится в ванную). И бельё тоже в мешок. Вымоешься - мешок на балкон оттащишь. На кухне - балкон! (Копается в шкафу.) Вот -- папина пижама (Кидает за дверь ванной свёрток). Новая. Папе на Год Дракона подарили, или на год змеи - забыла. Папа ни разу не надевал.
  

2. Полчаса спустя

Раскладушка в прихожей. Стас сидит в пижаме.

   Зина. Спать. А завтра чтоб духу твоего здесь не было!
   Стас. Есть очень хочется.
   Зина. Перебьёшься. Перетопчешься.
   Стас. Дайте тогда ещё спирту, мой ангел. Дайте бутылку!
   Зина. Сам возьми! Я раненая! У меня шея болит!

Стас шатаясь идёт в гостиную, пьёт из горлышка, запивает из графина.

   Зина. Мне оставь, недоносок!

Стас возвращается, отдаёт бутылку и графин Зине, ложится на раскладушку. Зина переливает из графина в бутылку, пьёт.

   Зина. Эй! Спишь? Ну и спи! А всё тёть Лёль. Всё правители эти! Перегрызлись и - по окнам палить! Угораздило ж Белый Дом здесь построить! Кто ж такой умный-то? Говорят, двадцать лет строили. Двадцать лет строили, за один день разбомбили! (Смотрит в окно.) Огонь-то! А он вроде ничего, когда чистый. О! Симпотный! Сколько ему? Лет двадцать пять? Тридцать? Серый какой-то с болотным оттенком. Там они все такие: красно-коричневые? И почему нас вдруг из колхоза выпустили? Всё орали, кто уедет, того отчислим... А вчера - сами отпустили! Ну, дают! Придурки! Крысы обувные!
  
      -- На следующий день

Пал Соломоныч проходит по авансцене с чёрным мешком, из мешка торчит собачий хвост.

   Пал Соломоныч. Эх, ЛенИн, ЛенИн. Отжил ты своё!

Стас на раскладушке. Скрежет замка. Входит Зина в модной куртке, в кроссовках, с сумкой через плечо. У Зины на шее - пластырь. Зина закрывает дверь изнутри. Выкладывает на стол в гостиной бутылку спирта "Рояль", две буханки бородинского хлеба.

   Зина. Опять спишь? Да когда ж проснёшься, блин?!

На лестничной площадке появляется Стекольщик с двумя стёклами и чемоданчиком. Звонок в дверь. Зина испугана, бегает в панике туда-сюда, тормошит Стаса.

   Зина. Да вставай, убожество! Прячься в тубзик! В тубзик, говорю!

Стас спит. Звонок в дверь. Стук. Зина тащит раскладушку к туалету, раскладушка складывает ножки--Стас на полу. Спит как ни в чём не бывало. Зина запихивает в туалет полуспящего Стаса и раскладушку.

   Зина. Иду! Иду! Кто?

Молчание. Звонок.

   Зина. Кто?
   Стекольщик. У вас стекло?
   Зина (открывает дверь). У нас.

Стекольщик входит, озирается.

   Стекольщик. Вам стекло?
   Зина. Здрасьте.
   Стекольщик. Вы чего это? С утра приходил - не открыли, это?
   Зина. Я учусь.
   Стекольщик (ходит по гостиной, открывает спирт, пригубляет, занюхивает от буханки). Какая учёба? О чём вы, барышня? До сих пор постреливают.
   Зина. Так я не знала. Вторник. У нас лабы по вторникам--поробуй пропусти.
   Стекольщик. Так были лабы-то?
   Зина. Нет, конечно. Пустой институт. Как вымерли все.
   Стекольщик. То-то вот. Институт. Тут знаете, сколько вымерло...
   Зина. Знать не хочу! Вам чего надобно?
   Стекольщик. Стекло заменить. И всё. (Озирается, идёт в комнату Зины, внимательно изучает бюсты.)
   Зина. Лупу дать?
   Стекольщик. Чего?
   Зина. Увеличительное стекло. Чего - ЛенинА не видел?
   Стекольщик. А-аа. Вы это... Никого не прятали? Тут все прятали, в этом доме.
   Зина. Мы никого не прятали. Мы за демократию, понял? Коммуняк ненавижу, понял?
   Стекольщик. Да, понял, понял... А может всё-таки, это, прятали?
   Зина. Я звоню в милицию! Достал! (Снимает трубку телефона.)
   Стекольщик. Да звони. Да не буду стеклить вам. Стукачам не стеклю.
   Зина. Да и не стеклите. Больно надо. Сами стукачи.
   Стекольщик. Но-но!
   Зина. Идите! Идите! В баню!
  
      -- Вечером

Пал Соломоныч прогуливается по авансцене со щенком.

   Пал Соломоныч. Ах, да ЛенИн! Пор-родистый!

Штора отдёрнута. Окно целое. Стас спит на раскладушке в прихожей.

Стук в дверь.

   Зина. Кто?!
   Тёть Лёль. Да я, я.

Зина открывает. Входит Тёть Лёль. В руках у неё - газета "Известия". Тёть Лёль заботливо поправляет одеяло на Стасе.

   Тёть Лёль. Ты чего трясёшься?
   Зина. Боюсь. Всё надеюсь, что придут и заберут его. И зачем мы его вчера припрятали, Тёть Лёль? Зачем?
   Тёть Лёль (читает). "Писатели требуют от правительства решительных действий. Нет ни обходимости, ни желания комментировать то, что случилось в Москве 3 октября...
   Зина. Да замолчите вы! И так тошно. Зачем мы этого-то припрятали? Бесит он меня!
   Тёть Лёль (читает). "Слава богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом..." Зиночка! Они ж всех, кого нашли во дворе, постреляли. Пал Соломоныч видел как били. ЛенИн во дворе от стресса и сдох.
   Зина. Не от стресса, а от старости.
   Тёть Лёль. От стресса сдох! От стресса! Такая пальба! Правда, по телевидению уже не показывают...Перестали показывать. (Читает.) " Красно-коричневые оборотни, наглея от беззаконности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками..." (Зине.) Палсоломонычу не привыкать: четвёртого ЛенинА на своём веку хоронит.
   Зина. Нового щенка взял?
   Тёть Лёль. Привезли из питомника.
   Зина. И опять - ЛенИн?
   Тёть Лёль (читает). "Эти тупые негодяи уважают только силу..." (Зине.) Так вот. Пал Соломоныч видел, как их били, кого по подъездам находили, а Марта Борисовна (Показывает на потолок.) видела, как их расстреливали. Покойники по двору валялись. Потом, ближе к утру, хулиганы-мародёры магазины разграбили и трупы раздели. А снайпер с чердака пострелял мародёров.
   Зина. Какой снайпер?
   Тёть Лёль. Ты что, Зиночка? У Марты Борисовны над головой снайпер топал. В генеральском доме, говорят, до сих пор сидят. Ну и в нашем парочка - троечка... Надо уточнить!
   Зина. Зачем?
   Тёть Лёль. Как зачем? Война же! (Читает.) "Признать нелегитимным не только съезд народных депутатов, Верховный Совет, но и все образованные ими органы (в том числе и конституционный суд)..."
   Зина. Всё! Хватит! Надоело! Плевать на них! Делят-делят -- не поделят... Вы - кудахчете тут, газеткой размахиваете. Пресмыкалы! Придурки! Пидоры!
   Тёть Лёль. Значит, знать ничего не хочешь? А тебя, гляди, -- ранило, а могло бы и... А ты знать ничего не хочешь. Кстати: не дует? Стёкла заменили?
   Зина. А как же! Уберите от меня этого! (Указывает на Стаса.) Надоел! У меня курсовик!
   Тёть Лёль. Марте Борисовне тоже поменяли. У неё пули требовал этот, ну который с трубкой и антенной. А Марта Борисовна не отдала пули. Она ж для внука на всё пойдёт. Марта Борисовна у того, второго, в пятнушку, автомат для внука выпрашивала... За любые деньги просила продать. Напугала их Марта Борисовна. К ней дальше холла заглядывать не стали. Они и у меня-то плохо обыск делали. Как ЛенинОв в шляпках увидели, так и сбежали. Даа! А стёкла Марте Борисовне заменил... (Шепчет.) подозрительный тип. Вроде стекольщик, но очень уж быстро работал и на чай не намекал, странный стекольщик - не из нашего ЖЕКа. Кстати, в шахте лифта ещё двое прятались. Лифтёра вызвали проверить, а лифтёр их не выдал--лифтёр из нашего ЖЕКа... Эти, которые в шахте, только что домой ушли. Лифтёр вещи им отнёс. Эх, Зинаида! А ты своего сдать хочешь - не по-людски.
   Зина. Так я-то хочу, но никто не приходит. И вообще - вы его тоже сдать хотели. Он что-то там пробурчал, вы и растаяли.
   Тёть Лёль. Редко у мужчины такое произношение встретишь. Спит?
   Зина. Вторые сутки пошли, как спит.
   Тёть Лёль. И не ест?
   Зина. Спирт лакает!
   Тёть Лёль. Зинаида! Без жаргона! Без жаргона! Что нервничаешь - сама не своя? Ждёшь, когда проснётся -дождаться не можешь?
   Зина. Вот ещё! Проснётся - сразу к вам вытолкну! Можете его кормить, можете его изучать... На своей территории.
   Тёть Лёль. Ох, Зинаида... Сама не своя! Понравился что-ли? У тебя возраст такой! Ого-ого! Институт второсортный! Нагрузка небольшая! Группа женская! А тут мужик под боком, но в отключке! Фу ты! Что с языком делают! Надо матери позвонить! Не приключилось бы чего любовного!
   Зина. Звоните!
   Тёть Лёль. И позвоню. Я за тебя отвечаю. Перед родителями! Я тебя из роддома встречала! Отец-то не смог -- кандидатскую защищал! Вот я вместо отца встречала. И в первый класс тебя проводила! Отец-то не мог - докторскую защищал... Вот мы с мамой в школу тебя и проводили! И на выпускном - опять я, да мама, мама да я. Отец-то твой ...
   Зина. Ну что замолчали? Ну - пить начал! Так и говорите. Квасить! Я поэтому в МГУ и не пошла, на меня пальцами бы стали показывать: "Вон! Идёт дочка Земскова! А вы знаете - Земскова-то уволили! За пьянство! Попросили, конечно, по собственному, но все знают, что он пришёл в сессию бухой и двадцать восемь двоек в ведомость нарисовал! В зачётки - пятёрочки, пятёрочки, а в ведомость - двойки и даже колы!"
   Тёть Лёль. И правильно! Потому что сейчас студент пошёл ленивый.
   Зина. Папа столько за свою жизнь научно-партийную унижался, что совесть его мучает. Вот и спивается! Коммунист хренов.
   Тёть Лёль. Не ругайся, без брани пожалуйста! Папа твой должен был завкафедрой стать. Времена изменились, выбрали менее достойного, но беспартийного. А папа твой партбилет не прятал.
   Зина. Все вы тут! На Ленине имя себе сделали! Марта Борисовна - редактор. Все рассказы о Ленине редактировала, Пал Соломоныч - породу вывел ленинскую. Как такое возможно: скрестил чёрти что чёрти с чем, а получился -- ленинский терьер! Маразм! И все вы тут такие -- пресмыкалы! А мама? Всю жизнь, сколько себя помню, -- бюсты, бюсты, бюсты! Венеру Милосскую хоть раз, хоть бы такую малюсенькую, слепила... Я, маленькая была: сколько просила: "Мама! Слепи мне Афродиту, богиню любви!" А она: "не могу, дочь, заказов много. Не успеваю." И так всю жизнь. Всё детство - в бюстах, в бюстах, в ЛенинАх, в ЛенинАх! А сочинение в школе: "Подвиг комсомола!" Охренели что-ли? А из пионеров выгнали: Как унижали -то. А за что? За что? За то, что я учительницу к ядрёной фене послала, когда она ругаться стала. "Почему, -- визжит, -- двадцать седьмой съезд КПСС сегодня открылся, а ты, Зина Земскова, не в пионерской форме?!"
   Тёть Лёль. Ты поменьше митингуй-то! Теперь везде такое пишут. Ты не оригинальна, совсем не оригинальна. Все, кто раньше "Слава КПСС!" кричали, теперь кричат "Позор КПСС!" и добавляют: "Ленин--дегенерат". А Ленин - не дегенерат! Тридцать семь тысяч четыреста девяносто шесть слов! Из них эмоционально-экспрессивная лексика... (Подходит к столу, берёт буханку.) Это мне?
   Зина. Вам-вам! Строили коммунизм, теперь строим капитализм, чему я несказанно рада.
   Тёть Лёль. Хрен редьки не слаще, Зиночка. (Отщипывает кусочек, жуёт.) Коммунисты тебя чуть-чуть погноили, капиталисты - подстрелили, чудом живая осталась! И этот защитник чудом живой... Пока живой... (Встаёт, подходит к двери.) Как проснётся, гони его ко мне, обещаешь?
   Зина. Не сумлевайтесь, Ольга Леонидовна-а-а!
   Тёть Лёль. Историзмы всё-таки лучше жаргонизмов! (Хлопает дверью.)
  
      -- Ночь

Штора отдёрнута.

Стас просыпается, встаёт. Зина в своей комнате, смотрит на него. Стас мнётся.

   Стас. Здравствуйте, доброй...ночи.
   Зина. Греби отсюда, убогий, шмотки с балкона забери!
   Стас. Хорошо. Спасибо. Всего доброго вам. Вы мне жизнь спасли! Спасибо, вам, девушка!
   Зина. Ненавижу вас коммуняк! Это всё тёть Лёль - её благодарите!
   Стас. До свидания!
   Зина (натянуто). Всего хорошего. Чтоб тебя в следующий раз...
   Стас (подходит, берёт Зину за грудки). Заткнись сучка! Вспомнишь ещё нас, когда жрать нечего будет, когда работу не найдёшь, когда земли наши русские с молотка иноземцам пойдут!
   Зина. Руки свои вонючие убери, бомжара сраная! А то сейчас...(Замолкает.)

Зина и Стас долго смотрят друг на друга. Стас отпускает Зину, потом ласково берёт за плечи.

   Стас (запинаясь). Вас как зовут?
   Зина (запинаясь). Зина.
   Стас (с идиотской улыбкой). Зина?
   Зина (с идиотской улыбкой). Зинаида Юрьевна Земскова.
   Стас (завороженно). А меня Стас.
   Зина (завороженно). Стас?
   Стас (понизив голос). Станислав Викторович Геренрот
   Зина (понизив голос). Герепот?
   Стас (интимно). Ге-рен-рот.
   Зина (интимно). Бегемот?
   Стас (очень интимно). Можно просто Герен. Меня так в школе звали.
   Зина (очень интимно). В школе?
   Стас (шёпотом). Прозвище.
   Зина (шёпотом). Кликуха?
   Стас (решительно). Дааа. Погонялово! (Целует Зину.)
   Зина (опьянев от поцелуя). Может, вы есть хотите? А то два дня не емши...
   Стас. Даааа. Только пивши! (Целует Зину).

Гаснет свет.

   Зина. Это сейчас бывает. Это что-то с электричеством. Чинят что-то...
   Стас. Не чинят - восстанавливают. У вас фонарик есть?
   Зина. Есть. Но батарейки сели. И в приёмнике батарейки сели.
   Стас. И там, в Доме Советов, фонарики -- дефицит. У меня три фонарика было. Везде батарейки сели. Во! Батарейки - самый дифицит. Не фонарики--батарейки! Без батареек -- никуда. А когда нас выводили - то били, женщин не били, журналистов не били, а грабили, и иностранцев грабили... У японца такой телефон отняли - странный телефон: трубка с антенной...
   Зина. Я видела. На рацию похож, но не рация...
   Стас (обнимет крепче). Не рация?
   Зина (делает вид, что сопротивляется). Ннет, не рация.
   Стас (умоляюще, почти поднимает Зину, одновременно прижимая к себе). А может всё-таки рация?
   Зина. Ддаа!!!!

Штора сама собой ползёт по струне. Свет с улицы пробивается через дырку в шторе.

      -- 1994 год

Зина сидит в гостиной за столом. На Зине - просторный фланелевый халат. Скрипит замок, входит Наталья Алексеевна. Наталья Алексеевна располневшая, но нестарая ещё женщина в длинной юбке, с побрякушками на шее и на запястьях, через плечо хипповская сумочка, на голове - платок-бандана, в руках - пустые клетчатые сумки. Наталья Алексеевна бегает по квартире, осматривается.

   Наталья Алексеевна. Ёлку когда разберёшь?
   Зина. Когда папа пить бросит.
   Наталья Алексеевна. Папа пить не бросит.
   Зина. Значит, так и будет стоять ёлка.
   Наталья Алексеевна. Пятый год стоит. Пыльная.
   Зина. Я её раз в год, под горячий кран - быстро сохнет - пластмасса--аж блестит!
   Наталья Алексеевна. С игрушек краска слезет! Игрушки пожалей! Раритет!
   Зина. Не слезет.

Наталья Алексеевна идёт в комнату Зины, берёт с пола два бюста Ленина, раскрывает две клетчатые "челночные" сумки, в каждую раздражённо запихивает по бюсту, застёгивает, облегчённо вздыхает, идёт в гостиную, садится за стол.

   Наталья Алексеевна. Было четыре ЛенинА.
   Зина. Тёть Лёль унесла.
   Наталья Алексеевна. Солит она их, что ли? Всех ЛенинОв перетаскала! Куда?
   Зина. А ты куда?
   Наталья Алексеевна. Покупатель нашёлся. Антикварный магазин открыл, вот ЛенинОв и скупает- скоро раритетом будет.
   Зина. Ааа!

Наталья Алексеевна расстёгивает сумочку - достаёт Зине пачку денег.

   Зина. Мама! Откуда? Не надо!
   Наталья Алексеевна. Спокойно, Зин. Я теперь при работе. Я на римлян переквалифицировалась. Первый Цезарь на ЛенинА походил, и Август, и Цицерон, и даже Венера...А потом ничего... И Цезарь - Цезарь, и остальные сами на себя. Я и композиции леплю... Колесницы римские, лошади... Лошадь на конюшню езжу смотреть... Всегда к ней с морковкой. Хорошая натура, послушная... Раз только лягнула... а так - ничего...
   Зина. Ну -- талант! Ну даёшь, мам!
   Наталья Алексеевна. Ты тоже дала, Зин... Двадцать один год! Зачем тебе это?
   Зина. Случайно, мам, неспециально, честное слово. Аборт делать жалко. Знаешь, когда вы с папой на дачу переехали насовсем... Я сначала счастлива была. А потом надоело одной. Прихожу из института: денег нет, жрать нечего, тихо... "Для чего, думаю, живу? Для кого?"
   Наталья Алексеевна. Это депрессия, дочь. По папе вижу. Прошлый год такой был... Плохой год. Лето - холодное. Жуть, а не лето. В сентябре - заморозки, вся черноплодка осыпалась. Ну, где это видано, чтобы в сентябре -- мороз такой? Вот и -- депрессия.

Звонок в дверь.

   Наталья Алексеевна. Открыто, Лёль!

Входит Тёть Лёль. Она с двумя железными прутиками в виде буквы "Г" (прутики для биолокации). Ходит по квартире, подходит к Зине и Наталье Алексеевне, отходит, сосредоточенно смотрит на прутики.

   Наталья Алексеевна (Зине). Что с ней?
   Зина (шёпотом). Био-поле измеряет!
   Наталья Алексеевна. Давно?
   Зина (шёпотом). С зимы. Тёть Лёль пенсию начислили мизерную. Она ходила-ругалась - ничего не добилась. Очень расстроилась.
   Наталья Алексеевна. Ну да. Лёля меньше трёхсот не получала. А то и пятьсот. И ученики: с радио, с телевидения.
   Зина. Сейчас один остался. Поэтому выживает. (Шёпотом) Но голодает. Мы с ней иногда на мою стипендию живём... У меня стипендия больше её пенсии... Представляешь?
   Наталья Алексеевна. Дурдом! Был дурдом, а теперь дурка! (Опасливо смотрит на Тёть Лёль.)
   Зина. Поправляет редко. Только когда сыта...

Тёть Лёль ходит и ходит со своими прутиками, бормочет себе под нос.

   Наталья Алексеевна. Лёль! Здравствуй! Год не виделись!
   Тёть Лёль. Хай!
   Зина (шёпотом). Это Тёть Лёль телевизор целыми днями смотрит!
   Наталья Алексеевна. Хеллоу, Лёль!
   Тёть Лёль. Хай энеджи! Высокая энергия! У Зиночки в комнате, Наташ, -- гепатогенная зона! Там нельзя жить. Надо жить вот здесь. С биополем, девочки, у вас всё нормально! Молодцы!
   Наталья Алексеевна. Присядь, Лёль! Год не виделись!
   Тёть Лёль (размахивает руками). Снимаю с вас отрицательную энергию. Наталья Алексеевна, Зинаида Юрьевна... Сидите смирно. Следите за моими манипуляциями!
   Наталья Алексеевна. Да сядь, Лёль, не мельтеши. Мы с Юриком тебе подарок приготовили. К двадцать второму апреля (Кладёт на стол пачку денег).
   Тёть Лёль (присаживается). Ой! Спасибо, Наталья! Ох! Благодарю! (Плачет.)
   Наталья Алексеевна. Ну, будет, будет. (Зине) Значит - академ?
   Зина. Академ.
   Наталья Алексеевна. Он жениться собирается?
   Зина. Собирается.
   Наталья Алексеевна. Что-то долго собирается. Когда узнала-то?
   Зина. Когда-когда? Как залетела, так и узнала! Почувствовала! Пить бросила. Тут же бросила. И курить почти бросила...
   Наталья Алексеевна. Сколько -- шесть?
   Зина. Тридцать две недели!
   Наталья Алексеевна. Ооо! Может поторопить женишка-то? Папа хоть закладывает, но выглядит прилично. А кто - жених-то? (презрительно) Студент?

Зина мотает головой.

   Наталья Алексеевна (пренебрежительно). Аспирант?

Зина мотает головой.

   Наталья Алексеевна (недоверчиво). Старший преподаватель?

Зина мотает головой.

   Наталья Алексеевна (уважительно). Доцент?
   Зина. Нет, мам. Не доцент.
   Наталья Алексеевна. А кто?
   Зина. Не знаю.
   Тёть Лёль. Но с элитарным произношением! Ох, Зинаида! Тебя не удалось воспитать (обмахивается пачкой денег как веером), ребёночка воспитаем. На улице с чужими общаться - запретить. В уши ваточку малышу, ваточку, чтобы не слышал сниженные уровни и просторечье. Дома - целый день общение, целый день. И записи слушать Записи! Бабанова, Яковлев, Кторов, Яншин, Весник, Миллиотти...
   Наталья Алексеевна. Рехнулась, Лёль, на старости лет? Какая Миллиотти?! Моя дочь беременна неизвестно от кого, неизвестно как, неизвестно где...
   Тёть Лёль. Известно от кого, известно как, и известно где.
   Наталья Алексеевна. Расскажи, Лёль, не томи! Ты его видела?
   Тёть Лёль. Видела. Хороший мужчина... Представительный... Молодой... В пижаме...
   Наталья Алексеевна. Как - в пижаме? В какой пижаме?
   Тёть Лёль. В пижаме, которую ты Юрику купила на Год Дракона.
   Наталья Алексеевна. Как - в Юрика пижаме?
   Зина. Мам! Я Стасу дала... пижаму.
   Наталья Алексеевна. Папину пижаму?
   Зина. Папину пижаму.
   Наталья Алексеевна. Папину новую пижаму?
   Зина. Папину новую пижаму. Да что ты так, мам? Ты ж папе каждый год пижамы даришь. А эта, в клеточку, ему мала. Вот я и дала...
   Наталья Алексеевна. Папину новую пижаму дала?
   Зина. Дала.
   Наталья Алексеевна. Дрянь! Ты посмотри, как жила?
   Зина. Как жила?
   Наталья Алексеевна. Папа - доктор наук,
   Зина. Доктор.
   Наталья Алексеевна. Я - член Союза Художников, высокооплачиваемый скульптор, лауреат Ленинской премии.
   Зина. Премии.
   Наталья Алексеевна. Лёля - лингвист. Старший научный сотрудник института русского языка.
   Зина. На пенсии.
   Наталья Алексеевна. Носитель редкого старомосковского произношения!
   Тёть Лёль. Высокая энергия!
   Наталья Алексеевна. А - ты?! Вот уж природа отдохнула! Из пионеров - выгнали. Двадцать седьмой съезд оклеветала. Из школы - выгнали! Сочинение написала нецензурное! Поступила в обувной ВУЗ! (Нервно смеётся.) Конкурс - полчеловека на место!
   Зина. Полчеловека на место!
   Наталья Алексеевна. Теперь вот - с пузом!
   Тёть Лёль. Ну что ты, Наташ. Что за вульгарное слово, блатное слово... Дети цветы жизни. Детям очень важно передать старомосковские языковые традиции ! Говорят, сейчас демографическая яма, никто не рожает. Для языка это -- катастрофа. Академический отпуск Зиночка взяла, и -- слава богу.. Подальше от этих обувщиков. Родит, глядишь - в Университет поступит...
   Зина. На непапину кафедру.
   Наталья Алексеевна. С ума посходили без меня. Зиночка, ты же взрослая барышня. Знаешь же, какое у папы несчастье... Мы -- круглый год на воздухе, на воздухе... Мы тебе доверяли. Думали, что ты не станешь с первым встречным...
   Зина. Мам! А ты вообще в курсе, что здесь в октябре произошло?
   Наталья Алексеевна. В октябре тут жил самец, который ходил в Юриковой пижаме и пользовался твоей доверчивостью...
   Зина. Мам! А ты знаешь, что Белый Дом расстреляли в октябре? И пожар был...
   Наталья Алексеевна. У нас, по совету психиатра, ни радио, ни телевидения. Видео и кассеты только (Смотрит на Тёть Лёль, потом подходит к окну в комнате Зины, отдёргивает штору) Да-да.. Припоминаю...Нам сторож на даче что-то говорил... Но сейчас Белый Дом стоит как стоял. Ни одного изъяна. Никаких изменений с прошлой весны.
   Тёть Лёль. Изменения - будь здоров с прошлой весны. В октябре стреляли, в ноябре - ремонт затеяли. И днём и ночью, и днём и ночью... Тарахтят, гудят, долбят... Вся строительная техника здесь. Рабочих - толпы. Наш двор в уборную превратили. У Пал Соломоныча ЛенИн во дворе отказался гулять, повели в парк--парк оцеплен, нельзя и в парке! Негде собаку выгулять стало!
   Наталья Алексеевна. Ой! Как другой мир. Не дай бог -- алкоголик в семье. А если алкоголик доктор наук -- туши свет!
   Тёть Лёль. Это сленговое выражение. Тебе, Наташа оно не к лицу... И говорить хуже стала... Слышно, что в Подмосковье пожила...
   Наталья Алексеевна. Так что стряслось-то? В октябре что стряслось?
   Зина. Ничего, мам, ты лучше про папу расскажи.
   Наталья Алексеевна. Пьёт значительно меньше. Но попробуй не дай! Истерика, слёзы! (Всхлипывает.) Стыдно - то как! Ну, не дали ему кафедру! Ну, дали беспартийному. Ну, так время изменилось. Пить - то зачем? (Плачет.) Ты, вот, на сносях, не замужем. Все на моей шее!
   Зина. Мама! Ты не волнуйся! Стас разведётся, и тот час на мне женится!
   Наталья Алексеевна (визжит). Так он женат! Как ты могла - с женатым?
   Зина. Так... Ты ж с Пал Соломонычем могла...
   Наталья Алексеевна. Что ты несёшь? Что ты мелешь? Не смей лезть в мои дела!
   Зина. А ты не лезь, пожалуйста, в мои. Ещё неизвестно, чья я дочь: папина или Пал Соломоныча...
   Наталья Алексеевна. Лёль! Ну что молчишь, что ты молчишь?! Скажи ей!
   Тёть Лёль. Папина ты, Зиночка, папина. (Скрещивает палочки.) Истинный крест - Юрика ты дочка.
   Зина. Честное пионерское?
   Тёть Лёль и Наталья Алексеевна. Честное пионерское!

Пал Соломоныч, насвистывая, прогуливается по авансцене с собакой.

  
      -- Чуть позже

Зина в своей кровати. Накрыта одеялом. Скрипит замок. Входит Стас.

   Стас. Добрый вечер!
   Зина. Ну?
   Стас. Вот свидетельство. Вот паспорт. Завтра - в ЗАГС, справку возьмёшь из поликлиники. И распишемся. Слушай! Что я там в ЗАГСе услышал: женщины рожать перестали. Демографический кризис! Мы -- герои!
   Зина. Стас, дорогой! Возьми деньги. На столе. Пойди купи мяса или колбасы. И хлеба бородинского.
   Стас. Деньги? Откуда?
   Зина. Не волнуйся. Мама привезла.
   Стас. Хорошо. Даже отлично. Мы вернём. Ты маме так и скажи - вернём. Вдесятеро больше. Во сто крат!
   Зина. Стас! Тебя что - как Тёть Лёль с голодухи разум покинул?
   Стас. Ничего подобного, Зина. Я тебе не рассказывал. Как-то во время блокады, когда нас и депутатов ОМОН отрезал от мира, я сидел на баррикадах и курил. Курево и еду нам сочувствующие проносили в восемь утра, во время омоновского пересменка...
  
      -- Случайная встреча

На авансцене, на месте невнятного закутка из Пролога, вполне внятная баррикада из скамеек и железных труб. Стас сидит на баррикаде, курит. К нему подходит Неизвестный.

   Неизвестный. Есть хотите?
   Стас. И как вы пробираетесь - не пойму.
   Неизвестный. У меня удостоверение журналистское.
   Стас. Мне бы такое. Дома бы помыться. Только помыться. Я бы вернулся.
   Неизвестный. И не сомневаюсь, что вернулись бы. Но удостоверение, извините, дать не могу. Я вас с первого дня здесь наблюдаю. Не надоело? С работы отпустили?
   Стас. Мне везде надоело. В институте сокращения. Пока отгулы взял.
   Неизвестный. А где вы работаете? В ВУЗе?
   Стас. Нет. В научно-исследовательской организации. В научно-исследовательском институте.
   Неизвестный. Диссертацию пишите?
   Стас. Пять месяцев как не пишу. Эксперимент не финансируют. Лаборатория без обслуживания. Амперметр барахлит. Научный руководитель докторскую забросил. Он эксперимент-то завершил, но, говорит, нет настроения писать. А у меня и эксперимент-то в зачаточном состоянии.
   Неизвестный. А должность, простите, у вас какая?
   Стас. Пока аспирант. Если бы защитился, и если бы был СССР, стал бы младшим научным сотрудником.
   Неизвестный. Да. Карьера, однако. Значит, в СССР было хорошо?
   Стас. Да я почти не застал. Я ж в перестройку...
   Неизвестный. Что-то же застали...
   Стас. Застал то, что все дедЫ на должностях сидят, и под моими работами свои фамилии ставят.
   Неизвестный. А молодые?
   Стас. А молодые -- те при должностях, кто в колхозе активист, на сельскохозяйственных работах, ещё профсоюзные работники на ответственных руководящих должностях.
   Неизвестный. Всё? Или ещё чего застали?
   Стас. Ещё застал, что без руководящей роли КПСС буквально посрать не сходить. Везде шныряют молодые и перспективные и проверяют, выполняю ли я заветы Ильича и Горбача.
   Неизвестный. А наука?
   Стас. Три года ещё назад вполне наукой можно было заниматься. Финансирование три года назад ещё было вполне приличное.
   Неизвестный. А сейчас?
   Стас. Я же говорил.
   Неизвестный. Ну может ещё что недоговорили...
   Стас (раздражённо). А ещё... Ещё спирт весь выпили, ещё азот не завозят, а монокристаллы продают. Такса - двести долларов. Двое уже под следствием.
   Неизвестный. Ещё у вас там склады, насколько мне известно...
   Стас. Точно! Ещё склады. В одной лаборатории - сникерсы, а в другой - склад компьютеров.
   Неизвестный. Ну а что вы здесь делаете?
   Стас. Я когда в армии был, то присягал защищать Советскую власть.
   Неизвестный. Но так страны, которой присягали, уже нет. Вы свободны от присяги.
   Стас. Меня и эта власть совсем не вдохновляет - те же те, только знак поменяли. Биполи у власти, обыкновенные биполи.
   Неизвестный. Понятно. Значит, здесь на днях вас всех здесь расстреляют. Это, понимаете, между нами.
   Стас. Ну...
   Неизвестный. Те, которые сейчас за президента, которые орут на каждом углу - это овцы. Чё скажут, то и будут орать. Надеюсь, вы меня понимаете.
   Стас. Нее..
   Неизвестный. А нам нужны думающие люди, образованные, такие как вы...
   Стас. Эээ..
   Неизвестный. Вы себя поберегите. До последнего сидите в вашем любимом Доме Советов, в подвалах прячьтесь. И если выживете, на что надеюсь, не смотря ни на что, выживете, то позвоните по номеру... Нет. Записывать не надо. Запомните. Как результат самого сложного эксперимента в памяти постарайтесь удержать. Позвоните, я постараюсь вас занять. С хорошей перспективой работу предложу.
  
      -- ...
   Зина. И что?
   Стас. И я позвонил по этому номеру. Вчера, эээ... позавчера, эээ... неделю назад.
   Зина. И что?
   Стас. Меня всё-таки в институте сократили, вот я и позвонил. А эти... даже не знаю, как их назвать, банкиры--не банкиры... Предложили бизнесом заняться. Раскрутиться помогут, с оформлением фирмы помогут. И я покупаю, мне так объяснили, крупную партию батареек импортных. Самых ходовых. Я, рынок уже изучил. Маркетингом называется - в книжке, которую они дали, так написано. Должны батарейки пойти. Буду маленький опт розничникам продавать...
   Зина. Они так сказали?
   Стас. Это уж я сам решил. Недорого сначала в розницу пустим. Чтобы только окупиться, чтобы только с ними рассчитаться. И ещё они производство хотят организовать.
   Зина. Производство?
   Стас. Банок.
   Зина. Ах, банок... Очень перспективно.
   Стас. Алюминиевых банок. Пиво, кола, спрайт, байкал.
   Зина. Лечись.
   Стас. Должно, Зин, пойти. Мои друзья по институту, кто под первое сокращение попал, на Новослободском рынке, уже разбогатели. А председатель профкома на комсомольские деньги фирму строительную организовал - смесями торгует. Миллионер... почти!
   Зина. А как же -- принципы?
   Стас. Понимаешь -- всё стремиться к равновесию. Твои родители - ленинцы, весь подъезд у вас ленинский, Пал Соломоныч даже породу собак вывел ленинскую, а тебя из пионеров попёрли. У меня - деда по делу геологов расстреляли, бабушка беспартийная, тихо коммунистов ненавидела, мама - из недорезанных -- все беспартийные, и совок ненавидели. Но эти бывшие коммунисты...эти биполи... Это ж самое большое зло! Я на них работать не собираюсь! Смотри - Конституцию нарушили! С какого это перепоя депутаты нелигитимными стали, с какого это перепоя высшую власть страны - Парламент--и вдруг распустить? Это ж в лучших советских традициях, по нашему, понимаешь, по-обкомовски, понимаешь! Где демократия? Нет её! Вот я к Белому Дому и поехал, как маразм такой по радио объявили. Ишь ты - запретить! Ну, выжил - повезло. Ну, предложили мне работу при странных обстоятельствах, заметили у Дома Советов - тоже повезло. Ну отчитываться буду теперь перед этими, перед теми, кто на самом деле страной заправляет. Бизнесом теперь займусь. Лучше, чем ничего. Вот увидишь - всё устаканется, всё на круги своя вернётся. Только плюс на минус поменяется, биполи же.
   Зина. Всё! Иди, давай, за колбасой, биполь.
   Стас. Нет, Зин. Серьёзно. Во сто крат больше денег твоей маме вернём - вот увидишь.
   Зина. Иди за колбасой! В аптеке "ревит" купи или... "элевит". Всё равно что... Забыла, что...
  

В т о р о е д е й с т в и е

      -- 2001 год

Первая ночь двадцать первого века. Та же квартира. В коридоре - свет. Слышны звуки взрывающихся питард и собачий вой, видны вспышки салюта. На окнах -- новые шторы. На вешалке - дорогая шуба и детский розовый пуховик. На калошнице--детские сапожки. В комнате Зины горит бра. Рядом с взрослой стоит детская кровать. Зина сидит рядом с детской кроватью. Она в белом махровом халате и плюшевых тапочках-собачках. Бюст Ленина перекочевал в гостиную. (Он стоит под телевизором.) В гостиной полумрак. Ёлка на месте. Рядом с овальным обеденным столом появился маленький стеклянный столик на серебряных колёсиках. На столе - выпивка известных брендов и бокалы. По стене гостиной мерцает гирлянда... Из ванной, вытирая руки о полотенце, выходит Доктор.

   Зина (шёпотом). Перестала хрипеть.
   Доктор. Теперь до следующей ночи всё будет более-менее. Звоните, если что. Мобильный теперь знаете.
   Зина. Спасибо вам, доктор. (Протягивает деньги).
   Доктор (пересчитывает). Это много. Мы с вашим супругом договаривались на триста пятьдесят. Сто пятьдесят долларов -- вызов. Но так как новогодняя ночь, то триста пятьдесят. А больше мне не надо. Пятьсот -- это очень много. (Возвращает часть денег).
   Зина (Кладёт деньги Доктору в карман халата.) Ну что вы, доктор. Ну что вы! (Всхлипывает.) А на "скорой" сказали, что я -- мать-убийца... (Плачет.) Сказали, если в больницу не поедем, то ребёнок умрёт. А я подумала: какая в новогоднюю ночь -- больница! Врач только дежурный. Медсестра поддатая, санитарки может и не быть. Инфекции...
   Доктор. Расстроились, что вас оскорбил фельдшер с муниципальной "Скорой"?

Зина кивает, всхлипывает.

   Доктор. Скажите спасибо, что приехали. Это только потому, что Центральный Округ. Вы же обеспеченная женщина. У вас дочь - астматик. Как же так? Муниципальную "скорую"? У ребёнка -- ложный круп. Но на сегодняшний день и ингаляции, и если необходимо, микрооперацию можно сделать на дому. Как же так вас угораздило связаться с бесплатной медициной?
   Зина. Да по привычке как-то... Замкнуло!
   Доктор. Что же вы по привычке в больницу не поехали?
   Зина. Вы понимаете - некому в больнице навещать: вещи привозить, продукты. Муж очень занят. Работает круглые сутки. Родители круглый год на даче. Соседка в возрасте... Все соседи в возрасте... преклонных лет... чудачат... Вы бы присели, доктор -- выпили. Отметим, что-ли, начало двадцать первого века.
   Доктор. Можно. (Подкатывает столик из гостиной в комнату Зины.) Дочка крепко заснула - можете нормально разговаривать. Я снотворного чуть-чуть в инъекцию добавил... А то шумно - не надо ей сейчас просыпаться. Что за моду завели: петарды, ракеты... Это очень опасно.
   Зина. Шампанского нет. Коньяк хороший. А водитель за вами заедет (Достаёт из кармана крупную чёрную мобильную трубку, смотрит.) - через полчасика.
   Доктор. Ну, с Новым Веком!
   Зина. С Новым Годом! С Новым Веком!
   Доктор. Вы тут всегда жили, я так понял?
   Зина. Да...
   Доктор. И когда расстреливали, в этом дворе, тоже жили?
   Зина (настороженно). Да...
   Доктор. Да не бойтесь вы. Я в реанимации анестезиологом работал. Уволился после тех событий. С такими ранениями к нам попадали! Пули современные со смещённым центром тяжести, ну и разрывные... А ножевых-то ранений сколько! Я уволился. Денег платили - крохи. А я уже кандидат наук... И частную практику потихоньку-полигоньку завёл... Сейчас центром коммерческим руковожу. Но практиковать не прекращаю. Врач без практики - это не врач. Знаете, наблюдаю много пациентов (Наливает, выпивает.): всё у них есть. Богатые, красивые счастливые, а болеют, спиваются от тоски... Нет счастья. Хоть и дети, и прислуга и прочее... С них я деру .. жестоко... И ничуть мне не стыдно... Как вспомню раненых, которых в прессе боевиками обозвали, такая меня злость до сих пор берёт. Как же так? В центре города! Столько людей положить, покалечить! Это же чудовищно! (Выпивает.) Вы как считаете?
   Зина. Я никак не считаю. Было плохо. Стало ещё хуже. Помню: школу ненавидела за показуху, за формализм. Дочь в этой же школе учится. Педагоги всё те же. Коммунистки до мозга костей. Школу гимназией обозвали. Платное обучение ввели. Дети при учителях матюгаются, родители у учителей пятёрки клянчат. И все довольны. Стало хуже. Показухи ещё больше, дисциплины меньше.
   Доктор. Это у нас в крови.

Звук петард всё сильнее. Гаснет бра в комнате Зины. Слышен звук бьющегося стекла. Вой собаки. Ошмётки штор развиваются. Доктор достаёт из портфеля налобный фонарик. ( Как у врачей- отоларингологов.) Обводит лучом комнату Зины.

   Доктор. Спокойно! Без паники. Петарда. Бра разбилось. Аккуратно сверните одеяло, вынесите и вытряхните на балконе. Так. Да не волнуйтесь вы, милая Зинаида Юрьевна! Ребёнок цел. Спит, как ни в чём не бывало. Ни одной царапины, уверяю!
   Зина. Да-да. И не хрипит, и не сипит, но холодно (жмётся), а у нас -- ложный круп.
   Доктор. При крупе резкое охлаждение полезно. Одеяло встряхните! Вот так! Перетащим кровать в другую комнату. К ёлочке поближе, к вождю. Я же говорил, я предупреждал: петарды - это очень опасно. Очень опасно!
  
      -- На следующий день

Пал Соломоныч проходит с чёрным мешком.

   Пал Соломоныч. Эх, ЛенИн, ЛенИн. Царствие небесное! (Крестится.)

Утро. Зина сидит в гостиной в шубе поверх халата. В детской кровати, лежит под пледом что-то в розовом пуховике

Стук в дверь.

   Зина (открывает). Входите, Ольга Леонидовна!

Входит Тёть Лёль. Тёть Лёль не узнать - она высохла, превратилась в старуху, на голове - платок, на груди на шнурках висят маленькие мешочки.

   Тёть Лёль (нараспев, в духе церковных песнопений).

Ой, холодно у вас,

Ой, зябко!

   (На мотив "Лапти, да лапти".)

Зябко, да зябко,

Да зябко моиии!

   Зина. Ночью петарда залетела.
   Тёть Лёль. У вас -- петарда, у Пал Соломоныча-- ЛенИн сдох. Петарда собачку на две части разорвала. (Всхлипывает.) А такой молодой был ЛенИн, такой ласковый. Семи лет отроду.
   (Нараспев, в духе церковных песнопений.)

Семи с половиноююю!

А я говорила,

Я предупреждалааа,

Гепотогенная зона,

Зонаааа!

   (Далее двустишее из песни Цоя "Бошетунмай" (альбом "Группа Крови").)

Стой - опасная зона,

Работа мозга!

   Зина. Ольга Леонидовна! Вы нас с Новым Годом поздравить хотели?
   Тёть Лёль (нараспев).

Благодарююю тебяаа,

Дитя моё,

Благодарствуююуу!

   ( и -- из Пушкина строчка)

Благодарствуй за обед!

Вот подарки моим благодетелям,

Вот подарочкиии!

Не болейте, не грешите!

Верьте в господа нашего

Ииисуусааа, во Троицу во Святую,

Во мучеников, во святых!

Да не влетит больше в ваш дом ни одна петарда!!!

Аминь!

Да не влетит больше в ваш дом ни одна блоха

И ни одна блошка...

   (весело, в духе русско-народной песни)

У каждой блошки по одёжке,

У каждой вошки - по сороконожке...

   (на мотив "Лапти, да лапти")

Лапти, да лапти, да лапти моиии

Эх!

Блошки, да блошки, питарды моиии

Эх!

   Зина. Кагор, Ольга Леонидовна?
   Тёть Лёль. Не могу. Пост! (Залпом осушает бокал.) Благодарствую. Благодарствуй за обед! Вот (снимает с себя три мешочка, вешает их на Зину.) Это тебе, Диночке, и Станиславу Руслановичу. С Новым Годом!
   Зина. Там иконки, Ольга Леонидовна?
   Тёть Лёль. Нет. Там -- сухарики и семечки кунжута. Носите всегда на шее - когда наступят трудные времена, и окажетесь вы на распутье, как Господ наш, и изголодаетесь вы, не емши, сорок дней, тогда только распорете вы мешочки: кунжут пожуёте - сухарик пососёте! Эх! (Нараспев).

Кунжут разжуёте,

Сухарик пососёте!

Ап!

   Зина. Спасибо Ольга Леонидовна. Именно так и поступим! А это от нас - подарок. (Протягивает конверт.)
   Тёть Лёль (проворно заглядывая в конверт). Благодетели вы мои! Зинаида Юрьевна преподобная, (Бьёт челом у ног Зины.) Дина Станиславовна ангелоподобная! (Бьёт челом у детской кроватки.) И Станислав Руслановичу - благодарствие мое. С пожеланиями успешного завершения всех проектов... офис-то в день по этажу возводят! Что ни день, то новый этаж! (Смотрит в зал.) Цельный день наблюдаю. Руковожу, так сказать. стройкой незримо. Незри-имо.Удобно-то как. Дом наш -- шесть, офисное здание--пять, дробь три. Эх! (Выпивает ещё бокал). Садится за стол. Я вот что хочу сказать тебе, Зинаида...
   (Нараспев.)

Что рассказать,

Что поведать!

   Зина. Что?
   Тёть Лёль. В Сибири - новый Иисус появился.

Зина кивает.

   Тёть Лёль. Ты тоже про него слышала?
   Зина. Нет, что вы!
   Тёть Лёль. Ну да. В суе, в суе...(Крестится.) Так вот - Мессия в Сибири! Учитель! Сёстры на бесплатную выставку позвали. На выставку религиозной живописи. Я с учителем познакомилась. И с другими... братьями. Они и пригласили меня. Паломником. Чтобы в общине пожила, попривыкла. И я - поеду! В Сибирь!
   Зина. В Сибирь?
   Тёть Лёль. В Сибирь!
   Зина. В Сибирь???
   Тёть Лёль. В Сибирь!
   Зина. В Сибирь!
   Тёть Лёль (нараспев)

Во Сиибирь!

Во Сибирь!

Орехи кедровые!

Лисы чернобурые!

Соболя белоснежные!

Песцы серебристые!

   (Просто говорит)

А квартиру я продам!

   (далее из песни Цоя "Бошетунмай" (альбом "Группа Крови")):

Старую квартиру,

Где есть свет,

Газ, телефон, горячая вода,

Радиоточка, пол-паркет,

Санузел раздельный, дом кирпичный...

Рядом с метро, центр, центр...

   Зина. Вы сразу-то не продавайте, Тёть Лёль. Это неосторожно.
   Тёть Лёль. А я сразу и не собираюсь. Летом - в Сибирь, ты за квартирой присмотришь. За геранью, за грибом...
   (Нараспев.)

За геранью!

За грибооом!

Зина кивает.

   Тёть Лёль. А после -- и насовсем подамся! У учителя новая жена! Молодая! (Выпивает.) Сёстры сказали, что там в общине нерожавшие женщины преклонных лет... семидесятилетние женщины... преклонных лет... чужих детей грудью кормить смогут... Потому что травами там питаются целебными... И живут в ладах с природой... О! Что с Диночкой?
   Зина. Заболела. Ложный круп.
   Тёть Лёль. Во грехе ребёнок зачат, во грехе!
   (Нараспев.)

Под пулями зачат вражьими!

Под дымом городским,

Под пожарищем!

   (Просто говорит.) Это всё твои грехи на ней! С себя начинай! А ты шарлатана-частника в дом пустила! Думаешь, я не слышала?
   (Нараспев.)

Я всё слышу!

   (Просто говорит.) И всё вижу!
   (А-ля народное пение.)

Высоко сижу,

Далеко гляжу!

   (Просто говорит.) "Скорую" прогнала... Частника - пригласила! В суе! В суе! Ребёнок брошенный! Ребёнок без причастия! Невенчанные со Станислав Русланычем! Невенчанные! (Вздрагивает, ёжится.) Пойду я... Дует... Зябко! С Новым Годом! С Рождеством. Пойду Марте Борисовне подарочек целебный сделаю. Плоха Марта Борисовна. Ох, плоха. Дети за границей, внуки за границей... Пожизненную ренту оформила, но плохо за ней ухаживают. Телевизор купили цветной. Колбаску приносят. Хлебушек.
   (Нараспев.)

Колбаску приносят,

Хлебушек!

Квартплату платят.

А родные - кинули!

   (Просто говорит, направляясь к двери.) Вот и заводи после этого семью...Всё -- суе, всё --суе...
   (Проходя мимо комнаты Зины.)

Стой! Опасная зона!

Работа мозга!

Ууу! Башетунмай!

Уууу! Башетунмай!

Тёть Лёль уходит.

      -- Чуть позже

Наталья Алексеевна и Зина сидят за столом в шубах. У Натальи Алексеевны на коленях - статуя Венеры Милосcкой.

   Наталья Алексеевна. Вот. В офисе новом поставите.
   Зина. Спасибо мам. Хорошо, что у Стаса много офисов. Пристроим и эту.
   Наталья Алексеевна. Перестали Венер брать. Совсем перестали. Цезарей берут. Цицеронов-Августов - берут, Венер -- перестали. Артемиду-охотницу им подавай.
   Зина. Мам! Хватит, дорогая, и Афродит, и Артемид-охотниц! Вот - подарок от нас на Новый Год. (Протягивает два конверта.) Тебе и папе.
   Наталья Алексеевна. Ого! Папа совсем плох, Зиночка. Как "Курск" затонул, так папа как ребёнок стал ! Совсем -- ребёнок. Боялась, что до Нового Века не доживёт. Дожил.
   Зина. Пьёт?
   Наталья Алексеевна. Как "Курск" затонул, так запил... А ведь нельзя! Совсем нельзя... Осень холодная опять, как в тот злополучный год. Сентябрь холодный опять, морозный - у папы депрессия, с октября - заморозки, в ноябре - вьюги и минус "пять". Только Стасика коньяк и спасает.
   Зина. Ну, это ничего. Это хороший коньяк. Лечебный. Дорогой.
   Наталья Алексеевна (Плачет). Прямо из горлышка, прямо из горлышка. И обязательно чуть-чуть на донышке оставит. Интеллигент!

Звонит мобильный у Натальи Алексеевны.

   Наталья Алексеевна. Да! Алё! (Пауза.) Хорошо. Сейчас приеду. Ты пока, "скорую" вызови! Зачем милицию? Ах, да! Ну, и милицию. Да. Паспорт на нижней полке. Жди! (Пауза, Зине) Умер папа. Умер, когда коньяк на полку ставил... Ох!

Зина встаёт, снимает ёлку с телевизора.

   Зина. Одиннадцать лет! Всего одиннадцать лет!
   Наталья Алексеевна. А как жизнь поменялась!
   Зина. Тускло, мам, жить стало. Тускло!

Наталья Алексеевна ставит на телевизор бюст Ленина.

   Наталья Алексеевна. Ты не против?
   Зина. Ну что ты, мам. Пусть стоит. Я Стасу и ремонт здесь запретила делать. Здесь у нас атмосфера той жизни осталась... Той, когда ты ЛенинОв ваяла, (Показывает в сторону комнаты со злополучным окном.) папа книги писал, (Указывает на стол в комнате и на стеллаж в коридоре.) а я - сочинение про подвиг комсомола...(Указывает на кухню, плачет.)
   Наталья Алексеевна (плачет.) Ведь сколько лет-то? Всего шестьдесят!! Разве это возраст? Поеду. Гаишников сегодня!!! (Уходит)
   Зина. Денег не жалей, мам! Мама!
  
      -- 2010 год

Пал Соломоныч, спортивный и модный как всегда, прогуливается по авансцене с собакой.

   Пал Соломоныч. ЛенИн! Он-Лайн!

Появляются Дина и Егор. Дина - в расстёгнутом чёрном кожаном плаще, длинные волосы выкрашены в угольно-чёрный цвет, в волосах - серебряная диадема. Ногти покрыты чёрным лаком. Лицо белое, чёрные стрелки, чёрная губная помада. Чёрное трикотажное мини-платье, колготки в бело-красную поперечную полоску, чёрные полусапожки. Дина разговаривает на жаргонной интонации. На такой интонации разговаривают сейчас большинство девочек - подростков.

Егор в красно-белой шапке и красно-белом шарфе. Он худ, высок, угловат, переминается с ноги на ногу. Интонации Егора кашеобразны: невнятно произносит слова.

  
   Пал Соломоныч. ЛенИн! Он-Лайн! Ко мне! Фу!
   Егор. Ой, ё! Сожрёт ведь.
   Дина. Здравствуйте Пал Соломоныч.
   Пал Соломоныч. Хороший пёсик, видно масть, видно породу!
   Егор. Привет мужик!

В злополучной комнате на окне - жалюзи. Это теперь комната Дины. Бюст Ленина по-прежнему стоит на телевизоре в гостиной. Справа и слева от этюдов Шишкина висят мужской и женский чёрно-белый портреты. Женский - это портрет Натальи Алексеевны. На лестничной площадке валяется строительный мусор, стоят мешки.

Дина копается в замке.

   Егор. Ну!
   Дина. Ща нукну! Ща нукну!
   Егор. Дина, ё! Ссать хочу!
   Дина. Я тоже хочу. Но терплю, между прочим. (Открывает дверь.)

Входят. Егор бежит в ванную, выбегает.

   Егор. Ё! Где?
   Дина. Дальше, дальше по коридору! За книгами!

Дина, не спеша, снимает плащ. Остаётся в обтягивающем мини-платье с высоким горлом. Платье подчёркивает круглый живот - Дина беременна. Подходит Егор, снимает шапку (волосы взъерошены), шарф и куртку, шарф Егор повязывает поверх толстовки.

   Егор. Хавать ё?
   Дина. Перетопчешься.
   Егор. Пиво ё?
   Дина. Коньяк.
   Егор. Нее. С коньяка косею. Сёння такой день! Женят нас, Дин! Родоки знакомятся. Мать, прикинь, на работу не пошла... Массажистки к ней бегают, визажистки, парикмахеры...
   Дина. На фига?
   Егор. На фига! Ты ж у нас типа дочка батареечного магната.
   Дина. Папа давно батарейками не занимается. Как заводы открыл, так притомили его батарейки. Теперь по всей стране папины автоматы бабки на счёт кладут. И ещё эти... банки.
   Егор. Банки?
   Дина. Алюминиевые банки.
   Егор. Делает?
   Дина. Делал. А теперь это... банки.
   Егор. Банки?
   Дина. Утилизация. Вторсырьё. Проблема века. О!
   Егор. Ё-бабай!
   Дина. Летом, прикинь, кроме лесов помойки горели. Яд от мусора, прикинь. Папа говорит экология...
   Егор. Папа у тебя крутой. А ты -- прибеднялась. Мать моя, как узнала фамилию, так у них весь отдел, сполз со стульчиков. Ты скажи - он злой, твой папа?

Дина пожимает плечами, потом внимательно смотрит на причёску Егора, обходит вокруг.

   Егор. Чё?
   Дина. Ты чё не стриженый?
   Егор. Забыл! Мать децл дала на салон, а я --забыл. (Подходит, хочет открыть жалюзи.)
   Дина. Не лезь! Отойди от окна!
   Егор. Позырить тока!
   Дина. Это окно не надо трогать. Понял?
   Егор. Неа.
   Дина. Садись!

Егор садится на табуретку напротив окна. Дина достаёт ножницы, машинку, фен, надевает фартук, повязывает клеёнкой Егора. Начинает стричь.

   Егор. Родоки трясутся, ё... Так--злой?
   Дина. Не знаю.

Начинается сильный шум - Егор вздрагивает. Шумят три перфоратора - всё трясётся. Егор затыкает уши. Шум стихает.

   Егор. Это чё?
   Дина. Это ремонт у соседей.
   Егор. Да ты чё! У бабки той шизнутой - ремонт? Ты ж трещала - она нищая...
   Дина. Она хату продала.
   Егор. У вас тут все шизнутые, ё... Дед прикольный с собакой по двору шастает, в шапочке такой, в кроссовах... И собака за ним - в шапочке, такая, в кроссовах... "ЛенИн! Он-Лайн!" -- клёво.
   Дина. Я же тебе говорила: это Пал Соломоныч. Он породу такую вывел - ленинский терьер...
   Егор. О ё, забыл!
   Дина. Пал Соломоныч теперь часто на улице - ЛенИн-Он-Лайн шума боится... Ремонтов этих боится. У нас по всему дому ремонты. Лет десять уже. Из старых жильцов - мы да Пал Соломоныч остались...
   Егор. А вы чё - без ремонта? Вы чё в такой обстановке долбанутой?
   Дина. Это направление такое - ретро. Бабла, бабла!. У нас не рабочие, прикинь, у нас, реставраторы трудились. Окна - немеренно стоило отреставрировать...
   Егор. Ой! (хватается за шею) Косая, блин!
   Дина. Да ладно. Царапина. Зато халява и круче чем в салоне (Заканчивает стричь, причёсывает Егора). Иди, вон, в гостиную.
   Егор (Останавливается около бюста Ленина.) Ё! Находка века! (Останавливается около картин.) Пазлы ?
   Дина. Шишкин!
   Егор. Хто такой, ё? (Останавливается около навесного дискового телефона.) Смольный на проводе, ё?

Егор уходит на кухню.

   Голос Егора. Холодильник - приколись! Жесть! Мясо! Вау! Телек! У нас такой на старом флете был. Жесть!

Егор возвращается, жуёт.

   Дина. Кто мы?
   Егор (жует). Мясо.
   Дина. Кто мы?
   Егор (жует). Мясо
   Дина. Кто мы?
   Егор (проглотывает). Мясо, мясо, мясо!

Целуются.

   Егор. Наш Спартак - великий клуб! Это знают все вокруг!
   Дина. Ты... это... неособо про Спартак.
   Егор (снимает шарф, кладёт его на полку) Всё -- отстой, Спартак-герой!
   Дина. Мама на "Спартак" гонит реально.
   Егор (грустно). Да ты чё! (Разочарованно.) Я тада не женюсь.
   Дина. Ну и не женись...
   Егор. Не женись... Ты типа беременна от меня. От меня? Родоки сказали, что надо жениться, что таких богатых нам в реале не сыскать. (Вздыхает.)
   Дина. Значит, родоки науськали. Я-то думаю - что это вдруг: вся школа вкурилась, что мы с тобой разошлись... а ты...
   Егор. Кто вкурил? Чуваки хвалят. "Динка, -- говорят, -- клёвая. В тусне рулит, готичная реально".
   Дина. Да. Я с готов срезаю нехило. Стрижечки там, краска перьями и просто, там, в чёрный. У меня способности. Я всех-всех стригу. Вижу, прикинь, кому что пойдёт. Форму вижу. Это потому что бабушка у меня скульптор. Была скульптор, умерла уже. Она тоже с объёмом работала. Мама говорит -- гены.
   Егор. Во-во! Все советуют жениться. А я, между прочим, и сам хочу. Сам! Я от тебя, Дин, тащусь!
   Дина. Папа не разрешит.
   Егор. Да ты чё?
   Дина. Вот увидишь. У него есть такой вопрос с подковыркой. Для гостей. Да и на работу кого принимает... лично... всем один и тот же вопрос задаёт.
   Егор. А ты ответ скажи правильный, я родокам шепну.
   Дина. Так я не знаю. Правильного ответа, в общем-то, и нет. Вот вы где были в девяносто третьем году?
   Егор. Ну, мы на Сахалине жили. Я только родился... А в конце года в Москву причалили.
   Дина. Аут... И не знаю, как помочь... Да и не люблю я тебя. Раньше любила, а теперь Мертвяка люблю.
   Егор. Мертвяка?! Он же ваганьковец!
   Дина. Нормально. В двадцать пять лет жить можно! У моих родителей тоже разница--десять лет.
   Егор. Папа Мертвяку тебя не отдаст стопудово...
   Дина. Отдаст. Реал.
   Егор. Мертвяк нищий.
   Дина. Он не нищий. Он работает.
   Егор. Кем работает? Могильщиком?
   Дина. Он ещё в морге подрабатывает.
   Егор. У Мертвяка - волосы сальные! Он беззубый! От него несёт! Я на матче чуть не подох с ним рядом сидеть.
   Дина. Мертвяк на папин вопрос ответить сможет. Мертвяк помнит, как в девяносто третьем отца из Краснопресненского СИЗО забирал. Мама маленького Мертвяка с собой взяла.
   Егор. Ё! Мертвяка отец - зек?
   Дина. Нее. Реально тогда война была, прикинь.
   Егор. Чечня, ё?
   Дина. Нее. Здесь война была. Прям на набережной.
   Егор. Я историю хорошо знаю. У меня репер из универа. В учебнике не написано.
   Дина. Короче, чума была. Жизнь была, прикинь -- тоска. Ничего не было. Ни компов, ни мобил, ни колёс...
   Егор. Жесть.
   Дина. Клубов ночных не было, кафэшек не было... И гОтов, фигеешь, не было!
   Егор (испуганно). И "Спартака" не было?
   Дина. Нее. "Спартак" всегда рулил.
   Егор. Зенитосы - кал!
   Дина. Нее. Эмо- кал!
   Егор.

Предки долбят! (Хлопки.)

В школе - долбят! (Хлопки.).

А "Спартак" всегда с тобой!

   Дина и Егор.

А "Спартак" реально свой!

   Дина. Графити не было, экстрима не было, транс-хаоса, ай-рен-би, приколись, не было...
   Егор. А чё было-то?
   Дина. Ничё. Зона в реале. И в Турцию никто не ездил...
   Егор. А чё? В Эмираты?
   Дина. Дурень. В Гагры!
   Егор. Это где? В Египте?
   Дина. В Египте. И, короче, челы возмущаться вышли, что воруют... земли там, и недвижимость разную... Ну, типа, как оборотни страной правили...
   Егор. Ну?
   Дина. Ну. Всех, кто вякал, на улице хватали - убивали или в тюрьму забирали.
   Егор. Хорош пугать-то. Не секу!
   Дина. А Мертвяк сечёт. Мы, короче, с ним по кладбищам тусуемся, по колумбариям. Много молодых. И дата смерти - девяносто третий...

Шум перфоратора. Всё трясётся. Дина и Егор целуются. Входит Зина. Зина вешает пальто, берёт с кухни швабру, бьёт ей в соседнюю дверь. Шум стихает. Зина снимает верхнюю одежду.

   Зина. Диночка! Ты - где?
   Дина (перестаёт целоваться). Я тут, мам. И Егор со мной.
   Зина. Как ты себя чувствуешь? Живот не тянет?
   Дина. Нее...

Входит Станислав Русланович и Серый с коробками из ресторана.

   Станислав Русланович. Дин!

Дина и Егор выходят в прихожую.

   Дина. Чё?
   Егор. Ссьте.
   Станислав Русланович (делает знак Серому). На! Тащи! Сервируй!

Серый передаёт коробки Егору. Встаёт за входной дверью, на лестничной площадке. Егор с коробками уходит в гостиную.

   Станислав Русланович. Дин! Сейчас придут родители этого...
   Дина. Родоки.
   Станислав Русланович. Предки. Но: ты знаешь мои требования. Быть тебе, Дин, матерью - одиночкой.
   Дина. Нормально всё, пап. Ты отдохни. Выпивку какую ставить?

Станислав Русланович и Дина входят в гостиную. Егор незаметно "испаряется".

   Станислав Русланович. Как обычно, Дин. Только Кагор Тёть Лёль не трогай! Я всё надеюсь - вдруг вернётся из Сибири. Она ведь мне жизнь спасла. Вдруг вернётся?
   Дина. Пап! Отдохни. Пожалуйста, хоть здесь расслабься.
   Станислав Русланович. Да какое! Сейчас вот (морщится) родоки подойдут. Совещание из-за них отменил... Тьфу! Как тебя угораздило с таким сморчком?

Станислав Русланович - за столом в гостиной. На лестничной площадке появляется Аджиев И-Гэ и Елена Евгеньевна. Аджиев И-Гэ почтительно кланяется Серому. Елена Евгеньевна ослепительно улыбается (она выглядит моложе, чем семнадцать лет назад), подмигивает Серому. Серый обыскивает их. Забирает сумочку у Елены Евгеньевны и плащ у Аджиева И-Гэ. Серый так и будет ходить около двери с плащом И-Гэ и с женской сумочкой. Зина впускает Аджиева И-Ге и Елену Евгеньевну, ухаживает за ними.

   Зина. Проходите, пожалуйста. Проходите.
   Елена Евгеньевна (раздевается, щебечет). Ну, надо же! Ноябрь--месяц, а теплынь! Сухо! И листочки с деревьев не все опали!
   Зина. Да-да.
   Елена Евгеньевна. А помните, какие раньше осени были? Заморозки в сентябре, вьюга - в ноябре.
   Зина. Да помним уж! Как не помнить! Раньше в октябре - дым, теперь - в августе.
   Елена Евгеньевна. Что, простите?
   Зина. Дым, говорю, раньше осенью бывал.
   Елена Евгеньевна. Дым? Какой дым? Ах: дым!

Входят в гостиную.

   Аджиев И-Гэ (подобострастно кивая). Здравствуйте. Я - отец Егорушки. Аджиев И-Гэ.
   Станислав Русланович (не вставая со стула). Привет! Значит, И-Гэ ?
   Аджиев И-Гэ. И-Гэ, И-Гэ. Привык так: Аджиев И-Гэ. Когда-то -- товарищ Аджиев И-Гэ, теперь вот...господин Аджиев И-Гэ.
   Станислав Русланович. Да какой ты, нах, господин!
   Аджиев И-Гэ (хихикает). Так точно-с! На том и стоим-с!
   Станислав Русланович. Ну садись И-Гэ. (Елене Евгеньевне.) Вы? Тоже - госпожа?
   Елена Евгеньевна. Ну что вы! Я тётка простая! В Мосжилинспекции работаю. Аджиева Елена Евгеньевна.
   Станислав Русланович. Е-Е, значит... Чиновница...
   Елена Евгеньевна. Да. Старший инспектор по надзору за жилыми помещениями.
   Станислав Русланович. Ну, садись, и ты...Е-Е...Елена Евгеньевна. А ты И-Гэ?
   Аджиев И-Гэ. Именно. В пожарной инспекции служу. Старший инспектор.
   Станислав Русланович. Значит, инспекторы? Угощайтесь, угощайтесь. (Разливает коньяк.)

Все выпивают. Молча закусывают. Потом ещё выпивают.

   Станислав Русланович. Ну, господа Аджиевы... Позвольте поинтересоваться... Интимный такой вопрос...
   Елена Евгеньевна (раскрасневшись щебечет). Нам так неудобно, Станислав Русланович. Так мы виноваты... Понимаете... Целый день на работе заняты. Егорушка по репетиторам ездит... Мы думали - учится, а он - Диночку домой приглашать стал... Сейчас же по телевизору только про секс передачи, только про секс...
   Станислав Русланович. Дорепетиторствовался.
   Елена Евгеньевна. Именно дорепетитор...вался, репети..ся
   Аджиев И-Гэ. Ну что ты, мать, сбиваешься, дорепетиторствося. Ой! (Икает.)
   Станислав Русланович. Это-то понятно. Дело молодое. (Подмигивает Зине.) Я про другое хотел вас спросить...

Станислав Русланович разливает. Все, кроме Зины, выпивают.

   Станислав Русланович. Как вы относитесь к октябрьским событиям девяносто третьего года?
   Аджиев И-Гэ. К каким событиям?
   Станислав Русланович. К октябрю. К октябрю девяносто третьего.
   Аджиев И-Гэ. Ннне, не знаю (Наливает, выпивает).
   Елена Евгеньевна. Мы тогда на Сахалине жили.
   Станислав Русланович. На советской половине?
   Елена Евгеньевна. На какой половине? В Южно-Сахалинске. Давно было, как и не было. Совсем другая жизнь! Егорушка только родился. И мы в Москву приехали. Восемь часов с грудным Егорушкой на самолёте. Страх!
   Аджиев И-Гэ. Я заранее квартиру в Москве прикупил.
   Станислав Русланович. С деклорацией всё путём?
   Аджиев И-Гэ (стесняясь). И деклорацию купил. Всё по закону! Недорого-с.
   Елена Евгеньевна. Но такую квартирку, которую никто не брал, на другую уже средств не хватило. На Комсомольской площади. Дом рядом с тремя вокзалами, бомжи в подъезде.
   Станислав Русланович. Чем на Сахалине занимались?
   Аджиев И-Гэ. В рыбнадзоре инспектором служил...
   Станислав Русланович. Браконьеров ловили?
   Аджиев И-Гэ. Так точно.
   Станислав Русланович. Нехило ты наловил. Чисто на хату в Москве...
   Аджиев И-Гэ. Так точно!
   Елена Евгеньевна. Что вы, Станислав Русланович! ... Пока приехали, пока обжились, пока на работу устроились... Не квартира - помойка... На памперсы Егорушке денег не было! Вручную, под холодной водой стирала. Хоть и центр столицы, а горячей воды в доме не было. Мы эту квартиру даже продать не смогли - родственникам подарили. На новую квартиру копили: голодали, у Егорушки - рахит...
   Станислав Русланович. Голодали, значит? Где сейчас голодаете?
   Елена Евгеньевна. Недалеко. На Девятьсот Пятого, в монолите. Вот Егорушка с Диночкой в одной школе. А вы тогда ещё свой офис поставили на Николаева. Я документы готовила. Я вас запомнила. Только, вот, не думала, что породнимся...

Шум перфоратора. Зина затыкает уши. Станислав Русланович бьёт кулаком по столу.

   Елена Евгеньевна (кричит). Что это? Ремонтные работы до девятнадцати-ноль-ноль разрешены!
   Зина (кричит). Они и в десять штробят!
   Елена Евгеньевна (визжит). И-Гэ! Вперёд.
   Аджиев И-Гэ. Будет сделано!
   Елена Евгеньевна (визжит). План БТИ требуй! Разрешение на перепланировку! Документы на остекление! В санузле проверь! Уровень пола проверь! И потолки!
   Аджиев И-Гэ. Само собой, мать! (Уходит.)
   Зина (кричит). Они не открывают ни кому! Милицию зовём -- не идут.
   Елена Евгеньевна (кричит). Нам -- откроют.

Шум трёх перфораторов. Всё трясётся. Серый невозмутим. Аджиев И-Гэ на лестничной площадке. Делает знак Серому. Серый протягивает плащ. Аджиев И-Гэ достаёт из внутреннего кармана плаща пистолет, палит в замочную скважину двери соседей. Шум прекращается. Дверь открывается. Аджиев И-Гэ скрывается за соседской дверью.

      -- Чуть позже
   Станислав Русланович. И как это вам удалось? Они даже охрану мою не боятся! Я здесь стараюсь не появляться последнее время, нервы, знаете ли, дороже...
   Зина. Мы в другом месте живём.

Аджиев И-Гэ и Елена Евгеньевна понимающе кивают.

   Аджиев И-Гэ. Опыт большой у нас. Понимаете: даже если все разрешеньица есть на ремонтные работки, требования пожарной безопасности нарушены. Вот: в данной квартирке входная дверь мешает эвакуации соседей, то есть вас и нас.
   Зина. Да что вы! Эта дверь стоит тут с пятьдесят четвёртого года. И никто слышать не слышал о таких нарушениях!
   Аджиев И-Гэ. Новые требования. Каждый год требования ужесточаются.
   Станислав Русланович. Чтобы денежков больше давали.
   Аджиев И-Гэ.. Потом ... датчики пожарные.. В любой квартире должен стоять датчик ДИФ--50 М?
   Зина. Датчик?
   Аджиев И-Гэ. Датчик. Тушат ДИФы. Улавливают очаг и локализуют возгорания.
   Зина. Локализуют?
   Аджиев И-Гэ. Локализуют.
   Зина. Что-то я ни у кого таких датчиков не видела. Где они стоят-то?
   Аджиев И-Гэ. Да нигде. Но должны -- везде. В любом жилом помещеньице.
   Зина. Фантастика.
   Станислав Русланович. Чиновник, Зин, он чиновник во все времена... Себя не обидит. (Аджиеву И-Гэ.) Пистолет всегда при вас?
   Аджиев И-Гэ. А как же. Время неспокойное. Все сейчас при оружии. И мать травматический пистолет в сумочке носит. Среди побрякушек, а, мать?
   Елена Евгеньевна (кокетливо). Скажешь тоже...
   Зина. Пистолет?
   Елена Евгеньевна. Травматический. Я женщина слабая... Но не беззащитная!!!
   Аджиев И-Гэ. Датчики должны всё тушить... тушить... тушить... С волками жить - по волчьи выть!

Выпивают, закусывают, выпивают.

   Станислав Русланович. Фамилия у тебя, Аджиев И-Гэ - огненная!
   Елена Евгеньевна (сильно пьяная). Из искры возгорится пламя!
   Аджиев И-Гэ (Станиславу Руслановичу). Вашими батарейками пользуемся-с. Только вашими.
   Станислав Русланович. Давно отошёл. Открыл два завода по производству элементов питания, и надоело! А начинали-то - из-за бугра батарейки везли. Позор какой! Что ж уже россиянин элемент питания сам не в состоянии произвести?
   Аджиев И-Гэ. В состоянии! Ещё как в состоянии. Но не дают. Все везде повязаны. Рука руку моет.
   Станислав Русланович. Не согласен!
   Аджиев И-Гэ. Ну, вы же, вот, делились.
   Станислав Русланович. Делился. Ещё как делился. Я не жадный. Поэтому и смог достичь кой-чего, и заводы открыть.
   Аджиев И-Гэ. И я делился. И, главное, всегда по чину брал. Не зарывался. И жену учу: "Мать! По чину бери! Даже если на солярий не хватает, по чину бери!"
   Елена Евгеньевна. Да уж...
   Аджиев И-Гэ. И мать меня слушается. Поэтому не бедствуем -с. На две квартирки-с заработали-с.. У нас ещё в Бутово трёшечка сто метров, коттеджик близ Истры. Дворец, не побоюсь этого слова... Дворец!

Выпивают. Закусывают.

   Елена Евгеньевна (указывает на картины). А что это - Пикос Кузнецов?
   Зина. Почти. Шишкин.
   Елена Евгеньевна. А-ааа!
   Аджиев И-Гэ. А это - Ленин?
   Зина. Почти. Бюст.
   Аджиев И-Гэ (похотливо) Бюст? (Кисло смотрит на костлявое декольте Елены Евгеньевны.)
   Зина. Бюст. Ленина бюст.
   Аджиев И-Гэ. А-ааа!
   Елена Евгеньевна (вконец опьянев, бормочет). И... Ленин... Такой... Молодой... И .. Юный... Октябрь... впереди...
   Станислав Русланович (тяжело смотрит на Елену Евгеньевну, запевает).

Небо утреннего стяг,

В жизни важен первый шаг...

   Аджиев И -Гэ (подпевает).

Слышишь реют над страною

Ветры яростных атак.

   Зина (подпевает).

И вновь продолжается бой,

И сердцу тревожно в груди

   Елена Евгеньевна (подпевает).

И Ленин такой молодой!

И Юный Октябрь впереди!

  

Все поют всё громче и громче песню А. Пахмутовой на стихи Н. Добронравова "И вновь продолжается бой" - получается неплохой, хотя и пьяно-блеющий, хор. Серый дирижирует на площадке.

Входят Дина и Егор. Егор натягивает на тщедушный торс толстовку, Дина вкалывает в растрёпанные волосы диадему. Они с большим удивлением, и даже с изумлением, смотрят на своих родителей.

   Егор. Ё!

Гаснет свет.

6. Постскриптум

По тёмной сцене хаотично ходит Тёть Лёль. Она в лаптях, одета в рубище, подпоясана шнуром.

   Тёть Лёль (поёт тонким голоском).

Наш учитель светлоокий,

Наш учитель божество...

Ты -- мессия на земле,

Ты - пришествие в наш мир,

Ты - спаситель в мраке лет!

Мы очистимся слезою,

Мы очистимся душою,

Приведём в порядок тело,

Приведём в порядок мысли.

Будем жить общиной мы,

В лесах сибирских мы,

Будем землю пахать мы,

Будем хлеб растить мы.

Тёть Лёль останавливается. Говорит в зал чётко.

Где добро? Где зло?

Куда идти? Как быть?

Где идеалы искать?

К чему стремиться?

Тёть Лёль шатается, падает, опять начинает бормотать и "мыкать".

КОНЕЦ

Январь, 2009.

Исправления: сентябрь-октябрь, 2009.

Вторая окончательная редакция -сентябрь, 2010 год.

  
   8-926-251-89-09
   raxilsolomon@mail.ru
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"