Аннотация: Опять, наверное, мистика. Как человек то ли утопился, то ли освободился, найдя одиночество на острове одного из карельских озер.
...Переправа, переправа
Берег левый, берег правый
Снег шершавый, кромка льда
Кому память, кому слава
Кому - темная вода
Ни приметы, ни следа...
/A.Твардовский/
...И все на свете с правого - на левый
Среди цветов, в обыденном гробу...
/Н.Рубцов/
Правый берег
Низкое, хмурое серое небо, неоднородной массой набухших облаков несущееся куда-то на северо-восток. Оно отражается в медленной воде, вода отражается в небе, и прозрачный, наполненный влагой воздух как будто тоже сереет, кружа и рывками бросая в лицо редкие колючие крупинки снега.
Я поднимаю руку и ловлю одну из них на раскрытую ладонь: неровный, грубо-окатанный ледяной шарик быстро тает, разрушаемый теплом, оставляя после себя едва заметную бесцветную лужицу. Немного помедлив, я сажусь на корточки и довольно долго разглядываю беспокойную водную поверхность, волнуемую резкими порывами ветра, с утра заметно усилившимися.
Все чаще и чаще, то здесь, то там на свинцово-серой равнине появляются пенные барашки, подобно буревестнику писателя Пешкова возбужденно кричащие от предвкушения: "Буря! Скоро грянет буря!".
Похоже, что к вечеру заштормит. Ненастье на радость духам воды - они веселятся и шалят, вплетая страх в и без того тяжелую работу людей, плывущих поверху на своих жалких суденышках. Мне же бояться нечего: путь, на который я обречен этой ночью, ровен и тих, и ни в коем случае не угрожает внезапной смертью - потому, что смерти после смерти не бывает.
На мокрых и гладких, словно облизанных водой, валунах скользко. Я встаю и подхожу ближе. Не слышно ничего, кроме шума бьющейся о берег силы. Пытаясь погрузить в воду руку, оказываюсь по колено в обжигающем холоде неожиданно накатившейся волны, и, проклиная себя за беспечность, отпрыгиваю назад, падаю (от чего намокаю уже по пояс), встаю на четыре конечности и вот таким нецивилизованным способом удаляюсь на некоторое расстояние. Теперь придется позаботиться о том, чтобы разжечь костер и обсохнуть.
Поиск топлива приходится осуществлять на бегу, пританцовывая под стук собственных зубов, иначе холод от мокрых ног становится нестерпимым. Утешаясь мыслью, что "не найду дров, так хоть согреюсь", рыскаю во округе: по бледно-голубому ягелю, по густо-зеленому мху, по светло-серым скалам, покрытым беловатыми, зеленоватыми и ржавыми разводами плесени. Две или три корявые карликовые сосенки, встреченные по пути, остаются нетронутыми: от них мало толку, да и жалко уничтожать жизнь, с таким усердием цепляющуюся за этот бесплодный клочок суши.
Примерно через полчаса мне, наконец, повезло: спустившись в низину, я наткнулся на небольшое болотце, по краю которого белели стволы сухостоя. Без особого труда свалив несколько мертвых деревьев (которые высотой едва превосходили мой рост), я отметил почти полное отсутствие ветра и решил остаться здесь до вечера.
Подготовив пищу для костра, я обнаружил, что спички в правом кармане штормовки совершенно отсырели. Это обстоятельство почему-то развеселило меня, как обычно кажутся смешными напрасные усилия, но затем в нагрудном кармане нашелся НЗ, заключенный в жестяном патроне из-под "Валидола": тринадцать серных спичек и две коричневые полоски картона от коробка. Усмехнувшись своей предусмотрительности, я развел костер (на четвертой спичке) и высушил одежду. С момента традиционно-сентиментальной попытки коснуться рукой воды прошло около пяти часов ...
Можно было бы пожалеть себя или поругать за неосторожность, как будто здесь на самом деле можно что-нибудь потерять, тем более мне, особенно - сегодня, так же, впрочем, как и всегда - просто раньше это еще не казалось очевидным.
Когда я вернулся на берег, уже начало смеркаться, Двухметровые валы наползали на каменистую косу и, перекатываясь через нее, возвращали воду воде. Там, где берег был круче, волны обрушивались на него, разбиваясь фонтанами брызг, и стекали вниз, чтобы начать все заново.
Вскоре совсем стемнело. Детали рельефа слились в бесцветную расплывчатую массу, и мрак уже почти полностью овладел миром, как вдруг в разрыве облаков показалась Луна. Ее лицо было смертельно-бледным. Она висела в небе, окруженная странным голубовато-белым ореолом, чуть размытым и коричневым по краю. Казалось, что этот свет настолько холоден, что промораживает в тучах брешь, и из нее, как сквозь дыру в покрывале, выглядывает что-то, что трудно описать словами...
Время. Потеряв от чего-то чувствительность, я разделся и вошел в темную воду, напоминающую теперь жидкое черное стекло. Я удивился, заметив, что плыву чуть приподняв голову над неестественно-гладкой поверхностью. Ни ветра, ни волнения больше не было, а впереди, в черном беззвездном небе огромным прожектором горела полная ярко-белая Луна. Дорожка, ведущая к ней по воде, слабо мерцала и серебрилась, будто подернутая инеем, а в ее конце не было видно ничего - ни берега, ни горизонта, и от этого казалось, что блестящая полоса отраженного от зеркальной поверхности света ведет прямиком на небо.
Еще немного, и я, возможно, поверю, что достиг границы мира живых или мифического края земли, о которых говорили древние. Несмотря на кажущуюся неподвижность окружающих вод, я чувствую сильное течение примерно слева направо, не сносящее мое тело во мрак только благодаря неосязаемой лунной дорожке. Становится немного зябко: я представляю себе, что дорожка перестанет светиться (ну, мало ли, на небе снова появятся тучи, или Луна зайдет), и я окажусь не понятно где: может быть даже вернусь в бушующие воды того северного озера, берег которого покинул этой ночью...
Но страх быстро проходит, потому, что смешно бояться утонуть в этой реке, не доплыв. Наверное, по настоящему должно быть страшно достигнуть противоположного берега - того самого, левого, неизвестного. Страшно разочароваться или осознать, что его нет, и плаванье твое - вечно.