План девчонки Ричарду не нравился. Что история с использованием песни, которая отдавала розовым девчачьим романтизмом и подвалами его же Отдела от пяти до семи лет с конфискацией на благо короны, что последующее бегство из борделя впопыхах с Эльзой на закорках. Уходить надо внаглую улыбаясь и нарочисто медленным шагом, чтобы зубы за спиной скрипели.
Будет виновата она. Пф. Можно подумать, Ричард позволит. Только не когда он рядом и только не в таком деле. Тадеуш был нужен ему. Ему вообще все его работники были нужны за редким исключением. И сегодня он займется молодняком вплотную. Тем более, что Ричард нашел каким боком пришить это дело к своему отделу.
***
- Детка, принеси еще выпить, а? - Тяжелая ладонь хлестко опустилась на мои бедные ягодицы, а я поплелась за пятой кружкой пива для Ричарда, кидая хмурые взгляды на пианино и тихонько потирая попу. Было жутко обидно, но я все не могла собраться с духом и спеть, да и пятая точка, которую подбадривал Экзор, начинала побаливать. И это он еще ласково с ней. Не представляю, какие синяки у проституток, которых каждый посетитель имел право похлопать, погладить или ущипнуть, и пользовался этим правом.
Разносчицы смотрели на меня почти жалостливо, но упрямо строила из себя всем довольную подружку чуть грубоватого мужчины, который, кстати, второй час мазал сладким медом маленькие ушки Эльзы, давая мне повод на него обидеться и отойти к пианино. Пока мне наливали еще светло-янтарного напитка, от которого порядочно воняло не только хмелем, но и парой травок, отнимающих ум, я любовалась пыльными боками музыкального инструмента, которого не касались ни сильные пальцы, ни тряпка уборщицы. А мне вот хотелось сорвать серое грустное покрывало с позолоченных завитушек, чуть подуть на наверняка чуть желтоватые клавиши, перевернуть обложку давно захлопнутой нотной тетради с тисненым узором из веток винограда и заставить петь сначала это старье, чтобы заткнулись пьяные мужики в зале, прекратили надрывно хихикать женщины и заслушалась даже метель за окном.
О стол громко стукнула кружка не только с пивом, но и бокал с чем-то красным.
- Хлебни, милашка, жить станет веселее, даже если мужик такой козел, - своеобразно посочувствовали мне разносчицы, упросив усатого дядьку налить мне "Чего повкуснее".
- А храбрости от этого не добавится?
- Добавится, - засмеялись девочки, а я сделала первый глоток пряной жидкости.
Что было после, я вспомнила лишь частично следующим утром, когда проснулась от громкого хохота, полуголая в постели с Ричардом, который и ржал на пару с Хельгой.
Оказалось, что поставив на стойку пустой бокал я пошла обратно к Экзору, вылила на него его пиво, оттащила от мужчины Эльзу, высказала ей все, что я думаю по поводу ее поступков с прошлого лета и надавала по рукам за лапанье чужих мужчин. Потом притащила девушку к пианино, вытерла подолом пыль, громко и матерно возмущаясь по поводу плохого состояния инструмента, вытащила волшебную палочку, с помощью которой приклеила Эльзу бельем к стулу и притащила еще одно себе. А потом я играла. Играла с душой и пела песни демонов, лишь иногда оглядываясь и довольно осматривая эффект. Первым делом я спела песню, которую мне выла Нора по вечерам. Мне всегда было лень снимать одежду и складывать ее как положено. Песня это и делала. Плавно и аккуратно... если петь медленно. Но прошлым вечером я явно спешила, и весь зал не желая того станцевал стриптиз всего за минуту. Трусы себе отвоевал только Ричард, что меня жутко разозлило. Назвав Ричарда Каидом, я спела другую песню, с помощью которой одевалась с Норой по утрам. Продажные женщины явно согрелись в мужских рубашках, штанах и жилетках, а вот развратникам корсеты не очень понравились, судя по красным лицам медленно переходящим в синие с каждой новой строчкой, которая затягивала шнуровку потуже. Ричард все ржал, Эльза глотала слезы и пыталась подпевать на припеве, в котором я нашептывала ласковый призыв натянуть стринги повыше.
Дальше я решила, что пора поработать и над моральным обликом посетителей. Мораль я начала читать громким речитативом, рассказывая о всех венерических заболеваниях в алфавитном порядке и их последствиях. Память у меня хорошая, а в шестнадцать лет мама подарила мне хороший медицинский справочник с иллюстрациями, который я знаю практически на память. Теперь и посетители знают отдельные разделы. Впрочем, мне и тут было мало, и я решила спеть еще одну песню. Небольшая такая песенка. Детская. Самая что ни на есть детская песенка ребенка в утробе матери, которой изменяет муж, и как каждая боль и обида матери скапливается в ребенке, ранит его. В конце песни ребенок просто умирает, потому что не хочет рождаться.
Не давая мужчинам расслабиться и стянуть с себя хотя бы чулки, я взмахнула палочкой и обездвижила излишне активных нелюбителей прекрасного в моем лице. Кроме того, пришлось запустить табуреткой, на которой я до этого сидела, в вышибал, набежавших, как тараканы на кухню, с других залов. Неприглядная правда о собственной слабости и беспомощности передо мной дошла до них очень быстро. Мне даже не понадобилось забирать табуреточку с тремя ножками из-под Эльзы. Хотя, может, это Ричард их напугал их своими черными глазами и отчетливым рыком. Ну не надо было им в мою сторону высказывать все свое негодование в некультурной форме и грозиться отобрать мою девственность. Наверное, это блюдо Экзор хочет оставить себе. По-другому его такой же матерный ответ с угрозой лишить девственности самых вышибал я не могу объяснить.
- Похабник! - буркнула я и запустила в мужчину нотами на лету превратив их в половую тряпку, которую с утра приметила возле туалета. Как потом Ричард признался, повтори я это на трезвую голову перед Риаром - экзамен по мертвой материи за первый год он мне поставил бы в начале курса. А вот Нора бы меня отшлепала за кривые руки - тряпка приземлилась Экзору на тарелку, разбрызгав соус ему на корсет.
Вернувшись к пианино, я захлопнула черную крышку, опустившись на холодный пол у ног Эльзы и решила, что пора добивать развратников.
Первые слова, первые звуки разошлись по притихшему залу биением сердца. Спокойным и размеренным. Может, даже чуть мечтательным напевом свободы и тихой радостью солнечного дня. Дальше я просто закрыла глаза и пела... вспоминала. Первый взгляд зеленых глаз, который мне ничего не сказал, ничем не отозвался в сердце, лишь нашептал о лукавстве хозяина. Первое касание горячих рук, согревающее, ласковое, бережное, надежное... Первая ночь без кошмаров, спокойная, тихая, с огнем в камине и носками на моих мерзнущих ногах. Горсти звезд в моих руках и целое небо под ногами. Пух в бокале вина и лукавая улыбка в полумраке вечера моего дня рождения. Обгорелые чулки в руках профессора и звон от удара противнем, а потом запах его рубашки, в которою меня ткнули носом. Книжная пыль, реактивы и корица. И шоколад. Много шоколада и тонкие пальцы, широкие ладони и снова зеленые глаза. А потом губы. Его губы, от которых невозможно оторваться и невозможно не подчиниться. И опять зеленые глаза, которые и сейчас на меня смотрят. Осуждающе, с интересом, нежно или все-таки в глубине мелькает искра того пламени, что горит во мне?
Вот только выдохнув последние слова и оглядев зал, я не увидела зеленых глаз. Хотя зрителей и слушателей явно поприбавилось. Ну да, работники отдела хотят бесшумно. Пять парней, которые не давали хозяину борделя уйти, прихватив с собой свою самую ценную девушку и свои сбережения, и Тадеуш у ног Эльзы, сжимающий тонкие пальцы в своих ладонях, целующий каждый накрашенный ярко алым ногтик, шепчущий... впрочем, я не должна это слушать.
- Спи, девочка, - а ведь зеленые глаза были за моей спиной... и в них бушевало пламя.